ГЛАВА 2

 

Слова старика оживали в моем сознании, я не только слушал рассказ, а мог сопереживать, мысленно трогать описываемые предметы и даже видеть. Вот что Дмитрий Степанович Бораш тогда рассказал мне.

Большую квадратную комнату украинской хаты-мазанки освещали языки пламени, подглядывающие из самого сердца печи за страстью мужчины и женщины. Они лежали на кровати, окруженные игрою теней. Он водил ноздрями по ее тонкой и нежной шее, вдыхал мяту и прижимал длинные русые волосы к лицу, чувствовал сладкий запах хвои, который встречал только в здешних лесах. Без слов они понимали, что любят друг друга. Тоненькими и нежными, словно березки, руками девушка прижала его к себе. Тяжело дыша, будто задыхаясь от любовного дурмана, она прошептала:

- Дима, тебе надо уходить. Сегодня тетка Дарья спрашивала, живет ли кто со мной? Я предупреждала, что не стоит появляться на людях.

Юноша понимал, что рано или поздно за ним прейдут люди в форме. Страна, победившая в войне, не простит сынов, предавших ее. Он жил у Марички около трех месяцев с чувством загнанного зверя и мечтой хоть на недолгое, но счастье. Все это время он скрывался от любопытных глаз хуторян и ни с кем не общался. Однако со временем Дмитрий стал менее осторожным и скрытным. Несколько раз его видели назойливые соседи и странный незнакомец в длинном плаще до самых пят и капюшоне, скрывающем лицо. На своей закормленной «кляче», запряженной в телегу с бочкой, этот подозрительный тип разъезжал по дворам, бесцеремонно заглядывал в окна и предлагал керосин. Словно хищник, чувствуя опасность от людей, бывший унтер-офицер и теперь изредка слушал улицу, а «вальтер» всегда был под рукой.

- Ты меня прости, Маричка. Надо было давно уйти, а не накликивать на тебя несчастье. Ведь я теперь магнит бед. Мою службу в русской дивизии СС никто не простит, для них я по-прежнему унтер-офицер Бораш Дмитрий Степанович, сказал юноша и сожалением добавил.- Картина Репина «Приплыли».

Совсем молоденькая, с большими зелеными глазами, мягкими и нежными губами девушка-славянка была для него самим совершенством. Он прижался к ней всем телом, его дыхание возбудило ее, и, как это всегда случалось, на теле Марички выступили мурашки. Дмитрий зажал ее губу между своими губами, девушка хотела ответить, но не решилась, она все еще стеснялась его.

Неожиданно слух юноши уловил, как в сенях скрипнула дверь. «Только не сейчас! Не может быть!» Правая рука Дмитрия медленно потянулась к «вальтеру», лежащему на скамье рядом с кроватью. Маричка, наслаждаясь любовью, тихо застонала. «Нет слишком долго, это просто соседская кошка», - решил он. Но вдруг от сильного удара в дверь вылетел засов. На пороге показались два человека в военной форме с пистолетами в руках. Наступила кромешная темнота - это спрятался огонь в печи, испугавшись сквозняка, ворвавшегося вместе с незваными гостями. Мужчины быстро шарили глазами по комнате в поиске людей. Но оружие не любит промедленья. Следующее мгновение освещали залпы «вальтера». Затем наступила тишина, языки пламени вновь с любопытством выглянули из-за дверцы. Двое, так и не успев произвести ни выстрела, лежали у порога, фуражки из синего сукна укатились далеко к столу.

Сжав скулы, совершенно голый Дмитрий стоял возле кровати. Его близость с женщиной разделяли секунды, страсть к любимой брала верх над опасностью. Дмитрий склонился над девушкой c желанием прижаться и поцеловать ее. Маричка нежно провела пальцами по запястью его руки. Рассчитывая на ответные ласки, она привстала и прижалась мокрой от пота щекой к его плечу. Но в следующую секунду Дмитрий схватил ее одной рукой за шею, другой обвил ноги и, рванув, бросил под кровать. Рухнув на пол, Маричка сильно ушибла плечо и содрала ногу, почувствовала себя какой-то ненужной, в глаза нахлынули слезы, то ли от боли, то ли от обиды.

- Сейчас начнется! Лежи и не высовывайся! – прокричал Дмитрий.

От его слов она встрепенулась, поняла, что опасность еще не миновала, он вовсе не хотел ее обидеть, а лишь заботится о ней. Пятерней, словно испуганный ребенок, размазав слезы по лицу, Маричка быстро схватила с пола платье, стащив с кровати одеяло, целиком укуталась в него.

Во дворе забарабанил ППШ. Пули бешеным градом ворвались в окна, сметая домашнюю утварь и терзая стены. Бораш резко нырнул на пол. Извиваясь, как змея, он стал собирать одежду, быстро и неуклюже натягивая ее на себя, как новобранец при объявлении тревоги. Накинув льняную рубаху на ладное, мокрое от пота тело, Дмитрий прополз до комода, достал из него телогрейку и черный кожаный немецкий планшет. Набросив ремень полевой офицерской сумки на плечо, он постучал по ней ладонью, убеждаясь, что содержимое на месте.

Картинка из рассказа старика Бораша о немецком планшете на мгновение вернула меня в реальность. Возможно, этот небрежно брошенный им полевой планшет на кресле гораздо дороже миллионов в швейцарском банке?

- Жить надо в опасности, - поспешил вставить я.

Старик как я и планировал, замолчал, но только мой рот открылся, что бы задать вопрос о планшете, он стал кричать:

- Твой Ницше либо не жил в опасности, либо дурак! Жить надо в окружении любви и гармонии! А что должен был делать я? По моему телу пробежала дрожь! Как можно скрыться от кучи преследовавших шакалов и куда?

Бораш восклицал, погружая меня в свой мир. Передо мной опять была не однокомнатная квартира и немощный старик, а разыгрывался настоящий блокбастер.

И я вновь видел, как через разбитые окна украинской хаты вползала осенняя морозная ночь, а упавшие под натиском свинца занавески представили небо, усыпанное гирляндами звезд и огромную, излучающую световой поток Луну. Пули из нескольких стволов продолжали месить стены, глина разлеталась в разные стороны, большие куски падали на кровать. Вползая в суконные казацкие шаровары, Дмитрий посмотрел на Маричку. Она лежала под одеялом, не шевелясь. «Возможно, вояки из НКВД не скоро с обыском нагрянут, глядишь, не заметят, успеет убежать», - подумал Дмитрий. Гостей надо было срочно уводить.

Бораш стал подпрыгивать у окна, как мячик, пытаясь разглядеть и сосчитать выныривающие из травы, бегающие вдоль ограды знакомые синие фуражки с краповым околышем. Около десяти бойцов занимали удобные для стрельбы позиции, а их командир жестами, как дирижер в оркестровой яме, иногда ругаясь матом, управлял ими, приближая минуту штурма. Стрельба внезапно прекратилась, все вокруг замерло. Бораш прижался к стене у самого окна, теперь внешне больше похожего на подбитый глаз.

- Эй, ущербный! Выходи с поднятыми руками! У тебя нет шансов! Ситуация ясная, мы победили, ты проиграл! – заревел командир, выглядывая из-за старой липы.

На могучем плече Бораш рассмотрел капитанский погон и взял на прицел покрытую фуражкой голову офицера.

- Победит тот, кто сильнее! – крикнул Бораш и нажал на спусковой крючок.

Капитан упал на корточки и, точно сраженный выстрелом сохатый, захрипел, а после рухнул грузным телом вперед. «Теперь они все смотрят на него, у меня есть пара секунд». Используя сумятицу среди бойцов, вызванную потерей командира, Бораш, словно испуганный пес, выпрыгнул через окно, совершив кувырок, вскочил на ноги и что есть сил, петляя, бросился бежать через дворы к лесу. В погоню за убегающим человеком была послана свинцовая буря в сопровождении грома выпущенного одновременно из десятка стволов, косившая ветки деревьев и бурьян. За спиной затрещало и загрохотало. Перепрыгивая через однообразные ограды из длинных жердей, Бораш бежал к темной стене из великанов-сосен. Крики людей, выстрелы становились все дальше, однако разящий свинец все еще напоминал о себе, распарывая воздух, впиваясь в землю, запаздывая всего на шаг.

Ворвавшись в спасительную темноту густого леса, Дмитрий позволил себе немного расслабиться. Прислушиваясь к мышцам давно не тренированного тела, он вдруг ощутил острую боль в области бедра. «Пуля-дура!» Мокрые от алой крови шаровары стали прилипать к коже, а нога, волочась как плеть, постепенно немела. Зажав рану рукой, Дмитрий почувствовал ее предательское дыхание, раскрыв кровавую пасть, она жадно изрыгала жизнь из его тела. Словно раненый зверь, он плелся, замедляя шаг. Земля тянула к себе, нашептывала прилечь и отдохнуть, запахи леса проникали в самый мозг, дурманили, а лечебный воздух, насыщенный сладким ароматом хвои, напомнил о любимой девушке. «Она жива, жива», - повторял он.

Могучие сосны сменили белоствольные березы, под ногами зашуршала красно-желтая подсушенная осенняя листва. Лес показался чужим и неприветливым, он как бы шептал свисающими ветвями: «Каждый сам за себя». Дмитрий остановился, стараясь сосредоточиться, сдавил виски ладонями обеих рук и вслушался в темноту. По голосам, доносящимся неразборчивым эхом, он определил, что солдаты растянулись в цепь где-то в полукилометре от него. Больше не имея сил бежать, Дмитрий бросил под куст планшет, рухнул на землю и, не выпуская «вальтера» из руки, стал с жадностью нагребать на себя листву.

Над макушками сосен, будто участвуя в погоне, возвышалась Луна, с укором она смотрела на Дмитрия, разоблачая, указывала путь преследователям световой дорожкой. Листвы едва хватало спрятать ноги. Дмитрий представил себя эмигрантом, уехавшим давно и вернувшимся в новую, ставшую чужой страну. Жизнь казалась бессмысленной, а смерть на удивление простой. Все, что произошло до этого, было как будто не с ним, а последние годы и вовсе приходилось лишь прятаться и жаться по углам чужой судьбы. Надежда остаться незамеченным отступала, движения рук, нагребающих листву, становились реже. Теперь представлялись допрос и пытки.

Страх перед пленом сменил испуг, вызванный хрустом ветки, за которым сразу раздался громкий бас:

- Хватит листву ворошить! Вставай, фриц, а то пристрелю!

Вслед за голосом из темноты блеснул штык, пристегнутый к винтовке. Не применяя особых усилий, Дмитрий вдавил «вальтер» в мягкий грунт, перевернулся на живот и, упершись обеими руками в землю, встал на левую ногу. Темнота зашевелилась, пошатываясь в стороны, словно медведь, не опуская винтовки, из нее вышел рыжебородый солдат лет тридцати в расстегнутой шинели и тяжелых яловых сапогах, облипших грязью. Вытаращив и без того большие глаза, он стал приближаться, угрожающе морща нос, вытягивая массивную шею вперед.

- Стоишь, как цапля на болоте, - усмехнулся боец сразу всем своим угловатым лицом. - Так ты совсем еще щенок, вот грех-то беру на душу, и на кой ты мне? Руки подними!

- Картина Репина «Не ждали»! - чуть шевеля слипшимися от жажды губами, произнес Дмитрий. - Я устал, давай, веди уже куда положено!

За спиной неожиданно раздался быстро приближающийся шелест листвы. Бораш хотел оглянуться, но в следующий момент ощутил сильный удар в затылок, от которого потерял сознание и рухнул, почти полностью погрузившись в цветной осенний ковер.

Очнулся Дмитрий в комнате размером где-то три на четыре метра, лежа на холодном и сыром от плесени полу. На улице кричали петухи, а через крохотное зарешеченное окошко в двери проникали тусклый свет и утренняя свежесть. Бедро покрывала тугая повязка с алым пятном посередине, которое увеличивалось от каждого напряжения ноги, связанного с попыткой встать. Гудело в ушах, и болел затылок. Опираясь о стену руками, Дмитрий приподнялся, прислонился к ней лбом и лизнул, наивно надеясь утолить жажду исходящей от нее прохладой. За дверью послышалось сонное постукивание чайной ложечкой о края стакана. Не меняя позы, Бораш хотел спросить пить, но вместо этого вырвалось мычание, как будто быка вели на скотобойню. Человек в соседней комнате отодвинул стул, лязгнул связкой ключей, дважды провернул механизм, толкнул дверь и вошел, причитая, как поп. Бораш узнал бородача, который обнаружил его в лесу.

- Очнулся? Да лучше бы ты «сдох»! Возись теперь с тобой, а у меня что, дел своих нет? Рану-то не туго перетянул? Ничего, не девица, терпи, казак. Это Семен тебя прикладом приложил. На вот, пей!

Солдат протянул железную кружку, до краев наполненную парным молоком. Трясущимися руками, стараясь не показать звериного голода и жажды, Бораш медленно, сохраняя облик человека, выпил на тот момент самое вкусное молоко в его жизни.

- Медаль дали?- вытирая пальцами губы, спросил Бораш.

- Если ты генералом окажешься, то обязательно дадут, а пока велено, как очнешься, сразу на допрос. Меня Ильей Федоровичем зовут, закрепили за тобой, так что... А телогрейку твою украл кто-то, разберусь еще!

Во дворе, куда его вывел, подталкивая стволом винтовки, солдат, был большой свежесрубленный дом с красивым резным крыльцом и красным знаменем на крыше. Справа стоял сарай, возле которого суетилась старуха, загоняя кур. За калиткой, около полуторки, два красноармейца курили одну сигарету на двоих, а третий в странной темно-синей форме пытался вскарабкаться в грузовик, цепляясь за борт связанными спереди руками.

- Бандеровец, - сказал Илья Федорович, указывая на горемыку, и, съежившись от холода, добавил: - Расстреляют! А мы, живые, посидим на крыльце, подождем пока начальство, пригласит.

Конвоир сел двумя ступеньками выше Дмитрия, оба уставились на людей у полуторки. Докурив сигарету, красноармейцы помогли пленному забраться в грузовик, закрыли борт и вместе с ним уселись на ящики. Полуторка заревела и скоро скрылась в утреннем тумане.

- Это контора, а там рядовой состав живет, и камера, в которой ты ночевал, - прикуривая самокрутку, объяснял солдат. - Не смотри, табака больше нет, тебе, бандиту и врагу народа, все равно не дам!

Конвоир не был похож на тех, кто ранее встречался Дмитрию из НКВД. Такая встреча произошла всего лишь однажды, но боль от следовательского сапога, давящего половые органы, прочие садистские пытки до сих пор снились в кошмарных снах, а лица своих мучителей, казалось, он будет помнить всегда. Арест, перевернувший всю его жизнь, произошел через три месяца после призыва в Красную армию, на берегу реки Волги, недалеко от города Ржев. Из заполненных дождевой водой окопов прямо на допрос за распространение «пораженческих настроений» среди личного состава и шпионаж Бораш угодил после того, как выразил вслух мнение, что немецкий танк «Тигр» маневреннее, чем «Т-34». На следующий день немецкая мина попала в карцер, где его содержали до привидения приговора в исполнение. Заваленный бревнами, не получив ни царапины, он остался жив, а утром, придя в себя, выкарабкался и сдался в плен новым хозяевам поселка. Так началась его служба Германии.

Начальство, о котором говорил Илья Федорович, не заставило себя долго ждать. Из распахнувшейся двери «конторы», наклонив голову, опасаясь задеть дверной проем, вышел худощавый лейтенант с лицом уставшего, больного с похмелья человека. Увидев офицера, конвоир затушил самокрутку о ступеньку крыльца, где только что сидел, и, толкнув Дмитрия винтовкой в плечо, принял строевую стойку. Приоткрыв большой рот, лейтенант брезгливо посмотрел на медленно поднимающегося пленного, а затем, быстро почесав в нескольких местах свою крупную голову с торчащими, как солома, грязными волосами, стал кричать на солдата:

- У меня там майор из СМЕРШа сидит, а ты, рожа небритая, мне кого в антисоветских шароварах привел? Для меня шаровары казацкие, прихвостней царских, как красная тряпка для быка! Где Семен?

Как будто ожидая команды, из дома для рядового состава выбежал тучный сержант. На ходу поправляя толстыми волосатыми руками гимнастерку, он вскоре перешел наподобие строевого шага и встал рядом с конвоиром.

- Шаровары на нем от батьки Марички Швыдко, - дисциплинированным голосом доложил конвоир. - Он из казаков был, против советской власти бунты не поднимал, прошлой весной в лес пошел, там его то ли звери, а может быть, и люди какие сожрали. Одни косточки от деда Трофима остались, тяжело девчонке одной, вот она этого и приютила. Отпустить бы ее надо.

Много раз Дмитрию приходилось слышать истории о том, как с девушками обходились в местах заключения и на допросах в НКВД. Сжав перед собой кулаки, он сделал шаг навстречу лейтенанту и что есть сил, срывая голос, закричал:

- Она ни причем! Я вам за нее всем юшку красную пущу!

Семен привычным движением руки схватил пленного за ворот рубахи и повалил на землю, уткнув лицом в колючие пеньки коротко скошенной травы.

- Веди его сюда! – скомандовал офицер, указывая пальцем на дверь. - Сейчас узнаем, что за фрукт!

Семен поднял пленного и, заломив за спину руку, ввел в небольшой кабинет, освещенный дневным светом небольшого окна, выходящего во двор. Дмитрия посадили посередине помещения на табурет, расшатанный от частых падений во время допросов. Перед ним за письменным столом из массива дуба сидел майор контрразведки в отглаженном мундире защитного цвета: брюнет среднего роста, спортивного телосложения, с брутальными скулами, выступающими прямо под глазами, и карими, пылающими страстью к жизни глазами интеллектуала. Успешный по службе офицер едва тянул на возраст Христа. «Вероятно, он должен нравиться женщинам», - подумал Дмитрий, разглядывая аристократическое лицо майора и пытаясь вспомнить, где он мог видеть его раньше. Читая толстую книгу, контрразведчик не обращал никакого внимания на происходящее в кабинете, чем вводил в смятение лейтенанта, раздувающего щеки и пытающегося что-то сказать. Сержант со знанием дела стал вязать Дмитрию руки снятой с себя кожаной портупеей, с завистью поглядывая в окно на ничем не занятого солдата. Наконец майор отложил книгу в сторону и почти нараспев стал цитировать:

- «Идите на поединок твердо, решившись умереть, и вы останетесь живы. Ибо тот, кто держится за жизнь, умрет. А тот, кто презирает смерть, будет жить».

Выдержав паузу, контрразведчик привстал и, упершись руками в стол, продолжил:

- Чтобы избежать, плена, РОА должна была сражаться до конца и погибнуть в бою. Но было ли так? Ответь мне, как поступил ты, готов ли ты был умереть за свою идею, призрел ли ты смерть?

Семен поспешил выполнить свои обычные обязанности. Ударив пленного сапогом по голени, сержант зарычал:

- Отвечай, пес!

Опытный садист знал куда бить, в этом месте кость была почти на поверхности. Бораш наклонился вперед и застонал. Контрразведчик вышел из-за стола, вынул из кобуры «наган» и, положив его на стол, резким, отрывистым жестом руки указал лейтенанту на дверь. Во встретившихся взглядах офицеров пробежала взаимная волна недоверия. Лейтенант задумчиво покашлял в кулак, затем, махнув сержанту головой в сторону выхода, будто виноватый ягненок проблеял:

- К вашему револьверу, если понадобится, есть еще один аргумент, он в шкафу.

Властно подталкивая сержанта к выходу, лейтенант вдруг засмеялся. Оба поспешили выйти. Громко хлопнувшая дверь выказала недовольство местной власти своим изгнанием. Полный равнодушия к субординации младшего по званию, контрразведчик вновь присел за стол, с любопытством разглядывая пленного, ожидая ответа на поставленный вопрос.

- Среди воинов РОА хватало трусов, - виновато потупив взгляд в пол, начал Бораш. - Были просто бандиты, жертвы войны, спасающиеся от рук НКВД, но хватало и патриотов, идеалистов, готовых, как и я, умереть в бою за новую Россию. Конечно, РОА никогда не стала бы третьей силой между Германией и Советами, к тому же, исход войны был ясен. 5 мая моя дивизия была в Праге, окончательно потеряв уверенность в победе, я бежал.

- Бежал, прихватив с собой секретный планшет! - подскочив со стула, закричал майор. - Его тебе дал гауптштурмфюрер СС Генрих Леер, чтобы уничтожить содержимое!

Контрразведчик быстрым шагом подошел к пленному, схватил его за подбородок и, чуть наклонившись, уставился прямо в глаза. Дмитрий попытался еще раз вспомнить, где он мог видеть ставшее вдруг холодным, как лед, лицо, не выражающее никаких эмоций, но мысли стали путаться в клубок. Это был сильный взгляд, его невозможно выдержать, он забирает жизненную силу и сводит с ума, оторваться от него оказалось тоже нельзя. Как магнит, ставшие бешенными глаза майора удерживали Дмитрия. Вместе с силой подавления воли ворвался черный смог слепоты. Дмитрию стало легко и свободно. Оставляя физическое тело на поводке исходящего от него тепла и уюта, сущность белой дымкой расплывчатых очертаний человека шагнула в мир, где иллюзия - реальность вместо самой реальности.

«Стоп! Бред какой-то!» - подумал я, вспоминая, как то же самое мысленно сказал три дня назад в гостях у старика. Между тем, мрачная история несла собой какой-то тайный энергетический код. Всякий раз, погружаясь в нее с головой, а иначе у меня не получалось, я уставал, становился вялым и рассеянным. «Обязательно вернусь к демоническому рассказу, как только восстановлю силы».