Я вышла из больницы и, медленно опираясь на клюшку, пошла по улице, придерживая два огромных пакета с вещами и стеклянными банками, которые предательски громыхали при каждом моем неосторожном шаге.

По дороге домой я зашла в магазин, чтобы купить хлеба, да и засмотрелась на витрину с выставленными в ней удиви-тельно красивыми тортами.

В центре витрины разместился поистине королевский торт с чайными розами на нежном шоколадном фоне и с тро-гательной надписью на английском языке “I love you”.

С усилием, отвернувшись от произведения искусства не-известного кулинара, я быстренько купила хлеб и вышла на залитую мартовским солнцем улицу.

“Белые розы, белые розы”, - повторялся назойливый мо-тив модной когда-то песенки, и неясные мысли царапали мою душу, какие-то старые воспоминания прорывались из подсоз-нания, но мудрое и осторожное сознание блокировало их на-прочь.

«Чайные розы, чайные розы», - напевала я про себя, не понимая, зачем я это делаю…

Около двери я остановилась, поправила свои пакеты, и меня чуть не сшибла с ног стайка веселых мальчишек 8-9 лет, бегущих в магазин. Один из них с размаху уткнувшись мне в живот, запищал :

- Дяденька пропустите меня!

- Ха, ха, ха, - засмеялся другой, - не видишь что ли, это - тетенька!

- Дяденька-тетенька, дяденька-тетенька! - заплясал во-круг меня третий мальчишка-плохишка, высовывая язык.

Я опешила, пакеты выпали из моих рук, зазвенели банки, а мальчишки весело хихикая, прошмыгнули мимо меня в ма-газин.

В старой кроличьей шапке-ушанке, из-под которой выле-зали пряди седых волос, (я не красила волосы принципиально, не хотела «молодиться») в серой стеганой куртке с черными брюками, конечно же, меня можно было принять и за «дя-деньку» лет эдак пятидесяти… И это показалось мне очень обидным, хотя я и привыкла не обращать внимания на свой внешний вид: ибо я была богата духовно и на подобную ерун-ду не обращала внимания...

Реплики мальчишек и их смех еще звучал у меня в ушах, пока я подбирала пакеты, но вдруг…

- Я обязательно сделаю для Вас торт с чайными розами, потому что я не забуду Вас… Никогда не забуду Вас, - звеня-щим девичьим голосом заговорили во мне воспоминания, ко-торые быстро пронеслись мимо, лишь на несколько секунд, ут-ратившего бдительность сознания…

 

 

* * *

Они появились у дверей моего кабинета в конце рабочего дня, мама и дочка, объединенные общим горем.

Мама была немолода, она была моей ровесницей, дочке ее было 14 лет, и она обладала той хваленой голливудской внеш-ностью: была она блондинкой с яркими голубыми глазами, и волосы ее имели тот неповторимый серебряный цвет, который трудно подделать какой-либо краской.

Но глаз психиатра сразу бы выхватил застывшую мимику лица, неловкость движений, растерянный взгляд, речь с ма-лым словарным запасом и плохую дикцию. После недолгой бе-седы он с сожалением бы установил умственную отсталость легкой степени.

Девочка была красива, у нее была хорошая фигура, но жестокая Природа, видимо, решила, что этого ей вполне дос-таточно.

Мама поздоровалась со мной и попросила дочку подож-дать в коридоре.

Вопросов я не задавала, и она негромким и каким-то на-дорванным голосом стала рассказывать (очевидно, не в пер-вый раз) эту печальную историю.

Как и следовало ожидать, девочка отставала в развитии с детства. Она поздно стала держать головку, ходить и говорить. Со слов мамы, она и сейчас занимается с логопедом, но плохая дикция сохраняется до сих пор. Учится с трудом, но стара-тельно и поэтому всегда получает твердые тройки. Всегда подчиняется одноклассникам: “Бескостная какая-то”, - со вздохом говорит мать.

Дочка дружила с одноклассницей Настей. Та маленькая, некрасивая девочка, но в классе все под ее началом ходят. И с Настей, кроме того, дружит Олег, лидер обоих старших клас-сов. Учатся они тоже так себе, отличники в этой школе не ко-тируются.

За месяц до горестных событий дочка при Олеге поссори-лись с Настей, и Оля сгоряча сказала что-то плохое про Насти-но поведение. Настя немедленно объявила ей войну. Заявила, что “будет мстить до конца”.

- Экая железная кнопка, - подумала я. - Ох, уж эти опас-ные девичьи игры!

Весь класс дружно и сразу перестал разговаривать с Олей. Она плакала, металась от одного к другому, а Настя зло-радно улыбалась.

А спустя неделю, к Оле подошел Марат из группировки, его друг Сергей и Андрей, друг Олега:

- Надо поговорить, - заявили они. Слово за слово, и ее за-тянули на чердак, где стали издеваться и принудили к ораль-ному сексу. (“Ненавижу эту фразу! – выкрикнула она в беседе со мной. – Ненавижу! Слышать ее не могу! Этой фразой как в петлю затягивают! Ненавижу их всех!”).

Оля вернулась ночью в синяках, в разорванной одежде. Мать, узнав о случившемся, пришла в ужас, и неожиданно для себя начала ее бить: “Ты проститутка, ты сама виновата. Око-ло шпаны дворовой крутишься, вот и обошлись они с тобой, как с недоумком”.

- Я очень пожалела об этом, - вздохнула мать. – Не надо было мне так делать – она же домой пришла, а тут ее и мать унижает. Надо было успокоить, выплакалась бы она, да и ус-нула, а утро вечера мудренее. А я ее ругаю, отца по телефону вызвала – мы с ним в разводе. Он прибегает и тоже кричит: “Ты дура!”. Тут уж она тоже из себя вышла. Волосы стала на себе рвать. “Я уйду от вас! Я найду себе “крышу”!”. Тут уж мы опомнились: ведь и правда, уйдет сейчас или руки на себя на-ложит, стали ее успокаивать.

В суд и милицию бесполезно обращаться, доказать ничего невозможно – их адвокат оправдает, а нам позора и так хва-тает. Я ее положила в неврологическое отделение через знако-мого врача, а через две недели ее выписали. В школу она идти отказалась. Мы хотели ее в другую школу перевести. Так она нам сказала, что это бесполезно. “Все равно все узнают, что я опущенная – еще хуже будет!”.

К нам и психолог школьный приходила, и муж на дом врача психотерапевта пригласил. Но дочка моя молчит, даже не плачет, и смотрит пустыми глазами. Мне психолог сказала, что Вы можете ей помочь, но Вы детей не берете, потому что…, - она замялась.

- Я ее возьму, но Вашей дочери еще не исполнилось 15 лет, и я могу разговаривать с ней только с Вашего разреше-ния, и только в Вашем присутствии»- быстро сказала я. - По-этому, когда она сядет на Ваше место, Вы выйдите, хлопнете дверью, но не уйдете, а сядете на стул, который стоит в нише около двери. Я буду разговаривать с ней в Вашем присутст-вии, но она Вас не увидит. Потом я позову Вас, вы тихо вста-нете, снова хлопнете дверью и пройдете сюда.

Мама вышла, и через несколько минут она ввела несча-стную девочку с красивыми глазами.

Я ощущала неловкость и, поэтому неожиданно для себя сказала:

- Олечка, мне тяжело разговаривать с тобой – у меня нет детей и, поэтому я не умею разговаривать с ними.

Я помолчала, сделала паузу и стала продолжать, обраща-ясь к ней:

- Ты понимаешь, что у женщин после рождения своего ребенка появляется чутье и к чужим детям, особое понимание их бед и радостей? Я лишена этого, понимаешь? Поэтому буду разговаривать с тобой как с взрослым человеком.

Я снова сделала паузу:

- Ты должна рассказать все, что с тобой произошло. А я постараюсь тебе помочь.

Она подняла голову и очень внимательно посмотрела мне в глаза. Я кивнула ей, и она начала рассказывать, но по мере приближения к трагической развязке, она стала заикаться.

Поверьте мне, я всегда избегаю интимных откровений и всегда стараюсь остановить вовремя беседу, но здесь была другая ситуация.

Не сводя с нее глаз, я тихо сказала:

- Оля, надо все вспомнить. Это необходимо, девочка, по-нимаешь?

Я добивалась разрядки болезненных переживаний и по-следующего облегчения, а для этого, как это ни печально, мне нужно было слушать, а ей вспомнить все произошедшее. Она продолжала рассказывать, не сводя с меня глаз, и, закончив, она разрыдалась, сотрясаясь всем телом.

Я выбежала из-за стола и обняла ее, крепко прижимая к себе, вытирая ей слезы, я с болью подумала, а что если бы это был мой ребенок, ребенок, отстающий по умственным показа-телям, над которым надругались эти твари?! Эти твари сата-нинские, которых плодит наше государство через порнокор-мушки на телевидении и в газетах, где активно внедряют осо-бо циничное отношение к женщине, где уже совсем забыли, что она в первую очередь будущая мать, а не объект разврат-ных действий для всех желающих особей мужского пола. И я, я бы тоже не знала, как защитить моего несчастного ребенка, который заведомо проигрывал в этой жестокой жизненной гонке.

Неожиданно для себя я поцеловала ее в мокрую щеку, с трудом сдерживая подступающие слезы, и снова прижала ее голову к груди, чувствуя, как сжимается горло, и идут перебои в сердце.

Потом я осторожно отстранилась от нее, но она не сразу выпустила мои руки, прижимая их к мокрому лицу, а я смот-рела через ее голову на мать, которая сидела, окаменев, на стуле, боясь пошевельнуться, и я жестом позвала ее.

Мама крепко обняла дочку, а я вернулась за свой стол.

Они сидели рядышком, обнимая друг друга, и смотрели на меня, а я уставилась на стену, сжав зубы: и во мне бушева-ла ярость.

Казалось, что я видела картину на стене: все то, что она мне рассказывала, все это было смоделировано в тысячах сю-жетов, и эти «помои» через телевидение выплескивали на мо-лодых людей. И им было невдомек, что эти сюжеты показы-вают патологию сексуальной жизни, то, чего не должно быть у нормальных мужчин. Иными словами, средства массовой ин-формации дают руководство к действию, где приветствуется насилие над чужим телом, и человек становится сладкой иг-рушкой для садиста и маньяка.

Государство глумится над людьми, поощряя социо-генитальные формы самовыражения у молодежи в переда-чах «Окна», «Фабрика звезд», «Дом» и др.

За их спиной стояло государство и толкало их в пропасть. Я еще крепче сжала зубы:

- Ну, сволочи, девчонку вы не получите! И черта с два вы ее сломаете! Не дождетесь!

Все-таки за моей спиной были знания, опыт и понимание жизни.

Они сидели и испуганно смотрели на меня, я понимала, что вид у меня был страшный, и ненависть отражалась в моих глазах.

Я держала паузу, сколько могла, а потом спросила:

- Татьяна Петровна, Вам кто-нибудь говорил, что Ваша дочка очень красивая девочка?

Она растерялась, и непонимающе переводила взгляд с дочери на меня. И, немного помедлив, ответила:

- Нет, не говорили. Но она обыкновенная.

Я покачала головой и вздохнула:

- Она красивая девочка, Татьяна Петровна, она пугающе красива той самой голливудской красотой, которую усиленно нам навязывают. И поэтому ее удел быть ненавидимой жен-щинами и преследуемой мужчинами. Вы только посмотрите, какая идет охота со стороны мужчин за такими вот девочка-ми. И рано или поздно что-то трагическое произошло бы с ней. У красивых девочек должно быть разумное поведение, а она лишена этого… А сейчас, - я снова сделала паузу, глядя на стену перед собой, - а сейчас вы пойдете в самую дорогую па-рикмахерскую и сделаете самую модную прическу. У нее кра-сивые волосы, но неухоженные. А потом вы вернетесь домой, хорошенько выспитесь и завтра придете ко мне после обеда.

И на следующий день они пришли ко мне уже нарядные и красивые: мама и дочка, и тогда-то она подарила мне три чайные розы и коробку конфет с изображением тех же чай-ных роз.

Я поблагодарила их, и словно продолжая начатый разго-вор, спросила:

- Так почему же ты поссорилась с Настей?

Она помолчала и сказала сдавленным голосом: «Из-за па-цанов». Я понимающе кивнула.

Дружба некрасивой, но умной девочки-лидера с не столь умной красавицей – достаточно частое явление в наших шко-лах. Красавица будет привлекать внимание «пацанов», но, на-ходясь под крылышком у лидера, в то же время будет терпеть ее издевки. И если она проявит непокорность или соперниче-ство – пощады ей не будет. Понятно, что бывалая Настя офор-мила «наезд» по всем правилам.

На трезвую голову, не включая лишние эмоции, мне уже было жаль всех участников этой гадкой истории: дурнушку Настю, похожую на умного несчастного ежика, красавицу Олю, увы, отстающую в умственном развитии, психопатизи-рованных дебилов-подростков, лишенных морально-этических норм, - ну, а где им взять эти нормы?

Боже мой! Им ведь и в голову не придет, что издеватель-ства над беззащитной девочкой обернутся для них большими бедами в их дальнейшей жизни, ибо Природа всегда мстит за внутривидовое насилие.

Все почему-то думают, что страдает только жертва. Нет, будет страдать и палач, но только не сразу, а с отсрочкой во времени…

Я оторвалась от своих мыслей и посмотрела на нее: «Ты должна понять, что у умных красивых девушек должна быть осторожность и разумное поведение. А вот у глупой красави-цы имеется единственная цель – вызывать влечение у мужчин, чтобы получить внимание к себе любой ценой.

Глупые красавицы соперничают из-за “пацанов ”, кото-рые стали чем-то вроде выигрыша в престижной игре. И ради них глупые девочки дерутся и предают друг друга, а стоит ли это делать, ведь “пацан” - это всего лишь криминальная шес-терка с сигаретой в зубах, бутылкой пива в руках и одной из-вилиной в мозгах. Это человек, словарный запас которого - де-сять слов, а из них семь - матом. И с их помощью он способен выразить любую свою примитивную эмоцию. Он никогда не будет стремиться к учебе и работе. Он живет одним днем и одной извилиной: сигарета, пиво, анаша, клей, доступная де-вочка и издевательство над слабыми.

Это школьный рэкетир, который выколачивает деньги из малышей, и приносит эти деньги “старшему” и раболепствует перед ним. А мечты у него маленькие и коротенькие, как зая-чий хвост. Он хочет побыстрее попасть в тюрьму, чтобы потом его все “уважали”. Он мечтает стать уголовным авторитетом: сладко есть, много пить и издеваться над людьми.

Я посмотрела на нее:

- Пожалуйста, задай себе вопрос, ты нуждаешься во вни-мании вот этих недоумков!? Может быть лучше искать нор-мальных ребят, а не “алкоголизированных пацанов”?

Она слабо улыбнулась:

- Таких ведь и нет, наверное?

- Есть, – твердо ответила я. – Только ты их не увидишь, потому что они в подворотнях не околачиваются с бутылками пива. Они сидят дома и учат уроки, строят планы поступления в институт или работают и учатся заочно. Да и красивых де-вушек они боятся, первыми знакомиться не подойдут. Запом-ни, - подытожила я, – друзей-“пацанов” не бывает. У всех у них гиперсексуальное поведение, подогретое винными пара-ми. Они ищут себе доступных и глупых девочек, а ты глупой девочкой уже не будешь.

Наши беды тоже дают бесценный опыт и понимание лю-дей. Считай, что ты в первый раз столкнулась с женской стер-возностью и мужской подлостью. Ну, что с того? Жизнь про-должается и надо учиться жить, опираясь на себя.

Человек рождается. И первое, что он осваивает, - это на-выки самообслуживания. Это значит, что он должен следить за собой, быть красивым и здоровым. Он подрастает и осваива-ет навыки ведения хозяйства. Он должен уметь готовить, де-лать покупки и уметь рассчитывать деньги, уметь жить по средствам, чтобы не скатиться в нищету. И еще, человек дол-жен осваивать навыки общения, уметь жить с людьми и пони-мать их. Люди, не умеющие общаться, обречены на бедность.

- Вот этому-то мы тебя и научим, – вклинилась в наш разговор моя помощница Лера. – Ты будешь приходить к нам два раза в неделю: по субботам и средам. А завтра ты пой-дешь в школу, и кто бы что бы плохого тебе не сказал, ты бу-дешь молчать и будешь только смотреть - вот так!

Лера изобразила взгляд полный презрения и чувства соб-ственного достоинства.

- Сейчас мы с тобой отработаем этот взгляд. Если тебя очень допекут, то можно гордо выйти и как следует хлопнуть дверью, но на следующий день прийти в школу как ни в чем не бывало. Но это, как ты понимаешь, на крайний случай. Они и от взгляда скукожатся. Это я тебе гарантирую, потому что они все трусы. Но ты должна учиться, учиться и учиться назло врагам и хорошо выглядеть.

Она протянула руку и увела ее с собой, чтобы поработать над ее дикцией и словарным запасом - как мы и договорились с ней накануне.

Занятия проходили следующим способом: сначала с ней занималась Лера, а потом Оля приходила ко мне и рассказы-вала, чему она научилась. Она рассказывала о школе, об одно-классниках, о родителях. Я и не пыталась работать с ней по каким-либо особым методикам – между нами был незримый эмоциональный мостик взаимный симпатии, и этого было дос-таточно.

Я уже привыкла к ее картавой речи с легким металличе-ским оттенком, как у говорящих игрушек…

Пока все шло хорошо, мать отводила ее в школу, а отец заходил за ней, и отношения между родителями стали нала-живаться, чему она была рада безмерно: отца она любила.

Одноклассники стали к ней хорошо относиться, и она подружилась с двумя девочками, да и учеба у нее пошла го-раздо лучше, и учителя были ею довольны. Они говорили ма-тери: «Теперь на уроках Оля сидит не с пустыми глазами”.

Она стала неожиданно увлекаться разведением цветов и хорошо рисовать, а после девятого класса решила учиться в колледже на повара-кондитера.

И вроде бы все хорошо, но я знала, что в будущем нас ждет не очень приятный сюрприз, и Бог весть, чем он для нас обернется.

Знала об этом и мать, своим материнским чутьем она то-же угадывала близкую беду, и изредка мы понимающе пере-глядывались, думая об одном и том же. И наивно надеясь, что беда пройдет мимо…

Оля закончила восемь классов и поехала отдыхать с ма-мой и папой в деревню. Но раз в неделю они, по-прежнему, приезжали к нам на занятия. А потом наступил сентябрь, и девочка снова пошла в школу.

Несчастье случилось весной, спустя почти год. И когда они пришли на очередное занятие, я сразу же поняла по их лицам, что случилось то, чего мы с мамой боялись.

Снова все повторилось как в прошлый раз: сначала мы говорили с мамой, и ужас был написан на ее лице. А потом вошла Оля, и мама заняла свое место у двери.

Оля сидела с каменным лицом, не поднимая на меня глаз. Она сидела так, как будто меня и не было вовсе или словно я была далеко-далеко и не имела к ней никакого отношения.

В ней уже проснулись глубинные чувства самки, самки, жаждущей самца. Тот женский инстинкт, перед которым и разум бывает бессилен…

Я снова смотрела в стену, где уже кривлялась и корчила рожи Ее Величество Природа. Она показывала мне кукиш и плевалась на меня: “На вот тебе, выкуси, - казалось, говорила она. – Против меня ты не пойдешь. Вот потому-то и государ-ство со мною заодно. Государство понимает, что развращен-ным народом управлять легче, а ты идешь против меня… Да ты хоть себя-то спроси, а кто ты такая? Дуреха набитая, вот кто ты!” - торжествующе сказала она, помахивая указатель-ным пальцем над своей головой.

Я с усилием отвернулась от стены и посмотрела на Олю.

А она с вызовом, словно доказывая самой себе, заявила, что Марат приходил в школу и разговаривал с ней, и что он часто звонит ей, когда нет родителей. “Он сказал, что меня любит, - с еще большим вызовом сказала она, - и хочет со мной встречаться, и все это видят – он не хочет этого скры-вать”. И помолчав, добавила: “И он сказал, что ему нравится еще одна девчонка. Ее тоже зовут Олей. И что если я откажу ему, он уйдет к ней”.

“Ого! Повадки-то сутенера”, - подумала я и вспомнила одного из них, который умудрялся командовать десятью де-вушками (целая бригада!), и каждую уверял, что любит только ее. Он сеял между ними соперничество и умело поставлял им клиентов. И каждая проститутка страшно боялась, что он уй-дет к другой. А он имел жену и двух дочек и ни к кому уходить не собирался.

Сутенерство иной раз проявляется с первого класса, ко-гда мальчики умеючи с ласковой улыбочкой выманивают у девочек жвачки, ручки, а зачастую и деньги.

Я, встряхнув головой, очень медленно сказала: “А что ему мешает прийти к тебе домой, к твоим родителям и познако-миться с ними? И заодно уж попросить прощенья у них за то, что он с тобой сделал… Ведь он принудил ребенка к разврат-ным действиям, и бил тебя, ты не забыла об этом? Ему сейчас не стыдно за тот поступок, и ты понимаешь это не хуже меня. И о какой любви здесь может идти речь? - Она молчала, не поднимая глаз.

- А сейчас он стравливает тебя с девочкой, возможно, такой же несчастной, как и ты. Он хочет, чтобы вы вцепились друг другу в глотки из-за него. – Я повысила голос: - Так ведь! Может, вы и убьете друг друга ради него? Он этому будет рад - можешь не сомневаться!

Она по-прежнему молчала и из глаз ее катилась слезы. Она оплакивала свою мечту о принце, который спасет ее от позора. Он возвысит ее в чужих глазах, и заставит забыть тот ужас, который она перенесла.

И как женщина, я ее понимала.

- Оля, - уже тихо сказала я, - ведь случается так, что ко-гда маньяк держит какую-либо девочку взаперти и мучает ее, то жертва, как это ни странно, начинает его любить. Это страшно – любить своего мучителя. Ей ведь тоже кажется, что вот-вот он перестанет ее мучить и скажет: “Прости меня, я люблю тебя, я больше так не буду. Давай все время будем вме-сте”. Но так, увы, не бывает.

Маньяку нравится внушать ей надежды, а потом снова мучить, это для него высшее наслаждение, ему хочется пому-чить ее не только физически, но и психически. И по-другому он жить не может.

Природа не дала ему что-то такое важное, что делает че-ловека Мужчиной. Он не умеет понимать женщин, общаться с ними, не умеет быть мужчиной в сексуальном плане, т.е. не умеет ни ухаживать, ни доставить удовольствие…

Он не умеет быть ей защитником и опорой ее и будущих своих детей, он не умеет построить дом, посадить дерево, на-писать книгу.

Он умеет лишь ненавидеть женщин, и этим он несчастен от рождения, но он несчастен вдвойне, потому что не хочет учиться быть мужчиной.

И сутенер тоже не может быть мужчиной. Он лишь умеет использовать несчастных глупых баб, и он тоже наслаждается своей властью над нами, и трясется над деньгами, которые он от них получает.

- Что касается тебя, - деловито и безжалостно сказала я, - то он хочет использовать тебя снова и снова, как в прошлый раз, но только с другими людьми. Он очень умело внушает те-бе любовь к нему и располагает к себе. А когда ты ему пове-ришь, он тебя выгодно продаст, потому что он сутенер, и хо-чет получить красивую проститутку, которой он будет коман-довать, вот и все!

Знали бы вы, с какой ненавистью она смотрела на меня, и когда она встала, я поняла, что она уйдет. Встала и я:

- У тебя есть выбор, Оля, – твердо сказала я. – Ты можешь уйти к нему, я не держу на тебя обиду. Но после всего, что случится, я уже не смогу тебя вытащить, как бы этого я не хо-тела. И прости меня за это, девочка, - с усилием сказала я.

Мы смотрели друг на друга, и после долгой-долгой паузы она сказала звенящим голосом:

- Я Вам верю. Я не буду с ним встречаться.

Меня очень удивило, что голос ее стал эмоционально теп-лым и слова она выговаривает четко, без привычной картаво-сти, к которой уже привыкло мое ухо.

- Как ты стала хорошо говорить, - обрадовалась я. - Как здорово, что у тебя такой чудесный девичий голос.

Она улыбнулась:

- Это заслуга Леры. Она так много со мной занималась…

А потом она обняла меня и пообещала сделать для меня торт с чайными розами.

 

* * *

Я покачала головой, отгоняя далекие воспоминания, моя шапка упала на пол, я подняла ее и снова пошла в магазин.

На этот раз я подошла к парфюмерному ларьку и попро-сила розовую губную помаду и зеркало и здесь же стала кра-сить губы. Но рука моя дрожала, и линия губ получилась кри-вая.

- Возьмите карандаш, - сказала продавщица, наблюдав-шая за моими действиями.

Я взяла протянутый карандаш, но он выпал из моих рук.

– Давайте я Вам помогу, – и, не дожидаясь моего согла-сия, девушка взяла карандаш и рукой мастера нарисовала мне губы сердечком.

Я улыбнулась и поблагодарила ее. Она, покопавшись в ящике стола, сказала:

- Еще возьмите серый карандаш для подводки глаз. У вас серые глаза, они будут смотреться выразительнее, - и она лов-ко подвела мне глаза.

Я расчесала волосы и, сняв с шеи платок, повязала им во-лосы, кокетливо выпустив кончик наружу. Вот так-то! Никто меня теперь не назовет дяденькой, потому как видно, что я самая настоящая, что ни на есть тетенька! И не старая еще те-тенька, утешила я себя, и спросила светло-русую краску для волос.

Держа пакеты и торт в руках, а клюшку под мышкой, я медленно вышла из магазина и пошла к дому.

Я радовалась тому, что иду домой, где ждет меня ошалев-ший от радости кот, светит мартовское солнце, теплый ветер ка-сается моих волос, а впереди ранняя весна и счастливое лето.