ДЕВУШКА С ВЕСЛОМ (вид парковой скульптуры, распространенной на территории СССР в 30-50х гг. Автор анонимен) Не улица это, а протяженность, Одна тут примета – твоя обнаженность… Не замечал этой улицы летом, Не знал даже имени, В солнечном свете она неприметна - только в инее… Тут стены красно-кирпично-банальны, Тут жизнь обитает в щелях тараканьих… Тут сроду не видели синего моря, ни Богом, ни климатом тут недовольны. Случайно, как видно, тебя занесло, в наш край сухопутный, девица с веслом. Без мук рождена, не вскормлена в поте, ниспослана нам ты в гипсовой плоти – Здорового тела и духа пример… Тебя изваял Селекционер. Ты наша сестра – плоть от плоти народа, новейший стандарт пролетарской породы… На зависть всем странам – девица, что надо, Ты парков культуры и скверов дриада. И если б народ мой был чуть понаивней молился б тебе, словно юной богине. Но в климате нашем ветра переменчивы И быстро в старух превращаются женщины… Ржавеет в тебе металлический остов И тело страдает запущенной оспой. Не можешь похвастать под масляной краской Ты беломраморной плотью каррарской. Ты схожа с античной богиней лишь в том, что платье носила б с пустым рукавом И верность Улиссу в любви ты тем паче Хранить не могла б, сублимируясь в ткачестве: Не для тебя ни наперстки, ни пяльцы По страшной причине – отсутствие пальцев… Тебя изваял не Лисипп, не Прокситель, И гипсу не молится благопроситель. Поклоны тут бьет, кепку сбив на затылок, Единственный жрец – собиратель бутылок. В ногах твоих мочится пьяненький бич, и имя тебе не Афина, а Кич. Но чудом являешься за поворотом К вечерним прохожим в пол-оборота античного лика незрячего – Ты безоружен, не спрячешься В высокий мех воротника и за перчаткою Обронит лишь слепота – Сквозь щель меж пальцев просачивается Нагота… У, бесстыжая, гром тебя разрази, Чтоб околела ты в изморози!- Шепчет старушка – сгоревшая спичка, жизнь промелькнула, как электричка,- Здрассьте, приехали, вот лепота, дальше уж некуда, тьфу, срамота! Быть может краса твоя слишком нахальна – На теле твоем только легкий купальник. Он старомоден и даже смешон… Тебя раздевает глазами пижон. Падает пьяно на снежной пороше Подножкою Эроса сбитый прохожий – Нече глазеть на обнаженную – Дома жена… у нее именины… Желтым бильярдом в снегу лежат Алжирские мандарины… Когда-то он обожал свою половину, Да видно судьба – променял на другую, все ходят смотреть на скульптуру нагую… Стынет обед до ужина – Прежняя, ненужная… И ночью, о, ужас, он бредит ей в ухо - Милая слушай, что расскажу-ка, мимо статуи часто хожу я… Жалко зимой мне девицу нагую, ей к Рождеству башмачки пририсую синею краской купальнику в тон И не ревнуй, ведь хожу не в притон… Кроме того, где-то там, на окраине Есть у нее тоже гипсовый парень – тоже спортсмен, но одетый в рубашку… От наготы выступают мурашки. И жуткий меня пробирает озноб – Не тает снежинка, упав ей на лоб. Мне холодно даже в домашнем тепле, как вспомню про снег на ее наготе… Об этом я думаю целые ночи? Ей надо бы к морю у города Сочи. Тут кто-то напутал, тут что-то не то – Стоят истуканы там в зимнем пальто… … И плачет мужчина, наверное пьян – ведь летом совсем не заметен изъян: бедра и грудь одеваются пылью, и древко весла зарастает полынью… И взгляд по скульптуре привычно скользит – Кого ж обнаженность в жару удивит? И улица летом теряет лицо – На храм впереди, а трамвая кольцо. Объявит кондуктор: «Конечная. Ад» И сонно потупит скучающий взгляд Его не прельщает девица в трусах – Все ос-то-чер-те-ло до боли в глазах! И шума прибоя не слышат здесь уши – С веслом не дружны обитатели суши. Лишь в гипсовом ухе играет волна – Для жаркого климата ты создана… Не верят тут в нимф, стерегущих очаг. Что Сочи?! Тебе бы на озеро Чад, к жирафам, бегущим по желтой саванне… Зимой там купаются, здесь – только в ванне, Белой, как снег килиманджаровый, В проталинах ржавых, Айсберг в ней пенный, пахнущий мылом Плавает рядом с двумя крокодилами – Желтым и красным, маdе из пластмассы И безопасны… Мальчик смеется – эхо рыдает, юный Нептун чьей-то смертью играет. Тоней кораблик, хлебая бортом – В ванне бушует игрушечный шторм: И пассажиры спастись не успели, А крокодилы мальчика съели…. …Рамы оконные вечер квадратят, мама грустит на скрипучей кровати: жизнь повернулась наперекосяк – муж напивается, словно босяк… Вот не хватало ей этой болячки – Бредит мужчина, как в белой горячке. Стекла дрожат от ночного трамвая, где-то семейный очаг протекает – Гибнет «Титаник» со всем барахлом… Проклята будь, эта сука с веслом! – Холодная колода Бесстыжая порода и уличная шваль…! Небось, тебя ваятель в любовницы взял и лежа в кровати ей ласково шептал, что девою невинной предстанет в гипсе вновь… Но вот застыла глина – и кончилась любовь… Бедная, раздетая, сестра моя бездетная… А суженый твой пра-пра-пра-внук Ахиллов На свалке забытых народом кумиров, Лишенный бездумной своей головы, Ракеткой все целится в мячик луны… Он в гипсовых брюках, презрев непогоду, играет вслепую с невидимым богом… Листва ль опадает, иль падает снег – Все длится никак не скончаемый сет. А рядом чугунные мощи гниют И крысы меж трупов гранитных снуют… И лики стареют от частых дождей, И ветер гудит в полых торсах вождей- Не бьются сердца под стальной гимнастеркой, и медные длани над свалкой простерты… Я знаю тот город, я знаю дорогу… Как Троя, он в памяти в слое шестом, Он в сердце России и лишь амнезия Заносит кварталы забвенья песком… Там стерты ступени, там чахлы аллеи, и надписи пыльны на плитах могильных… Там черные кошки боятся прохожих И улицы все, словно сестры, похожи. Заборы и стены там зло матерятся И домовые в подвалах ютятся… Мужчины там курят дешевый табак И крепко целует в подъезде кулак… К загадкам любви там не ищут отгадки, Там в сердце стреляет Амур из рогатки. А к вечеру город, как будто сутулится И дикие звери выходят на улицы, и рыщут химеры по темным углам, от собственной тени бежит хулиган. И птицы слетаются выклевать очи Капризным младенцам, не спящим в ночи… В их спальнях подушки набиты пером, Оброненных черным вороньим крылом. И дети бессонно приникли к стеклу, Их улицы страшные сказки влекут, Рождественский снег за окошком кружит, Там мертвая статуя ночь сторожит… Покажется вдруг в желтом свете фонарном: В руке единственной её, Отмеченной ржавым стигматом – Копье… … Уж город давно под песками забвенья, и время, убыстрив поток свой, течет… Но вновь ты вплываешь в мои сновиденья, как в детстве, охвачен параличом, стою, пораженный твоей наготою, шепчу в воротник мехового пальто: «Родная, я знаю, с твоей красотою поспорить не может никто!» Но и во сне пробирает озноб – Не тает снежинка, упав мне на лоб… Январь-февраль, 2003. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
