ДЕДУШКА КЕША

 

Григорий стоял во дворе и глядел в серое, осеннее небо. «Серое, всё здесь серое, бездушное, смрадное. Не могу больше, - застонал он. - Не могу. Нет больше сил терпеть эту муку. За что мне это всё? Как вытерпеть, вынести? Уже шесть лет здесь… Мама...» Он вспомнил лицо матери, в тот самый последний раз, когда он её видел, когда его уводили. Растерянное, заплаканное, какое-то даже детское лицо. «Мама, я выдержу, вынесу всё, ещё чуть-чуть, родная моя, и я вернусь», - он глубоко вздохнул и повернул к бараку.

Идти туда не хотелось, а сегодня там было особенно мерзко: пригнали новый этап, в основном политических, уголовники устраивали шмон и знакомили новоприбывших со своими порядками. Он хотел пройти к своим нарам, но шум и гогот в углу привлекли его внимание. Банда уголовников со своим главарем Витькой Носатым развлекалась. Они пинками перекидывали друг другу маленького седого старичка. Было странно видеть с какой лютостью и ненавистью они это делают. А старичок охал и только повторял: «Ох, сыночки, сыночки». Не понимая, что он делает Григорий придвинулся ближе. Тут дед упал, подойдя к нему, Витька сквозь зубы прорычал: «Вставай, отрепье» - и сплюнул прямо на лицо лежащего. Григорий,распихивая всех, подлетел к старичку и осторожно поднял его: «Вставай, дедушка». Витька и его сподручные зарычали и придвинулись ближе. Гриша приготовился биться. Его положение на зоне было упрочнено и отвоёвано уже давно, уголовники его не трогали, но такого они стерпеть не могли. Вдруг в барак вошли конвоиры, человек десять, воспользовавшись суетой, Гриша подхватил старика на руки и понес к себе в угол. Он устроил его на нарах рядом со своими и долго не мог уснуть, прислушиваясь, как там его дедушка.

С этого дня жизнь для Григория изменилась. Все свои усилия, заботы он направлял на дедушку Кешу. Оберегал его от Носатого, который норовил пихнуть или харкнуть на старика или же просто выругаться на него. Всё присланное из дома он тратил либо на подкуп надсмотрщиков, чтобы освободить деда от работ, либо на уголовников, чтобы не трогали деда, оставшимися крохами он покармливал своего подопечного.

Он согревался, оттаивал рядом с дедушкой. Гриша рассказывал ему о своей жизни. После войны они с мамкой остались вдвоём. Отец погиб на фронте. Матери было очень сложно одной, она радовалась на подрастающего помощника и тут такая беда.

«Как она там одна?...», - закончил он свой рассказ.

«Ты ничего о ней не знаешь?», - спросил старик.

«Нет ничего. Правда передачки она мне раза три в год присылала. Потом почти на год исчезла. А недавно снова пришла передача да такая богатая, на все наши нужды хватило, значит всё хорошо!» - улыбнулся Гриша.

«Почти на год пропадала….», - повторил дедушка и как-то странно, особенно ласково посмотрел на Гришу.

И лишь ему, дедушке, смог Григорий поведать и самую свою страшную,постыдную тайну – то, как он сюда попал. Рос Гришка красивым, видным парнем. И вот глянулся он вдове соседке, на 15 годов себя старше. Распутной бабе, но очень активной колхознице. Стала она его к сожительству склонять, а получив отрицательный ответ, пошла и накатала донос. Так за два месяца до восемнадцатилетия его и взяли по 58 статье и без суда и следствия дали 10 лет. Это было настолько стыдно для парня, что никому он этого рассказать не мог.

«Ненавижу её, дед, ненавижу! Всю жизнь она мне сгубила. Но я отомщу, вот отсижу и тоже на неё донос напишу, да такой, что не только она, но вся родня её здесь окажется!»

«Ох, Гриша, не надо так. Прости её. Как ты можешь человеку, женщине такого желать? Разве ты не видишь, в кого здесь большинство женщин превращается?»

«Ну, Зойка здесь не пропадёт, - хохотнул Григорий и тут же покраснел. – Прости, дедушка».

«А семья её за что пред тобой виновата? Кто у неё?»

«Да, сестра маленькая Анька была лет десяти и деток двое».

«Ну вот и представь сестренку эту шестнадцатилетнюю сюда, а деток в детдом, хорошо это? »

«А со мной она хорошо поступила?! А с матерью моей?!» - Гришка вскочил, но тут же с рыданиями упал к ногам старика.

«Не нам её судить, - мягко сказал дедушка, гладя Гришу по голове.- Значит, надо было это и тебе и твоей маме. Бог попустил».

В беседах с Григорием старик часто говорил о Боге. Бог. Что Григорий о Нём знал? Да ничего! Бабка ещё была верующая, куда-то в церковь ездила. Когда она умирала, мать по её просьбе священника какого-то привозила. После её смерти мать тому священнику все иконы и книги, что от бабушки остались, отдала. Одну лишь себе оставила, в память о матери, завернула в тряпицу и убрала в шкаф. Вот в шкафу, в тряпице и был для Григория весь Бог.

Беседы с дедушкой приносили покой, согревали, светлее от них становилось. Вскоре Гришка заметил, что не только делиться сокровенным с дедушкой Кешей и находит утешение в беседах с ним. Сначала он ревновал «своего» деда к другим заключенным, но потом это прошло. Даже сам Витка Носатый пришёл, заливаясь слезами к старику, узнав, что жена его, сдав сынишку их в детдом, сбежала с другим. Дедушка долго успокаивал его, утешал.

Так прошло три года. Все полюбили дедушку Кешу, но ближе всех он держался с Гришей. Весной дедушка заболел, с каждым днём было все хуже и хуже, но он упросил оставить его здесь, а не в госпитале – «недолго уже осталось». Скоро он умер. Взрослые мужики, преступник рыдали, прощаясь с тем, кто пусть ненадолго, осветил их жизнь, обогрел их. Смогли устроить и гроб, и отдельную могилу. Ярко светило весеннее солнышко. «Пасха!» - сказал кто-то.

 

Закончился срок Гришки. Домой он ехал радостный, торопился, представлял, как увидит мать, обнимет её. Но уже на подходах к дому тоска и дурное предчувствие охватили его. Их дом выглядел заброшенным. Дверь оказалась незаперта. Дом был пуст. К глазам подступили слёзы. Он увидел огонёк, на кухне в правом углу висел тот самый, завернутый когда-то в тряпицу образ, перед ним теплилась лампадка. За ним тихо скрипнула дверь, он обернулся: худенькая, высокая девчоночка стояла в дверном проёме:

«Здравствуйте, Гриша. Я Аня, сестра Зоина, - проговорила она и, зардевшись, опустила глаза. – Мама Ваша, тётя Оля, она…она умерла».

«Давно?» - еле прошептал Григорий.

«Пять лет назад. Она всё перед этим образом стояла и молилась о Вас, ждала Вас. Как с работы придёт за молитву и ночью тоже. Я... я знаю, что Зойка сделала. Я смотрела за тётей Олей, помогала ей, а когда она умерла, не смогла Вам написать. Стала сама передачи Вам слать. Зойка помогала, у ней муж сейчас высокий начальник. Стыдно ей было. Вы не думайте, мы тётю Олю правильно похоронили, даже отпели, - она помолчала. – Простите нас, пожалуйста, простите Зойку», - она всхлипнула пару раз и выскользнула из избы.

Григорий обессилено упал на лавку и обхватив голову руками, зарыдал.

 

Оптина пустынь, 2007 год.

 

Отец Николай с несколькими молоденькими семинаристами подошли к келье:

«Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!»

«Аминь»

Они вошли в маленькую келью, все стены, которой были увешаны иконами, у стены в высоком деревянном стуле сидел старый монах с четками в руках.

«Благословите, отец Георгий».

После того как все устроились, о. Николай обратился к хозяину кельи:

«Отец Георгий, расскажите, пожалуйста, молодым нашим про Владыку Иннокентия, Вы же почти келейником при нем были в последние его годы жизни».

«Да, сподобил Господь узнать Владыку, но разве понимал я тогда, глупый Гришка, с кем я общаюсь…… рассказать о нем… Владыка Иннокентий был Любовь, и словами своими и жизнью он показывал: Любовь побеждает всё!»