Не важно, что было прежде, что именно привело его в эту комнату, но находился он в ней уже долго. Так долго, что почти забыл, что может существовать что-то еще. Его комната. Два на четыре шага. Он знал это точно, он вымерял эти шаги огромное число раз. Сначала он считал, два - четыре, два - четыре, а потом это расстояние вросло в него, стало третьей рукой, продолжением головы, и счет утратил необходимость.

 

Принято думать, что для событий нужны действующие лица и смена декораций. Но на самом деле самое важное всегда происходит внутри нас. Те решающие акты бытия, которые кардинально меняют судьбу, извращают мировоззрение или выводят к просветлению происходят глубоко в человеке, а окружающий мир лишь оттеняет их, слегка акцентируя углы и ударения. У него была комната. Комната - это событие? Да. И именно в ней он постиг несколько вечностей метаморфозы души.

 

Вечность слов

 

Черт, в этой треклятой комнате совершенно нечего делать. Сволочи, могли бы хоть книжку ему оставить. Скука стала первой его гостьей. День проходил за днем, сначала он пробовал нацарапать на стене какое-то подобие календаря, но потом поранил ноготь и, обижено сунув палец в рот, плюнул на это гиблое дело. Дни шли, и с каждым новым днем серые грязные стены вызывали все большее отвращение, а скука начинала сводить с ума. Тогда он принялся вспоминать книжки, которые читал раньше. Увы, вспомнить смог только одну, любителем литературы он никогда не слыл. Скорее любителем баб да хорошей выпивки. Книжка в памяти была небольшой, но надоесть успела раньше, чем закончилась. Наступила первая вечность.

 

Дни шли. Проходили недели, месяцы, годы. Сбегая от скуки и отчаянья, становящихся невыносимыми, он раз за разом вспоминал книгу, когда-то прочитанную им. Она стала почти реальной, он мог мгновенно представить себе любую страницу и ему казалось, что он даже различает не только черные печатные буквы, но и в каких местах они почти стерлись, размазались или наоборот, выглядят неестественно яркими от обилия чернил. Он менял местами слова, наделял их новым смыслом, играя со своей воображаемой книгой. Сама повесть уже давно утратила значение, превратившись в многомерный роман, равного которому не было никогда. Он нашел столько смыслов, что сам автор удивился бы, узнай он об этом. А потом потерял значение и этот роман, остались только слова.

 

Но даже слова изнашивались и блекли, человек узнал, что смысл их катастрофически мал. Тогда он отбросил их и начал учится мыслить иначе: звуками, образами, всем, что когда-то встречал. Он гладил кончиками пальцев шершавую стену и разбирал в причудливых узорах маленьких камушков новое писание. Но добираясь до предела очередного смысла он откидывал ставшую тесной форму и шел дальше, глубже, пока не понял, что все, что когда либо узнавал, черпал из себя самого, используя мир как инструмент. Неловкий, топорный инструмент, обрубающий знания скукоженной формой прежних слов. Скука умирала, но время шло и вместе с ним в его комнату шел страх.

 

Вечность страха

 

Он выл и бился о стены, разбивая в кровь дрожащие руки, видя в воспаленном воображении, как они молниеносно стареют, зажатые надгробиями тяжелых каменных сводов, уходящих высоко, до упора в беспросветную тьму потолка. Страх жил в его комнате. Страх тяжелым уродливым карликом сидел у него на плечах, заставляя горбиться, он разъедал глаза горячей солью, пожирал цвета и падал на мокрый лоб поседевшими прядями. Боль в разбитых кулаках казалась лишь еще одной маской этого первобытного, неодолимого ужаса. Шла еще одна вечность.

 

Человек вглядывался в сумрак слепнувшими глазами, пытаясь найти своего врага, который душил его, крал последний воздух, гасил визгливым хихиканьем тусклый свет разума, но не находил никого, вновь и вновь натыкаясь взглядом лишь на набухшие красные царапины, расчертившие костяшки пальцев. Страх и боль, боль и страх. Вот кто жил здесь. И тогда он начал искать другое, он начал искать в комнате человека, ту плодотворную почву, на которой отвратительным сорняком рос страх. В обездвиженном пространстве, лишенном всего, что могло бы отвлечь, что-то в нем, спрятанное очень глубоко, требующее постоянных изменений, начало зреть, наливаться смыслом, мыслью, превращаясь в новое понимание. И первым на пути этого "чего-то" встал страх. Жалкий, беспомощный страх, за плечом которого беззубо улыбалась смерть.

 

Смерть. Небытие или вознесение души, так ли важно, если я вижу в ней пустоту? Нет, ни смерти, ни боли, ни темноты, ни низких потолков и одиночества боюсь я, но потери, которую инстинктом животного чувствую за ними. Потери того, что по праву мое, потери себя самого: счастья, близких, рук, ног, жизни, какая, к черту, разница, это мое, мое, мое, не отдам! Мое - и потому мне страшно. Нет, смерть стоит не за плечом, она вьет гнезда в груди, ноющей пустотой не давая забыть о себе, о страхе, заставляя заполнять эти бреши хоть чем-то, любовь, семья, деньги, еда, спорт, знания... ценности голодного человека, вынашивающего в чреве своем смерть.

 

Он сходил с ума, стены падали на него, и падая, шептали: отпусти, отпусти, отпусти... Что может принадлежать тебе, глупые человек, если даже ты сам принадлежишь не себе, а взрощенному тобой страху? Стены падали, стены кричали и он кричал вместе с ними. А потом все смолкло и навалилась тишина. Он лежал на полу комнаты, за стенами которой жили те, кто лишил его всего. Но забирая все, чем он жил, они забрали и его страх.

 

Вечность любви

 

Бог есть любовь... Бог есть любовь... Он лежал на полу - пустой, звенящий сосуд, готовый вобрать в себя новый смысл, а в комнате начиналась новая вечность. Бог есть любовь... Но в нем умер страх, пустота смерти, заставляющая вжимать в себя других, делать своими людей, вещи, мысли, чувства, затянулась песком тишины и покоя, не осталось ничего. Но что-то должно было родится на руинах его катарсиса. Бог есть любовь... Но как любить, если у тебя, в тебе ничего нет? Бог...

 

Он лежал, голыми лопатками чувствуя холодный камень пола. Камень... В камне тоже ничего нет, он так же нем, пуст и он - часть моей комнаты. Часть меня самого. Интересно, а камень способен любить? Так, как любим мы - нет. А мы любим жадно, мы любим себя, прицельно выбирая понравившиеся игрушки и забирая их себе. Стая пауков с голодными глазами, истекающая паутиной нелепых связей. И камень, этот холодный жесткий камень, нагретый теплом моего тела, никогда не станет частью мира пауков. Бог есть любовь? Конечно. Ведь бог есть все, и кроме него здесь нет никого. И некого больше любить. Но все - это так много...

 

Он лежал, пустой сосуд на холодном полу и превращался в камень. А камень превращался в него. Он стал полом, в нем прорасли стены, на них мягко опустился потолок... Он рос, этот странный сосуд, бывший когда-то человеком. Сосуд, в который сладко вливался мир. И он любил.. руки, ноги, спутанные грязные волосы... он любил свои стены, свои камни, свои потолки, своих людей, свои планеты и галактики... потому что некого любить кроме себя.

 

Вечность времени

 

Время шло. Тот, кто был человеком, был камнем, был комнатой и потолком, был ветром, бьющимся о ту сторону стен, сидел на полу. Время шло, а он молча смотрел на него. Секунды, минуты, часы, дни, недели, месяцы, годы, десятилетия, вечность. Время текло сквозь его тело и он чувствовал себя иглой, сквозь которую умелые руки пропускают прочную грубую нить. И ушко иглы стирается, ломается от этого прикосновения, рассыпаясь в прах.

 

А потом он посмотрел назад и увидел другую иглу. Он смотрел в того себя, каким был мгновение назад. Смотрел и не узнавал. Неужели этот, сидящий позади, уже кончился, прошел, завершился? Но я ведь еще чувствую его, у него слегка дрожат руки, он устал и голоден. Я вижу его, он тут, позади. И за ним еще один, и еще. И впереди, я сижу на полу и упираюсь в затылок будущего себя.

 

Грани его времени, отражений, дробились и ухмылялись, исчезали, появлялись снова и пристально смотрели ему в глаза. И тогда тот, кто был человеком понял, что время тоже умеет любить. Сосуд открылся и волна времени обрушилась в него. Человек рождался, человек бросал камнями в голубей, человек целовал женщину, человек стирал со щеки кровь, человек входил в комнату, человек сидел на полу и впитывал бесконечность своих лиц, человек лежал в постели и кашлял старостью. Время вошло в него и исчезло, оставив после себя только человека, бесконечный процесс, странный фильм, не имеющий ни начала, ни конца.

 

Вечность комнаты

 

А потом дверь его комнаты распахнулась, яркий свет ослепил глаза, и он шагнул вперед, щурясь от солнца. Люди, деревья, дома, машины, небо... Он стоял в своей новой комнате и улыбался.