Кармен

Счастье было так рядом, так близко…

В 1977 году. мне выпало счастье поехать по обмену студентов на полный курс обучения в ГДР в г.Йену. Я знаю из своего опыта, что такое культурный шок (согласно учебнику этнологии, «конфликт старых, привычных культурных норм с новыми, непривычными»). Это когда образовавшийся вдруг вокруг тебя вакуум вызывает чувство беспомощности, неуверенности и страх, подобный боязни маленького ребенка в большом мире. Ты попадаешь невольно в изоляцию: шум вокруг от говорящего города оглушает, ты пока еще мало понимаешь и мало говоришь сама.

В то время в ГДР было многое иначе, чем у нас, в Союзе. Там уже произошла сексуальная революция. «Свободная любовь» первое время шокировала. Исподтишка ты наблюдаешь, как везде - на улице, на остановках - целуются парочки. В нашей стране в этом отношении было сдержаннее, скромнее, строже. Постепенно ты взрослеешь и осознаешь потребность переосмысления своего жизненного опыта, приходя к выводу, что во всем нужна мера. Правило «золотой середины» распространяется, по-твоему, и на сферу межличностных отношений. А до того, как ты сделаешь эти выводы, наблюдаешь, привыкаешь, пока не ощутишь на себе еще один процесс – аккультурацию: постепенное приобретение элементов культуры другого народа в результате общения с ним.

Меня поселили в четырехместной комнате. Я медленно адаптировалась к новой обстановке, усваивая новые имена девочек: Marlis, Carmen и другие. Долго не могла догадаться, что Carmen – это просто-напросто имя Кармен. Позже я узнала, что эта моя соседка по комнате - наполовину цыганка. Ее мама жила в Москве, а отец был на ней женат, когда учился там в военной академии. После развода с ней он увез дочь в Германию. Мать Кармен очень страдала без дочери, писала письма Хрущеву и позже Брежневу, прося вернуть ей дочь, но так ничего и не добилась. Кармен жила в Германии сначала у бабушки, потом в интернатах, ничего не зная о матери. Ее же отец был военным советником и жил подолгу с новой семьей и детьми за границей.

Кармен унаследовала от мамы ее цыганский темперамент и свободолюбивый характер. У нее было очень много друзей – знакомых парней. Когда они собирались в нашей комнате, то усаживались кружочком на полу вокруг подруги и пили пиво или вино, что мне казалось неестественным, диким.

Их присутствие мешало мне сосредоточиться на учебнике марксизма-ленинизма. Читаю его и все понимаю, но не могу пересказать. Так же и с общением: смотрю умными глазами, понимая и не говоря при этом. Как собака. Первым стимулом для полного понимания немецкой речи и общения стали сплетни в общежитии за спиной, когда часто звучало твое имя, и тебя разбирало любопытство узнать, что же они говорят о тебе в твоем присутствии. Однажды, наконец, я отреагировала на их высказывания, приняла участие в разговоре и с тех пор “беседы” за спиной обо мне прекратились.

Это было, наверное, через месяц учебы в университете – мы, советские студенты, заговорили на смешанном языке: часть слов по-немецки, часть слов по-русски. Иногда одно немецкое слово было экономнее в употреблении, чем русское. На русском языке надо было бы говорить описательно, дольше пришлось бы объяснять. Первое время было трудно с учебой. Лекции мы сначала не понимали до конца: все слова были, вроде, известны, а в целом смысл высказывания уловить было сложно.

Еще одним стимулом к преодолению языкового барьера стала потребность в выяснении отношений с соседками по комнате на почве различий менталитета и образа жизни. “WeiB der Teufel was” (черт знает, что такое) - ругалась я с Кармен из-за частых посещений ее мужчинами. Эти поводы для начала объяснений по-немецки запомнились мне. Говоря современными терминами, мне не хватало толерантности и эмпатии в общении на межкультурном уровне. Позже и я многое поняла. Переосмыслив, произведя переоценку ценностей, я пришла к взаимопониманию с Кармен, и мы подружились.

Вскоре мы, советские студенты, адаптировались к новой жизни. Не курившие ранее девочки закурили и завели тоже друзей - Freunde. Я была старостой группы, на четыре года старше других студентов и более «морально устойчивой». Главным делом жизни была для меня учеба. На занятиях я впитывала, как губка, знания и не проявляла сначала интереса к устройству личной жизни и развлечениям. Позже мы стали организовывать различные культурно-массовые мероприятия и интересно проводить время. У нас было много экскурсий, мы объездили всю ГДР, посещая театры, музеи, наслаждаясь достопримечательностями немецких городов и природой этой миниатюрной красивой страны, на языке которой мы уже хорошо говорили. Эти четыре года учебы в ГДР (1977-1981г.г.) были поистине четырьмя годами счастья. Учась на третьем курсе, я переехала в соседнюю двухместную комнату: общежитие было, к счастью, квартирного типа, в котором ты чувствовала себя, как дома. Однажды ко мне пришла взволнованная Кармен с каким–то письмом в руке. С этого все и началось. Оказывается, где-то на чердаке у бабушки она отыскала спрятанное от нее письмо с московским адресом мамы и, наконец, узнала историю своей жизни:

Кармен же сам родной отец разлукой покарал:

О матери ее он ей ни слова не сказал.

В Москве же встретилась и мать с бездушием властей.

«Ступай-ка, те сказали ей, - отсюда прочь скорей!»

(Вера Трифанова)

Первое письмо, написанное Кармен своей маме и переведенное мной с немецкого языка на русский, улетело в Москву уже через несколько дней. Так завязалась их переписка. Счастливая мама Кармен стала ждать дочь в гости, в Москву. Летом у меня были каникулы, и Кармен попросила меня помочь им с мамой, к которой она собиралась поехать, общаться. Ведь они говорили на разных языках. Конечно, я согласилась и из Мурманска прилетела в Москву, где состоялась первая трогательная встреча мамы и взрослой дочки после многолетней разлуки. Было много слез от запоздалого счастья матери Кармен. Та же не проявляла никаких положительных эмоций. Все говорила мне, что эта женщина ей чужая. Мне нужно было переводить эти слова ее матери. Но как? Тяжело бывает в роли переводчика. Мать часто плакала и уговаривала дочь остаться жить с ней. Эти разговоры Кармен быстро надоели, как и «пичканье» по-русски непривычной ей едой. Не впечатлило ее и посещение концерта Э. Пьехи – не тот ритм. Какой-то замедленный. Она не понимала текста песен, просила меня постоянно переводить, и я все время шепталась с ней. Сидевшие рядом люди ругались с нами из-за этого. И по этой причине тоже ей не понравился этот концерт, и мы ушли с него, едва досидев до антракта.

На улице несколько раз обращались к ней по-русски прохожие, спрашивая время. Они принимали ее за свою, а меня за немку, слыша наш разговор по-немецки. Не мудрено. С ее-то цыганской внешностью. Кармен не понравилось в Москве: огромный город, кругом очереди. Она не любила стоять в них и покупала все без очереди, тыкая на что-нибудь, заинтересовавшее ее, пальцем, раздвигая бесцеремонно толпящихся людей.

Так, не выдержав ни четырнадцать, как планировала ранее, ни десять, ни даже семь дней, уже на третий она стала требовать купить ей билет обратно домой. Но она не знала советской действительности: билетов не было. Мы отправились на Белорусский вокзал, и мама уговорила (за деньги) проводника вагона взять дочь до Варшавы и посадить ее потом в вагон до Берлина. И вот с мешком сувениров – десятью буратинами - за плечами и подарком мамы - новыми золотыми сережками в ушах - садилась Кармен в спешном порядке в Варшавский вагон, ругаясь: “ScheiBe” и говоря: “Weg von hier!” – “Скорее прочь отсюда!”

Мама после отъезда дочери слегла: попала в больницу с обострением сахарного диабета на почве стресса. Кармен бросила учебу в университете и пошла работать официанткой. Вскоре после этого вышла замуж и родила ребенка. Я, закончив Йенский университет, вернулась домой, в г.Североморск, где и получила от нее, наверное, через год два письма. В первом она сообщала о себе, просила прислать адрес ее мамы в Москве. «Став сама матерью, - писала она, - я многое поняла». Во втором - благодарила меня за ответ и адрес, который случайно сохранился в старой записной книжке моей сестры Нины.

Интересно, что стало с ними теперь? Увидела ли мама Кармен - бабушка - свою внучку или внука? Попросила ли дочь у нее прощенья? Ведь мама столько настрадалась за свою жизнь. Хочется верить: да. Думаю, был и на ее улице праздник: настоящее возвращение дочери через много лет.

 

Улыбайся сквозь слезы беде вопреки!

Мужайся, теряя счастье навеки.

Поклоняйся березам на берегу реки,

Удивляйся грозам, глядя в небо из-под руки.

С радостью, юмором крепко дружи

И быть одинокой не зарекайся.

Страдай, сцепив зубы, боль терпи,

Но горю никогда не поддавайся.

Дыши полной грудью, полной жизнью живи,

От души смейся и увлекайся.

Придумай счастье и снова его сложи.

Во лжи только не живи и не сдавайся!

Улыбайся!

(Вера Трифанова)