В настоящее время повысился интерес к творчеству Рашель Хин- Гольдовской. Только в последние годы опубликованы произведения писательницы, её мемуары, статьи о жизни и творчестве Ирины Чайковской, Льва Бердникова, Амелии Глейзер и Carol B. Balin. Была заметной фигурой в кругу московской интеллигенции В 1913 году известный поэт Максимилиан Волошин написал стихи, посвящённые Р.М. Хин-Гольдовской. Уже в наше время это стихотворение было положено на музыку, и оно открывает известный альбом Давида Тухманова «По волне моей памяти» (1975). Я мысленно вхожу в ваш кабинет... Здесь те, кто был, и те, кого уж нет, Но чья для нас не умерла химера, И бьется сердце, взятое в их плен... Бодлера лик, нормандский ус Флобера, Скептичный Франс, святой сатир Верлен, Кузнец Бальзак, чеканщики Гонкуры... Их лица терпкие и четкие фигуры Глядят со стен и спят в сафьянах книг Их дух, их мысль, их ритм, их бунт, их крик. ………………………………………………… Это стихотворение было посвящено писательнице и драматургу, которая родилась 9 марта 1863 года в Горках Могилёвской губернии в еврейской купеческой семье Мирона и Ревеки Хин. Вскоре семья переехала в Москву, где Рашель окончила 3-ю гимназию в Москве. Вначале она мечтала стать врачом и поступила учиться на медицинские курсы в Петербурге, однако вскоре их закрыли. Однако и жизненные планы изменились. Её влекла литература, и Рашель поехала в Париж, где поступила и три года училась на историко- литературном отделении College de France. Это французское учебное заведение предлагало курсы высшего образования по научным, литературным и художественным дисциплинам. Обучение в нём велось бесплатно, и было доступно всем без вступительных экзаменов. Правда, и диплома после окончания не выдавало. После обучения в College de France прошла трехгодичный курс литературы и истории в Сорбонне. В Париже она общалась с Г. Флобером, Э. Золя, А. Ги де Мопассаном, А. Франсом, а позднее переводила их произведения. В Париже Рашель Хин встретилась с Иваном Тургеневым, ему она посвятила свой сборник рассказов «Под гору» (1900). О встречах с И.Тургеневым она рассказала в своих воспоминаниях. Затем много путешествовала по Западной Европе. Видимо отец-купец не жалел денег для любимой дочери. Вернувшись в Россию, Рашель вышла замуж за юриста С.Г. Фельдштейна. В 1884 году у них родился сын Михаил (впоследствии стал знаменитым советским правоведом, профессором Московского государственного университета и Института народного хозяйства, расстрелян в 1939 г.). Однако семейная жизнь не удалась. Вскоре она познакомилась с адвокатом и литератором О.Б. Гольдовским. Но муж развода не давал. И тогда Рашель решилась на отчаянный шаг для женщины, воспитанной в семье, где родители были правоверными евреями (они осудили одну из дочерей, сестру Рашели, когда та крестилась по православному обряду).Она приняла католичество и обвенчалась в католическом храме в Белоруссии в Толочине с О.Б. Гольдовским, который для этого брака также принял христианство. Американский славист Кэрол Бейлин, исследовавший её творчество, отмечал, что «католицизм …был второстепенным для идентичности Хин, это явствует из того факта, что она ни разу не обращается к нему в своих воспоминаниях». Её муж О.Б. Гольдовский также не порвал с еврейством и издал книгу «Евреи в Москве: Страница из истории современной России» (Берлин.:1904). С 1884 года Р.Н.Хин-Гольдовская (она приняла такую фамилию) стала печататься в журналах «Вестник Европы», «Русская мысль», «Неделя», «Восход» и др. В 1894 году она издала сборники рассказов "Силуэты", в 1895 году – «В глухом местечке (в соавт. Н. Наумовым)», а в 1900 году – "Под гору", написала несколько пьес, оставила интересные мемуары. Свои произведения публиковала под псевдонимами: М- хин, Р.; Р. М.; Р. Ф.; Ф - ва, Р.; Ф...ейн, Рашель; Ф - ейн, Рашель; Хин, Р.; Хин, Р. М. Со временем Р.М. Хин-Гольдовская стала заметной фигурой в кругу московской интеллигенции, которая посещала её литературный салон. Друзья в шутку называли её «мадам Рамбуйе» (маркиза де Рамбуйе – знаменитая хозяйка парижского литературного салона эпохи Людовика XIV – В.Л). Как считает Амелия Глейзер «…в социальной иерархии того времени она находилась на одном уровне с такими известными личностями, как, например, Владимир Соловьев, Максим Горький, Леонид Андреев, Иван Тургенев». Её салон также часто посещали поэт литературовед Н. Стороженко, адвокат А. Кони и др. Особенно часто заходил М. Волошин, который и написал посвящённое ей стихотворение. После 1923 года писательница больше не публиковалась, а работала над мемуарами, которые так и остались полностью не опубликованными. Умерла 12 декабря 1928 года в Москве. «Повести Хин задуманы не банально и читаются с интересом…» Повести Рашель посвящены изображению русских интеллигентных кружков в России и за границей, жизни средних помещичьих семей. Часть её произведений написаны на еврейские темы. В них автор описывает тяжёлое, трагическое положение обездоленного еврейского народа, который оказался запертым в «черте оседлости», рассказывает о государственном и бытовым антисемитизме. Рашель часто рисует еврея, который получил образование и который любит и уважает русскую культуру, но в царской России, где законы притесняют еврейское население и он чувствует дискриминацию и угнетение. Первым по времени её русско-еврейским произведением является рассказ "Макарка" ("Восход", 1889, кн. IV), затем последовали повести "Не ко двору", "Устроились" и "Мечтатель". В рассказе «Макарка» повествуется о еврейском мальчике, сыне не очень удачливого купца и предпринимателя, которому удалось преодолеть трёхпроцентный барьер и поступить в гимназию. Однако гимназисту плохо даются науки, особенно греческий язык и латынь, которые ему представляются – «карой Божей». Кроме того его постоянно унижает учителя, подчёркивая, что он еврей. И когда учитель греческого языка стал насмехаться над ним в очередной раз и заявил, что он не умеет говорить на русском языке. Мальчик ответил, что «умеет лучше учителя». Из-за этой реплики его оставили на второй год. Когда отец узнал об этом, он жестоко избил сына. И тогда Макарка решил покончить жизнь самоубийством. Он разделся на улице и поставил ноги в бочку с холодной водой. Сильно простудившись, Макарка умирает. Переход в христианство оставил глубокий след в душе Рашели Хин- Гольдовской. И это можно проследить, читая некоторые повести писательницы. Так, героиня повести «Не ко двору» девушка Сара, интеллигентная и образованная, то и дело сталкивается с дискриминацией. Ей, как еврейке, отказывают в работе, а в один богатый дом она попадает, поскольку дочь хозяйки посчитала, что «…даже лучше, что она жидовка; будет, по крайней мере, знать свое место и не важничать…» Сару склоняет к крещению её возлюбленный Борис, который хочет жениться на ней. «Но ведь это простая формальность, обряд, – говорит он. …Не могу же я поверить, что Вы заражены религиозным фанатизмом». Однако Сара желает быть с еврейским народом. И она отвечает жениху, что не сможет «…громогласно отречься от них (еврейского народа – В.Л.) …перейти во вражеский лагерь самодовольных и ликующих». И она отвечает отказом. Умирает Сара трагически, выпив смертельную дозу снотворного. В повести «Одиночество», рассказывается о судьбе образованной еврейской девушки, домашней учительницы Беллы, которую вместе с родителями, проживших в Москве больше двадцати лет, выселяют из города. Она сохранила чувство национального достоинства и ей стыдно и унизительно просить о том, что должно принадлежать ей по праву. Но, что делать? И Белла обращается к даме, в семье которой она давала уроки. А та пишет в письме к приятельнице: «...Белла Григорьевна – чудесная девушка, и её смело можно рекомендовать. Одна беда – она еврейка…» Затем Бэла обращается за помощью к «влиятельному лицу», но и тот говорит, что помочь также не может: «все и все против ваших единоверцев». А на вопрос девушки: за что? он отвечает: «у евреев действительно много несимпатичных черт». И дает совет: «Берите меня в крёстные, и дело с концом». Но, девушка-еврейка не хочет изменять своему народу. Рассказ заканчивается на оптимистической ноте. Благодаря ходатайству дочери «влиятельного лица» для Бэлы и её родителей было сделано исключение – их оставили жить в Москве. Но, как известно, десятки тысяч евреев были выселены. Отметим, что в этой повести Рашель показывает два еврейских национальных типа. Первый – Бэла, для которой переход в другую веру рассматривается как предательство своему народу. Второй – выкрест Беленький. Крестившись он стал Иваном, а был, Абрамом. Но, знакомые о нём говорят, что этот: «Еврей недавно крестился, но всех уверяет, что родители его были крепостные какого-то польского магната…» А вот для главного героя рассказа Хин-Гольдовской «Мечтатель» Бориса Зон судьба сложилась трагически – он покончил жизнь самоубийством. Борис получил образование, но его всё равно выселяют. Во время беседы с чиновником он представляется своим именем, а тот ему объясняет, что его имя Берка. Зон повторяет, что он Борис, на что чиновник заявляет: «… Берка, Ицка, Шлемка, Мошка – вот ваши святцы, а не нравится, так ведь можно, мой друг, и в Палестину». Когда Борис, пытается выяснить по какому закону, он так его называет. – Для жида нет закона, – прервал он... – Ты, Берка, дружок, не упрямься. – Берка и ничего больше, будь у тебя хоть двадцать дипломов. Мы попытались рассказать лишь о некоторых рассказах и повестях Р.М. Хин-Гольдовской, где затрагивается проблема еврейской идентичности. При этом мы помним, что сама писательница формально приняла христианство (католичество). Но, тем не менее, автор всегда была на стороне тех, кто крещение принимает как предательство еврейскому народу. Видимо в душе, Рашель осуждала себя за этот поступок. В целом, следует согласиться с мнением С.А.Венгерова, русского литературного критика, историка литературы, библиографа и редактора о том, что повести Хин «…задуманы не банально и читаются с интересом, но им недостает цельности и простоты. Редкая из них обходится без нескольких смертей и другого рода чрезвычайных происшествий; «героини» всегда представляют собой соединение ума, красоты, благородства и т. д.». Кроме рассказов и повестей Р.М.Хин-Гольдовская, была автором пьес «Поросль», «Ледоход» (обе – 1905), и «Наследники» (1910), «Под сенью пенатов», «Дурная кровь». Пьеса «Наследники» в в 4-х действиях поставлена в Малом театре в Москве в 1911 году режиссером С.В. Айдаро, декорации написал художник Б.О. Гейкблюм. Интересно, что пьеса шла только один сезон и была снята под давлением черносотенского Союза русского народа. В своих пьесах Рашель также затрагивает еврейский вопрос. При этом она считала, что решение еврейского вопроса (освобождение еврейского народа) должно идти рука об руку с социальным и национальным освобождением всех народов России. В пьесе «Ледоход», подвергшейся цензурным гонениям (значительная часть тиража была конфискована), выведен тип еврея-народника и интернационалиста Павла Брауна. Пятнадцатилетним подростком он пережил еврейский погром и видел, «как одни голодные люди в слепой ярости убивают других голодных людей». Как отмечает литературовед Лев Бердников, «…такие испытания слабых гнут в дугу, сильных же превращают в героев. Браун принадлежит к сильным. Его воодушевляет борьба за счастье всех угнетенных, без различия рода и племени». «А рабочих и мужиков не бьют, не топчут ногами … от колыбели до могилы? Что наши страдания по сравнению с их страданиями? – риторически вопрошает он. — Я убежден, что мы стоим на грани истории… Мы увидим свободу… Что - то переменилось в русской жизни. Это чувствуют все. Старое умерло. Мороз как будто еще злее, но это перед ледоходом!». Так, в своей пьесе, за 12 лет вперёд Рашель предсказала февральскую буржуазно- демократическую революцию 1917 года, которая 20 марта 1917 года приняло «Постановление об отмене всех национальных и вероисповедальных ограничений». Благодаря этому Постановлению антиеврейское законодательство перестало существовать, и евреи получили равные гражданские, политические права с другими гражданами России. Почему-то этот важнейший документ не упоминается в Проекте «Концепции нового учебно-методического комплекса Отечественной истории». Впрочем, что можно ожидать от составителей Концепции, если февральскую буржуазно- демократическую революцию 1917 года они объявляют «февральский переворотом», а октябрьский переворот – всего, лишь как «свержение Временного правительства, взятие власти большевиками (октябрьская революция)». Дружба и переписка с известными деятелями России и Европы Как мы уже отмечали, Рашель дружила со многими известными людьми Европы и России. И доказательством этого являются документы, которые храняться в Российском государственном архиве литературы и искусства. Там находяться рукописи её произведений, статьи, дневники, фотографии и книги с автографами. Интерес представляют письма полученные от французского писателя А.Франса, политического деятеля Э.Комбу, писателя, романиста, драматурга, публициста и художественного критика О.Мирбо, датского литературоведа и публициста Г.М. Брандеса. В архиве хранится большая коллекция писем (395 штук) от выдающегося адвоката и юриста А.Ф.Кони, есть письма от писателя И.С.Тургенева, политического деятеля и публициста В.П. Обнинского, писателя, общественного и земского деятеля и адвоката К.К. Арсеньева, писателя, драматурга и журналиста П.Д. Боборыкина, журналиста и поэта В.П.Гайдебурова, ученого,театрального литературоведа, шекспироведа Н.И. Стороженко, общественного деятеля, юриста, социолога, философа В.И. Танеева, юриста, адвоката, выдающегося судебного оратора А.И. Урусова, правоведа, философа, историка и публициста Б.И.Чечерина, философа, богослова, публициста, литературного критика, поэта Вс.С.Соловьёва. Рашель вела переписку с актёром и драматургом, театральным деятелем А.И.Южиным, театральным деятелем, актёром И.В.Качаловым, актрисой Е.К.Лешковской. В архиве храняться её дневники, где есть воспоминания о А.М.Горьком, поэте, драматурге, публицисте Ф.К.Сологубе, адвокате А.Ф.Коне, композиторе, пианисте и дирижере, музыкальном педагоге А.Г.Рубинштейне и др. Особый интерес для исследователй представляют дневники с упоминаниями о писателе Л.Н.Толстом. Известно, что на протяжении многих лет Хин-Гольдовская изучала творчество Л.Н.Толстого. Из её дневника от 24 декабря 1899 года известно, что она расспрашивала о нём Н.Стороженко. Рашель вспоминала, что он “...много сегодня рассказывал о Толстом, с которым он хорошо знаком, несмотря на то, что он совсем не «толстовец», и Лев Николаевич это не только знает, но, кажется, даже любит его за такую независимость». А лично познакомилась с Л.Н.Толстым в апреле 1900 года. Перечень людей, кому писала письма и от кого их получала, с кем встречалась Рашель, показывают её широкие политические, художественные и литературные интересы. “Блистательная мемуаристка” Так отзывались о Рашель многие литературоведы и писатели. Писатель Алексей Варламов отмечал, что что у неё «…превосходные (прежде всего своей женской наблюдательностью и тенденциозностью) дневниковые записи…». И действительно, её мемуары интересны тем, что читая их можем узнать много нового об известных в России и Европе людях. О том, какие они были в обыденной жизни, т.е. без «хрестоматийного глянца». Понятно, что во всех мемуарах есть элемент субъективности. Но следует согласиться с мнением Сиротиной И.Л., что если «…есть у него ( мемуариста – В.Л.) за душой жизненный опыт, знания, мысли, нравственная основа и цель – тогда его мемуары впитывают в себя все краски жизни, откликаются на многогранность времени, и, следовательно, «объективны». А как мы знаем, у Хин-Гольдовской были за душой «жизненный опыт, знания, мысли, нравственная основа и цель». Поэтому, на наш взгляд и ценны они для современников. Расскроем некоторые из них… Поэта М. Волошина и Рашель связывали самые теплые дружеские отношения. В письмах, дневниковых записях, посвящениях на книгах Хин- Гольдовская называла Волошина “…Милый, добрый, ласковый, всезнающий, всех любящий — и ко всем равнодушный Макс!.. Ученый эклектик, перипатетик, поэт, художник, философ, хиромант и божий человек…» ]23]. На своих книгах, которые она дарила Волошину она писала - «всех любящий», с которым «так легко говорится» об «ушедших друзьях». Как мы уже отмечали, ей М. Волошин к новому 1914 году выслал стихотворное обращение «Я мысленно вхожу в Ваш кабинет...». Говоря о данном посвящении, нельзя не упомянуть о том, что М. Волошин предполагал написать такие стихи, «которые не были и не будут нигде напечатаны». Однако они были не только напечатаны, причем ещё при жизни поэта, в журнале «Русская мысль», номера 11-12 за декабрь 1917 года (цикл «Облики»), но и положены на музыку в 70-х годах XX века Давидом Тухмановым. Рашель умерла в 1928 году. Как отмечает Евгения Герцык – русский переводчик, критик и мемуарист, в письме в котором он подводил итог 1928 года, Волошин пишет: «Ушедший год был тяжелым годом – в декабре из близких умерла еще Лиля и писательница Хин…» В другом письме М. Волошин признавался в том, что со смертью старого друга «порывается живая связь с классическим расцветом русской литературы», «духовная и культурная преемственность, которую она так одиноко поддерживала последние годы». Литературовед И. Палаш в нашёл в иностранном отделе библиотеки М.Волошина в доме-музее Коктебеле в Крыму книгу – томик стихов французского поэта и драматурга Жана-Батиста-Луи Грессе 1765 года издания. Книга эта уникальна. Известно только 13 библиотек мира, где имеется данная книга. Среди них нет библиотек стран СНГ. На шмуцтитуле (добавочный титул в старопечатных книгах, помещенный перед титульным листом для предохранения его от загрязнения и порчи – В.Л.) написано: «Моему дорогому Максу всегда юношеские воспоминания о прошлом. Р. Г. Москва, 19 IV/27». Кто же скрывается за инициалами «Р. Г.»? И. Палаш считает, что это Рашель Мироновна Хин-Гольдовская, которая подарила незадолго перед смертью эту уникальную книгу своему другу. А вот интересный портрет Р.Хин-Гольдовской писателя Алексея Толстого: «Вчера обедали Толстые и Волошин. Просидели у нас до 12 часов. Толстые мне понравились, особенно он. Большой, толстый, прекрасная голова, умное, совсем гладкое лицо, молодое, с каким-то детским, упрямо- лукавым выражением. Длинные волосы на косой пробор (могли бы быть покороче). Одет вообще с “нынешней” претенциозностью — серый короткий жилет, отложной воротник a l’enfant (как у ребенка) с длиннейшими острыми концами, смокинг с круглой фалдой, который смешно топорщится на его необъятном arriere-train. И все-таки милый, простой, не “гениальничает” – совсем bon efant. Жена его – художница, еврейка, с тонким профилем, глаза миндалинами, смуглая, рот некрасивый, зубы скверные в открытых, красных деснах (она это, конечно, знает, потому что улыбается с большой осторожностью). Волосы у нее темно-каштановые, гладко, по моде, обматывают всю голову и кончики ушей как парик. Одета тоже “стильно”. Ярко-красный неуклюжий балахон с золотым кружевным воротником. В ушах длинные, хрустальные серьги. Руки, обнаженные до локтя, – красивые и маленькие. Его зовут Алексей Николаевич, ее – Софья Исааковна. Они не венчаны (Волошин мне говорил, что у него есть законная жена – какая-то акушерка, а у нее муж –философ!). У нее печальный взгляд, и когда она молчит, то вокруг рта вырезывается горькая, старческая складка. Ей можно дать лет 35–37. Ему лет 28–30. Она держится все время настороже, говорит “значительно”, обдуманно… почему-то запнулась и даже сконфузилась, когда ей по течению беседы пришлось сказать, что она родилась в “Витебске”… Может быть, ей неприятно, что она еврейка? Говорит она без акцента, хотя с какой-то примесью. Он совсем прост, свободен, смеется, острит, горячится… Из всех “звезд” современного Парнаса Толстой произвел на меня самое приятное впечатление». Рашель и её муж хорошо знали князя Александра Ивановича Урусова – русского юриста, адвоката, выдающегося судебного оратора. О нём Рашель написала воспоминание, опубликованное в книге «Памяти князя А.И. Урусова», где даёт характеристику его личности и литературных интересов. А.И.Урусов написал письмо Анатолию Фёдоровичу Кони, известному адвокату и юристу, о том, что Рашель хочет с ним встретиться. И встреча состоялась. Вот как она описывает эту встречу: «…Я знала Кони, как знала его вся русская интеллигенция моей эпохи: знаменитый оратор, председатель Петербургского суда, пострадавший за Веру Засулич, автор книги "Судебные речи", которой все зачитывались... Я даже видела его раза два случайно, но так мимолетно, что не помнила его лица... И вот я еду к нему вроде как с "наказом" от его университетского товарища и друга… Было от чего волноваться… Меня встретил в приемной человек небольшого роста, худой, державшийся очень прямо, с бледным, строгим лицом, уже тогда изрезанным характерными морщинами, с внимательным взглядом умных, холодных глаз. Одет он был в аккуратный коричневый сюртук, шею облегал аккуратный стоячий воротничок и тонкий черный галстук бантиком, блестящие манжеты с матовыми запонками, блестящие ботинки... Все такое чистенькое, аккуратное... "Какой чиновник", – подумала я. "Пойдемте ко мне в кабинет, там удобнее беседовать, – сказал Анатолий Федорович усталым, мягким, удивительно приятным, простым голосом и продолжал на ходу: – Вчера я был страшно занят, а сегодня освободил для вас – вот столько времени!" Он широко расставил руки и улыбнулся. Лицо сразу помолодело, стало милое и доброе. Кабинет говорил за хозяина. Книги в шкафах, книги на полках, книги на столах, портреты с длинными автографами, несколько картин, альбомы, юбилейные подно-шения, большой письменный стол, диван. ..."Вы позволите мне ходить? Мне так много приходится сидеть, что, шагая по комнате, я отдыхаю... Ну, давайте знакомиться". Он опять заговорил. Я слушала и думала только об одном, чтобы он не умолкал. Это была не речь, не беседа, а мастерская импровизация. Передо мной, точно в живой панораме, проходила русская жизнь, русские судьбы, русская ширь и русская теснота, наше сумбурное богатство и наша дикая нищета, наша несравненная литература и варварское невежество, изысканный аристократизм и пошлое самодовольство так называемого общества… Из разных углов вдруг забили часы. Я вздрогнула. Анатолий Федорович засмеялся. «Испугались? У меня несколько часов, и они бьют разом. Я слежу, чтобы они не расходились... Это моя маленькая мания...» – А это на вас не наводит тоску, Анатолий Фёдорович? – Нет. – Я люблю слушать «шаги времени»... Так началось мое знакомство с Анатолием Федоровичем, знакомство, перешедшее в дружбу, выдержавшую все, а порой довольно тяжелые «шаги времени». Далее Рашель пишет: «Литература и театр были его родными стихиями… Анатолий Федорович знал лично почти всех "отцов" нашей новой литературы. Мальчиком он видал Некрасова в доме своих родителей еще во времена "Пантеона"… …Чехова он ставил необычайно высоко и страшно негодовал на петербургскую публику и Александрийский театр за провал "Чайки"... "Актеры ничего не поняли, – писал он мне, – они не сумели даже подойти к этому великолепному произведению, в котором отразился весь трагизм русского сумбура". …С большим интересом и симпатией к его оригинальной личности Кони встретил появление Горького, но гораздо холоднее отнесся к его творчеству... Его смущала дерзкая, самодовлеющая декламация горьковских бунтарей. "Какая разница с Достоевским, – вздыхал он. – Достоевский упавшему в пропасть человеку говорит: "Взгляни на небо, ты можешь подняться!..» А босяк Горького говорит: "Взгляни на небо и плюнь!..» Кони оставил нам целую галерею незабвенных портретов. Достоевский, Некрасов, Тургенев, Гончаров, Владимир Соловьев, Писемский и т. д. оживают под его пером всегда с неожиданной стороны…» Далее Рашель вспоминала, что «Анатолий Федорович очень любил нашу скромную усадьбу в Тверской губернии. У него было три деревенских "причала": Ясная Поляна, которую он называл "дезинфекцией души от Петербурга", величественный "Караул" Б. Н. Чичерина, который утешал его своим высокоевропейским укладом, и наше маленькое Катино, куда он приезжал, как к себе домой. Он проводил у нас - в продолжение длинного ряда лет - рождественские праздники, раннюю весну в пасху. Наезжал и летом, и осенью, иной раз всего на три-четыре дня, чтобы "передохнуть". Его приезды всегда были радостью не только для нас, но и для наших соседей…» Мы знаем хрестоматийный образ известной и талантливой поэтессы Марины Цветаевой. Р. Хин - Голдовская знала Цветаеву в ранний период её жизни. Она познакомилась с ней в феврале 1913 году, когда гостила у своего сына Михаила. Была там и Марина Цветаева с сестрой и их мужьями. Рашель пишет в своём дневнике: «Они живут все на одной квартире, которую они сами окрестили именем: «обормотник»... Марина Цветаева, двадцатилетняя поэтесса, жена 19-летнего Сережи Эфрона, ее младшая сестра Ася, тоже замужем за каким-то мальчиком… Все они точно не живые, какая-то любопытная нелепость... Они ходят, говорят, декламируют, сочиняют, пишут, танцуют, бракосочетаются, рождают детей, едят, пьют, курят папиросы...» Следующая встреча с М. Цветаевой состоялась в июле 1914 года. В своих дневниках Рашель пишет: “В «Обормотнике» (так окрестил сам Макс (Волошин – В.Л.) свой «фаланстер» на Сивцевом Вражке и в Коктебеле) – выбросили за борт все «условности», т.е. всякий порядок, всякую дисциплину... Но, как и во всякой «коммуне», там создался свой «устав» – в конце фальшивый и карикатурный. Взаимные восторги перед красотой, свободой и «лирической насыщенностью» каждого «момента»... Все любуются друг другом, собой, все на «ты». Брат Эфрон, Сергей, в 16 лет женился на 17-летней поэтессе Марине Цветаевой (очень красивая особа, с решительными, дерзкими до нахальства манерами); сестра этой Марины 15-летняя гимназистка вышла замуж за 15-летнего же гимназиста, кажется, третьеклассника, но зато пьяницу – первоклассного. Этот супружеский «детский сад» обзавелся потомством – у Марины девочка, у Аси – не знаю кто. Марина, богатая и жадная, вообще, несмотря на поэзию – баба кулак! Муж её – красивый, несчастный мальчик Сережа – туберкулезный, чахоточный...» Далее Рашель пишет, что члены ”обормотника” по приглашению Михаила, сына Хин-Гольдовской поселились в их доме. И «…дом сразу обратился в хлев. Когда дворник попросил паспорт, Марина ответила: “Мы его забыли на даче” – и по телефону пожаловалась Миле на «приставанье» дворника. Миля сказал, что в Москве – забастовки и полиция может нас подвергнуть за держание беспаспортных 500 рубл. штрафу. Марина гордо ответила: “Я тогда сама заплачу!” Миля возразил, что за это, кроме штрафа, домовладельцу грозит тюрьма. Поэтесса не смутилась и ответила: “Бог милостив, не посадят!…» «Мы очутились точно в плену у башибузуков. – продолжала Рашель. – При этом никто из них не только не счел нужным спросить – могут ли они занять флигель, а даже не кланялись с Онисимом Борисовичем ( муж Р.Хин – Гольдовской – В.Л.). Те, кто изучал жизнь и творчество М.Цветаевой, знают, что для неё, в ранний период жизни и творчества было характерно неприятие любых устоявшихся социальных правил, демонстративное "бунтарство" и “протест” против существующего общественного устройства. Оно выражалось в "грубости" и воспринимаясь посторонними людьми как "невоспитанность". Поступки Марины Цветаевой, не только у Р.Хин- Гольдовской, вызывали тогда непонимание и протест. Поэтому Рашель и называла её «совершенно ломовой извозчик», «баба кулак!» В заключении следует согласиться с мнением Льва Бердникова, что Рашель Хин – Гольдовская, русско - еврейская писательница, драматург, блистательная мемуаристка, достойна серьёзного монографического исследования. Хорошо было бы переиздать её избранные произведения, а также полностью опубликовать мемуары. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
