Сквозь зарешеченное небольшое окошко почти у самого потолка виднелся серый кусок неба, покрытого грязными тучами. Оттуда же в камеру попадали капли дождя. Они ударялись о карниз, а затем медленно стекали по камням мутно-зеленого цвета, из которых были выложены стены, поросшие мхом и плесенью. Дальше, доползая до каменного пола, они образовывали темную лужу в углу, постепенно увеличивающуюся. Камни, которыми был вымощен пол, почернели от времени и сырости, царившей в каждом уголке камеры, и испускали удушающий тухлый запах. В полумраке, который рассеивал лишь тусклый свет из окна, можно было разглядеть фигуру заключенного в самом углу. Он сидел, прислонившись спиной к сырой стене, положив локти на колени, а голову на руки. Это был сгорбленный старик с сухими морщинистыми руками. Его седые пряди свисали до самого пола. Казалось, ничто его не занимало: ни шум дождя за окном, ни редкие шаги за железной дверью, ни смех тюремщиков, играющих в карты. Рядом стояла нетронутая миска с ужином.

Узник не подавал никаких признаков жизни. Казалось, он умер так, сидя на полу. Но он был жив. Его мысли бродили где-то далеко от этого мрачного места. Они носились по песчаному берегу моря, где шумит в ушах вольный ветер, бушуют и вздымаются пенящиеся волны, с криком пролетают чайки. Там, где по берегу бегает маленькая девочка с синими глазами, собирая ракушки и камешки, и распевает песенку о далекой прекрасной стране, куда с осенью улетают журавли, и где находит по вечерам свой приют огненное солнце. Там на берегу стоит одинокая хижина, окруженная тисовым частоколом, и каждое лето под ее крышей вьют гнезда ласточки. Если пойти вдоль тропинки, которая огибает покрытую мхом скалу и ведет вас по камням вдоль берега, то можно добраться до глубокого грота в скале. Днем прилив скрывает его от глаз, погружая в серые волны. Но с отливом можно пробраться внутрь пещеры. Давным-давно здесь прятались от правосудия после кораблекрушения два пирата, скрывая под серыми и мрачными сводами свои сокровища. До сих пор в песке можно было найти выпавшие из сундука одинокие старинные монеты…

 

Он жил на берегу моря совсем один в одинокой старой хижине, крытой сухим тростником. Хижина стояла отдельно от рыбачьего поселка. Он любил смотреть на закат, как раскаленное до красна солнце погружается в темную гладь моря. Там, в далеке, наверное, вода булькает и шипит, принимая в себя этот огромный диск. Он был стар и не помнил, как поселился в этой хижине; он не помнил своего детства и юности. Единственным воспоминанием была хижина, море и одиночество. Все остальное стерлось из его памяти. Старик не знал, сколько ему лет и как давно он жил здесь. Единственное, что он знал – это то, что у него никого не было на всем белом свете. И он чувствовал, что так было всегда…

Он выходил в море на старом челне и забрасывал в воду сеть, которую чинил уже не раз. Свой улов он отвозил на рыбный завод в миле отсюда, где рыбу очищали от чешуи, разделывали на части и укладывали в бочки, посыпая солью, чтобы отправить ее в город. Ему давали за рыбу деньги, на которые старик покупал махорку, спички, соль, чай и рис. Люди сторонились его, и редко кто заглядывал в одинокую хижину, поэтому старик был полностью предоставлен сам себе. Он уже не жил, а просто ждал, когда наступит его время, и он навсегда уйдет в иной мир. Единственное, что его огорчало, так это то, что никто не ждет его там, никто не встретит. Он уже знал, что и там тоже будет одинок…

 

Старик шел вдоль берега, шлепая босыми ногами и оставляя за собой шлейф следов на песке. Его сеть снова прохудилась, рыба вырвалась из нее и ушла в открытое море. Теперь он тащил снасти к хижине, чтобы там залатать прореху. Солнце жарило его лицо в том месте, где не могла защитить соломенная шляпа. Стоял июль, жаркий и душный. Лодку старик оставлял всегда за черной скалой, вытащив ее на берег и привязав к колу в песке, чтобы не смыло приливом и волнами во время грозы. Старик знал, что должна начаться гроза и завтра он не сможет выйти в море. Он видел это по перистым облакам, плывущим с запада, изменяя очертания. И по чайкам, купающимся в волнах. А также по усиливающемуся ветру. Зато рыба хорошо клюет после длительного ненастья, и улов обещает быть хорошим, а то в середине лета рыба уходит на дно, где прохладнее, и до нее тяжело добраться. Что ж, пусть будет ненастье, он переждет пару дней, латая сеть. К тому же он так соскучился по дождю и прохладе. Пойманных пару локусов хватит, чтобы не остаться голодным, пока будет бушевать буря. Да и много ли надо старику…

К вечеру ветер усилился еще больше и нагнал тучи, спрятав в их мякоти июльское жаркое солнце. Стало темно, хотя время было еще раннее. Старик зажег керосинку и выглянул в окно: там вдали высоко вздымались грязно-серые волны. Темной грядой они неслись к берегу и обрушивались на него с грохотом. Ветер врывался в открытые окна хижины, метался по комнате и сметал все на своем пути. Старик встал, чтобы закрыть окно, но оно не поддавалось. Словно, кто-то снаружи толкал его в противоположную сторону. Наконец, старику удалось прикрыть его и задвинуть щеколду. Всякое движение внутри хижины сразу стихло, и раздувавшиеся занавески безжизненно повисли.

Старик подбросил дров в очаг, над которым в кастрюльке пыхтел рис, и принялся за сеть, расстеленную на полу. Как он и предполагал, за окном разыгралась сильная буря. Он слышал шум ветра и волн, скрип гнущихся деревьев, грохот дождя по крыше и раскаты грома. Ветер завывал во все щели. Старик думал сейчас о тех бедолагах, которые были в море. Он видел, как утром из рыбачьего поселка вышел бот и направился в сторону мыса. Старик молился, чтобы они успели вернуться домой. Он не помнил слов молитв и молился по-своему, по-простому. Люди ведь такие беспомощные перед силой моря… Море спасает людей от голода, но оно же и губит их.

Старик любил море, он разговаривал с ним, как с ребенком, которого у него никогда не было. Ему казалось, что оно тоже мыслит и чувствует. Море дышит свободой, ни от кого не зависит и никому не подчиняется. И это всегда восхищало старика. Он был очарован свободой моря и чувствовал родство душ с ним. Море так же одиноко, как и он. Старик полюбил все настроения этого синего бездонного существа: его спокойствие в вечернее время и буйство, бунтарство в ненастье, когда оно бурлило и кипело. Судьба каждого рыбака зависела от настроения его свободного друга. Если море тихое и спокойное, то рыбаки вернутся домой здоровыми и невредимыми. Если же начнется буря, то лодка может погрузиться в пучину волн, и ждущие рыбаков женщины никогда не увидят своих сыновей, мужей, отцов. Иногда старик думал о вечности моря. Оно многое повидало за время своего существования, многому было свидетелем. Оно кормило рыбаков несколько веков назад и раздирало в клочья корабли. Много тайн хранило оно в своих недрах.

На следующий день буря поутихла, но не перестала. А к ночи ветер снова поднялся и выл, как ребенок. Старик разделал локуса и зажарил его в масле. Поужинав, он набил махоркой трубку и закурил, выпуская дым кольцами. Он слушал звуки за окном, жалобные стоны бури, ее мольбу, заунывную песнь ветра, и ему было грустно. Другие рыбаки сейчас сидели в окружении своей семьи, играли с детьми, рассказывали им истории о рыбной ловле, хвастались самыми большими пойманными рыбами, а он был совсем один. У него не было никого, с кем он мог поговорить и рассказать о своих приключениях.

Вдруг старик уловил странный звук снаружи. Ему показалось, что плачет ребенок, но он тут же отогнал эту мысль. Что может делать ребенок здесь в такую непогоду? От непрерывного шума ветра у него уже начались галлюцинации. Но через некоторое время он снова услышал тот же звук более ясно. Да, это действительно был плач. Быстро накинув потрепанную куртку, старик вышел на улицу. Ветер и капли дождя ударили ему в лицо, разметали его седые волосы. Он вглядывался в темноту, надеясь разглядеть хоть что-нибудь. Ветер вновь принес плач со стороны бушующего моря. Надев капюшон и придерживая его рукой, старик побрел на плач, пряча лицо от дождя. Он ничего не видел впереди себя, только черноту. С каждым шагом плач становился отчетливее, и, наконец, старик увидел что-то светлое на берегу моря, почти у самой воды. Волны накатывали одна за другой, пытаясь добраться до этого нечто. Старик понял, что это человек, и побежал к нему. Это была женщина в светлой юбке. Старик нагнулся к ней и прислушался к ее дыханию, но ничего не услышал. Тут он увидел ее открытые глаза, их взгляд безжизненно был устремлен куда-то вдаль. Она была мертва. Но звуки ненастья разорвал громкий детский плач. Старик узнал этот звук. В руках женщина сжимала сверток, прижимая к своей груди. Сверток шевелился и издавал этот писклявый звук. Старик попытался разжать пальцы женщины, чтобы освободить его, но они не поддавались. Тогда он вынул из тряпок скрюченного младенца, чье лицо было сморщено и представляло собой огромный пищащий рот.

Это была девочка, маленькая и беспомощная. Она не переставала кричать. Старик принес ее в хижину и укутал ее синее тельце в одеяло. Разжевав кусочки рыбы, он затолкал их ей в рот. Позже, когда, наевшись, девочка заснула у него на коленях, он разглядывал ее крохотные пальчики и сжатые губки. Старик почувствовал, как слезы катятся из его старых выцветших глаз по морщинистому сухому лицу: он впервые почувствовал себя кому-то нужным…

 

Он брал ее с собой в море. На носу своей лодки он устроил удобное мягкое ложе с навесом от солнца, устлав его овечьей шкурой. Так она всегда была перед его глазами. Ему казалось, что только с появлением девочки началась его жизнь. А все, что было до нее, было лишь сном. Ему впервые захотелось жить, ведь здесь он нужен маленькому существу, которое пропадет без него, а там, за чертой смерти его вновь ждет долгое одиночество…

Когда в рыбачьем поселке узнали о том, что старик спас от гибели девочку, жены рыбаков стали навещать одинокую хижину и приносить молоко, детские вещи, из которых их дети уже вросли, игрушки и пироги. Старик, отвыкший от людей, смущался и, запинаясь, благодарил их.

Он возился с ней, играл, учил ходить, говорить, плавать. Словно, нагонял все то время, когда жил совершенно один. Он любил гладить ее волосы, целовать ее макушку, когда она сидела у него на коленях. Он любил смотреть, как она несется, визжа от восторга, по воде, перепрыгивая через ленивые волны. Он любил ее стрекочущий смех и задумчивость по вечерам. Он любил в ней все… В море он показывал ей, как правильно держать леску. Но вскоре он понял, что не может постоянно брать ее с собой. Ребенок должен двигаться, бегать, скакать, а в лодке посреди волн далеко не убежишь. И он стал оставлять ее на берегу.

Целыми днями она бегала одна по песку, прыгала по накатывающимся на берег волнам, пускала в море камешки и собирала в корзинку ракушки. А вечером шла за скалу и всматривалась в синюю полосу моря, надеясь увидеть там лодку старика. Иногда приходили женщины с рыбачьего поселка и угощали домашней выпечкой.

 

- Что значит «умер»?- спросила однажды девочка.

- Что? – переспросил старик, хотя прекрасно расслышал вопрос. Он был удивлен, услышав его от четырехлетнего ребенка.

- Тетя Элиза сказала, что ее старший сын умер зимой…

Старик прервал свое занятие, а он в это время вырезал из дерева колокольчики, чтобы потом повесить их над входной дверью, и взглянул на девочку. Она молча ждала его ответа.

- Все люди умирают, в конце концов, - грустно промолвил старик, - И мы тоже когда-нибудь умрем. Я немного раньше, а ты позже.

- И что с нами тогда будет?

- Мы просто уйдем в другой мир, когда придет наше время. В далекую волшебную страну, где нет холодных ветров и гроз, где много еды и всегда тепло. Туда улетают на зиму птицы, - и старик запел хриплым голосом песню. Слова ее сами собой всплывали из недр его памяти. Это была песня о дивной сказочной стране, где царят радость и счастье, где по ночам находит приют солнце и куда улетают птицы.

Старик не знал, где слышал эту песню раньше. Может, ее пела ему мать перед сном, склонив над ним голову, а может, он слышал, как чужая мать пела ее своему ребенку, качая в колыбели. Все это было неважно. Главное, он вспомнил слова и теперь мог спеть песню девочке. А на следующий день он услышал эту песню из ее уст, когда она бегала босиком по песку, собирая ракушки для ожерелья. Теперь она всегда пела эту песню, потому что не знала других…

 

- Мы не пойдем сегодня в грот, - возразил старик на просьбу девочки, - Мне нужно починить весло, иначе завтра я не смогу выйти в море.

- Но я хочу в грот! Ты обещал, что мы пойдем сегодня в грот!

- Но я не знал, что у меня сломается весло…

-Я не вернусь сюда больше! – крикнула она, - Живи здесь один!

Она выбежала из хижины, топая босыми ногами и вытирая слезы обиды.

Когда наступили сумерки, а девочка не вернулась, старик забеспокоился. Мало ли что с ней может случиться в темноте. Он взял керосинку и отправился на ее поиски. Обойдя берег до черной скалы, старик еще больше встревожился. Следов не было. Может, она шла по кромке воды и волны слизали их. Она могла убежать в рыбачий поселок или в сторону города. Старик звал ее хриплым голосом, а потом долго прислушивался, надеясь услышать ответ, но слышал лишь шум волн и ветер в ушах. Он метался по берегу, не зная, куда ему идти и где ее искать.

Он нашел ее в гроте, куда они любили ходить вдвоем. Она мирно спала под нависшими каменными сводами, сжимая в кулачке старинную монетку, найденную в песке. Старик снял куртку, закутал в нее девочку и отнес в хижину.

 

Старик видел, как над водой кружат чайки: где-то здесь плескалась стая рыб. Пора было возвращаться на берег: надвигались серые тучи. Но тогда ему придется вернуться домой ни с чем, а тут такой шанс. И он закинул сеть в море. Тучи налетели быстро, принеся с собой стрелы дождя и неистовствующий ветер. Лодку качало из стороны в сторону, словно щепку. Старик вытаскивал сеть и радовался крупному улову. Требовалось собрать все свои силы, чтобы вытащить сеть, полную рыбы, из моря. Его плечи болели, а руки еле удерживали снасти. Старик вытирал локтем капли дождя и соленые брызги моря со лба, вытягивая сеть, а море все больше волновалось и вздымало свои грозные серые волны. Когда, наконец, сеть с бьющейся в предсмертной агонии рыбой была в лодке, старик схватился за весла и направил лодку к берегу. Волны сносили его с верного пути, поднимали и опускали, кружили, но старик продолжал грести. Он знал, что не может погибнуть сейчас. Теперь есть человек, который ждет его на берегу, и он должен вернуться. Дождь хлестал по лицу, ветер раздувал одежду, но старик взмахивал веслами из последних сил. Наконец, он стал различать в полутьме знакомые скалы и камень на берегу. Подплыв еще ближе, он увидел рядом с камнем одинокую детскую фигурку, и сердце его сжалось. Девочка стояла на берегу под дождем и ветром в тонкой накидке, устремив свой взгляд на черные волны. Она не чувствовала холода, она просто ждала.

На следующий день девочка не встала с постели. У нее была лихорадка. Старик молча сидел у ее детской кроватки и смотрел на ее разметавшиеся волосы и бледную кожу. Он молился, и его губы чуть подрагивали, шепча слова молитвы. Так он просидел с ней весь день и всю ночь. Врач из соседнего поселка сказал, что она поправится, и поставил ей укол. Когда через пару дней она открыла глаза и увидела склоненную над ней седую голову, то улыбнулась. Старик тоже улыбнулся ей в ответ, но не смог удержать одинокой слезы, которая скатилась по его щеке до уголка рта, а потом упала на руку девочки.

- Не плачь, - серьезно сказала она, совсем как взрослая, хотя ей было только около шести, - Мы снова будем вместе. Я так испугалась. Я думала, ты не вернешься… Но ты здесь…

- Я всегда буду здесь, - проговорил старик, - Я всегда буду возвращаться…

- Теперь я знаю…

 

Старик возвращался домой, погружая свои худые босые ноги в песок, и тянул за собой сеть, вскинув ее на плечо. Он рассматривал песок вокруг себя, надеясь увидеть на нем следы крохотных ног. Ему нравилось натыкаться на них, рассматривать их и читать по ним, как по книге, все, что делала маленькая девочка, пока он был в море. Когда он видел четкие глубокие следы в песке, то сразу представлял, как она стояла здесь, вглядывалась в морскую синь, приложив ладошку ко лбу козырьком, чтобы защититься от яркого солнца. Он знал тогда, что она ждала его, и сердце его наполнялось радостью, что кто-то его ждет.

Но сейчас следов не было. Песок был ровный, сгладившийся от ночного прилива. Это огорчало старика. Вдруг за камнем он увидел чьи-то следы. Они были от больших тяжелых сапог с четко выраженным каблуком. И таких следов здесь было много: кто-то долго топтался на одном месте. Дальше они перемешивались со следами меньшего размера. Значит, людей было двое. Тревога закралась в душу старика. Что это за люди? И что делали они здесь, на этом пустынном берегу? Он зашагал быстрее. И чем ближе он подходил к хижине, тем больше следов находил на песке. Здесь их было множество. Нет, людей было не двое, а намного больше. Человек шесть. И это были совершенно чужие люди, а не рыбаки из рыбачьего поселка. Страх заставлял его передвигать ноги быстрее. Он шел и молился, вспоминая забытые слова молитв, чтобы с девочкой ничего не случилось. Внутренне чутье подсказывало ему, что чужаки не могли принести добра. А девочка была здесь совсем одна, хрупкая и беззащитная. Нет, никогда он больше не оставит ее одну на берегу. Старик поклялся сам себе, что теперь всегда будет брать ее с собой в море.

Наконец, обогнув скалу, он увидел хижину, и его старческое сердце заколотилось от волнения. Он увидел также и людей. Они были одеты в военную форму, а за плечом у каждого висела винтовка.

«Жандармы,- подумал старик,- опять ищут беглых каторжников». Но эти мысли не успокоили его. Чувство тревоги все больше оплетало его сердце. Подойдя ближе, он увидел, что дверь хижины распахнута настежь. Старик бросил сеть, которую волок на плече из последних сил, и рванулся к дому. Он не разбирал дороги и никого вокруг себя не видел. Перед его глазами была лишь черная пустота в дверном проеме. Он пронесся мимо жандармов с такой скоростью, что едва не сшиб их с ног, а те не успели что-либо сообразить. Старик ворвался в хижину и замер на пороге. Внутри все было перевернуто: матрас разодран в клочья, сломанные стулья лежали в темном углу, а на полу валялась разбитая посуда. Ее в хижине не было. Ужас охватил старика от увиденного.

Следом за стариком внутрь ворвались два жандарма и направили на старика винтовки.

- Выходи с поднятыми руками, - скомандовал один из них, держа винтовку на прицеле, - И без глупостей…

Старик вышел. Но не потому, что ему велели, а потому что ему трудно стало дышать. Снаружи его встретило приветливыми лучами солнце, легкий ветер принес с рыбного завода запах тухлой рыбы, а вдалеке до самого горизонта мерно покачивались волны, играя солнечными бликами. Все было так, как всегда, словно ничего не произошло. И старик впервые испытал ненависть к морю. Да, море действительно жестоко. Но не тогда, когда оно бушует и неистовствует, а когда оно спокойно в то время, как в душе твоей буря.

- Именем закона вы арестованы и будете препровождены в тюрьму.

Старик увидел перед собой молодого офицера невысокого роста с тонкими ухоженными усами, но смысл слов не разобрал. Он понял только одно: его хотят разлучить с ней навсегда.

- Где она? – это больше было похоже на стон, чем на вопрос, и старик двинулся на коротышку офицера, - Куда вы ее дели?

- Стой! Назад! – завизжал офицер.

Но старик ничего не слышал.

- Скажите, что вы с ней сделали? Она такая маленькая, у нее никого нет кроме меня…, - он вцепился в форму офицера на груди и стал трясти его. Офицер пытался отшвырнуть старика, но тот крепко вцепился. Последнее, что старик помнил – это испуганные глаза молодого офицера с усами. Сзади подошел жандарм и ударил его прикладом по затылку. Старик рухнул на песок, потеряв сознание.

 

Сейчас, сидя в этой грязной и холодной камере, слушая шум дождя, старик думал о ней. Рана на затылке уже зажила, но головные боли не прекращались. Ему хотелось, чтобы и она думала о нем. Он теперь знал, что ее вернули родителям, которые были уверены, что она погибла. Он видел их на суде. Высокую худую даму с черной вуалью на лице, которая все время прикладывала к глазам платок, а потом комкала его в руках. Ее поддерживал крепкий мужчина в строгом костюме. Он старался сдерживать себя и не дать волю чувствам.

Старик успокоился, когда узнал, что с девочкой все в порядке. Ее сейчас окружали любящие и заботливые люди, которые не дадут ее в обиду. Она, которая думала, что у нее никого нет на белом свете, теперь была среди родных и близких. Она спит в мягкой постели, а не на матрасе из соломы, ест хорошую пищу, учится читать и писать. На суде старик хотел обратиться к ее родителям, расспросить о ней, но постеснялся. Он не знал, как к ним обратиться. Да и захотят ли они говорить с ним? Он все время смотрел на входную дверь во время процесса, надеясь, что она придет взглянуть на него. Тихо войдет в этот огромный зал, полный чужих людей, подойдет к нему, чмокнет в щеку, сядет к нему на колени и расскажет о том, как живет в новом доме. Но дверь открывалась лишь чтобы впустить и выпустить служащих.

- Когда судно пошло ко дну, нас посадили в шлюпки, - говорил ее отец, потому что женщина была не в силах что-либо произнести, - Первым делом я усадил Анну с няней, а сам с женой сел в следующую. Их шлюпку подхватила волна и понесла в другую от нас сторону. Мы пытались догнать их, но это было бесполезно. Волны встали между нами, и шлюпка с дочерью скрылась из виду. Когда мы добрались до берега, чудом оставшись в живых, то высматривали вторую шлюпку, надеясь, что и они доберутся до суши невредимыми. Когда буря стихла, на их поиски отправились матросы. Вернувшись, они сообщили, что шлюпка перевернулась, и никого не осталось в живых…

Звуки за железной дверью стихли, и тюрьмой завладела тишина. Старик так и уснул, сидя на полу. Его разбудил грохот и скрежет открывающейся двери. Дождь уже перестал, и в окошко пробивались лучи солнца. В камеру вошел один из жандармов.

- На выход, - проговорил он и вновь исчез за тяжелой дверью.

Старик поднялся, придерживаясь за стену. У него затекли руки и ноги от неудобной позы во время сна, и невыносимо болела шея. Он пошел следом за жандармом вдоль темного коридора с множеством таких же железных тяжелых дверей. Они остановились у двери с решеткой. Жандарм вынул связку ключей и отворил ее. Они оказались в светлой комнате с большими окнами. Свет ослепил старика на несколько мгновений, пока глаза не привыкли. Его провожатый подошел к столу, порылся в бумагах и вынул несколько листков, протянув их старику.

- Распишись в тех местах, где галочки.

Затем он протянул старику сверток.

-Здесь твои вещи. Ты можешь идти. Покажи эту бумагу на выходе.

И старик вернулся в свою хижину на берегу моря. Он не хотел возвращаться туда, где ее уже нет, но больше ему некуда было идти. Море приняло его обратно, встретило шелестом волн и легким бризом. Солнце было похоже на огромный апельсин, повисший в воздухе. Он сел на крыльце и долго смотрел на горизонт, слушая шипение волн. Он не знал, что ему теперь делать. Какой смысл выходить снова в море, если никто не будет ждать на берегу? Тогда он сам решил ждать. Ждать, когда она вернется домой, ждать ее улыбки, нежного голоса. Ждать ее шагов за дверью и теплого приветствия. Ее любящего взгляда и ласкового поцелуя…

 

Прошло много времени, а он все ждал, что она, наконец, вспомнит о нем и вернется, чтобы увидеть его в последний раз, чтобы проститься с ним. Медленно шли часы, минуты, дни, годы, а ее не было. Он угасал с каждым новым заходом солнца. Ведь она была его воздухом, его жизнью, всем. Этот пустой мир не стоил того, чтобы жить, если ее нет рядом. И старик понял, что больше уже не в силах ждать, силы покидают его, старость окутала его, сковала чугунными цепями и тянула за собой в неизвестность. Он уже знал, что не доживет до утра. Он хотел жить, хотел вновь стать ей нужным так же, как она была нужна ему, и он боролся за каждый новый вздох, собирая последние силы. Он должен спеть ей в последний раз о той прекрасной стране, куда улетают птицы. Ведь она так любила эту песенку. Но старик уже не чувствовал сам себя, его мысли путалась, и бред завладевал его разумом.

Она пришла на рассвете. Задержалась у порога, прикасаясь рукой к деревянным колокольчикам на двери, и от ее прикосновений они издали знакомый мелодичный звук. Затем скользнула взглядом по старым иссушенным бревнам хижины, и сердце ее сжалось. Она уже была не той маленькой девочкой, которая когда-то бегала по рассыпчатому песку и плескалась в соленом море. Тело ее вытянулось и приобрело женские черты, но ее сердце оставалось прежним. Оно тянуло ее и звало в эту хижину на берегу моря. К человеку, которого она полюбила всей своей душой и который впервые ей спел песню о далекой сказочной стране. Она приотворила легонько дверь, словно, опасаясь разбудить кого-то. Внутри было темно. Тусклый свет из окна рассеивал мрак. Она, наконец, увидела его… Он лежал на фаршированном соломой матрасе. Его седые волосы разметались по подушке, а глаза были открыты. Она подошла к нему и ласково погладила морщинистый лоб рукой. Глаза его потухли, жизнь покинула его тело. И она поняла, что опоздала. Опоздала проститься с самым дорогим человеком на всем белом свете. Она обняла его костлявое безжизненное тело, как всегда это делала в детстве, и затянула песню, слова которой сами собой срывались с ее губ, хотя ей казалось, что она давно их уже забыла. Она знала, что когда-нибудь встретит его вновь, и он вновь возьмет ее на руки и поцелует в лоб. Но это будет не здесь, а где-то очень далеко. Там, куда улетают птицы…

 

Март 2006г.