Что хочет автор. Литературные конкурсы

Посол США в России Уэйн Хантер с супругой Камиллой давали дипломатический приём в честь предстоящего Дня независимости Соединённых Штатов Америки. До наступления праздничной даты ещё оставалось более двух недель, но повод для преждевременного проведения мероприятия был придуман – скорый отъезд помощника президента по вопросам национальной безопасности Джона Маккоя.

Изюминку данному вечеру придавало то, что в нём помимо Маккоя принимала участие американская знаменитость – негритянская певица Кэти Рассел, в порядке увертюры уже успевшая «вживую» исполнить гимн своей страны. Делегацию России на данном рауте представляли председатель Совбеза Николай Андреевич Коданский, заместитель министра иностранных дел Подкозырников и посол России в Штатах Полонский. В настоящее время перечисленные лица и, кроме того, жена американского посла образовали отдельную группку, дружески беседующую на светские темы.

Приём был в самом разгаре. Хозяева и гости были навеселе. Прилично навеселе. Исключение составляли обслуживающий персонал, служба охраны, посол России в США худосочный старик Полонский, страдавший желудком, и…Александер Дик. Он не принимал непосредственного участия в общем веселье. Точнее, вообще не принимал. В том числе – ни капли спиртного. Он сидел в секретной комнате, откуда вёл наблюдение посредством скрытой камеры за интересующим его «объектом». К таковому принадлежал Коданский. И внимание к нему со стороны Дика было не констатирующим, не праздным, а направляющим.

Да-да, именно так. К сегодняшнему вечеру спецслужбы США провели капитальную конспиративную «артподготовку» в отношении Коданского, об истинной подоплёке которой тот и не подозревал.

Штаты, стремясь посеять раскол в правящей партии России, а через неё и вообще в стране, нащупывали деструктивное звено в руководящих структурах. Первым подступом к цели явилась, казалось бы, совершенно несущественная деталь. Агентура донесла Дику, что Николай Андреевич, обычно гулявший на лоне природы с болонкой, внезапно завёл здоровенного бульдога. Кому ж, как не профессиональному психологу было знать, что это верный признак неудовлетворённых властных амбиций. Коданский, некогда отиравшийся в качестве «вертухая» (надзирателя) в колонии для трансвеститов, внезапно «попал в струю» и последнее десятилетие неуклонно поднимался по карьерной лестнице. А аппетит, как известно, приходит во время еды.

Заняв пост председателя Совбеза, Коданский уже через год не преминул издать большим тиражом опус, претенциозно озаглавив его «Железная безопасность». С точки зрения мировоззренческих, словесных и прочих достоинств - так себе книжонка. Однако профессионал Дик прочёл её с громадным интересом и в очередной раз убедился, что оптимальный литературный жанр для бывшего политика – мемуары, а для здравствующего политика – молчание. И проблема совсем не в том, что вольно или невольно кого-то обидишь, наживёшь врагов, а в том, что автор «раскрывается» подобно боксёру, от усталости низко опускающего руки. И немедленно начинают зиять бреши, сквозь которые можно нанести разящий удар. Так и Николай Андреевич, обильно цитируя Черчилля и Железного Феликса – Дзержинского, для Дика недвусмысленно обнажил свой «комплекс Наполеона».

Дик не мог не дать оценку и тому факту, что в околокремлёвских кругах Коданского (кто иронично, а кто с завистью) обзывали Конём Дамским. Бывший надзиратель, имевший от природы крупное телосложение со столь же мощными причиндалами, и впрямь напоминал жеребца - племенного жеребца, действительно пользующегося успехом у слабого пола. А данный фактор спецслужбами не игнорировался в любую эпоху.

Дальнейшая аналитическая работа над личностью Николая Андреевича показала, что между ним и главой правительства России Зарукиным Геннадием Петровичем существуют разногласия тактического порядка. Если Зарукин занимал умеренные политические позиции и строго ориентировался на соблюдение ортодоксальной буржуазной законности, то Коданский принадлежал к праворадикальному крылу правящей партии, отстаивающей интересы крупного капитала и жёсткие методы борьбы с оппозицией. А тактические разногласия, при умелом использовании «конно-человеческого фактора», было посильным довести до ранга стратегических противоречий.

Стало быть, «тройка, семёрка, туз» были заготовлены. И перечисленные козыри не без успеха разыграли Дик с Маккоем. Для того у них были припасены хитроумные заготовки.

Практическая разработка Коданского началась с захвата на Ближнем Востоке российских дипломатов псевдомусульманской группировкой экстремистского толка, нелегально финансируемой ЦРУ. На этом и погорел бывший председатель КГБ генерал армии Пырванов, который предпринял силовую акцию, высадив десант на территории суверенного государства – эдакий российский фарс на американскую «Бурю в пустыне». Вылазка оказалась авантюрой: террористы одного дипломата убили, скрывшись с остальными заложниками. Погибло и несколько десантников. Вспыхнул международный скандал, который неожиданно легко удалось погасить Коданскому. Он же дипломатическим путём добился освобождения оставшихся в живых работников диппредставительства.

С аналогичной «талантливостью» он «снял острые углы» по инцидентам второстепенного порядка между Россией, США и Евросоюзом, упрочив свой имидж миротворца.

И всякий раз Запад хвалебно преподносил его персону, вбрасывая пропагандистский продукт через отдельные так называемые неправительственные общественные организации, функционирующие в России. К ним умело подключались западные теле- и радиоголоса, а также и прозападно настроенный четвёртый телеканал Рокецкого, ведущий трансляции на всю страну. Их слаженный хор как по нотам разыграл ставку на Коданского. И наоборот, подлинные и мнимые промахи премьер-министра Зарукина этой же камарильей раздувались до глобальных масштабов.

Постепенно «скунсы» настолько укрепили веру недавнего «вертухая» в избранность и харизматичность, что тот осмелился объявить о выступлении в грядущие осенние выборы отдельным фронтом. Раскол в правящей коалиции стал фактом. Бесспорно, подлинной питательной почвой к тому стал спад в экономике и утрата популярности правительства в народе, но и без внешнего фактора и «пятой колонны» тоже не обошлось.

Готовясь к сегодняшнему великосветскому приёму, американцы не упустили из виду и голую физиологию «Жеребца» (под таким псевдонимом председатель совета безопасности фигурировал в анналах ЦРУ). Они подкрепили животные порывы Коданского и его симпатию к Кэти Рассел тем, что певичка подарила ему электронную запись своих песен. Всё бы ничего – искусство свято, да вот только вокал негритянки функционировал в режиме, обработанном резонатором Листратова. Да-да, тем самым техническим устройством, что Листратов продал ЦРУ, а «скунсы» его усовершенствовали и адаптировали под шпионские запросы.

И сейчас, не полагаясь ни на кого, тёртый калач Дик лично управлял полиграфом verus и резонатором. Поэтапно он удостоверялся в том, что Конь Дамский попал «в стойло», клюнув на Кэти Рассел, подставленную ему. И ненасытная предстательная железа «правительственного аргамака», склонного к плотненьким «шоколадным девочкам», пульсировала всё интенсивнее.

К полуночи гости разошлись. В малой гостиной посольства из приглашённых остались лишь Коданский и худосочный старик Полонский. В принципе события развивались по сценарию. Угодник и обожатель женщин выслушал в исполнении американской поп-звезды романс на ломаном русском языке, запив его изрядным количеством виски. Затем он отпустил массу комплиментов сомнительного свойства в адрес Кэти и всячески стал стремиться «к интиму» с ней где угодно и при ком угодно. Дик с резонатором в засаде и Маккой с Камиллой Хантер в гостиной всемерно тому способствовали. Они если и составляли общую компанию, то лишь затем, чтобы изолировать Коданского и Кэти от Полонского.

За последние полчаса Конь Дамский успел трижды станцевать с Рассел, запустить дюжину сальных взглядов ей под подол и пару раз облапить её на диване в углу гостиной, чему певичка явно потакала. Словом, он вполне дозрел до того, что утащить её «в номера». Дозреванию способствовало и то, что Жеребец неделю пребывал «на голодном пайке», только-только завершив визит в Китай. Вернувшись же в Москву, он не смог связаться с Дианой Лонской – единственной, кто способен был сполна разрядить его мужской механизм. Специальный телефон связи с ней упорно молчал.

Увы, реализации домогательств Коданского к Кэти злостно мешал русский посол. Желудочник Полонский портил «всю обедню» Маккою и Дику. Худосочный старик за весь вечер не пригубил фужера, не бросил чувственного взгляда на танцующих красавиц, не обожрался деликатесами и не упился виски или кока-колой. Он и в туалет хотя бы на минуту не отлучился. Его и дрёма не брала. Противный язвенник уже раз пятнадцать звал Коданского откланяться. Дряхлый гастритник, видимо строго проинструктированный «гэбистами», неусыпно бдел за ветреным членом правительства. За вечер он не отлучился от Николая Андреевича далее, чем на дюжину шагов.

Мало того, старикашке и резонатор был нипочём! Ведь действие прибора основывалось на аутентичной мультипликации переживаемых эмоций, а Полонский был бесчувственнее египетской мумии. Единственное, что его отличало от трупа, так это то, что он периодически бубнил: «Николай Андреевич, пора и честь знать. Нас ждут». Судя по замогильному голосу зануды, его могли ждать только на кладбище. Дик, сидя в засаде, от злобы на сухостойного посла пару раз умудрился укусить свой правый локоть, и уже был близок к тому, чтобы через голову почесать левое ухо левой же рукой. Он уже смирился с тем, что ничто не способно было унылого Полонского вывести из состояния летаргического отупения. И вдруг…

И вдруг...И вдруг воплощение Кощея Бессмертного чихнуло!...Ах, как воспрянул Александер! Он усердно принялся резонатором вызывать в полудохлом существе реакцию подкрепления. И вызвал-таки. Ох, до чего же рассморкался чрезвычайный и полномочный посол!…И посол, и посол, и посол, покуда его «не отбуксировали» в туалетную комнату, где он выдувал ноздрями впечатляющие фистулы в течение театрального акта. Вот ведь, сколько отыскалось «связанной» энергии в сухопаром теле! Нет, недаром в России говорят, что сухое полено жарче горит.

Пока Полонский чихал, свершилось много событий. Конь Дамский утащил негритянку в будуарчик с удобной тахтой. На тахте Кэти наглядно доказала ему, что белые трусики на её шоколадных ягодицах смотрятся не менее «потрясно», чем на смуглой попке Диане Лонской. В ответ гусар-политик по пьяной лавочке сболтнул ей и про то, как Зарукин с Лонским через бывшего шефа КГБ Пырванова пытались избавиться от Рокецкого с Павловым, и про то, что с новой монопольной бомбой «русские возьмут за самое то и тряхнут саму матушку-вселенную».

Своеобразный бартерный обмен продолжился. Наличие белоснежных трусиков на Кэти не давали Жеребцу проверить достоверность слухов, что негритянки бреют волосы в промежности по новой моде. И Коданский принялся уламывать её «показать юг», в то время как Рассел интересовалась уголком русского севера с секретным объектом Ост. Обе стороны не слишком ломались, и спустя пару минут певичка вызнала у «Николя» координаты объекта Ост на Новой Земле, а Николай Андреевич «увидел Майами».

«Увидеть Майами», вовсе не обязательно означает «побывать там». А очень хотелось! И Николя, напряжённый, как трансформатор, преобразующий двести двадцать вольт в добрую тысячу, судорожно пытался пристроить свой «выпрямитель». На это Кэти хихикала и говорила, но уже на чистом английском, мол, она не против, но боится, что в ней «рванёт также, как на Новой Земле, и…живого места не останется». И пока Коданский на ломаном английском не открылся ей в том, что русские отнюдь не камикадзе, ибо суммарная мощность пробного монопольного реактора на объекте Ост сравнима по силе всего-то с пятью Хиросимами, певичка с типично американским патриотизмом не уступала ни пяди «крайней плоти Майами».

Лишь выведав порученное ей, Кэти не без удовольствия впустила «вероятного противника» в «пекло Майами». И «рашен супермэн», получая своё, с необузданностью самца погрузился в «самое то», и уже по-русски в лошадиных конвульсиях зарычал нечто типа того, что сейчас разнесёт «нах-хрен негритянскую лавочку вдребезги!». А Рассел в оргазме вторила ему по-английски: «О да! Да! Да, мой Жеребец!» А Дик и Маккой, отходя «от напряга», крыли на новосаксонском жаргоне и древнеирландском сленге издержки шпионской доли. А «трухлявый пень» Полонский, избавленный от воздействия резонатора, на четвереньках выполз из туалета во вдрызг зачиханном смокинге, и внезапно вспомнил двадцатилетней давности свадьбу своего младшего отпрыска, когда его последний раз так же «вывернуло наизнанку».

Таким вот образом завершался дипломатический приём по случаю Дня независимости Соединённых Штатов Америки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В виду того, что Заковыкин отказался давать какие-либо показания Гэ-Гэ, следователь доставил юношу в специальный изолятор временного содержания. Там он оформил его задержание на основании закона о борьбе с терроризмом. Первоначально действия сотрудника комитета вызвали у Тихона язвительную усмешку: столь бестолково и безосновательно мог поступать только зарвавшийся спятивший самодур. Да и сам Затыкин, внешне пытавшийся держать марку самоуверенности, формуляр протокола задержания в кабинете для допросов заполнял вздрагивающей рукой и с бледной физиономией: хватился, что перегнул палку, да отступить гонор не позволял.

- Прочтите и распишитесь в том, что ознакомились, - по плоскости стола подвинул он бланк протокола студенту.

- Пф-ф, - фыркнул тот, отодвигая бумагу обратно.

- Да ты не пфыкай, не пфыкай, - незаметно для себя вновь перешёл в обращении на «ты» Гэ-Гэ. - Пфыканьем не отделаешься. Я проведу обыск у тебя в общежитии и найду записку. Да и твой приход в следственный комитет в журнале зарегистрирован. У меня всё схвачено…, - набивал он себе цену.

- Равно как схвачено и то, что ты меня тогда отфутболил, укрыв преступление, - непочтительно перебил фанфарона Тихон. - До твоего начальства я, будь спок, доведу то, как ты разводишь бюрократию, - не без ехидства огорошил карьериста подследственный. – Заодно расскажу и то, как ты мне трепанул про Лонскую. Мне-то ведь и невдомёк было, что у той самой Дианы фамилия Лонская. Спасибо вам, Геннадий Геннадьевич! – и он, привстав с табуретки, прикрученной к полу болтами, издевательски обозначил поклон болтуну в пояс.

- Ах ты!...Ах ты…, - зашёлся в приступе ненависти тот.

- …шкура барабанная! – подсказал оппоненту пермяк любимое дедушкино ругательство.

- …продажная шкура! – подобрал собственный эпитет Гэ-гэ. – Да мы дело расследуем за измену родине! Да я тебя…

Ан Заковыкин не без аффектации отвернулся от оплошавшего чиновника, крутанувшись на табуретке. И за проявленную принципиальность продолжил отбывать срок – десять суток – тот максимум, что мог позволить себе чинодрал Затыкин.

Но позднее давать показания Тихону всё же пришлось. Зато не противному Гэ-Гэ. На Лубянке «ключик» к нему подобрал полковник КГБ Топтыжный.

По факту без вести пропавших Георгия Листратова и Милены Кораблёвой было возбуждено уголовное дело, которое расследовала специально созданная оперативно-следственная бригада. Ядро бригады составляли Топтыжный, его заместитель – майор госбезопасности Говоров, старший следователь по особо важным делам Следственного комитета России Берендеев и следователь Затыкин. На сотрудников прокуратуры оформили временный допуск к «гэбэшным тайнам», снабжённых грифом «совершенно секретно».

Понятно, что сам факт криминальной пропажи людей в чистом виде относился к предмету ведения Следственного комитета России, если бы речь не шла об агенте Глюке и о том, что с ним связано. В этой ситуации возможность возбуждения дела по общеуголовной статье дарила преимущества в части неограниченного легального проведения следственных мероприятий: наложения арестов на почтово-телеграфную корреспонденцию, прослушивания всех видов телефонов и иных электронных аппаратов, проверке банковских счетов, производства обысков, задержаний, арестов, и так далее. То есть, уголовное дело служило хорошим процессуальным прикрытием для параллельной работы по статье, подследственной органам госбезопасности.

Исследование распечатки телефонных переговоров Глюка за минувший месяц позволило приоткрыть «двойное дно» агента: всплыла его связь с Бобом Сноу и контакты со швейцарскими банками. В результате сомнений в шпионаже у КГБ оставалось всё меньше.

Координация усилий двух ведомств обусловила и то, что в поле зрения Топтыжного попал Заковыкин, ибо даже косвенный интерес к персоне «закрытого физика» Кораблёва Дмитрия Алексеевича резко повышал потенциал утечки гостайны. А тут ничем не примечательный студент рвался в квартиру учёного.

Досконально вникнув в суть конфликта между Заковыкиным и Затыкинам, «матёрый волк сыска» предпочёл беседовать с Тихоном наедине. Оставшись тет-а-тет, Иван Сергеевич перво-наперво подчеркнул, что при всех перехлёстах поведения студента, оснований для его задержания не имелось. Ни юридических, ни фактических. И принёс ему извинения.

Разговор полковник построил уважительно, на взаимном доверии сторон. Напрямую он, безусловно, не сообщил, что расследуемое дело связано с гостайной, но намекнуть намекнул. И попросил пермяка как сознательного гражданина России просто помочь им. Через четверть часа отходчивый паренёк простил органам прегрешения Гэ-Гэ. Тем паче, что и себя Тихон тоже не причислял к абсолютно правым.

Заковыкин начистоту рассказал и о своих похождениях, и о том, где спрятал записку, и про «Калачёвскую, сорок», куда его предлагал затащить «Сирано де Бержерак». В данных откровениях Топтыжного особо заинтересовало упоминание в записке Милены про отон.

Запротоколировав показания Тихона, полковник поехал с ним в студенческое общежитие, где записка Кораблёвой была изъята из тайника.

Параллельно майор Говоров исполнял поручения Топтыжного об отработке «Сирано де Бержерака» с «Ирокезом», а равно об обыске на Калачёвской, сорок. Впрочем, засаду уголовников на Вернадского, дом двадцать два, корпус «Б» чекистам накрыть не удалось – её там просто не оказалось. Зато захват и обыск в бандитском притоне принёс улов: в сейфе, вскрытом умельцами спецслужбы, была обнаружена записная книжка покойного американца Сноу. Отныне связь Листратова со скунсами можно было считать достоверно установленной.

День спустя Топтыжный отпускал Заковыкина с Лубянки. Напоследок он отобрал у студента подписку о неразглашении данных следствия и об отказе от незаконной детективной деятельности.

- На крайний случай, уж если замуж станет невтерпёж, - не без юмора прозорливо подсказал Иван Сергеевич юноше, - звони мне. Я худого не посоветую. Запомнишь номер моего сотового?

- Давайте, - охотно откликнулся паренёк.

- Чур, без обозначения, кому он принадлежит, и без передачи другим, - предупредил его полковник.

- Конечно, конечно, - искренне заверил офицера пермяк, «набивая» нужный набор цифр на кору своего головного мозга.

Выводя Заковыкина с внутреннего дворика чекистской цитадели к КПП, Иван Сергеевич ещё раз настоятельно и почти по-отечески попросил студента держаться подальше от мутной истории, связанной с Листратовым и бандитом Пакостиным.

- Благо, Тихон, что ты напоролся на нас, - наставлял его полковник. – Учти, ты вторгался в такие сферы, где жизнь человека – копейка. Уловил?

- Уловил. Хорошо-хорошо, Иван Сергеевич, - легкомысленно заверил его юноша, - я больше не буду…

Впрочем, почему легкомысленно? В тот момент, вырываясь из мрачных каменных застенков на солнечные июньские просторы, он и в самом деле так полагал.

Выйдя на каменное крыльцо КГБ, Заковыкин глубоко вдохнул свежий воздух и ощутил тихую радость успокоения. Ещё бы! Если прежде, пользуясь молодёжным «стёбом», Тихона «колбасило» от тревоги за Милену, то ныне он убедился, что поисками её всерьёз занялись такие всемогущие организации, как Комитет госбезопасности и Следственный комитет. Уж они-то сделают то, что надо.

Студент сделал вторичный вдох и…остолбенел! К крыльцу приближался пожилой мужчина, похожий на Станиславского. Тот самый старик, изображение которого он видел на голографическом панно в квартире Кораблёвых.

Двойник Станиславского прошёл мимо студента, поднялся по ступеням и вошёл в здание. Скажите, ну какое дело Заковыкину было до двойника, когда он дал подписку Топтыжному? Именно так Тихон и думал, пока двигался по тротуару к «Детскому миру». Увы, дойдя до универмага, он остановился, так как понял, что не может уйти просто так, не спросив у дедушки про Милену. Ну не может и всё!

Наверное, Заковыкин в самом деле относился к подвиду «бабаев с Урала», так как стал ждать человека, похожего на Станиславского. Минуло полчаса, час, полтора…, а Миленин родственник не появлялся в дверях. Другой давно бы подумал, что он старика с кем-то перепутал, что тот ушёл другим ходом или его вывезли из комитетского расположения на «воронке» (случается и такое), но настырный малый непоколебимо ждал своего часа.

Топтыжный допрашивал отца Милены – академика Андрея Петровича Кораблёва. В связи с пропажей дочери и её возможной прикосновенностью к шпионажу, академика вызвали с острова Новая Земля, где он на объекте «Моно» вместе с российскими учёными проводил фундаментальные научные исследования стратегического значения. Следственное действие длилось долго: во-первых, полковнику было о чём спросить Кораблёва, во-вторых, Андрей Петрович был расстроен исчезновением дочери и на расспросы реагировал довольно заторможено.

После установления личности допрашиваемого по паспорту и выполнения предварительных уголовно-процессуальных формальностей, Иван Сергеевич предъявил учёному документ о допуске к тайне особой государственной важности – к совершенно секретным разработкам, которыми тот занимался.

- Перед вылетом в Москву ваш коллега, генерал госбезопасности Лазарев, отвечающий за «Моно», уже предупредил меня об этом, - прочитав бумагу, сказал Кораблёв.

- Порядок есть порядок, - пояснил Топтыжный. – Андрей Петрович, расскажите, пожалуйста, когда вы узнали об исчезновении вашей дочери, и как она познакомилась с Листратовым?

- Милена перестала мне отвечать по мобильнику недели полторы-две назад, - припоминая, прищурился тот. – Тогда же замолчали и домашний видеофон, и телефоны Листратова. Я как-то не придал этому значение – молодёжь, увлечены только собой, да ещё ждут ребёнка…А потом генерал Лазарев меня, так сказать, подготовил и ввёл в курс событий.

Что касается знакомства с Листратовым, - сетка морщин вокруг глаз академика углубилась, - то оно произошло года два назад. Дочка предупредила меня, привела Георгия домой и официально представила. Серьёзный молодой человек. Весьма сведущий в науке и технике. Милену он очень любит. За два года зарекомендовал себя положительно. Могу сказать о нём только хорошее.

Завершая тираду, Кораблёв сделал особый упор на двух последних словах, а его твёрдая интонация словно предупреждала: «Я не знаю, что там у вас против Листратова, господин Топтыжный, а у меня – вот так».

Иван Сергеевич, выслушав учёного, невольно обозначил улыбку уголками губ: ему нравились верные товарищи и уверенные в себе натуры.

- Что же свело вашу дочь и Листратова? – задал он следующий вопрос.

- Что свело? – от воспоминаний академик снова прищурился. – Понимаете, Милена учится на психолога. Она готовит дипломную работу на тему о заочном методе изучения личности. И курсовые об этом же писала. Её, в частности, привлекла фигура первого космонавта Гагарина. Вот дочка и обратилась к Георгию, учитывая специфику его деятельности, а также возможность необычной формы подачи материала…Кгм-кгм…Принимая во внимание ваш интерес к Листратову, сразу упреждаю: моя встреча с ним произошла по инициативе Милены, Георгий с ней или со мной нацелено знакомства не искал.

- Вы рассказали о формальном поводе к сближению молодых. Но в дальнейшем их, наверняка, связали какие-то более фундаментальные вещи?

- Что же ещё, кроме любви? Боюсь, что конкретнее я вам не смогу пояснить…Стоп! Вру…Милочка…То есть, Милена как-то призналась мне, что Георгий напоминает ей Юрия Гагарина внешне, а пуще всего внутренне – душевной теплотой, порядочностью, добрым юмором, взаимовыручкой. Допустим, для неё он заказ исполнил бесплатно ещё до их сближения. По просьбам Милены он и другим бескорыстно помогал. Хым…, - сам себе удивился Андрей Петрович. – Я как-то не придавал тому значения…Не исключено, что он тем её и покорил. Да присовокупите сюда то, что я напел дочке, когда она была ещё маленькой, сказки про космочела. Вот она и ждала такого принца. Вот и повелась за Георгием.

- Извините, не понял – признался Топтыжный. – О чём вы? Что ещё за «космочел»?

- Видите ли, существует такое понятие как монизм, - оживился Кораблёв, «седлая» своего идейного «конька». - Монизм – философский принцип, признающий единство мира. Для меня это единство состоит в том, что развивающаяся материя рождает всё сущее, в том числе и сознание. Но периодически системная монолитность мира нарушается. Так, 15-20 миллиардов лет назад Наша вселенная пребывала в так называемом сингулярном состоянии, когда занимала объём меньший, чем атом водорода. Затем происходит Большой взрыв: формируется Наша вселенная, галактики, планеты…Начинается позитивный процесс рассеивания материи, создающий условия для возникновения жизни и мыслящих существ. Однако, линейное продолжение такой динамики, в ходе которой галактики разбегаются всё дальше и дальше, привело бы к остыванию вселенной с редукцией материальных структур до полного примитива. Но это нонсенс, ибо движение - атрибут материи. Потому на практике деструктивной энтропии периодически противостоит процесс энергетической перезарядки. А схема перезарядки такова: катастрофический коллапс, когда вселенная сжимается почти до нуля – так называемая монопольная реакция; затем монопольное сжатие сменяется новым Большим взрывом. По такому алгоритму извечно и функционировал мир.

- Получается, что всё однажды падёт прахом? – без оптимизма, но заинтригованно констатировал тезисы академика полковник.

- Не факт, - не спешил присоединиться к пессимизму Ивана Сергеевича учёный. – Разум способен запрячь в колесницу истории и заставить трудиться на себя любую природную силу. Человек не может отменить сущность энергетической перезарядки материи, но вполне может изменить форму проявления монопольной реакции. Он в состоянии сделать её управляемой, разбив, допустим, на череду локальных взрывов и так далее. Тем самым он сохранит и преумножит позитив развития. Однако мировая регуляция подвластна лишь коллективному разуму, действующему монолитно и в интересах всего позитива развития. Увы, сегодня человечество, образно говоря, всё ещё пребывает в отживающей фазе разбегания галактик. Только у нас разбегаются иные галактики - происходит отчуждение душ. Под мнимым единством земной цивилизации царит вселенская толкотня локтями. И если нас не объединят люди новой формации – космочеловеки или космочелы, мыслящие вселенскими категориями, наше поражение перед слепо действующей стихией неизбежно.

- Кто такой космочел, вы меня просветили, Андрей Петрович, - подытожил чекист. – Но гложут меня сомнения, что Листратов потянет на… Впрочем, мы несколько отклонились от цели допроса. Скажите, пожалуйста, Андрей Петрович, вам что-либо известно о том, где находятся ваша дочь или Листратов? Быть может, кто-то сообщал про них, звонил по телефону?

- Если бы! – потряс кулаками старик. – К сожалению, я в полном неведении.

- Дома вы побывали. Быть может, из вещей что-то пропало?

- Нет. Как будто, всё на месте. Двери и окна целы. Ваши товарищи квартиру охраняют.

- Андрей Петрович, следствием проведена почерковедческая экспертиза некой записки. Графологами установлено авторство вашей дочери. Взгляните, пожалуйста.

Топтыжный передал Кораблёву письменное послание, запечатанное в целлофановый пакет. Тот взял его задрожавшими руками и долго читал и перечитывал.

- …Записку написала Милена, - наконец проговорил Кораблёв. – Несомненно, она.

- Щепетильный нюанс, Андрей Петрович, на который вы отчасти ответили. И тем не менее…В тексте есть упоминание про атон. Из контекста записки, по нашему мнению, следует, что ваша дочь имела в виду отон. Оттуда же вытекает, что об отоне был наслышан и Листратов. Так?

- Да. Вы правы, - подтвердил академик. – Об отоне были наслышаны и Милена, и Георгий. Но наслышаны в допустимых пределах – в пределах того, что печатается в специальной научной литературе незакрытого характера.

- А конкретнее.

- Та-ак…Я им рассказывал, что отон, или более правильно – монополь – субфизическая частица. То есть, в стабильном состоянии в Нашей вселенной она не существует. Взаимодействие с ней в нашем мире возможно только при управляемой реакции теромядерного синтеза. В естественном же виде она функционирует в так называемых монокондах – скоплениях монополей, которые дислоцируются за пределами вселенных, обыденно говоря - в антимирах. Ведь на макроуровне материя устроена так, что вселенные и моноконды чередуются, приблизительно, как чёрные и белые клетки на шахматной доске. Что ещё…Дочь и Георгий также знали, что энергообмен между монокондами и вселенными происходит посредством энергонного ветра. Энергоны – элементарные субфизические частицы, материальные носители энергии. Их протяжённость меньше постоянной Планка. Это единственные образования, способные существовать как в мирах, так и в антимирах.

- Что-то ещё?

- Пожалуй, я ребяткам рассказывал и про специфику моноконд: ведь они, улавливая энергоны, то есть накапливая энергию, не расширяются, а наоборот, сильнее и сильнее сжимаются. Тем самым моноконды напоминают воду, но в проекции наоборот. Ведь вода, превращаясь в лёд, не сжимается от охлаждения, как всё прочее, а напротив, расширяется. Соотвественно, когда энергоёмкость моноконды превышает энергоёмкость прилегающей истощённой вселенной, происходит коллапс. Но это не секретные, а отчасти даже гипотетические данные.

- Что-то ещё?

- Пожалуй, что всё. Я мог упустить какие-то малозначительные детали. Однозначно могу заявить, что аспектов, составляющих предмет гостайны, тем более объекта «Моно», я ни разу не задевал, а Милена и Георгий их не касались.

- Охотно верю. И всё же, Андрей Петрович, не отирались ли вокруг вас и ваших близких подозрительные личности? Может, некто стремился быть вхожим в вашу семью, установить контакты с дочерью, с Листратовым?

- Да вроде бы нет…

- Телевизионщики, иностранцы?

- Нет, нет…Хотя…Хотя, было нечто…Вот вы сейчас спросили, а я вспомнил шумиху в прессе про недавнее убийство американского репортёра Сноу. Нынче, где-то по весне, в Доме учёных проходила международная научная конференция. В перерыве между заседаниями я случайно натолкнулся в кулуарах на Сноу и Листратова. Они о чём-то беседовали и презентовали друг другу органайзеры. По сути – обычный жест вежливости. А вот Георгий, увидев меня, почему-то страшно смутился. Я тогда не придал этому значения, но теперь…Кгм…М-м-да…Но учтите: рассказывая вам про тот эпизод, я ни в коей мере не подвергаю ревизии порядочность Листратова. Я извещаю вас про…э-э-э…интерес к нему Сноу.

Кто знает, как сложилась бы судьба Заковыкина, если бы он не надумал полакомиться. Тихон устал ждать на солнцепёке родича Милены. Его томила жажда. Невдалеке торговали мороженым, и студент не устоял перед искушением. По всемирному закону подлости, пока он покупал эскимо, из здания КГБ «нарисовался» старик и двинулся в сторону Кремля.

Тихон получил эскимо, сдачу и отправился следом за Кораблёвым. Подходить к уважаемому человеку с мороженым в руках он счёл неприличным, а потому, торопливо и без смака поглощая лакомство, некоторое время шёл в отдалении. И это обстоятельство стало решающим в том смысле, что между ним и стариком вклинился какой-то вертлявый мужичонка с воровато косящими глазами.

Прохожих и просто гуляющих на улицах и без того было много, а тут у Заковыкина под ногами путался ещё и надоедливый «субчик». Раздражённый студент надумал, было, его обогнать, как вдруг обратил внимание на то, что жуликоватый субъект не абы как толкается перед ним, а пристроился за дедулей.

Пермяк отложил обгон, присматриваясь к подозрительному типу. И вскоре догадался, что тот отнюдь не обворовать собрался Кораблёва, так как не приближался к старику вплотную, а именно выслеживает его. Например, в немноголюдных местах шпик держался на расстоянии, чтобы преследуемый его не заметил. Характерными повадками жуликоватый дядька здорово походил на тех уголовников, что взяли Тихона врасплох на Подлесной.

Так они втроём и продефилировали по центру столицы стихийно скомпоновавшимся гуськом. Кораблёв последовательно миновал ГУМ, свернул на Красную площадь, пересёк Васильевский спуск и по мосту через Москва-реку отправился в Замоскворечье.

За мостом путь его лежал к знаменитому Дому на Набережной, построенному ещё при Сталине. Академик зашёл в один из охраняемых подъездов, а шустрый мужичонка и Заковыкин, соблюдавшие безопасную дистанцию, пристроились, соответственно, в кустах и в укромном куточке, образованном трансформаторной будкой и афишной тумбой.

Кому как не Тихону было знать домашний адрес Кораблёва. Потому он резонно предположил, что в Доме на Набережной старик пришёл к кому-то в гости. И юноше, хочешь-не хочешь, пришлось «заступить на бессменный пост».

Понемногу смеркалось. Вечер был влажным и душным. На затаившегося в кустах мужичонку невесть откуда налетели полчища комаров. Заковыкин догадался об этом, потому что жуликоватый человечек засуетился, начал сквозь зубы обречённо ругаться, суматошно размахивать руками, а также бить себя «по мордасам» подобно заправскому мазохисту. Постепенно мазохист-неофит «разбавил» потеху ожесточённым почёсыванием тела, немало позабавив Тихона. «Чёс» нарастал от минуты к минуте, так что вскоре стоик в кустах уже отплясывал смесь трепака и джиги, прерываемого завываниями и повизгиваниями, когда несчастный доставал особо удалённые члены своего тела. «Сила чесотки прямо пропорциональна недоступности чешущегося места», - вспомнилось Заковыкину, когда он смотрел на буйно колышущиеся заросли, словно там бегало стадо бизонов. И ему стало даже неловко за личное благополучие.

Гостил Кораблёв долго – часа четыре. Так что, когда он показался из подъезда, разморённый от зноя юный караульный был подобен печёной картофелине, а вертлявый мужичонка – невротику из лепрозория.

Отдохнувший дедуля энергичным пешим ходом добрался до Третьяковской галереи. От неё он подземкой проехал до уже знакомой Тихону станции метро Юго-Западная. Поднявшись на поверхность, Кораблёв в магазине закупил продукты, а ещё четверть часа спустя, прибыл также к уже знакомому дому номер двадцать два корпус «Б» на проспекте Вернадского.

Стоило старику скрыться в подъезде, как из кустов, только теперь от дома напротив (Вернадского, 22 «В»), высунулась расчёсанная до крови морда Ирокеза. К нему и приблизился вороватый субъект, принявшийся жаловаться, жестикулировать и что-то выяснять. Прилегающую к зданию местность Заковыкин худо-бедно изучил. И всё же, он слегка рисковал, когда, оббежав корпус и маскируясь зарослями, подобрался к уголовникам. Риск был невелик, ибо в том ему выступили подмогой сгущавшиеся сумерки и двойное чесоточное шуршание жуликов, заглушающее ропот листвы сирени. Юноше удалось услышать окончание диалога.

- Идёшь ты пляшешь на лобке галопом, Грызло! – возмущался по какому-то поводу юркий мужичонка.

- Шелупонь, вяжи скулить, - зло оборвал его Ирокез. – Щербатый по мобиле базарил, что Седого пасти стану я, а ты по утряне чеши в зиндан. Въехал?

- Ёп! Въехать-то я въехал, Грызло, - выругался (выругалась?) Шелупонь (Тихон так и не понял, какого рода прозвища у обоих «корешей» и склоняются ли они). – Дык ведь я так шустрануть не поспею – на другой конец Москвы.

- Твои проблемы. Хошь, кантуйся ночь у Нюхи на блатхате, но чтоб в семь был на зиндане. Про тебя сам Вован спрашивал.

- Ёп! – вырвался новый вопль недовольства у Шелупоня. – На хрена мне такая хрень, когда своей хрени дохренотени?! Мне тогда уж кайфовее с Танькиного шалмана по утряне катить.

- Твои проблемы, - отмахнулся (или отмахнулось?) Грызло.

И «покатил» Шелупонь на ночь глядя в Танькин «шалман». Не желая упускать возможность выследить самого Вована Палача, Заковыкин увязался за ним. Через час они вышли из метро на Павелецком вокзале, а ещё через полчаса ехали в соседних вагонах электрички, следующей к аэропорту Домодедово.

За две остановки до аэропорта Шелупонь выскочил (выскочила?) на платформу, и юный следопыт его чуть не прозевал. На улице уже стемнело, прилегающие к железной дороге улочки освещались плохо, и Тихон вторично едва не упустил уголовника. Настигнув Шелупоня, в дальнейшем, чтобы не вспугнуть бандита, студенту пришлось по незнакомой местности, и ползти по-пластунски, и частить на четвереньках, и семенить на цыпочках. Из-за напряжения и неудобств километр до «шалмана» заменил парнишке марафон. К финишу он добрался, истекая потом.

«Шалман» размещался на первом этаже старого двухэтажного дома и представлял собой квартиру, дверь в которую открылась по условному стуку и тарабарскому паролю Шелупоня. Через окно наружу доносились глухие звуки, но их было достаточно, чтобы вскоре Заковыкин разобрался, что в воровской «малине» пьют и закусывают. Взамен пермяк глотал голодные слюни, мстительно вспоминал комариную казнь Шелупоня и мечтал, как он в тандеме с Топтыжным разоблачит блатную шатию-братию и спасёт Милену и Кешку.

Около трёх часов ночи в квартире погас свет, и всё стихло. Тогда Тихон решил отправить промежуточное sms-сообщение Топтыжному. На «мобильнике» он набрал следующий текст: «За стариком Кораблёвым на Вернадского 22 вэ из кустов следит бандит Грызло. Я преследую бандита Шелупоня по ж/д Павелецкий-Домодедово. Завтра в 7-00 он должен быть в зиндане. Ждите следующий сеанс связи. Тихон». Через пару секунд аппарат пискнул, извещая о доставке телефонограммы, но одновременно предложил срочно пополнить лицевой счёт.

Отправив спецдонесение, Заковыкин, покряхтывая, с чувством выполненного долга устроился на ночлег в густой и высокой траве палисадника. «Кстати, а что такое зиндан? – задался он вопросом. – Где-то я это слово слышал…Где-то я это слово слы…»

Кто-то уронил ведро, и оно покатилось, громыхая, по полу. Следом раздался смачный баритональный мат, который сменило ещё более смачное басовое сквернословие:

- Ёпть! Ты чё, без кипежа, Шелупонь, никак не можешь? И так комары кусали, спать не давали!

- Ага, мало того, что искусали, так они ещё всю ночь без перерыву и воздух портили, - ехидным тенорком откликнулся (откликнулась? откликнулось?) Шелупонь.

Так просыпался «шалман».

Невыспавшийся Заковыкин замедленно открыл глаза, недоумённо посмотрел на окружающий пейзаж, туговато сообразил кто он и где он, и только затем поспешно отполз за угол, опасаясь быть застигнутым врасплох Шелупонем или кем-либо из его «корешей».

И не зря, потому как расчёсано-распухшее рыло Шелупоня показалось на улице минуту-другую спустя. Из поспешной трусцы жулика вытекало, что тот опаздывал. Тихон по таймеру мобильного телефона установил, что истекла первая половина седьмого часа утра.

Довольно быстро прояснилось, что бандит торопился на пригородный автобус четыреста двадцатого маршрута, курсировавшего от железнодорожной платформы на восток Московской области, куда-то в направлении Софьино. Шелупонь заскочил в него через переднюю дверь, а его преследователь - в последнее мгновение через заднюю.

Мало-мальски освоившись в автобусе, пермяк улучил момент и на всякий случай набрал на «мобильнике» краткую «эсэмэску» для Топтыжного: «Еду к зиндану в сторону Софьино…» Текст сообщения он не закончил, так как голос телефонного оператора известил его об истечении денежных средств на лицевом счете. Потому Заковыкин счел за благо срочно отправить корреспонденцию в незавершённом виде.

Пассажиров в салоне было густо, так что студент поначалу не привлёк внимания Шелупоня. Однако к концу поездки людей становилось всё меньше, а на предпоследней остановке «Рабочий посёлок» в автобусе и вовсе остались двое, не считая шофёра. Не удивительно, что вороватый субъект заёрзал, сверля парнишку взглядом.

Вот и конечная остановка, расположенная в полукилометре от Рабочего посёлка. Остановка была почти лесной, и представляла собой частично асфальтированный, частично закрытый железобетонными плитами «пятачок» для разворота пригородного транспорта.

Двери автобуса распахнулись, уголовник выпрыгнул наружу и, напевая «Я милаго узнаю па па-аходке-е-е…», узенькой тропинкой направился к лесу, мгновенно растворившись в чащобе. Заковыкин также спрыгнул с подножки, но, в отличие от жулика, задержался на «пятачке». Он сделал вид, что завязывает шнурок на кроссовке, а сам ориентировался в окрестностях.

Автобус уехал. Тихон остался один. Он помедлил, и, поверив мирному щебетанию лесных пташек, двинулся тропкой, по которой скрылся Шелупонь. Метров через двести тропинка раздвоилась, а чуть позже и совсем разошлась на три стороны. Уральский следопыт вынужден был вернуться к первой развилке. От неё он пошёл в глубь зарослей, снизив темп перемещения в несколько раз: приходилось «читать следы». На лесном супесчанике отпечатки подошв кирзовых ботинок бандита плохо, но проступали. «Каблуками назад, носками вперёд…Каблуками назад, носками вперёд…», - пыхтел Заковыкин, «вычисляя» курс, взятый Шелупонем.

Согнувшись в три погибели, отдельные отрезки следопыт вынужден был преодолевать практически ползком. От неудобной позы ноги и поясница у него затекли. Он уж хотел, было, передохнуть, как вдруг наткнулся на…два настоящих кирзовых ботинка! Причём ботинки волшебным образом соизволили развернуться каблуками от него, а носками - к нему.

Не сразу, но, сообразив в чём дело, Тихон похолодел и стал поднимать голову кверху: последовательно ботинки сменили брюки из чёрной грубой материи, затем появилась зелёная давно нестиранная рубаха, далее – цепочка, подделанная «под золото» и, наконец, с едкой ухмылкой – «страхолюдная» физиономия Шелупоня. За ним проступали очертания силуэтов ещё двух «урок».

- А я тя, фуфел, ещё у платформы по утряне зарисовал, - соврал Шелупонь, хватая паренька за волосы и вытягивая его кверху. - Вынюхиваешь, сука?!

- Ничего я не вынюхиваю, - попробовал возмутиться Заковыкин, смекая, что запахло жареным.

- Какой же хрени ты за мной тащился? Какой же хрени ты щас своей харей по земле елозил? – наседал уголовник.

- Дак…Я деньги обронил, - «брякнул» студент что попало. – А вон и батя мой идёт, - попробовал он применить старый-престарый «пацанский» приёмчик, заглядывая за спину «братков».

Сработало: троица бандитов пусть на секунду, но попалась на уловку и оглянулась. Этого оказалось достаточно: Тихон резко ударил ребром ладони Шелупоню по бицепсу, и пальцы того разжались. Пермяк «юзанул» волчком и, что было сил, рванулся в сторону остановки. Уголовники бросились за ним, но за хоккеистом-перворазрядником им было не угнаться. Разрыв между ними и беглецом увеличивался. Впереди уже виднелась опушка и очередной автобус на конечной остановке. «Аля-улю, полканы вислоухие!» - победно подумал Заковыкин, как вдруг что-то резко обожгло его в верхней трети бедра. От удара он полетел вперёд и вниз.

Уже в конечной фазе полёта-падения Тихона нагнал раскат, похожий на сухой треск. До него не сразу дошло, что в него стреляли и что он ранен. В горячке студент вскочил и попытался бежать дальше, однако правая нога его не слушалась, повиснув плетью, и он повторно свалился наземь.

При падении из нагрудного кармана рубашки удачно вылетел и затерялся в траве «мобильник», чего юноша даже не заметил – было не до того. Зато он увидел, что правая штанина его джинсов стремительно набухает от крови. «Ранен», - констатировал Заковыкин. Его охватила слабость, голова закружилась. И уже теряя сознание, он ощутил, что на него обрушился град ударов от подоспевших преследователей.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Итак, презренный Георгий Листратов в волчьем одиночестве направил стопы свои к Тихому океану. Туда он крался загнанным зверем, пытаясь вообще не показываться на людях, ехал «на перекладных», на чём придётся. Он не чистил зубы, не мылся и не брился, не менял нательное бельё. Он зарос щетиной и запаршивел. От него дурно пахло. Вряд ли бы в нём знакомые опознали успешного столичного денди. Благо, денег у него хватало, так что хотя бы с питанием заминок не возникало.

Грязным животным он добрался до Кургана. Здесь, среди сибирских степей, на него снизошло прозрение. Он понял, что вне мира Милены и Кешки ему не жить. Незачем. Лишено смысла. Переосмысливая ситуацию, он полдня тупо прятался в привокзальных кустах. И к вечеру развернулся на сто восемьдесят градусов. «Скотина! Даун! Гадёныш! – поносил он сам себя. – Даром потратил чуть ли не три дня…»

Торопясь и рискуя, Листратов ехал теперь «товарняками». На платформы грузовых поездов он садился ночью, прячась среди металлолома, на который вряд ли кто мог позариться. И ржавое железо действительно не охранялось. «Обратный марш» свершился вдвое быстрей.

В полдень Георгий спрыгнул с платформы на станции Бахаревка – в пригороде Перми. Там он вызнал нужные сведения у бродяг, уже умеючи с ними общаться, и на трамвае маршрута номер пять поехал к центру города.

Сойдя возле стадиона «Динамо», проинструктированный беглец бодро зашагал вниз по улице. Минуя стадион, он попал на глаза патрульному милиционеру в чине младшего сержанта. Должно быть, изрядно потасканный вид бывшего режиссёра наводил на определённые ассоциации, так как страж порядка дунул в свисток и жестом приказал Листратову приблизиться к нему.

Как бы не так! Не хватало после стольких скитаний и трудного выбора попасть в милицию…И Георгий, изобразив недоумение, как ни в чём не бывало двинулся своей дорогой. Постовой свистнул вторично и, не дождавшись подчинения, поспешил следом за немытым непослушным субъектом. Ан и тот не дремал, соответственно ускорив шаг. В результате через полсотни метров они уже мчались наперегонки, с той разницей, что бродяга пыхтел втихую, а младший сержант успевал свистеть, останавливать знаками водителей и пешеходов, а также вопить в портативную рацию об особо опасном преступнике. Сверх того он вытянул из кобуры пистолет и проорал в спину прыткого, как ошпаренный таракан, «бомжа» предупреждение о применении оружия.

От лязга затвора у затрапезного вида «легкоатлета» отпали последние сомнения в целесообразности побега, и он наддал в темпе так, словно посредством третьей космической скорости собирался избавиться от земного тяготения, а заодно и от погони. Он змеёй увиливал от милицейских машин, преграждавших ему путь, он королём стипль-чеза перемахивал через шлагбаумы во дворах элитных домов, он мартовским котом уворачивался от клацанья клыков собак в подворотнях. И всё же облава шаг за шагом сокращала ему сектор маневрирования. Да и силы постепенно оставляли его. Бесконечно так продолжаться не могло. «Заметут, щас заметут», - посетило Георгия осознание неизбежного финала.

Изнемогающий Листратов выскочил из узкого переулка на широченную эспланаду без конца и края и стал перебегать проезжую часть, по которой сплошным потоком неслись машины. От безысходности он как подкошенный летел на красный свет светофора, уповая исключительно на авось. Как назло, на осевой полосе он запнулся и полетел прямо под колёса шикарного лимузина, коему пересёк дорогу. Георгий инстинктивно прикрыл руками голову и трезвомысляще успел подвести итог злоключениям почему-то словами из популярного анекдота: «Капец ослу!»

Душераздирающий визг тормозов делал его кончину ещё ужаснее...Однако…Однако неизбежный и летальный наезд завершился не чёрным провалом в сознании, а…отборным русским матом. То изливал душу водитель лимузина, сумевший затормозить в последний момент.

Беглец с трусливым прищуром открыл один глаз и увидел, что наполовину лежит под передним колесом автомобиля, а наполовину – сбоку от передней пассажирской дверцы. Дверца бесшумно раскрылась, и из салона выглянул не кто иной, как…тележурналист Юрий Рокотов! С ним Листратов прежде сталкивался пару раз в качестве аккредитованной особы на VIP-приёмах. И вот сейчас их свело нос к носу дорожно-транспортное происшествие. «Неплохая режиссура», - подумал московский режиссёр.

- …Жив?! – в свою очередь осведомился журналист, явно не узнавая его.

- Жив, господин Рокотов, - вылезая из-под колёс, ответил тот, сторонясь объезжавших его автомобилей. – Не признали? Я Георгий Листратов, салон «Сюр-Реал».

- Чего-о-о, - недоверчиво протянул телевизионщик. – …А ведь воистину так, - затем удивлённо признал он в грязнуле знакомца. - Куда ж вас так несёт, чудила?

- Подбросьте, пожалуйста, - взмолившись, оживился чудом спасённый. – Выручите, Христом-Богом заклинаю. Нам по пути…Квартала три…

- Хм, садитесь, - подстёгиваемый клаксонами задних автомобилей, не смог отказать ему земляк, подавая знак охране, сидевшей сзади.

- Вот спасибо! – аж прослезился счастливчик, юркнув в заднюю дверь. – Вот спасибо!

- И откуда ж вас несёт и куда, господин Листратов? – окидывая везунчика уже ироничным взглядом, не без маски брезгливости спросил Рокотов, одной рукой подавая команду о возобновлении движения, а другой отгоняя зловонное амбре.

- В КГБ, пожалуйста! – воодушевлённо попросил Георгий, через тонированное стекло облегчённо взирая на то, что подоспевший злобный младший сержант из-за интенсивного автомобильного движения не рискует даже ногу с тротуара опустить на проезжую часть.

- В КГБ, - оправляясь от паники, теперь почти буднично проговорил необычный пассажир. – В КГБ, в КГБ, - повторил он, и его подтверждение прозвучало равносильно тому, как если бы безногий и безрукий инвалид попросился на обычный унитаз.

Проводив Листратова до приёмной КГБ, охранник вернулся в лимузин и не без юмора доложил Рокотову:

- Дурно пахнущий груз сдал.

- Поехали, - распорядился Юрий.

И машина тронулась на конспиративную студию, где тележурналиста ожидала, судя по всему, нетривиальная встреча с частным детективом. С тем самым детективом, что «выставил на торги» дискредитирующие материалы в отношении Лонского. То был некий господин Сухолятин. Юридическая и оперативные службы медиа-империи Рокецкого уже «пробили» достоверность компромата. Теперь Рокотову предстояло облечь рассказ Сухолятина в популярную форму, дабы вынести его на суд широкой общественности в кульминационный момент – на финише предвыборной кампании.

Столичного корреспондента в личном плане просто-напросто повергли в смятение копии тех документов, кои ему выложили по приезде в Пермь. Вот почему Юрия не слишком развлекло сбивчивое и сумбурное бормотание в машине режиссёра «Сюр-Реала» о том, что на него, то бишь на Листратова, ведёт охоту небезызвестный главарь Вован Палач.

Сухолятин оказался лысоватым худым мужчиной лет пятидесяти, охваченного своеобразным синдромом суетливого суслика. Он ни секунды не проводил в состоянии покоя, выгрызая ногти на руках (ладно, хоть не на ногах), отчего возникало опасение мелкого членовредительства. Рокотову детектив непроизвольно навевал ассоциации с небезызвестным героем анекдотов аховым мальчиком Вовочкой, которому сбившаяся с ног мать кричит: «Вовочка, перестань грызть ногти, и вообще, отойди от покойника!»

Журналисту понадобилось полтора часа репетиции и три дубля, чтобы угомонить собеседника, который постоянным крысиным мельтешением нарушал законы жанра и вовсе не внушал расположения к себе. Равным образом столичная телезвезда «причесала» и сухолятинское досье, наведя в нём приемлемый «телепроборчик».

Наконец, Рокотов подал команду к началу завершающих съёмок. В качестве ведущего он сделал интригующее вступление, кратко охарактеризовав визави и акцентировав внимание потенциальных зрителей на том, что интервью состоялось по инициативе Сухолятина. Последняя оговорка должна была убедить слушателей в полной беспристрастности авторов программы.

- Итак, Семён Гаврилович, - расположившись вполоборота к центральной камере, обратился Юрий к детективу, - я полагаю, что аудитория уже настроилась на восприятие вашей, как вы сами выразились, «закладной» в отношении одного из самых влиятельных людей России. Пожалуйста, - выполнил он заготовленный широкий приглашающий жест рукой, - страна внимает вам.

И оператор по незаметному сигналу ведущего взял Сухолятина крупным планом.

- Здравствуйте, уважаемые телезрители! – с ненужными патетическими нотками провозгласил тот, и, повинуясь указующему жесту Рокотова, не без досады убрал пальцы, так и тянувшиеся ко рту. – Это случилось восемь лет тому назад…Кхе-кхе…Меня тогда назначили начальником паспортно-визовой службы в Нытвенском районе...Э-э-э…в Нытвенском районе Пермского края, - торопливо сделал он топографическую привязку, так как Рокотов отчаянно «семафорил» ему, давая понять, что далеко не всем известно место нахождения заштатного уральского уголка. – Так вот, мне подлежало выдать паспорт четырнадцатилетней Диане Лонской. Да-да, упреждая возможные гипотезы, поясню сразу: Диане Лонской, удочерённой ещё во младенчестве всевластным олигархом Львом Максимовичем Лонским. А до того родными папкой и мамкой по документам ребёнку доводились некие Аликины, погибшие в автокатастрофе…

- Погодите-погодите, Семён Гаврилович, - разыгрывая экспромт, вмешался в монолог ведущий, - что ж тут плохого? Напротив, благороднейший жест. У нас восемьсот тысяч беспризорных детей. И если бы каждый из нас забрал из приюта по сироте…

- Э-э-э, нет, - на сей раз, уже Сухолятин пресёк сентенцию журналиста, запустив таки наполовину ноготь указательного пальца в рот, после чего поспешно спрятал руку за спину. - Вы спервоначалу дослушайте до конца. Сперва-то я также чуть не прослезился. Потом глядь, чё за ёлки-моталки: раба божья Диана согласно свидетельству о рождении, выданному ЗАГСом Соликамского района Пермского края, значилась появившейся на белый свет одним годом, а записана на бланке нового образца, введённому в оборот три года спустя. Конечно, случается, что родители тянут с регистрацией, но не настолько же! Другой бы – ноль внимания, да только не я, хе-хе…

Документики на Диану по доверенности подавала Ирэна Витольдовна – мать Лонского. Ну, ей-то с девчонкой я и виду не подал, и документики принял, - довольно хохотнул детектив, - а заодно и сомнительный фактик на заметочку взял. Фактик я со своим дружком Петей Заковыкиным за бутылочкой коньяку и обсосал. Покойничек Петя тогда работал в краевом ГУВД, а потихонечку организовывал свою детективную контору. Вы ж сами знаете, Юрий, - качнулся Сухолятин к Рокотову, - сколько в ментуре за честность платят? А тут огроменные рубли корячатся! Ну и организовали мы с дружком командировочку и дознание по вопросам паспортного режима. И в ходе неё взяли за мотню заведующую Соликамским ЗАГСом Шелапутину…

Сухолятин, следуя установке журналиста, нарочито допускал в речи вульгарные выражения, которые должны были вызвать у простого народа понимание и доверие: свой брат правду-матку кроет. И в данном месте повествования Рокотов незаметно и одобрительно поднял большой палец на правой руке кверху.

- Ага, значитца, взял мы её за мотню, - ободрено продолжал рассказчик, - и ну трепать. Да перво-наперво обозрели книгу актов гражданского состояния. Хоп! А тама за 27 августа 2031 года между строк втиснута подложная запись с реквизитами свидетельства нового образца. Далее – дутых Аликиных в Соликамске отродясь не проживало. И пошло-поехало...В общем, раскололась Шелапутина и заложила с потрохами Льва Максимовича. А дальше – стоп! Ну, состряпала эта тётка подлог с его подачи, а зачем, почему, на кой ляд он нужен – ни она не знала, ни мы не просекли. Стало быть, вопросец подвис в воздухе…

- И вы, Семён Гаврилович, естественно, передали улики на Лонского, а также на старуху-процентщицу Шелапутину в железные лапы прокурора, да? – предвосхищая пересказ фабулы, будто бы попытался перехватить инициативу Рокотов.

- Да не совсем так, - деланно засмущался тот. – Точнее, совсем не так. Вроде бы, результат нулевой. По сути-то, навару мы с Петруней и не выездили. Но зацепочка оставалась. Раз Лонской её замазывал, то было же ему чего бояться. Для проформы мы дознание приостановили, а сами продолжали копать. Ухлопали отпуск и массу личных деньжат на крутёж по Пермскому краю, но подноготную Льва Максимыча растибрили, хо-хо!

И надыбали мы через приятельскую ментуру-клиентуру…, - с внешней простодушностью поковырялся в носу рассказчик, - что до того, как Лонской женился на дочери главы Росстали Мане Черепановой, в Перми с ним приключилася одна тёмная история. По молодости Лонской по уши втрескался в девушку по имени Марина, а та, вишь ты, им пренебрегла, да выскочила за его дружка Сергея Ненашева. Через то Ненашевы и приняли смертушку л-л-лютую!

Семён Гаврилович сделал акцентированную передышку, после которой продолжил повествование:

- …Некогда у нас, в Перми, проживал некий доктор Герман Волков. Про него знающие люди говорили: был доктор-невролог, а стал доктор-некролог. И Герман со своим сподручным Альбертом Пинским по конфиденциальному заказу Лонского вывел породу хищных бойцовых собак для охраны каких-то особо важных объектов. Что-то наподобие пермских баскервилей. Эти зверюги и порвали на куски Сергея да Марину, когда те делали пробежку в лесопарке. Чуете стиль Лонского? «Весь мир отстой, а я – король!»

- Это факты, или домыслы, на которые горазды скучающие провинциалы? – со скептическим видом задал вопрос Рокотов.

- Подложное свидетельство о рождении Дианы, подлинные заключения о смерти Ненашевых от гигантских собак, доктора Волков и Пинский - факты, подтверждённые материалами из двух уголовных дел, - ответил Сухолятин. – Двух прекращённых за недоказанностью дел. Их мы за крупный откат раздобыли с Петруней. Передаю названные и другие улики вашей передаче и лично вам, Юрий Сергеевич, будучи наслышан о вас как о человеке глубоко порядочном.

Свои слова частный детектив сопровождал реальным вручением подлинных документов, демонстрируемых в объектив видеокамеры. О данном трюке собеседники договорились заранее, рассчитывая на неизгладимость впечатления телевизионной аудитории. Только Рокотов не учёл того, что и его самого настоящая история Дианы, овеществлённая в документальной хронике, поразит основательно. Ведь накануне он видел жалкую часть собранного архива, да и ту в копиях.

- Зато причастность Лонского витала так сказать…, - возобновив изобличение, покрутил Сухолятин рукой в воздухе, точно вворачивал в патрон электрическую лампочку, - … Витала на уровне слухов.

- А в принципе, не бабьи ли то сказки, - с недоверчивой улыбкой пожал плечами интервьюер. – Уж больно умозрительно.

- Дак, и мы с Петруней ушами похлопали и подумали, что ни фига не выездим. Пролёт фанеры над Парижем, хе-хе, - ответно хохотнул ему Сухолятин. – Уже манатки паковать стали, да вдруг попадись нам фотки Марины Ненашевой. Глядь…Ёп-перный театр!.. Нас едва кондрашка не хватила: в подростковом возрасте Марина лицом была один в один в Диану. Близняшки! Вот, сами убедитесь, - передал он фотографии Юрию. - Только одна родилась раньше другой лет на двадцать семь. Говорю приблизительно, ведь запись о рождении Дианы Шелапутина сделала четырьмя года позже даты смерти Ненашевой. И учтите, ни детей, ни сестёр у Марины отродясь не бывало.

- Занимательный поворотец сюжета! - теперь отнюдь не отрепетировано привстал из кресла Рокотов, разглядывая снимки.

- А я чё баю! - пуще прежнего воодушевился частный детектив.

- Налицо поразительное сходство на лицо, - в смятении московский гость самопроизвольного каламбура даже не заметил. – Однако…Однако, что из него вытекает?

- Гипотезы, хе-хе, у нас с Петруней имелись, - хихикнул герой программы, - да доказательственную базу под них мы подвести не могли. Остановились на том, что отважились втихую отправить Льву Максимовичу копию досье, предложив выкупить наше молчание.

- И что? Возник повод, говоря языком животноводов, после утренней дойки процентщицы Шелапутиной перейти к вечерней дойке «золотого телёнка» нашего времени? – съёрничал Юрий.

- Ага. Заполучили мы доступ к высочайшему вымени.

- И вечерняя дойка состоялась?

- И вечерняя дойка состоялась. Лев Максимович, не доводя до греха, выкупил подлинник досье. Мы с покойничком Петром подразжились, создали детективное агентство…

- Послушайте, вы уже третий раз поминаете про покойничка Петра. Что случилось, чёрт побери, с вашим другом?

- А вот это уже заключительная часть нашей трилогии, - потупился Сухолятин. – Заело нас с Петром бабское любопытство: всё-таки, что связывает Марину и Диану?

- А может, вовсе и не бабье любопытство вас заело, - выразил сомнение журналист, - а, фигурально выражаясь, вы возжелали ещё раз подёргать за дойки всемогущего олигарха.

- Да так оно, - скривился пройдоха. - Короче говоря, долго ли коротко ли, а разнюхали мы, что сподручный доктора-некролога Алик Пинский перебазировался в Москву, где стал Артуром Артуровичем Олби. И уже оттеля мы надыбали, что сам Герман Волков слинял в Штаты. И отрыли мы затворника аж в Калифорнии. Он в Лос-Анджелесе преобразился в доктора Герберта Вольфа, заимевшего закрытую клинику. И чем бы он, вы полагаете, в Америке промышляет? – озадачил Сухолятин Рокотова. И не дожидаясь ответа, закончил: - …Человекообразных зомби он тама строгает почище, чем папа Карло буратинов. И допёрли мы, что Герман Волков склонировал Диану из останков Марины Ненашевой - уж шибко любил Лонской Марину. И эдаким уродским способом заполучил он её. Заполучил, растерзав. Чуете стиль Лонского? «Весь мир отстой, а я – король!»

Только не успели мы попользоваться открытием, - скорбно перекрестился Семён Гаврилович. – Убрал недавно Петруху киллер господина Лонского. Меня же уберегли ангелочки. А посему…, - откусил Сухолятин заусенец, - заполучу я от вашей передачи гонорар за досье и за сегодняшнее интервью, и никто меня больше в России не увидит. Чао, Лев Максимович!

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

«Сладенький мерзавчик» привычно егозился в своём кабинете перед зеркалом, когда туда «на полголовы» заглянул руководитель службы безопасности Глеб Самарин:

- Вадим Юрьевич, прошу прощения, Рокотов из Перми вернулся. Вы наказывали немедля доложить…

- Па-да-ждё-от, - не оглянувшись, по-женски капризно отмахнулся тот. – Я скоро освобожусь.

Наведя полный лоск, Полуметросексуал уселся за стол, щёлкнул тумблером переговорного устройства и прощебетал в микрофон: «Глеб, давайте Рокотова».

Командированный явился для отчёта в каком-то непонятном для шефа возбуждении. Он был определённо взволнован.

Докладывая о выполнении задания, журналист продемонстрировал патрону на мониторе уже смонтированную видеозапись интервью с Сухолятиным – с комментариями, перебивками и заполнениями. Компоновка материала магнату понравилась.

- Добро, Юрочка, добро! – похвалил Рокецкий помощника. – В понедельник мы ещё вернёмся к записи, сделаем нюансировочку, а сейчас, извини, некогда, - повернулся он к аппарату внутренней связи, чтобы вызвать к себе Сёму Бакулина.

- Вадим Юрьевич, простите! – остановил его Рокотов, извлекая флэш-карту из системного блока компьютера.

- Ну, что ещё? – недовольно пыхтя, развернулся тот мясистой тушей.

- Вадим Юрьевич, я хочу спросить вас про Диану Лонскую.

- Про Диану? А что Диана? С ней всё нормалёк. Ты попросил её припрятать, я и припрятал. Там до неё кусачий спиногрыз Лонской не доберётся.

- Я хотел бы, чтобы в телепередаче речь о Диане шла обезличенно. О Лонском конкретно, а о ней – обезличенно.

- Как это – обезличенно?

- Как об анонимной персоне, ну, или, чтобы она фигурировала под вымышленным именем. И чтоб без фотографий…

- А больше ты ничего не хочешь? – сморщил Сладенький Мерзавчик кончик носика, что служило верным признаком недовольства.

- Но мы же условились перед моим отъездом в Пермь, что…

- Ладно…Подумаем…

- И ещё, Вадим Юрьевич…, - сделал глубокий вдох журналист, собираясь с духом, - я хотел бы с ней, с Дианой…кгм…повидаться.

- Хм…У меня к ней личное дело.

- Ка-какое ещё личное дело?! – с привизгиваниями осведомился Рокецкий.

- Хм…Как у мужчины к женщине.

- Погоди-погоди, Юрик…Я чего-то не того…А ты вообще-то кем ей доводишься?

- Кгм, я люблю её…И она меня…Мы любим…

- Лю-ю-убим?! – в удивлении выставил язычок олигарх. – Ну, я не знаю…Это твои проблемы. И не грузи ими меня.

- Но Вадим Юрьевич…

- Что Вадим Юрьевич! – вспылил тот. – Задолбал! Когда ты её приволок, то какой уговор был? Припрятать её. Так?

- Так какой же вульвы тебе надо? Я в такую резню с кусачим хамлом ввязался, а ты меня своей слюнявой лирикой грузишь. Что за вагинальная бестактность?!

- Вадим Юрьевич, мне с ней на пять минут…Она же ждёт меня…

- Папа мой – не мужчина! Ничего она не ждёт?! – на фальцете выругался Рокецкий, теряя последние крохи терпения. – Глеб, ко мне! – позвал он Самарина по селектору.

- Да, Вадим Юрьевич? – живо возник начальник охраны в дверном проёме.

- Эта…Диана чего-то просила?

- Никак нет.

- Про…э-э-э…Рокотова спрашивала?

- Никак нет.

- Обижаете, Вадим Юрьевич!

- Слышал? – развернул свиное рыло патрон к журналисту.

- Но Вадим Юрьевич…

- Кат-тись вон, трепло экранное! – по-женски завизжал тот, тряся жирными ляжками. – Глеб! Что за вагинальная бестактность?!...Убери эту болтливую вульвищу, чтоб вони меньше было!

Лонская вторую неделю томилась в заточении у Рокецкого. То, что это самый настоящий плен, ей стало ясно в первый же день «каникул». Отоспавшись после лёгкой операции по удалению из руки чипа, она роскошно позавтракала в два часа дня, после чего погуляла по просторной охотничьей резиденции, расположенной в живописных окрестностях озера Селигер. Бродить вдоль забора с колючей проволокой под напряжением, под камерами слежения и под присмотром охраны ей скоро наскучило. Диана решила выйти за ворота. Тут-то ей от этих самых ворот и дали поворот, недвусмысленно намекнув, что «туда низзя», и что она человек подневольный.

Вернувшись в отведённый ей номер-люкс, девушка бросилась к трельяжу: там, в одном из ящичков, лежала её дамская сумочка, в которой хранились два «мобильника». Она намеревалась связаться с Рокотовым и попенять ему «за подставу». Увы, в сумочке телефонных аппаратов не оказалось, они бесследно исчезли. А персонал резиденции на её гневные претензии отделывался недоумёнными пожиманиями плеч.

Так в одночасье барский уход и комфорт обернулись пятизвёздочной тюрьмой. Тюрьмой со всеми мыслимыми удобствами, но, вместе с тем, с охраняемой территорией, с коттеджем на хитроумных замках и с пуленепробиваемыми дверями и окнами.

Каждый шаг пленницы был под надзором. Даже в её спальне работала видеосистема. Максимальным достижением двухдневной войны с сухой голодовкой, объявленной Дианой, оказалось то, что видеоаппаратуру убрали из ванной и туалета. В порядке ответной меры из санузлов изъяли все предметы, которыми она могла причинить себе вред. Сверх того, строго проинструктированный бдительный надзиратель раз в три минуты стучал в дверь санузла и просил «княжну Тараканову», как не без иронии меж собой стража именовала особо охраняемую персону, «подать голос». На что, в лучшем случае, Диана отвечала демонстративным кряхтением, либо бормотала сквозь зубы: «Сами подавайте голос…С вашими голосами только по туалетам и сидеть, да по команде Сладенького Мерзавчика орать «Занято!»

Обманутая женщина – страшная женщина. Доведённая до состояния сварливой карги, Лонская вела себя преотвратно. В минуты истерии она испускала из туалета и ванной такие непрезентабельные звуки некоторыми частями своего внешне красивого тела, или опускалась до столь изощрённо-вычурной ругани, что и у видавших виды караульных вяли уши.

Несложно вообразить степень затаённой злобы своенравной особы, пожелавшей натянуть нос «кроту Лонскому», заманившему в нору «Дюймовочку», а вместо того самой «залетевшей в дурочки». Заложница в большой политической игре не знала ни минуты покоя: её – непризнанную жену олигарха №1, её – некоронованную леди № 1, которую сам «Лев всех зверей» не осмеливался сажать под арест, заперли в мышеловке, как какую-то полудохлую крысу!

Изыскивая лазейки, Диана пускалась во все тяжкие. Особенно в отношении Лупоглазого – так она про себя прозвала самого наивного и наиболее падкого до неё охранника. Так, однажды она, укладываясь спать, сбросила с себя халатик, лифчик, плавки и нагой забралась на кровать. Затем, вопреки логике, девица неожиданно включила яркий свет в спальне, заняв коленно-локтевую позу (если попросту, то встала на четвереньки), наклонив низко-низко голову, а аппетитную попку, напротив, задрав. И в таком виде знойная красотка двинулась ягодицами вперёд в направлении камеры наблюдения. В процессе «атаки» она томно рычала: «Щас забодаю! Щас забодаю!...» Достигнув края ложа, она повернула к объективу смеющееся личико и заманчиво проворковала в него: «Э-эй, лох Лупоглазый, ну и как я тебе?...Если ты не конченый импотент и не полено бесчувственное, то ночью я тебя жду!» И вообразив физиономию невидимого оператора, разбитого параличом растерянности, она, стервозно хохоча, свалилась в постель.

Не брезговала Лонская и тем, что, в попытке склонить к связи очередного караульного, могла бродить по коттеджу «топлес». Пленённой бестии равным образом ничего не стоило, походя запустить руки в штаны зазевавшегося секьюрити, надеясь соблазнить его. Увы, вышколенные надзиратели, менявшиеся на «посту № 1» каждый день, будучи до «манкой штучки» ужасно охочи, тем не менее, шарахались от неё, точно от прокажённой. Уж им ли было не знать, что «в заскоке» квазиженщина Рокецкий более скора и жестока на расправу, нежели любой мужчина. Да и помещения, нашпигованные электроникой, «мотавшей запись», исключали всякую фривольность.

Пуще же прочего Лонскую бесила неизвестность «срока заключения в этом курятнике», а равно и то, что до объяснений с ней не снизошли «жирный педик» или, на худой конец, какой-нибудь его «паршивенький эмиссар». А шансы на побег из «гламурной тюряги» с каждым днём представлялись всё более призрачными. Однако, вопреки всему, Диану ни на секунду не покидала, как она сама говорила, idee fixe* обретения свободы.

Кто ищет, тот всегда найдёт. Вот и её бедовую головку не мог не посетить продуктивный замысел. Женская задумка состояла в том, чтобы завладеть телефоном. «Зацапать бы сотик!», - лишь об одном мечтала студентка, а уж для осуществления задуманного, ей хватило бы и двух минут.

Затея Дианы возникла не на пустом месте: она подметила, что мобильный телефон в коттедже имелся - его передавали по смене дежурные операторы, сидевшие в «штабе». Штабом, диспетчерской или пультовой персонал называл комнату с пультом управления. Штаб запирался изнутри на запор. «Вот бы Лупоглазого выманить оттуда, а самой забраться туда, - рассуждала студентка. - Звонить с мобилы опасно – вдруг мой Топотун многоразовый не поймёт чего-то в спешке. Зато эсэмэску отправить – самое то». Текст электронного сообщения Лонская зазубрила заранее. Назревал штурм штаба. План проникновения у неё вызрел, а, значит, штурм штаба назревал…

Наиболее благоприятная ситуация в коттедже обычно складывалась в полдень. Тогда двое караульных из трёх – наружного и внутреннего наблюдения – уходили на обед, запирая особняк. Внутри оставались лишь охранник у пульта и «княжна Тараканова», нащупавшая «слабое звено» в ряду секьюрити.

И в текущий полдень искомый час «Ч» пробил. Оставшись в коттедже с Лупоглазым, Диана прошла в ванную. Там она, будучи невидимой, преспокойно воткнула штепсель фена в розетку, но воткнула не плотно. В образовавшийся зазор, на металлические стержни электрической вилки, она опустила гвоздик, привязанный к прочной шёлковой нити. Произошло короткое замыкание. Освещение пропало, электрические приборы отключились. В месте контакта вспыхнул язычок пламени, облизывая пластиковую обшивку. Огонь Лонская и не собиралась тушить. Напротив, выбросив гвоздик в водосливную трубу, она подбросила в маленький костёр загодя припасённые газеты. Огонь быстро разгорался, повалил дым. Сработала противопожарная сигнализация, раздался вой сирены.

Выждав момент, диверсантка проскользнула от ванной к штабу, спрятавшись за выступом стены. Ждать ей пришлось недолго. Дверь диспетчерской отворилась, и оттуда выглянул Лупоглазый. Глаза его и в самом деле готовы были выпасть из орбит - настолько он был ошеломлён происходящим. Увидев огонь и дым, валивший из санузла, он метнулся туда, на бегу взбрыкнув по-кенгуриному и взревев не хуже осла Ходжи Насреддина.

Лонская того и добивалась. Она шмыгнула в пультовую, запершись изнутри. Там коварная женщина схватила сотовый телефон и сосредоточенно, без лихорадки, стала «набивать» текст электронного сообщения. Справившись с задачей быстрее намеченного, она набрала эксклюзивный телефонный номер могущественного абонента и отправила на него «эсэмэску». «Ну, давай же, сотик, давай!», - молила она аппарат, жалобно взирая на него. Через дюжину секунд «мобильник» пискнул, известив о том, что сообщение адресату доставлено. Диана не удовлетворилась результатом. Для надёжности она продублировала отправление. Лишь вторично убедившись в получении послания «Топтуном многоразовым», «радистка Кэт» облегчённо перевела дыхание.

Выполнив задачу-минимум, она уже без спешки удалила текст сообщения и эксклюзивный номер из электронной памяти телефона. Следующее её поползновение тянуло на чисто женскую мстительность: стереть в аппарате всё, что только можно. Однако девушка укротила эту потугу во имя сохранения в тайне проведённой операции. Студентка тщательно протёрла припасённой тряпочкой корпус «сотика», уничтожая отпечатки пальцев, и положила его на место.

Только теперь «княжна Тараканова» позволила себе подробнее изучить интерьер штаба. Она осмотрела

центральный пульт, на котором имелись тумблеры, с помощью которых открывались центральные и запасные ворота, а равно и некий выход «Омега». Наличие «Омеги» явилось для неё откровением, так как Диана полагала, что в селигерскую резиденцию ведут всего два въезда. Затем на развороте журнала «Табель постов» она обнаружила пять цифр – код замка, установленного на дверях диспетчерской.

Далее, посмотрев сквозь бронированное стекло, хитрая бестия увидела, что на тревожное гудение сирены от других строений к коттеджу, точно угорелые сердечники из парилки, стремглав сбегаются охранники. Даже пуленепробиваемая преграда не в состоянии была заглушить дробный топот их

конечностей, которому аккомпанировала разудалая ненормативная русская лексика, в семь этажей покрывающая Селигер и прилегающую территорию.

Аналогичный малочеловеческий рык доносился и от ванной комнаты, где героический огнеборец Лупоглазый вёл неравный бой с пламенем. Причём, если верить его непечатной брани, в ванную набилось много девушек лёгкого поведения, собак женского пола и гомосексуалистов, которым охранник самонадеянно грозил своим детородным органом и немедленными множественными совокуплениями. Лупоглазый мужественно не уступал напору стихии и разврата, лишь изредка очумело ойкая.

Вслед за несгибаемым Лупоглазым ойкнула и Диана, но отнюдь не от того, что в суматохе попала под пресс Лупоглазого вместо какой-нибудь проститутки…В последний момент её осенило: план ей удался до того идеально, что факт проникновения в диспетчерскую вообще может оказаться неустановленным –

* Idee fixe* (франц.) – навязчивая идея.

стоит только захлопнуть за собой дверь штаба. Что она и сделала, выскочив в коридор.

От диспетчерской к своей комнате она кралась мимо входа в особняк, прочнейшая входная дверь которого сотрясалась и вибрировала под нетерпеливым наружным напором молодых и крепких тел. «Лучше бы меня эдак-то потоптали, непутёвые! – сокрушённо посетовала Лонская. – Сколько энергии впустую пропадает!»

ГЛАВА ПЯТАЯ

Плотских забав, так не достававших Лонской, с избытком имел «гоп-менеджер» Пакостин. Только радости ему это не доставляло ни на грош.

Змея никто не любил. Его или боялись, или ненавидели, а ещё чаще первое совмещалось со вторым. Так ведь и Пакостин никого не любил - не за что любить. Не зря же какой-то старорежимный артист кино Вицин, фильм про которого Вован на досуге смотрел по голографу, говорил: «Чем больше узнаю людей, тем больше люблю собак». И правильно: люди – изменники и предатели.

И всё же, несмотря ни на что, у Змея была верная подруга – старая верная кукла Маня. И Палач платил ей тем же: напялится - полюбится. Ан недавно Маня лопнула. Проституток - этих продажных шкур - Вован не переносил, но от безвыходности попробовал. «Кайфа – ноль». Теперь вот приходилось привыкать к новой, только вчера купленной в «секс-шопе» кукле Варе. Если перейти на уголовный жаргон, то в настоящий момент Вован «пялил» её. Варя была слишком молодая, неразмятая, и потому «лезла туго». Как известно, спущенные бабы податливей и выглядят старше. Потому бандит на четверть стравил воздух.

Постепенно «резиновый процесс» у главаря, как тот сам говорил, «покатил так, что запахло жжёной резиной». Физиология уже подпёрла его под самую глотку, когда с бухты-барахты зазвонил сотовый телефон. И звонил он противно, не переставая, отбивая всякое желание. Змей от злобы аж плюнул Варьке в глаз, и приостановил процесс.

- Ну! – рявкнул он в трубку.

- Вован, - донёсся оттуда хрип Щербатого. – Твёйдый Щанкл плипилил.

- Ну и чё?!...Ты чё, харя беззубая!… - теряясь от избытка лютых эмоций, заорал пахан. – Я ж те внятно базарил: полчаса - не трожь, а ты?! Я те щас последние бивни повыщёлкиваю!

- Дык…, Гитлелович же чмалу пливёз, - обиделся Щербатый.

- Какую ещё чмару? Откуда привёз?

- Дык, бабу же этого…Листлатова.

- А-а-а, - остывая и вставая, протянул Пакостин, заталкивая Варьку под кровать. – Везите её в зиндан, в пыточную. Щас я туда же подвалю.

Зинданом «гопники» называли заброшенный старый завод в южном пригороде Москвы, который они переоборудовали под «исправиловку» - своеобразную тюрьму. До такого нововведения «ссученные» даже додуматься не могли.

Раздраконенный криминальный авторитет укротил гнев и, наперекор привычкам, тщательно умылся, причесался, надел чистое бельё и свежую рубаху, прежде чем показаться Лапоньке – так втайне он прозвал Милену.

Милена Кораблёва являлась единственной женщиной, что «зацепила» (да ещё как зацепила! сама того не ведая и не желая) Палача за гнойное нутро. Он сам себе стыдился признаться в том, что если бы сгодился для такой вот нежной, утончённой «чистюльки-недотроги», то, не раздумывая, поступился бы к чёртовой матери собственной «крутизной» и блатной ипостасью. Да в том-то адская досада и заключалась, что ни за что и никогда Лапонька на него не посмотрела бы. Из-за того сатанинская тоска и глодала Вована, а он свирепел, в желании растерзать весь этот погано устроенный мир.

Приехав в зиндан, Пакостин зашёл в пыточную, забрался с ногами в кресло-трон и мотнул головой. То был знак Щербатому, что «к базару» с Кораблёвой «гоп-менеджер» готов.

Пыточная представляла собой большую камеру, в которой на столе были систематично разложены различного рода заточки, щипцы, молотки и прочие приспособления, предназначенные «для вышибания подлого духа из презренного тела». Там же стоял монитор и лежала видеокамера – главный садист вёл запись издевательств, позже наслаждаясь наиболее кровавыми повторами и попутно «забивая косячок». В стены пыточной были замурованы цепи с оковами для фиксации «подопытных кроликов» - тех, кого «арестовал» Вован Палач.

Милену в кабинет завёли Щербатый и Шранк. Та пугливой беззащитной ланью сделала несколько шагов и остановилась перед главарём. И эта беззащитность окончательно добила главного «экса». И эта беспомощность показала ему абсолютную недоступность и недостижимость женщины, попавшей в его гнилые лапы. «Ну, что за гадство! – выхаркнул про себя словесную скверну Пакостин. – Натуральное же гадство! К другой бабе в её положении подходить западло, у этой же пузо скоро на лоб полезет, а она всё кайфовее и кайфовее!»

- Свободен, - бросил он Щербатому, синхронно дав знать Шранку, чтобы тот остался.

- Понял, - безропотно подтвердил Щербатый усвоение полученной информации и, не разворачиваясь, «на полусогнутых» вышел вон.

- Ну и чево? Где твой хахаль? – осведомился у женщины Змей.

- Я не знаю, - ответила та. – Георгий говорил, что нам нужно спрятаться и переждать у какого-то знакомого в Забайкалье, но не…Но не конкретизировал.

- Он тебя бросил как…профуру распоследнюю, а ты его кроешь, дура! – ощерил гнилые зубы Вован. – Все вы бабы – дуры! Говори, где он?

- Не зня-аю-ю, - юродствуя, передразнил Пакостин её. – Так я тебе и поверил. Гитлерович, ты базарил с ней? - обратился он к Шранку.

- Да то же самое бакланит.

- Бак-кланит…Ясен пень, что она тюльку гонит, а ты и брылы развесил. Отвесил бы ей пару хрюнделей, так сразу бы арию Дездемоны запела!

- Баба же…В положении…

- Баба…, – непонятно ухмыльнулся гоп-менеджер. – Баба…Она-то баба, а ты кто?...Какой ты на фиг Твёрдый Шанкр? Мягкий пенис, вот ты кто!

Змей выскочил из кресла. Обойдя Кораблёву, он остановился перед ней.

- Ну и чево? Где твой хахаль?

- Чё, зигота, пухнешь? Пузо-то ажно на лоб полезло, - показал бандит обкуренным указательным пальцем на живот Милены. – Сколько уже надавышу?

Вместо ответа та отвела лицо направо и вверх, глядя никуда.

- Фу ты ну ты, фу ты ну ты…, - двоечником-второгодником гаденько принялся кривляться её мучитель. - Какие мы гордые да благородные. Губками пошевелить нам лень. А ежели я тебе, чистюлька, ща между них свой член вставлю, тады как? – озадачил он беременную женщину, разом изменившуюся в лице. - Ну и чево? Махом гонор отшибло! А то, может, просто загнуть тебя да и поиметь промеж ног, а?...А чево? Тебе стану хахалем, дитёнку – папой…Га-га-га! – осклабился он, оглядываясь на Шранка. – Кто последний, тот и папа. Га-га-га! В жилу я базарю, Гитлерович?

Бандит Шранк вслед за ним принуждённо ухмыльнулся.

- Так сколько надавышу? - предчувствуя победу, снова нахально полюбопытствовал Вован.

- Во-восемь месяцев, - пусть и не изменив позы, а всё же сменила гордыню на покорность Кораблёва, и слёзы выступили у неё на глазах.

- Х-хе, давно бы так! – довольно крякнул Змей. – А то, туда-сюда, туда-сюда…Дык, где шукать твоего хахаля?

- Я, правда, не знаю. Георгий говорил…

- Глохни, дура! – оборвал фразу Милены Пакостин. – Думаешь, я тебе верю? Да ни на грош. Пургу лохам гнать будешь. На меня смотреть, паскуда! – скрипнул он вставными зубами с инкрустированными стразами. – На меня смотреть!

Милена, собравшись с духом, повернула лицо к нему. Для главного «экса» вышло хуже прежнего: Вован оказался не в состоянии смотреть в её бездонные и чистые глаза. Главарь нежданно-негаданно сам отпрянул от неё. Но, ненадолго...Будучи не последним знатоком человеческой психики, он знал надёжный способ подавления собственных никчёмных остатков жалости: надо ударить безвинного и беззащитного; надо «накатить» тому, кто неизмеримо выше тебя. Невыносимо постыден первый тумак, а затем «покатит со склизом».

Вожак банды подскочил к Кораблёвой, до отказа размахнулся и…по касательной ударил её по макушке. Жестокости у него немедленно прибыло. И ещё Пакостин заприметил, что, получая оплеуху, Милена не втянула голову в плечи, как все, не защищала лицо, а прикрыла обеими руками живот.

- Раз фуфло гонишь, с-сымай трусы, с-сыкуха, - приказал он.

- Нет! – вдруг утратив нездешнюю недоступность и видоизменившись в испуганную девчушку, проронила Милена, отступая к стене.

- Дворянку из себя ломаешь? - прошипел Змей.

Поскольку подлинное воплощение женственности и молодости не дало ему ответа, лишь протестующее вытянув руки, чтобы не подпустить гадподобное существо к себе, Пакостин обезоруживающе процедил:

- Последний раз говорю: сымай трусы, с-сыкуха, или щас как дам по брюху – надавыш пробкой вылетит в стенку!

И такой голый натурализм прозвучал в его голосе, что Кораблёва утратила всякую способность к сопротивлению во имя сохранения того безмерно любимого создания, что жило внутри неё.

Вован грубо подтолкнул женщину к столу, приклонил головой к столешнице, задрал подол просторного платья для беременной, сдёрнул плавки и принялся пристраиваться позади неё. От увиденного Шранка, страшившегося брать на себя даже грех невмешательства, крючком пригнуло к полу.

- Шанкр! – приостанавливаясь, заорал на него главарь. – А ну, хапай камеру…Хапай камеру, я сказал! Снимай сеанс: ща буду делать маленького змеёныша. Гы-гы-гы! Кто последний, тот и папа, гы-ы…, - глумливо хохотнул он.

- Ы-ыхр, - придушенно всхрапнул Шранк, рванув ворот рубашки – ему не хватало воздуха. Но видеокамеру, тем не менее, он взял.

Меж тем, пауза в действиях садиста явно затягивалась. Как явствовало из ситуации, окончательно отрёкшись от человечности, Пакостин отрёкся и от мужественности: он подозрительно долго возился и копошился в своём генитальном отребье, точно искал иголку в стогу сена. И его возня в кальсонах сопровождалась каким-то производственным кряхтеньем, далёким от сексуального. Посуетившись в промежности подобно нерадивому сантехнику со сломавшимся раздвижным ключом, Змей оплошавшим шоуменом сбежал из пыточной, напоследок бросив Шранку: «В камеру её…На гольную воду…»

- Тьфу, - выдержав паузу, презрительно сплюнул главарю вслед тот. – Тоже мне, м-мачо без мачете…

Рана Заковыкина оказалось неопасной: сквозная, навылет, кость не задета. А его глубокий обморок объяснялся острой кровопотерей. Минимальную медицинскую помощь бандиты оказали ему в том самом зиндане, куда он так рвался «на свой хребёт». Придя в сознание, Тихон обнаружил себя лежащим с перевязанной ногой на нарах в каменной камере. Его ассоциативная память сработала чётко, и он тотчас вспомнил, что зинданом в некоторых азиатских странах называют тюрьму.

На третьи сутки студент уже ковылял из камеры до так называемой пыточной в сопровождении мускулистого свирепого вида верзилы. Про верзилу «братва» не без издёвки и втихую говорила: «Он же Шранк, от же Твёрдый Шанкр, он же Гитлерович, он же Фриц, он же революционный сифилитик…»

В пыточной Шранк «приторочил» пленника к стене, прицепив оковы к рукам и ногам. «Хорошо зафиксированный кролик в анестезии не нуждается», - съязвил он в адрес Тихона. Затем гигант по внутренней переговорной связи доложил:

- Вован, alles.*

- Молодчик, гитлерюгенд! – донёсся в ответ хриплый голос.

- Ща с тобой Вован Палач побазарит, - поставил в известность студента Шранк.

Вован появился в камере через дверь, противоположную той, через которую ввели Заковыкина. Сходство «первого экса» с моложавым Кощеем Бессмертным не заставила пермяка сжаться в ужасе. Скорее, оно внушило ему отвращение.

- Ты знаешь, кто я? – не без напыщенности осведомился главарь у паренька.

- Да, ты Вован Палач, - спокойно ответил тот.

- Молодчик! – похвалил его Пакостин. – Так покатит, будешь жить. Лытку навылет тебе уже прострелили. Ты же не хочешь, чтобы я тебе башку навылет продырявил?

- От башки навылет последствия другие.

Змей вкупе со Шранком долго и по-лошадиному ржал над мотивировкой студента.

- А ты ничё, фраерок! - наконец резюмировал Вован. – Шнобеля, - мотнув головой, отрывисто приказал он Шранку.

- Шно-о-обель! – басом рявкнул тот.

- Тута, - из коридора в дверной проём просунулась голова с длинным носом.

В Шнобеле Заковыкин смаху опознал того самого «Сирано де Бержерака», что на пару с Ирокезом обыскивал его в кустах возле дома Листратова.

- Он? – спросил Шнобеля Палач.

- О-он, Вован, - угодливо подтвердил подручный. – Студент. Заковыкин.

- Свободен, - небрежно мотнул головой «гоп-менеджер».

И Шнобель послушно растворился в окружающем пространстве.

- Толяна Конопатого знаешь? – продолжил допрос пленника Змей.

- Знаю, - со вздохом признался Тихон, вспоминая встречу с веснушчатым пронырой близ дворца культуры имени Горбунова.

- Ксиву и манатки, что при тебе были, мы тоже экспроприировали. Обложили по кругу. Сечёшь, что я тебя колонул? – с чувством превосходства подытожил Пакостин.

- Секу, - не противился студент.

Тихон ещё в камере досконально продумал линию поведения исходя из того, что может быть известно бандитам. Единственно, его мучил вопрос о судьбе своего мобильного телефона. Но как бы там ни было, про КГБ и про то, что тревожит чекистов, пермяк при любом раскладе решил молчать, как советский партизан на допросе в гестапо.

- Молодчик! – одобрил последний ответ Заковыкина «экс». – Давай, чеши языком поганым, чё те надо было от Листрата и от бабы евонной? Чеши, но помни, - достав из кармана пистолет, «тестирующе» навёл ствол на лоб допрашиваемого Палач, – вякнешь фуету, и ты труп. Валяй.

- С месяц тому назад Милена подошла ко мне…и попросила написать реферат по истории правящей партии, - собираясь с мыслями, заговорил паренёк, заворожено глядя в дуло, откуда на него глядела реальная смерть. У него даже раненая нога ныть перестала. – Сошлись на трёх…этих…кусках. Кгм…Я написал ей реферат, а её нигде нет. А мне…

- Чиво ты гонишь! – вставил ствол в правую ноздрю фантазёра Змей.

- Я не вру…, - медленно отстраняясь от оружия, проговорил Заковыкин.

- Чё ты бздишь, фофан?! – ощерился Пакостин. - Ты ж - сопля зелёная, а она - пятый курс. Ну как, ка-ак ты мог ей этот…реферат заделать?

- Я написал, написал…Вы не смотрите, что я не…что я неопытный. Я, между прочим, победитель всероссийской олимпиады по истории, - заспешил студент, смекнув, что уголовник втягивается с ним в спор. А в словесных хитросплетениях Тихон был ловок и подобен коту в тёмном погребе. – Ей-богу, я написал ей реферат по истории правящей партии. Тема: «Вариативность и конъюнктурность стратегии политической партии как генеральная детерминанта её позитивного развития и выживания в контексте бесконечного континуума социальных конфликтов».

- Чего-чего?...Ну-ка, повтори, чего базарил, - слегка ошалел от услышанного «гопник», убеждённый, что юноша ему «вешает лапшу на уши».

Смекалистый парнишка шустро озвучил сказанное слово в слово. Вован достал из верхнего ящика стола с орудиями пыток диктофон, функционировавший в режиме записи, и воспроизвёл заключительный

фрагмент монолога студента. Дословность и автоматизм повторения даже в непрошибаемом Змее вызвали толику сомнения. Но и только.

- Туфтишь, сука! – озлился он, ибо пленник ловко извернулся.

И Палач внезапно пнул парнишку по раненой ноге. У многострадального Тихона аж белый свет померк, а сердце прихватило будто клещами, заготовленными для пыток. В себя он пришёл от того, что Шранк вылил на него ведро воды. И стоило Заковыкину приоткрыть глаза, как Змей схватил его за уши и начал безжалостно дёргать голову, направляя её на монитор.

- Секи, сучёныш, секи, - по-змеиному шипел изувер. – Вон твоя Милена! Ты, полудурок, прикидывал, что она у легавых кантуется, а она у меня. И я её по десять раз на дню пялю! Секи…

Тихон тупо уставился на монитор. От боли изображение на экране плыло перед ним, но он всё же различил, что на экране Вован грубо подтолкнул Милену к столу, приклонил головой к столешнице, задрал на ней подол платья, сдёрнул с неё плавки…

- Вра-а-аки! – простонал из последних сил измученный юноша, отворачиваясь от экрана. – Вра-а-аки!

- Глядеть туда! – заорал главарь, потрясая пистолетом и указывая им на монитор. – Глядеть туда! Это голимая правда, понял?! Голимая правда!

- Врё-ё-ёшь, соб-бака! – мотал головой Заковыкин, обвисая на железных веригах.

- Стоя-а-ать! – пуще прежнего заорал Палач, хватая Тихона левой рукой за скулы.

* Alles (немецк.) – всё (в данном случае в значении: всё готово).

Он силой навёл лицо пленника на себя, приставил к его левому глазу ствол и, трясясь в изнеможении и брызжа слюной, почти попросил:

- Скажи, что веришь мне, и я тебя отпущу! Век свободы не видать, отпущу!

- Врё-ё-ёшь, соб-бака! – зациклившись, отрицательно мотал головой Заковыкин.

- Скажи, что веришь, и я тебя отпущу! Папой-мамой клянусь, отпущу!

- Врё-ё-ёшь, соб-бака! - мотал головой настырный Заковыкин.

- Дак что тогда там, полудурок? Гля-ка, там же всё в натуре, в натуре! – сдуваясь, подобно лопнувшему пузырю, шипел Вован, тыча стволом в направлении монитора.

- Там?...Там…подставка…Там…монтаж…, - на последнем дыхании выдал Тихон.

- Па-а-а-дла! – завопил бандит.

И мучитель снова пнул Заковыкина по раненой ноге, выбив себе большой палец. Вован аж запрыгал от боли, а увидев, что упрямец потерял сознание, наказал Шранку:

- Мне это…Мне щас надо одно палево разрулить…Я пригашусь до понедельника…А ты этого сучёнка чтоб метелил по-чёрному по пять раз на дню! Навешай ему хрюнделей от и до! Приеду – проверю…

Шранк добросовестно исполнял порученное. Два раза в день он приводил Тихона в пыточную. Там гигант «приторачивал» пленного к стене, начинал вышагивать перед ним туда-сюда и нудно, заученно повторяясь, предлагал ему «заложить Листрата». «Идеологическая прелюдия» неизменно заканчивалась хлёстким, со свистом, кистевым ударом наотмашь по носу Заковыкина.

Студент, прекрасно изучивший эту манеру Шранка, ждал вступительного удара, и, несмотря на собранность, постоянно зевал «стартовый момент». Надо отдать должное заплечных дел мастеру, знавшему своё дело: Шранк великолепно вуалировал намерения, а удар наотмашь «неглядя» наносил так, что попадал точно по кончику носа – не больше и не меньше. Оказалось, что это очень болезненная телесная точка, во-первых, и аккумулятор кровеносных сосудов, во-вторых.

Свой коронный удар Шранк называл «мазня хлыстом». От «мазни хлыстом» кровь у Заковыкина начинала хлестать во все стороны, а кончик носа чудовищно распухал. Из-за систематических побоев нос у парнишки постепенно превратился в настоящий «шнобель», которому позавидовал бы «его крестник» - уголовник Шнобель.

«Разыграв увертюру», верзила переходил к «методичной лупцовке». «Слышь ты, груша боксёрская, ща я тебя буду окучивать квадратно-гнездовым способом», - сообщал он «спарринг-партнёру» таким тоном, словно это был с детства любимый Тишкин метод, и, услышав про него, парнишка должен будет заплакать от избытка радостных чувств. Сделав предупреждение, Шранк начинал бить Заковыкина не спеша, «с чувством, с толком, с расстановкой».

Устав, заплечных дел мастер брал перерыв. Он подставлял табурет под «боксёрскую грушу», сам же садился к столу, пил чай и читал газету. Тихон заметил, что Шранк читал исключительно «Советский спорт». Тогда в минуты совместных перекуров он стал рассказывать своему мучителю, что с первого класса болеет за ЦСКА и с этого же возраста играет в хоккей. А когда Заковыкин, отлично знавший историю футбола и хоккея, был в ударе и рассказывал верзиле про Льва Яшина и Альберта Шестернёва, про Григория Федотова и Всеволода Боброва, про Анатолия Фирсова и Валерия Харламова, про Анатолия Тарасова и Бориса Аркадьева, то тайм-ауты существенно удлинялись. Соответственно и заковыкинские «сказки» максимально растягивались.

Восстановившись, «Гитлерович» педантично промокал платочком пот на лбу, устало потягивался и вставал, приговаривая: «И вечный бой, покой нам только снится…» И возобновлял «набившее оскомину» занятие. «Квадратно-гнездовой способ» приносил должные плоды: повреждения у зиндановской «Шахерезады» красовались везде – с головы до ног, спереди и сзади, с левого бока и с правого…

Вскоре Заковыкин представлял собой живое воплощение мозаичного абстракционизма: некогда свежие кровоподтёки «выцветали», превращаясь в синяки, а затем – в бланши цвета недозрелой сливы. Недавние же повреждения ярко сияли пурпуром. Оттого голый Тихон являл собой сплошное багрово-сине-жёлто-зелёное пятно.

Как-то раз в зиндан на минуту заскочил Вован Палач. И даже он, повидавший за свою криминальную карьеру всякое, был поражён «шедевром», сотворённым Шранком в жанре «ню». С «разбарабаненной сопаткой», с глазами в узких щёлочках, с чудовищно распухшими ушами, разноцветный Заковыкин являл собой настолько жалкое и полуфантастическое зрелище, что Змея передёрнуло.

- Слышь, Твёрдый Шанкр, - впервые в жизни решил посоветоваться он. – Ну его нафиг! Может, его просто замочить, да и дело с концом?

- Вован, дай мне его ещё на пару дней, - попросил верзила.

- Так ведь молчит, как партизан.

- Я из него всю душу вытрясу!

- Да ты, Фриц, понтовый кореш! – расчувствовался главарь. – С тобой дерьмо хорошо хавать – ты из хавальника выхватываешь.

- Стараемся, - прочавкал Шранк.

- Если что, - обнадёжил его Вован, - так четвёртого июля у меня юбилей: ровно двадцатник, как я родную бабку зарубил. Вот тады я и попраздную – сам всю презервацию сперматозоидов мочкану.

И Пакостин уехал из зиндана довольный и преисполненный уважения к трудам «понтового кореша».

При всём при том, Шранк был странный субъект. Так, он регулярно обрабатывал у Заковыкина рану на бедре, и та быстро заживала. Два раза в день он водил Тихона принимать прохладный душ. Незаметно подкармливал его. На усмешки же Шнобеля, Сипатого и других бандитов на счёт «возни с сынком», он серьёзно отвечал, что из мёртвого военную тайну не вышибешь, а Вовану студент нужен живой и «свой в доску».

Наедине же с уральцем верзила не раз и не два подчёркивал, что здоровье – это когда болит каждый день, но каждый день в разном месте. Парнишка вначале на этот афоризм лишь грустно усмехался, однако потом действительно подметил, что ушибы и ссадины у него ноют поочерёдно. А внутренности – сердце, почки, печень, лёгкие - как будто в норме. Само собой, в той норме, насколько данное выражение вообще применимо к такому заведению, как зиндан.

На войне, как известно, мелочами вроде насморка, ангины, поноса вообще не болеют. Не болеют, разумеется, настоящие воины. Вот и Тишка держался стойко: «Подумаешь, хрюнделей навесили. Превозмогём!»

А однажды Шранк и вовсе повёл себя непонятно. По окончании очередной экзекуции он, для отвода глаз вталкивая студента взашей в камеру, шепнул ему:

- Если вызовут в пыточную, а я вдруг вякну про Освенцим, будь готов ко всему…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Полковнику Топтыжному из Перми тоже (вслед за Пакостиным, которому оттуда доставили Милену Кораблёву) поступил «груз особого назначения». Позавчера нежданно-негаданно по шифрованному каналу с Иваном Сергеевичем вышли на связь из краевого управления КГБ и известили об объявившемся Листратове, который самолично запросился к нему на аудиенцию. И вот сегодня «груз-100» в виде агента Глюка прибыл «на конечную станцию», то бишь в чекистскую цитадель на Лубянской площади.

- Ну что, Глюк, явка с повинной? – спросил его полковник, когда Листратова завели в кабинет.

- Явка с повинной, - покаянно вздохнул тот.

- Раз и навсегда?

- Раз и навсегда.

- Выкладываем всё без утайки?

- Да. Без утайки.

- Слушаю тебя, Жора, - сказал чекист, беря авторучку, протокол и нажимая на тумблер диктофона.

И агент приступил к исповеди. Он действительно выложил всю подноготную: и про сотрудничество со «скунсами», и про аппаратуру, и про Милену. Внешне Иван Сергеевич поглощал информацию сосредоточенно и ровно. Меж тем, в мозгу у него эпизодически вспыхивало что-то наподобие протуберанцев, особенно в той части изложения, когда зазвучали предложения про дистанционный полиграф, резонатор, а также о Бобе Сноу.

- Кроме изобретений Сноу у тебя ничего не пытался выудить? – как бы мимоходом осведомился полковник, когда Глюк замолчал.

- Пытался, - с готовностью подтвердил тот. - В марте этого года на международной научной конференции в Доме учёных я общался с отцом Милены академком Кораблёвым Андреем Ивановичем как …м-м-м…с близким человеком. И это случайно увидел Сноу. Боб понял, что между нами особые отношения. Примерно через неделю американец впервые завёл речь о Кораблёве, об объекте «Ост» и дал мне конкретное задание. Чего уж душой кривить, я был повязан, и для отвода глаз посулил кой-чего разнюхать. Но я ж не маленький: отличаю продажу технологических секретов невоенной тематики от прямой измены Родине. Вот и решил бежать на Запад, свалив всё на вас, Иван Сергеевич. То бишь, соврать американцам, что вы меня раскрыли. Посему, клянусь: Кораблёва по проблематике «Оста» я не пытал, и ЦРУ по этой теме ни грамма не слил – нечего сливать было.

Уточнив у Листратова ещё некоторые детали, Топтыжный резюмировал про себя, что на сей момент, пожалуй, он выжал из агента максимум возможного. Дальнейшее требовало проверки.

- Что ж, Жора, - раздумчиво проговорил оперативник, потирая лоб, - сам понимаешь, что твоё будущее напрямую зависит от того, как тебе удастся загладить вину перед державой.

- Моё будущее напрямую зависит от будущего Милены, - вежливо, но твёрдо поправил его тот. – И я у вас стопудово из-за неё. За неё я сделаю всё, что вы мне скажете. Прошу об одном: спасти её от бандитов, Иван Сергеевич. Христом-Богом молю!

- Чего молить-то? – сдержанно укорил его полковник. – С бандитами за наших людей я и так обязан воевать. О долге же перед страной я потому завёл речь, что и Милена твоя - часть её. Я, может, говорю, что называется, высоким штилем, но говорю то, о чём думаю. Осознал?

Листратова увели. А Топтыжный, оставшись один, подумал о том, что раз за фигурой Глюка замаячил силуэт Сноу, то за призраком мёртвого репортёра проступили вполне жизнеспособные шпионские круги. И новые данные склонили чекиста к новой попытке подключения к расследованию разведуправления КГБ и, больше того, - ГРУ.* Ведь отныне для того появилась более веская мотивировка. «Значит, придётся становиться инициативщиком,* - сокрушённо покачал головой Шаман. – Мало того, придётся выходить на Крутова напрямую, минуя перестраховщика Столповского. Ведь санкционирование «Трансфера» и координация действий с Минобороны – прерогатива шефа комитета».

И Иван Сергеевич, минуя промежуточные инстанции, отправился в приёмную председателя КГБ.

«Эсэмэска» Дианы Лонской успешно достигла адресата. Адресатом был Николай Андреевич Коданский. Придя с заседания Совбеза, он в десятый раз за день озабоченно полез в сейф за мобильным телефоном конфиденциального предназначения. Конь Дамский не просто соскучился по темпераментной смуглянке, но и всерьёз тяготился её долгим отсутствием. Необъяснимо долгое отсутствие и молчание любовницы его насторожило, а утечка информации из стана олигарха номер один о разладе Лонского с молодой женой панически встревожила Коданского: «Уж не убил ли её старый волчара?!»

И вот мини-дисплей аппарата подсказал ему о доставке сообщения от единственно возможного абонента. Дрожащими от сексуального возбуждения пальцами Конь Дамский нажал нужные кнопки и принялся читать текст: «Топотун мой многоразовый! Меня взял в заложники Сладенький Мерзавчик. Запер в темнице у Селигера. Держусь из последних сил от домогательств его нукеров. Спасай меня! Навеки твоя Вибромассажистка».

Коданский ни на секунду не усомнился в достоверности послания в виду того, что в нём содержались пикантные тонкости, известные лишь двоим на планете. Да и номер этого телефона знала только Диана. Этот «сотик» он завёл исключительно «под неё».

- Ах ты,…тварь щекотливозадая! – взревел Конь Дамский, впрочем, вообразив при том при сём близ распростёртой Дианы не Рокецкого (в силу известных предпочтений последнего), а его безымянного «нукера», который подобно кентавру овладевает пленённой «одалиской». – Уморщу, паразит-наездник!

Николай Андреевич приблизительно представлял, где находится селигерская вотчина Рокецкого.

Потому сиюминутное поползновение высокого чина выплеснулось в мысленном вопле: «Бл-лин! Я секретарь Совбеза или не секретарь Совбеза?! Щас возьму свою гвардию и разнесу селигерскую скворечню

к чертям собачьим! А самого щекотливозадого предам суду за…за самоуправное лишение свободы женщины…Тем паче, такой женщины! И тогда…И тогда, прощай мечты гея о мировом господстве…»

Готовый к незамедлительным действиям, Коданский по внутренней связи распорядился, чтобы экстренно вызвали командира национальной гвардии Семинянькина Андрона Гордеевича по прозвищу Вертухай. Андрон Гордеевич – давний сослуживец Коданского - в молодости также подвизался в качестве контролера в исправительной колонии для трансвеститов. Ныне Семинянькин обеспечивал безопасность высших государственных органов и подчинялся лично Коданскому. Вскоре помощник сообщил Коданскому, что командир национальной гвардии находится на выезде и обещает прибыть через полчаса.

* ГРУ – главное разведывательное управление министерства обороны России.

* Инициативщик – профессиональный термин чекистов, обозначающий лицо, по почину которого начинается операция.

Полчаса составили как раз тот отрезок времени, чтобы горячий ревнивец поостыл и оценил расстановку сил хладнокровнее. Ему ли было не знать на какие выкрутасы способна его «расторможенная» возлюбленная? Ему ли было не знать, как она может накуролесить? Вдруг у Полуметросексуала свои резоны? И кто сказал, что огласка не повредит самой Диане? И кто сказал, что если вызволить Лонскую не лобовой атакой, а более хитроумным способом, то это не идеальный манёвр, чтобы заодно опорочить и рогоносца Лонского?

Не мудрено, что запыхавшийся Семинянькин, получил от высокого чиновника несколько скорректированную вводную. Финал установки звучал следующим образом:

- …да прежде чем посылать, Андрон, своих чудо-богатырей брать сволочной оплот, переодень их в ту же униформу, в которой щеголяют секьюрити Лонского. Тогда и охранники Рокецкого меньше упираться станут, потому как допрут, что, вроде как, опарафиненный олигарх за своей бабой пожаловал. И, опять же, эдак мы нашу гвардию не подставим. Толково?

- Толково, Николай Андреевич! – восхитился главный национальный гвардеец. – Будьте покойны, оформим по высшему разряду. Всё будет как в лучших домах Лондона!

- Диану вызволишь, я с неё получу заяву о похищении человека, и всё будет шито-крыто. А саму её мы пока припрячем у тебя в расположении.

- Так точно! – рявкнул Семинянькин, выдвинутый Коданским на занимаемый пост непосредственно с должности начальника Бутырской тюрьмы.. - Николай Андреевич, сам буду командовать шмоном!…Тьфу ты, ёпть!...Боевой операцией.

Рокотова ещё никто и никогда так не унижал, как это сделал Рокецкий. Сверх того, зарвавшийся богатей лишил его девушки, солнышком посветившей в окошко Юрия. Да ещё и учинил такую подлость фактически его же, Юрия, руками. Воистину, благими побуждениями вымощена дорога в ад. И журналист дал самому себе обет, что доберётся до Дианы любой ценой, а зажравшегося гомосексуалиста примерно накажет. И первым шагом в этом направлении стало то, что он покинул лагерь магната, прихватив с собой все видеоматериалы о детективе Сухолятине.

Оставив расположение бывшего патрона, Рокотов почти неделю потратил на то, чтобы выявить прибежище, в котором толстосум упрятал Лонскую. Уж кто-кто, а опальный фаворит медиа-холдинга имел некоторое представление об объектах недвижимости Вадима Юрьевича. Рокотов ничуть не сомневался, что девушку удерживают силой. И он «на цыпочках» приступил к зондажу, ибо не заблуждался на тот счёт, что непослушания и слежки Рокецкий не простит.

Журналистские вылазки оказалась небесплодными, но и провокационными. Небесплодными в том плане, что при отслеживании усадьбы бывшего шефа на озере Селигер, Юрий засёк усиленные караулы. И пусть Дианы лазутчик не увидел, удвоенные наряды сами по себе наводили на размышления. Провокационной же разведка могла статься по той причине, что накануне самого Рокотова, не исключено, засекли близ дачи магната на Барвихе. Как минимум, так Юрию почудилось. Так что, возвращаясь с Селигера в Москву на специально нанятом такси, он был настороже.

Расплатившись с таксистом по уже укоренившемуся обычаю за три квартала от пункта назначения, далее журналист отправился к месту ночёвки – на Сивцев Вражек – пешком. Спал он в квартирке тех самых Асеевых, у которых провёл памятную ночь с Дианой. Старики проводили лето на даче, и Юрию было очень удобно: он никого не беспокоил, уходя в самую рань, а приходя затемно. Тем самым удавалось избегать нечаянных встреч и с соседями, и с посторонними. Вот и сейчас Рокотов подходил к своему пристанищу, когда на улицах уже зажглись фонари.

Несмотря на позднее время, у «его» подъезда толпился народ. Чуть поодаль были припаркованы аж три милицейских «воронка», два автомобиля типа «буханка» с надписью «Криминалистическая лаборатория», плюс катафалк и ещё несколько легковушек.

Рокотов, почуяв неладное, замедлил шаги. Он притаился в скверике за дубом в полтора обхвата, вникая в ситуацию. Собравшиеся вели себя сдержанно, тихо переговариваясь и явно нечто ожидая. Не прошло и пяти минут, как ропот пробежал по толпе и тут же стих в преддверии чего-то жуткого. Вход в подъезд разверзся, и из зияющего мрака показались мужчины с носилками. На носилках покоился кто-то, прикрытый светлым покрывалом. А у Юрия от нехорошего предчувствия заныло в подложечной области.

Не успели первые носилки втолкнуть в катафалк, как дверь подъезда распахнулась снова, и оттуда вынесли вторые носилки с человеческим телом. Покойник тоже был прикрыт белой простынёй. Однако под тонкой тканью рельефно проступила характерная черта внешности мертвеца – большая окладистая борода. И Рокотова остро пронзила гнетущая догадка: «Бог ты мой, да ведь это дядя Федот!...Тогда кого вынесли первым? Неужто, тётю Таню? Боже правый, что за напасть?!»

Импульсивно он бросился, было, из укрытия к скоплению машин, но, едва высунувшись из-за дуба, тотчас юркнул обратно. Племянника Асеевых остановил хладнокровный довод рассудка о том, что в квартире пострадавших полно отпечатков его пальцев, его вещей. А ну как они послужат основанием для обвинения его в происшествии?! Пока непонятно в каком, но происшествии. Конечно, у него есть алиби – тот же таксист его подтвердит. Конечно, органы разберутся, но пока суд да дело…Вдруг - задержание, арест! Что тогда будет с Дианой?...Так, что?...Ему ничего не остаётся, как пренебречь тётей и дядей, сделавших столько добра? Стиснуть зубы и трусливо сбежать?

Одолеваемый антагонистическими побуждениями, Рокотов замер за деревом. И в течение этой заминки из подъезда вынесли ещё двое носилок с прикрытыми и недвижимыми человеческими телами! «Что за парад-алле?! Натуральный чёрный пиар! – несмотря на драматичность момента, согласно въевшейся в кровь профессиональной выучке, навесил он ярлык на данную мизансцену. – Это всё? Или за моё отсутствие через этот подъезд успели оборудовать выход из городского морга?»

Импровизированная траурная процессия оборвалась на четвёртом трупе, ибо следом высыпали субъекты в следственно-прокурорских мундирах, милиционеры и прочая правоохранительная челядь. Их явление народу означало, что осмотр места происшествия и выполнение иных неотложных следственных действий закончены. Чиновники уже стали рассаживаться по автомобилям, а зеваки «рассасываться» от дома по асфальтированным дорожкам, аллеям и тротуарам, как кровь по капиллярам, к местам проживания, когда Юрий энергично приблизился к «мерседесу», в который усаживался солидный сотрудник следственного комитета с ещё более солидным брюшком. На погонах его форменного кителя поблескивали большие генеральские звезды.

- Товарищ генерал! – придержав дверцу «мерседеса», обратился к нему журналист.

- Государственный советник юстиции третьего класса Гомонов, - поправил его тот.

- Господин государственный…э-э-э…советник юстиции, - принял поправку Юрий. – Позвольте занять у вас пару минут…

- Вы…Вы - Рокотов? – перебил его Гомонов, окидывая колючим взглядом лицо подошедшего.

- Да, - разом обмяк журналист.

- Садитесь на заднее сиденье, - повелел ему чиновник.

Та ночь оказалась бессонной. Сначала Рокотова привезли в городской следственный комитет, где пытались допросить то в качестве подозреваемого, то в качестве свидетеля, на что он одинаково отвечал категорическим отказом. Юрий настаивал на том, чтобы прежде его ввели в курс событий относительно Асеевых. В свою очередь следственные работники требовали, чтобы он прежде дал показания. Ан задержанный не сдавал позиций, непоколебимо выдерживая осаду руководителя столичного следственного комитета Гомонова и особо ретивых следователей по особо важным делам на протяжении трёх часов. Лишь когда на улице стало светать, Гомонов, с чуть опавшим от долгого нетерпения брюшком, кряхтя от недовольства, протянул журналисту три печатных листа бумаги.

Взяв их, задержанный неоднократно прочитал текст, прежде чем усвоил изложенную там информацию и понял, что перед ним экспресс-анализы содержимого выделений, органов и тканей потерпевших, а также изъятого с места происшествия отравляющего вещества. Согласно документам, на рукоятке наружных дверей квартиры Асеевых был обнаружен сильнодействующий яд контактного действия – предположительно изготовленный на основе зарина. Аналогичное вещество и следы его действия были выявлены на слизистой, кожных покровах, в слюне, в крови и в содержимом желудков потерпевших Солодова С.С., Лемтюгина Д.Р., Асеевых Ф.Б. и Т.А.

Уже машинально скользя взглядом по предварительным выводам экспертов, Рокотов думал: «…Рокецкий. Конечно же - это сволочные происки Рокецкого. Уголовники меня элементарно пришили бы где-нибудь в тёмном углу – и финиш. А в истории с ядом чётко прослеживается изощрённый почерк этого разжиревшего сластолюбца. Что ж, я отомщу ему и за тётю Таню с дядей Федотом, и за Диану. Я хотел сдать его Лонскому, но теперь у меня не остаётся выбора»

- Ознакомились? – не выдержав паузы, прервал его размышления Гомонов.

- Теперь вы правильно можете истолковать нашу наступательность, - приступил к развёрнутой аргументации глава следственного комитета. – Четыре трупа. Способ умерщвления – редкодоступной разновидностью яда, смертельно и почти моментально поражающей человека даже при попадании на его кожу…

- А кто такие Солодов и Лемтюгин?

- Солодов и Лемтюгин?...Кхе-кхе…Видите ли, когда супруги Асеевы вернулись домой с дачи, то, естественно, брались за ручку дверей. Затем, ощутив…м-м-м…резкий дискомфорт, упадок сил, они стали вытирать пот со лба, тереть глаза…Ну и так далее. Соседи их обнаружили мёртвыми в прихожей. Входная дверь была не закрыта на замок и отворилась от сквозняка. Граждане обратились в домоуправление, которое расположено на первом этаже, а также позвонили участковому. С милиционером и домоуправом случилось то же, что и с Асеевыми. Только после смерти четверых человек, стали соблюдаться меры предосторожности…

- Простите, господин государственный советник юстиции, за бестактность, - утратил всякий интерес к подробностям Юрий, - но с меня, пожалуй, хватит. Я знаю, кто убил…вернее, кто покушался на меня, но стал невольным организатором убийства моих дяди и тёти…Однако вам я этого не скажу.

- …Почему…не скажете? – преодолев оторопь, уязвлёно осведомился тот.

- Потому, что убийство…Потому, что убийство сопряжено с вопросами государственной важности, о чём я сообщу лично председателю КГБ. Причём, дело не терпит промедления. Предупреждаю, что за возможное промедление вы ответите персонально. Вам известен мой общественный статус, а также то, что шуток шутить я не стану.

Далее журналист, несмотря на жесточайший психологический прессинг, не проронил ни звука, ни в следственном комитете Москвы, ни в следственном комитете России, так как сознавал, насколько длинные руки у коротышки Полуметросексуала.

Упрямство Рокотова, проистекающее из желания остаться в живых и добиться истины, возымело действие: задержанного доставили пред грозные очи председателя КГБ Крутова Григория Ивановича. Там, на Лубянке, Рокотов и выложил то, что таил за душой: и про появление на свет Дианы Лонской, и про досье Сухолятина, и про докторов Вольфа и Олби, и про интриги Рокецкого.

Информацию журналиста главный чекист выслушал с неожиданным вниманием и даже задал ряд уточняющих вопросов относительно Вольфа и Олби. Вопросы были не праздные и показали Рокотову, что для генерала армии данные фигуранты - не пустое место.

- Какими материалами из досье Сухолятина располагаете лично вы? – осведомился Григорий Иванович в конце беседы.

- К сожалению, только голограммой интервью с ним, - пожал плечами Юрий.

- Она? Она спрятана в квартире на Сивцевом Вражке.

- Вы надеетесь, что она ещё там?

- Надеюсь? - глупо переспросил журналист. – Ах да!... - вникнув в суть сомнений Крутова, даже застонал он. – Да-да-да…Раз они узнали, где я скрываюсь…До меня и не дошло…Господин Крутов, а что касаемо судьбы Дианы Лонской?

- Мы отработаем вашу информацию, и если она найдёт подтверждение, то заполучить девушку от Рокецкого – дело элементарное.

Дальнейшие события развивались стремительно. По указанию Крутова производством повторного осмотра в квартире Асеевых, допросом Рокотова, оперативной разработкой Олби, установлением места пребывания Дианы Лонской и Сухолятина занялось непосредственно подразделение полковника Топтыжного. В два часа пополудни Иван Сергеевич уже докладывал шефу комитета о предварительных результатах оперативно-следственных мероприятий.

- …Таким образом, Григорий Иванович, на сувальдах замка входной двери квартиры Асеевых обнаружены следы воздействия постороннего предмета, то есть, его открывали подобранным ключом. Но работали профессионалы – следов в жилище не оставили; теледосье на Сухолятина, впрочем, - тоже. Что до самого Сухолятина, то он уже неделя, как выехал за рубеж по турпутёвке. По факту убийства гражданина Заковыкина Петра Григорьевича Пермским межрайонным следственным комитетом возбуждено уголовное дело. Преступление не раскрыто. В связи с ним небезынтересно, что один из свидетелей по делу Глюка – Тихон Заковыкин, приходится убитому родным сыном. Сейчас мы ищем юношу, для прояснения вскрышегося факта. Также установлено, что Артур Артурович Олби ранее действительно носил фамилию Пинский, которую сменил, пользуясь женитьбой. За последние пять лет трижды бывал в Соединённых Штатах, в том числе в Калифорнии. Пока, полагаю, брать и допрашивать его нецелесообразно, до отработки заграничных связей…

- Иван Сергеевич, что же получается? - не выдержав, перебил рапорт Крутов, что было ему крайне несвойственно. – Глюк-Сноу-Олби-Вольф – звенья одной цепи?

- Думается так, господин генерал армии.

- И по логике вещей операция «Возмездие» должна плавно трансформироваться в операцию «Трансфер»?

- Думается так, господин генерал армии.

- Пам-парам-парам-пам-пам, - откинувшись на спинку кресла, вдруг по-мальчишески запел Крутов. – Что ж, сейчас буду напрашиваться на прием к министру обороны…Да, а что с Лонской?

- Через…Через пятнадцать минут, - взглянув на часы, проговорил Топтыжный, - на Селигер выезжает оперативная группа…

Диана Лонская голозадым пупсиком валялась на лужайке перед коттеджем. Она раскинулась навзничь прямо на траве, подложив руки под голову. Июльское солнышко разморило её. Девушка ощущала, что снизу не то травинка, не то непоседа-муравей щекочет ей промежность, но пошевелиться было лень. В том же интимном месте, только сверху, девушку ласкал солнечный лучик. Лучик был непрямого действия, то есть не от небесного светила. Солнечный лучик отражался от бинокля, через который за пленницей, затаив дыхание, следил Лупоглазый, расположившийся на балконе второго этажа коттеджа. Красотка даже через оптические линзы и расстояние, разделявшее их, чувствовала его изголодавшийся и молящий взгляд, рвущийся внутрь неё.

Молодой здоровый и полный желания парень – не муравей. Он будоражил ретивое в темпераментной бестии. Тем более в бестии, две недели не имевшей мужчины. «И взыграло либидо!», - как сказал бы старик Фрейд. Диана, застонав от истомы, чуть приоткрыла веки, а также несколько приподняла и раздвинула ноги, согнув их в коленях. Через прищуренные шаловливые карие очи ей было видно, что Лупоглазый ошеломлённо отнял бинокль и, не веря привалившему счастью, посмотрел на неё невооружённым глазом. Физиономию у него перекосило, скулы свело, дыхание спёрло, а кровоток, судя по наступившей бледности щёк, замер.

Приходя в себя, Лупоглазый, давясь слюной, вновь прильнул к окулярам. В иной ситуации Лонская не преминула бы поиздеваться над ним, однако сейчас её саму захватил своеобразный и, прямо скажем, нетривиальный процесс сближения. «Петтинг? Кажется, так это называется?» - подумала она мутнеющим сознанием, которое отступало под напором накатывающей сладкой слабости. И девушка круче согнула ноги, одновременно ещё шире разводя их. Лупоглазый выронил оптический прибор, и если бы не тонкий ремешок на его шее, выпавший из рук дорогой цейссовский бинокль разбился бы вдребезги.

Жаль, Диана не ведала, что на первом этаже коттеджа происходила самая настоящая схватка: то двое других часовых, натужно пыхтя и кряхтя, оттирали друг дружку от окна дежурной комнаты с видом на лужайку, борясь за место «в царской ложе».

Эпатажная девица, всё более распаляясь, помяла ладошками упругие налитые груди; затем правая её рука скользнула вниз по животу и далее – к самому лону. Легонько коснувшись подушечкой указательного пальца призывно раскрывшихся вишневеющих половых губ, она издала стон томным меццо-сопрано, на который конгениальным баском откликнулся Лупоглазый, а равно и два других ополоумевших идиота за окном, созревшие до того, чтобы взломать кирпичные стены некоторыми одеревеневшими причиндалами своими.

Распахивая промежность до предела, темпераментная красотка раздвинула колени практически до развёрнутого угла, а гибким станом выгнулась кверху – навстречу вожделению, отчего кончик её холёного пальчика чуточку погрузился в чувственное-сверхчувственное месиво. И вырвавшийся наружу вскрик засвидетельствовал, до чего же ей приятно!

Практически эхом прозвучавшее завистливо-злобное рычание трёх неудовлетворённых самцов подтвердило тот факт, что им очень хорошо-нехорошо, а могло бы быть очень и очень хорошо! А уж когда мужская троица, не веря глазам своим, «заценила» уникальные особенности гениталий Дианы, в том числе и «Сезам-2», то пульсация их предстательных желёз достигла частоты двести двадцать сокращений в минуту – в унисон с биениями сердец.

Дальше раскрепощённая брюнеточка и вовсе так «понеслась ягодицами по кочкам», и вообще принялась выделывать такое!...что Лупоглазый едва не выпал с балкона, а его собратья по несчастью нарушили таки целостность штукатурки под подоконником…

Порноэротическое шоу настолько захватило неформальный квартет, что участники его отчасти прозевали радикальные перемены в пасторальном антураже уголка селигерской природы. Резкие перемены выразились в том, что над запретной для непосвящённых зоной сначала на средней высоте, а затем на бреющем полёте пронеслись два вертолёта, а к центральным воротам под вой тревожных сирен подкатило до десятка машин. В довершение, невесть откуда появившийся самолёт выбросил из небесной синевы десант парашютистов. К чести Лонской следует признать, что, играя в петтинг-шоу «первую скрипку», она прежде трёх самцов почуяла неладное. Женская интуиция «нашептала» ей об опасности.

Выходя из чувственного транса, девушка резко перевернулась на живот, явив напоследок прелестнейшую из попок. С пригорка подходы к лесной резиденции прекрасно просматривались, и она просто не могла не заметить, что у парадных и запасных ворот скопились автомобили с характерной расцветкой службы безопасности фирмы «Олл Райт Ойл». То есть, то были коммандос Льва Максимовича Лонского. Отовсюду доносились крики, слышалось клацанье оружия. От испуга у Дианы кровь заледенела в жилах: только того ей и не хватало - попасть в когти кровожадного супруга в столь пикантной ситуации!

«Чего выпялился, придурок! – заорала она на Лупоглазого, указывая шаловливым пальчиком в направлении центрального КПП. – Атас! Менты! Облава!» От главных ворот раздался вой тревожной сирены. Пока Диана реактивно натягивала стринги, мини-топик и прочие символические «повязки стыдливости», Лупоглазый с сотоварищами уже стремглав неслись от коттеджа к главному контрольно-пропускному пункту. Об их недавнем пребывании в коттедже напоминал только сиротливо раскачивающийся бинокль, зацепившийся за балясину, да затуманившееся от возбуждённого мужского дыхания стекло наблюдательного окна. В сторону КПП бежали и остальные охранники.

Обстановка менялась ежесекундно. Равным образом и решение в смышленой голове студентки созрело мгновенно. Она дикой кошкой бросилась в коттедж, грациозными прыжками достигла брошенной без присмотра штабной комнаты, набрала шифр на кодовом замке и проникла внутрь. На пульте управления Диана перевела тумблер входа «Омега» в положение «открыто» (за минувшие сутки Лонская уже выведала, где находятся замаскированные ворота). Отныне путь на волю был для неё открыт.

Приближаясь к полуподземным воротам «Омега», которые были закамуфлированы высоким кустарником, девушка увидела, что метрах в пятидесяти над ней навис парашютист, выпрыгнувший из самолёта. Теперь многое зависело от того, кто из них окажется проворнее: она раньше минует последнюю преграду, или десантник опередит её с приземлением. Диана издала звук, напоминающий мяуканье пантеры, и длинными скачками стала преодолевать финишные метры дистанции.

Диана Лонская дикой кошкой неслась по тайге прочь от лесной резиденции Рокецкого. Главное для неё

заключалось в том, чтобы скрыться от погони и не сбиться с выбранного наугад направления – на запад от озера. Почему на запад? Да потому, что её всегда тянуло на Запад. И ещё потому, что путь на восток преграждал Селигер, а при следовании вдоль берега озера на север или на юг, её легче было засечь. Несколько раз поодаль от беглянки пролетали вертолёты, но пилоты её не заметили.

Бешеная гонка продолжалась часа три, пока девушка совсем не выбилась из сил. Тогда неведомый сторонний голос шепнул ей: «Сядь на пенёк, съешь пирожок!» Так она и поступила: остановилась у ручья, утолила жажду, поела ягод, и далее побрела уже без спешки, пытаясь обнаружить какую-нибудь дорогу, следы присутствия человека, признаки жилья. Вскоре впереди просветлело, и она выбралась на просёлочную дорогу, по которой прошагала не менее километра, прежде чем позади себя услышала далёкое тарахтение какой-то техники.

Лонская выбрала для наблюдения ложбинку обок дороги, и принялась дожидаться приезда машины. Вскоре та вынырнула из-за поворота. Это был задрипанный сельскохозяйственный вездеход марки «Чернозём-2», прозванный селянами «Дерьмотопом». Избалованной москвичке вовсе «не улыбалось» трястись на захудалой колымаге, вот только в её положении капризничать не приходилось. Зато «Чернозём-2» сам по себе представлял стопроцентную гарантию, что уж в нём-то Диана не напорется ни на опричников своего мужа, ни на лизоблюдов Рокецкого.

Потому, поколебавшись, красотка выскочила из укрытия на просёлок и изящно «проголосовала» опущенным книзу большим пальцем правой руки. Обдав её облаком пыли, вездеход противно заскрипел тормозами и остановился. Ближняя к ней пассажирская дверца распахнулась, и перед разбитной девицей предстал детина в засаленных майке и шортах. Морда мужика была испитой, с синеватым отливом, а тело – в татуировках. Шофёр-тракторист являл собой приблизительно такое же зрелище, что и детина. «У-у-у, рожи протокольные!», - махом «классифицировала» их студентка, и садиться в вездеход ей моментально расхотелось.

- Опа! – смачно изрёк детина, окинув вероятную попутчицу с головы до ног и застопорив взгляд на подоле её короткой юбчонки.

- До-о-о…деревни ещё далеко? – с деланным безразличием осведомилась Лонская.

- А те какую деревню-то надо? – в свою очередь спросил громила.

- Ну-у, ту-у…, - неопределённо махнула Диана в западном направлении.

- Километров десять, - сделав ударение в первом слове на первой букве «о», проинформировала её «рожа протокольная», сидевшая за рулём.

- Хо! Так я пешочком прогуляюсь, - изображая беззаботность, махнула ручкой несостоявшаяся пассажирка.

И она попыталась отступить назад. Ан не тут-то было!

- Куды! – рявкнул громила-мужик, по-медвежьи хватая ускользающую «добычу» за руку.

Не успела «столичная штучка» и рта раскрыть, как «рожа протокольная» втащила её в салон, завалила на дешёвое дерматиновое ложе, отработанным движением откинув спинки сидений, и уселась сверху. Спесивая девица попыталась спихнуть детину с себя и пнуть его в пах, да куда там – она и трепыхнуться не смогла! От злобы и бессилия, что какой-то скотник из сельпо беспардонно обращается с ней, будто с курицей на занюханном насесте, Диана не нашла ничего лучшего, чем заорать:

- Руки! Руки убери, сельпо немытое! Ублюдок! Да знаешь кто я?...Да тебе за меня твой поганый член отрежут! Я жена Лонского!

- Ну, если ты жена Лонского, то я…то я активный хахаль Рокецкого, - не растерялось «сельпо немытое». – Верно, Миха? Гы-гы-гы!

- Верно, Боцман! – хихикнул его напарник.

И Миха за компанию с Боцманом зашёлся в обидном жеребячьем гоготе. Девушка хотела, было, зубами вцепиться насильнику в кисть, но заполучила по уху такую увесистую оплеуху массивной пятернёй, что на пару-тройку секунд отключилась от реальности. Придя в себя, она ощутила, что плавочек-стрингов на ней уже нет, а Боцман, взгромождаясь на неё тушей, примирительно пыхтит:

- Ну, чего, чего ты, сучонка, брыкаешься? Впервой, чо ли? Щас мы тебя с Михой отымеем, и вали в свою деревню.

- Я того…венерическая…У меня…У меня сифилис! – в лихорадочной спешке утратив способность к импровизации, «нащупала» довольно малодейственный аргумент студентка МГУ.

- А у меня СПИД! Гы-гы-гы! Да и чё нам, колонистам, сделается, - развязно отмахнулся Боцман, в свою очередь ощупывая её между ног. – Гляди, сама от нас лобковых вошек не нахватай. Гы-ы-ы!

Однако, по мере пальпации рожа верзилы становилась всё напряжённее. От его развязности не осталось и следа. «Вслепую» он никак не мог разобраться в устройстве промежности пассажирки. И потому колонист поневоле отпрянул от неё, оглядывая «пикантное вместилище».

…Оба-на! – после длительной паузы вырвалось басовитое восклицание из его объёмистой груди. – Миха, гля-ка!

Шофёр-тракторист Миха тоже проявил свойственную для мужчин природную любознательность, с места водителя вытянув шею аж до заднего сиденья. Миха имел «кликуху». Звали его «Свет мой зеркальце». Характерное прозвище досталось ему не зря, ибо его впечатлительная и пластичная физиономия обладала редкой способностью приобретать формы той обстановки или того предмета, которые он обозревал. Ежели, конечно, наблюдаемое явление чем-то его поразило. Например, в далёком детстве посещение собачьей выставки произвело на пятилетнего Мишу столь неизгладимое впечатление, что в течение недели при встрече с ним женщины непроизвольно вскрикивали: «Фу!», и пугливо огибали его по дуге.

Вот и теперь, когда Миха созерцал дивные женские прелести, а Лонская поневоле уставилась на его «рожу протокольную», ибо голову отвернуть было некуда, то у неё сложилось полное впечатление, что она рассматривает в зеркало свои собственные, только несколько гипертрофированные, гениталии. И ещё ей мимолётно подумалось, что тракторист Миха только что вернулся из гинекологического кабинета.

… Энто я видал, - меж тем вернул Диану на грешную землю Боцман, притронувшись к сфинктеру её анального отверстия. - …Энто я тоже видал, - задел он заскорузлым прокуренным пальцем половые губы, расположенные пониже лобка. - …А вот энто чё за…прелюбодеяние? – с опаской провёл он вдоль раритетной дырочки, разместившейся между двумя крайними.

- А эта на подмене, - грубо бросила ему донельзя уязвлённая Лонская. – В отгуле она…Видишь, тампон…Месячные…

- Ни хиля себе! – восхитился Боцман. – Хэ!...А она не это…Не кусается?

- Да пош-шёл ты! – возмутилась лощёная особа. – Давай, делай своё дело – и разбегаемся.

- Шалишь, курвочка, - пропыхтел здоровяк, погружаясь в неё, и весь дрожа от вожделения, – придётся тебе у нас тормознуться и попотеть на всю нашу братву…Корову такую не дам никому - корова такая нужна самому!

Из леса осуждённые Боцман и Миха привезли Лонскую в сельхозучасток колонии-поселения, где они отбывали наказание. Была обеденная пора, и прапорщики уехали в посёлок «принимать пищу». Потому поглазеть на знойную красавицу и «помацать», как выражались колонисты, её интимную диковинку, сбежался весь так называемый спецконтингент. Даже столичной «эмансипэ» стало дурно, когда её «разложили» на большом столе в бараке, и тридцать пар глаз неофитов-гинекологов уставились на «восьмое чудо полусвета». Зеки восторженно матерились, охали, ахали, отведывали её на ощупь, словно редкий товар, и стонали в предвкушении «пробы на зуб».

Диана от ужаса прикрыла глаза ладонью, услышав, что осуждённые деловито загомонили, вставая в очередь на неё. А дежурный по кличке Шнырь поставил у девушки в изголовье кружку с чаем и положил три куска ржаного хлеба, поскольку зеки справедливо рассудили, что от «секс-променада» она проголодается и захочет есть. Чтобы не распылять время, толково решили они, «пусть хавает, не отходя от кассы».

Прелюдией к началу «сеанса» послужил прижившийся для таких казусов «слоган» колонистов, начало которому басом положил Боцман:

- Сеять разумное, доброе, вечное…

- …в каждую встречную, в каждую встречную! – дружным хором закончили клич «лесные братья».

Лонская всегда была охоча до адреналиновой встряски, но в колонии она нарывалась на такой экстремум, что ей от одного его предвидения стало тошно. Новое надругательство надвигалось на москвичку и стало неминуемым, когда над ней «по праву первооткрывателя и первопроходца» опять занёс ногу Боцман…

Но нежданно-негаданно «рыбка сорвалась»…Детину оттолкнул «бугор» - бригадир сельхозучастка Пихтовар по прозвищу Первое чувство. Бригадира так обозвали потому, что от него вечно исходили непереносимые тошнотворные миазмы. А как известно, обонятельные рецепторы, в отличие от иных внешних органов чувств, с мозгом связаны напрямую. Потому-то люди реагируют на запах острее и непосредственнее, нежели на иные раздражители. По крайней мере Лонская, уже на стадии приближения к ней Пихтовара, ощутила позывы к опорожнению желудка. «Щас меня вывернет! – подумала она. – Ёп-перный театр, что же тогда дальше-то будет?!»

Первое чувство меж тем резонно заметил Боцману, что тот «своё уже похавал». Половина «честных мазуриков» с ним согласились. Зато остальные, вкусившие, чем пахнет кулак Боцмана, сгрудились за его широкой спиной. Они, в пику сторонникам Пихтовара, одобрили справедливый для всех многодетных семей возглас Боцмана: «Кто первый встал – того и тапки!»

В данном месте повествования требуется ремарка в том ракурсе, что колонисты разделились на две партии не столько по принципу личной преданности Боцману или Пихтовару, сколько потому, что первая половина из них относилась к «ссучившимся старикам», а вторая половина – к «гопоте». И сейчас ещё раз появился повод «навести разборки» в борьбе «за верха».

«Ой, щас метелить друг дружку зачнут», - испуганно прошептал зек с «погонялом» Чухан, «под шумок» удосужившись «помацать» Лонскую за сосок кончиком мизинца. И колонистская «шестёрка» на четвереньках шмыгнул под стол, на котором возлежало «яблоко раздора». Пускай Чухан был трус, размазня и грязнуля, да зато не дурак - он прозорливо «прочухал», во что выльется перебранка.

Чухан как в воду глядел: слово за слово, и между расконвоированными осуждёнными вспыхнула драка. Нет, то вовсе не было классическое мужское побоище в виде чистого кулачного мордобоя. Колонисты равным образом успешно орудовали и ногами, и руками, и ногтями, и зубами, и «горлопанскими» средствами устрашения. Причём многоэтажный мат, изощрённые угрозы и проклятия всего рода людского (от Адама и Евы и до матерей Боцмана и Пихтовара) в арсенале воздействия весили не меньше рукоприкладства.

В ассортименте воюющих сторон значились также табуретки, тумбочки, бачок с питьевой водой и портрет Сталина в массивном деревянном окладе…Зеки не брезговали и предметами помельче. В разгар битвы «за клубничку», когда виновница раздора вслед за Чуханом уже эвакуировалась под стол, мимо неё так и летали, так и порхали: окурки, пачки папирос «Беломорканал», ложки, кружки, издающие убийственное амбре носки, портянки и прочие дурно пахнущие нестиранные мужские аксессуары. И коль уж в ход пустили самые экстремистские «козыри» в виде вонючих носков, то неудивительно, что дальше братве не оставалось иного выбора, как схватиться за вилки, заточки, топоры, вилы, грабли и прочие сельскохозяйственные орудия…И пошёл скотник на дояра, полевод на пасечника, а реповод на редисочника…

И обагрился бы пол барака кровью Боцмана, ни разу в жизни на море не бывавшего, и Пихтовара, кроме чифира сроду ничего не варившего, а также иными, менее благородными, выделениями Чухана или Шныря, если бы в апофеозе уголовной разборки пресловутый Шнырь как угорелый не заорал от входа: «Атас! Кончай махаловку! Мля буду, менты позорныя канают!...На машинах! На вертолётах!...Уй-ё!»

Такими вещами в зонах не шутят. Потому криминальные элементы, как культурно выразились бы «менты позорныя», скоропостижно побросали и «пригасили» подручные средства, сгрудившись на крылечке барака. На счёт вертолётов Шнырь, «так его разэтак», поднаврал: в небе над колонией-поселением кружил всего-то один десантный «Ми-102», выбирая место для посадки. Зато на счёт машин всё оказалось правдой: с пригорка великолепно просматривалось ближнее поле, по которому мчались аж три «воронка» и автомобиль администрации исправительно-трудового учреждения.

Консолидация колонистов восстановилась моментально. Упустить «восьмое чудо полусвета»? Отдать на поток злейшему врагу? Да ни за какие домашние шанежки! Век свободы не видать!

Осуждённые заткнули рот Лонской кляпом, связали и завернули её в три одеяла, после чего утащили к скотному двору. Там они засунули свёрток в схрон, выкопанный изнутри под завалинкой, куда обычно «ховали» от контролёров фляги с брагой. Оставалось лишь обеспечить дельное алиби, что, по изуверской, но уместной подсказке Шныря и исполнили, жертвенно вылив треть бидона браги на пол барака.

Реабилитирующая инсценировка сработала безукоризненно. Теперь любой колонист на вопросы проверяющего «Чё за бардак, етивошу мать?! Чё у всех рыла набок?», не моргнув глазом, отвечал: «Дык, ить, брагу пролили! Ну и пошло-поехало…» И в подтверждение опускал руку долу, то есть к полу, залитому не то бормотухой, не то табуретовкой. Аналогично и на расспросы о посторонней особе женского полу, осуждённые дружно мотали головой и глуповато таращили глаза: дескать, что за странные новости.

Милиционеры, контролёры и десантники из вертолёта устроили на лесной заимке «шмон на полную катушку», который успехом не увенчался. К вечеру внеплановая инспекция убыла восвояси.

С отъездом «ментов позорных» обстановка в лесной зоне изменилась. В настроении зеков произошёл перелом: массовость облавы, дотошность «силовиков» и утечка кое-какой информации при опросах круче любых доводов убедили «уркаганов» в том, кого (!) они столь опрометчиво «мацали». Охотников «удеять подлянку» самому Лонскому не находилось. «Ссучившиеся» Боцман и Миха в раскаянии рвали волосы в подмышечных пазухах и на других «дикорастущих плантациях» своих татуированных тел.

Двое последних, после отъезда проверяющих, первыми ринулись к скотному двору «на раскопки». К их восторгу YIP-персона была цела (в некотором смысле этого слова) и невредима. Незадачливая парочка бережно «почистила пёрышки» Диане, под белы ручки привела её в барак и водрузила на самое почётное место: в единственное кресло перед телевизором.

Во внутрилагерном обороте мобильные телефоны категорически запрещены. Но блатные на конспиративных началах ими обладали. И «сука» Боцман во избежание неприятностей по своей линии позвонил видному авторитету Зубу. Зуб тоже не принял на себя единоличную ответственность за Диану, выйдя на столичную верхушку «воров в законе» - бюрократизм заражает не только официальную власть, но любую загнивающую структуру. Так и криминалитет старой формации был поражён этим недугом, надолго задумавшись по поводу Лонской.

Тем временем «гопник» Первое чувство, отчасти в пику Боцману и Михе, связался с крупным уголовным авторитетом «гопоты» Паразитологом и изложил тому вводную. Паразитолог на «рекогносцировку пасьянса» взял полчаса и повелел: «Тёлку стерегите, аки вертухаи террориста-смертника!»

Минутная стрелка не отсчитала и трети циферблата, как преисполненному важности Пихтовару позвонил Паразитолог и сообщил, что «за бабой едут пацаны Змея Вована».

Итак, Диана попала в «мохнатые лапы» Палача. Тому глупо было бояться мести Лонского – олигарх за сына Лёху Авиатора и без того «подписал» его на смерть. Следовательно, руки у Пакостина были развязаны.

Вован, наслышанный о потрясающем воображение анатомо-физиологическом своеобразии девицы, в «зиндан» прибыл в экстренном порядке. Как он язвил, «вскрывать лохматый сейф».

В пыточной он стал «раскручивать» сексапильную красотку на последний писк блатной похабщины – половой акт «валетом» («Камасутра» отдыхает). Заковыристая любовная поза и дурное любопытство Змея (про таких говорят: «На любую дырку затычка») повлекли за собой то, что нечто тайное стало явным. Прежде женские финты, трюкачество, а то и просто фарт, как сказали бы Боцман с Михой, уберегали «Сезам-2» Дианы Лонской от досмотра. Увы, её изощренные уловки и хитрости «не проканали» с Пакостиным. Вован «влёт» уловил фальшь в поведении «столичной штучки»: уж больно та пеклась о некоторых интимных предметах дамского туалета. И главный «гопник» (кто бы сомневался!) «раскопал» ту вещицу, что лакомая стервочка стерегла от чужих глаз.

Завладев диковинной мушкой-дрозофилой, Змей подключил к разгадке «технаря» Шранка. Тот мигом распознал в «насекомом» микропроцессор и на компьютере произвёл с ним сложные манипуляции. На взлом электронного кода он затратил полдня. Но овчинка стоила выделки, поскольку в накопителе электронной информации была записана некая деловая встреча Лонского.

Палач. просмотрев видеозапись, в два счёта дознался у Дианы о предназначении материала. К его восторгу выяснилось, что на техническом носителе была зафиксирован не бытовой «трёп» Лонского - там содержался порочащий его диалог. Компромат!

Чувства, овладевшие Вованом, затруднительно однозначно охарактеризовать. Буквально только что он был большим бандитом с большой дороги. Час спустя, он нежданно-негаданно стал политиком. Закулисным, но политиком.

«Лафа! – извиваясь, хрипел Змей, когда Диану увели в камеру. – Лафа! Ты, Волчий оскал, хотел со мной поквитаться? Накося, выкуси! – юродствовал он, прикидывая способы мести злейшему врагу. - Щас я с тобой вдругорядь посчитаюсь! Возьму, да и подкину кость легавым на пропитание – пущай грызутся. Или гэбистам? Не-е, западло. А чё, западло? Всё, что Лонскому фигово, мне - в жилу! Как там: враги нашего врага – наши друзья, хо-хо. Или Дианку ништяк толкануть обратно Лонскому за тридцать сребреников?»

Так и не выбрав что-то конкретное, Пакостин сонно засипел. И мнилось ему, что он «мацает» Лонского на парламентском подиуме, а Диана, Лёха Авиатор и депутаты валяют его в бурной овации и вызывают на бис.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Русский резидент Пробой два года вёл охоту на Экзекутора. Вернее, поначалу он и сам не знал, за кем идёт по следу, работая «втёмную». В исходных данных поставленного перед ним боевого задания значилось: найти и ликвидировать врага, преступившего негласные правила игры в отношении чекиста Капличного. Так начиналась акция «Возмездие».

Пробою поручили действовать автономно и узконаправленно - кара за соотечественника. Выполнение боевого задания осложнялось тем, что предстояло убрать на территории Штатов не какого-нибудь отъявленного мафиози с негласной санкции (или даже при оперативном сопровождении) американских спецслужб, но агента этих самых спецслужб. Следовательно, Пробой работал вне закона, а, значит, и сам стоял вне правового поля. Оступись он, и янки его размозжили бы каблуком об асфальт подобно букашке. Судьба таких букашек безымянна и безвестна - про могилу Пробоя мама и папа никогда не узнали бы.

В виду изложенных причин Пробой адаптировался в американской действительности вдумчиво и без суеты. Он был разведчик глубокого внедрения. Только на легализацию и полноценное подтверждение легенды, что он успешный торговец родниковой чистоты байкальской водой, был затрачен год. Зато характер официального рода занятий позволил ему беспрепятственно исколесить Соединённые Штаты вдоль и поперёк: экологически чистый байкальский продукт брали нарасхват. Под коммерческим прикрытием Пробой постепенно и отработал версию «Возмездие».

Начинал он не с нуля, а с той базы, что для него наработали коллеги Владимир Колотов и Григорий Уколов, числившиеся сотрудниками российского генконсульства в Нью-Йорке. Исходные данные были добыты ими ещё в те дни, когда Капличный попал в «лапы скунсов».

Едва бипер Капличного передал экстренный сигнал о провале, как сотрудники генконсульства России в Нью-Йорке Владимир Колотов и Григорий Уколов аллюром «три креста» прибыли к отелю «Тихая гавань». В общей сложности им хватило четверти часа на приём и расшифровку сигнала, на определение точного места нахождения генерирующего источника, на отрыв «от хвоста» и на дорогу до отеля. Тем не менее, они опоздали. Паркуя «Тойоту» близ ресторана «Мандалай», они сходу определили, что к «Тихой гавани» уже согнали машины американских спецслужб, а к швейцару приставлена тройка подготовленных ребят.

Колотов и Уколов, дабы «не светиться», зашли в ресторанчик «Мандалай», расположенный на противоположной отелю стороне улицы. В зале ресторана они сели в полукабинке со столиком у окна и заказали прохладительные напитки. Им было невдомёк, что прежде здесь встречались Капличный и Рэдклиф. Владимир занялся инструментальным тюнингом, с помощью портативного индикатора предельно локализуя место задержания российского дипломата.

- Второй этаж, третье окно справа, - минут через пять шепнул он Григорию. – Оперативная хатка скунсов. Напичкана аппаратурой «от и до». И рядом с ней номера тоже оборудованы.

- Угу, - лаконично ответил ему тот, не прерывая обзор за входом в отель.

Уколова со стороны вполне можно было принять за праздного зеваку. Он уставился в окно и натуральным образом время от времени лениво моргал глазами. В действительности же Григорий отслеживал обстановку. В правом глазу у него была установлена оптическая микролинза ценою в несколько миллионов полновесных рублей. Она представляла собой последнее достижение отечественной нанотехнологии. Линза была снабжена как фотографическим устройством, так и микропроцессором, синхронно транслировавшим снимки на нужный электронный адрес. Так что, любой входящий и выходящий из гостиницы попадал в анналы КГБ.

Минуло ещё с десяток минут, и Колотов снова выдохнул Григорию:

- Щас его повезут.

- Сигнал прекратился. Скунсы нашли бипер.

Владимир не просчитался. Вскоре Капличного под руки вывели из отеля. Видимо, американцы уже успели что-то вколоть Евгению, так как тот вихлялся, подобно пьяному. Сопровождающие тут же втолкнули русского резидента в автомобиль, вплотную подогнанный к входу. В остальных легковушках разместились остальные «скунсы» и симпатичная шатенка. Кавалькада двинулась к центру города.

Колотов моментально перебазировался в «Тойоту» и, выдерживая нужную дистанцию, пристроился к этой процессии. Уколов остался «мониторить» отель.

К вечеру посол России в США Полонский в подробностях доложил об инциденте в МИД. В том числе о не слишком мотивированных отлучках секретаря посла в Нью-Йорк и несанкционированном посещении Капличным оперативного номера в отеле «Тихая гавань». Москва в тяжких раздумьях взяла длительную паузу, прежде чем выступить с демаршем о похищении дипломата.

За этот период Колотов и Уколов без труда вычислили порядковый номер апартаментов, в которых взяли Евгения, а также подобрали «ключики» к одному из портье, приметив, что тот не гнушается «за подмазку» оказывать кое-какие дополнительные услуги клиентам. К тому же портье не дежурил в смену провала Капличного. К нему под видом разбитного малого, выждав удобный момент и протестировав холл на отсутствие «прослушки», и «подкатил» Уколов.

- Хай! – подошёл он к стойке, когда вестибюль первого этажа опустел.

- Добрый день! – нейтрально проговорил портье.

- Слышь, шеф, - вальяжно облокотился на стойку Григорий, - у вас этот чувак не мелькал?

И он предъявил фотографию человека, заведомо не имевшего отношения к американской действительности.

- Это конфиденциальная информация, не подлежащая оглашению, - был неприступен служащий отеля.

- Да мне ж…это…конфи…ну…информация и не нужна, - урезонил его посетитель, выкладывая на полированную плоскость денежную ассигнацию. – Ты мне шепни пару слов, я и отвалю.

- Кхе-кхе, - оглядевшись, отработанным движением придвинул к себе и снимок, и ассигнацию клерк. – Этот? Хым, как будто нет, хотя…

- Да ты, шеф, напрягись. Он должен был тут позавчера свои кости бросить, не то в двести четырнадцатом, не то в двести восемнадцатом, - ненавязчиво взял «в вилку» оперативный двести шестнадцатый номер Уколов. – Ты уж глянь в своём гроссбухе-то, - настаивал он, стимулируя напряжение мыслительного процесса клерка двумя купюрами номиналом покрупнее.

- Отчего ж не уточнить, - и не думал ломаться тот, левой рукой сгребая деньги, а правой раскрывая гостевую книгу. – Отчего ж не уточнить…Как фамилия-то?

- Да выкурил я фамилью позавчерась вместе с дурью! – досадливо скривился «приблатнёный малый», «отстегнув» в качестве поощрения портье уже банкноту. – Ты покажь гроссбух-то, может меня и просветлит.

Клерк смахнул под стойку банкноту, а «покупатель» придвинул гостевую книгу, раскрытую на нужной странице и в искомую дату. За секунду Григорий не только намётано ознакомился с записью о постояльце двести шестнадцатого номера, но и дважды моргнул правым глазом «с протезом».

Таким вот образом были добыты выходы на социолога из Кентукки Барбару Рэдклиф, а также на клиентов из смежных с двести шестнадцатым номеров. При проверке подложность автобиографических сведений на постояльцев номеров ожидаемо подтвердилась. Ценность же их заключалась в том, что они прояснили детали провала Капличного. Как выражался Уколов, Капличного «подловила именно смазливая рыжая баба». Та самая, что была им зафиксирована им в момент отъезда от гостиницы вместе с «цэрэцушниками» и Капличным. Стало быть, она являлась либо сотрудницей спецслужб, или же сотрудничала со «скунсами». Последнее обстоятельство надлежало конкретизировать уже Пробою. Он и начал «танцевать» от этой «печки».

Искусство разведчика заключается отнюдь не в умении вести стрельбу и погоню. Профессионал добычи чужих секретов категорически не приемлет внешней аффектации. Его стиль – извлечь тайну за семью печатями так, чтобы снаружи тайна и печати для охранников казались нетронутыми. От того значимость украденных сведений многократно возрастёт. Потому «технарь сыска» Пробой, действуя в логове врага, закладывал базис под операцию «с нивелиром и пинцетом».

Благо, ему было от чего отталкиваться. Во-первых, от наработок Уколова в форме видеоряда лиц, сновавших у входа в отель «Мандалай» при пленении Капличного. Во-вторых, от спецдонесения Колотова о том, что после задержания Капличный первоначально был доставлен «скунсами» в нью-йоркскую штаб-квартиру ЦРУ, а несколько часов спустя – в особую тюрьму ФБР.

Сто тридцать три кадра, отснятых Уколовым, зафиксировали двадцать семь человек, так или иначе причастных к инциденту в «Мандалае». Из имеющегося «массива» предстояло отсеять тех, кто имел к задержанию русского разведчика и к мифической Барбаре Рэдклиф лишь сиюминутное отношение.

Если кто-то предположил, что Пробой внедрился в святая святых американской разведки посредством того, что стал продавать «скунсам» байкальскую воду со скидкой, тот, мягко говоря, был неправ, а жёстко выражаясь – более чем недалёк. Резидент новой формации применял принципиально иные методы. Он приступил к возведению «нулевого цикла», начав с поисков места установки микросканеров-ретрансляторов близ особняков штаб-квартиры ЦРУ и особой федеральной тюрьмы.

В КГБ дураков заносит крайне редко, но заносит – без промашек не обходится никто. КГБ середины двадцать первого века превратился в своеобразную военизированную научно-техническую «шарашку» широкого профиля, с набором умельцев из самых различных отраслей искусства, науки и техники. Сюда не обязательно призывались высоконравственные личности, но требования быть патриотом и мастером своего дела здесь выдерживались неукоснительно. И чем выше в управленческой иерархии находилось спецподразделение «конторы», тем взыскательнее было требование к компетентности сотрудника. Пробой же получил боевое задание, числясь в штате центрального аппарата комитета. Он «шарил», как уважительно отзывались о нём сослуживцы, в сфере нанотехнологий. Сконструированные им ещё в качестве учёного автоматы функционировали в алгоритме, где за единицу отсчёта длительности брались сотые доли фемтосекунды, а масштабом для пространственных параметров служила постоянная Планка. Его изобретения строились с учётом принципа неопределённости Гейзенберга, а потому зону их базирования как микроисточников энергии нельзя было распознать.

Трудности тактического характера у Пробоя возникли со зданием разведывательного ведомства, расположенного в центре Нью-Йорка и нашпигованного охранными приспособлениями и приборами слежения. На определение конфигурации охранной зоны российский резидент затратил более недели. Выручило то, что «дом шпионов», ощетинившийся подобно ежу, «простреливал» прилегающее пространство радиотехническими и иными аналогичными устройствами в архаичном волновом и временном диапазоне. Этими брешами чекист и воспользовался. Дальнейшее было делом техники.

В последующем, для выбора точки мониторинга, Пробою оказалось достаточно получасового неспешного моциона вокруг секретного особняка. На другой день он присел на лавочку невдалеке от штаб-квартиры ЦРУ, чтобы, якобы, компактнее уложить магазинные покупки в пакете. Краткая переборка свёртков, а в результате на нижней ветке клёна появилась засохшая почка, установленная за мгновение с помощью специальной липучки. С той минуты устройство прилежно принялось фильтровать всех, кто входил и выходил из шпионской резиденции. Микросканер-ретранслятор работал на идентификацию и отслеживание в пределах ближайшего квартала маршрутов передвижения тех инкогнито, что попали в базу данных из уколовского портфолио. Причём, различного рода ухищрения в виде грима, накладных париков, плацентарных масок не в состоянии были дезориентировать прибор, ибо тот осуществлял отбор по силуэту черепной коробки и лицевому скелету. Параллельно сканер считывал и трансформировал движения губ наблюдаемых субъектов в вербальную форму, что также по крупицам (за стенами учреждения «скунсы» были не особо расположены к болтовне), но способствовало сбору сведений.

Мониторинг за федеральной тюрьмой разрешился проще. Психология бравых тюремных служак строилась преимущественно по принципу «системы ниппель»: всех пускать и ник-кого (желательно) не выпускать. Потому их и заботили решётки, подкопы, стены, да ближние подступы к ним. За ними пределы любознательности надзирателей резко угасали. Вследствие чего российскому разведчику не составил обузы монтаж микросканера на чердаке жилого дома, разместившегося через дорогу.

Благодаря незаменимым электронным помощникам, а также и кое-каким собственным аналитическим усилиям, за полгода Пробой завёл двадцать пять электронных досье на интересующие его персоны, установив их имена, должности, домашние адреса, семейное положение, пристрастия и прочее. В их число попал руководитель контрразведывательной структуры нью-йоркского отделения ЦРУ Стэн Паккет, шеф гордского ФБР Брэд Остин, а также «рыцари плаща и кинжала» рангом помельче.

Таким образом, вообще неустановленными оставались личности ещё двух человек. Один из них условно значился под именем Барабары Рэдклиф (умная рысья мордочка шатенки ни разу не мелькнула на фоне штаб-квартиры ЦРУ, а уж про тюрьму и поминать не стоит). В отношении второго неизвестного Пробой не исключал, что к захвату Капличного тот привлекался по ситуации, в разовом порядке, из-за чего в поле зрения больше и не попадал.

Самое пристальное внимание Пробой сосредоточил на отработке Стэна Паккета и Брэда Остина. Бдительная слежка за ними помимо профессионального интереса доставляла российскому резиденту также и моральное удовлетворение: обычно другие находились «под колпаком» у главных городских ищеек, а тут они сами были взяты «на прицел». И неусыпное бдение вскоре принесло любопытные плоды познания.

Через полгода наблюдений Паккет впервые был замечен в обществе с необычным субъектом. Объектив сканера зафиксировал странного фигуранта на выходе из шпионского особняка. Странность заключалась в том, что фигурант не имел внешности! Вернее, внешность-то он наверняка имел, но вследствие непонятного эффекта силуэт его фигуры и черты физиономии на электронном носителе оказались полностью размытыми - даже «навороченный» суперсканер не помог. То бишь, янки тоже не только штаны протирали. Оставшись «с носом», Пробой был уязвлён до глубины души.

Ан нет худа без добра. Ничто так прозрачно не указывало разведчику на то, что он выследил птицу весьма высокого полёта, как «эффект дематериализации». Стало ясно, что преодоление данного феномена позволит проникнуть за барьер тщательно охраняемой тайны. И тогда Пробой применил техническую новинку.

В ходе второго визита «мистера Икс без лица» в него был произведён выстрел из ружья. Нет, отнюдь не из классической берданки колхозным сторожем. По команде сканера залп был произведён из кваркового ружья сверхмалыми физическими частицами. Так на инкогнито «поставили метку». И отныне, куда бы он ни следовал, он всегда пребывал под контролем Пробоя.

Слежка помогла. Вскоре прояснилось, что под «размытой личиной» скрывался заместитель помощника президента по вопросам национальной безопасности Александер Дик. Следование по его пятам вывело российского разведчика на сверхсекретную клинику ЦРУ, дислоцирующуюся в пригородах Лос-Анжелеса. Возглавлял её доктор Герберт Вольф, а одной из его ближайших сподвижниц являлась…небезызвестная уже рыжая «социологиня», числившаяся по оперативной разработке в качестве Барбары Рэдклиф. Подлинное её имя звучало как Дороти Хэмилл.

Определить профиль деятельности данной клиники-лаборатории не составило труда, ибо КГБ интересовалась ею задолго до провала Капличного. Доктор Вольф совместно с подручными специализировался на медико-психологической проблематике клонирования человека и управления его сознанием. Иначе говоря, шеф медицинского учреждения не ограничивался продуцированием биологической матрицы социального существа. Ему мало было подражания матушке-природе. Его приземлённая и отнюдь не поражающая свежестью идея фикс выражалась в выведении породы мыслящего скота, поведение которого жёстко детерминировалось установками их творца.

Так Пробой установил круг лиц, причастных к изуверским опытам над Евгением Капличным. После детально спланированного и подготовленного финала, он уже был готов привести в исполнение карательный вердикт над Диком, Вольфом и Хэмилл, как вдруг из центра поступила команда: операцию «Возмездие» приостановить и ждать новых указаний.

В конце июня 2053 года Москва дала Пробою новую директиву. Да такую директиву, что резидент ахнул!...Центру-то легко раздавать указания: в кратчайшие сроки операцию «Возмездие» в отношении доктора-садиста Вольфа трансформировать в акцию «Трансфер». А каково ему, Пробою? Тем паче, что Вольф, словно заметив сгущавшиеся над ним тучи, стал шарахаться от собственной тени.

И, тем не менее, приказ есть приказ. Его не обсуждают, его выполняют. Разведчик маялся над заданием денно и нощно, осмысливая и переосмысливая известную ему информацию о Вольфе, прежде чем доложил о способе реализации плана «Трансфер» руководству. Столица покочевряжилась, покочевряжилась, но, за неимением лучшего, затею, отдававшую душком прожектёрства, санкционировала. Уж слишком, поначалу, закостеневших практиков-догматиков КГБ шокировала беспрецедентная и залихватская идея молодого да раннего сотрудника.

Итак, план «Трансфер» вступил в действие, и Пробой деятельно стал готовиться к летнему отпуску заодно с доктором-садистом, который тот по традиции собирался провести во Флориде. В третьей декаде июня Вольф авиарейсом № 7221 отбыл на самую южную оконечность материковой части США. Туда же, в Майами, но рейсом самолёта 7219, то есть двумя часами ранее, прилетел его негласный соглядатай.

Прибыв на курорт, эскулап разместился в закрытом элитном санатории американских спецслужб, привольно раскинувшемся на самом побережье Атлантического океана. Пробой как-то постеснялся, попросится к нему на постой, и устроился в недорогом и неприметном городском отеле. Впрочем, скучая по дядюшке Герберту, молодой разведчик ежедневно наведывался к нему. Но, из скромности, Пробой не приближался к американскому дядьке ближе, чем на три километра, и из вежливости не афишировал свою привязанность, наблюдая за ним через специальный оптический прибор. Наблюдение велось с укромной складки горы, господствовавшей над прилегающей местностью.

В основном предположения российского резидента о характере отдыха доктора оправдывались, за исключением двух моментов: тот не выезжал в город и отказался от традиционных занятий дайвингом, предпочитая спокойно загорать на пляже охраняемой территории. А ведь прежде Вольф слыл поклонником и подводного плавания, и не чурался посещения злачных мест Майами. Чего-то испугался?

Перечисленные обстоятельства осложняли проведение акции «Трансфер», однако не делали её невозможной. Они только обусловили отсрочку заключительного действа на три дня.

К середине первой недели отпуска доктора Пробой был готов подать команду «Отдать швартовы!» Потому в семь часов вечера установленных суток он уже залёг на горе в положении «начеку», зная, что дядя Герберт любит после ужина «погреть пузо». И не ошибся. В половине восьмого тот пожаловал на пляж и вальяжно развалился в шезлонге. Праздношатающихся «скунсов» вокруг него почти не было. Ближайшего из них – «в дупель» пьяного капитана ЦРУ - отделало расстояние в три десятка ярдов. Близилось время «Ч».

Пробой к этому периоду вышел из «автономного плавания». И сегодня на него работала целая команда отборных российских ребят. Нет, они не залегли вместе с ним на горе. Они находились на океанской глубине. В могучей термоядерной подводной лодке. Огромная субмарина, не имея возможности по мелководью Флоридского пролива приблизиться к «театру военных действий» непосредственно, легла на грунт в пяти милях южнее пляжа. В девятнадцать тридцать от неё отделилась десантная подлодка, которая в данный миг застыла в двухстах метрах от берега, скрытая десятиметровой толщей воды.

Пробой подал условный электронный сигнал экипажу десантников. Для них Пробой играл роль ориентира, относительно которого безошибочно вычислялась «точка залегания» Вольфа. В принципе, доктора за день до того пометили из кваркового ружья, но в ответственном деле продублировать координаты «объекта атаки» не мешало.

Получив сигнал от Пробоя, командир десанта мгновенно перепроверил расчётные данные по компьютеру и нажал кнопку пуска гравитационно-вакуумной установки «Вант-3». Параллельно от этого импульса сдетонировали заряды, заложенные накануне Пробоем в кустарнике в полумиле от особо охраняемой санаторной зоны. Последовательно раздалась череда взрывов, носивших отвлекающий характер. На них среагировала охрана санатория и практически все отдыхающие «скунсы», находившиеся в состоянии вменяемости. Потому никто и не заметил, что над морем молниеносно возникла едва видимая дуга, один конец которой опирался о приёмную камеру подлодки, а второй опустился к шезлонгу, в котором возлежал сибарит дядюшка Герберт.

Краткий миг змеиного шипения, и доктор, втянутый вакуумной струёй, вознёсся над акваторией залива подобно обожравшемуся варенья Карлсону. Мгновение телепортации, и дебелую тушу Вольфа мягко всосала приёмная камера вместе с плавками и мокасинами. Расчёт командира десанта оказался настолько корректным, что на пляже от садиста остался лишь лежак с полотенцем и гадкими выделениями его тела.

- Ёпть! – удивлённо выпалил «в дупель» пьяный капитан ЦРУ, однажды в порядке обмена опытом проходивший стажировку в КГБ. Он увидел, что произошло нечто фантастическое, но так до конца и не осознал сути происшествия.

Капитан, кряхтя, поднялся, неверной походкой доплёлся до вольфовского шезлонга, обозрел его, заглянул под него и, после тяжкого раздумья, повторил по-русски: «Ёпть! Что за фигня, господа офицеры!» Бравый «кэп» вознамерился, было, обследовать остальные лежаки, которых на пляже было несколько сотен, но уже на третьем по счёту он свалился наземь, забывшись в тяжёлом хмельном сне.

От Флориды до России путь неблизкий, тем более, если большая часть его пролегает океанскими глубинами. Тем не менее, по прошествии двух суток термоядерная субмарина пришвартовалась в бухте Североморска, откуда Вольфа специальным самолётом доставили в Москву.

Перед Лубянкой Вольф и не думал запираться и воображать из себя героя. У тех, кто способен издеваться над людьми, - мелкая душонка и полное отсутствие идеалов. К тому же, дядюшка Герберт отчётливее, чем кто-либо другой, представлял те степени устрашения, что могли быть применены к нему. Потому он не просто сдался на милость победителя, а упреждающе вывернулся перед ним наизнанку. Уже в самолёте он попросил перо и бумагу и скрупулёзно принялся излагать всё, что могло представлять хоть какую-то ценность для чекистов и повышало шансы Вольфа-Экзекутора на продление его животного существования.

В виду изложенных обстоятельств логически объяснимо, что встреча Вольфа с Грининым и Топтыжным протекала по несколько нетрадиционному сценарию. Как обычно велась оперативная видеозапись. Как обычно, была установлена личность врага (в том числе и то, что Герберт Вольф и Генрих Волков – одно лицо). А вот далее два полковника не приступили по заведённому порядку непосредственно к допросу, а погрузились в чтение своеобразной явки с повинной, изложенной доктором аж на двадцати восьми листах убористого текста.

Сухой и угодливый отчёт-раскаяние Экзекутора представлял интерес от начальной до конечной строки.

В нём доктор, в частности, раскрывал специфику деятельности его клиники, выдавал известный ему шпионский контингент, упоминал о применении изобретений Георгия Листратова, подчёркивал, что работал под непосредственным руководством и по заданиям Александера Дика, а в завершение выражал готовность сотрудничать с российской стороной. Не выпали из его отчёта и Евгений Капличный с Дороти Хэмилл.

Вместе с тем, российских офицеров особо впечатлили два абзаца, содержавших не просто оперативную, а «горячую» информацию, требовавшую неотложных, экстренных мер реагирования. В первом из них раскрывалось намерение ЦРУ совместить диверсию на объекте «Ост» с физическим устранением лидера оппозиции Павлова. Во втором абзаце речь шла о том, что если по первой схеме действий случится фиаско, то Павлов устраняется по второму варианту.

Ознакомившись с этими двумя абзацами, Иван Сергеевич прервал чтение, ощутив, что по спине у него пробежал холод.

- Что подразумевается под объектом «Ост»? – уточнил он у Вольфа, уже предвосхищая ответ.

- …Об…объект «Ост»? – от неожиданности вздрогнул тот, ибо успел «выбыть из контекста» в процессе долгой паузы молчания. – Это…Это секретное сооружение на Новой Земле.

- Время совершения акции?

- Время?…Лето текущего года. Так как кукол я передал Дику в начале июня. Конкретнее сказать не могу.

- Способ совмещения диверсии с ликвидацией Павлова?

- Не знаю. Право, не знаю, - сожалеющее признался Экзекутор. – Рад бы, но…Дик ни разу о том не проронил ни слова.

- Что такое «куклы»?

- Куклы? Это клоны, которых мы, так сказать, строгаем в клинике.

Топтыжный подал знак Гринину, что ему необходимо выйти, чтобы отдать срочные распоряжения в связи с показаниями доктора. Его коллега понимающе склонил голову.

- Каким образом намечено использовать кукол? – продолжил устный допрос Гринин, когда за Топтыжным закрылась дверь.

- Испо-о-льзовать…, - протянул Вольф, собираясь с мыслями. – Вы, наверняка, осведомлены, что клонированием я, так сказать, увлёкся ещё до эмиграции. И, что называется, не было бы счастья, да несчастье помогло: на некоторых опытных образцах я допустил просчёты по части метаболизма, то бишь процесса обмена веществ в организме. Промашка и открыла мне закономерности ускоренного биологического созревания кукол…

Информатор прервался, давая возможность присесть Ивану Сергеевичу, вернувшемуся в кабинет.

- …Так вот, сейчас я способен вырастить клона до фазы взрослого человека за три-четыре года, - продолжил Экзекутор. - Естественно, зрелым он выглядит чисто внешне. Социальное и интеллектуальное развитие его соответствует пяти-шестилетнему ребёнку. Но и такой монстр вполне может функционировать, положим, в качестве тупого солдата-штурмовика, истребителя террористов и так далее. А равным образом такие марионетки сгодятся для роли интуриста, впервые выехавшего за рубеж и владеющего тремя-четырьмя фразами из русского лексикона. На этом, собственно, и построен замысел диверсии. Куклы прибудут под видом английских туристов с подлинными паспортами подданных Его Королевского Величества. Сразу оговорюсь, откуда паспорта и прочая…м-м-м…документальная атрибутика – не в курсе.

- Однако у них должен быть кто-то типа командира, - предположил Гринин.

- Да, безусловно.

- И что, он тоже клон?

- Нет, человек.

- А кто конкретно?

- К сожалению, в такие детали меня не посвятили. Известно лишь, что этот человек способен управлять действиями клонов как вербально - при непосредственном контакте, так и посредством электронной связи. Клоны же с ним обратной связи не имеют и не знают в лицо. Иначе говоря, не могут назвать его по имени, инициировать контакт с ним.

- Этот резидент, что называется, и есть подлинный господин Ликвидатор.

- Да, можно и так назвать - Ликвидатор, - согласился американский агент.

- Зато вы не можете не знать идентифицирующих признаков клонов, раз вы их…кгм…выращивали, - несколько возбуждённо включился в разговор Иван Сергеевич по той причине, что диверсия могла быть совершена с минуты на минуту. – Их позывные, возраст, как выглядят…Вы не можете не знать, сколько их…

- Разумеется, разумеется, - постарался умиротворить его доктор. – Я всё скажу. Теперь это и в моих…интересах. Итак, три клона. Их имена: э-э-э…Билли Кроуфорд, Стэнли Боббик, Дуайт Уоттл. На вид – двадцати пяти – тридцати лет. Все в пределах среднего роста и обычного телосложения. Как вы сами понимаете, мы постарались, чтобы особых примет они не имели. Типичные белые американцы.

- Могут им изменить внешность? Или могут они сами изменить её, надев плацентарные маски и тому подобное?

- Кхе-кхе…Не исключено, но маловероятно.

- Мимика на их лицах и без того слабая, и потому маски, даже высококачественные, будут выдавать их.

- Хорошо, ну не голыми же руками они будут совершать диверсию? – не отставал от него Иван Сергеевич.

- О! Едва не упустил! Клоны начинены специальной расплавленной взрывчаткой, которую не обнаружит ни один детектор. Взрывчатка очень мощная. Она имплантирована им в голени, бёдра, ягодицы. Решение на самоподрыв ситуативно они способны принять сами, команду на подрыв им может отдать также этот…

- Ликвидатор?

- Да, Ликвидатор.

- Назовите наиболее безопасный и эффективный способ их нейтрализации.

- М-м-м…Если они будут работать в связке, то уничтожить их можно, только синхронно подорвав где-нибудь в…в пустыне. Даже одновременные выстрелы в их головы, не исключают детонации. За вычетом того допущения, что повреждения локально снесут им мозг целиком, но не затронут мест со взрывчаткой. Последнее – из области фантастики. Обобщённо говоря, оптимальный случай – отключение мозга клонов по единой команде. Вот если бы врасплох захватить Ликвидатора…

Чекисты помолчали, усваивая и переваривая полученные сведения. Затем задали ещё несколько уточняющих вопросов. Уже напоследок, глядя на доктора в упор, Топтыжный прижал его «к стенке»:

- В показаниях вы вскользь упоминаете про Капличного. Какие методы обработки вы к нему применяли?

- На стадии привлечения Дороти Хэмилл, мы обрабатывали его аппаратами Листратова, которые ЦРУ адаптировало под свои задачи. После фиаско в гостинице «Тихая гавань» пытались использовать традиционные для спецслужб физические и психические способы воздействия…Бессмысленно – Капличный не выходил из ступора.

- Иначе говоря, вам не удалось выбить из него нужные данные?

- Да. Ваш разведчик оставил нас без эксклюзива, - не без смущения сознался Вольф. – Как профессионал я проанализировал причину фиаско. Она не в несовершенстве моих методов или применяемой аппаратуры. Она в том, что любой гипноз, любой препарат, любой аппарат воздействуют разлагающе на мало-мальски сильную психику тогда, когда в подопытном опережающим образом разбудили хотя бы минимум расположения к гипнотизёру, а также сочувствия к самому себе. К тому, что тебе будет больно, что вот-вот тебе вышибут единственный уцелевший глаз, что ты никогда уже не встретишься с родными…И тому подобное. На этой основе и расшатывается воля, расширяется брешь самосохранения. А наши тупые живодёры ещё в отеле убили в Капличном…м-м-м…ту питательную среду эгоизма, что взрастила в нём Дороти Хэмилл. Капличный изначально сжался в комок нервов и замкнулся, отторгая любые попытки выйти на контакт с ним. При таком настрое даже ударный медикаментозный цикл, что мы применили в итоге к нему по настоянию Дика, - бессилен. От сверхдозы Капличный просто превратился в растение. Он впал в вегетативное состояние.

- И завершающий на сегодня вопрос, Волков, - положил палец на кнопку вызова конвоиров Иван Сергеевич. – По имеющимся у нас данным вы были исполнителем заказа Льва Лонского по клонированию специальной породы собак и ребёнка?

- Эхма…Так оно. Дела давно минувших дней, преданье старины глубокой…По заказу Лонского, полученного…э-э-э…из вторых рук, я действительно клонировал породу сторожевых собак-убийц, а из клеточного материала погибшей…э-э-э…Марины Ненашевой - девочку. И сразу вынужден вас огорчить: следы собак и девочки, вероятно, можно найти, а вот свидетелей причастности к тому Лонского – вряд ли.

- Ваш старинный приятель Артур Артурович также к этому причастен?

- Вы имеете в виду Пинского?...То бишь, Олби? Да, мы работали с ним на пару. Но от Лонского он был дистанцирован ещё больше, чем я. Инструкции и деньги мы получали негласно и из третьих рук

Джон Маккой в специальном кабинете посольства США проводил заключительный сговор с Александером Диком перед вылетом на родину. Официальная часть визита была исчерпана, и для полной готовности к встрече в верхах по противодействию терроризму оставалось проделать некоторую техническую работу. Собственно рутинная дипломатическая деятельность и составляла легальное прикрытие для Дика, остающегося в России.

- Напоследок, или, как говорят русские, «на посошок» проанализируем алгоритм наших дальнейших действий, - сказал Маккой резиденту.

- Проанализируем, - с готовностью отозвался тот.

- Итак, Александер, акция «Своя игра».

- Акция «Своя игра», как и намечалось, совмещается с операцией «Плебисцит». У русских в сентябре стартует предвыборная кампания, но Лапотник фактически и парламентские каникулы использует для встреч с электоратом. Сегодня он прилетел из Сыв…из Сыв…из Сык-тыв-кара…Ну и словечки у русских! …В Архангельск. Завтра с космодрома в Плесецке он намерен совершить туристический космический полёт на космическом аппарате класса «Буран» на Луну. Этим же рейсом полетят и наши куклы. Далее, по сценарию: при возвращении с Луны - захват управления, таран, ряд последовательных взрывов, которыми уничтожается термоядерный реактор «Гелий-3» и примыкающий к ним монопольный коллайдер. Гибнет и сам Лапотник.

- Способ захвата управления?

- Способ захва-ата…Основной – суперпроцессор, имплантированный в куклу, переподчиняет электронную программу бортового компьютера и направляет «Буран» на объект. Наши спутники создают локальные помехи в глобальной навигационной системе русских. Поскольку это свершится в течение двух-трёх минут, постольку крайне маловероятно, что экипаж корабля успеет среагировать, сблокировать внешнее воздействие и перевести судно в пилотируемый режим. Запасной способ – силовой захват куклами.

- Таран обеспечивает диверсию?

- Мы ещё раз уточнили: точный таран обеспечивает детонацию реактора.

- Идеологическое прикрытие диверсии?

- При выходе на финишную прямую куклы выдают в эфир от имени Павлова предсмертное заявление, что его захватили боевики политических оппонентов – Лонского и премьера Зарукина. В итоге его идейные противники дискредитированы. Пока русские разберутся, что к чему – выборы в России сорваны, дикарская держава погружается в пучину хаоса.

- Фальсификат записи голоса Лапотника надёжный?

- Как говорят русские, комар носа не подточит. Голос имитатора для человеческого уха неотличим от голоса самого Лапотника.

- Куклы в норме?

- Да, куклы функционируют в заданном алгоритме и к установленному сроку будут на месте.

- Если происходит непредвиденный срыв?

- Тогда куклы дистанционно ликвидируются кукловодом, взамен акции «Своя игра» проводится более узконаправленная акция «Плебисцит».

- Катастрофа реактора будет носить локальный характер?

- Да, мощность термоядерной установки «Гелий-3» и коллайдера относительно небольшая, и катастрофа будет носить локальный характер. Взрывная волна в качестве поражающего фактора распространится в радиусе до 300 километров. С учётом вечной мерзлоты на Новой Земле, существенных тектонических сдвигов, цунами и тому подобных явлений не ожидается. От термоядерного взрыва погибнут немногочисленные местные оленеводы, спецконтингент русских учёных и чекисты. Взрывы «Гелия-3» и коллайдера радиоактивным заражением не грозят.

- Позиции кукловода или как его…Поводыря надёжны?

- Абсолютно. В России он давно и хорошо легализовался. Организовал секту «Северное сияние», формально выступая рядовым членом её.

- Если русские его возьмут?

- Вряд ли он им живым дастся. Ведь его предки, а позднее и родители были репрессированы совдепами и спецслужбами как члены секты «Свидетели конца света». Потому он люто ненавидит русские власти.

- Провидение да сохранит Америку! – суеверно прокряхтел Маккой. – Молись и ты, Ал, ибо провал акции – конец на наших карьерах.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Чекисты и до перевербовки доктора Вольфа располагали стратегическим планом предвыборной кампании блоком «Павлов – Рокецкий». Впрочем, под негласный контроль попали и иные кандидаты - интересы государственной безопасности требовали. Благодаря этим упреждающим мерам Топтыжный не только получил возможность в сжатые сроки детально проанализировать формально деловой, но фактически агитационный маршрут Павлова, и, по всей видимости, нащупал узловой пункт поездок спикера по стране.

Под воздействием железных логических выкладок полковника в руководстве КГБ возобладало мнение, что таким пунктом является Архангельская область. Кстати, родом Павлов был из Архангельска. Там некогда начиналась его профессиональная карьера.

Нынче председатель парламента прилетел туда из Сыктывкара. Текущим днём Павлов провёл рабочие совещания с руководством региона, несколько встреч с населением, а к вечеру планировал убыть (внимание!) в Плесецк. С гражданского космодрома в Плесецке он намеревался совершить пропагандистский туристический полёт на Луну и обратно. Плесецк довольно близок к острову Новая Земля, а значит и к термоядерной станции «Гелий-3». Космический корабль вполне приемлем для применения в качестве гигантского снаряда. Если его захватят так называемые куклы, к тому же начинённые супервзрывчаткой, то гипотетический удар по целям стратегического значения вполне перетекал в плоскость реальной опасности.

И органы госбезопасности запустили механизм экстренной проверки информации Экзекутора. Данные о «куклах» чуть подзапоздали: номинальные граждане Великобритании Билли Ф. Кроуфорд, Стэнли Б. Боббик и Дуайт Н. Уоттл к тому времени уже прибыли в Россию под видом туристов. Пройдя таможенный и паспортный контроль, они поселились в гостинице «Москва», откуда бесследно растворились. В гостевых документах администрации отеля значилось, что они отправились с экскурсионной поездкой в Архангельск с целой группой американских и британских туристов, в том числе с целью космического полёта. Да вот только в Архангельске «куклы» до их пор не зарегистрировались.

Поиски иностранцев могли относительно облегчить голограммы, скопированные из их въездных виз. Потому изображения Билли Ф. Кроуфорда, Стэнли Б. Боббика и Дуайта Н. Уоттла немедленно разослали по компетентным инстанциям, а также выставили секретные круглосуточные посты в отелях Архангельска и на военном и гражданском космодромах в Плесецке.

Запоздалая реакция не дала немедленной отдачи в обнаружении диверсантов-марионеток. Риск от их безнадзорности многократно возрастал и потому, что ЦРУ могло хватиться доктора Вольфа и, соответственно, постаралось бы скорректировать алгоритм действий «кукол», и без того не ясный российской стороне.

Мало того, корифеи федеральной спецслужбы лишь в наиболее общих чертах выработали рекомендации для особой группы чекистов относительно действий, при появлении на горизонте необычных террористов. Опыт работы с ними отсутствовал, а решающее значение могли иметь те конкретные обстоятельства на месте, кои нельзя было предугадать. Исходя из этого, руководство КГБ и наделило всей полнотой прав, а, значит, возложило и всю полноту ответственности, на оперативного командующего операцией – полковника Топтыжного. Иван Сергеевич посредством спецсвязи тотчас организовал выполнение неотложных розыскных и профилактических мероприятий в Архангельске, а сам вылетел туда на самолёте Крутова.

В аэропорту Архангельска полковника встретил его его заместитель - майор Евгений Говоров, прибывший на север тремя часами ранее. Он и «обрадовал» начальника:

- Есть важные новости, Иван Сергеевич, - сказал Говоров, когда они сели в автомобиль, следующий в ведомственную гостиницу.

- Наши сообщили из Плесецка: два билета на первый дневной космический рейс приобретены на имя Стэнли Боббика и Дуайта Уоттла. Кстати, тем же рейсом летит Павлов.

- Так-так. Первый дневной рейс во сколько?

- В двенадцать.

- На нас с тобой бронь оформлена?

- Да, два места: одно в кабине пилотов, второе – в пассажирском салоне.

- Погоди, погоди…А где же третий клон? Этот, дай бог памяти…Билли Кроуфорд?

- Билли пока ничем себя не проявил.

- Плохо. Ну, а Ликвидатор?

- Иван Сергеевич, он не Ликвидатор, а космическая чёрная дыра – невидим и неслышим.

- Очень плохо! Беспокоит меня то, что этот Карабас Барабас и Билли засели в засаде, из которой могут появиться в последний момент. Дальше.

- Хуже того, Иван Сергеевич…Мы же и Дуайта не вычислили. Он на себя билет выправил накануне, и запропал.

- Н-да-а-а…Что со Стэнли?

- Мы его отмониторили и взяли под наружку. Сейчас он обретается в Архангельске, в гостинице «Холмогоры».

- Обложили его?

- Да, на полную катушку. В том числе круговой электронный зондаж.

- Что наш источник из окружения Павлова?

- Кроме времени вылета, Иван Сергеевич, он никаких подробностей, заслуживающих внимания, не сообщал.

До вечера дня текущего комитетчики и опытные оперативники из правоохранительных органов, подключённые к розыску в приемлемых пределах, умело «прошерстили» остальные отели и прочие легальные и нелегальные пристанища Плесецка и Архангельска, где могли затаиться Билли Ф. Кроуфорд и Дуайт Н. Уоттл. Розыскные мероприятия положительных результатов не принесли. Неутешительный итог заключался и в том, что по-прежнему отсутствовали какие-либо выходы на кукловода.

К полуночи Иван Сергеевич примирился с поговоркой о том, что утро вечера мудренее. Он оставил в состоянии полной боеготовности дежурные службы и специальные сторожевые посты, а остальным дал отбой до семи ноль-ноль местного времени. На десять часов утра он назначил заседание оперативного штаба в аэропорту космодрома.

Часы пробили полночь, а Топтыжный не ложился спать – не до того было. В номере гостиницы он ещё раз подверг мысленной ревизии задумки дня грядущего, отыскивая в них уязвимые участки, но, не вскрыв таковых, отчасти успокоился. Сбивая служебную горячку, он включил голограф – и очень удачно: по областному телевидению транслировали запись дневного интервью, которое местный тележурналист Леонид Заказной взял у спикера парламента Павлова.

С этим государственным деятелем полковник даже заочно был слабо знаком. А уж о его политической платформе и вообще, что называется, был наслышан где-то и как-то. Человеческим и профессиональным недостатком чекиста являлось то, что он, будучи асом оперативной работы, не особо разбирался в хитросплетениях политических течений. В обиходе Иван Сергеевич довольствовался тем, что держался незыблемых моральных принципов, которые ему заменяли компас при определении «азимута жизни». Тем уместнее сейчас показалась ему такая вот форма общения с человеком, судьба которого в значительной мере зависела от него, от Топтыжного.

Чекист откупорил банку с соком, присел на диван и добросовестно постарался вникнуть в ход экранного диалога.

- …Вениамин Павлович, северное лето короче оленьего квоста, - с характерным оканьем и говором, заменяющим произношение шипящих звуков более твёрдыми (отчего слово «хвост» у него звучало как «квост»), говорил Заказной. – Июнь у нас выдался колодным. А вы, перед приездом к нам, в телестудию, встречались с аркангелогородцами в рубашке с короткими рукавами. Не замёрзли?

- Душевная теплота северян согревает, - улыбнулся тот. – Ведь бывает так, что на улице зной, а в душе у нас – стужа. И всё: замерзает человек, несмотря на солнечное пекло. И, наоборот, на дворе зима, а нам – хоть бы хны. Отчего так? Да оттого, что рядом любимые и добрые люди, единомышленники.

- По-о-онятно, - протяжно «окнул» тележурналист. – Выкодит, Север вас встретил как родного?

- Очень точно подмечено, как родного. - Благодарно взглянул на собеседника председатель Государственной Думы. - Ваш покорный слуга родом из простой трудовой семьи, и для меня, в известной степени, родина везде, где доминируют люди труда.

- Из-за этого и ваше детище называется Трудовой партией? – уточнил его собеседник.

- В известной степени, - согласился Вениамин Павлович. - Ведь, по большому счёту, всё сущее на Земле создано или природой-матушкой, или человеческим трудом. А в суровых климатических условиях, где стихия к нам не шибко благоволит, значение трудового фактора возрастает. Отсюда общесоциологическая закономерность, что развитие общества крайне непоследовательно и противоречиво, но движется той стезёй, на которой начертано: «Кто лучше работает, тот лучше живёт». И при всей критичности к тому тезису, что я сейчас озвучу, я призню: буржуа работает лучше рабовладельца или феодала, а современный наёмный работник – лучше раба или крепостного. И постепенно, под давлением прогрессивных политических институтов, это соответствие – кто лучше работает, тот лучше живёт - наступает и во взаимоотношениях между капиталистом и наёмным работником. Вы не замечали? – обратился он к Заказному.

- Скоду и не скажу, - растерялся тот.

- А я это утверждаю, - настаивал Павлов. – И антагонизм между эксплуататором и эксплуатируемым в значительной мере снимается в так называемом постиндустриальном, информационном, высокотехнологичном обществе – как хотите, так его и назовите. Специфика современного общества в том и заключается, что на базе высокоразвитых производительных сил уже удовлетворены основные физиологические и социальные потребности человека, а потому в начале двадцать первого века на первый план вышло предоставление услуг, а в последнее время – насыщение духовных запросов. Это в традиционном обществе так называемые базовые интересы шагали впереди духовных ценностей. Ныне же, в складывающемся духовно ориентированном обществе, когда мы, грубо выражаясь, насытили и заткнули пасть своей утробе, идеальные ценности становятся доминирующими. Людей с такими установками я, заимствуя терминологию у академика Кораблёва, называю космочелами. Ибо, в конечном итоге, человек потому и возник в качестве существа общественного, чтобы общаться и дружить со всей Вселенной. Чувствуете смену приоритетов?

- Пока не уверен в смене приоритетов, но ваша мысль понятна, - признался сотрудник телевидения. – То есть, деньги уже не идол?

- Да они сами по себе никогда места на иконостасе и не занимали. Да, деньги были средством к власти, к материальному благополучию, к подчинению масс, но никогда не гарантировали счастья. Век за веком функция единственной и самой твёрдой валюты постепенно переходит к востребованности тебя людьми труда: ты нужен им, они нужны тебе. В этом залог счастья. А если ты богат, но толпящимся у трона нужен не ты, а твои деньги – это уже смерть.

- По-вашему, нужность космочела дуковно богатым трудягам, - саркастично откашлялся ведущий, - некий важный критерий?

- Безусловно, - подтвердил Павлов. - Он отвечает на вопрос: современник ты или троглодит? А если люди будут знать, каковы их настоящая природа и предназначение, они не смогут жить иначе.

- Котел бы я видеть, что за троглодиты родили ваших, с позволения сказать, дукоборцев, - ёрнически оглянулся его собеседник, словно искал кого-то без вести пропавшего. – Где они? Кто они? Что-то сытый голодного не разумеет!

- Корошо сказано! – то ли озоруя, то ли спонтанно передразнил архангелогородца спикер парламента. – Вы правы: сытый голодного не разумеет. И голодный сытого - тоже. Зато тот, кто занимает промежуточное положение, способен понять и первого, и второго. Я имею в виду закон так называемой золотой середины. Известно, что в процессе эволюции высшей точки достигли те виды, что были далеко несовершенны с точки зрения биологии, но зато избежали крайностей специализации. Как итог, именно виды золотой середины, и в их числе приматы, оказались способны к неограниченному развитию и заняли генеральную линию прогресса, что вывела их на человека.

Следуем далее, - приглашающе вытянул Павлов руку вперёд и вверх. – Под эту закономерность подпадаем и мы. В человеческой цивилизации стремительнее развивались те народы, кого история поставила не в идеальные, а именно в нормальные, усреднённые условия. Так, в Африке, в этой колыбели человечества, природа как бы вела человека на помочах, из-за чего там отсутствовали достаточные стимулы для труда. На севере, наоборот, стихия чрезмерно подавляла нас экстремальными испытаниями. Зато в Европе люди получили тот оптимум от естественной среды, что, с одной стороны, в достаточной мере удовлетворял их неотложные потребности, но с другой стороны, понуждал их к преобразованию действительности.

И, наконец, перебираемся в день текущий, - повёл руками вокруг себя московский вояжёр. – Многие склонны идеализировать так называемый средний класс. Увы, это заблуждение. Да, это тот социум, что придаёт стабильность обществу, но, вместе с тем, это, всего-навсего, те, кто наилучшим образом приспособился к установленному порядку. А установленный порядок имеет обыкновение устаревать и эволюционировать в консервативный. Потому-то не просто к центру, а к золотой середине относятся те страты стволового среза, кто способен осознать, выразить и защитить интересы трудового и духовно ориентированного общества. Это лучшие, наиболее сознательные представители интеллигенции, рабочих, крестьян, среднего и малого предпринимательства.

- Ангелы? - критически ухмыльнулся тележурналист.

- Вовсе нет. Это отнюдь не Богом избранный класс, - предупредительно выставил ладонь спикер. - И отнюдь не Бог наделил космочела особой психологией. Его психология зиждется на исконно трудовой биографии его предков и его самого, всё заработавшихв своим горбом. В их исторической судьбе ничто не перепало даром, а досталось соответственно трудовому вкладу в общее дело. Таким вот образом из поколения в поколение традиции и установки на труд, справедливость, заботу о сирых и убогих у космочелов и закрепились в виде внутреннего императива.

- И космочелов можно увидеть и даже потрогать руками? – не терял иронии Заказной.

- Да бога ради - в нашей партии, - не видя темы для юмора, вполне серьёзно отвечал ему Павлов. – На прошлой неделе состоялся пленум партии. На нём принято решение, что в случае победы на предстоящих выборах, исполняя наказ избирателей, мы проект «Дубль-А» реализуем в форме народного предприятия. Проще говоря, деньги из федерального бюджета на производство аэроболида трансформируются в одинаковые паи для каждого гражданина России.

- И что? Я тоже буду иметь свой пай? – язвительная улыбка Лёни Заказного сразу переродилась в широко разинутый просящий рот.

- И вы, - подтвердил Вениамин Павлович.

- Предположим, что вы с дукоборцами нас, то бишь избирателей, заинтриговали и конституционным путём завоевали власть, - сделал допущение интервьюер. – И что? Этого достаточно, чтобы вытащить Россию и весь мир, погрязший в трясине глобальных проблем современности, подобно тому, как барон Мюнкаузен сам себя выдернул за волосы из болота? Силёнок-то кватит?

- Хватит! – заверил его депутат. – Ибо мы обязательно создадим союз с единомышленниками в других странах. Ведь как у космочелов единая психология вырабатывается на ниве труда и социальной справедливости, так и аналогичный блок государств уже складывается на основе действия этих же факторов. С нами солидарны те, кому сама история, а также и вековые народные традиции, не дали шанса процветать за счёт наживы на слабых. Большинство республик бывшего Советского Союза, Китай, Индия, Бразилия, Мексика и другие «срединные» страны – тоже носители мировоззрения нового типа. Ведь идеал международного права в том, чтобы моральные нормы между людьми перенести на взаимоотношения между государствами. Запомните: идейный лидер «срединных» стран станет лидером всего мира.

- И новая идеология изменит мир? – не поверил ему Заказной.

- Не только. У нас имеются и другие козыри. Не забывайте об энергетической составляющей российской и мировой экономики. Так уж исторически сложилось, - развёл руками спикер, - что наша страна акцент сделала на этой отрасли народного хозяйства. И ныне мы на лидирующих позициях в развитии термояда, а по части использования лунного гелия Россия вообще на сто очков обошла ближайшего преследователя. И всё же, перечисленные достижения меркнут перед тем, к какому рубежу приблизились отечественные учёные и промышленники. Они открыли поистине безграничный по мощи и неисчерпаемый по запасам источник энергии. Детали этого проекта я раскрывать не вправе. В контексте же нашего разговора важно то, что ещё три-четыре года, и проблема энергии будет снята в принципе. Полагаю, что тогда наша партия выступит перед человечеством с инициативой о создании специального фонда для строительства каскада энергетических станций на медленных монополях. Вклад России в дело общего прогресса – уникальной технологией. Вклад других развитых стран – ресурсами. Строить такие станции наперёд всего требуется в депрессивных регионах планеты, чтобы показать пример истинной заботы о людях. Именно так: не осчастливить списанием долга, не бросить подачку, а создать условия для трудовой деятельности…

Передача завершилась, а Топтыжный ещё долго не мог уснуть. Взбудоражила его концепция Павлова. В чём-то с депутатом он соглашался, что-то категорически не воспринимал. Одно было несомненным: Павлов заставлял призадуматься.

«Зря он поднимает эти вопросы, - ворочался Иван Сергеевич в постели. – Зря. Не до того сейчас народу – ему бы день простоять, да ночь продержаться, а Павлов - про заоблачные дали. Правильно он многое говорит, да не ко времени. Дорого яичко к Христову дню. Неплохой мужик этот Павлов, а выборы он проиграет. Лонской хитрее: он сегодня обещает кусок на пропитание за счёт нефти, за счёт газа. У него и агитка за нутро хватает: «Вместе победим – вместе поедим!» И он даст этот кусок. А что будет через год – самому Господу невдомёк».

И тем не менее, теперь у полковника возникло желание уберечь политического романтика не по долгу службы, не параллельно с объектом «Моно», а в силу того, что тот оказался нормальным мужиком. Пусть немножко и не от мира сего.

Красота, прибегая к лексикону Фаины Раневской, страшная сила. Цейтнот же, следуя в русле избранного сравнения, - вещь того ужаснее. Из-за опоздания маршала Даву Наполеон проиграл Ватерлоо, из-за дефицита времени великие шахматисты терпели поражения в заведомо выигрышных окончаниях, из-за спешки, бывало, мужчины упускали единственный шанс, подаренный им желанными женщинами, отчего кусали локти и иные, обычно недостижимые места, до конца дней своих.

Топтыжный также убедился в этом, когда в восемь ноль-ноль готовился выйти из номера ведомственной спецгостиницы в Архангельске и убыть на космодром Плесецка. К нему постучался Евгений Говоров и почти с порога, едва-едва прикрыв за собой дверь, огорошил:

- Иван Сергеевич! Павлов летит первым утренним рейсом!

- Чего-о! – порвал шнурок на туфле полковник. – Как утренним?! А дневной рейс?

- Вот. Они переиграли…

- Кто сказал?

- Что, кто сказал? – глуповато переспросил Евгений.

- Ч-чёрт!...Кто сказал, что они переиграли? – нервничая, зло переспросил Топтыжный.

- А-а-а…Наш источник в группе Павлова вышел на связь. Билеты уже переоформлены, сам Павлов выехал на космодром.

- Как такое стало возможным?

- С ними поменялись местами иностранные туристы.

- А что куклы?

- Для кукол свободных мест не было. Но им, точно по заказу, билеты также внезапно уступили англичане – кстати, члены международной неправительственной организации «Британский Консультатив».

- Во сколько первый утренний рейс?

- В десять тридцать. Вообще-то, мы поспеваем – дежурный вертолёт на подлёте…

Майор не закончил фразу, оборванную новым стуком в дверь. В тамбур номера втиснулся начальник управления КГБ Архангельской области Игорь Ладыгин.

- Гоподин полковник, - обратился он к столичному эмиссару. – Разрешите доложить? Донесение, не терпящее отлагательства.

- Докладывайте.

- Боббик уже прибыл на космодром, а Уоттл выезжает туда из трансагентства «Аэрокосм».

- Та-ак, спецподразделения поднять по тревоге, дежурные службы космодрома привести в состояние готовности на случай ЧП, - распорядился Топтыжный.

До космодрома оперативная группа добиралась вертолётом, весомо опережая Уоттла. По радиосвязи Топтыжный отдал распоряжение начальнику космодрома о готовности в случае особого указания придержать старт «Бурана» с туристами под каким-то благовидным предлогом. В результате стресс был снят, возникла временная психологическая отдушина по обдумыванию кризисной ситуации. В отсутствие спешки полковника и озарило небезынтересное предположение. Взглянув на Говорова, он понял, что и у того, что называется, проклюнулась аналогичная догадка.

- Никак, Женя, о чём-то хочешь спросить? – опередил он сослуживца.

- Угу, - от неожиданности чуть приподнял брови тот.

- Иван Сергеевич, вас не удивляет…кгм…согласованность в действиях группы Павлова и американских марионеток? Первые круто меняют планы, и вторые – шаг в шаг следуют за ними. Удивительное совпадение.

- Для меня оно уже не удивительное.

- Вы полагаете…

- Полагаю то же, что и ты.

- То бишь, что есть танцмейстер, под дудочку которого пляшет и группа Павлова, и куклы?

- Абсолютно верно. А далее?

- А далее, - воодушевляясь, «по-пацански» шмыгнул носом майор, - если наш источник в команде Павлова вычислит, кто подбил спикера на утренний рейс, тот и работает на скунсов. Тот и есть крот.

- Молодец, - словесно поощрил его руководитель. – А далее?

- Далее…покуда не продвинулся, - слегка смущённо признался Говоров.

- А я тебе так скажу, - вплотную наклонился к его уху Топтыжный, - что танцмейстер не кто иной, как сам Ликвидатор.

- Ликвидатор?!...Да ну…На Павлова-то у него какие каналы воздействия?

- Да через того же крота, - усмехнулся Иван Сергеевич. – Вот ты скажи мне, Евгений, мы выводим из игры нашего информатора в группе депутата?

- А почему не выводим? Ведь он же полетит в «Буране», который, предполагается, пойдёт на таран?

- Хэ! – возразил ему заместитель. – Мы же не допустим диверсии.

- Если не допустим! А ты бы сел на борт на месте крота, зная про теракт?

- Навряд ли, - почесал затылок Евгений.

- А крот от полёта не отказался. Ведь сведений, что крысы побежали с корабля Павлова, у нас нет?

- Следовательно, и крот, и спикер Павлов в равной мере про теракт не в курсе. Крот – второстепенный фигурант, которым крутит командир кукол - Карабас Барабас.

- Резонно, - согласился Говоров.

- Крот явно используется втёмную, - размеренно продолжал Топтыжный. - Скорее всего, Ликвидатор для него – незримый начальник. Отсюда единственно верный вывод: кроту провернуть акцию со сменой билетов приказал Ликвидатор. Мотивы? Да какие угодно. Причём, правдоподобные. К примеру, за Павловым «хвост», ему грозит опасность.

- Значит…, - произнёс майор. – Значит…

В сию паузу к их диалогу присоединился Ладыгин, появляясь из кабины пилотов и снимая с головы шлемофон.

- Господин полковник, разрешите обратиться.

- Наши спецы сообщают, что обнаружили волну, на которой держит связь агент Уоттл.

- Источник сигнала, к сожалению, не установлен, место его нахождения не определяется. Да и сами сигналы зашифрованы.

- Что с дешифровкой?

- Криптографы говорят, что степень кодированности исключительно высока. Понадобится несколько дней.

- Зараза! – выругался Топтыжный. - Это, несомненно, кукловод дёргает марионеток за верёвочки. Кстати, где Уоттл? – осведомился он, глядя через иллюминатор и по манёвру вертолёта определив, что машина заходит на посадку.

- Уоттл будет на космодроме минут через сорок.

Оперативный штаб заседал в кабинете начальника космодрома. Все дежурные и спецслужбы были приведены в состояние чрезвычайной готовности на случай происшествия. Вот только конкретных команд им не поступало. Не поступало потому, что руководящий орган лихорадочно искал выход из тупика.

Члены штаба заворожено взирали на голограф. На экран телеприёмника через спутниковую систему велась прямая трансляция с трассы «Архангельск-Плесецк-Космодром», по которому мчалось такси с Дуайтом Уоттлом. Силовики перебрали десяток предложений, и все их отвергли за явной негодностью.

- …раз неприемлем физический захват кукол, то, давайте, поручим дорожному патрулю остановить такси, якобы, для проверки, - горячился Ладыгин. - Шофёр выходит, его ведут на освидетельствование на предмет опьянения, а террориста мы подрываем к чёртовой матери! – продолжал он, хищно взирая на экран. - Через полчаса будет поздно – в скоплении людей его не подорвёшь.

- Велик риск для жизни шофёра, - резонно опроверг его предложение Говоров. – И главное, после подрыва Уоттла мы опять возвращаемся на исходную: Ликвидатор и третий клон не выявлены, Боббик не обезврежен. Возможность совершения им теракта, например, в здании аэровокзала, не исключена – ведь он же получит сигнал опасности от Уоттла.

- Давайте вообще отменим рейс, - проявил инициативу заместитель Ладыгина Хуртаев, сидевший поодаль от стола.

- Ну, отменим, а что дальше? – опять возразил Говоров. - Запретить полёты навсегда? Остановить технический прогресс? А обоснование? Полумифические куклы? Представьте себе, как разорётся тот же Павлов! А какой разгорится международный скандал? Да и диверсанты по команде Ликвидатора залягут на дно.

- А если мы убьём британского подданного Уоттла, международный скандал не разгорится? – укрощая бурный темперамент, вдруг тихо-тихо проговорил Ладыгин. – Ликвидируем без единого доказательства, что он – террорист…Что он клон…

И чекисты разом замолчали, дружно повернув головы в сторону Топтыжного.

- Надо добыть доказательства, - внушительно проговорил Иван Сергеевич. – Сеанс связи между Ликвидатором и Уоттлом у нас зафиксирован. Да, пускай понадобится дня три на его дешифровку, но результат будет. Стало быть, Уоттла можно убирать, так сказать, брутальным способом. И Боббика убирать, причём убирать, синхронно с Уоттлом. Но за тем немаловажным исключением, что Боббика нужно убирать так, чтобы не допустить на космодроме взрыва, и чтобы сохранить доказательства, что это кукла, а никакой не гражданин. Значит, должны уцелеть и процессор в башке Боббика, и суперзаряды в теле. Обеспечим это, никакая Великобритания и не пикнет про гибель своих мнимых подданных.

- Легко сказать, - тише прежнего вымолвил Ладыгин, - а как исполнить?

И оперативный штаб в полном составе и в тревожном молчании выжидательно уставился на своего главнокомандующего.

- Творец этих зомби говорил, что идеальный способ – остановка кукол по программе, либо отключение их мозга по единой команде, - взвешенно проговорил Иван Сергеевич, сбивая ажиотаж безмолвия. – Первого способа мы лишены. Остаётся второй. Тянуть нам далее некуда. Ждать появления Ликвидатора и третьего клона не приходится. Посему, майор, - повернулся он к Говорову, - запасной вариант «Капитация» дополняем предложением Ладыгина о подключении к операции дорожного патруля. Действуем следующим образом…

Последующий ход событий развивался по сценарию, спланированному Топтыжным. Космических туристов, отправляющихся первым рейсом на Луну, пригласили для предполётной проверки здоровья и на мандатный контроль. И пока врачи занимались Стенли Боббиком и другими пассажирами, основные действия перенеслись на трассу «Архангельск-Плесецк-Космодром». На ней автомобильная инспекция по команде отсекла дорожный поток, двигавшийся за такси с государственным номером «А 666/3 29 RUS», в котором восседал Дуайт Уоттл. Параллельно был приостановлен выезд встречного транспорта с территории космодрома. На контрольно-пропускной пункт автомобильной инспекции, расположенный в полукилометре от аэропорта, прибыл Ладыгин, переодетый в форму капитана милиции. При себе он имел магнитную толовую шашку, снабжённую синхронизатором.

Такси «А 666/3 29 RUS» Ладыгин встретил на дальних подступах к КПП. Лихим взмахом легендарного полосатого жезла (словно этим всю жизнь занимался) он артистично остановил автомобиль, козырнул водителю, представился, и приступил к проверке его документов. Иностранца он будто и не заметил, тот будто для него и не существовал.

Задав таксисту несколько традиционных для ситуации вопросов, Ладыгин демонстративно потянул в себя воздух, поморщился и осведомился:

- Употребляли накануне?

- Кто? Я?! – искренне оскорбился шофёр. – Обижаете, господин капитан. Миллионый километраж безаварийного пробега!

- Воробья на мякине не проведёшь! – надменно бросил Ладыгин. – Чушь чесать жене будете. Пройдёмте.

И он, непререкаемым жестом показав вперёд, с водительскими правами в руках проследовал к зданию контрольно-пропускного пункта. Недоумённо пожав плечами и вполголоса выругавшись, водитель поплёлся за ним. Уоттл, сжавшийся в нервный комок на заднем сиденье такси, расслабился и уселся свободнее.

Вольготнее ощутил себя и Стенли Боббик в помещении космовокзала, когда удачно миновал докторский кабинет. Оттуда его направили на мандатный контроль. Британский подданный (если верить его документам) двигался длинным узким и извилистым коридорным лабиринтом к указанному ему проходу один-одинёшенек: вереницу из туристов от него умело отделили. Он и вообразить не мог, что за окошечком одной из кабинок в форме таможенника его поджидает майор госбезопасности Говоров.

Евгений держал на прицеле фигуру приближающегося клона. В руках он держал ПЛГ-9б – портативный лазерный генератор (боевой). Промах исключался. Инфернальный взрыв унёс бы жизни и сотен туристов, и самого майора, и Топтыжного, который, страхуя подчинённого на случай оплошности, в мундире таможенника следовал в трёх десятках метрах позади террориста. Однако наперёд всего Говоров переживал за пятилетних дочерей-близняшек и жену, что могли остаться без отца и мужа.

Евгений заблаговременно унял волнение и отрешился от житейских забот. А стоило ему привычно поймать врага и мушку в прорези прицела, выстроив их в одну линию, он отринул всё постороннее, являя собой образец бездушного снайпера. «Хорошо, хорошо, Женя, - мысленно говорил он сам себе. – Ювелирная доводочка, точь-точь под кадык – и дурная тыква с плеч». Офицер плавно потянул спусковой крючок - дозированный и направленный квант энергии пошёл в цель…

В первое мгновение майор ничего не понял: он решил, что случилась осечка, ибо диверсант-марионетка как вышагивал, так и продолжал вышагивать…Лишь голова его едва заметно качнулась…

Зато тут же раздался взрыв. Нет, то не разнесло в клочья Стенли Боббика. То разнесло в клочья толовой шашкой, сработавшей синхронно с ПЛГ-9б, такси и тело Дуайта Уоттла, начиненное особой взрывчаткой. Детонация была такой силы, что в здании космодрома дрогнул пол и зазвенели стёкла.

И только затем фигура Стенли Боббика, сделавшая по инерции пару шагов, стала падать, а его голова слетела прочь, обнажая идеально гладкий и чуть оплавленный срез на шее зомби…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Операция по ликвидации клонов Стэнли Б. Боббика и Дуайта Н. Уоттла прошла без сучка и задоринки, «в штатном режиме». Из людей никто не пострадал. Космический полёт и возвращение на Землю Павлова также прошли без инцидентов. Жив и невредим, он появился в Москве, даже и не предполагая, что кое-кому обязан жизнью.

По приезде в столицу спикер парламента встретился в ресторане «Миллениум» с Рокецким по инициативе магната. Это была их первая встреча с глазу на глаз после выигрыша конкурса народного проекта «Дубль-А» и ухода депутатов на парламентские каникулы. Поводом для ресторанного рандеву послужила необходимость выработки тактики предстоящей предвыборной борьбы, ибо стратегические подходы у них, как будто, совпадали. Но в беседе за ресторанным столиком подтвердилась та старая истина, что чёрт кроется в деталях.

Если Павлов полагал, что успех им обеспечит конструктивная, реалистичная и подлинно демократическая программа реформ, то толстосум добивался того, чтобы не менее сокрушительный удар был нанесён и в части дискредитации главных соперников – по тандему Зарукин-Лонской.

- Схватка предстоит жуткая, - поглаживая ухоженные ноготки, рассуждал Вадим Юрьевич. – Исход может предрешить один голос. И победы нас могут лишить за счёт того, что выльют ушат помоев. А отобрать голос у них, в данном контексте, равнозначно тому, что набрать его нам.

Мы тет-а-тет, Вениамин Павлович, - повёл он напомаженной головой по периметру ресторанной кабинки, - и я стану говорить открытым текстом. Если вам нечего бояться, то под меня неминуемо фугас из дерьма подложат. Неясность в том, офигенно ли тот фугас рванёт, но насколько-то он рванёт, вне всякого сомнения. И отмываться придётся. И обтираться придётся. И обсыхать придётся. И чтоб мы им на любезность не ответили любезностью – ну, я не знаю!

- Вадим Юрьевич, вы знаете, почему одни называют революции локомотивами истории, а другие – гробами истории? – озадачил Рокецкого Павлов. И, не дожидаясь реакции, продолжил: - Да потому, что революции задумывают романтики, совершают прагматики, а их плодами пользуются проходимцы. И наша задача – сломать сей печальный опыт! Мы должны решить задачу энергетической революции в России «от» и «до». Тогда и политической революции не случится. Тогда и проходимцам места не найдётся. При условии, что всё делается грамотно и чистыми руками…

Партнёры заспорили. И в ходе острой полемики постепенно обнаружилось, что тактика ведения борьбы – не единственное разногласие меж союзниками. Вылезло кое-что и посущественнее. Для магната категорически неприемлемыми стали заявления Павлова о производстве аэроболидов нового поколения на базе народного предприятия, о создании мирового энергетического фонда в пользу отсталых регионов. Что он и высказал спикеру:

- Вы зачем, Вениамин Павлович, начали всюду раздавать авансы и кидать популистские лозунги про народный бизнес, про холявную энергетику? Там же, помимо казённых, и мои денежки плачены. Да какой вульвы ради мне сдались проблемы быдла да черномазых?!

- Понимаете ли, Вадим Юрьевич, есть закономерности общественного развития…, - попытался парировать его выпады Павлов.

- Да главные закономерности – конкуренция и глобализация! – по-дамски несдержанно прервал его Рокецкий, дрыгнув ляжкой. – Формула выживания проста: если каждый суслик натягает зёрнышек в свою норку, то все суслики будут с кормом. А если один для всех таскать начнёт, то все с голоду сдохнут. Конкуренции и глобализации нет альтернативы! Или рискнёте заявить, что я не прав?

- Увы, рискну. Конкуренция и экономическая глобализации должны опережаться взаимопомощью и полноценным развитием отсталых регионов. Либерализм в экономике должен контролироваться политическим централизмом. Иначе получится война всех против всех. Иначе суслики перегрызутся. Пока так и происходит: стихийной хозяйственной глобализации противостоит полнейшее отчуждение душ. Нас поневоле объединяют границы Земли, но разваливает изнутри ненависть. Мы, подобно сусликам, разбегаемся по норам. Мы все – атомарные индивиды, тянущие одеяло на себя. Как выражается академик Кораблёв: «Вселенская толкотня локтями!»

- Кораблёв? Это тот, выживший из ума учёный сухарь, что ли?

- Позвольте вам возразить: он - замечательный старикан! - колюче сузив глаза, протестующе встал из-за ресторанного столика спикер. - Так вот, Кораблёв рассказал мне, что сейчас звёздные миры разбегаются. Позднее этот процесс сменит прямо противоположный – энергетическая перезарядка через вселенский коллапс. Мир сожмётся до размера горошины. И всё сущее исчезнет. Так нам диктует космос. Кому по плечу дать отпор стихии? Никому, кроме человек! Но человека, одолевшего анархию внутри себя. Говоря библейскими догматами, было время разбрасывать камни, грядёт время собирать камни.

Если провести аналогию со звёздными мирами, Вадим Юрьевич, - ища компромисс, снова сел за столик Павлов, - мир людей миновал эру разбрасывания камней, когда мы жили порознь. Настал черёд их собирать…

- Вениамин Павлович, - снова оборвал собеседника Рокецкий, - вы же далеко не юноша! Что за вагинальное прожектёрство? Нам Штаты, Европа и Япония сегодня в затылок дышат! Сего-о-одня! А когда будет этот…космический катаклизм?

- Ну…где-то через десять-пятнадцать…

- миллиардов лет.

- Миллиардов!...Ха-ха-ха! – расхохотался Рокецкий. – Миллиардов лет…О чём тут толковать?

- Видите ли, Вадим Юрьевич, - закипятился Павлов, - есть и частные формы приближения к катаклизму. Коллапс Солнца прогнозируется через три миллиарда лет. А вспышка солнечной активности, что способна спалить флору и фауну планеты – уже в грядущем веке. А загрязнение окружающей среды, глобальные изменения климата, озоновая дыра, накат эмигрантской волны, продовольственный голод, недовольство семидесяти процентов землян сегодняшним миропорядком сотрут мироедскую цивилизацию завтра. Эти и другие глобальные проблемы современности требуют немедленной солидарности. Разрешение их – лишь первый шаг по пути переустройства вселенной на началах гуманизма. Без этого первого шага не будет и последующих…

Далее магнат слушал политика-утописта «вполуха» и минута за минутой наливался ненавистью к нему. Рокецкий вспомнил, как года три назад ему донесли о том, что некие братья Сиволаповы готовят покушение на Павлова. Сиволаповы – потомственные шахтёры. Они возненавидели Павлова потому, что из-за пуска термоядерной станции, вырабатывающей энергию по бросовым ценам, закрылся целый угольный бассейн. И три года назад он, Рокецкий, имел несчастье не только предупредить о готовящемся покушении Павлова, но и помог пресечь преступный замысел. В ходе следствия Сиволаповых признали невменяемыми и поместили в закрытую психбольницу для принудительного лечения.

«Какой же я был лесбиянкой! – думал магнат, глядя на разглагольствующего спикера. – Ведь если бы Сиволаповы замочили этого демагога за пострадавшее шахтёрское быдло, то братья стали бы героями, а этот выскочка Павлов сдох бы не как трибун, а как мучитель простолюдинов. Заодно мы бы и чернь меж собой перессорили. Разделяй и властвуй. Впрочем, ещё не поздно переиграть. Если Сиволаповых выпустить, да снабдить кое-чем…Интересная мыслишка!»

Топтыжный с Говоровым сидели в служебном кабинете на Лубянке и «подводили промежуточный баланс». В актив они занесли: предотвращение без каких-либо эксцессов теракта, сохранение Павлова, ликвидацию двух клонов, извлечение доказательств в виде суперпроцессора и новейших образцов взрывчатки из тела Боббика, расшифровку криптографами КГБ ранее зафиксированных электронных команд Ликвидатора клонам. Кстати, заодно удалось декодировать и позывной Ликвидатора – Поводырь.

К перспективному плюсу причислялось и то, что суперпроцессор с радиоэлектронным устройством дистанционного взаимодействия между клонами и Поводырем уже был пущен в работу. И пусть не вызывало сомнений, что провал в Плесецке вынудит кукловода скорректировать способ связи с Билли Ф. Кроуфордом, но видоизменить принципиальную схему управления он уже не мог. Потому, стоило Поводырю вывести «из стадии консервации» последнего оставшегося в строю клона, их электронный контакт тотчас бы запеленговали.

В пассив зачислялось то, что Поводырь и клон Кроуфорд так и остались «вне пределов досягаемости». Не исключался и прямой вербальный контакт между ними, на что Поводырь мог отважиться в безвыходном положении. Большим минусом также стала потеря «крота», который «копал ходы» под Павлова.

По возвращении в Москву осведомитель чекистов, внедрённый в окружение спикера, конфиденциально донёс о том, что игру с переменой рейсов затеял начальник службы безопасности Павлова Подкользин. Экстренность меры перед председателем Госдумы Подкользин мотивировал тем, что получил предупреждение о возможном покушении на YIP-персону.

Оперативная разработка Подкользина привела к выводу о том, что тот – «подстава» Лонского, которого олигарх «втёмную», но переуступил американским спецслужбам. В переводе со сленга чекистов на обычный язык словечко «втёмную» означало, что Лонской «отдал» Подкользина «скунсам», не ведая о целях и способах его дальнейшего использования. И уж тем более не ведал о том сам Подкользин, исполняя инструкции невидимого для него Поводыря. Хотя, всё вышесказанное отнюдь не исключало ответственности за сотрудничество с иностранной разведкой. Само собой, при доказанности фактов.

Подкользина органы госбезопасности немедленно не взяли по нескольким причинам. Во-первых, недавно избранному председателю Госдумы Павлову полагалась государственная охрана – силами подразделений национальной гвардии. Так что, отстранение Подкользина от него было делом ближайшего времени. И тогда задержание бывшего начальника охраны можно было произвести без ненужных скандалов и огласки. Во-вторых, на Подкользина собирали минимально необходимый компромат. И, в-третьих, его элементарно «пасли», выявляя связи.

Оперативная разработка Подкользина длилась всего-то три дня, но их оказалось достаточно для того, чтобы опасного фигуранта устранили те, кому он стал неугоден: в его руках взорвался мобильный телефон. При осмотре места происшествия эксперты по собранным осколкам установили, что аппарат связи был нетипичной конструкции, неизвестного производителя и без маркировки. Такие телефоны в гражданском обороте отсутствовали.

Чекисты недолго горевали по поводу неудачи с Подкользиным, так как она с лихвой была компенсирована необычной корреспонденцией. Её, после серии конфиденциальных переговоров с верхушкой «традиционного криминалитета» через начальника службы безопасности видеосалона «Сюр-Реал» Захара Громадина, Топтыжному доставил лично «вор в законе» Зуб. По гражданскому паспорту Зуб числился Зубцовым Фёдором Николаевичем.

Полковник госбезопасности долго не соглашался на эту встречу по соображениям не только этического, но и сугубо профессионального порядка. Ему было не по нраву, что он «засветится» и, самое отвратительное, что ворьё «отмониторит» сферу его служебных интересов, а значит и в целом КГБ. Однако обстановка вынуждала, а уголовные авторитеты, ссылаясь на исключительную важность информации, настаивали на личном контакте с «Офицером» - так перед ними Захар Громадин обозначал Топтыжного.

После ряда оперативных мероприятий, направленных на то, чтобы сохранить в тайне сам контакт, а равно и анонимность Топтыжного, Зуба доставили на явочную квартиру. Его туда ввёл майор Говоров. «Крутой бандит» был с повязкой на глазах, в руках он держал флэш-диск. Говоров снял с него повязку, пояснил Топтыжному, что накопитель электронной информации прошёл первичный контроль на безопасность, и удалился.

- Здравствуйте, Фёдор Николаевич, - сказал полковник, демонстрируя осведомлённость относительно личности доставленного. – Я – тот самый Офицер.

- Здравствуйте, Иван Сергеевич, - неожиданно назвал чекиста по имени-отчеству Зубцов, дав знать, что «суки» тоже «не пальцем деланы».

- Прошу садиться, - сдержав гримасу неудовольствия, спокойно пригласил его к столу Топтыжный. – Готов вас выслушать.

- Здесь копия видеозаписи, - по плоскости стола подвинул «флэшку» в сторону собеседника Зуб. – Она вас не оставит равнодушным. Касается Лонского. Подлинник – у Пакостина, то бишь – у Змея Вована. Обычно он или возит его при себе, или хранит в сейфе в зиндане. Зинданом Змей называет старый ремонтный завод близ Рабочего посёлка в районе Софьино. Он его переоборудовал под свою ставку. Если Змея повязать махом - подлинник ваш.

- Откуда подлинник у Пакостина?

- От Дианы Лонской. Она тоже в зиндане.

- А как копией разжились вы?

- Х-хе…, - крякнул бандит. – Вас же Громадин ставил в известность, что мы, говоря по-вашему, внедрили к Вовану своего.

- Понятно, - кивнул головой полковник. – Вы что-то ещё имеете сказать?

- Вована больше раза за неделю на одном месте не застукаешь…, - приступил к пояснию Зубцов.

- Он, подобно снаряду, дважды в одну воронку не попадает и непредсказуем, как пуля со смещённым центром, – улыбнулся Топтыжный.

- Да, - подтвердил авторитетный информатор. – И всё же, из правил есть исключения. Так вот, получены…как это…заслуживающие доверия сведения, что 12 июля в двадцать два часа Змей будет в зиндане и совершит…как это…ритуальное убийство кого-то из заложников.

- Почему такая уверенность по времени и дате?

- Ровно двадцать лет назад Змей в тот же день и час задвинул первую мокруху – замочил свою бабку. У него ж сдиг по фазе: он ритуальные убийства выдаёт каждые пять лет.

Вернувшись на Лубянку, Топтыжный и Говоров дополнительно обработали накопитель электронной информации на предмет наличия ядов, взрывчатых веществ, электронных вирусов и тому подобных вещей. После чего полковник вставил «флэшку» в коммутационное гнездо компьютера и приступил к манипуляциям с клавиатурой. Он «распечатал» электронный конверт, для подстраховки снял копию с электронной почты и открыл файл.

Экран компьютера засветился, зарябил, а затем чекисты увидели Лонского, сидящего за канцелярским столом. В правом верхнем углу экрана мерцала дата – 2 июня 2053 года. Олигарх явственно выжидал, чтобы некто невидимый покинул апартаменты, а затем распорядился по внутренней связи: «Лиза, зови Марка». Последовала пауза, в процессе которой хозяин кабинета переместился за журнальный столик, расположенный в глубине помещения, подле которого стояли два глубоких кожаных кресла. В кабинете появился двоюродный брат Лонского Марк Терлин. Судя по тому, что родственники не поздоровались, а Терлин без приглашения сел в кресло, они уже виделись в тот день и продолжили обсуждение ранее поднятой темы.

- Марк, сейчас о том, что должно остаться между нами. Я ясно излагаю? – непререкаемым тоном произнёс олигарх.

- Более чем, - послушно кивнул ему брат.

- Так вот, Марк, мне нужен этот…начальник охраны Павлова.

- Подкользин?

- Лев, нужен, значит будет.

- М-м-м, причём, он нужен не мне лично, а…э-э-э…одному господину, который и станет его использовать сполна…

- Не перебивай, - властно приподнял ладонь Лонской.

- Да-да, Лев…

- Я же ясно сказал: использовать сполна.

- …, - покорно склонил голову Терлин.

- Этот…Подкользин, пока он нужен, будет…м-м-м…работать там же, при Павлове, но только служить станет уже не нам, а…тому господину. Я ясно излагаю?

- Потом, когда Подкользин выполнит свою…хым…миссию…, в его услугах не станет нуждаться ни…э-э-э…тот господин, ни мы, - тщательно подбирал слова олигарх. – Совсем не станем нуждаться. Никогда не станем нуждаться. Я ясно излагаю?

- Более чем, Лев.

- Собственно, всё.

- Лев, один вопрос.

- Каким образом мы…кхе-кхе…переподчиним Подкользина тому господину?

- Э-э-это уже техника, - закряхтел Лонской, поворачиваясь в кресле и подвигая по поверхности столика аккуратно упакованный свёрточек к тому краю, возле которого расположился Терлин. – Здесь мобила со всевозможными степенями защиты и каналом связи, работающим в одну сторону. Так вот, Подкользину позвонит тот господин и скажет, что он…кхе-кхе… - господин такой-то. Как он обзовётся, даже я не знаю. Но его воля для Подкользина – как револьвер у виска. Точка. Свёрток передашь Подкользину ты лично, Марк. Усёк?

- У тебя что-то ещё?

- Да. Когда Подкользин выполнит миссию и в его услугах не станет нуждаться ни тот господин, ни мы, то каким образом…

- В мобиле начинка. Тот господин вызовет по мобиле Подкользина, нажмёт кнопку – и финиш. Усёк?

- …, - опять покорно склонил голову Терлин.

На данном кадре запись прервалась, и сослуживцы зашевелились, оценивая увиденное и услышанное.

- Твоё мнение, майор? – прервал молчание Топтыжный.

- Последнее слово за экспертизой, - раздумчиво произнёс Говоров. – Однако сдаётся мне, Иван Сергеевич, что это не фальшивка. И подлинник записи нам надобно раздобыть любой ценой.

- Инициатор записи - Диана Лонская?

- Непосредственный – да.

- Пожалуйста. Для несанкционированной записи надобен доступ, посильный особе, приближённой к некоронованному королю. Далее, бегство Дианы от Лонского. Здесь мы имеем приблизительное совпадение этих событий с периодом, когда у скунсов возник интерес к Павлову. Запись датирована вторым июня. Ну, а то, что Лонская на днях попала к Пакостину – общеизвестный факт.

- Убедительно, - почесал кончик носа полковник. – Кстати, что у нас с Георгием Листратовым?

- Есть поклёвка. Крутится разная блатата от Вована, но крючок не заглатывают – боятся, что Жора подсадной. Будь моя воля, я бы форсировал операцию по захвату Пакостина. Возьмём его – возьмём и подлинник записи. При таком раскладе Лонской у нас в кармане.

- Лонского одним подлинником не охомутаешь – не тот масштаб. Процессуально важен источник, осуществивший запись, - уместным замечанием укротил наполеоновские планы подчинённого Иван Сергеевич. - Есть у суда вера Вовану? Да ни на грош. Диана Лонская – иной разговор. Нет, Женя, нам эта деваха живой нужна. Форсировать надо, но семь раз отмеряв. Н-да, надвигаются горячие денёчки.

Листратова бесило вынужденное пассивное ожидание того, чем закончатся малопродуктивные поиски Милены органами безопасности. Он рвался в бой. Его поминутно грызла совесть за предательство Милены и ещё не родившегося сына. И когда его нестерпимая жажда искупления грехов совпала с устремлениями чекистов, вдруг остро заинтересовавшимися Вованом Палачом, Георгий добился того, на чём давно настаивал – его превратили в «живца», в «подсадную утку», - как хотите, так и назовите эту функцию. Так начиналась операция под кодовым названием «Браконьер».

Глюка пристроили в одном из обустроенных и спокойных уголков Москвы, ибо там, наряду со столичной элитой, обитал и «вороватый истеблишмент». Для чужаков, ищущих контакта с Листратовым, он вполне мог представляться глубоко законспирированной личностью, опекаемой органами внутренних дел. В пользу подобного умозаключения говорило то, что Георгий проживал на оперативной квартире; он отчасти изменил внешность, отпустив длинные волосы, усы и бородку; если и появлялся на свежем воздухе, то в малолюдное время и обязательно, несмотря на погоду, в солнцезащитных очках. И при всём при этом, за ним в ненавязчивом отдалении следовал милиционер в штатском.

Зато чужаку было невдомёк, что у Листратова сверх милиционера имелось негласное оперативное прикрытие – дом и прилегающий квартал «простреливались» со всех направлений специальной аппаратурой - передвижение Георгия бдительно отслеживали чекисты. Потому «подсадной селезень» всегда следовал согласованными с «гэбистами» маршрутами.

На сей «шаг с подвохом» Топтыжный отважился далеко не без колебаний - риска требовала «большая игра».

Несколько дней Георгий «выгуливался» подобно старичку-пенсионеру. Вскоре его условным знаком известили, что «браконьер в засаде», хотя сам Листратов даже малейших признаков посторонней слежки не обнаружил.

Зато на исходе недели, в процессе послеобеденного «променада» Глюка, произошло примечательное событие. На конечной точке прогулки Листратов по обыкновению, прежде чем повернуть назад, задержался возле книжных развалов. Оттуда он и заметил Щербатого. Да-да, того самого Щербатого, что вломился ночью в его квартиру вместе с Вованом Палачом! Бандит вышел из кафе «Одноглазый Роджер» в сопровождении молодого негра, похожего на Кинг-Конга. Они сели в такси и уехали. Эпизод произошёл столь стремительно, что Георгий даже номер машины упустил из виду.

В следующий полдень, дабы устранить колебания, Глюк повторил поход к «Одноглазому Рождеру». Там он с четверть часа покрутился у книжных развалов, расположенных на противоположной от кафе стороне улицы. Нет, Щербатый не появился, а вот Кинг-Конг не заставил себя долго ждать: вновь выйдя из «Одноглазого Рождера», негр сел на переднее сиденье подъехавшего легкового автомобиля, взявшего курс к центру города.

Тут-то и возникло видение, окончательно сбившее Георгия с толку: через стекло автомашины он увидел молодую женщину, разместившуюся на заднем сиденье. И женщина была похожа…на Милену! Или то, в самом деле, была Милена? Или ему показалось?

Остаток дня более ничем особым не ознаменовался.

Ночью Глюк спал плохо, раздираемый противоречивыми побуждениями, часть которых толкала его к отказу от правил поведения, продиктованных комитетчиками. Если бы не «фантом Милены», то он отчитался бы перед Топтыжным о новостях как полагается, а так…Уж очень Георгий опасался за жену. И эта боязнь спровоцировала Листратова на розыгрыш собственной партии.

Поутру к нужному сроку режиссёр заказал для себя такси, назначив стоянку близ «Одноглазого Роджера». После обеда следуя к книжным развалам, Листратов представлял себе, как Щербатый юркнет в бандитское авто, а он, Георгий, прыгнет в такси и крикнет водителю: «Гони вон за той тачкой! Плачу по двойному тарифу!»

Заранее придя на место, Листратов увидел заказанное им такси, но Щербатого либо Кинг-Конга в кафе или близ кафе он не обнаружил. Нервно зевнув, Георгий отступил к газетному киоску, чтобы не бросаться в глаза.

Метрах в пяти от него возились трое чумазых слесарей в робах, ремонтировавших что-то в теплотрассе. Один из них, высунувшись из-под земли по грудь, тянулся к разводному ключу, лежавшему на асфальте. До ключа было далековато, руки мужика не доставали до него, а вылезать ему явно не хотелось.

- Слышь, приятель, - попросил он Листратова, - будь другом, подпни, пожалуйста, ключ.

- Угу, - буркнул режиссёр, недовольный тем, что его отвлекают.

Вместе с тем, непредсказуемо вежливое обращение слесаря поневоле принудило его «не подпнуть», а подать ключ. Георгий сделал три шага, поднял ключ, и наклонился с ним к мужику. Тот вытянул руку, однако вовсе не к ключу: слесарь неожиданно крепко схватил Листратова за грудки и резко дёрнул на себя. «А-а-а!» - только и успел невразумительно завопить Георгий, полетев вниз, во вскрытый проём теплотрассы.

Приставленный к Глюку милиционер едва не подавился пирожком, который он до того по-коровьи пережёвывал, когда увидел, что «подсадка» проваливается в технический колодец. Пока он откашливался, приходил в себя, утирая выступившие слёзы, набирал на «мобильнике» телефон экстренного вызова, чекисты сами прибыли к месту происшествия по тревожному сигналу аппаратуры наружного слежения.

Комитетчики организовали преследование «по горячим следам», недолго, впрочем, продлившееся. Протиснувшись подземными каналами метров на двести, они наткнувшись на брошенный труп Листратова. Похитители убили его, очевидно, придя к выводу, что «с грузом» от погони не уйти. Георгий им отчаянно сопротивлялся: его тело было покрыто многочисленными кровоподтёками и открытыми ранами, а горло было взрезано от уха до уха так, что голова едва держалась на лоскуте кожи задней поверхности шеи.

Осмотр места происшествия дал немногое: оборванную шёлковую нить, с нанизанными на неё человеческими зубами. В МУРе чекистам достоверно сообщили, что это своеобразный амулет одного из «гопников» по прозвищу Щербатый.

Убийство Листратова стало прямым вызовом Вована Палача КГБ.

Задержание Юрия Рокотова для отработки причастности к убийству пенсионеров Асеевых продлилось три дня, по истечении которых у следствия не осталось ни грана сомнений в его невиновности. Затем ещё неделю журналиста по взаимной договорённости продержали в закрытом загородном центре КГБ. За этот период следственная бригада, что можно было прогнозировать, не установила личности подлинных убийц. Фиаско закончилась и проверка информации по селигерской резиденции Рокецкого. Пока собрали минимум процессуальных оснований для проведения там обыска, Дианы Лонской уж и след простыл.

Сам Рокецкий на допросе в Следственном комитете России, проходившем в кабинете следователя по особо важным делам Берендеева в присутствии двух адвокатов, сделал большие глаза и заявил, что девушку он укрыл по ходатайству Рокотова, а также по её личной просьбе, так как она боялась за свою жизнь. «И не зря, - дополнил он. – Не будь меня, её злобный сожитель давно бы расправился с ней. И коль органы занялись выяснением инцидента, то я, пользуясь случаем, официально заявляю протест по поводу беззакония, творимого Лонским Львом Максимовичем, головорезы которого совершили налёт на мои частные владения. Также вынужден официально заявить, что если что-то случиться со мной, то прокуратура и комитет знают, кто меня заказал».

Рокецкий лукавил, ибо к тому моменту он уже прознал о позоре национальной гвардии во главе с Семинянькиным на Селигере. Лукавил же он неспроста: олигарх номер два раздувал шумиху в средствах массовой информации с тем, чтобы одним махом убить сразу «двух зайцев» - дискредитировать правящие круги и блок правых партий «Волюшка», а также персонально ославить Коня Дамского и олигарха номер один.

Таковой была этюдная «расстановка на шахматной доске», когда Рокотова по программе защиты свидетелей тайно вывезли с чекистского центра на специальную дачу во Владимирскую область. Там, в относительной глухомани, он «отлёживался в берлоге».

«Впасть в спячку» не удалось. На второй день непредвиденного отпуска журналист купил в посёлке пятничный выпуск «Простимолки». Развернув газету, на первой полосе он увидел сенсационный заголовок «Русская леди Ди и Первое чувство» с подзаголовком «Тридцать зэков, один Чухан и одна девушка». Анонс к статье пестрел смачными обещаниями преподнести читателям «толстушки» жареные факты из жизни сожительницы Лонского. Трясущимися руками Юрий раскрыл таблоид и на третьей полосе прочёл статью знакомого ему репортёра с «горячих точек» Игоря Глотова о «приключениях одного дня» Дианы в лесной колонии. Причём, данный материал, как явствовало из статьи, был продолжением рассказа из предыдущего номера, в котором повествовалось о житии-бытии «знойной женщины, мечты олигарха» в резиденции Рокецкого.

Ни жив ни мёртв, Рокотов свернул «Простимолку», отошёл в сторонку и, презрев предупреждения Топтыжного, позвонил по мобильному телефону Глотову. Тот прежде за приличную мзду «сливал» ему кое-какие нюансы, остававшиеся «за кадром».

- Ну! – с одышкой просипел Глотов на восьмом зуммере.

- Привет, Игорёк! Это Юра. Юра Рокотов побеспокоил тебя, - дал знать о себе журналист.

- А-а-а, Юр…Привет, - ответил тот.

- Извини, Игорёк, неотложные дела. Я же помню, что твоё служебное время дорогого стоит, - настроил репортёра на нужный лад абонент.

- А-а-а! – подобрел Глотов. – Ну, раз так, то выкладывай.

- Гарик, я о твоей статье про леди Ди.

- А чего такое?

- Ты же описание приключений и продолжить можешь?

- Ну, могу, и чего?

- Гарик, а развёрнутый приватный комментарий конкретно про Диану мне не дашь?

- Приватный? Приватный мо-ожно. Кстати, хар-роший приватный! Приватный и затратный - ведь дёшево кучеряво не бывает.

- Это я в курсе. С этим ты меня воспитал. Мы за ценой не постоим.

- Тэ-э-эк-с. Тогда с подмазкой и подруливай сегодня к…к восемнадцати ноль-ноль на старое место.

- Лады, Игорёк, лады.

Обнадёженный Рокотов отключил сотовый телефон и стал планировать неотложную поездку в столицу, на улицу газеты «Правда», 24, где в близлежащем кафе он ранее черпал эксклюзивную информацию от Глотова.

Глотов в отличие от Рокотова продолжил телефонные переговоры. Он связался с начальником службы безопасности Рокецкого Глебом Самариным.

- Здравствуйте, Глеб Егорович, - поприветствовал он его. – Это Глотов.

- Здравствуйте, Игорь, - быстро сориентировался тот. – Есть что-то интересное?

- Есть. Наш общий знакомый только что говорил со мной по тому самому вопросу.

- Сегодня вечером он подъедет ко мне.

- Отлично. Что ж, Игорь, действуйте в том ракурсе, что мы обговаривали. Наши обязательства мы исполним неукоснительно.

Завершив краткие переговоры с Самариным, Глотов потёр руки: за предстоящий вечер он за один присест провернёт сразу две сделки – одну выгодную, а вторую – сверхвыгодную. Прибыльную сделку ему оплатит Рокотов за сообщение предполагаемого места нахождения Дианы Лонской. Сверхприбыльную сделку оплатит империя Рокецкого за то, что он, репортёр Глотов, сдаст Рокотова, наведя того на Вована Палача.

В действительности Глотов не имел точного представления, где скрывает «гопота» Лонскую, но почему не подзаработать на том, что само дарит в руки немалые барыши?

Начальник службы безопасности Рокецкого Глеб Самарин тоже потёр руки. Источником из правоохранительных органов он был уведомлен, где скрывается Рокотов. Но убирать журналиста непосредственно там, где прячут свидетелей, значило подставить наводчика под удар. Рокецкий и Самарин не хотели поступать столь недальновидно, ибо ценными агентами надо дорожить – они могут понадобиться. Тем паче, если речь шла о таком агенте как сотрудник следственного комитета России Геннадий Геннадьевич Затыкин.

Затыкина подловили на увлечении спортивным тотализатором. Подставили ему околоспортивного «жучка» Бадри Мингрели. И тот периодически нашёптывал «Гэ-Гэ» дельные советы, прогнозы, а то и запрограммированные результаты договорных матчей. Стоило Мингрели втереться в доверие, как он подсказал следователю, что в очередном туре будет два сенсационных результата, и если на них сыграть, то ставка отыграется в соотношении 1 к 15. Затыкин клюнул на провокацию, а так как хотелось урвать побольше, то он занял солидную сумму у Бадри. Увы, сенсации не произошло, а Геннадий «попал» на такую сумму долга, что расплачиваться за неё ему пришлось служебной независимостью.

И нынче очень кстати «сыграл» запасной вариант с репортёром Глотовым. Теперь без затруднений можно было отследить Рокотова от места выезда до места, куда его направит репортёр «Простимолки».

Рокотов «отстегнул» Глотову вескую пачку ассигнаций, пожал «простимольцу» длань, и на автомобиле, взятом напрокат, принял курс на западную окраину столицы. Он ехал в Звенигород, где Вован Палач, согласно данным Глотова, держал Диану Лонскую. Юрий вовсе не собирался лезть в самую петлю Змея. Нет, он хотел издали «провести рекогносцировку», а уж затем довести проверенный адрес до Топтыжного.

По пятам за автомобилем Рокотова тенью следовал «Мерседес» Глеба Самарина. Убедившись в том, что отступник едет туда, куда нужно, подручный Рокецкого связался по телефону с одним из авторитетов «гопоты» - с Паразитологом.

- Ну, и чё? – без предисловий спросил Паразитолог, когда на дисплее его «мобильника» высветилась надпись относительно звонившего «Номер зашифрован».

- Паразитолог, к вам едет ревизор, - ехидно огорошил того Самарин. – Журналюга Рокотов. Тот самый, что угробил ваших дружбанов на Балашихе. Трасса «Москва - Можайск». Автомобиль «Тойота», госномер АА 2424 АА. Встречайте гостя дорогого, а то вдругорядь он в натуре прокурора к вам в хату привезёт.

И Самарин отключил аппарат связи.

Паразитолог над полученным сигналом недолго раздумывал – благо, проверка ума палаты не требовала. Паразитолога потому и прозвали Паразитологом, что он врагов «гопоты» изничтожал, словно вшей и блох. Вот и сейчас его вердикт был лаконичен: «Мочить козла на дальних подступах!»

На подъезде к змеиному гнездовищу Рокотовым овладело беспокойство. И он, для подстраховки, отправил на сотовый телефон Топтыжного «эсэмэску» с координатами предполагаемого логова Вована. Затем свой «мобильник» Юрий отключил, дабы тот не затрезвонил в опасный момент, и тем самым не подвёл хозяина.

Пока журналист набирал текст электронной телеграммы, двигаясь на пониженной скорости, его обогнал какой-то мужик на заржавленном «Запорожце». В машине со страшной силой гремела музыка. Она лилась из рупора, выставленного на крышу легковушки. Какофонические звуки даже и Юрия оглушили, поскольку динамик был направлен прямо на него.

Рокотов поморщился, и попытался обогнать «Запорожец», но не тут-то было: зловредный мужик тоже увеличил скорость и не поддавался на протяжении трёх-четырёх километров загородной дороги. Потом задрипаная легковушка стала сдавать. Юрий на своей «Тойоте» уже завершил обгон, как вдруг ему стало дурно. Резко стало дурно. Настолько дурно, что он едва успел поставить рычаг переключения передач на «нейтраль», прижать машину к обочине и затормозить.

Рокотову было невдомёк, что под видом рупора был замаскирован мощнейший радиоизотопный излучатель. Направленный поток частиц за несколько минут превратил Юрия в мертвеца. Когда по вызову автомобильной инспекции на место происшествия прибыла оперативно-следственная группа, облучённые мягкие ткани от лицевого скелета журналиста отслаивались широкими полосами.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Место предполагаемого террористического акта Иван Сергеевич вычислил заранее – Васильевский спуск, располагающийся за Красной площадью. Там на июль были запланированы первые в истории публичные дебаты на открытом воздухе между премьер-министром Зарукиным и спикером Павловым. При огромном стечении народа они должны были «сойтись в клинче». И чекист не сомневался, что Дик и Поводырь именно здесь попытаются взять реванш за «капитацию в Плесецке». И именно здесь «всплывёт» Билли Ф. Кроуфорд.

Топтыжный в экстренном режиме подал специальную аналитическую записку генералу Столповскому, а тот препроводил её со своим резюме председателю КГБ Крутову. На следующий день генерал-лейтенант вызвал к себе полковника, пригласил присесть и озадачил:

- Ты же не мальчик, Иван Сергеевич, и в курсе, что в нашей стране инициатива наказуема: хуже дурака – дурак с инициативой. Га-га-га!...Шучу. Проще говоря, шеф довёл информацию до высшего политического руководства. Она принята к сведению. «Шоу в верхах» не отменяется – поздно. Народ уже сориентирован, да и Павлов с Зарукиным на откат не идут. Посему поручено обеспечить безопасность мероприятия. Так что, к вечеру будь добр, Иван Сергеевич, представить план мероприятий…

- Но Герман Альфредович…, - пробовал протестовать подчинённый.

- Это приказ, полковник! – повысил голос Столповский. – А приказы, как известно, не обсуждаются, а выполняются. Ясно вам?

- Так точно, господин генерал-лейтенант! – раздосадовано и не без аффектации встал «во фрунт» Топтыжный.

- Ну что ты, полковник, - скривился начальник управления. – Садись. В твоём возрасте пора бы избавиться от позёрства.

- Так вы же, господин генерал-лейтенант, слова не даёте сказать.

- Сейчас я закончу, и ты скажешь. Так вот, обычные меры общественной безопасности – за милицией, а мы обязаны обеспечить особенные и совершенно секретные мероприятия. Помимо служб конторы под наше начало будут переданы спецподразделения министерства обороны, МВД, МЧС и любые иные, какие мы сочтём нужным. В этом ограничений нет. Главное, продумать систему субординации и координации. А ты в таких делах не новичок. Теперь, давай, что у тебя?

- У меня предложение радикальное: отменить всю эту трепотню – и дело с концом!

- Трепотню?! - щёлкнул вставными челюстями верный кремлёвский служака. – Ты, полковник, выбирай выражения! Это во-первых…

- А во-вторых? – озлился на верноподданнического чинушу оперативник.

- А во-вторых, безопасность премьер-министра уже обеспечена.

- Какими такими мерами?

- Вот это уже не твоего ума дело.

- Ну, хорошо, премьер-министр, а Павлов, а люди?

- Ты, полковник, не за людей отвечаешь, а за то, чтобы обезвредить чёртового Билли Кроуфорда. Понял?

- Понял, - скрипнул зубами Топтыжный. - Герман Альфредович, - подавляя неприязнь, попытался по-доброму переубедить начальника подчинённый, - дебаты завтра вечером, и как раз на завтра на двадцать два ноль-ноль уже спланирована операция по захвату Пакостина и ликвидации его банды нашим подразделением совместно с группой «Стяг». Подготовку и руководство ею, я замкнул на себя…

- А Говоров?

- Говоров? Говоров, конечно, вместе со мной готовил её…

- Вот майору и поручишь захват Пакостина и ликвидацию банды. Тем паче, что командир группы «Стяг» Туманов, сам знаешь, собаку в таких вещах съел. Что могу обещать, так то, что никаких лимитов по кадрам и в материально-техническом сопровождении не будет. Ясно?

- Так точно, товарищ генерал, - склонил голову Топтыжный.

Выйдя из кабинета Столповского, полковник удручённо вздохнул: опять откладывалось примирение с соседом по подъезду, с которым сын Ивана сергеевича повздорил ещё в середине июня; опять он не успевает достать импортное лекарство для больной жены…

Судный день настал – 12 июля 2053 года. До начала дебатов между премьер-министром и спикером парламента Топтыжный проинструктировал Говорова с Тумановым и отправил их с группой спецназа на ликвидацию банды Пакостина. Сам же он произвёл четвёртый за последние сутки личный обход Красной площади и прилегающих к ней районов, проверяя расстановку постов.

Вечернее небо было почти безоблачным – то поработала городская метеослужба, силы ПВО и авиация, рассеяв тучи над центром столицы. Таким образом, условия для «пикировки на высшем уровне» были созданы. Зато за Садовым кольцом накрапывало, за воображаемой проекцией кольцевой линии метро уже лил дождик, а на окраинах мегаполиса и в пригородах вообще бушевали обложные ливни. «Как там Женя с Тумановым?», - с тревогой подумал полковник. Он взглянул на хронометр – двадцать тридцать. До штурма зиндана оставалось чуть более часа.

Напоследок чекист миновал Васильевский спуск. Там на эстраде уже заканчивали первое отделение концерта звёзды эстрады, зазывая и «разогревая» публику. За первым отделением следовала часовая политическая полемика «на высшем уровне», по окончании которой концерт должен был возобновиться. Народу собралось очень много. «Тысяч сто пятьдесят-двести, - оценил «на глазок» спуск, запруженный людьми, Иван Сергеевич. – И каждый двухсотый – наш, каждый пятидесятый – милицейский».

В толпе преобладали транспаранты в поддержку Павлова и с критикой курса «продажной клики Лонского-Зарукина». Плакаты с афоризмом «Вместе победим – вместе поедим» редели подобно жалким клочкам волос на макушке плешивеющего селадона.

От Васильевского спуска полковник проследовал в новое здание гостиницы «Россия», где на девятом этаже располагался оперативный штаб, возглавляемый Столповским. Там он и доложил руководителю обстановку. Затем они начали толковать о некоторых деталях, когда их прервал срочным сообщением начальник радиолокационного поста Зарицкий, которому также были приданы спутниковая телестанция слежения, а сверх прочего - телекамеры, расположенные на трёх дирижаблях, зависших над историческим центром Москвы.

- Слушаю, - включил соответствующий монитор генерал-лейтенант.

- Господин Первый, я – Заря, мы засекли объект Кроуфорд! - взволнованно и несколько не по форме доложил Зарицкий. – Только что он включил техническое устройство. Работает только на приём. Пока сеансов связи не зафиксировано.

- Место дислокации объекта установили?

- Так точно! В настоящее время он движется от Кузнецкого моста к Детскому миру.

- Можете вывести его к нам на монитор.

- Так точно. Включаю.

На одном из дежурных мониторов засветился экран, и Столповский с Топтыжным увидели обычного мужчину, посредством телеэффекта выделенного более светлым фоном. Кроуфорд прогулочным шагом фланировал среди москвичей и гостей столицы.

- Первый, я – Заря, разрешите доложить, - продолжил начальник радиолокационного поста. – Объект Кроуфорд вначале находился за пределами оптического диапазона. То есть, он был невидим для глаза. А при выходе на Кузнецкий мост проявился. Следовательно, его одежда, кожа и волосы обработаны специальным светопоглощающим составом. И он может варьировать своё состояние.

- Понял, - ответил Зарицкому Столповский. - Ишь ты, объявился, невидимка…К Кремлю направляется, - процедил генерал.

- Разрешите выдвинуться к Лубянке, - вскочил Топтыжный.

- Что намерены предпринять?

- Пока не знаю. Сориентируюсь на месте.

- Разрешаю выдвинуться. Будь бдителен, Иван Сергеевич, - сказал начальник.

А что он ещё мог сказать, если всё решали секунды, реакция, интуиция и импровизация?

Когда полковник выбежал из гостиницы с группой чекистов, на трибуне Васильевского спуска начал выступление председатель Госдумы Павлов. Зато премьер-министр Зарукин перед народом не появился. «Вот он, самый надёжный способ безопасности», - машинально констатировал про себя Иван Сергеевич.

Люди лояльно воспринимали речь Павлова, а отдельные из них, не в силах сдержаться, требовали немедленно вести их «на Кремль».

Топтыжный выдвинулся к Лубянской площади с тремя наиболее проверенными и подготовленными чекистами – Виктором Громовым, Игорем Долговым и Антоном Щукиным. Больше и не требовалось - в критической ситуации и в условиях массового скопления граждан конфликты разрешались не количеством бойцов, а качеством их действий; ударной мощью на решающих направлениях. Кроме того, при крайней необходимости, Иван Сергеевич командой по циркулярной связи в мгновение ока располагал возможностью мобилизовать под своё начало легион квалифицированных воинов.

Каждый из членов боевой группы, помимо компактного стрелкового оружия в виде мини-пистолетов, располагал мобильной радиосвязью, имплантированной с тыльной стороны мочки уха. Они также были снабжены особыми трансляторами со светофильтрами, вмонтированными в линзы солнцезащитных очков. Благодаря очкам Зарицкий при необходимости мог дать чекистам изображение любой части контролируемой местности. С этим прибором и потенциальная оптическая мимикрия Кроуфорда в невидимку им была не страшна.

Комитетчики двигались цепочкой, стараясь по возможности не терять и визуального контакта между собой. Координацию их действий осуществлял полковник, которого в свою очередь вёл Зарицкий, отслеживавший маршрут Билли Ф. Кроуфорда. Начальник радиолокационного поста информировал Ивана Сергеевича о местонахождении «объекта» ежеминутно, а при резком изменении обстановки – немедленно.

При подходе Топтыжного к Лубянской площади Зарицкий вышел с ним на связь в экстренном порядке.

- Шаман, я - Заря! – доложил он. – Зафиксирован циркулярный радиоконтакт объекта Кроуфорд с объектом Поводырь и с ещё одним неизвестным объектом. Распоряжение Кроуфорду отдал Поводырь. Неизвестный же работает только в контрольном режиме. Все трое порознь передвигаются в направлении Красной площади. Могу вас визуально сориентировать по ним.

- Давай! – энергично распорядился полковник, опуская очки на переносицу.

Если участие Поводыря было прогнозируемо, то появление третьего фигуранта, негласно контролировавшего первых двух, явилось неожиданным. Таковым могло быть только высокопоставленное лицо, планировавшее преступную акцию. То бишь…Александер Дик! Такого статусного субъекта можно было брать, но исключительно с поличным – с устройством, работающим в режиме контроля в отношении Кроуфорда и Поводыря.

Без промедления Иван Сергеевич подал соответствующую скрытную команду своим бойцам, чтобы их также ввести в обстановку.

- Видеокамера номер пять даёт вам картинку объекта Кроуфорд, - продолжал меж тем информировать чекистов начальник поста Зарицкий. – Видеокамера номер три – Поводыря, номер одиннадцать – неопознанного объекта.

- Есть, - подтвердил получение сведений Топтыжный.

Сопоставление данных телепоиска с реальной обстановкой помогли ему сориентироваться на местности. Приподняв очки, он взглядом нашёл Поводыря – мужчину средних лет со вполне славянской внешностью. Тот уже миновал его и находится буквально в полусотне метров, следуя в гуще гуляющих Никольской улицей в направлении Исторического музея. В инкогнито же командир группы тотчас опознал Дика. Однако опознал по телекартинке, ибо тот находился вне пределов видимости невооружённым глазом – на Ильинке, близ здания Минфина России. Что до Билли Кроуфорда, то тот по Рождественке двигался вдоль здания Детского мира и, судя по обстановке, имел задание подняться на Никольскую улицу. «А Поводырь-то держит от Билли безопасную дистанцию, - констатировал Иван Сергеевич. – Ведь если Билли рванёт, то…»

Поскольку клона от Кремля отделял километр пешего ходу, то на всё про всё чекистам отводилось семь-десять минут. Дальше – Красная площадь, Васильевский спуск, переполненные народом, где вряд ли что-то помешает диверсантам реализовать зловещие замыслы – как минимум, в части множества человеческих жертв.

- Виктор, Антон, - реактивно оценил ситуацию полковник, в оперативной горячке игнорируя их позывные. – Сопровождаете, соответственно, Поводыря и субъекта, которого ведёт одиннадцатая телекамера – это Александер Дик. До сигнала о нейтрализации Кроуфорда, этих двух не брать. Заря, передайте Первому: близ Лобного места и Исторического музея выставить скрытные заслоны для сопровождения Поводыря и Дика и последующего их задержания с поличным. Проход с площади Революции на Красную площадь возле гостиницы «Москва» надо демонстративно…Слышите: де-мон-стра-тивно!...на время перекрыть подразделениями милиции.

Приняв отзывы об уяснении поставленных задач, Топтыжный переключился на Долгова.

- Игорь! Срочно выдвигаешься навстречу Кроуфорду и держишь перед ним дистанцию метров пятьдесят-шестьдесят, - скомандовал он. – Как будешь на исходной, доложишь.

- Есть, - ответил Долгов.

Сам Иван Сергеевич побежал по Никольской улице к переходу на станцию метро «Площадь Революции» - наперерез предположительному маршруту клона, на который того ещё только предстояло «сбить» с помощью Долгова. Параллельно чекист не переставал отслеживать по оперативному телеканалу перемещение Кроуфорда.

Как всегда в критические минуты, импровизационная сфера сознания полковника работала исключительно ясно и продуктивно. Сейчас у него сформировался окончательный ситуативный план перехвата Билли. Вот где пригодились ответственность и добросовестность оперативника, проявившаяся в том, что он четырежды обходил территорию «предстоящих боевых действий».

- Игорь! – вышел Топтыжный в эфир, приближаясь к переходу.

- На исходной, - тоже чуть задыхаясь от высокого темпа, отозвался Долгов. – Объект поднимается от «Детского мира» к Никольской улице.

- Игорь, ты же знаешь, что станция метро «Площадь революции» закрыта? Там вскрышные ремонтные работы.

- Так точно.

- Надо дозировано…Понял?...дозировано вспугнуть Кроуфорда и заставить его идти мимо котлована. Мимо кот-ло-ва-на. Для этого заставь его спуститься к Театральному проезду, чтобы он шёл на Красную площадь низом, по площади Революции, а затем стал подниматься на Никольскую переулочком возле Старой башни. Уловил?

- Уловил. Сделаем.

- Только просчитано и очень аккуратно.

- Заря, я – Шаман, – вызвал Иван Сергеевич начальника поста слежения.

- Шаман, Заря на связи! – отозвался тот.

- Можешь создать помехи, чтобы на пару минут прервать контакт Кроуфорда с Поводырем?

- Нет проблем.

Убедившись, что подчинённые усвоили поставленные задачи и приступили к их исполнению, полковник довольно пробормотал себе под нос: «Что и требовалось доказать!» Теперь он был убеждён, что зомби, лишённый электронного руководства, будет плясать «под его дудку». В программе клона не могло не быть подробнейшей схемы исторического центра столицы. А это значило, что Билли двинется единственно возможной в данный момент траекторией - траекторией, искусно продиктованной ему чекистом.

На то, чтобы опередить зомби Топтыжному понадобилось три минуты и рывок метров на восемьсот в стиле фартлек через людскую гущу. Вот и переход с Никольской на станцию «Площадь революции». Туда Иван Сергеевич подошёл с верхней стороны - противоположной той, откуда должен был появиться клон. Благодаря спурту чекист получил временной задел и был готов встретить Кроуфорда у котлована во всеоружии. Пока всё складывалось на редкость удачно.

Экспромт маститого оперативника был прост и эффективен: загнать зверя в угол, а там пристрелить таким образом, чтобы тот слетел в глубокую сорокаметровую воронку. Тогда взрыв причинит ущерб разве что подземным сооружениям метрополитена. «Всего и делов-то!» У Ивана Сергеевича, как говорят в народе, отлегло от «мягкого места». Воодушевлённый, он нёсся к котловану, почти как на крыльях.

Увы, на входе в переход, выполненный в виде арочного тоннеля, проложенного прямо в цокольных этажах зданий, полковника ждал неприятный сюрприз. Сегодня, с учётом ремонтных работ и особых общественных мероприятий, переход охранялся нарядом милиции, никого не пропускавших туда. Бравый лейтенант с двумя сержантами грудью встал на пути чекиста.

Случаи, когда Топтыжный ругался матерно за все сорок лет его жизни, можно было сосчитать на пальцах одной руки. Нынче выпал как раз такой. И пока комитетчик предъявлял лейтенанту удостоверение и, ища на него управу, через Зарицкого связывался со штабом, драгоценные частички времени преступно пропадали. В конце концов конфликт разрешился, и сверху по милицейским каналам поступила соответствующая команда. Напоследок в сердцах обругав нехорошо младшего офицера, полковник бросился вдоль по тоннелю.

Предупреждённые милицейские постовые на противоположном конце перехода Топтыжного уже ждали и беспрепятственно выпустили наружу. Очутившись на свежем воздухе, Иван Сергеевич позволил себе мини-передышку в виде одного глотка кислорода и бросился к углу здания, от которого до котлована было рукой подать. Он очень спешил, на бегу извлекая пистолет из оперативной кобуры, закреплённой в левой подмышечной впадине.

Вывернув из-за угла, чекист в мгновение ока сообразил, что он безнадёжно опоздал…Всего-навсего на секунду, но опоздал: клон узким переулочком уже миновал Старую башню и земляную бровку, тянувшуюся вдоль котлована, и в настоящий момент шёл прямо на него. В малолюдном переулке Кроуфорд включил режим светопоглощения и полагал, что он невидим. Услышав топот, сбитое дыхание Топтыжного, зомби вскинул голову и посмотрел на встречного прямым, немигающим и каким-то неживым взглядом…

Теперь счёт пошёл даже не на мгновения, а на их доли. Сложившийся расклад не оставлял оперативнику никакой свободы для манёвра. Сбивая клона с толку, Топтыжный выкрикнул: «Билли! Билли!» И бросился к нему, продолжая на ходу выкрикивать: «Это я – Стэнли Боббик! Это же я - Стэнли Боббик!».

Ничтожная заминка дорого обошлась Кроуфорду. Пока он в отупении вычислял то, что незнакомец никак не может быть Стэнли Боббиком, пока тянулся за оружием и колебался в целесообразности принятия решения о самоподрыве, Иван Сергеевич подобно тигру прыгнул на него, обхватывая руками за шею, за туловище и увлекая за собой. Полковник сбил клона, и они, точно «друзья-неразлей вода», в обнимку упали на наклонную глинисто-песчаную бровку, скатились по ней книзу и свалились в зияющий провал котлована…

Ещё гравийные камешки продолжали скатываться с бровки в провал, а снизу уже донёсся раскат взрыва, приглушённый гигантским кратером. От взрывной волны дрогнули близлежащие здания да образовались обширные оползни на склонах котлована. И всё. Толпы гуляющих москвичей и гостей столицы даже отдалённо не поняли, что за звук достиг их ушей. Праздничные гуляния продолжались как ни в чём ни бывало.

У военных есть такая категория как диспозиция. Диспозиция означает план расстановки сил и средств воюющих сторон перед боем. Стороны при этом учитывают массу факторов, но конфликтующих сторон обычно бывает две. Если же закономерности ведения военных действий нарушаются, то генеральное сражение развивается по стихийному руслу и исход его непредсказуем.

Комитет государственной безопасности в лице первого главного оперативного управления и группы специального назначения «Стяг» три дня разрабатывали операцию по штурму конспиративной цитадели «гопоты». Этому предшествовала напряжённая аналитическая работа по разведке бандитских «лежбищ», а также прогноз по определению места нахождения бандитской верхушки во главе с Пакостиным в конкретном месте и в конкретное время.

Ориентирующих сигналов от различных источников стекалось множество, и из этого противоречивого массива надлежало выудить истинные данные и принять безошибочное решение. Так, от покойного Рокотова поступил один сигнал, от Тихона Заковыкина – второй, от «старых воров» – третий…А ведь имелся и целый ряд иных осведомителей. В итоге Топтыжный, Говоров и командир группы «Стяг» Туманов установили дату штурма ставки гопоты – «зиндана» - 12 июля, двадцать один пятьдесят.

Замедлило решение боевой задачи и то обстоятельство, что штурм цитадели, захват и уничтожение нововоровской элиты во главе с Пакостиным надлежало увязать с добычей вещественных улик и освобождением Тихона Заковыкина и Дианы Лонской, представлявших для органов госбезопасности первостепенный интерес.

Топтыжный, Говоров и командир группы «Стяг» Туманов раздобыли проект бывшего ремонтного завода, где теперь располагался «зиндан», вместе с лётчиками провели аэрофотосъёмку объекта, провели детальную рекогносцировку местности под видом грибников и одиноких любителей природы, пометили все дорожки и тропинки, которыми пользовались уголовники, установили дислокацию постов, маршруты и периодичность смены бандитских караулов.

В цейтноте, к сожалению, не удалось выяснить то, каким образом «гоп-менеджер» попадает в своё волчье логово. Верным признаком появления Пакостина в цитадели служило прибытие эскорта из трёх автомобилей, но фокус заключался в том, что главаря в этот момент в них никогда не было.

Разведкой было также установлено, что единовременно в «зиндане» находится от 25 до 30 бандитов, в связи с чем для взятия крепости было отряжено 90 спецназовцев, обученных, экипированных и вооружённых по последнему слову военной науки и техники.

В день штурма, за четыре часа до выезда в Софьино (чтобы предотвратить утечку информации) Говоров и Туманов отработали тактику действий с бойцами на специальном макете и по адаптированной программе на компьютерных тренажёрах. За полчаса до времени «Ч» группа скрытно заняла четыре опорных района, прилегающих к территории бывшего завода. Разведчики совершили контрольную вылазку, после которой к объекту с четырёх направлений стали выдвигаться штурмовики.

В последний момент было решено действовать по варианту номер три. От вариантов номер один и два пришлось отказаться, так как разгулявшаяся стихия исключила возможность локального применения газов нервно-паралитического действия и дистанционных электрошокеров. Зато ливень, сгустившиеся тучи, темнота и завывания ветра маскировали передвижения чекистов и увеличивали эффект от внезапности нападения. По третьему варианту основные удары с использованием стрелкового оружия, ручных гранат, гранатомётов с кумулятивными зарядами, двух таранных установок и подрывных фугасов в местах проникновения наносились по бывшему КПП и с тыльной стороны завода.

Столь многотрудно, по всем правилам военно-тактического искусства «конторой» был спланирован штурма «зиндана», на который отводилось от пяти до семи минут. Ведь, в соответствии с диспозицией, атакающим должен был противостоять ограниченный и окружённый контингент «блатняка новой формации». Однако, так думали далеко не все. В бой внезапно вмешались факторы, кои не в состоянии были предвидеть Топтыжный, Говоров и Туманов.

У надвигающейся закулисной истории имелся сценарист, жаждущий по классическим законам драматического жанра обеспечить единство обстоятельств, времени и места действия. Сценарий «пьесы» писался криминалитетом старой формации, который всегда был готов при оказии и при минимуме риска «поднавалить» большую кучу дерьма и «блатным выскочкам», и властям, и вообще всему остальному миру. Ибо суть психологии уголовной среды – умри ты сегодня, а я – завтра!

Жажду мести ещё пуще разжигало и то, что по уголовному авторитету «ссученных» больно ударила шумиха по поводу разбирательств из-за Дианы Лонской. Ажиотаж в средствах массовой информации вольно или невольно, но прославил «гопоту», представшей более предприимчивой, мобильной и более независимой от «официоза», нежели традиционный уголовный «блатняк». К тому же, «суки» давно искали «подлянку», чтобы отомстить «выскочкам». И нынче такая «оказия» подвернулась.

Олицетворением механизма реализации «подлянки» выступил так называемый «дух», которого вору в законе Зубу удалось внедрить в банду самого Вована Палача. Благодаря этому агенту Вован уподобился вши на ладони. Благодаря этому агенту и хорошей организационной работе (термины-то какие «паскудно-ментовские»!) Зубу удалось столкнуть лбами три силы, «всучив» им одну и ту же провокационную «дезу».

Криминалитет старой формации брал суперреванш у «гопоты» за ряд поражений на криминальной ниве. Реванш обещал быть масштабным, так как сулил ликвидацию Вована Палача и его самой дерзкой банды. Да и то, что при столкновении «загнётся» немало «ментовской породы», сулило ворам в законе дополнительные дивиденды. А при масштабном успехе они надеялись вообще перехватить стратегическую инициативу у «гопоты», уничтожив её как маргинальную силу и окончательно переманив всю «блатную братву» в свой лагерь.

Провокационную «дезу» помимо чекистов подкинули и печально знаменитому Николаю Андреевичу Коданскому. Тот домучивал последние дни в должности председателя Совбеза. Скандал, раздутый средствами массовой информации по факту применения подразделений национальной гвардии во имя Дианы Лонской, автоматически исключил Коня Дамского из политического бомонда. Задержка с его смещением обуславливалась сугубо процедурными причинами: председатель Совбеза назначался на должность решением верхней палаты Федерального Собрания – Советом Федерации, а отрешался от должности – в том же порядке. Сейчас сенаторов срочно отзывали из отпусков и политических каникул в столицу.

Пребывая в политической агонии, утром 12 июля Коданский получил не вызывающие сомнения данные о том, где держит Вован Палач Лонскую. Да и как было не поверить, если на видеоплёнке был запечатлён Вован, оскверняющий Диану «блатным валетом». Причём меры по освобождению любовницы надлежало предпринимать экстренные, ибо после двадцати двух часов её просто-напросто не будет в живых. Змей превратит её в труп настоящий раньше, нежели Конь Дамский превратится в труп политический.

Николай Андреевич, вероятно, и даже – истинно так, был человеком недалёким, небольшого ума. Зато по мужской натуре своей он был настоящий гусар и женолюб. И посему бросился в новый омут испытаний, очертя голову. «Моя песенка спета. Шею себе я уже сломал, - рассудил он. – Теперь пущай мне и мозги вышибут, но сладенькую Вибромассажистку мою я не предам!»

Коданский взял трубку видеотелефона, набрал номер срочного вызова командира национальной гвардии Семинянькина и с предсмертным весельем выдохнул в микрофон преданному Вертухаю: «Андрон Гордеич, на выезд! Готовь свою гвардию. Последняя гастроль артиста!»

Почти идентичное по содержанию послание утром 12 июля получил и Лев Лонской. Разница заключалась в том, что вместо видеозаписи полового акта «блатным валетом», он получил муляж той самой мушки-дрозофилы, что уползла от него «задом наперёд». Мушку удачно дополняла фотография, на которой олигарх передвигал по столику упаковку с мобильным телефоном в направлении Марка Терлина.

«Убойная» корреспонденция выбора не оставляла не только Лонскому, но и Киру Отстрелову - начальнику его службы безопасности. Шеф предоставил ему последний шанс на исправление ошибки с Дианой и на устранение Вована Палача, за которым Кир безуспешно охотился более пяти лет. Теперь, как будто, забрезжила перспектива погнаться за двумя «зайцами», и обоих поймать. За их убийство Лев Лонской списал бы Отстрелову все просчёты.

- Хапай огнемёты, - повелел босс вассалу, - и спали гадскую клоаку дотла. И его, и её, и весь компромат. Дотла!

- Будет сделано, Лев Максимович! – благодарно всхлипнул холуй.

Вот сколь сложной оказалась расстановка сил, когда к «зиндану» с разных сторон, с разрывом в несколько минут прибыли далеко не союзнические группировки. Они, в кромешной тьме толком не распознав, что к чему, ринулись на штурм одного и того же объекта. И… как сказал поэт: «Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой»…

Боже упаси, доводить народ до войн и революций больших и малых. Трагедия больших и малых войн и революций заключается в том, что в первые же минуты за правое дело гибнут лучшие, честнейшие и достойнейшие люди нации. Подлость больших и малых войн и революций заключается в том, что главные негодяи, по вине которых войны и революции развязываются и происходят, крайне редко платят за них собственной жизнью. Чаще они откупаются своими смердящими приспешниками.

В кровавом месиве майор госбезопасности Говоров погиб в числе первых. Он оказался не в состоянии пребывать в роли хладнокровного стратега, когда вскрылась «подстава», и немало его боевых товарищей полегло под огневым шквалом неразберихи.

Скоро сгинул и Коданский. Напалм спалил дотла и превратил в шлак его тело. Если, по общему правилу, предстательная железа является «вторым сердцем мужчины», то в организме Коня Дамского она занимала первое место. До желанной любовницы он так и не добрался – от неё «всероссийского гусара» разделило три десятка шагов.

Не долго смердел и Отстрелов, раболепно отрабатывающий должок перед своим сюзереном. Снайпер «отстрелил» его на пороге равелина, в котором на цепях висело тело Лонской.

Смерть по своим последствиям одинакова для всех, однако сколь же разные цели ведут к ней героев подлинных и мнимых…

Запор на дверях камеры-одиночки, в которой содержался Тихон Заковыкин, угрожающе звякнул. Дверь распахнулась, и в проёме показался Шранк, за которым виднелся Сипатый.

- Студент, на выход, - хмуро скомандовал громила.

- С вещичками? – стараясь не терять присутствия духа, пошутил тот.

- С внутренними органами, - «по-чёрному» съюморил Гитлерович, надевая на него наручники. – Щас тебе гестапо организует опущение почек ниже колен, подъём мошонки выше поясницы и садизм печени до пятой точки. Вован – не я, он тебе сделает похоронный марш в Освенциме.

Предупреждение прозвучало реалистично, и остатки искусственно нагнетаемого веселья оставили парнишку. Стало не до смеха. Тем паче, что уралец получил завуалированное предупреждение в виде фразы про Освенцим. Тёмным коридором между Сипатым и Шранком он шагал молча. Бандиты доставили его в уже знакомую пыточную. Вован там отсутствовал, зато в одном из углов Заковыкин увидел…Милену.

Должно быть, именно из-за состояния беременности она была столь прекрасна наяву, что для Заковыкина на время перестали существовать и дьявольские орудия пыток, и сатанинский каземат, и инфернальная тень Змея…Она была настолько прекрасна, что Тихон впервые после смерти мамы готов был за прикосновение губами к стопам женщины, умереть без раздумий…

А на фоне мерзких уголовников и «серо-буро-малинового» Заковыкина она вообще представлялась богоматерью, по ошибке спустившейся с небес не туда, куда ей положено.

- …Вы - Милена Кораблёва? – спросил её Тихон. И, не дожидаясь ответа, утвердительно продолжил: - Здравствуйте, Милена!

- Ма-алчать! Без базара мне! – заорал Сипатый, толкая студента к противоположному углу и пристёгивая его к кронштейну, торчавшему из стены. – Ишь, расквасились!

Оказавшись в углу, Заковыкин развернулся, и прекрасная женщина, улучив момент, кивнула ему, давая знать, что она действительно Милена Кораблёва.

- Третью веди, - распорядился Шранк.

Сипатый ответил ему жестом из разряда «Будь спок!», и вышел в коридор. Вскоре в каземат втолкнули девицу. Та была голышом. И Тихон, несмотря на присутствие смерти, витавшей над головой, не мог не оценить её статную фигуру и прочие внешние достоинства. И лицо её тоже было бы хорошо, если бы не признаки некой потасканности, подспудно проступавшие на нём.

- Мила-а! – ахнула голая девица, увидев Кораблёву.

- Дианочка! – ответила Милена ей тем же.

- А ну, ма-алчать! – заорал Сипатый, набрасываясь на Лонскую. - Ишь, разбакланились!

Однако подруги проигнорировали его. Они разом заплакали, молчаливо взирая одна на другую, и синхронно покачивая головами, словно сетуя тем самым: «Видишь, до чего довела нас злая доля…»

Шранк нажал кнопку аппарата внутренней связи, стоявшего на столе, и сказал в переговорное устройство:

- Вован, все в сборе.

- Молодчик, Гитлерович! – послышалось в ответ.

До появления Змея Сипатый пристегнул к стене Лонскую, а также перепроверил надёжность креплений у Заковыкина. Заслышав шаги, приближающиеся по коридору, он с лакейской угодливостью поспешил к двери, распахивая её перед главарём.

Гоп-менеджер не вошёл в каземат, а восшествовал, пыжась всем своим видом, и застыл подле порога, по-наполеоновски скрестив руки на груди. Правую ногу он выставил вперёд, постукивая ею по брусчатке пола. Сразу стало понятно, что он придавал организованному им действу некий сакральный смысл. Главный «экс» почему-то облачился в затасканную школьную форму пятидесятого размера и в гигантские кирзовые сапоги, приходившихся ему на пять размеров больше. Из-за голенища правого сапога торчал топорик.

- А-а-а, презервация сперматозоидов! – самодовольно бросил он пленникам. – Ждёте третьего пришествия Христа? Так вот он я – вершитель ваших судеб! Га-га-га! Ща я вам преподам урок изящной словесности.

Перебивая абсолютную тишину лишь шарканьем сапог, он приблизился к углу, в котором стоял прикованный Заковыкин.

- Ну чё, сперматозоид учёный? – осведомился Пакостин. – Ты, никак, сомневался, что я папочка надавыша, что парится в пузе у той крали? – не оборачиваясь, оттопыренным большим пальцем левой руки указал он на Кораблёву.

- Считаю…Считаю ниже своего достоинства отвечать на вашу презренную эскападу! – пламенем гнева за честь Милены полыхнуло лицо Тихона.

- …Вона чё! – преодолев показную оторопь, картинно огорчился Вован. – Скажите пожалуйста: эскапа-аду…Гнушаются нами, - притворно пожаловался он Сипатому.

И неожиданно пнул кирзовым сапогом строптивого студента под коленную чашечку правой ноги. От пронзительной боли Заковыкин рефлекторно согнулся бы, но цепи его держали прочно. И он лишь сжался в комок и плотно зажмурился, сдерживая стон.

- Опаньки, больно нам, - иезуитски вновь пожаловался главарь Сипатому.

И нанёс прицельный удар носком сапога под левую коленную чашечку Тихона. Ноги у пленника подкосились, и он обвис на наручниках. Змей обогнул его полукругом, воображая себя олимпийцем, повергнувшим Прометея, а затем направился в сторону Кораблёвой.

- Секи поляну, студент, хр-р-р, - на ходу нагло всхрапнул он, - какенную…х-хе…эскападу я щас забарабаню нашей кралечке.

- Под-подлец! – преодолевая боль, выкрикнул вслед Пакостину паренёк. – Не смей трогать её, тварь!

- Имей совесть, беспредельщик! – неожиданно поддержала Заковыкина и Диана. – Shit!*

И Вован замер на полпути, точь-в-точь напротив неё. До этого момента Палач взвинчивал себя, и ни за что не мог взвинтить – не шла к нему злоба и всё тут. И вдруг от одной интонации вопля Лонской сатанинский порыв дикости обуял его.

- Чья бы корова мычала! - прошипел он, вытаскивая топорик и радостно ощущая, что звериная злоба

всё накатывает и накатывает на него, накрывая с верхом. – И кто это собрался меня поучать? – приблизился он к Лонской, на полголовы возвышавшуюся над ним. - Ты что ли, шлюха подзаборная?!

И не успела Лонская не то чтобы охнуть, а хотя бы глазом моргнуть, как он вонзил ей в голову топор, глубоко раскраивая лоб и нос. Диана тут же рухнула на колени, не издав ни звука. Ни кровинки не показалось на её лице, и только когда убийца резким ударом извлёк топор, кровь рекой хлынула наружу, а между бровей проступило мозговое вещество.

Расправа свершилась настолько молниеносно, что в реальность происходящего не верилось. «Как в кино, - отчего-то подумалось Тихону. – Как в кино…» Меж тем оцепенение покинуло его, едва он увидел, что Змей, бросив топорик на пол, в полуприседе, широко расставив руки, будто загонял кого-то, стал надвигаться на Милену.

- Тля! Гнида!...Козёл вонючий! Чтоб ты сдох! – забился в веригах юноша, стараясь не только больнее зацепить изверга, но тем самым преодолеть и собственный недостойный страх. – Оставь её, жаба!...Трус несчастный!...Попадись ты мне…Попадись ты мне…Попадись ты мне, я бы из тебя гомика сделал!

Все судорожно наскребаемые и изрыгаемые проклятия и оскорбления студента Пакостин пропускал мимо ушей. Он уже разворачивал молодую женщину к себе спиной, скаля жёлтые зубы. Милена не противилась ему. Она только прикрывала живот руками, а губы её в это время что-то молитвенно шептали.

- Паразит! Ублюдок!...Рожа протокольная! – изнемогал Тихон от ненависти к скудости своей фантазии. – Чтоб тебе век свободы не видать!...Чтоб тебе мошонку поездом отрезало!

*Shit! (англ.) – дерьмо!

Жалкие потуги парнишки были напрасны. Его словесные выверты ничуть не трогали Вована – тому

доводилось слышать и не такое. Напротив, Змей от убийства Лонской находился на высочайшем эмоциональном взлёте. Он чувствовал, что сегодня-то у него всё получится. Скотское желание так и переполняло, так и пёрло из него. Вот он уже приспустил галифе…

- Падла!...Скотина необразованная!..., - бился в словесном припадке Заковыкин. Тут его взгляд упал на школьную форму Палача, и он автоматически продлил тираду: – Лодырь! Тупица!...Двоечник несчастный!

И только тут, совершенно непредсказуемо, Пакостина вдруг проняло. Хула школьных времён внезапно проникла за пределы бандитского черепа в мозг, возвращая Пакостина из некоего отстранённого, сумеречного состояния в актуальное, посюстороннее. По-видимому, случился переход из одной сферы его изменённого сознания в другую сферу изменённого же сознания.

- Чё?...Чё ты сказал, спермонадавыш? – по-прежнему стоя спиной к парнишке, Вован вдруг оставил Кораблёву в покое. – Что ты сказал, чмо?! – прошипел он, волчком крутанувшись на сто восемьдесят градусов. – Что ты сказал, сблёвыш вульвы бородатой?

Отрешённым, словно у вурдалака, взором он нашёл на полу инфернальное рубило, валявшееся подле трупа Лонской, подобрал его и двинулся к тому, кто посмел назвать его именами истинными…

…Стремительно разворачивающиеся события опять внесли коррективы в повадки главаря. Снаружи, сквозь массивные каменные застенки, как будто с того мира, донеслась какая-то трескотня, бухающие звуки, а затем раздался разряд, похожий на взрыв, а за ним повторный, и ещё, и ещё…

- Чё?...Чё за кипеж? - Подобно сомнамбуле, не отрывая мутного взгляда от очередной жертвы, невнятно пробормотал Змей. – Чё за кипеж?...Сипатый, прочухай там.

Сипатый выскочил из каземата, а Пакостин продолжил расправу.

- Так что ты сказал, сблёвыш вульвы бородатой? – скривился он, слегка раскачиваясь перед Заковыкиным и с хрустом сжимая рукоять топорика.

- Скотина необразованная!...Тупарь! Двоечник! – на полуавтомате повторил Тихон, и невольно прикрыл веки в ожидании последнего в его такой недолгой жизни удара…

…И удар раздался. Непонятный глухой удар. А потом нечто обрушилось на ноги студента. Секунду-другую спустя, Заковыкин сообразил, что он не мёртв – мертвец не может ощущать тяжесть в конечностях. Вдобавок кто-то дёрнул его за руку.

Тихон открыл глаза: перед ним был Шранк, снимающий с него наручники; в изножье студента валялся бездыханный Вован.

- За мной, - по-военному скомандовал ему и Милене громила. – Живо! А то Сипатый с корешами ща нагрянут.

Пленники, не веря в возможное избавление, послушным гуськом потянулись за ним. Для них поведение Шранка было непостижимо. Они же не знали, что Шранк был тем самым «духом», которого два года назад внедрили в банду Вована Палача «ссученные». Верзила провёл их подземным лабиринтом к колодцу, прикрытому тяжёлой металлической крышкой, и троица стала спускаться ещё ниже. Заковыкин предположил, что они отступали глубоким подземным ходом, потому что выстрелы и взрывы практически сразу затихли.

Шранк шагал первым, освещая путь фонариком. Старой заброшенной канализационной шахтой, переоборудованной по приказу Пакостина в тайный подземный лаз, он двигался уверенно. Беглецы проход преодолевали довольно долго. Во-первых, было неудобно из-за тесноты и темноты, а во-вторых, Милену из-за духоты охватывала дурнота, и беглецы пару раз передыхали.

Достигнув тупика, они поочерёдно выбрались наверх, нащупывая металлические скобы в стене вертикального колодца: первым вскарабкался Шранк; за ним - Милена, которую тянули сверху и страховали снизу; последним – Тихон.

Наверху сразу стала слышна весьма недалёкая перестрелка и периодические взрывы вокруг «зиндана». Оглядевшись – на улицу из-за дождя и туч уже опустилась непроглядная ночь – Заковыкин обнаружил, что они находятся в урочище, густо поросшим кустарником и молодым лесом.

- Гребите туда, - без сантиментов подсказал товарищам по несчастью Шранк, указывая на свет далёкого столбового фонаря и по направлению, противоположному пальбе. – Там остановка, автобус ходит…

И их спаситель моментально растворился во мгле, отчего создалось впечатление, что он неосмотрительно провалился обратно в колодец.

Тут-то Милену с Тихоном и охватил ужас - ужас от того, что нежданное спасение, дарованное им, у них также играючи могут и отобрать. Их пробрала крупная непереставающая дрожь. Лесок они пересекли бы сломя голову, но Милена тормозила ход, беспокоясь за ребёнка. Она, чтобы не оступиться, осторожно нащупывала ногами дорогу, обходила кусты и канавы. Тихон по мере возможности помогал ей. Потому, пока пара добиралась до фонаря, служившего им маяком, канонада близ бандитской тюрьмы практически прекратилась. Теперь оттуда лишь изредка звучали одиночные выстрелы.

Достигнув остановки, беглецы благоразумно укрылись за небольшим павильончиком-навесом, чтобы их не заметили на свету. Тихон сразу же опознал ту остановку, близ которой его схватили подручные Вована Палача, когда он выслеживал Шелупоня.

Теперь Кораблёва и Заковыкин нервничали по поводу того, что автобуса долго не было. Остановка была конечной, почти лесной, и представляла собой частично асфальтированный, частично закрытый железобетонными плитами пятачок для разворота пригородного транспорта. Ближайшие дома посёлка располагались где-то в полукилометре от неё. Если вдруг погоня, то никто их не выручит. Пустынность и безлюдность только усиливали ощущение опасности.

Первым томления не столько неизвестностью, сколько переживаниями Милены, не выдержал юноша:

- Может, пойдём к тем домам? – предложил он, показав на посёлок.

- Нет, мне не дойти, - кусая губы, отрицательно помотала головой Милена. – Кажется, мне и двух шагов не сделать, - и на её чудные очи навернулись слёзы.

- Устали? – предположил студент – Оно и понятно: отвыкли в этом проклятом зиндане.

- Не то, - вновь помотала головой Кораблёва. – Кажется, у меня начинаются роды…, - сказала она и сначала присела на корточки, а затем опустилась на колени.

- ?! – немо разинул рот Тихон.

Про роды он читал в книжках да смотрел в кино. И не более того. А тут это стихийное бедствие настигло его воочию. Заковыкин растерялся, и из-за растерянности вышел на трассу, всматриваясь вперёд. «Мамочки!» – донёсся до него сдавленный стон Милены. От беспомощности парень совсем потерял трезвость мышления, заметавшись на дороге подобно ополоумевшей собаке. Бежать в посёлок он не решался, боясь оставить женщину в одиночестве. И каждый её новый стон лишал его остатков соображения, заставляя выписывать ногами на асфальте невообразимые кренделя.

Когда Тихон практически определился с тем, чтобы всё же придётся бежать в посёлок, из-за поворота показался пригородный транспорт. «Автобус! – известил он Кораблёву, в три прыжка оказываясь подле неё. – Автобус!» И юноша, бережно поддерживая молодую женщину, вывел её на освещённый «пятачок».

Автобус, в котором кроме шофёра никого не было, уже начал делать разворот, как вдруг от леса раздался леденящий душу окрик: «Сто-оя-а-ать!»

Разом вздрогнув, Заковыкин и Кораблёва оглянулись: на рубеже света и тьмы стоял Вован Палач. В руке он держал топорик. «Сто-оя-а-ать!» - вновь рыкнул он, делая шаг навстречу. Милена инстинктивно вцепилась в Тихона, и тот с трудом оторвал её руки от себя. «В автобус! – приказал студент ей. – В автобус! У тебя же сын…», - добавил он.

Почему Заковыкин сказал про сына, он и сам объяснить не сумел бы, но его реплика вернула Кораблёвой рассудочность в поступках. И она попятилась к транспорту, уже скрипевшему тормозами.

Тихон же в свою очередь шагнул навстречу бандиту, преграждая тому подходы к автобусу.

- Сто-оя-а-ать! – в свою очередь бесстрашно крикнул он главарю «гопоты».

- Ах ты…, сморчок! – от подобной дерзости на мгновение даже растерялся и Пакостин. – Да я тебя…

В дальнейшем смертельные враги слов на ветер не бросали, ибо все их силы выплеснулись в действия. Вован сделал скачок вперёд, и тут же махнул топориком, метя парнишке в голову, но тот среагировал, чудом уклонившись от удара и отпрыгнув вбок. Змей повторил разящий выпад, и вновь Заковыкин оказался на высоте. Да и третья попытка уголовника оказалась неудачной – студент опять избежал встречи со смертью.

Оценив неуклюжесть агрессора, Тихон вспомнил про нокаут бандита от Шранка, что не прошло бесследно. От осознания этого факта пермяк не то чтобы расслабился, но как-то раскрепостился. Он даже плечи расправил. Уверенности ему добавило и то, что, судя по звукам, двери автобуса раскрылись, и туда с плачем забирается Милена, истерично крича: «Помоги-ите-е-е! Товарищ водитель, помоги-ите-е-е! Там убива-ают! Убива-ают!»

Отступая от Пакостина, паренёк оглянулся, чтобы сориентироваться и с разбегу вспрыгнуть на заднюю подножку. И в решающей фазе он брючиной зацепился за прут, торчавший из железобетонной плиты. Заковыкин оступился, взмахнул руками и свалился на асфальт. Вовану того только и надо было: он подскочил к студенту и с резкими выдохами, «хекая», начал взмахивать остро заточенным топориком.

Тихон, свернувшись в клубок, прикрывался предплечьями и ногами, однако сильные удары, следовавшие один за другим, не просто рассекали ему мышечную мякоть, но и перерубали нервные ткани. И от ран и сильного кровотечения он уже не смог удерживать руки и ноги на весу. Они бессильно упали, и тогда Змей беспрепятственно нанёс ему удар по макушке...

В заключительном видении перед Тихоном пронеслись лица мамы, Милены, деда, Дружка…И всё померкло…

До счастливого исхода Тихон не дотянул какие-то крохи…Ему так и не суждено было узнать, что всего миг спустя, подоспел шофёр. Водитель выскочил из кабины и монтировкой оглушил бандита ударом по затылку. Потом водитель занёс остывающее юное тело в салон, положил на пол, подле плачущей навзрыд Милены, и погнал без остановок в город. Мчась на бешеной скорости, шофёр лихорадочно соображал, где ближайшее отделение милиции и ближайший роддом, и куда ему наперёд ехать.

Главный чекист России Крутов Григорий Иванович перечитывал подготовленную им собственноручно «выжимку» из отчёта об итогах операции «Антитеррор». С минуты на минуту в его кабинет на Лубянке должны были пожаловать весьма и весьма важные персоны. До их прибытия Крутов и подводил «текущий баланс расчётов» с ЦРУ в области контрразведывательной деятельности.

Формально «баланс» был весьма и весьма неплох: срыв супердиверсии и теракта, замышленных «скунсами»; захват и изобличение вражеского резидента Поводыря, который скоро предстанет перед судом; развенчание дипломатического статуса Александера Дика и выдворение его с позором за пределы России в качестве персоны «нон грата»; уничтожение выводка клонов и, наконец, доказательное предание гласности террористических планов администрации США. Американской дипломатии в целом был нанесён сокрушительный удар.

На особый счёт следовало занести разгром центральной банды Пакостина, хотя самому «гоп-менеджеру» удалось скрыться, а до ликвидации всей сети «гопоты» было ещё очень и очень далеко. Впрочем, последнее уже не входило в число «профильных» функций КГБ – для того существовали правоохранительные органы.

Но, когда перед взором Крутова предстали строки с перечнем погибших чекистов и честных граждан России, лицо его исказила гримаса боли и гнева. И пусть в такого рода вещах жертвы неизбежны, Григорий Иванович с этим никак не мог примириться. «Как, там, говорится? - вспоминал руководитель комитета. - Лишение жизни одного – убийство, лишение жизни многих – статистика. Гораздо важнее, чтобы за этими потерпевшими не последовали новые, более масштабные жертвы. Для того я и протрубил нынешний сбор».

Под сбором Крутов подразумевал мероприятие беспрецедентного харарктера. К нему в обстановке секретности должны были подъехать не кто-нибудь, а премьер-министр страны Зарукина, олигарх Лонской и магнат Рокецкий. Заманивали их практически обманным способом: под предлогом знакомства с документами государственной важности. Впрочем, нет, обман заключался не в этом, ибо документы и доказательства чрезвычайной важности им действительно будут предложены. «Фокус» заключался в том, что это был способ свести троицу воедино вопреки их воле и держа их до поры о том в полном неведении.

Генерал армии предполагал, что вместо троицы соберётся «большая четвёрка», но председатель Думы Павлов, относясь к органам госбезопасности с предубеждением, проигнорировал приглашение.

К установленному сроку вершителей российской политики, принятых Крутовым скрытно и порознь, пригласили в кабинет председателя комитета. Первым вошёл и разместился за столом для собеседований Зарукин. За ним последовал Лонской. На присутствие премьер-министра он отреагировал сдержанным удивлением: поднятием бровей и молчаливым рукопожатием. Рокецкий же, увидев ненавистных противников, по-женски прикрыл удивлённо раскрытый рот ладонью, фыркнул и попытался покинуть место сбора. Не получилось: проинструктированные чекисты просто-напросто не выпустили его за порог.

- Что это значит?! – оскорблённо взвизгнув, вынужденно прикрыл дверь Полуметросексуал, возвращаясь на исходную позицию.

- Это значит, - с внешним спокойствием проговорил Крутов, - что отсюда никого не выпустят и сюда никого не впустят, пока я не разрешу. Здесь у меня сосредоточены такие силы и средства, что мало никому не покажется. Кстати, настрой у моих ребят соответствующий, да и в обществе - тоже. Из-за известных событий ваш рейтинг…, - жестом ниже пояса он обозначил воображаемую черту, - опустился до предела.

- Что, …и меня не выпустят? – с вызовом осведомился Лонской.

- И вас, Лев Максимович, - всё столь же невозмутимо подтвердил Григорий Иванович.

- Что, и меня?! – поражённо спросил Зарукин.

- И даже вас, Геннадий Петрович, - несокрушимой скалой стоял главный чекист.

- А вы понимаете, чем для вас чревато эдакое…самоуправство?

- Ещё бы, Геннадий Петрович.

- Чего же вы добиваетесь?

- Первоначально того, чтобы вы прочитали совершенно секретную аналитическую записки об операции под кодовым названием «Антитеррор», составленную мной.

- А затем, полагаю, найдётся крайне острая тема для совместного обсуждения. Более того, я даже не полагаю, а уверен в том. И до того я вас, уж извините, не выпущу ни за что.

- Неслыханная наглость! – вскрикнул Рокецкий, нажимая на кнопки сотового телефона.

- Здесь связь есть только у меня, - утихомирил его генерал армии.

Зарукин хмыкнул, Лонской пожал плечами, и оба углубились в представленную им информацию. Рокецкий помялся, и, от безысходности, тоже подсел к столу и погрузился в чтение.

Материал аналитической записки был специально адаптирован под приглашённых. В нём, в частности, была выпячена и роль Лонского в продаже «скунсам» доносчика Подкользина, и неблаговидные поступки Рокецкого в гибели Дианы и сношениях с зарубежной неправительственной организацией «Британский Консультатив», причастной к теракту в отношении российских дипломатов, и «пассажи» Коданского – ставленника Зарукина. В финале следовало неумолимое резюме о том, что за клановой борьбой Зарукин, Лонской и Рокецкий забыли о судьбе России. Вследствие разобщённости элиты резко ослабли и позиции страны на внешней арене, а успешное противодействие террористическим акциям явилось не результатом слаженных действий всех ветвей власти, а героизма простых россиян.

Излагаемые положения подтверждались конкретными фактами и доказательствами. Откровенно говоря, Крутов сознавал, что прямых улик было маловато, преимущественно – косвенные. Потому досье судебной перспективы не имело, но насмерть пригвоздить им к позорному столбу Лонского, Зарукина и Рокецкого было проще простого. Так что, генерал армии рисковал, но не блефовал.

Если поначалу государственные горе-мужи несогласно морщились, пренебрежительно кривили губы и саркастически усмехались, то ближе к концу их руки охватил тремор, физиономии стали багрово-красными, а пиджаки под мышками пробил пот. Завершив чтение, всякий из них избегал взгляда с кем-либо.

- Вот почему я собрал вас, - прервал молчание председатель КГБ. – Скажу круче того: я не выпущу вас до тех пор, пока вы не найдёте общего языка. И не на словах, а на деле. Не собирался и не собираюсь читать вам нотации, но по вашей милости страдает народ. Решайте.

- …Предположим, мы не договоримся, - первым опомнился от невиданного нахальства Лонской. – Ну не станешь…Ну не станете же вы, Григорий Иванович, в самом деле, держать нас…кхе…взаперти?

- Стану! – жёстко возразил ему глава КГБ. – Ещё как стану. В вашем распоряжении два часа. У меня уже заряжены материалы для подачи в Интернет, во все три высокоскоростных информационных кольца, в крупнейшие отечественные и зарубежные теле- и радиокомпании, в редакции газет. Моя команда – и весь компромат СМИ выльют на головы граждан. Вслед за этим, как минимум, на ваших политических карьерах можно будет ставить крест. А кто-то не избежит и суда.

- Неужели вы способны совершить такое? – подивился Зарукин.

- Способен, - характерно придавил ладонями кипу бумаг, лежащую перед ним на столе, комитетчик. - Сотру в порошок. Однако крайне не хотелось бы…И знаете, почему?

- Потому, что России не нужны великие потрясения. При нынешней обстановке раскачать лодку ничего не стоит. И политическую надстройку сметёт махом. А что дальше?...Но и терпеть дальше ваши, извините, художества - только отсрочить великие потрясения.

- Допустим, мы находим консенсус, то с компроматом что? – вкрадчиво вклинился в диалог хитроумный Рокецкий.

- То мы его условно отложим в долгий-долгий ящик, а когда выправим крен – уничтожим за ненадобностью. Подумайте.

И Крутов, убрав материалы в сейф, вышел из кабинета, демонстративно закрыв дверь на ключ. И в очередной раз в кабинете зависла гнетущая наэлектризованная атмосфера раздумий.

Выждав паузу, Рокецкий достал из нагрудного кармана пиджака миниатюрную трубочку, нажал тумблер на ней и поглядел на индикатор прибора.

- Х-хи, - хихикнул он. - Прослушки, как будто, нет, - и многозначительно умолк.

- Крутов, конечно, хам, но…по сути прав, - проронил Зарукин, метнув взгляд на Лонского.

- Если мы гладко не завершим революцию энергетическую, то быдло совершит революцию политическую, - с напускной нейтральностью сделал подачу для переговоров Рокецкий.

- …Кхэ-кхэ…Позавчера мне Геннадий Петрович предлагал обсудить некий проект, - принимая подачу, вступил в переговоры и Лонской, по-прежнему ни на кого не глядя. – Суть его заключается в том, чтобы портфельно на паритетных началах поделить весь наш энергетическо-сырьевой бизнес с вашим корпоративным делом…Вадим Юрьевич, - с трудом преодолевая неприязнь, впервые за много-много лет обратился он непосредственно к своему врагу, да ещё и назвал его по имени-отчеству. – Пятьдесят на пятьдесят, так сказать. Фифти-фифти. Признаться, я не принял предложение Геннадия Петровича всерьёз – ведь стоимость наших активов приблизительно на треть выше ваших. Вместе с тем…Вместе с тем, принимая во внимание…кха-кха…вновь открывшиеся обстоятельства, а равно и то, что ваш корпоративный бизнес, Вадим Юрьевич, технологически посовременнее и имеет более высокую степень капитализации, я официально делаю вам такое предложение.

- …Упс! – вырвалось у Сладенького Мерзавчика. – …Навскидку мне сложно оценить проект в деталях, - заёрзал он в кресле щекотливым седалищем, - но предложение заманчивое…Зама-а-анчивое…

- Лев Максимович упустил ещё один…нюансик, - забеспокоился Зарукин. – При принятии экономической стороны нашего проекта, мы хотели бы иметь гарантии того, что премьер-министром стану я. Взамен мы бы дали гарантии, что последующие четыре года премьер-министром будете вы, Вадим Юрьевич.

- Вы знаете, уважаемый Геннадий Петрович и уважаемый Лев Максимович…, - оживился Рокецкий. – В общем, я тут экспромтом прикинул…При консолидации наших капиталов, я, пожалуй, чуть попридержал бы процесс введения хай-тековых энергетических станций с тем, чтобы плавно модернизировать ваши производственные мощности. Растянул бы, так сказать, процедуру ко взаимной выгоде.

- Что вы говорите?! – встрепенулся Лонской, для которого сюрприз прозвучал мажорно. – Каюсь, с обновлением основных фондов я подзапоздал…А научно-техническая революция, понимаешь ли, дама капризная, и ждать не будет.

- Стало быть, начнём выруливать?

- Придётся выруливать…

И Лонской с Рокецким загалдели наперебой, профессионально оценивая открывающиеся перспективы.

- Господа, господа! – остановил их вскоре Зарукин, воспользовавшись минимальной заминкой. – Всё так. Всё так, ан не упустить бы нам одну детальку. Детальку, что способна спутать нам все карты. И деталька эта – Павлов!

- …М-да…, - будто споткнувшись, промычал Лонской. – Деталька-то малоуправляемая…

И они с премьер-министром ненавязчиво и исподлобья метнули выжидательные взгляды на Рокецкого.

- А что Па-а-авлов? – заговорщицки протянул Метросексуал, вспомнив о сумасшедших братьях Толстопятовых. – Найдётся и на него управа. Ведома мне его ахиллесова пята. Посему, коли мы договариваемся на берегу о будущем мироустройстве…Люди все свои…В ближайший период помеха исчезнет. Будьте покойны.

- Исчезнет?!

Перебивая один другого, с перекошенными от изумления физиономиями, осведомились у Рокецкого Зарукин и Лонской.

- Совсем, - заверил их новый стратегический партнёр, контролируя обстановку по индикатору.

И троица экспромтом, согласованно и разом, по-купечески потёрла ладони перед предстоящей сделкой.

- Короче, - всё более осваиваясь, уже почти по-хозяйски подытожил Лонской, - выходит как в старой доброй поговорке: революции задумывают романтики, совершают прагматики, а их плодами пользуются проходимцы. И наша задача - не попасть в первые две категории!

И хозяева жизни дружно расхохотались.

В середине сентября выдался погожий денёк, и Милена Кораблёва с удовольствием гуляла возле здания клиники Института нейрофизиологии мозга. Перед собой она катила детскую коляску, в которой тихонечко сопел носиком во сне её сынишка - радость, гордость, надежда и смысл жизни.

Роды Милены протекали чрезвычайно тяжело, но силы добра одолели силы зла, и она, пусть и многотрудно, но разрешилась. Зато мальчик, вопреки всем предыдущим переживаниям и треволнениям, родился здоровым. Он родился здоровым, уравновешенным и общительным - общительным, насколько эта характеристика вообще применима к младенцам. Едва появившись на свет, он поначалу заявил о себе громким плачем, а уже минуту спустя, замолчал, пытливо реагируя на свет глазёнками, пока ещё затянутыми тоненькой предохранительной плёнкой. И на металлические звуки медицинских инструментов он реагировал столь же живо…

Молодая и счастливая мама второй месяц наведывалась в сквер клиники. И второй месяц Милена сталкивалась здесь с женщиной, которая столь же упорно, что и она, приходила сюда. Нынче женщина была с мальчуганом лет восьми. Сидя на лавочке, женщина плакала, а мальчуган её утешал и просил: «Ну не надо, мамочка! Не надо…»

Милена не выдержала и, приблизившись к ним, спросила:

- Простите, пожалуйста, что-то случилось? Может, я чем-то смогу вам помочь?

- Что? – спросила женщина, подняв голову. – А-а-а…Нет-нет, спасибо, девушка, всё хорошо…

- А то я вижу, вы плачете…

- Это я от счастья, милая, - поделилась с Кораблёвой чувствами женщина, промокая платочком глаза. – Муж у меня чуть ли не три года был в ступоре, а сегодня признал меня. Посмотрел и сказал: «Оля!»…Ольга Николаевна Капличная, - назвалась она.

- Очень рада за вас! Меня зовут Милена, - в свою очередь представилась Кораблёва.

- Спасибо! – поблагодарила её Капличная. – Сейчас прямо отсюда поеду с Егоркой в церковь и закажу молебен за здоровье мужа и за здоровье этого…Листратова…

- Листратова?!

- Да. Этот самый Листратов изобрёл какой-то аппарат, и если бы не его аппарат, то Женя так и не пришёл бы в себя.

Услышав фамилию покойного мужа, Кораблёва вздрогнула, а на глаза у неё тоже навернулись слёзы: каков бы ни был Георгий, про которого Милена много чего узнала, а слишком многое с ним было связано…

- Ну вот, - огорчилась Капличная. – Теперь вы заплакали. Я давно вас приметила. А у вас здесь что? Или кто?

- Я очень…Я очень рада за…за вас…, - роняла наземь слезинку за слезинкой Милена. – А у меня…А у меня…здесь…горе...

- Расскажите мне, расскажите…, - проговорила Ольга Николаевна, усаживая её на лавочку подле себя. - Что у вас такое?

- Здесь…В больнице…лежит…очень дорогой…мне…человек…, - с трудом унимая рыдания и проглатывая ком в горле, ответила Милена. – Он…Он мне как младший брат…Он спас меня…Меня и моего Тишеньку…Если бы… Если бы не он, то…то и Тишки бы не было…А он лежит…лежит в коме уже третий месяц…Его бандит по голове топором…И надежды…И надежды ма-а-ало…

И Милена снова горько и безутешно зарыдала.

Капличная принялась её успокаивать и говорить, что всегда надо верить в лучшее, что она верила в лучшее каждую минуту из тягостных трёх лет.

Так они и проговорили, пока не проснулся маленький Тихон, написавший в коляску.

При расставании Капличная и Кораблёва обменялись телефонами и договорились встречаться. Когда Ольга Николаевна и Егорка ушли, Милена сменила двухмесячному Тишке памперс, дала ему грудь, а сама стала покрывать его личико поцелуями.

Постепенно она успокоилась, и ей поверилось, что всё образуется. Только бы поправился Тихон-старший. И вместе они выдюжат. А разделяться ни в коем случае нельзя. Честным людям обязательно надобно объединяться и держаться вместе! Тогда и жизнь пойдёт на лад.

А ещё, конечно же, её сын – Тихон-младший - станет хорошим человеком. Честным, сильным, умным и добрым. И он пренепременно добьётся того, чтобы все люди на Земле тянулись друг к другу и жили, душа в душу. Ибо несбыточно счастье в отдельно взятом утлом судёнышке, если вокруг бушует суровый, безжалостный, стихийный океан бурь.