Папа меня всё-таки застукал. Ну, не совсем застукал, у меня только заставка загружалась, и можно было отовраться, что случайно зашёл. Супервизора я сразу отрубил, и шлем ещё не надел, только комбез игровой. Но лицо у папы стало такое, что я его испугался - второй или третий раз за всю жизнь, наверное. Милли зашла, вообще в уголке съёжилась, не говорит ничего.

Отец очень раздражительный в последнее время. Раньше он огорчался, что всё время занят - ни на выставку космической техники со мной пойти, ни в зоопарк. Милли со мной, конечно, туда ходит, но это не то, с папой куда интереснее. Он ведь про космос много знает. А сейчас он домой возвращается рано, сидит и глядит в стену. И денег у нас тоже стало меньше, хотя они с мамой при мне про это не говорят.

 

Папино агенство координирует работу космонавтов-исследователей. Одно время думали, что в космос автоматы посылать куда легче и выгоднее - незачем человеку сидеть три года взаперти, как в консервной банке. Ну да, на Марс сейчас быстрее летают, но есть ведь и луны юпитера, и астероидный пояс. Только человек, который странное что-то увидел, куда разумнее действует, чем автомат. Он сперва сморгнёт, головой повертит, потом кругом обойдёт, потрогает, если можно, пробу возьмёт - всё без команды. А снимки - они и есть снимки. На старых марсианских снимках, например, чего только не видели - от каналов до лица на Марсе. Папа, когда ещё объяснял мне всё, говорил, что глаза человеку нужны не для того, чтобы смотреть, а для того, чтобы понимать. И остальное тело тоже для того, чтобы понимать, оказывается, штука полезная.

 

Мама во время наших разговоров иногда ругаться начинала. Говорила, что на Земле и так жизнь вскачь несётся, а человечеству всё мало, в космос лезет. Психованные все, без таблеток уже не спят, не едят, многие женщины детей сами родить не могут, а воспитывать их без нянек разве что одной из десяти разрешат. Мол, они больше о карьере думают, даже с ребёнком рядом не расслабляются, не улыбаются, не играют.

Мама, кажется, до сих пор обижена, что детей ей разрешили завести только после того, как она Милли наняла. Хотя к самой Милли она давно уже привыкла. Мама боялась, наверное, что я к няньке привяжусь, а её любить не буду. А теперь говорит, что благодарна Милли, что без неё Лейлу бы родить не решилась. Лейла, конечно, надоедливая временами, особенно когда наряжается и начинает с Милли в принцессу играть. Девчонки, что с них возьмёшь. Но хорошо всё-таки, что она есть. Сестрёнка, наверное, актрисой станет - она кого угодно изобразить может.

 

Но для меня-то это несерьёзно, актёрство всякое. Вот космонавтом-исследователем быть - совсем другое дело. Автоматов в космосе много, но они рутинными делами занимаются - телескопы на орбите в нужном направлении ориентируют, контролируют лунный купол и всё такое. Да и то, ремонтировать автоматы посылают людей. Но ремонтник - не самая опасная работа. Космонавт-исследователь - опасная. По-настоящему.

На Земле человек представляет себе как-то, что его ждёт. Если поверхность перед тобой ровная, неподвижная, то можно ногу на неё поставить. Иногда и ошибка выходит - можно в застывшую грязь так влипнуть или в болото провалиться. Но в косморазведке-то вообще не поймёшь, что делать. Твердь перед тобой рассыпается; в двух метрах над грунтом горит что-то и как огонь струится; под ногами что-то жидкое, а жидкое это - тяжелее ртути или липкое, как суперклей. Перед каждым шагом думать надо, решать, прикидывать. Устают люди, ломаются. Через космос летели несколько лет, а спустя пару недель работать уже не могут. Это хорошо, если через пару недель, и если ломаются не сразу и не навсегда. Так, что за несколько суток можно в себя придти. Некоторые за час просто с ума сходят. Ну, не то, чтобы совсем, но в экспедиции от них уже толку никакого. Даже на корабле перед каждым движением руками всё ощупывают.

Отец говорит, это потому, что человек на Земле развился. Обезьяны нам двоюродные братья, остальные - подальше, но тоже родственники. А Милли рассказывает, что им почти так же плохо было, когда её предков в Америку переселяли. Еды знакомой нет, деревья вокруг неизвестные, хорошо, что люди зверей хищных отпугивали. Ничего, выжили.

 

А переселяли их тогда из-за строительства Стены. Новые источники энергии, автоматизированное производство. От разных недоразвитых стран, откуда либо рабочие необразованные, либо вообще террористы сюда приезжали, стало больше головной боли, чем пользы. Вот и возвели силовую стену через весь земной шар. Некоторые страны вообще на две части поделили - Россию, например. Так мама объясняла. Говорила ещё что-то про Авеля и Каина, но я не понял.

В общем, всё стало хорошо, только вот дети рождаться почти перестали. Без квалификации ты никто, мама говорит. А терять квалификацию, сидя с детьми, страшновато как-то. Если и рожали, то с воспитанием что-то наперекосяк шло, вроде медицина уже современная, а психически нездоровых всё больше. Раньше хоть эти, из недоразвитых, много детей рожали или в няньки нанимались. Тогда и вспомнили про экспериментальную колонию бонобо. Взяли какие-то гены от обычных шимпанзе и от человека, снизили агрессивность, интеллект раскрутили почти до человеческого. Ну, до интеллекта одиннадцатилетнего ребёнка. Между прочим, Лейле сейчас десять, а она совсем неглупая, когда не кривляется.

Нянек вывели очень быстро, всего за несколько поколений. Их даже говорить так и не научили. Устройство гортани, говорят, неподходящее. Речь-то им развили, но только не звуковую. Они сначала учат язык жестов. А потом, даже если они молча про что-то думают, остаются микродвижения. Специальный компьютер их улавливает, и переводит в речь. А так - ну, бонобо и бонобо, чуть покрупнее только. Волосатые такие, руки длинные, рост небольшой. Я маленький удивлялся, когда няня Лейлу носила. Сестрёнка ещё грудной росла быстро, а Милли тощая совсем. Потом узнал, что няньки все сильные. Милли меня даже по деревьям тайком учила лазить, правда, страховала каждый раз.

Когда я постарше стал, и начал что-то понимать, я Милли спросил, не обидно ли ей с чужим детьми возиться вместо своих. "Зато теперь наши дети почти не умирают", - она это сказала и так поглядела... Я понял, что когда дети умирают, им тоже так плохо, что сил нет терпеть. Она ещё волосы перебирать мне начала. Взрослые обычно просто гладят по голове, а это обезьянья привычка, их ругают за неё.

 

Это смешно, конечно, но я рядом с Милли первый раз понял, что буду исследователем. В шесть лет я про Архимеда прочитал, и попросил её разыграть со мной эту историю перед сестрёнкой. В конце концов, нам ведь нужен был какой-нибудь зритель. Папа говорит, что это было ужасно смешно, он даже за взятые вещи сердится не стал. Я - Архимед - был в простыне, а Милли - с кастрюлей на голове и большим кухонным ножом. Она римского солдата изображала.

Но когда я почувствовал, что я - Архимед, и должен понять что-то очень-очень важное, пока не подойдёт этот волосатый римлянин, который меня заколоть хочет, чуть слёзы не побежали, честное слово. Я с тех пор решил, что наука - самое замечательное занятие. В классе я теперь самый лучший, и по физике, и по математике - не потому, что их отборов боюсь и тестов, а просто нравится. Взрослые всё время пытаются отбирать, сортировать, выяснять, кто лучший. А мы их задания обычно вместе делаем. Так интереснее. Я уже многих в классе заразил - и задачками на сообразительность, и своей космонавтикой. Наверное тоже буду в каком-нибудь центре работать, как отец, даже если космонавт-исследователь из меня не получится. А наверное не получится - в игре я каждый раз через пару часов ломался. Ну, почти ломался, вытаскивали меня всегда вовремя.

 

Пожалуй, плохо, что я в неё играю. Даже не в том дело, что опасно, а нечестно как-то. Именно мне. У папы ведь из-за этой игры на работе неприятности...

"Безумная Ио" появилась, говорят, когда у агентства данные украли. Полные панорамные съёмки видов Ио и все записи с пьезодатчиков на скафандрах. Выпустила её какая-то тёмная фирма для ребят, которым космонавтами представить себя хотелось. И если у сломавшегося взрослого хоть какой-то порядок в голове оставался, то тут крыша напрочь ехала. Каждый месяц с десяток свихнувшихся, некоторые из окон прыгали. И так почти год. Продажу запретили, так оказалось, что есть места, где её бесплатно скачивают.

А отец раскопал совсем нехорошее. Данные-то, похоже, пропали не просто так. Кто-то решил, что у подростков психика гибче, там, где взрослый сломается, двадцать подростков с ума сойдут, а один адаптируется. То ли посмотреть хотели на то, как кто-то справится сможет, то ли найти тех, кого потом можно будет в исследователи отобрать. Только это ерунда, невозможно там рано или поздно не сломаться. Можно только закончить вовремя.

Папа всё расследования добивался, а теперь бросил это дело. Объяснили ему, что молчать надо. Опять же, свихнувшихся уже месяцев пять не прибавляется. Так что смысла нет шуметь.

 

...Минут двадцать уже прошло, а отец всё сидит и не говорит ничего. Наконец спрашивает тихо:

- Давно ты этим занимаешься?

Мне молчать бы надо, это ведь наша тайна, а я говорю:

- Только когда супервизоры появились, тогда это безопасно стало.

- Кто? - отец спрашивает.

 

Нянькам запрещают, конечно, жестами при детях говорить. Но они всё равно говорят, и жестовую азбуку мы все знаем. Даже совсем мелкие движения читаем. Поэтому мы куда лучше замечаем, как человек глядит, и как движется. Взрослым гораздо важнее, что говорят, всё ли правильно, всё ли как надо. Они на такие вещи внимания не обращают. Школьный психолог говорила, дело ещё в том, что нас чаще на руки брали, играли и всё такое.

Шлем и скафандр ведь не только иллюзию движения создают. Они ещё могут передавать информацию - как ты движешься, какое у тебя выражение лица. Картинку нарисовать довольно просто. А если способности есть - можно и прочитать по картинке, что кто-то вот-вот сломается. Тогда игру прерывают - не сразу, аккуратно так, чтобы афтершока не было. Вроде как тебя к кораблю назад позвали.

Вот такие добровольцы из особо талантливых по этой части народ и страхуют. Вышел на нужную страничку, веб-камеру подключил, сказал какую-нибудь ерунду, а сам жестами показываешь, что тебе супервизор нужен.

 

В общем, раскрутил меня отец. Как ни вертелся я, а про это ему пришлось рассказать.

"А что? - говорит он задумчиво так, - это ведь тоже решение проблемы. Я сейчас в агентство позвоню, можешь этим ребятам предложить с нами сотрудничать?"

- Запросто.

В агентстве, судя по тому разговору, который до меня доносился, все просто на уши встали. Так что я ребятам намекнул, что можно ставить свои условия. И мы эти условия тихонько обсудили. Жестами, понятное дело.

Мы ведь не особо корыстные. И про космос не хуже взрослых понимаем, что остановится его изучение - последняя отдушина у человечества исчезнет. Что-то, что делают не ради удобства или безопасности, а просто так. Потому что человек - это человек, и он до всего хочет дотянуться. Вдобавок сырьё там уникальное, технологии неземные - не сможем теперь без космоса.

Просто обезьяны меньше человека живут. И когда нянек создавали, им срок жизни не увеличили, даже уменьшили немного. Тем более, что семья, которая няньку наняла, должна её содержать до самой смерти. Неудобно, если она детей уже вырастила, а всё живёт и живёт.

Только вот я хочу, чтобы Милли и моих детей нянчила. Или хотя бы поглядела на них, если слишком старая для этого будет. И она этого хочет. Мы говорим с ней про такое, иногда. Взрослые почему-то считают, что дети про эти вещи не думают.

А она немолодая уже, лет через пять будет совсем старая. Их же учат довольно долго, почти как людей. Шимпанзе иначе стареют, чем люди, но всё равно видно. Волосы на голове и на руках поседели немного, лицо потемнело, тощая стала совсем... Нам запрещают говорить "шимпанзе", корректно "няньки". А что в этом обидного? Милли и сама так себя называет. Я - человек, она - обезьяна.

 

Сижу я у экрана, ребята условия обсуждают, и чувствую, как меня от возбуждения трясёт. Парни постарше, у которых клеточная биология уже началась, объясняют, что всё реально. Даже у взрослых теперь можно затормозить старение. Хотя бы ещё лет на пять. Всех, кто супервизором был, обсуждать вытащили. Были, конечно, другие предложения - от экскурсии на Луну до того, чтобы денег потребовать. Потом стали голосовать - за увеличение срока жизни для наёмных шимпанзе - восемьдесят пять процентов. Почти все, у кого няньки есть. Или просто все - у некоторых уже умерли...

Они подошли с двух сторон, обняли меня - и папа, и Милли. Мне хорошо так стало, я подумал, что скоро ещё мама с работы придёт. Чуть не разревелся, как дурак.

Ещё я подумал, что мы не такие, как взрослые. Ну, папа и мама не в счёт. Мы, наверное, вообще немного по-другому жить будем, когда вырастем...