Я играл с ним в шахматы. Но только до тех пор, пока он не начинал рассуждать о Содружестве. Такая у нас была договорённость, о которой он постоянно забывал и начинал свои проповеди, отвлекаясь от партии. Тогда я сметал фигуры с доски, останавливал часы и выталкивал Старика на марсианский холод. Это шло ему на пользу, он успокаивался и через какое-то время снова скрёбся в дверь кессона. Я впускал его, мы пили чай с джемом, намазывали батон сливочным маслом, грызли карамель и шумно отдувались. И Старик начинал рассказывать о марсианах.

– Хрен знает, сколько миллионов лет накопления информации, – говорил он. – Ясен пень, они устали. Им ничего не интересно.

– Скажешь тоже – миллионов, – подначивал я Старика, зная, что он заведётся.

– А сколько, по–твоему?! – сразу шёл в атаку Старик. – Вот говори – сумели ваши супер-пупер генетики определить возраст их популяции?

– Насколько мне известно, супер-пупер генетики круто обломались. Но ведь у них очень мало фактического материала, марсиане крайне неохотно идут на контакт, – я отмечал про себя, что он уже говорит «ваши», а не «наши», но тогда меня это не настораживало.

– Кто тебе это сказал?

– Ну, это официальная точка зрения.

Старик гулко смеялся и переходил на менторский тон.

– Понимаешь, «крайне неохотно идут на контакт» несколько не соответствует действительности. Они попросту игнорируют поисковые группы. Всех этих экзопсихологов, сапиенсологов и прочих контактёров. Они попросту не обращают на них внимания.

Я важно кивал, соглашаясь, хотя знал, что сам он и был когда-то таким «контактёром». Его экспедиция стала первой, кому повезло не только обследовать верхние карстовые полости, но и пообщаться с марсианами. Пообщаться… Это конечно громко сказано. Величаво-медлительные, без признаков мимики на красивых лицах, прекрасно сложенные анатомически, высокие, изящно-утончённые марсиане оказались крайне замкнутыми ребятами. Без признаков технологий. Голые. Без огня, жилищ, инструментов. Без выявленной социальной структуры. Лениво поедающие фиолетовый мох, сплошняком покрывающий стены пещер, в которых паслись и лениво совокуплялись марсиане. Возникло сомнение в их разумности, но именно Старик установил подобие контакта и даже сумел составить примитивный англо-марсианский словарь. Но потом его группа бесследно исчезла, а сам он поселился среди марсиан. Иногда приходил ко мне пить чай, играть в шахматы и рассуждать о необходимости Содружества. И всем было плевать. Его считали чокнутым.

– Ты постоянно призываешь к содружеству с марсианами, к сотрудничеству, – говорил я Старику. – Но ведь они сами нас избегают.

– Надо их заинтересовать!

– Но ведь ты уже два года живёшь среди них, а до сих пор ни разу не привёл ко мне в гости марсианина, – шутил я.

– Они привязаны к области карста, только там давление и состав атмосферы позволяют не загнуться от холода и удушья, – на полном серьёзе оправдывался Старик.

И разговор снова ходил по кругу и я уже жалел, что опять поддался на провокацию и свернул на излюбленную Стариком тему.

Самое поразительное, что ни открытие марсианского карста, ни обнаружение марсиан не стало на Земле сенсацией. Точно так же как марсианам было наплевать на землян, землянам было наплевать на неожиданно обретённых братьев по разуму. На Земле хватало своих проблем. Сырьевой кризис, истощение ресурсов, амбиции политиков и равнодушие электората. Голод и эпидемии. Всё катилось в пропасть, и начало большой войны становилось вопросом времени.

– Марсиане могут быть весьма нам полезны, – утверждал Старик. – У них, безусловно, уникальный опыт выживания. Но я не знаю, как ещё можно аргументировать необходимость новых экспедиций. Никто не хочет рисковать.

– А что случилось с твоей группой? – в сотый раз спрашивал я. – Как они пропали?

– Они стали марсианами! – сразу начинал заговариваться Старик. – Им очень хорошо. Я хочу, чтобы всем было хорошо. Необходимо содружество. Марсиане хорошие.

Он ими восхищался и я чувствовал, что он совершенно искренен в своём восхищении. Я вообще очень хорошо чувствовал.

Марсиане. Удивительные существа, преисполненные достоинства и благородства, безусловно, разумные и, безусловно, со своей таинственной культурой, которую или они скрывали от нас, или мы не могли разглядеть очевидного. Мы были слишком заняты своей работой, готовились к массовой экспансии с Земли, а они жили в занятой природной нише и в ус не дули. Пожалуй, я был единственным человеком по-настоящему интересующийся марсианами. Нет! Был ещё Орсон Херст. Инженер по технике безопасности. Видали мы таких инженеров, особист он и есть особист.

– Ты не понимаешь! – восклицал Херст, когда заходил ко мне за сводкой погоды. – С Землёй покончено. Не сегодня так завтра они сожгут планету, к этому давно идёт. Самое страшное, что на психологическом уровне все давно уже к этому готовы. У меня друг работает в Бюро, он давал мне почитать отчёты социологов. Это чудовищно. В социуме доминирует желание со всей дури гульнуть напоследок, а там будь, что будет.

Я не был настроен так пессимистически, но спорить с Херстом было себе дороже. Запишет ещё в неблагонадёжные, доказывай после, что ты не каинитский фундаменталист. Тем более что кое в чём он был определённо прав. Народ с Земли бежал. Инициировались самые безнадёжные космические проекты, росли города на Луне, на орбите сотнями монтировались гигантские станции. Лишь бы оказаться подальше от планеты, когда грянет большой барабум. Но я верил в лучшее. Возможно потому, что сам уже давно находился на Марсе.

– Западно-Европейский Союз и Единый Континентальный Блок спят и видят, как бы оттяпать кусок пожирнее у Морской Федерации, а за всем этим наблюдают торгаши из Организации Коммерческих Сообщений, которые уже сгрузили барахло на свои космические яхты и ждут, чтоб напоследок сорвать куш и драпать с горящей планеты. Вот увидишь – если они не развяжут в ближайшее время глобальную войну, то из какой-нибудь секретной лаборатории как бы случайно вырвется особо мерзкая инфекционная зараза и начнётся пандемия.

Я подумал, что где-то уже это слышал и вспомнил: «Если хонтийцы не дураки, они откроют огонь из дальнобойных пушек по заградотрядам, но они, надо думать, дураки, и займутся они, надо думать, взаимоистреблением – Лига в этой суматохе налетит на Унию, а Уния вцепится зубами в задницу Лиге»…

Херст психовал, и его можно было понять – под Куполом творилось неладное. Многие жаловались на галлюцинации, за последний месяц произошло два случая белой горячки, а у рудокопов покончил с собой прораб. Ни с того ни с сего спрыгнул в карьер. При свидетелях. И не важно, что притяжение вполовину меньше, чем на Земле – высота триста метров, хватило, чтобы разогнаться. А ещё были пьянки, драки из-за стриптизёрш в баре и воровство в раздевалках.

Всё это мешало работать, выполнять план. Это давало почву для сплетен и пересудов. Но штатные медики как дважды два объясняли всё нервным напряжением из-за тревожных событий в метрополии, а также неверным использованием дыхательных смесей в скафандрах. Только вот галлюцинации случались и под Куполом, где в скафандрах никто не ходил.

Меня это мало касалось, пока над Куполом не нависла угроза голода. На Земле видно решили, что мы и сами в состоянии о себе позаботиться и очередной транспортный борт с продовольствием попросту не пришёл. И тогда Херст решил, что мне надо сходить к марсианам.

Они пришли с начальником Купола и с начальником медицинской службы и втроём принялись усердно ездить мне по ушам.

– Неужели всё так серьёзно? – спросил я.

– Более чем, – раздражённо ответил Херст.

– Но почему я?

– Мы думаем, вы сможете договориться с марсианами, – сказал начальник Купола. – Нам надо понять, что они едят и чем они дышат. Как выживают при таком холоде.

– Мох они едят! Фиолетовый. Это давно известно.

– Запасы. Возможность культивировать в условиях Купола. Химический состав. Метаболизм. Это всё надо выяснить. Как вариант – возможно ли переселение колонии в марсианский карст?

– Да, но я-то тут при чём?

– Не притворяйтесь, – сказал медик. – Я же читал вашу карту. Вы эмпат. Причём патологический эмпат. Таких как вы рождается один на десятки миллионов. Вы мутант, батенька. Поэтому и сбежали с Земли, поэтому и выбрали специальность, которая позволяет вам как можно меньше общаться с людьми.

– Ты сможешь их понять, – сказал Херст. – Или они тебя. Ведь не случайно именно к тебе ходит этот малахольнй.

– Старик? Вообще-то он только этого и добивается, чтобы мы установили контакт с марсианами.

– Ну, вот идите и устанавливайте, – сказал медик.

– Какого чёрта? – я вскочил и попытался ходить из угла в угол, но при таком количестве гостей в тесноте метеорубки это оказалось затруднительно. Я снова сел и сказал:

– Этим должны заниматься специалисты. Там уже одна экспедиция сгинула, я не хочу.

– Думаешь отсидеться в своей конуре? – Херст ударил кулаком по подоконнику и горшок с кактусом подпрыгнул. Между прочим, это был единственный кактус на Марсе. – Две тысячи человек находятся на краю гибели! Кому нужны теперь твои метеопрогнозы?

А начальник Купола устало потёр лицо ладонью и сказал:

– Сегодня я распорядился урезать нормы выдачи на пунктах питания. И это лишь начало. Мы не сможем существовать автономно. Нам нужны реактивы, запчасти, удобрения. Горючее. Если Земля прекратит снабжение, а она, судя по всему, его прекратит, мы продержимся от силы полгода. Речь идёт о выживании.

– Не пойду, – сказал я. – Это не входит в мои служебные обязанности. Я метеоролог, а не Христофор Колумб, не Магеллан и даже не Афанасий Никитин.

– Кто такой Афанасий Никитин? – подозрительно спросил Херст.

– Бросьте капризничать, – сказал тогда медик. – С такой степенью джуэйнизма как у вас, мне очень легко будет объявить вас профнепригодным. И отправят вас на Землю. И что вы там будете делать?

А начальник Купола спросил:

– Неужели вам самому не хочется? Это же так интересно. Мы дадим вам всё необходимое. И хорошие премиальные.

Хотелось ли мне? Ещё как хотелось. Увидеть марсиан, общаться с ними, потрогать фиолетовый мох… Но я боялся. Я очень боялся. Я уже тогда чувствовал, что это всё плохо кончится. Но начальник Купола сказал:

– Собирайтесь и идите спасать людей. Так уж вышло, что теперь люди зависят от марсиан. И от вас. И у вас нет выбора.

А Херст добавил:

- Ты оружие с собой не бери. Не годится послу с оружием. Возьми на всякий случай промышленный огнемёт, которым забойщики грунт сушат.

И я дождался Старика и отправился с ним к марсианам. Вот такой дурак я был.

***

Старик светился от счастья. Он ёрзал на сиденье краулера и всё пытался мне рассказать, как следует правильно себя вести при встрече с марсианами, но у него плохо получалось.

– Как они приветствуют друг друга? – спрашивал я.

– Приветствуют? А-ха-ха, – покатывался Старик. – Вот ты насмешил. На кой хрен им друг друга приветствовать? Скажешь тоже.

– Ну, как-то же они выражают эмоции? Доброжелательность, например. Жесты какие-то есть? Слова?

– Слова есть. Мало. Ими почти не пользуются. Незачем им. И эмоции тоже. Им же проявлять их, смысла нет.

– Почему? – удивился я.

– Им и так хорошо.

Я ничего не понимал из его объяснений, как и раньше он говорил только ему понятными намёками, хихикал и кхекал. И тогда я впервые заподозрил, что Старик не так безумен, как пытается показать и всё это время преследует какую-то свою определённую цель. И тут меня накрыло галлюцинацией. Или это был мираж? Или бред от неверного использования дыхательных смесей в скафандре?

Сначала я услышал музыку. Играл симфонический оркестр, что-то из Моцарта. А прямо по курсу метались огромные полупрозрачные фигуры балерин. Их было очень много. Они подпрыгивали до звёзд и плавно опускались на песчаные дюны. И снова взлетали и их пачки напоминали гигантские дирижабли, а пуанты продавливали в песке следы полуметровой глубины. Я узнал этих балерин. Это были стриптизёрши из бара. Но увеличенные раз в десять. «И это всё мне?» – подумал я. Потом видение исчезло, музыка стихла, и я сосредоточенно тянул рычаги краулера, объезжая микрократеры. Рядом со мной хихикал Старик и я не понимал, что здесь делаю.

А перед нами по-прежнему тянулись пески Марса, бескрайние дюны в тусклом свете далёкого Солнца. И я знал, что такой пейзаж будет сопровождать нас до самого карста, и когда войдём туда, ничего не изменится, как не менялось миллиарды лет со дня сотворения этой убогой планеты. Какой фантаст придумал, будто бы Марс красный? Он серый, как дохлая мышь. Здесь нельзя жить. Жить надо на Земле. Там зелёная трава и ласковое Солнце и много девушек в обтягивающих джинсах. Но я эмпат, мне противопоказано находится среди людей. Я слишком хорошо их чувствую.

Остановив краулер возле карстового провала, я выбрался наружу, неловко цепляясь скафандром. А Старик обходился без скафандра. Меня это и раньше поражало, но на все мои расспросы он лишь бормотал: «Тут недалеко, ничего, мох надо больше кушать…». И что поразительно, это казалось в порядке вещей и ни одному долбанному медику под Куполом не пришло в голову, хотя бы взять у него элементарный анализ крови.

Я привязал верёвку к стойке краулера и Старик удивлённо спросил:

– Зачем это?

– Возвращаться удобней будет, – ответил я.

– Возвращаться! – он даже согнулся от хохота. – Вот умора, возвращаться он собрался.

Не обращая внимания на кривляния Старика, я легко подхватил огромный рюкзак и, разматывая верёвку, начал медленно спускаться в карст. А Старик, лихо отталкиваясь от скальных выступов, помчался вниз гигантскими прыжками. Чем-то он напоминал Человека-паука и Супермена одновременно. Только развевающегося плаща не хватало. Я же, неспешно разматывая верёвку, спускался всё глубже и глубже, пока не очутился в царстве марсианского карста.

Фиолетовый мох чудовищно красивыми потёками устилал своды и стены пещеры. Он был отвратителен, как лиловые кишки на бойне и в то же время невероятно прекрасен совершенством чуждой, неземной эстетики. Он струился повсюду, заполнял галереи и анфилады, громоздился причудливыми наростами. И в хаосе этих переплетений чувствовалась неведомая человеку закономерность, логическая упорядоченность. Но это была непостижимая, шизоидная логика.

Я спускался вслед за Стариком, восторженно любуясь марсианскими чудесами, мне было страшно и вместе с тем я испытывал бурлящий восторг, эйфорию от увиденного. Ещё немного и появились первые марсиане. Я видел их раньше только на фотографиях и видеозаписях, и теперь мне стало понятно, что никакое изображение не в силах передать томную грацию и утончённое изящество этих существ. Как и следовало ожидать, марсиане не обращали на меня никакого внимания. Спуск закончился в гигантском гроте, из которого во все стороны уходили катакомбы, освещённые слабым фосфорицированием фиолетового мха. Отбросив верёвку, я огляделся.

– Уже скоро, друг мой, уже скоро, – несколько печально, как мне показалось, произнёс Старик. – Ты уже можешь снять скафандр.

Я лишь откинул защитный щиток шлема и двинулся вслед за Стариком по одному из коридоров. Морозный воздух карста пах клубникой. В ушах снова тихонько зазвучала симфоническая музыка, и я тряхнул головой, отгоняя морок.

– Вот мы и пришли, – Старик устало присел на корточки, отломил от стены кусочек мха, засунул в рот и стал жевать.

– Где мы? – спросил я.

– Ты в гостях, а я дома, – как обычно туманно ответил Старик.

– Позови кого-нибудь из них, – попросил я, указывая на группу марсиан неподалёку.

– Они подойдут сами, – сказал Старик. – Если захотят.

– Но мне надо взять у них образцы крови, слюны, – сказал я.

– Говна тебе не надо? – спросил Старик.

– Мне надо установить контакт, – терпеливо объяснил я.

– Ага. Тут уже приходили до тебя. До сих пор устанавливают.

– У них есть кто-нибудь главный?

– Скоро узнаешь, – пообещал Старик.

Тогда я скинул рюкзак, развернул экспресс-лабораторию и взял на анализ фрагмент фиолетового мха. В конце концов, именно для этого я сюда забрался – исследовать. И по возможности установить с марсианами подобие дипломатических отношений. И я их установлю, чего бы мне это не стоило.

А где-то вдалеке снова зазвучала музыка, только теперь это был древний блатняк. Я даже разбирал слова. Что-то про загубленную молодость и поседевшие волосы. Незаметно для себя я начал подпевать: «Приморили гады, приморили…» В воздухе ощутимо запахло табачным дымом и каким-то кабацким угаром.

Вскоре экспресс-лаборатория выдала результат. Состав фиолетового мха, как и предполагалось, содержал все необходимые элементы полноценного питания. Белок, углеводы, аминокислоты. Маловато жиров и избыток клетчатки, но это не смертельно. Вполне сбалансированная жрачка. Мог ли такой вид флоры возникнуть естественным путём? Очень сомнительно.

Тем временем марсиане, наконец, удостоили меня своим вниманием. Незаметно ко мне приблизилась… самка? Язык не поворачивался назвать её женщиной. Особь женского пола. Она широко расставила ноги, немного присела и выставила лобок. Намерения марсианки были совершенно очевидны, но я с ужасом узнал в прекрасных чертах её лица образ Лизы Копаловой, археолога из пропавшей экспедиции. У Лизы была татуировка на пояснице, это я хорошо помнил. Желая подтвердить подозрение, я осторожно взял марсианку за плечи и повернул её спиной к себе. Марсианка неверно поняла мои намерения и элегантно встала раком. И тогда я увидел едва различимый под новой кожей рисунок смешного дракончика. Раньше он так трогательно дёргал крылышками, когда Лиза двигала ягодицами.

– Давай, сопляк, не теряйся! – подбодрил меня Старик. – Не пожалеешь, гарантирую.

Я снова положил руку на плечо марсианки и спросил шёпотом:

– Лиза, ты узнаешь меня? Лиза!

Ни малейшей эмоции не блеснуло в её глазах. Ни сожаления, ни разочарования, ни негодования. Ничего. Она просто плавно встала и не спеша удалилась в сторону сородичей. Это была не Лиза, мне показалось.

– Вот ты лопух, – сказал Старик. – Что там анализы твои показывают?

– Показывают, можно есть.

– Вот кто бы сомневался. Это же амброзия. И отнюдь не фигурально выражаясь. Возьми, попробуй. Я уже два года только это и хаваю. Сможешь без скафандра на поверхности ходить. И много разных других бонусов.

Он разговаривал намного осмысленнее и вид у него стал деловой, подтянутый. Старик отколупнул от стены и протянул мне кусочек мха. Я понюхал. Пахло отварной говядиной, свежим хлебом и яблоками одновременно. Я откусил. Было вкусно. Очень вкусно, но мгновенно скрутило живот, так что я кое-как успел стянуть с себя скафандр и отбежать в закуток пещеры. Когда я вернулся, Старик снова ржал как ненормальный.

– Это да, с непривычки непременно обдрищешься, но потом всё нормально будет, на обычную пайку уже и не потянет. Метаболизм очень быстро меняется.

– Что ж ты тогда мои конфеты жрал? – спросил я. Мне хотелось убить его.

– Из вежливости, – отрезал Старик. – Я научился этому у марсиан. Предельная корректность и невмешательство. Ты же видишь.

Я видел. Марсиане по-прежнему оставались воплощением корректности и невмешательства. Собравшись небольшими кучками, они поглядывали на то, как мы орём и машем руками, но весьма, весьма отстранённо. Их ничего не волновало. Ну, падлы, я вам покажу корректность! Я подскочил к ближайшему марсианину и со всей дури вмазал ему по смазливой роже. Прямо по носику его аккуратненькому. И по зубам. И в ухо ему, скотине! И ничего не произошло.

Я шипел от боли в разбитых костяшках, а марсианин безмятежно хлюпал кровавыми соплями, даже не пытаясь отойти от меня.

– Вот ты ему по башке настучал, – раздался голос Старика, – а на Земле сейчас где-нибудь землетрясение происходит.

– Что? – удивился я.

– Задолбал ты, – сказал старик и принялся сдирать куски фиолетового мха с ближайшего сталагмита. Он расковыривал внутренности карста как пёс лисью нору и бормотал себе под нос: «Ну, что поделаешь, совсем тупой попался. Я его и так и эдак – нет, не доходит до человека».

– Смотри! – крикнул старик.

И я увидел Эйфелеву башню. Маленькую. Модель.

– Очень интересно, – сказал я. – Откуда это здесь?

Старик засмеялся и, продолжал ковыряться в глубинах фиолетового мха, выуживая Статую Свободы, Пирамиду Хеопса, Мавзолей Тадж-Махал… Наконец, он запыхался и, устало отдуваясь, произнёс:

– Это сектор, отвечающий за архитектуру. Если пройти дальше мы найдём сектор с оружием, от копья до атомной бомбы, сектор с транспортом, от телеги до пассажирского лайнера, финансовый сектор, где будут платёжные средства от оболов до кредиток. И так далее. Понял?

– Нет.

– Весь карст, – назидательно произнёс Старик, – это как бы проектор, модулятор реальности. Всё происходящее на Земле сперва придумывается марсианами, их коллективным разумом. Материализуется и тестируется. А потом с помощью карста, который является гигантским резонатором и фиолетового мха, который также частично разумен, проецируется на Землю. Марсиане прекрасные выдумщики, они разрабатывают сценарии, изобретают религии, провоцируют войны и стимулируют научный прогресс, они следят за модой, кулинарией, искусством и философскими доктринами. Это у них только вид такой – скучающий. На самом деле они постоянно что-нибудь выдумывают. Для этого им созданы все условия.

– Кем?

– Вот ты и задал главный вопрос. Как же долго пришлось этого добиваться! А ты всё не слушал, не понимал. Но ты хотя бы чувствовал. Спасибо тебе за это.

– Да не за что, – сказал я.

– Я очень устал и теперь ухожу, – продолжал Старик. – А ты сменишь меня. Я это заслужил.

– Ты не ответил. Если марсиане сценаристы, кто показывает кино? Кто тут режиссёр?

Но Старик уже не слышал меня. Его фигура и черты лица начали стремительно изменяться. Одежда истлела и осыпалась прахом на каменный пол, и вот передо мной уже стоял не Старик, а обычный марсианин. Высокий, красивый, равнодушный.

***

Делать здесь мне было больше нечего, и я собрался уходить. Тут-то мне и пришёл конец. Мои эмпатические способности всё же доконали меня. Я почувствовал, я очень остро, на грани физической боли ощутил, как марсианам не хочется со мной расставаться. Каким для них будет горем моё отсутствие. Как они жаждут, чтобы я остался здесь, с ними, навсегда… Невероятным усилием воли я заставил себя надеть рюкзак и двинуться к выходу из карста. Ноги не слушались меня, всё плыло перед глазами, но я упорно, шаг за шагом, продвигался вперёд.

– Ну и куда ты собрался? – сварливо спросили меня.

Голос звучал в моей голове и принадлежал, скорее всего, подростку.

– Кто это? – спросил я.

– Кто, кто… конь в пальто! – ответили мне басом и захохотали.

Трясущимися руками я полез в рюкзак за аптечкой, но мне сказали:

– Нет, ты не свихнулся, таблетки тебе не нужны.

– Вы те, кто устроил так, чтобы марсиане ни в чём не нуждались, – понял я.

– Тех, кого ты называешь «марсиане» нужны нам как биологические носители генетической информации. Тот, кого ты называешь «Старик» был нужен нам для связи с такими как ты. Ты нам нужен, чтобы с тобой играть, – сказали мне.

– Вы боги? – спросил я.

Последовала долгая пауза и теперь уже женский голос зазвучал в моей голове:

– Мы смеялись над твоим предположением. Мы не ошиблись в выборе. Ты забавный.

– Вы не ответили!

– Боги ли мы? Нет. И мы не знаем, есть ли бог вообще и кто автор мироздания. Но мы так давно играем с разумными, что уже стали для них чем-то вроде богов.

– Много ли разумных вы встретили на своём пути?

– Да. Очень много. Ещё больше создали. Но они быстро надоедают.

– Я могу стать посредником между вами и земным правительством.

От хохота в моей голове мне чуть не разорвало черепную коробку. И тогда тот, кто был Стариком, сказал мне:

– Ты не понял? С человечеством они наигрались, мы им больше не интересны. Иди в Купол. Скажи, что жратвы здесь навалом. Или оставайся здесь. Делай что хочешь. До той поры пока тебе не скажут, что нужно делать.

Я сел на свой раздутый рюкзак и крепко задумался.

***

Вот значит как. Теперь я буду эмиссаром Игроков, которые через марсиан станут внушать мне свою волю, а я буду пытаться объяснить, что происходит на самом деле и никто не поймёт меня, как никто не понимал Старика, когда он пытался говорить о Содружестве, стараясь эзоповым языком предупредить всех об опасности. Я вернусь в Купол, мне будут благодарны, мне отстегнут премиальных, угроза голода исчезнет, но все мы будем марионетками Игроков. Я искал уязвимое место в логике заигравшихся хозяев, лазейку в их правилах. И мне показалось, что я нашёл. Марсиане. Генетический материал? Я вам покажу генетический материал! Выдернуть из рюкзака промышленный огнемёт было делом одной секунды.

Огненная струя била вдоль тоннеля и марсианам не было спасенья. Впереди тупик, а на выходе я – воплощение бога огня, Локи, Агни и Нуску в одном лице. Каратель и судья, искупление и возмездие. Дикие вопли сотрясали высокие своды пещеры, объятые пламенем корчились изящные тела, и вонь горелого мяса била мне в ноздри. Где-то там догорал тот, кого я звал Стариком. И я почувствовал, что марсиане, погибая в высокотемпературной плазме, были благодарны мне за избавление от вечного служения Игрокам.

Я отключил огнемёт. На зубах скрипела сажа.

– Зачем ты это сделал? – довольно равнодушно спросил голос в моей голове.

– Я буду ломать ваши игрушки, вы останетесь без развлечений, – сказал я. – Если я не могу вас уничтожить, то хотя бы заставлю поскучать.

– Но нам совсем не скучно. Ты прекрасно нас развлекаешь, мы в тебе не ошиблись.

– Вы остались без генетического материала! – крикнул я.

– Ах, это такая мелочь… Лучше спой нам песенку.

– Нет, пусть спляшет!

– Пусть поёт. Вот эту – «Под Ленинском–Кузнецким, есть городок такой, в колонии особого режима». Очень мне нравится!

– Пусть, сволочь, таблицы Брадиса наизусть рассказывает. С выражением.

Голоса в моей голове множились, я уже не различал отдельных реплик, это был шум толпы. Ленивой, сытой, скучающей толпы, как на стадионе перед матчем. Перед захватывающим зрелищем.

Они не оставят меня, это было понятно с самого начала. Сделают личным клоуном, исполнителем их воли, каким был Старик. Меня это не устраивало. Я направил раструб огнемёта на себя и нажал на спуск. Но мой палец жидким киселём растёкся по патрубку, а вслед за ним и рука превратилась в желеобразную массу. Вскоре и всё тело потеряло форму, и я лужей студенистого дерьма растёкся по каменному полу пещеры. У меня не стало глаз, но я всё видел, не стало ушей, но я всё слышал. Фиолетовый мох впитал меня, и теперь я Старик, марсиане, Марс, Солнце, Вселенная и новая игрушка для тех, кто создал всё то, что я есть. Мне подвластно течение времени, и я постиг законы мироздания. Я знаю продолжение игры. Старые игрушки ломают или выбрасывают, их место на помойке. Земля сгорит, с человечеством покончено. Как и с многими цивилизациями до нашей.

Но мне интересно, кто теперь будет их следующей игрушкой. Я подожду. Подожду и непременно придумаю, как игрушкам стать игроками.