-Обрыв и пропасть.-

Рассказ.

 

Лето 1924 года. Центральная Россия. В одном из зданий бывшего монастыря, а ныне одного из корпусов тюрьмы, в бывшей келье, а ныне камере, сидели двое. Один из них был Андрей Иванович Берёзов. Дворянин по происхождению, бывший ротмистр царской армии, а ныне приговорённой к высшей мере. Второй был опытным вором и арестантом по кличке Фенька.

Камера, в которой сидели Берёзов и Фенька, располагалась на первом этаже здания, осевшего со временем, которое почти поровняло окна первого этажа с землёй. Стены были достаточно толстыми; с наружи и изнутри были побелены. В камере было четыре окошка, высоких, но узеньких; они выходили во двор тюрьмы, на котором стояла колокольня. Берёзов смотрел во двор через эти маленькие оконца. Решётки, что были на них, не мешали слышать то, что происходило во дворике. Был жаркий вечер, поэтому окна камеры были открыты.

На небе начали появляться тучи. Множество раз пытался Берёзов увидеть солнце, смотря на волю через эти маленькие оконца камеры, но ему всё не удавалось это сделать; оно было закрыто для него. Эти стены, маленькие окна не давали ему доступа к лучам света, впрочем, они окончательно убивали последние надежды на спасение. Он не спасся в 20-ом, во время эвакуации из Крыма. Ещё тогда, уставший от всего, он смирился с тем, что происходило в его жизни. Ранее он был твёрд в убеждении: монархия спасёт Россию, но, тогда в 20-ом, его мировоззрение, его взгляды на жизнь стали меняться. Он скитался по России, но до тех пор, пока не попался в лапы красноармейцев, которые отвели его в ЧК. Затем его отправили сюда для того, чтобы лишить жизни, хотя таких как он, там в ЧК сразу же отводили во внутренний дворик, или вывозили в какое-нибудь малолюдное место, но… что-то его уберегало, давало ещё немного времени, давало последний шанс... Впрочем, это не имеет значения, ведь он был обречён.

Во дворе тюрьмы, в шеренгу, были выстроены заключённые-подростки. Начальник тюрьмы держась руками то за ремень, то за кобуру, высокомерно глядя на них, похаживал вдоль живого частокола. Наконец он обратился к ним:

- Кто хочет условно-досрочно освободиться? – спросил он, и не дожидаясь ответа, продолжил – вам будут выданы инструменты и всё необходимое для того, чтобы побелить стены внутри храма... ну, кто хочет послужить трудовому народу?

- Служи сам… свинья красная – раздался голос среди шеренги.

- Кто сказал? – негодующе, пуская слюну от бешенства, краснея крикнул начальник тюрьмы.

- Ну я – ответил всё тот же неизвестный голос из шеренги.

В ответ на это, начальник тюрьмы высунул из кобуры «наган» и произвёл выстрел. Этот дерзкий и молодой некто упал; в судорогах он пытался что-то сказать, но был добит вторым выстрелом.

- Ну.., кто хочет быть на его месте? Кто не хочет так же как он, а хочет выполнить волю трудового народа, в борьбе с э-э-э… с пережитками, шаг вперёд – равнодушно сказал он. Надо сказать, что он был ярым большевиком; верил в их утопичные идеи, и был готов как верный сторожевой пёс служить им, служить глупой и бесчеловечной утопии, ведь это стало его верой; он взял за правило слова: «революция в перчатках не делается», и чётко следовал ему. Из своего «нагана» он многих лишал жизни, будь это петроградский учитель, осмелившийся поправить его «речь», будь это трудолюбивый и честный тамбовский мужик. Одним словом он был оболваненным и жестоким дураком, творившим всякие бесчинства во имя идеи.

Уголовники-подростки, все как один, сделали шаг вперёд; они получили инструмент, и пошли выполнять волю начальника тюрьмы, выполняющего волю ВКП(б), которое строило новую веру, разрушая старую.

Берёзов увидел, как чья-то омерзительная и небритая рожа, улыбалась с высоты колокольни. Начальник тюрьмы сделал жест, после чего тот другой скрылся из виду. Через несколько минут группа красноармейцев, среди которых был и тот ( что с небритой рожей ), начала сбрасывать колокола.

Колокола падали и разбивались о брусчатку. Берёзов с замиранием сердца смотрел на это; у него катились слёзы. Вдруг раздался голос:

- Эй, товарищ барин, не угостишь табачком? – спросил Фенька.

- Нет, нету.

- Э-э-э… мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем! – угрожающе сказал Фенька.

Тут открылась дверь. Александр Петрович Степной спотыкаясь об порог, вошёл, а точнее сказать влетел в камеру. Подгоняющий его в спину красноармеец, вешая себе винтовку на плечё, ухмыляясь над упавшим Степным, сказал:

- Ну вот кадет, устраивайся.., чувствуй себя как дома господин!

Дверь захлопнулась.

 

. . .

 

Степной встал и отряхнулся. На нём был порванный пиджак, брюки; белая с оторванными пуговицами рубашка была запачкана кровью. На его азиатских скулах проступали свежие синяки. Он, стесняясь своего внешнего вида ( хотя на Андрее Ивановиче была грязная шинель, да и сам Берёзов был недавно избит одним из красноармейцев ), прошёл к свободным нарам. Через несколько минут молчания, он представился:

- Александр Петрович Степной. Депутат первой государственной думы, конституционный демократ.

- Князь Андрей Иванович Берёзов. Ротмистр. – сказал Берёзов, протягивая руку..

- Фенька – не протягивая руки сказал уголовник.

- Вас приговорили к расстрелу? – спросил Степной.

- Да, я служил в штабе полка, в армии Врангеля, к тому же я дворянин. Завтра на рассвете меня поведут – ответил Берёзов.

- Меня тоже – сказал садясь на нары Степной – я жертва этих утопистов, которые уничтожают всех инакомыслящих. Я презираю их идеи, я желаю, чтоб в России воцарила демократия, чтоб Россия развивалась как любая другая, цивилизованная европейская страна. Большевики же развалят Россию.., свалят в пропасть. Они строят бездарное государство, рушат экономику, и всё это называют коммунизмом. А как они относятся к людям, имеется в виду к мыслящим, к интеллигенции? А как они относятся к чужому мнению… Они хотят осчастливить народ, и занимаются только этим. Ну правильно, по-настоящему мыслящие мешают им… о.., как это ужасно… Я ведь не уголовник… почему я должен умирать… - с досадой, утирая редкие слёзы, еле катящие по его щеке, сказал Степной – такие как мы опасны для этого государства…

- Хм, конечно это горестно; обидно умирать в таком возрасте как мы с вами, в расцвете сил… Но.., вот вы говорите так, что мне кажется, будто вы эгоист, или думающий о небольшом количестве людей… и не думающий о народе… но знаете… народ ведь тоже пострадает… это только на плакатах они пишут «земля крестьянам, фабрики рабочим», а на самом-то деле, вы знаете, что они крайне жестоки с теми же крестьянами. О них вы подумали? – чуть повышая свой хриплый голос сказал Берёзов.

- Да, чтож, русский мужик всё стерпит, в конце-то концов это их дело, а не наше и не моё – ответил Степной.

- Чтож это по-вашему – уже крича говорил Берёзов – мужики не люди? Да вы.., вы бездушевны. Да вы хоть знаете, что пережили простые мужики? Впрочем, не мне вас учить истории. Но вы хоть знаете, что переживает простой народ, как его мучают коммунисты, объявляя себя якобы народными заступниками? Вы хоть что-нибудь слышали о продразвёрстке?

- Немного.

- Ну так вот, пока вы скрывались от красных.., спасаясь от них, прячась за нашими спинами, за спинами нас, офицеров, отступая с нашей армией, красные объявили политику продразверстки, которая лишила крестьян еды, в замен не давая ничего… Это вызывало голод… народ гибнул. А вы знаете, как в Тамбовской губернии крестьяне подняли восстание? В 21-ом я стал свидетелем этих событий, видел, как красный командир Тухачевский с применением отравляющих газов подавлял восстание. Я видел как брали в заложники… расстреливали. На самом-то деле народ, крестьянство для большевиков – это что-то вроде коровы, которую можно доить когда захочется, и не кормить если не хочется…

- Знаете, подумали бы вы о своей судьбе – сказал Степной, но его прервал Берёзов.

- Что значит о моей судьбе? Со мной всё ясно, всё предопределено. Я ещё с 20-го года, с тех пор, как мне не удалось эвакуироваться в Крыму… смирился.., смирился с тем, что со мной будет, со своей судьбой если хотите. Но… но не могу я смириться с фактом существования этих лицемерных подонков-большевиков.

 

. . .

 

Прошло время, наступила ночь. Шёл дождь. Фенька спал. Степной лёжа на нарах вспоминал эпизоды из своей жизни, но выходя из дремучего леса своих сентиментальных мыслей, вспоминал, что вскоре его поведут за обрыв и расстреляют; его мучила эта мысль, он не хотел умирать, понимая всю трагичность этой ситуации он мучительно искал выхода. Смириться с мыслью о том, что вскоре, какой-то красноармеец убьёт его, он никак не мог. Был он атеистом, поэтому он не мог найти выхода, утешения. Берёзов курил у окна ( те папиросы, что он попросил у Степного ); вскоре он прервал тишину:

- Вот, Александр Петрович, вы говорите демократия.., но знаете, по большому счёту это сказка.., абсолютная демократия невозможна в реальной жизни. Приблизиться к этой мечте можно, но… России, я так считаю, необходима особая форма политической системы, за основу можно взять что-то из демократии… - сказал Берёзов, и тут его перебил Степной

- Да вы никак славянофил?

- Я, возможно.., пожалуй в той или иной степени да. Знаете, не будем спорить о политике, тем более в такой момент.., более того, давайте-ка поговорим о другом…

- О чём?

- О чём-нибудь более важном…

 

. . .

 

- Это о чём же? – поинтересовался Степной – Что может быть важнее политики?

- Э-э-э… Знаете, ну раз мы заговорили о России, то я вам скажу, что гораздо важнее теорий о политических системах для России сейчас – это… нё судьба… Ну то есть, сейчас Россия на ином этапе развития, что до 1917-го. Знаете, я считаю, что Россия в феврале 17-го могла начать процветать, но имеющие власть и популярность большевики… Октябрь 17-го года порушил все надежды на процветание. Знаете, Александр Петрович, политика важна… но… Впрочем главное, что сейчас она катится с обрыва. Тогда, в октябре 17-го она была на краю обрыва, а сейчас летит в пропасть. Обрыв и пропасть… вот что уже пережила Россия. Я люблю свою страну, не мыслю своё существование без неё, наверно поэтому я не сел на корабль тогда в Крыму, понимая, что возможно мне не суждено побывать боле на Родине, если бы я сел тогда на корабль… Я верю, выберемся из пропасти… Но то, что сейчас происходит… А знаете, как горестно когда видишь, как сбрасывают колокола, кресты…

- Возможно…

- Э-э-э, вы не понимаете души России, хотя вы, Степной, вроде родились здесь.

- Да, это так – поворачиваясь к стене, как бы уходя от разговора с Берёзовым – пожалуй, я не патриот, пожалуй, мне несвойственно это нравственное качество – зевая, проговорил Степной.

- Ну что же с вами говорить о Православной Вере! Но скажу вам, что наши корни, наша культура, всё это немыслимо без Православия. Эти большевики есть бездарные и жестокие социальные экспериментаторы. Да, чтож, они рушат Православие, крушат большую часть культуры. Рушат, секут топором корни… А дерево без корней немыслимо. Они надеются разрушить Веру и построить что-то новое, что заменит Православие, я имею в виду мечты о «мировом пожаре», о коммунизме. Знаете, возможно они заменят Православную Веру на новую, но сделать они это смогут только через насилие, а как показывает история… То, что навязывают силой рушится через какое-то время. Тем более, если говорить для вас понятнее.., т.е по научному, то я скажу, что социализм не выдержит и лопнет. Но это неглавное; может им удастся оболванить народ.., не знаю.., жаль не увижу, а может и к лучшему… Однако, расстреляют нас с вами на рассвете. Мы с вами живём тогда, когда Россия в пропасти, она свалилась уже… с обрыва; подобно ней, мы завтра свалимся с обрыва – сказал Берёзов.

 

. . .

 

Настал рассвет. Громко открылась дверь. В камеру вошёл красноармеец. Степной и Берёзов не спали. Фенька, только что проснувшись, зевая сказал:

- А, пришли за вами… ну прощайте.

Красноармеец, стоявший в дверном проёме, поправляя винтовку на плече, сказал:

- Эй офицерьё, и ты кадет, на выход.

Степной и Берёзов пошли к выходу. В коридоре их ждал второй. Они и были конвоирами Степного и Берёзового.

«Велика Россия, да вот только не стоит и ломанного гроша моя жизнь – думал про себя Берёзов - Да , пожалуй, на протяжении всей истории, тем более сейчас ничего не стояла жизнь простого человека. Россия обречена на мучения; русский народ обречён на мучения, неужели так будет всегда? Неужели Россия, великая и убогая, богатая и нищая… неужели.., хотя да, пожалуй так и останется. Но, может имеет право русский народ на мечту о том, что будет когда-нибудь он счастлив.., да… пожалуй… будет!.. Но, ой как нескоро… Я этого не увижу. Россия падает, да куда уж там, упала… на дно.., свалилась в пропасть… Пожалуй, это понимает этот утопист-демократ Степной, но а я просто верю.., верю, что станет… когда-нибудь. А я, чтож до меня… я не боялся смерти когда вёл свой эскадрон в атаку на австрийцев там, в Карпатах.., я выполнял свой воинский долг перед Россией. А потом, когда был там, у Врангеля; бил своих же, пусть и красных, пусть и большевиков, которые топят Россию, но всё-таки соотечественников.., у них своя правда.., а я их… пусть и в штабе! Перед кем я выполнял этот «воинский долг»! Брат на брата… Чтоб мне провалиться… Эх видимо я родился для того, чтобы понять.., видимо расстрел – это плата за то, что я понял сущность… а понял ли! Да, пожалуй! Я счастлив, мои мучения закончены; я более не подниму руку на соотечественников, пусть даже и красного! Я счастлив, я больше не буду терпеть большевиков! Я счастлив… я понял.., пусть только в эту, последнюю в моей земной жизни ночь… сущность судьбы России, и того времени, в котором она сейчас! Пусть даже, всё это ложь, пусть я всё это выдумал, но я в это верю, верю, что когда-нибудь будет лучше. Но я несчастлив, что вижу крушение.., разруху.., что я застал Россию, когда она катится в пропасть, да уже скатилась!.. Но во всяком случи, мне не так тяжело помирать.., как кому-нибудь на моём месте, или как Степному… Эх!

 

. . .

 

Берёзова и Степного вывели из здания; их провели по монастырской площади, на которой лежали разбитые колокола. Наступали их последние минуты жизни. У горизонта виднелась тонкая алая полоса, растёкшаяся вдоль горизонта, порождаемая солнцем, которое по-прежнему, как всегда, пленяло красотой тусклого света. Пройдёт время, и эта алая полоса над горизонтом исчезнет, её сменит тёмно-синяя, которая потом растечётся, посветлеет, подобно тому, как растекается акварель по листу бумаги, и небо станет светло-голубым и появятся облака, а солнце будет высоко; солнце будет сиять.., но.., пока есть только алая заря. Солнце низко, алая заря рядом с ним; тогда в 24-ом Россия и есть солнце при алой заре, которая душит, сковывает солнце…

 

. . .

 

Берёзова и Степного провели через лес, вывели к большой поляне, на которой и был тот обрыв, а под ним река, вода в которой кажется чёрной, и от того она схожа с пропастью, тем более, что обрыв крут и высок. Их подвели к обрыву. Раздался голос:

- Отделение… по врагам трудового народа огонь! – голос был безмятежен, для человека, командовавшим расстрелом, эта фраза была привычна. И вот раздались выстрелы, положившие конец жизненному пути Берёзового и Степного, двух абсолютно разных людей. Они свалились в пропасть, и поверженные пулями, умирали на дне пропасти, там, на берегу реки. Командовавший расстрелом подошёл к обрыву; он увидел силуэты поверженных, и выстрелил из «нагана», сжалившись над ними, решив не обрекать их на мучения.