Новогодняя поездка, или Последнее свидание

 

Когда после обеда Аня убирала на кухне, ее друг вошел и тихо обнял

девушку за плечи:

– Ты все трудишься, трудишься... Ну, дай я это сделаю.

– Не сегодня. Ты с поезда, с дальней дороги. Иди отдыхай.

– Не такой уж и дальней: Москва-Рига. Всего лишь ночь, подумаешь. И

привык я уже к этой дороге.

Он отошел и незаметно, устало зевнул. А потом говорил из столовой:

– Я рад, что в Москву мы едем вместе. К Новому году родители ждут нас

обоих. Пора вам уже познакомиться... Ну, не возись там долго, иди сюда, -

его голос звучал теперь нежно и ласково.

Аня сняла передник и прошла в спальню, к зеркалу. Ее густые русые

волосы были модно подстрижены. Тонкий черный свитерок подчеркивал

белизну кожи и точеность плеч и бюста. Глаза сияли от хорошего

настроения. Она вспомнила чьи-то слова: "Если, посмотрев в зеркало, вы

остались довольны собой, значит для других вы просто сногсшибательны".

Она чувствовала себя привлекательной и счастливой. Он ждет ее в

соседней комнате. И они вместе поедут в Москву на Новый год. Рядом с

трюмо на стене календарь. Тысяча девятьсот восемьдесят второй год,

двадцать седьмое декабря. Аня взяла косметический карандаш и под

числом "двадцать семь" кокетливо написала: С.С. Это значило: самый

счастливый.

Когда Аня вошла в столовую, Феликс, полулежа на тахте, листал

иллюстрированный однотомник Пушкина. Тридцатипятилетний ученый-

физик, невысокий, коренастый брюнет с живыми умными глазами, он любил

поэзию и сам писал стихи, которые охотно читал знакомым.

Аня села подальше, у письменного стола, облокотившись о спинку стула. Не

потому, что он был занят книгой, а так получалось всегда: несмотря на

длительное знакомство (уже около двух лет), каждая встреча была, как

новая, первая. Как будто не он к ней приехал, а она на минутку зашла к

соседям и там задержалась.

Не отводя глаз от портрета Натальи Гончаровой, Феликс заговорил о

женской красоте, как драгоценности, требующей особой, дорогой оправы.

Слова его были не новыми, и Аня смотрела на него, как на ребенка, с

прощающей улыбкой. Феликс увлекся:

– Однажды в Ялте я был с одной женщиной, замужней. Она была на

пятнадцать лет старше меня, но какая красавица! Ах, какая красивая

женщина! – он смотрел куда-то сквозь стену, отрешенно, слегка

сощурившись, с задумчиво-мечтательной полуулыбкой. Он часто щурился,

когда говорил о чем-нибудь серьезно. – И как она любила меня!.. И я ее

любил... Когда мы с ней заходили в ресторан...

"Мы с ней", – Аня дальше не слушала. Она никогда не была на южных

курортах и сейчас рисовала себе синее море, горы, пальмы, рестораны,

нарядную публику. Почему-то представилась солнечная аллея, которой не

видно конца, и по ней идет он со своей замужней красавицей.

Комната ее вмиг обесцветилась, стала убогой: простой круглый стол, книги

на полках стояли неровно и казались сейчас устаревшими и ненужными;

густая еловая ветка с шишками и цветными шарами в высокой вазе на полу

тоже имела какой-то жалкий, даже смешной вид. Да и сама Аня стала вдруг

обезличенной и увядшей. Она повертелась на стуле, не зная, как лучше

сидеть и, лишь бы что-нибудь сказать, спросила:

– А как ее звали? – и тут же почувствовала себя ничтожной и глупой.

– Ее звали... ее звали, – он продолжал смотреть в неведомую даль все с той

же мечтательной полуулыбкой, – такое редкое имя...

"Неужели назовет? Нет, не надо! Не называй!" Он назвал:

– Как в известном романе. Ее звали Флер.

Книга, которой Аня восторгалась, и ее героиня вызвали сейчас чувство

гадливости. "Флер и Феликс", – четко отпечаталось в воздухе, и жар прилил

к ее лицу. И, кажется, вот-вот выступят слезы. Но Аня заставила себя

расправить лицо и улыбнуться.

Феликс встряхнулся, махнул рукой и с легкомысленной улыбкой,

скороговоркой произнес:

– Ах, это было давно, и... я не хотел бы ее снова.

Он перестал улыбаться и протянул к ней руки. Взгляд его стал нежным и

робким.

– Ну, иди сюда. Только с тобой мне спокойно и хорошо в этой бешеной

жизни.

Аня неловко повела плечами, встала, поправила штору, подвинула вазу, не

зная, что делать дальше. Прежнее общение было исключено. А впереди

ночь. Как ее избежать? К счастью, в спальне зазвонил телефон.

– Извини, я сейчас...

Звонок не был важным, но дал ей время подумать.

– Феликс, так получилось... мне нужно срочно к подруге. Она заболела, и

некому помочь... Нет, нет, нельзя ничего изменить. Вот видишь... как

вышло. Я пробуду с ней несколько дней. Вот ключ. Оставишь у входа под

ковриком.

Аня надела пальто, вязаную шапочку и такой же шарфик, поцеловала

Феликса и ушла. Она в самом деле решила поехать к подруге и переждать,

пока он уедет. Скорее всего завтра ночным, но может успеть еще и сегодня.

Она сбежала по лестнице, вышла из подъезда. Зимний воздух оказался

неожиданным и каким-то особенно свежим, как будто зима только что

началась. И все вокруг она видела заново, как после долгого отсутствия.

Знакомые подъезды, сотни окон, в которые всегда хотелось заглянуть;

дворы, открытые за голыми деревьями, и пестрая толпа детей на снежной

горке – от всего повеяло чем-то своим, дружелюбным и надежным.

Рядом с ней появился сосед-первоклассник, ее ученик. Вот уже седьмой год

как после института Аня работает в начальной школе.

– Здрасьте, Анна Борисовна!

– Не здрасьте, а здравствуйте.

– Ну, здравствуйте. Анна Борисовна, а дайте я вашу сумку понесу. Ну,

пожа-алуйста! - он дотронулся до сумочки и поднял на Аню хорошенькое,

как у девочки, лицо: пухлые розовые щеки, большие черные глаза, и в них

мольба и преданность.

Аня дала ему свою сумочку. Ростом с пятилетнего, Денис был самым

бойким, самым умным и развитым в классе. Интересно, каким он будет

взрослым? Станет Дон Жуаном? Дотянет ли? Она вспомнила его

неуправляемую веселость и болтовню на уроках, блестящую успеваемость и

теперь этот покорный взгляд и почему-то решила: "Да, этот дотянет. Такими

рождаются".

– Ну, мне сюда, к трамваю, – она взяла у него сумочку. – Спасибо, ты мне

помог.

– Я вас провож...

– Дальше тебе нельзя идти. И ты ведь на горку собрался? Веселых тебе

каникул, Дениска!

Он медленно направился к горке, потом побежал. А Аня, идя к остановке,

почувствовала себя уверенней и спокойней.

В трамвае, открыв сумочку, она увидела нераспечатанное письмо от своей

тети с Украины. Забыла прочитать! Ехать было далеко, она уселась у окна и

открыла письмо:

"Дорогую Аню поздравляем с Новым годом. Будь здорова и счастлива, пусть

тебе сопутствуют радость и благополучие.

Ума не приложу, почему не отвечаешь, Аня, на мои письма. Что случилось с

тобой? Ведь это неспроста. Надо же нам обо всем знать. Кто у тебя еще есть

из близких, родных? Может быть, чем-нибудь сможем тебе помочь. Одним

словом, очень волнуемся за тебя.

О нас что писать? Старимся, болеем. Впереди еще долгая зима. Будем ждать

с нетерпением от тебя вестей. Будь здорова. Целую тебя, тетя Катя".

Письмо, как и все тетины письма. Раньше, когда живы были родители,

переписку с сестрой вела мама. А теперь, вот уже пять лет, Аня совсем

одна. У тети и ее мужа Аркадия Марковича не было детей, и они тоже в

сущности одиноки.

Аня писала им редко, лишь в праздники посылала открытки, да и то с

опозданием. Беспокойная школьная работа, друзья, театры, любовь... -

жизнь ее была заполнена, об одиночестве не было мыслей. Но сегодня все

рухнуло... Она смотрела в окно на подтаявший снег, на серую слякоть, на

людей с тяжелыми сумками и очереди у магазинов. Все готовятся к

празднику.

Аня перевела взгляд на конверт, который еще держала в руках, и стала

думать об украинском городке, куда часто ездила в школьном и

студенческом возрасте. Вспомнился почему-то балкон, где в мисках,

накрытые полотенцем, лежали помидоры, абрикосы, мелкие сладкие груши.

Вспомнились веселый двор, друзья с последующей перепиской... и тетина

забота. "Анечка, ты кушай больше фруктов и овощей! Тебе надо

поправиться и набраться сил", – говорила она, подавая Ане то морковку, то

тарелку сочных черешен. Медсестра, теперь уже давно на пенсии, она

любила говорить о витаминах и правильном режиме жизни.

Теперь Аня представила их зимой, одинокую пару пенсионеров, тоскующих

о лете и, быть может, о ее ненаписанных письмах. И сейчас, в конце

декабря, она их еще не поздравила с праздником. "Не дождемся тепла,

надоела долгая зима", – вспомнила она из прошлых писем и впервые

затревожилась о них. А не поехать ли туда? Вот взять и поехать! Прямо к

празднику. То-то им будет радости! Нет, в самом деле - ведь это возможно:

порадовать их, может быть, как-то помочь. Да и мысль о самой дороге

пришлась по душе, освежила ее. И вот уже не дает покоя: скорей, скорей!

Аня лежала на верхней полке в плацкартном вагоне пассажирского поезда

и под стук колес переживала свою неудачу в любви. Внизу две женщины,

уже готовые к выходу на следующей остановке, тихо роптали на опоздание

поезда и на что-то еще. У окна красивый пожилой мужчина снял очки и,

складывая газету, улыбнулся женщинам и чеканно процитировал поэта:

"Этот короткий путь – тоже частица жизни твоей. Жить и в пути умей!"

Женщины переглянулись и засмеялись. И Аня улыбнулась этим словам. Уж

что-что, а жить в пути она умела. И именно в дороге всегда, еще с детства,

ощущала настоящую жизнь. Ни сутолока вокзалов, ни неудобства, ни пыль,

ни грязь дорожная – ничто не раздражало ее в пути. Все волновало и

радовало: за каждой конкретной дорогой угадывалась какая-то другая,

более значительная, по которой что-то тебя ведет и ведет правильно.

Только в движении и являлось это чувство легкости и доверия чему-то

мудрому. Да, хотелось остановить мгновения, войти в ту жизнь, в тот

"мирный край", что проносился за окном. И это тоже вызывало радость.

Ведь затем и являлись эти мгновения, чтобы напомнить ей: "Ты жди, и мы

еще вернемся!"

И почему-то казалось, что все пассажиры, ее случайные спутники, тоже так

думают, что все они, свободные от суеты, существа особенные, связанные

общей тайной. С верхней полки, поглядывая то в окно, то на спутников,

можно было рисовать себе их жизнь или спуститься вниз и легко

подружиться с ними. Так было всегда, а сегодня хотелось побыть одной. И

это тоже была дорога...

От областного центра до нужного городка Аня добиралась автобусом. И

сейчас, тридцать первого декабря, в восемь вечера, она приближалась к

знакомому дому. Было темно, и падал снег. К дому вела длинная аллея

между рядами трехэтажных кирпичных домов с прилегающими просторными

дворами. При свете редких фонарей различались деревянные столики,

скамейки, детские качели. Летом все это пряталось в зелени.

В подъезде Аня остановилась. Какая-то нерешительность нашла на нее.

Ведь ее не ждут. Она сняла шапочку, причесалась. Слышно было, как на

последнем, третьем этаже, где живут ее родные, открылась и закрылась

чья-то дверь. Шаги и тихий говор. Аня поднялась на несколько ступенек.

Наверху опять открылась дверь, и снова тихий говор и какая-то возня. Аня

насторожилась. Тревожной какой-то показалась ей эта возня. Уж не

случилось ли что-нибудь с ними? Все может быть, они ведь старые уже,

больные. На минуту она представила себе, что тети не стало или она

осталась одна. Не замечала она их присутствия в своей жизни и вдруг

поняла, что не стань их сейчас, и вся ее жизнь изменилась бы и весь мир

уже был бы другим. Сгусток вины и стыда стеснил ей грудь. Она поднялась

на третий этаж с тяжелым сердцем и, готовая ко всему, позвонила у двери с

красной звездочкой. Это школьники отмечают квартиры, где живут старые

коммунисты, участники войны. Таким был и Аркадий Маркович.

Аня всегда посмеивалась над тем, как проявлялось его коммунистическое

сознание. "Мы рады, Аня, что ты опять в строю и трудишься на благо нашей

Великой Родины". Такие приписки он делал к тетиным письмам, когда Аня

выздоравливала после болезни. Аня не могла понять, насколько искренним

он был в своем этом сознании. Аркадий Маркович - еврей и имел

родственников заграницей. Раза два в год писал ему племянник из Америки,

на Анин адрес, в Ригу. Не могли американские письма приходить в

маленький городок, где его, врача, все знали: ведь он же коммунист.

Дверь открыл сам Аркадий Маркович. Низенький, толстый, совершенно

лысый, с большими темными глазами на круглом лице, он стоял, опираясь

на палочку. В первую секунду он как будто не узнал Аню, но тут же

опомнился и весело крикнул:

– Катя! Катя! Иди скорей сюда! Посмотри, кто к нам приехал!

Из кухни вышла тетя Катя.

– Боже мой! - она приложила руки к груди, но мгновенный испуг сменился

заботливо-тревожным выражением, типичным для ее лица.

– Все хорошо, тетя Катя! Я просто хотела сделать вам сюрприз.

2013 Как это не дать телеграмму? Ведь мы бы встретили тебя.

– Ну, как тебе твоя тетя? Правда, миловидная она у меня? Чем не

манекенщица?

На тете было бордовое шерстяное платье с белым кружевным воротником,

знакомое Ане по фотографиям, туфли на каблучке; седые волосы гладко

зачесаны и заколоты сзади - весь ее вид был опрятным, празднично

собранным. Она ответила мужу укоризненным взглядом, а Ане сказала:

– Да не слушай ты его, старого болтуна.

– Катенька! Катенька! Покорми гостью, скорей корми гостью!

– Подожди, Аркадий, не суетись, – говорила она страдальческим тоном, –

дай ей раздеться, помыться.

Аня снимала пальто, сапожки, и тетя смотрела на нее с тревогой и любовью.

Тут же, в прихожей, сев на низенькую табуретку, Аня достала подарки:

"Рижскую сирень" – духи для тети, которые однажды ей понравились у Ани,

для дяди летнюю рубашку солнечного цвета и "заморские" кушанья к

праздничному столу - латвийский сыр, шпроты, Рижский бальзам и свой,

"фирменный" торт с изюмом. Она выкладывала все на подзеркальник, а

тетя Катя, покачивая головой, относила на кухню.

На кухне было по-праздничному уютно.

– Мы тут с Верой Андреевной, знаешь ведь нашу соседку, готовим к ужину

вдвоем. Все ходим туда-сюда с блюдами да графинами. Вера только что

ушла.

Так вот что это за возня была! - Аня посмеялась над собой. Потом, как в

детстве дома, схватила еще теплый, душистый пирожок с капустой, съела

его и отправилась в ванную.

Нежась под теплыми струями душа, она чувствовала себя почти счастливой:

ее близкие в порядке и ждут своих друзей, в комнате накрытый новогодний

стол, на елочке зажгутся свечи. Все хорошо и просто. И больше ничего не

надо.

И, когда гости уже сидели за столом, вспоминая и провожая старый год, Ане

тоже было тепло и спокойно. Но, когда в полночь забили куранты и все

задумчиво притихли, на нее нашла тоска. Вот и ушел он, этот самый

счастливый... а теперь пустота. В тот момент, когда принято радоваться, у

нее пустота. А как могло быть!

– Ну! С Новым годом! – первым поднял бокал с шампанским Аркадий

Маркович.

И пошли поздравления, пожелания, веселое застолье продолжалось. "Слава

богу, все в этом доме в порядке", – снова подумала Аня, и все же хотелось

конца празднества. В обществе пожилых людей, хоть и милых,

интеллигентных, она томилась сейчас, вспоминая сверстников. Как будто

угадав ее мысли, Вера Андреевна, сидевшая рядом, тихо заговорила о сыне,

знакомом Ане с детства.

– Ах, Анечка, Анечка, знал бы Сережа, что ты здесь, обязательно

прискакал бы. Он теперь близко, в областном центре живет. А так все по

дальним стройкам работал. После института сам попросился в таежную

глушь.

Аркадий Маркович слышал, что речь о Сергее, и, когда гости ушли, был уж

тут как тут. Тетя Катя готовила Ане постель, а он похаживал с палочкой и,

глядя в пол, рассуждал сам с собой.

– Чудный парень, талантливый, деятельный... Хорошая пара была бы. Его

уже главным инженером поставили. Ты учительница... Вот и жили бы

хорошо.

– Ладно тебе, Аркаша... разговорился, – тетя Катя как бы извинялась за

мужа.

Но Аня знала, что, несмотря на укоры, она всегда соглашалась с ним.

Просто стеснялась, не решалась заговаривать с ней о личном и теперь

осторожно добавила:

– И правда, Аня... одной быть не стоит. Тебе уже двадцать восемь лет, надо

устроиться, выйти замуж. Прошлого не вернешь, не век же тебе горевать.

Четыре года назад Аня вышла замуж, но не прошло и года, как молодой муж

погиб в автокатастрофе. Это и имела в виду тетя, но так как Аня

отмалчивалась, она не решалась развивать эту тему.

Утром Аня встала поздно и посмотрела в окно: легкий мороз и яркое солнце,

голубые тени на снегу и контуры голых деревьев на фоне неба и домов.

Этот непривычный зимний вид знакомых мест давал ощущение новизны и

причастности к чему-то неясному, неуловимому, но хорошему и светлому то

ли в будущем, то ли в прошлом... Захотелось позвонить знакомым детства.

Она застала одну из них, и та обещала прийти поболтать. Аня ждала ее с

нетерпением.

Ближе к вечеру снова собрались гости, и она помогала принимать их. В

какой-то момент в коридоре разбила тарелку и, когда опустилась к

осколкам, в дверь позвонили.

– Заходи, Надюша! Дверь открыта! – но никто не вошел, и снова раздался

звонок.

Аня поднялась и сама открыла дверь. И от неожиданности отпрянула: перед

ней стоял и улыбался высокий молодой человек в сером костюме и черной

рубашке.

– Ой, Сережа! Откуда ты взялся? Я думала, это Надя идет!

– Надя завтра придет. Я ее встретил, – он вошел, приглаживая темные

волнистые волосы, и подал Ане большую коробку конфет. - С Новым годом!

Откуда я взялся? Утром мама звонила... сказала, что ты здесь, а мне как

раз... и надо было сюда. А вот тебя каким ветром...

В это время вышла тетя Катя:

– Боже мой, Сергей приехал! – на ее лице расцвела живая улыбка. – Ну,

идем к столу! Аня, веди его к столу!

– Да нет, ну что вы... я хотел, чтоб Аня ... к нам пришла.

– А может, мы на кухне посидим? Тетя Катя, мы на кухне посидим.

– На кухне? Ну, как хотите, как хотите, – она нагнулась, было, над

осколками, но Сергей ее опередил.

– Ты разбила? Это к счастью. Это хорошо.

При слове "счастье" Аня сникла, но взглянула на осколки с невольным

уважением.

Они уселись на кухне за столиком и одновременно посмотрели в окно. Уже

темнело.

– Смотришь на те качели? – спросил Сергей.

– Помню, когда-то мы чуть не дрались за них: кто первый захватит.

– Однажды оба свалились, и ты... побежала жаловаться, – Сергей чуть-чуть

заикался и говорил негромко и немного, с расстановками. И что бы он ни

говорил, казалось поэтому важным, и его хотелось слушать. Он был

человеком спокойным, сдержанным, но без застенчивости и смущения.

– А хорошее было время! Какие мы концерты устраивали! – вспоминала

Аня. – Даже "Снежную Королеву" ставили! Костюмы мастерили, всех

соседей звали.

– Это вы, девчонки... а мы не участвовали. Ну, клеили что-то там... для

ваших костюмов.

– Зато вы составляли списки дворовых девчонок по красоте. Как сейчас

помню, Светка была восьмая из-за своей толщины и как возмущалась!

Говорила: "У меня глаза красивые, все так считают, а раз глаза красивые,

значит, и сама красивая". И вы перевели ее на седьмое место... А я была

третья, - Аня гордо улыбнулась.

– Ты была первая.

– Нет, нет... тре...

– Ты была первая.

– Ах, ну да... правильно. Так и говори всегда. Всем. – Глаза ее однако

засияли, и лицо зарумянилось. Как хорошо, подумала она, что на ней

сейчас это платье, синее вязаное, красиво облегающее фигуру. Она сама

связала это платье по журналу мод и знала, что оно ей идет.

– Кому это всем? – он произнес это слово с вызовом и неприязнью.

– Ну, всем... женщинам. Мужчина должен уметь обманывать, – сказала Аня

неумело, неуклюже и еще больше покраснела.

– Тоже мне... философ. Да не идет тебе это. К твоему нежному лицу.

Аня поспешно оправдалась:

– Это не я. Это Бальзак сказал. – Ей и не хотелось философствовать,

хотелось говорить о простых вещах, пить чай с пирожками и вишневым

вареньем, прислушиваясь к пению в комнате.

Аркадий Маркович играл на пианино и пел свои любимые украинские

песни. Потом пели все под его аккомпанемент:

 

Любимый город другу улыбнется,

Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.

 

– Ну, как ты вообще... живешь-поживаешь?

– Да так, потихонечку-помаленечку. А ты, я знаю, на всех великих стройках

побывал.

– Ну, уж на всех... И не побывал – работал, – Сергей снисходительно

улыбался, но по-доброму, без превосходства.

– Тайга, палатки? Дым костров? – Аня выпалила то, что знала о тайге.

– Да, да... и это тоже. И... люблю я все это. И тянет меня туда.

– Опять поедешь?!

– Да. Не готов я еще... к спокойной жизни.

Они снова прислушались к пению:

 

Любимый город будет спать спокойно

И видеть сны и зеленеть среди весны.

 

Вдохновенное пение гостей, тихий голос Сергея и простодушный взгляд

посуды за стеклом буфета говорили Ане, что в жизни все не так уж плохо,

что и этот городок зазеленеет весной, и ее родные дождутся, наконец,

тепла. И где-то есть суровая тайга, там трудятся отважные, веселые люди.

Это тоже успокаивало и даже как-то приподнимало.

– Когда ты уезжаешь, Аня?

– Через два дня.

– Жаль... не смогу тебя проводить. Еду в командировку. Писать тебе...

конечно, бесполезно. Все равно не ответишь. - Когда-то в институте он

написал Ане письмо, сразу она не ответила, а писать потом ей показалось

неудобным. - Ты даже тете своей не пишешь, - он внимательно посмотрел

на нее и опять снисходительно, но по-доброму улыбнулся.

Аня потупилась. Потом уклончиво пролепетала:

– Ну, почему же... Теперь уже пишу, – и сразу переменила тему. –

Последний раз мы виделись...

– Четыре года назад. Ты тогда замуж собиралась. Прости... что, напомнил.

– Ну, что ты... И до того четыре года назад. И каждый раз: я приезжала, а

через два-три дня ты уезжал... Давай еще чайку?

– Спасибо, Анечка. Я рад был встрече, – Сергей встал. – Пора и честь знать.

Аня проводила его до дверей.

– Ну, счастливо, Сережа! До встречи! До следующей.

– Через четыре года?

И оба засмеялись.

На следующий день Аня с тетей долго гуляли по городу, ходили смотреть

городскую елку, потом в кино. Зимой тетя Катя мало выходила из дома.

Дальше ближайших магазинов Аркадий Маркович одну ее не отпускал и сам

почти не выходил. Они боялись травм.

– Живем неплохо. Как видишь, много друзей у нас, – говорила по дороге

тетя Катя, то и дело раскланиваясь со знакомыми. – И здоровье пока

ничего. Слава богу, мириться можно. Вот только... с глазами неважно.

Знакомая врач мне дала как-то капли. Мне они так помогали! Сын ей привез

из Москвы, а уж здесь-то их не раздобыть. Я дам тебе рецепт, Аня. Может, в

Риге удастся достать. Все-таки столичный город.

– Я обязательно постараюсь.

И в день отъезда, при прощании, улучив момент, когда жены не было

рядом, Аркадий Маркович напомнил ей:

– Ты, Анечка, не забудь про лекарство. Совсем слабые у Катеньки глаза, –

лицо его и голос были, как никогда, серьезными.

Ане вдруг стало грустно. Она вспомнила бледное, желтоватое лицо тети на

прогулке, ее постоянную озабоченность, вспомнила почему-то ее радостную

улыбку при виде Сергея, и ей показалось, что бодрость их была

преувеличенной и жилось им совсем не легко и не весело.

– Я сделаю все возможное. Я достану лекарство!

– Но не делай ты больше сюрпризов нам на три дня, – входя, сказала тетя

Катя. – Приезжай на весь отпуск. Здесь много фруктов и воздух хороший,

ты отдохнешь, окрепнешь...

– А уж это на следующий год, – и Аня ободряюще им улыбнулась.

Домой Аня приехала утром. Никогда еще тишина квартиры не казалась ей

такой вопиющей. Да и не было никогда тишины. Свое собственное

присутствие было всегда ей веселым и даже шумным. Что же теперь? Она

прошлась по квартире, как по гостинице, глядя на скучный порядок,

распахнула окна, в спальню внесла чемодан. Надо было распаковать, все

разложить по местам, но руки не брались. Она не любила это занятие и,

чтобы оттянуть его, прилегла на кровать и тотчас почувствовала усталость.

Она лежала и думала, смотрела, как в окно залетают снежинки...

Подоконник, должно быть, совсем уже мокрый, но вставать не хотелось.

Вдруг закричал телефон, и она встрепенулась. Она вся оживилась, как

будто ее обдали росой. Она знала, ждала, что он позвонит. И не было

больше ни тишины, ни усталости, и снежинки влетали по-свойски, с

веселым серебряным звоном. Аня бросилась к телефону, и в секунду все в

памяти закружилось: такой живой, проникновенный голос и нежный,

робкий взгляд, потом серьезный прищуренный взгляд и в воздухе зловещие

два слова и опять неповторимый голос, нежный взгляд... Так да или нет?!

Ах, скорее, не все ли равно!

... Прошло минут двадцать. Аня медленно опустила трубку и еще долго

смотрела на телефон так, как будто видит его в последний раз. Она ни о

чем не жалела, не упрекала себя: поступила, как поступилось, и на душе

стало легко и свободно. Теперь она знала, что надо делать. Рецепт - вот что

сейчас главное! Сегодня надо через все пройти. Она узнает в аптеках, а

если там не получится, есть другие пути. Аня перебирала возможности:

знакомая медсестра в республиканской больнице, близкий друг ее подруги

– заведующий аптекой и, наконец, муж одной коллеги – какой-то важный

работник в ЦК партии. Уж он-то может всё!

Но сначала распаковать чемодан! Она сделала это быстро и весело. Потом

так же весело сделала себе чай, с аппетитом позавтракала и отправилась по

аптекам.

 

Цитаты:

«… тот уголок земли…» (А. С. Пушкин)

« Этот короткий путь – тоже частица жизни твоей.

Жить и в пути умей» (Самуил Маршак)