Что хочет автор. Литературные конкурсы

Ранним июньским утром (для гуманитариев студенческое утро начинается часиков эдак с десяти) первокурсник юридического факультета Московского государственного университета Тихон Заковыкин отправился в отдел книгопользования Российской публичной библиотеки, по давней традиции именуемой в просторечии «Ленинкой». В принципе, для студента образца середины двадцать первого века прибегать к книжной помощи было делом, мягко говоря, старомодным и затратным по времени. Куда как проще было «скачать» искомую информацию, например, из интернета. Да вот незадача, вредный преподаватель по истории государства и права дал Тихону задание подготовить реферат про племя этрусков. Между тем, пресловутые этруски на правах аборигенов обитали в окрестностях будущего Рима аж на заре первого тысячелетия до нашей эры. И про них особых подробностей, нужных Заковыкину, даже во «всемирной компьютерной паутине» не нашлось. Вот таким образом «злобный препод» обрёк «несчастного ваганта» на прозябание в библиотеке.

Вагантом Заковыкин звал себя потому, что он не принадлежал к избранному сословию коренных москвичей. Тихон родом был из Перми, а в МГУ поступил учиться в прошлом году. Это про таких как он «постоянные» (со времён не столь отдалённых) столичные жители недовольно шипели: «Понаехали тут!»

«По уши» обложившись в читальном зале допотопными монографиями, «студиоз» силой разума пронзал «глубь веков». Он уже почти вжился в образ исчезнувших этрусков, если бы из этого состояния его не вывел свёрнутый вчетверо листок бумаги, забытый кем-то между книжных страниц. Тихон машинально развернул его и обнаружил, что к нему попала записка.

«Милая-милая Диана! – прочёл он. – Пишет тебе Милена. Из-за стечения немыслимо жутких обстоятельств я не могу ни позвонить тебе, ни встретиться с тобой…Мы с Гошей влипли в дрянную историю!…»

Студент приостановил чтение, испуганно перевернул записку тыльной стороной вверх и воровато оглянулся по сторонам: не обратил ли кто-либо из читателей на него внимание? Нет, всё было спокойно. С минуту поколебавшись по поводу того, допустимо ли знакомство с посланием, адресованным вовсе не ему, Тихон уступил презренному любопытству и продолжил сомнительное занятие.

«…Каждый наш шаг под контролем…, - писала неведомая Милена. - Возможно, нас вывезут за кордон! Всё из-за какого-то Гошиного изобретения – быть может, связанного с сюрреализмом…Или из-за атона…Всё бы ничего, если бы не маленький Кешенька у меня в животике. Никого так не люблю и ни за кого так не переживаю, как за него! Лишь бы не родить преждевременно…Но если что, живой этим бандюгам я не дамся – ты меня знаешь!...Что с нами троими дальше будет, и сколько нам злой рок намерял испытаний – даже не знаю. Обращаюсь к тебе в надежде…»

Записка, как и предписывают законы детективно-эпистолярного жанра, обрывалась на наиболее интригующем месте.

Пермяк перечитал странное послание вторично, определяясь с тем, как быть дальше. Не следует забывать, что Заковыкин учился на юриста. Потому Тихон аккуратно, не пятная бумагу отпечатками собственных пальцев, тщательно, и сперва визуально, исследовал записку. Почерк действительно принадлежал молодой женщине: нервный, порывистый, дёрганый, но женский – с теми красивыми плавными округлостями и переходами, что так пленяют мужской глаз. А импульсивность и категоричность письма выдавали юную натуру и остроту ситуации, в которой послание сочинялось. Да и стилистика текста – тоже. И романтично настроенный Заковыкин даже подумал, что если девушка наяву столь же хороша и чиста, сколь преданной женской чести и женской доле она предстаёт заочно, то он за одно это, пожалуй, влюбился бы в неё. Незнакомая Милена, видимо, отнюдь не принадлежала к тому племени легкомысленных вертихвосток и самовлюблённых трещоток, в коих превратилось большинство современных представительниц слабого пола.

Поверхность листка отдавала непорочной белизной, была свежа, почти нетронута (если отвлечься от текста), и студент пришёл к выводу, что запись сделана не далее как вчера, а то и непосредственно перед его приходом. Приняв во внимание данную версию, Тихон явно затянул с уходом из читального зала, наивно рассчитывая, что загадочная незнакомка спохватится и вот-вот вернётся за пропажей.

Потому он без суеты осмотрел монографию про этрусков. Том научной литературы, в отличие от записки, был изрядно потрёпан. На внутренней стороне его обложки имелся кармашек с карточкой пользования книгой. Достав оттуда карточку и пробежав глазами отметки, сделанные библиотекарями, следопыт установил последнюю из них, датированную аж 16 декабря 1999 года. Выходило, что книгу не брали в руки пятьдесят четыре года – явная неувязка, ведь записку-то в неё вложили совсем недавно! Или, быть может, автор послания неведомой Диане просто-напросто работал в «Ленинке» и имел доступ к анналам без оформления документации и в любое удобное время?

Поскольку предположение новоиспеченного детектива на скорое возвращение за листком таинственной фемины не оправдалось, Заковыкин заспешил: ведь риск несчастья с девушкой и с ещё неродившимся Кешкой, как следовало из записки, ежесекундно возрастал в геометрической прогрессии. Студент поместил записку в полиэтиленовую обёртку, засунув пакетик в нагрудный карман рубашки. Затем он сгрудил книги и понёс их к стойке выдачи.

Стопку исторической литературы Тихон сдавал пожилой сотруднице «Ленинки», у которой на груди был приколот бейджик с надписью: «Старший библиотекарь Кукушкина Анна Ивановна».

- Анна Ивановна, - тактически грамотно обратился он к ней, - извините, а не могли бы вы позвать Милену?

- Милену? – переспросила та.

- А-а…В нашем отделе никакая Милена не работает.

- Да-а.а…А в другой смене?

- Кгм…И в другой смене – тоже. А в чём, собственно, дело?

- Да понимаете, - исхитрился найти выход из щепетильной ситуации пермяк, - мне порекомендовали обратиться к Милене как к знатоку этрусской культуры. Кое-что я подобрал по каталогу, да всё не то. Старьё. Вот эту монографию последний раз вообще читали в 1999 году, представляете?! - раскрыл он книжку, в которой нашёл записку, и ткнул пальцем в кармашек с карточкой.

- Дата на карточке, молодой человек, ещё ни о чём не говорит, - ворчливо возразила ему Кукушкина. – Мы уже давным-давно в этих карточках отметки не проставляем. И потом, о-хо-хо, о ценности книги, как и о человеке, судят отнюдь не по возрасту, - со вздохом добавила она.

Должно быть, библиотекарь под безымянным недооценённым человеком имела в виду себя. Впрочем, Заковыкин не обратил никакого внимания на её сентенцию. Его огорчило то, что идентификация личности неведомой Милены становилась крайне проблематичной.

- То есть, вы хотите сказать, что монографией могли пользоваться и сегодня, и вчера? – методично устранял Тихон неясности.

- …И позавчера, и позапозавчера, - в тон ему ответила Анна Ивановна.

- Жаль, - понурился юный читатель. – Очень жаль. Всего доброго.

И он направился к выходу, не зная, что ему делать. Но предпринять нечто экстраординарное было необходимо.

И пока Заковыкин выходил из библиотеки, а затем рассеянно плёлся по улице, подвернулся момент рассказать о нём поподробнее. У Тихона имелся замечательный друг - дедушка Егор. Правда, старшие сёстры Тихона, пока младший брат жил с ними, на сей счёт придерживались иного мнения. По причине крайней отсталости некоторых жизненных взглядов деда они иногда желчно обзывали предка и кладбищем окаменевших идей, и старорежимным мракобесом, и осколком прошлого, и кое-как ещё.

Так вот, дед Егор, этот самый «осколок прошлого», обожал поговорку про то, что «кошка шкребёт на свой хребёт». Изрекал он её в тех случаях, когда кто-то настырно и по глупости искал приключений на «щекотливые места свои» или неугомонно «напрашивался на комплимент» в виде солёного мужского словца. И так уж получалось, что чаще всего старик подобным образом предостерегал внука. Причём предостерегал не зря, ибо не столько бедовый, сколько непутёвый Тихон подчас совершал опрометчивые поступки и вёл себя подобно той пресловутой кошке...

Так, однажды семилетнего Заковыкина-младшего родители отправили в зоомагазин, расположенный по соседству с их домом. Тихон, стремившийся утвердить свою самостоятельность, сам на том настоял. В магазине ему предстояло купить уже отобранного породистого персидского котёнка за оговорённую с продавцом солидную сумму. Скорее всего, его миссия завершилась бы успешно, если бы он пошёл кружной дорогой – проспектом Победы. Однако мальчуган решил сократить путь, и двинулся через большой пустырь, поросший деревьями и кустарником.

Минуя глухой угол пустыря, Заковыкин-младший натолкнулся на дяденек, сидевших на корточках вокруг занимавшегося костра, над которым висел котелок с водой. Один из дяденек точил на оселке нож. Подле мужиков жалобно скулил и потявкивал пушистый щенок, привязанный верёвкой к осине.

- А что собачка плачет? – остановившись, с сочувствием осведомился Тишка. – Заболела, да?

- Смертушку близкую чует, вот и воет, - лениво откликнулся на вопрос дяденька, руки и плечи которого были сплошь разукрашены непонятными тёмно-синими рисунками.

- Умирает? – дрогнул голосок у мальчугана.

- Хым, чуть-чуть уже осталось, - хмыкнул его собеседник под хихиканье наперсников. – Ща суп из неё сварганим, вот она и отмучается.

- Из собачки су-уп? – переспросил Заковыкин-младший, полагая, что ослышался, настолько кощунственно прозвучала фраза. – Из собачки суп не варят!

- Ещё как варят, мой юный друг Пак Ван Шмяк! – заверил его противный дядька уже под гогот сброда. – Ты вот, пацанчик, пока айда, поиграй в песочнице, а опосля к нам подваливай: такой ништяковый супец похлебаешь – геморрой и туберкулёз, как рукой снимет. Га-га-га!

- Из собачки суп не варят! – надув пухлые губы, запальчиво выкрикнул «пацанчик»…

В общем, вместо запланированной четверти часа, Тишка отсутствовал дома почти час. Да и возвратился он не только без перса-аристократа, но и без денег. Легко себе вообразить беспредельное изумление части его домашних, смахивавшее на семейную истерию, когда вместо роскошного котёнка-сибарита он любовно втащил в квартиру беспородного щенка-дворнягу, выкупленного у странных дяденек с разрисованными как у индейцев телами. «Это наш Дружок!» - любовно представил он нового члена семьи.

Разузнав обстоятельства внеплановой покупки, рассерженные сёстры и разъярённый отец, готовый пустить в ход ремень, ругали Тишку, почём зря, и только дед, мама и потявкивающий Дружок решительно встали на сторону мальчугана. Если бы не их заступничество, то порка оказалась бы неминуемой.

Или достаточно вспомнить казус из менее давнего прошлого, когда Тишка, будучи уже второклассником, вступился за новенькую ученицу Леночку Пушкову перед второгодником Стёпкой Колупаевым. Верзила Стёпка тогда устроил ему основательную трёпку, но и поборник справедливости мало в чём двоечнику уступил, также наподдавав ему. Буянов сумела разнять лишь учительница Лариса Михайловна. Она, разобравшись в причине драки, Колупаева поставила в угол, а заступника слабых, в награду за разбитый нос, посадила за одну парту с красавицей новенькой.

Наведя порядок, Лариса Михайловна объявила классу:

- Ребята! Тема нашего сегодняшнего занятия – Урок Мужества! Я долго думала, с чего мне начать нашу беседу, а само собой получилось, что пример нам всем подал Тихон Заковыкин, не давший в обиду девочку…

До середины занятия Заковыкин довольно сопел саднящим носом, пока не ощутил нестерпимые позывы в туалет. Тишка так и не осмелился отпроситься у Ларисы Михайловны, чтобы сходить «по маленькому». Ему было совестно перед ней, а равным образом одолевал стыд перед Леночкой и остальными: ведь только что он практически победил Стёпку, и вдруг – пописать. Не героически как-то. В результате Тихон, к вящему ужасу Леночки и к своему собственному сраму, на Уроке Мужества «сделал лужу». Благо, что сидел «герой» у стены, и никто не увидел его «мокрый подвиг», а соседка по парте с женской целомудренностью сдержала рвущиеся наружу эмоции. Однако, позор жёг душу Тихона за ту оплошность по сей день.

И вот нынче, десять лет спустя, уж который раз произошло так, что изрядно повзрослевший внук деда Егора вновь взялся за старое - опять принялся «скрести на свой сколиоз». Он однозначно втягивался в какую-то тёмную историю.

Тихон не долго пребывал в состоянии логического ступора. Уже на подходе к станции метро «Арбатская» он сделал вывод, что надо обратиться в милицию. Увы, сначала в близлежащем транспортном отделении внутренних дел, а затем в территориальном отделе милиции, куда он последовательно направлял свои стопы, его поднимали на смех. Стражей порядка вовсе не пугала перспектива, обрисованная мифической Миленой в послании Диане.

В итоге, в поисках истины к вечеру парнишка добрался аж до Петровки, 38. И уже при подходе к комплексу зданий легендарного московского уголовного розыска его вера в светлые идеалы была несколько поколеблена, ибо он стал свидетелем того, как пара патрульно-постовых милиционеров тащила по тротуару пьяного мужика, которому они на ходу выкручивали руки.

- Вы ч-чё, волки! – изворачиваясь ужом, ругался тот. – Руки же ломит!

- Ломит? Должно быть к непогоде! К дождю! Старые раны ноют!... – наперебой придумывая отговорки, хохотали конвоиры.

В уголовном розыске, куда настырный Тихон сумел пробиться, к его корреспонденции также отнеслись с аналогичной несерьёзностью.

- Вот когда твою Милену…Как там в письмишке-то накарябано?...«Вывезут за кордон»? - сидя за канцелярским столом, ёрничал разбитного вида капитан милиции средних лет, у которого морщин на лбу, свидетельствующих о мыслительной деятельности, было меньше, нежели у иного компьютерщика на ягодицах. - Вот когда вывезут её за кордон, тогда и приходи - в Интерпол, в Брюссель.

- Ты, парень, в натуре приволок совсем чёрт те чё, а у нас до бандюг ручоночки не доходят!

Это уже вторил капитану, развалившись в кресле, его сослуживец в штатской одежде, у которого верхние конечности и в самом деле едва-едва достигали паха. Потому пермяк про себя и окрестил его Короткоруким.

На стене за спиной у Короткорукого красовался плакат с многообещающим афоризмом: «То, что вы на свободе – не ваша заслуга, а наша недоработка». Сия лаконичная надпись весьма ощутимо остудила пыл юного посетителя, готового вынести милицейским чинушам суровую хулу типа: «Мусорги вы бесчувственные!» И потому у него лишь непроизвольно вырвалось сетование на невезение:

- Да что за чёрная полоса?!

- Ага, а дальше полоса белая, а сразу за ней – уже зона. Тоже полосатая. Тюремная! – съязвил капитан.

Раздражённый бесполезной многочасовой беготнёй по бюрократическим инстанциям, выведенный из себя тупостью чиновничьей, Заковыкин с жалостью исполина, взирающего на пигмея, посмотрел на малохольное человеческое убожество, рассевшееся перед ним, и, не стерпев, вскипел:

- Головастики вы с пониженной активностью! Оборотни ленивые! Зомби вы недоделанные!

Ан завопил он не во всю мочь. Сдерживаясь. Скорее, даже негромко. Точнее, почти тихо. Можно даже сказать, про себя. Короче, так, что никто и не услышал. В общем, как выразился один мудрый человек: мысли про себя – совсем не то, что мысли вслух. Зато кабинет правдоискатель покинул эффектно, протестующе хлопнув дверью.

- Да пош-шёл ты! – выкрикнул вслед ему субъект с руками до паха.

И студент усвоил, что в его положении воистину благоразумнее последовать совету Короткорукого. И он пошёл. Пошёл «вдоль по Питерской», то бишь вдоль по Петровке. При этом Тихон вовсе не превратился в праздношатающегося, ибо душа его настырно и неустанно искала выход из тупика. Тогда он прибег к крайнему средству: по мобильному телефону связался с дедом Егором. Ведь до выхода на пенсию тот работал заместителем прокурора Пермского края. И пусть с той поры минуло немало зим и вёсен, старые связи у предка должны были сохраниться.

«Резерв верховного главнокомандующего» сработал - всего через полчаса после разговора с дедом Заковыкина посредством мобильной телефонной связи пригласили на беседу. И пригласили не куда-нибудь, а на Большую Дмитровку - в Следственный комитет при прокуратуре России.

На проходной органа федерального значения неугомонного паренька уже поджидали. Там ему по студенческому билету выписали пропуск, а сержант милиции препроводил его до самого кабинета, на дверях которого висела табличка с надписью «Следователь Затыкин Г.Г.». Хотя фамилия следователя не дарила радужных перспектив, а инициалы и вовсе звучали не благозвучно, студент после вмешательства деда, пробившего брешь в сплочённых рядах бюрократов, был настроен вполне мажорно и плохого про «Гэ-Гэ» не думал.

Затыкин оказался молодым мужчиной лет двадцати пяти, по имени-отчеству звавшийся Геннадием Геннадьевичем. И пусть прошло, вероятно, всего-то годика три, как Затыкин закончил юридический факультет, но держался он не без апломба: беспрестанно тёр ладонью лоб, устало щурил глаза, разминал пальцами затёкшую шею и всем своим видом демонстрировал нечеловеческую утомлённость и занятость. Однако посетителя сотрудник комитета выслушал «от» и «до», не перебивая, внешне внимательно и лояльно – должно быть следовал установке, полученной свыше.

- Таким образом, - азартно сверкая глазами, завершал изложение перспективной версии Заковыкин, вдохновлённый внешне выраженным интересом собеседника, - налицо, как минимум, незаконное лишение свободы этой самой Милены и её будущего ребёнка, а как максимум – реальная опасность для их жизни. И в том, и в другом случае надо срочно возбуждать уголовное дело и хватать неизвестных злоумышленников. Промедление – смерти подобно! – в завершение блеснул он разом и юридической и исторической эрудицией.

- Ну, так уж сразу и хватать? - корректно выразил сомнение следователь, когда Тихон умолк. – Даже оставляя в стороне отсутствие как заявления от Милены, так и самой Милены, - невольно чуть-чуть копировал «Гэ-Гэ» стиль аргументации юного оппонента, - нельзя игнорировать то, что отсутствуют факты совершения самого деяния. Где оно, деяние? Не исключено, что писулька, всего-навсего, плод чьего-то воспалённого воображения. Или результат обчитавшегося книгочея. Или вымысел какого-то графомана. Где само противоправное деяние, если Милена свободно разгуливает по библиотекам и черкает писульки? Ну, не бандюганы же, про которых она поминает, подкинули записку в книжку!

Дальше, - выдержав паузу, с измождённым видом помял он пальцами затёкшую шею. – Налицо логическое противоречие: то автор текста утверждает, что каждый шаг под контролем, то угрожает самоубийством. И потом, вы обратили внимание на тон записки? На эту картинную аффектацию экзальтированной девицы? Чуть ли не через каждое слово - многоточие, восклицательные знаки. Лирика. Перед самоубийством так не…Так не изъясняются.

- Изъясняются! – не без экспансивности продолжил наседать на Гэ-Гэ самозваный детектив. – Вспомните Есенина. Он же аккурат перед смертью написал одно из лучших своих стихотворений – «До свиданья, друг мой, до свиданья!»

- Так то Есенин, - умудрёно усмехнулся Геннадий Геннадьевич. – Склоняюсь к тому, что ваша Милена, если она вообще-то не фантом, благополучно будет здравствовать ещё сто лет, по причине выдуманности вами конфликта. Трагедией …Да что там трагедией - драмой здесь и не пахнет…

- Пахнет, ещё как пахнет! – с патетикой, достойной разве что экзальтированной девицы, перебил его Тихон. – Вообразите, что завтра тело Милены обнаружится где-нибудь в Москве-реке, в Склифе, или в каком-нибудь морге…А я ведь вас предупреждал!

- Да бросьте вы пугать стреляного воробья, - свысока отмахнулся Затыкин. - И потом…И потом, - казалось заколебался он, - ну, предположим на минутку, что поддался я вам и возбудил дело…Что дальше? Каким образом сыскать вашу…кхе-кхе…потерпевшую в пятнадцатимиллионной Москве? А если она, то бишь Милена, не москвичка, а какая-нибудь варшавянка? А если она любительница не только Гоши, но и Древнего Рима, и прилетела почитать книжку про этрусков из какой-нибудь Канберры, а?

- Я уже всё продумал, - обрадовано усилил нажим Заковыкин, уловив подобие нерешительности в поведении визави. – Я всё продумал. Да, конечно, есть дохленькие зацепки про то, что она, скорее всего, студентка, и не просто студентка, а студентка-иностранка из Чехии, и что она беременная…Но всё это – частности, требующие долгой и малопродуктивной проверки. А вот отпечатки Милениных пальцев на записке – дельный вариант. При современной криминалистической технике и всеобщем дактилоскопировании населения шансы на успех близки к ста процентам. Я же умышленно листок вложил в целлофан, чтобы на нём не наследили ни я, ни начальник линейного отделения, ни капитан из МУРа, ни вы. Выполнит исследования специалист - и финиш!

- Вы забыли о той малости, что для производства дактилоскопической экспертизы требуется возбуждение уголовного дела, - лениво зевнув, проговорил сотрудник комитета, - а для принятия такого ответственного шага достаточные данные отсутствуют.

- Гос-споди! – всплеснул руками студент. – Одним делом больше, одним делом меньше: да возбудите – и всё!

- А конституционные права граждан? – резонно заметил следователь. – Та же Милена заявления не подавала и согласия на манипуляцию с отпечатками её пальцев не давала.

- Давайте, проведём с вами оперативное исследование, - как бы между прочим, ненавязчиво причислил Тихон себя к коллегам Гэ-Гэ.

- Комитет не занимается оперативно-розыскной деятельностью, - высокомерно поправил его тот.

- Да ведь можно же исследования провести так!… - воскликнув, в нетерпении щёлкнул пальцами Тихон, подыскивая нужное выражение. – Это…Подпольно! Я знаю, некоторые так делают, а потом возбуждают дело и проводят экспертизу уже официально.

- Вы что же, предлагаете мне злоупотребить служебным положением?! – даже на стуле подпрыгнул Затыкин, мигом сообразив, что на «проколе» неуёмного ходатая он может отыграться сполна. – Вы мне предлагаете нарушить уголовно-процессуальный кодекс? Ну, знаете!...О вашей недостойной этой…о вашей каверзе я вынужден буду доложить по инстанции. А уж моё руководство пусть само решает, звонить ли вашему дедуле в Пермь.

- Да бога ради! – озлился Заковыкин. – Звоните хоть самому чёрту!

- Будьте уверены, и в университет сообщим, - позлорадствовал Геннадий Геннадьевич.

- Да сообщай! – перешёл в общении с Затыкиным на «ты» Тихон. – Так и скажи, что неохота. Баклуши бить куда как легче…Чинуша! – с обидой выпалил он, хватая со стола записку и выскакивая из очередного негостеприимного кабинета. - Без вас обойдусь…Сам раскопаю!

- Пропуск! Пропуск дай, пермяк – солёные уши! – не без злорадства выкрикнул ему вслед «Гэ-Гэ». – Без отметки в пропуске тебя не выпустят.

Заковыкин бесцельно брёл по Москве – куда глаза глядят, и про себя возбуждённо продолжал спорить с Затыкиным. Постепенно он остыл и вынужденно признался, что в дебатах со следователем хватил лишку: теперь и ему в университете нагорит, и деда Егора он «подставил», и экспертизу «за здорово живёшь» никто проводить не станет. А без неё преступления не раскроешь. В том, что преступление совершено, Тихон ни на йоту не сомневался.

И тут точно вспышка озарила его мозг! Она возникла в тот момент, когда он смотрел на лазерную рекламу ресторана «Прага». От радости студент даже произвёл два резких выпада, изображая апперкот и хук слева, как бы нанося разящие удары воображаемому сопернику. «Боем с тенью» он до полусмерти напугал, сам того не заметив, встречную бабульку, которая, отшатнувшись и прильнув к стене, застыла в позе страуса, впавшего в прострацию.

Восторг юноши объяснялся тем, что в его памяти вдруг всплыли два прелюбопытных фрагмента текста записки, представившиеся в неожиданном и новом свете. Теперь Заковыкин был почти уверен, что сам, без всяких там Гэ-Гэ, установит личность Милены. Или Гоши. Или их обоих.

Единственное, что теперь огорчало его, так это то, что реализацию задумки приходилось отложить на завтра – столицу уже окутывали густые сумерки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Если в Москве ночь уже вступала в свои права, то в Вашингтоне насыщенный рабочий день политиков был в самом разгаре. Наступление ланча предваряло чрезвычайно важное совещание, которое президент Соединенных Штатов Америки Соня Чемберлен проводила в Овальном кабинете Белого дома. В заседании участвовал узкий круг приглашённых: помощник президента по вопросам национальной безопасности Джон Маккой, директора ЦРУ и ФБР Куртнелл и Жолт, а также докладчик – заместитель Маккоя Александер Дик. Совещание было секретным. Протокол не вёлся.

Соню Чемберлен выбрали президентом США из числа так называемых «цветных». Отец Сони был негром, или как политкорректно выражались в Штатах – афроамериканцем, а предками его матери были индейцы. За неё также дружно проголосовали представители сексуальных меньшинств, постепенно дорастающие до «большинств». Триумф Чемберлен на недавних выборах, одержанный благодаря сплочённому фронту чёрного, цветного и «розово-голубого» электората, грозил превратиться в пиррову победу – уж слишком большой ком проблем свалился на широкие плечи нового главы государства. И эти трудности Дик во вступительной части доклада вкратце перечислил. Он упомянул про глобальное потепление на планете, повлекшее за собой в ряде регионов США хроническую засуху, а в других штатах – наводнения и гибельные смерчи; про утрату лидерства в наукоёмких и высокотехнологичных отраслях; про спад производства, обусловивший падение позиций страны на планете; про внешние заимствования и дыру в платёжном балансе Америки, повлекших долговой дефолт, крах амеро и окончательную утрату им функции даже региональной валюты.

По мере изложения тезисов Александером, настроение у президента с каждой минутой становилось все более отвратительным. В душе стремительно накапливались желчь и раздражение. И их подсластила лишь центральная часть доклада, когда Дик приступил к обоснованию необходимости проведения в России операций под кодовыми названиями «Своя игра» и «Плебисцит». То были крайне рискованные, но и крайне необходимые, практически неизбежные акции. Вопрос заключался лишь в мере риска и в способах реализации замыслов.

Слушая докладчика, Чемберлен незаметно перевела взгляд на помощника президента по национальной безопасности Джона Маккоя, поскольку Дик был его ставленником. Маккой не уловил президентской сосредоточенности на собственной персоне - он внимал Александеру, согласно покачивая головой в такт его утверждениям.

Дик в самом деле был протеже Маккоя. Маккой впервые столкнулся с ним семь лет назад, занимая в те годы пост шефа Калифорнийского отделения ФБР. В поле зрения Джона тогда попало нетривиальное сообщение из оперативной сводки о чрезвычайных происшествиях. Сигнал настолько заинтриговал его, что он взял производство проверки по нему под личный контроль. И вот что в итоге было установлено.

Молодой практикующий учёный и преподаватель университета Александер Дик опубликовал во влиятельном научном журнале «Сайенс монитор» статью, в которой в пух и прах разбил методы работы коллег-психиатров. Развенчивая их, он настаивал, что психиатрия, как наука и практика, не имеет под собой объективной основы, поскольку не вписана в так называемую общую соматику. «Диагностика в психиатрии носит умозрительный и произвольный характер, - утверждал Дик, - поскольку врачебный вердикт основан всецело на оценке сознания одного человека сознанием же другого человека. То есть, одна психика оценивает другую. При том неизвестно, какая из них здоровая! Не более, но и не менее того. Если вывод терапевта о наличии острого респираторного вирусного заболевания объективно подтверждается анализами, выделениями, воспалённой носоглоткой и т.д., то в психиатрии этого нет в помине. Ещё ни один психиатр не указал на конкретный дефект мозгового вещества, однозначно рождающий шизофрению. Если терапевт устраняет определенную причину конкретного заболевания (лечит ту же носоглотку, иммунную систему и т.д.) и тем достигает выздоровления больного, то в психиатрии не знают, что устранять и что «править». Ещё ни один психиатр не гарантировал, что медикаментозное воздействие либо оперативное вмешательство на данный участок мозга избавит пациента от той же шизофрении (исключение составляют «органики», то есть, например, те, у кого произошёл буквальный сдвиг в мозгу вследствие черепно-мозговой травмы). Так что, при желании в разряд психически больных можно зачислить любого нормального человека, что, подчас, воистину и происходит. Зато опровергнуть даже явно ошибочную оценку заумных эскулапов – не реально».

За попрание корпоративных интересов ренегат тотчас был изгнан из университета, а общество психиатров и психологов подало на него в суд. И тут-то дерзкий воитель во имя победы отважился на экстраординарный шаг.

Пройдоха Дик разнюхал планы местных антиглобалистов и активистов организации «Гринпис», запланировавших на ближайшую субботу манифестацию протеста по поводу содержания животных в лос-анджелесском зоопарке. От места сбора смутьяны и крамольники намеревались выехать в двенадцать часов на заказном транспорте. Однако Александер коварно нарушил благородные душевные порывы протестующих по защите «братьев наших меньших», в одиннадцать пятьдесят в числе прочей техники подогнав ещё один автобус, взятый им напрокат.

В итоге в салоне «троянского» автобуса вместе с «отвязным» экспериментатором и такими же двумя его приятелями – ниспровергателями прописных научных истин, разместилось три десятка восторженно галдящих антиглобалистов и гринписовцев. Автобус тронулся. До зоопарка было до получаса езды, и самодеятельные защитники фауны готовили транспаранты, репетировали «слоганы протеста», напяливали на себя маски горилл, крокодилов и прочей живности. А один из лидеров неформалов облачился в костюм ненасытного любвеобильного кролика и под общий смех пообещал, что директор зоопарка на себе прочувствует его сексуальную активность.

Дик и его сообщники тоже не теряли времени даром. Они тоже готовились. Только готовились совсем к иному обороту событий. Накануне они проникли в закрытую локальную компьютерную сеть, по которой направили подложную шифрограмму в государственную психиатрическую клинику о поступлении партии особо буйных психических больных – адептов Церкви сайентологии – известных и заклятых врагов любой психиатрической помощи.

Психиатрическая лечебница по иронии судьбы соседствовала со зверинцем. Потому три десятка беспечных неформалов до поры до времени не впадали в беспокойство. Они даже не сразу заметили то, что за два квартала до зоопарка транспортное средство свернуло в противоположную сторону. Первые признаки замешательства появились в их стане при виде высокого бетонного забора и глухих ворот. Кто-то из демонстрантов предположил, что их завозят с чёрного хода. А неуёмный «кролик Роджер» тотчас заявил, что в таком случае он директора зоопарка вначале «поимеет с тыла». Опять грянул хохот.

Веселье парней и девушек моментально иссякло, едва ворота распахнулись, и автобус въехал внутрь двора. Перед их взорами предстала полусотня отмобилизованных громил-санитаров, играющих железными мускулами на руках. Легко представить недоумение большинства пассажиров, переросшее в радикальное изумление, когда тщедушный докторишко, похожий на спятившего Айболита, предложил им следовать за ним в больничный корпус. И если у наивных девушек ещё оставались иллюзии, что их по ошибке привезли не на ту экскурсию, то сексапильный «остряк-кролик» мигом сориентировался, разглядев туповатого вида пациентов, уставившихся на «новеньких» из зарешёченных окон и лениво ковыряющихся в «носопырках». «Психушка! – заорал он столь потрясённо, словно на него накинулись крольчихи с целью обесчестить его по мужской линии, и тем самым отыграться за всю постыло минувшую жизнь. – Линяем, пацаны!»

На пронырливых и вездесущих антиглобалистов и гринписовцев имеют зуб власти любой страны - уж очень они им досаждают. Потому чиновники всех мастей тоже в меру сил мстят проказникам. И потому непоседы морально подготовлены к проискам бюрократов. Но чтоб разом упрятать за больничную решётку целый взвод неформалов! На подобное ни один столоначальник прежде не сподобился.

Услышав про «психушку», причудливо разодетая толпа радетелей природы дрогнула, а затем брызнула в разные стороны стремительнее тараканов от дезинфектора. Демонстранты очумело лезли через окна и двери, прятались под сиденьями и колёсами автобуса, обалдело неслись к воротам и, наоборот, в глубь охраняемой территории. В этих судорожных действиях, в этом суеверном страхе они впрямь смахивали на «свинтившихся психов».

И бывалые санитары, получившие установку «на особо буйных», нашли ещё одно подтверждение того, что со «свеженькими» надо ухо держать востро. Медбратья споро и сноровисто переловили беглецов, согнули их в бараний рог и втиснули в смирительные рубашки. Не сопротивлялись и вели себя сдержанно только Александер и его дружки. Более того, они словесно успокаивали недавних попутчиков, верещавших о своём благородном статусе, обещая им, что сейчас же прояснят недоразумение у главного врача.

Мирную троицу действительно препроводили к руководителю богоугодного заведения. Там Дик с приятелями принялись квалифицированно «косить» под психически ущербных. Благо, для того и не требовалось чрезмерных усилий. Дик сообщил главному врачу, сочувственно опрашивающего его, что он самый главный гринписовец Млечного Пути, что иногда внутри у него квакает лягушка, а также слышится незнакомый голос какого-то инопланетянина как знак свыше о миссии по спасению флоры и фауны Земли. Выслушав аналогичную чепуху и от приятелей «мессии», главный врач подал знак старшему санитару движением бровей.

- К тихим шизикам? – поставил безошибочный диагноз троице старший санитар.

- О-е, - умиротворённо кивнул учёной головкой главный эскулап.

- А остальных – к буйнопомешанным?

В суматохе медицинский персонал не сразу спохватился, что истории болезни на новичков «затерялись в пути». Дозвониться до начальства в выходной день также не удалось, а отступать было поздно, да и некуда. Вот руководство учреждения и решило острые вопросы и пленников оставить до понедельника.

Ан уже в воскресенье грянул скандал. Сторонники Дика, загодя подготовленные к его провокационной вылазке, созвали у стен клиники грандиозный импровизированный митинг, на который прибыли родные и близкие «новобранцев», представители «Гринпис» и антиглобалистов, телевизионщики и журналистская братия, целый батальон адептов Церкви сайентологии и сонм иных недовольных психиатрами, а помимо того - простые обыватели. К полудню у забора больницы было не протолкнуться. С традиционным опозданием здесь появились полиция, прокурор, губернатор штата, а также и светила медицины. Дело принимало скверный оборот.

К вечеру, под свист, рёв, вой и победное улюлюканье толпы беззаконно и безвинно изолированные бунтари, а равно и Александер со товарищи, были освобождены.

День спустя Дик, в одночасье ставший не только местной знаменитостью, но и особой, чудом избежавшей линчевания со стороны тех, кого он столь безобразно «подставил», уже выступал по калифорнийскому телевидению в «прайм-тайм». «Ничуть не боясь ошибиться, я предрекаю, - высокомерно вещал он, - что напуганные мною болваны от психиатрии ударятся в другую крайность: теперь они перестрахуются и завтра и послезавтра не диагностируют душевных заболеваний и откажут в медицинской помощи тем, кто в ней доподлинно нуждается». И обиженные психиатрами в этом плане люди вскоре и вправду объявились.

Такими вот нетривиальными, исконно американскими методами строптивый учёный отстаивал истину и утверждал себя и личную правоту. Но Джону Маккою такие ребята не просто импонировали, а были нужны. Тем паче, что Джон уже и в ту пору, как шеф Калифорнийского отделения ФБР, взаимодействовал с ЦРУ по сугубо специфическим вопросам воздействия на психику человека.

К тому же, Александер был похож на Маккоя. Нет, не внешне похож. Напротив, ежели макушку самого Джона, как исконного потомка выходцев из Ирландии, венчала густая рыжая шевелюра, то Дик брил вытянутую кверху голову наголо. Череп его напоминал страусиное яйцо, к которому приклеили уши, затем грубо, долотом, вырубили глаза, рот, а в довершение прилепили крупный нос. Зато характером и поступками Александер представлял близнеца Маккоя: столь же резок, самоуверен, честолюбив, несгибаем на пути к процветанию.

Неудивительно, что Маккой спас «яйцеголового» малого от уголовного преследования. Круче того, он не только приблизил его к себе, но и пристроил в ФБР, едва в Лос-Анджелесе поутихли «страсти по Дику». И о сделанном выборе Джон впоследствии не пожалел. Большой оригинал Дик не раз пригодился ему, сопровождая Маккоя в движении по служебной лестнице.

Ныне Джоном и Александером были задуманы более чем рискованные затеи. Конечно, на них запросто можно было сломать шею, особенно в России. Однако, в случае удачи, вероятность триумфа была велика. Да и положение Америки вынуждало искать единственный шанс.

По окончании совещания, на котором планы акций «Своя игра» и «Плебисцит» были утверждены, Соня Чемберлен задержала в Овальном кабинете помощника по национальной безопасности Маккоя. Её всё же глодали сомнения относительно прожектов. Уж очень те «выпадали из общего ряда».

- Не подведёте? – спросил глава государства Джона.

- Нет, - твёрдо ответил Маккой.

- Откуда такая уверенность?

- Проекты проработаны по высшему разряду. Механизм реализации первого из них - безотказный и легко контролируемый нами, но не русскими. Секретность – абсолютная. В конкретику посвещены только я и Дик. Затея Александера настолько оригинальна, что иванам не разгадать её даже после исполнения. Так что, будьте покойны: я и Ал, всё оформим как надо.

- О`кей. Ну, а ваш оригинал Дик не выкинет какую-нибудь непредсказуемую импровизацию?

- Исключено.

- Он оригинал там, где не затргиваются его интересы. Но там, где речь заходит о личном, он – догматик, каких поискать. И Александер, как всякий типичный американец. чётко сознаёт, что его просперити возможно исключительно на путях процветания Америки, и наоборот. Мир пан-америкэн – его мир.

- Что ж, - потянувшись, по-простонародному вытерла ладони о юбку хозяйка Белого дома, - о`кей!

Заседание продлилось весьма долго, и оттого Соня, потягиваясь, не вытерпела и издала неприличный звук. Президент страдала аэрофагией и хроническим вздутием живота, и сейчас, по миновании пиковой фазы, её сфинктер не сдержал давления газов. Маккой в ответ льстиво хмыкнул, расценив маленькое происшествие в качестве доброго знака грядущих свершений.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Погожим летним днём тележурналист Юрий Рокотов пребывал в великолепном расположении духа. Умиротворенность Юрия проистекала от того, что его шеф Рокецкий сдержал обещание и вознаградил-таки творческого лидера своего медиа-холдинга новой машиной. Да какой! «Витязем» седьмой модели – новейшим аэроболидом-амфибией, которому были подвластны не только автотрассы и воздушный океан, но и болота, акватории и морские глубины!

Сейчас Рокотов, напевая от переполнявшего его восторга, следовал на «Витязе» улицами столицы к административному зданию Московского государственного университета, где ему предстояло взять интервью у проректора по научной работе Марченко. Целый год журналиста не посещало такое праздничное настроение – с момента смерти жены Лидии. До того скорбного события Юрий и не предполагал, насколько значимой для него было пребывание Лидочки в этом мире. А ведь он настолько привык к её светлому присутствию за долгие годы супружества, что и не особо дорожил им. Более того, при случае не чурался интимного общения с чужими хорошенькими женщинами, чего уж там…

Только лишившись той, что ему была ниспослана Богом, Юрий усвоил бесценность и безвозвратность потери. И страдал так сильно, что с прошлого лета не то что не оказывал мужских знаков внимания дамам, но и внутренних побуждений к тому не испытывал. И вообще страсть к жизни в нём поиссякла. То ли так отразилась психическая травма, то ли сыграл свою роль и возраст (пятьдесят пять и в середине двадцать первого века - пятьдесят пять), но «душевный декаданс» основательно подкосил Рокотова. А вот сегодня он положительно переживал ренессанс.

Оставив аэроблид на стоянке близ главного корпуса МГУ, журналист прошёл внутрь. Юрий всегда испытывал глубочайшее почтение к старине, и потому, следуя к апартаментам Марченко, он испытал нечто похожее на священный трепет перед храмом науки.

С интервью у проректора Рокотов обернулся за час. Выйдя из кабинета, он лифтом спустился на первый этаж и уж направился, было, к выходу, как вдруг сработала электронная памятка мобильного телефона, мягкой соловьиной сигнальной трелью известив его о наступлении полудня. Университетский гость и одновременно бывший студент факультета журналистики припомнил, что прежде в административном здании имелась неплохая столовая, а обед пришелся бы весьма кстати, ибо с утра у Юрия в желудке плескалась жалкая чашечка кофе (между прочим, уже пересохшая).

И визитёр изменил маршрут. Он миновал просторный прохладный холл и знакомым длинным коридором отправился туда, куда его влекли желудок и воспоминания молодости. У самого входа в университетскую столовую стояли трое громадных субъектов со сцепленными в замок в области паха руками, точно у футболистов «в стенке» при пробитии штрафного удара. Они, несмотря на жару, были облачены в одинаковые чёрные костюмы. Рокотов разочарованно замедлил ход, полагая, что вход в пункт питания строго ведомственный и посторонних туда не впускают, однако субъекты в костюмах безропотно расступились перед ним.

В студенческой столовой журналисту не доводилось бывать свыше тридцати лет. У него даже голова закружилась, и сладко защемило сердце, едва он окунулся в веселую озорную студенческую среду. Рокотов угодил в самый разгар обеденной поры. Столовку переполнили юные посетители, и сервис-роботы не поспевали обслуживать прожорливых, как галчата, «студиозов».

В офис медиа-империи Юрий не спешил, и потому его забавляла окружающая кутерьма из гомона студенческих голосов, приветственных восклицаний, дружеских подначек и переталкиваний, а также периодических здоровых урчаний ненасытных молодых желудков. В атмосфере задора и жажды наслаждений он сам точно сбросил груз десятилетий, ощутив зверский аппетит и готовность сожрать неразделанного бизона.

«Голова» очереди, находившаяся у вожделенной раздачи блюд, была сокрыта от её «хвоста» полупрозрачной ширмой. От пола нижний край ширмы разделяло незакрытое пространство в пятьдесят-шестьдесят сантиметров, через которое виднелись мерно передвигающиеся вперёд ноги проголодавшихся, переступавших «приставным шагом», как выразились бы школьные физруки. Тривиальная вполне мизансцена. Тривиальная - в принципе, ан не сегодня, потому что внимание Рокотова не могли не привлечь некие прехорошенькие девичьи ножки. Изящные, точёные, точно кегельки из слоновой кости, наполненные приятной округлостью и упругостью, ощутимой и на расстоянии мужского взгляда, они были хороши сами по себе. Однако непередаваемый шарм им придавало то, что они жили особенной жизнью (не похожей на прозябание остальных - банальных и унылых на их фоне - нижних конечностей).

Прелестные ножки в лёгких летних туфельках на каблуке-шпильке не замирали ни на одно мгновение: они то деловито постукивали по рантам мужских сандалий коричневого цвета, расположившихся спереди, то разворачивались на сто восемьдесят градусов и провоцирующе приступали на носки кроссовок сорок пятого размера, боготворяще застывших позади них. То вдруг ножки в нетерпении принимались отбивать ритмическую чечётку, поскольку они были столь юны, что им претило растрачивать хотя бы несколько минут на рутинное времяпрепровождение в этой простоватой, как пробка, очереди. Им, этим ножкам, наверняка хотелось воздушно порхать в эротическом эфире, танцевать в покорном пространстве, а если и замирать, то лишь затем, чтобы воспринимать безмерное обожание своих приближённых.

Рокотова заинтриговало сие наваждение, за которым, несомненно, просматривалась общительная до сумасбродства дамская натура. И Юрий, продвигаясь в очереди, с нетерпением поминутно бросал взоры на кассу, возле которой из-за ширмы должна была появиться загадочная особа. Он впервые за истёкший год ощутил себя нормальным, полноценным самцом, облизывающимся не столько в предвкушении, сколько в предвидении лакомого кусочка.

Но в критический момент, как назло, к Рокотову привязался сосед по очереди – типичный образчик «вечного студента». С проплешинами на макушке, в потрепанном и засаленном костюме, который по возрасту почти не уступал самому «манекену», «вечный студент», чего и следовало ожидать, принялся нудить о смысле человеческого существования и вечном братстве, а кончил тем, что «заканючил» у журналиста энную сумму на пропитание. Короче, держал себя так, словно Юрий приходился ему приятелем или числился завсегдатаем студенческого общепита.

Досадливо кряхтя, Рокотов отделался от «прилипалы» мелкой купюрой, а когда обратился к кассе, обладательницы дивных ножек и след простыл. «Раздраконенный» мужчина внутренне аж взвыл от злобы, обуявшей его, и чудом сдержался от непреодолимого побуждения дать пинка попрошайке, уже приклеившемуся мертвой хваткой к следующему «финансовому источнику».

Юрий растерянно осмотрел большой зал: ну как найти среди трёх сотен едоков ту самую особу? Не заглядывать же под столы в поисках потерянных хорошеньких ножек? «Уймись, - урезонивал он сам себя, выбирая блюда и размещая тарелки и стаканы на подносе. – Вспомни первый закон студента Рокотова: «Коли ножки хороши – над фейсом смейся от души, ну а если грудь с понтом – значит ноженьки винтом».

Его выручила оказия. Когда журналист почти «приземлил» поднос на выбранный столик, за его спиной раздался задорный, звонкий девичий смех, излучавший ну просто бешеную энергетику! Он обернулся и увидел, что беззаботно хохотала симпатичная смуглолицая брюнетка с карими глазами и крупными чувственными губами, находившаяся за три столика от него в компании двух парней. Юрий оперативно сориентировался и сменил позицию, откуда гламурная особа с копной тёмно-каштановых волос чётко просматривалась. Там он и расположился.

Девушка меж тем никак не могла успокоиться – до того чем-то рассмешил её высоченный плечистый парень в рубашке и брюках спортивного покроя, а также, между прочим, в кроссовках сорок пятого размера. Предположение на счёт наличия юмора у рослого парня Рокотов выдвинул потому, что смуглянка признательно поцеловала именно плечистого в губы, ничуть не смущаясь публики, глазевшей на неё. Поцелуй оказался чувственным, страстным и сопровождался аппетитным, каким-то клеящимся с облизыванием губ звуком. У Юрия аж сердце ёкнуло, а душу кольнула зависть.

Красотка оторвалась от плечистого, поняла, что на них сосредоточился зал, и, послав аудитории обворожительную улыбку, ещё дважды поцеловала счастливчика. Её избранник от упоения цвёл, как пион. Он стеснялся. Ему было стыдно. Ан вовсе не оттого, что его лобзают, а от осознания того факта, что именно на него смертного «положила глаз» такая дива.

Видимо сожаления, что «хороша Маша, да не наша», глодали нутро не одного Рокотова. Второй парень, сидевший за столом со смуглянкой и плечистым, тоже хмурился. Рокотов перевел взгляд с молодого человека книзу, на его ступни, уже ничуть не сомневаясь, что обнаружит под столом коричневые сандалии. Так оно и вышло.

Предстоял заключительный и наиболее волнующий акт идентификации: сличение незнакомки по тем неземным прелестям, которыми она ступала по грешной планете. Журналист вытянул шею и выгнулся налево, чтобы заглянуть под столик молодёжной компании и обосновать версию бесповоротно.

Есть! Доказательства были добыты: ножки, взволновавшие селадона от средств массовой информации, покоились именно там. Да вот незадача, принимая нормальное положение, Рокотов смущенно обнаружил, что незнакомка следит за ним, заметив его странные манёвры.

Юрий, кляня себя за мальчишество, чтобы загладить неловкость, принял независимый вид и взялся за еду. Замешательство, тем не менее, дало о себе знать, прорезавшись в том, что он начал трапезу совсем не с того конца – с обжигающего чая, стакан с которым попался ему под руку. Рокотов мужественно выпил его, хотя слезы так и наворачивались на глаза, а глаза, в свою очередь, так и лезли из орбит.

Однако, Юрий был художественной и творческой натурой. Он играючи вошел в роль. Покончив с «холодной закуской» в виде горячего чая, гурман ухватился за пирожное, проглотив его с проворством Гаргантюа. Изумление смуглянки возрастало по мере того, как он в обратном порядке принялся уплетать эскалоп, за ним - селёдочку с картошкой, стакан молока, а в финале уже съеденное залил «сверху» супом. Благо ещё, что компаньоны девушки сидели к «едоку-эксцентрику» боком и пропустили занимательный эпизод. Зато красотка явно заинтересовалась персоной чудака, надеясь, что «представление» не закончено.

Журналист, меж тем, несомненно обретал то игривое расположение духа, что не покидало его в молодости. Так как больше поглощать было нечего, он поочередно картинно покусал края тарелок и стаканов и сожалеюще поцокал языком: видит око, да зуб неймёт. Продолжая экспромтом играть роль чудаковатого обжоры, Рокотов вопросительно направил указательный палец на тарелку смуглянки, где стыли пельмени, к которым девушка не удосужилась притронуться, и тотчас перевёл палец на свой широко раскрытый рот. Зубы у него, вопреки возрасту, находились в великолепной форме, и ему было что демонстрировать. Ими он ещё был способен не только цапнуть антигероев собственных репортажей, но и кое-что нежно прикусить.

Увы, узнать, приняла ли девушка предложенную нахалом игру, оказалось не суждено, ибо её приятели, уловив, что за их спинами что-то происходит, развернулись и вопросительно уставились на «реликтовый экземпляр». Юрий в ответ «фригидно» выпялился в потолок, любуясь лепниной. Он до того «увлёкся» созерцанием интерьера, что чуть не прозевал момент, в который троица снялась с насиженного места и направилась к выходу.

Рокотов поспешил за ними. И отнюдь не только из-за того, что незнакомка так уж его обаяла. Хотя и это присутствовало. Журналиста заинтриговало то, что в разговоре за столом парни называли девушку Дианой, а сверх того, как бы поддразнивая, упомянули её не то фамилию, не то прозвище – Лонская. «О-ля-ля! – смекнул про себя Рокотов. – Уж не дочь ли нефтегазового и металлургического короля Лонского - злейшего врага моего шефа - я имею честь лицезреть? Было бы занятно нащупать подступы к неприступной империи могущественного промышленника с подветренной, хо-хо, стороны». Совпадение, конечно же, было маловероятным. Ан проверить предположение не мешало.

В процессе сопровождения студенческой компании, у Юрия сложилось более полное впечатление о внешности девушки: высокая, статная, грациозная, несмотря на крупные размеры, и смело одетая. На Диане было легкое летнее платье из материала «хамелеон», снова входившего в моду. «Хамелеон» - почти прозрачная материя, обладавшая свойством соразмерно сгущать интенсивность цвета ткани при ярком освещении и, напротив, светлеть в полумраке. Таким образом, при любой обстановке фигура женщины в наряде «светилась» настолько, что угадывались отдельные детали. И не более того. Все остальное додумывала мужская фантазия соответственно персональному вкусу.

Если правый обрез подола платья Дианы целомудренно прикрывал колено, то левый резко вздымался до верхней трети бедра. Оптический эффект создавал совершенно восхитительную иллюзию того, что если немножко подождать, не отрывая взора от проказницы, то откроются такие виды, в сравнении с которыми дефиле парижских моделей – профанация искусства обольщения. Общее впечатление, прозванное в народе «сеанс вот-вот обломится», кокетка усиливала воздушным шагом «от бедра» и лёгким покачиванием тазом и «прочей мелкой посудой». И Рокотов терпеливо и покорно ждал, когда ему обломится. «Сексапильность так и прёт из неё, - думал он, шагая коридорами университета и беспрерывно наливаясь мужским желанием. – С эдакой самочкой и самый распоследний импотент сэкономит на «Виагре». Манкая вещичка!».

Кстати, ненавязчиво преследуя «манкую вещичку», журналист обратил внимание, что поодаль, но неотступно, за ней следовали и субъекты в чёрных костюмах. «Секьюрити, - уверился Юрий. – Значит, она, однозначно, дочь олигарха Лонского».

Молодёжь вышла из здания на свежий воздух и остановилась у фасада газетного киоска. Рокотов же с нейтральным видом принялся разглядывать печатную рекламу на боковой витрине, которая загораживала его от молодых людей.

- …Диана, и как же ты от них улизнёшь? – негромко осведомился у девушки плечистый, по-видимому, продолжая разговор, начатый в кулуарах университетского корпуса.

- Прекрати орать, Женька! – сердито одёрнула парня та. – И не оглядывайтесь! – подала она команду уже обоим спутникам. – Эти дуболомы и без того секут поляну.

Рокотов проследил за взглядом Лонской, брошенным искоса, и увидел роскошный лимузин, возле которого застыли в собачьей позе «куси-куси» субъекты в чёрных костюмах. При солнечном свете их полувоенную выправку и оперативные кобуры под мышками гражданская одежда от опытного репортёра не могла скрыть. Молодчики немигающе смотрели на студентку.

- Ишь, как стригут, членохранители, - проворчала Диана. – А мне до зарезу надо встретиться с Кораблёвой. Ну что, Женечка и Лёнечка, - не без иронии осведомилась она, - исхитритесь? Отвлечёте их, а? Прикроете меня?

- М-да, - нерешительно принялся переступать с одной сандалии на другую тот, кого назвали Лёнечкой. - Проблемно…

- Одного-то я бы уделал, - тяжко вздохнув, не без стыдливости побахвалился плечистый Женечка. – Так ведь их трое, да с пистолетами. А чуть что, они ж команду на подмогу вызовут…

- Эх, вы! – презрительно отмахнулась красотка. – Трепачи! Обещали, что для меня звёзды с неба достанете, а коснулось – штанишки обмочили.

- Ди, ну ты чего…

- На штыки с голой задницей…, - наперебой принялись оправдываться Женечка и Лёнечка.

И тут Рокотов осознал, что его час пробил. Он в три шага обогнул угол киоска, скрывавший его от компании, и, небрежно, отодвинув плечом Лёнечку, очутился перед окошечком. Якобы, определившись с выбором покупки, Юрий для киоскёрши вслепую ткнул пальцем в первую попавшуюся газету, а Диане вполголоса предложил, не глядя на неё:

- Если вы твёрдо определились, госпожа Лонская, то я с удовольствием украду вас у этих…кгм…членовозов.

И по реакции молодёжи он понял, что с фамилией Лонской не попал впросак. Троица дружно уставилась на Рокотова. Мимолётная гримаса недоумения на смазливеньком личике «манкой вещички» исчезла, едва она узнала странноватого шутника из столовой. И она улыбнулась ему, точно старому знакомому.

- Вы, собственно, чьих будете? – Преодолев удивление, не без ревности и позёрства, спросил Юрия широкоплечий Евгений.

- Тележурналист Рокотов собственной персоной, - спокойно отрекомендовался тот, незаметно для караульных у лимузина предъявляя служебное удостоверение троице. – Впрочем, документы несколько излишни, ибо вы не могли не видеть меня по четвёртому каналу, - снисходительно прокомментировал свои действия он. – Последний год я на нём веду программу «Час быка».

- Хм, - хмыкнула Диана, всматриваясь в него. – Так-так…Припоминаю…Хорошо, а какой резон вам до меня?

- Какой резон? – выгадывая время, переспросил её Юрий. – Это же элементарно, - нашёлся он, - я готовлю передачу о работе телохранителей YIP-персон. И вдруг такая удача - проверить в деле ваш караул. А также одним ударом убить и второго зайца: оказать вам содействие в обретении свободы, поскольку, не стану лукавить, я случайно услышал ваше намерение. Я совершаю похищение, а затем отпускаю вас там и тогда, где и когда вы того пожелаете…

- Да вас же шлёпнут как…как мелкого хулиганчика, - с неприязнью перебил его Леонид, и притопнул коричневой сандалией, образно показывая, каким образом прихлопнут амбициозного выскочку.

- Зачем стрелять? – надменно выворачивая губы, возразил плечистый Евгений. – Хватит того, что надерут одно место, не отходя от киоска.

- Я га-ран-ти-ру-ю успех, - с нажимом проговорил Рокотов, и, обернувшись, впервые с близкого расстояния пристально взглянул в бархатисто-карие глаза Лонской. – Решайте.

- А почему и нет? – загорелась острым желанием студентка. – Пусть эти дуболомам простодырым вломит за разгильдяйство тот…, кому положено! Только…Только, как вы это сделаете?

- Сейчас я удаляюсь от вас, - рассчитываясь с бабулей-киоскёршей, сказал новообращённый авнтюрист-комбинатор, - а через пару минут подкачу к вам на своём болиде. Машина вас перекрывает, дверь распахивается, вы прыгаете внутрь, пристёгиваетесь и… - нас не догонят! Принимается?

- Алеа якта эст! – задорно тряхнув копной тёмно-каштановых волос, проговорила девушка.

- ? – вопросительно поднял брови журналист.

- По латыни – жребий брошен, - засмеялась Диана. – Принимается. И молчать! – начальственно цыкнула она на парней, распахнувших было «варежки» для возражений.

Юрий сел в машину, совершил на ней ложный маневр, усыпляя бдительность сторожей, а затем на холостом пробеге подъехал к киоску, лихо притормаживая в паре метров от него и синхронно открывая пассажирский борт. Лонская на ходу запрыгнула в салон, азартно выпалив: «Вперёд!», и болид рванул с тормозов, как засидевшийся гепард. Уже на первой полусотне метров стрелку спидометра зашкалило за отметку двести километров. Но Юрий гнал болид, мчавшийся уже ракетой, дальше и дальше - по аллее, тянувшейся от главного корпуса к смотровой площадке, устроенной на крутояре Воробьевых гор. Лиц ошалевших «секьюрити», «студиозов» и прочей «почтеннейшей публики», столпившейся у административного корпуса, он, естественно, не видел, но живо вообразил, что они одинаково изумлённо вытянулись у них до размеров ослиной морды. И столь непосредственная и животная реакция зевак была вполне мотивированной: и из-за крайней дерзости похищения, и из-за неминуемой гибели смертников, нёсшихся в «Витязе» к обрыву.

«Пристегнись!», - крикнул водитель пассажирке. Диана выполнила его команду, но не издала ни звука в ответ. Девушку вдавило в спинку сиденья то ли от страха, то ли от скорости, но внешность её не выдавала паники. Она лишь упрямо сжала губы и азартно смотрела на пространство, бешено устремившееся им навстречу. «Сильная натура!» – уважительно подумал Рокотов.

Скорость движения болида нарастала и нарастала. Деревья, высаженные вдоль аллеи, уже не мелькали, будто спицы вращающегося велосипедного колеса, а слились в сплошную стену. Спереди на машину стремительно надвигался непреодолимой преградой ограждающий парапет смотровой площадки, а еще далее просматривался провал лужниковского урочища и Москва-река далеко внизу.

У Рокотова и у самого мурашки сумасшедше забегали по спине. Однако он выдержал характер, и лишь когда от столкновения с преградой их отделял ничтожный миг, потянул штурвал болида, работавшего уже в полетном режиме, на себя. Машина фантастической «летающей тарелкой» взмыла в воздух и полетела над речной излукой, совершая гигантский плавный полукруг.

Могущественнейший Лев Максимович, которого «за глаза» почтительно и со страхом называли Волчий оскал, был вне себя от бессилия. Он, который мог мановением пальца привести в движение полстраны, который росчерком пера тратил миллиарды, малейшие пожелания которого приближённые угадывали по властному трепетанию ноздрей, оказывался не в состоянии совладать с капризной женщиной. Эмоциональное и интеллектуальное противоборство с ней настолько выматывало и истощало, что у него, будто у цинготного, начали неудержимо крошиться зубы, а слизистую рта стянуло волчанкой. Бесполезным оказалось и сбалансированное питание, и витамины, и курсы лечения у лучших стоматологов…Разрушительный процесс нарастал. В конце концов, дантисты развели руками и сказали, что виной всему нервы.

Вот почему захворавший бизнесмен тайком отправился на приём к модному в кругах столичного истеблишмента врачевателю Артуру Артуровичу Олби. Лев Максимович давным-давно знал Олби (ещё по прошлым контактам в Перми), «перетащив» за собой в Москву. Он доверял «проверенному кадру» и не впервые обращался к его услугам, когда случались крупные неприятности.

Кортеж из лимузина и двух сопровождающих «джипов» остановился возле здания элитной клиники. От входа авторитетного визитёра с подобострастием проводило к кабинету само медицинское светило. Артур Артурович усадил клиента с неиссякаемым кошельком в удобное кресло, расположившись напротив пациента в другом кресле.

- Я - весь внимание, Лев Максимович, - вежливо и уравновешенно проговорил Олби.

- Даже не знаю, с чего и начать, - характерно оскалил тот зубы до краёв дёсен. – Или, вернее, с кого…

Привычная гримаса обнажила столь ужасающую картину полости рта промышленника, или как сказали бы его недоброжелатели, волчьей пасти, что эскулап чудом не опрокинулся вместе с креслом, а также не без усилий сдержал непосредственную эмоциональную реакцию.

- Л-Лев Максимович, говорите без обдумывания о том, что вас волнует, - овладев собой, мягко и располагающе предложил врач. – Излагайте напрямую, по позыву души. Как раз в той последовательности, в какой рождаются мысли. И помните, что всё, озвученное здесь, останется между нами. Мы же с вами старые знакомые.

- Хорошо, - кивнул посетитель, и лицо его покрылось красными пятнами. – Я…Мне…Да застарелая как мир проблема, Артур Артурович. Моя…э-э-э…пассия достала…Видишь мои зубы? Были зубы, а стал жевательный аппарат. И всё по её милости. Короче: она мне неверна. Мало того, так она ещё меня и кинет! И кинет по-чёрному! – с выдержанного тона вдруг сорвался на выкрики властелин львиной доли России, и вновь показал свой зубной аппарат хиреющего хищника.

- Успокойтесь, Лев Максимович, пожалуйста, - умиротворяющее остановил его доктор. – Сейчас мы с вами во всём разберемся. Измена – свершившийся факт?

- Я их не застал, понимаешь, не застал…

- Понимаю. Но раз сие не факт, то, давайте, не будем спешить с окончательными выводами, - мягко посоветовал ему врач. – Давайте, обговорим детали, питающие ваши сомнения. Ладно?...Вот и прекрасно. Итак, последовательно и без эмоций поведайте, пожалуйста, на чём зиждется ваша ревность?

- Ладно, - остывая от размеренного тона и расслабляющих манер доктора, согласился пациент. – В последние полгода к нам зачастил Конь Дамский…Тьфу, ты…Эта…Зачастил секретарь Совбеза Коданский. Вернее, поначалу я сам, идиот, привечал его в целях…В целях…Впрочем, оставим это…Так вот, зачастил он к нам на всякие фуршеты и суаре, а потом и сам стал мою…кха-кха…цыпу на кремлёвские и благотворительные мероприятия приглашать. Я начал кое-что примечать за ними, приглядывать. Но… Коданский - важный человек в Кремле. Интересы бизнеса превыше всего. Внутри погано, а терпел…, - с хрустом сжал кулаки Лев Максимович.

И влиятельный пациент принялся изливать желчь, излагая подозрения в отношении любовницы и безуспешные ухищрения по части того, чтобы взять её с поличным. Прошло ещё с четверть часа, прежде чем он замолчал. Олби, изучивший нрав Льва Максимовича, специально его не перебивал, давая выход психическим метастазам. Апробированная практика. Зато теперь больной разложился перед ним, что труп в заключительной фазе вскрытия.

- …Третьи сутки не сплю, - из гневной интонации внезапно впал в жалостливую рассказчик. – Места себе не нахожу. Западло, что через неё, стерву, и меня имеют…Мало того, эдак ведь она и секреты за жеребячий аргумент Коданского продаст. Кинет меня...Не знаю, что и делать. Вот, снова нервный тик пробрал, - и он в подтверждение гнилозубо оскалился.

- Почему вы решили, что она выдаст тайны? – вступил доктор в диалог.

- Почему, почему…, - скривился промышленник. – Да потому, что я в своём кабинете случайно муху заметил…

- Муху. Ма-а-аленькую такую мушку. Никогда мух не было, а тут появилась…

- Так ведь сроду не бывало…Смекаешь?

- И-извините, н-нет.

- Сроду мух в офисе не бывало, а тут появилась…Ну, я сделал втык секретарше. Она хотела муху хлопнуть газеткой, но хорошо, что Лизку Кир перехватил. Он-то сразу прочухал, что муха - шпион. Кир полез за ней к вентиляционной решётке, а та дала задний ход – и в дырку! Ты, Артур Артурович, когда-нибудь видал, чтобы букашка задницей вперёд ползала?

- З-задницей вперёд?...Хым…

- То-то же! Кроме моей цыпы такую подставу никто не мог удеять…

- Так-так-так…А вы её по-прежнему любите? – осторожно сменил тематику Артур Артурович, оценив глубину психических изменений в сознании пациента.

- Люблю, козу драную, - признался именитый гость.

- В вашей ситуации расставание с ней на время, конечно же, исключено? – скорее утвердительно, нежели вопросительно сказал доктор.

- Абсолютно! – замахал руками промышленник. – Если её, паразитку, отпускать на все четыре стороны, то только в расчленённом виде.

- Ясненько. Свободу передвижения вы ей, само собой, ограничили?

- Ещё бы. Пока я не определюсь, как с ней быть, она никакому Коню Дамскому и полсиськи не выкажет.

- Разумно. В темницу вы её, естественно, сажать не станете?

- Ни-ни. В прошлый раз я убедился, Артур Артурович, в твоей правоте, что окружённый должен иметь наихудший для себя, но выход. Я её как-то запер на даче, так она мне рожу изгваздала, двух охранников изувечила и сама чуть не вздёрнулась…Шут с ней, нехай учится, рассекает по автострадам, делает шопинг по Москве, но под контролем моих людей.

- Отличненько. Не сомневаюсь, что и фейс-контроль налажен.

- А как же. Хоть и гадско, а для полного спокойствия я профурсетке этой электронный маячок вшил. Теперь ей и в катакомбах Одессы от меня не скрыться.

- Лихо, Лев Максимович.

- Лихо-то лихо, так ведь жаба душу всё одно гложет. Бабскую слабость на передок, как и дерьмо от слона, никаким сомбреро не накроешь.

- А вот тут, Лев Максимович, вот что я вам скажу. Не мучьте себя домыслами: было или не было. Простили – баста! Главное, осознание того, что вы чисты перед ней. Поверьте, для совести это очень даже хорошо, что перед вами, быть может, не чист тот, кому вы одно добро дарили. У меня у самого, Лев Максимович, нутро подпачкано, однако есть уголок стерильности, что я блюду до последнего. Есть человек, перед кем я свят. И эта святость меня оправдывает в других…кхе-кхе…затеях. А уж, не приведи господь, она вам вдругорядь явную свинью подложит, тогда вы с неё и взыщете со штрафом за предыдущее…

Долго ещё эскулап душонок человеческих ублажал столичного набоба. Он достоверно знал, что если не снимет внутреннего напряжения с больного, то бесполезным окажется любое лекарство, а полость рта психически прокажённого стянет так, что она воистину превратится в волчью пасть.

И Олби добился таки нужного эффекта - от его увещеваний состоятельный клиент постепенно оттаял. Скрытая натуга отпустила его. Зато внутренний зуд от него заразой перекинулся на доктора, и тот сознавал, что вечером ему придётся изгонять из себя подцепленную бациллу душевной заразы, вешая её на другого человека.

- Так что, Лев Максимович? Может не надо крайностей? – вопросительно завершил психотерапевтический монолог врач, видя, что душевное равновесие клиента восстановлено.

- …Нет, надо, - поразмыслив, уже хладнокровно и взвешенно сказал олигарх. – Мочи нет терпеть. Я из-за неё с женой развёлся?

- Развелись, - кивнул врач.

- С детьми в разрыве?

- В разрыве, - склонил голову Олби.

- Её прихоти выполнял?

- Выполняли, - согласился с толстосумом собеседник.

- Вот и сделай ей промывание мозгов, Артур Артурович, как в прошлый раз договорились, - жёстко завершил тираду промышленник.

- Ещё раз вынужден предупредить, что нанохирургия её мозга может обусловить…

- Да не забыл я, не забыл, - вскипая, перебил медика важный посетитель. – Помню, что из-за операции она может утратить…как это…личностную самобытность, незаурядность…Нехай! Сыт я её неповторимостью по горло! Она для меня, а не я для неё! Весь мир отстой, а я – король! Усвоил?

- Что ж, - грустно проронил Олби, - воля ваша. Тогда, Лев Максимович, привозите её завтра к десяти часам. Мы её подготовим, а послезавтра осуществим щадящее оперативное вмешательство…

- О`кей! - просиял богатей, вставая из кресла и завершая визит энергичным рукопожатием. – Завтра в десять.

- Завтра в десять, Лев Максимович, - нехотя подтвердил Олби, собираясь проводить олигарха до крыльца.

- Не надо, Артур Артурович, - остановил его тот. – Спасибо, я сам. Завтра в десять! Завтра в десять…

На крыльце шефа встретил начальник службы безопасности Кир Отстрелов. Физиономия у него была бледнее бледного. Босс вознамерился, было, распорядиться насчёт незамедлительного доставления любовницы на старую дачу, на Николину гору, но начальник охраны опередил его:

- Лев Максимович, Диана пропала, - подсевшим баском доложил он.

- Как пропала?! – сил на разнос у всемогущего олигарха Лонского просто не осталось. – Я же велел стеречь!

- Трое стерегли, - поник плечами Кир. – Буквально перед вами Данила вышел на связь: Диана с каким-то хмырём сбежала от здания МГУ. На болиде. Проморгали…

- Проморгали? Ну и хорошо, - напряжение внезапно оставило Лонского. – Тех трёх игрушечных пидарасов-моргунов превратить в настоящих. Шлюху же подзаборную с хмырём выловить, чтобы я их самолично зажарил. Живо! А не то я уже к тебе, Кирюха, применю нелюбимую поговорку сапёров. Слыхал такую?

- Одна нога здесь, другая – там!

- П-понял, Лев Максимович! – ссутулился Отстрелов.

Лонской сделал ему санкционирующую отмашку, а сам подумал: «Неужели Коданский мне подгадил? А? Да не, сам-то он щас за границей, а кому другому такую гадость Конь Дамский не перепоручит».

Конечно же, Рокотов бравировал и лихачил, взмыв на аэроболиде возле знаменитой «высотки» МГУ. Над центральными районами Москвы полеты были запрещены. В том числе и для летательных аппаратов класса аэроболидов. Так ведь если требуют личные интересы, совпадающие с интересами медиа-империи, то можно.

Набрав высоту, Рокотов плавно повел «Витязя» полукругом над Лужниковским урочищем, не забывая краем глаза следить за Диной. Та была поражена: то ли самим ощущением полёта, то ли открывшейся панорамой, то ли метаморфозой, в ходе которой машина из рожденной ползать превратилась в привольно парящую. И лишь намека на испуг в её поведении и отдаленно не читалось. «С характером!» – повторно резюмировал для себя пилот.

- Каково? – поинтересовался впечатлениями девушки он.

- Экстремум! * – столь же лаконично ответила она.

Отрешённое созерцание столичных достопримечательностей с высоты птичьего полёта длилось не

долго. Откуда ни возьмись на нарушителей «свалилась» авиационная инспекция. Слева от «Витязя» появился летательный аппарат с двумя инспекторами на борту. Их аэроболид несколько раз плавно качнулся, подобно уточке, попавшей в боковую качку. То подавалась общепринятая команда: «Делай, как

я. Следуй за мной». Стражи порядка посредством специального фонаря также просигналили, чтобы Рокотов включил бортовой компьютер на радиоволну, предназначенную для ведения переговоров.

Журналист скорчил недовольную мину на лице и нехотя дал преследователям отмашку: дескать, что с вами делать – подчиняюсь. Настроив аппаратуру на переговорную волну, параллельно Юрий, точно мальчишка заигрывая с Лонской, изобразил на пальцах козу, бодающую её в живот: мол, не дрейфь, девчонка!

* Extremum (лат.) – крайние значения функции.

- Господин аэроводитель, - зазвучал в салоне строгий бас одного из инспекторов, - прошу вас назвать себя и следовать за нами.

- Есть, - по-военному четко отозвался Рокотов. – Аэроводитель Немо. Следую за вами.

И «Витязь» послушно скользнул за машиной инспекции вниз, к Москве-реке. По-видимому, инспекторы планировали по наименее опасному маршруту вывести нарушителя на близлежащую парковку малых летательных аппаратов и там разобраться с ним.

Однако события приняли иной оборот, развиваясь отнюдь не по задумке контролирующей инстанции. Юрий прижимал и прижимал "Витязя" к поверхности воды вопреки истошным воплям эскорта. И в той фазе, когда машина неспешно стала погружаться в мутновато-зеленую глубь реки, интересная пассажирка всё же не сдержалась и инстинктивно вцепилась за поручни кресла.

- Не волнуйтесь, - успокоил её Рокотов. – Мы не тонем. Для нашего стального аргамака вода – та же родная стихия. Нам нужно оторваться от сопровождения. Достигнем цели - и всплывем.

Бортовой компьютер, меж тем, успел подготовить машину к режиму подводного плавания. Автоматически включились системы маскировки, подсветки, герметизации, создания избыточного давления воздуха в салоне. Функционировали сонар и сканеры, показывая место нахождения субмарины и её преследователей, систему водных артерий Москвы и Подмосковья. Автоматический навигатор вёл машину по безопасному фарватеру реки.

В новой обстановке Лонская освоилась в две секунды, и её воображение захватило непознанная ипостась бытия.

- Здорово? – спросил её Рокотов. - Необычный ракурс?

- Тэрра инкогнита*, - применила Диана известное изречение в переносном смысле.

- Вы ещё не видите системы маскировки, - с гордостью произнес хозяин чудо-техники. – Мой «Витязь», подобно хамелеону, мимикрирует под окружающую среду. И сверху он абсолютно не просматривается. Мало того, его невозможно запеленговать, так как включено антирадарное устройство. Зато здесь, - он указал на небольшой экран, распложенный посередине приборной доски, - приборы воспроизводят обстановку над нами. Удаляющаяся красная точка – болид аэроинспекции. Они нас потеряли. Через пять минут всплывем в безопасном месте – и вперёд!...Как говорит одна моя новая знакомая.

Девушка улыбнулась, узнавая в прозвучавшем выражении себя, и дополнила:

- Да, вперёд и непременно вперёд. И чем быстрее, тем лучше.

- А куда, собственно говоря, вперёд? - резонно задался вопросом подводник. - Я обещание сдержал дважды: мало того, что украл вас у конвоиров, так и у инспекторов из-под носа увёл. А что дальше? Или побег – самоцель?

- Нет, не самоцель. В принципе мне нужно…Мне нужно…, - заикнулась, было, Диана. – А! Всё равно я попала из одного плена в другой, - вглядываясь в жёлто-зелёную муть за окном, отчаянно махнула рукой она. – Куда мне от вас деваться? Короче, мне нужно в Орехово-Зуево.

- Из Москвы-реки нетрудно попасть в Клязьму, а по ней – доплыть до Орехово. То есть, не обязательно и всплывать, - деловито выпятил нижнюю губу Рокотов, демонстрируя знание предмета и не форсируя расспросов. – Да уж больно муторно и кропотливо. Мы пойдем другим путем: всплывем в районе Павелецкого вокзала – там есть удобный пандус - спуск к акватории, оттуда – по шоссе Энтузиастов до Реутово. А между Реутовым и Железнодорожным начинается зона полетов – коридор до самого Владимира, и мы за четверть часа доберёмся до места назначения. Принимается?

- Классно! – сжав правую руку в кулак и имитируя рубленый боксерский жест, одобрительно отозвалась Лонская. – Если вы не привираете, то…Красивее не придумаешь!

- Если честно, когда гнали к смотровой площадке, то дух захватило? – испытующе прищурился собеседник.

- На копеечку, - отмерив большим пальцем кончик мизинца, призналась студентка. – Меня гамбургерами не корми, а дай остроты ощущений, дай приколоться, подурачиться…Да и просчитала я, что у вас имеется запасной выход.

- А вдруг сумасшедший, маньяк за рулем? – подначивал её Рокотов.

- Да нет, скорее чудак, объевшийся дешёвых студенческих харчей и страдающий от несварения желудка, - показала в улыбке ровные белые зубы Лонская. – Разве что на этой почве вы могли… обмишулиться и шлёпнуться, как помёт от птички.

Юрий захохотал, вспомнив, как он беспорядочно и натужно поглощал обед.

- Кстати, господин тележурналист…

* Terra incognita (лат.) – неизвестная земля.

- Меня зовут Юрий Сергеевич.

- Кстати, Юрий Сергеевич, а чего вы так обо мне печётесь? – полюбопытствовала девушка.

- Три причины, - мгновенно просчитал резоны Рокотов. – О первой я вам уже говорил возле киоска. Вторая. Коли я втянул вас в эту авантюру, то дело чести, без последствий вывести из неё. И третье… Честно сказать?

- Вы мне нравитесь.

- Хм, я многим нравлюсь, да без шансов на успех, - парировала красотка.

- Это уже за рамками вашего вопроса. О шансах разговора не было. И всё ж, вы мне нравитесь. Как женщина, - упрямо уточнил мужчина.

- Хм, вы, так то, тоже ничего, - откровенно измерила его взглядом особы, знающей себе цену, молоденькая нахалка. – …Но в возрасте, - чуть смягчила она формулировку отторжения. – Бесперспективняк.

- А вы в Орехово, вероятно, спешите на рандеву с безусым сопляком, педофилочка моя разлюбезная! – расплатился «бесперспективняк» ответной колкостью.

- Ха-ха-ха! А вы ревнивец! – расхохоталась попутчица. – Да какой темпераментный! Вот таким вы мне начинаете нравиться. Так и быть, смягчу ваш гнев, - смилостивилась она. – В Орехово я надеюсь отыскать подружку Милену Кораблёву. Она куда-то запропала. На звонки не отвечает. Я звонила ей на мобильник –

или отключен, или вне зоны доступа. А в Орехово её тётка у самого вокзала живёт.

За пикировкой попутчики живо скоротали дорогу до подмосковного городка. Журналист высадил девушку на привокзальной площади, так как та пожелала проведать пресловутую тётку без провожатых, а сам остался её ждать.

Лонская отсутствовала недолго. Она возвратилась обескураженная, молча плюхнулась в кресло и прикрыла глаза. Юрий выдержал продолжительную паузу, давая ей прийти в себя. Он уж вознамерился, было, отлучиться в привокзальный кафетерий за чем-нибудь бодрящим, как вдруг пассажирка заговорила.

- У тётки Милены нет, - тускло вымолвила студентка.

- Да. Вчера за ней приезжал Георгий – это её друг. Они скрылись в неизвестном направлении. Со слов тётки, им обоим что-то угрожает…И ещё, - непродолжительно помолчав и проглотив комок в пересохшем горле, возобновила пояснения Диана. – Сегодня к тётке приезжали какие-то бандюганы. Расспрашивали про Георгия и Милу. Квартиру поставили под наблюдение. Так что меня засекли. Там крутился какой-то тип. Возможно, он и сейчас где-то здесь тусуется. Ой!… - воскликнула она. - Я забыла вас предупредить, что неделю назад мне за…за мои выкрутасы муж имплантировал чип, чтобы иметь недрёманное око.

И студентка повернула предплечье правой руки тыльной стороной, на которой розовел едва заметный косметически обработанный шрамик.

- Так…Так вы замужем?!... - и удивился и огорчился Рокотов.

- А вы рассчитывали, что на такую уродину кроме вас никто не клюнет? – съехидничала «манкая штучка».

- И вы под электронным контролем? – озадаченно продолжал бурчать мужчина зрелых лет.

- Ко всему прочему, и дружки у меня такие, что на них бандюганы охотятся, - в тон ему продолжила Диана.

- Интересный поворот сюжета, - проворчал Рокотов, заново оценивая обстановку.

- Ага, уже покаялись, что связались со мной? - точно пробуждаясь от летаргического сна и становясь самой собой, сыронизировала смазливая попутчица.

- Отнюдь, - с внутренней сосредоточенностью отвечал ей водитель, берясь за руль. – Уж мне ли не знать, что Господь не вознаграждает женщинами «без нагрузки». Посему приходится просчитывать ходы наперёд. До Орехово-Зуево ваши филеры нас не могли пасти, ибо в аэроболиде постоянно включен антирадар. А вот пока вы навещали старушку…Это минут пятнадцать…

- Десять, - уточнила девушка, взглянув на часики.

- Будем исходить из худшего…Для страховки наденьте браслет на левую руку, он блокирует действие чипа, - достал Рокотов из «бардачка» специальное устройство. - У нас не так много времени, чтобы смотать удочки. И пристегнитесь.

Журналист помедлил, давая Диане приготовиться к быстрой езде, и «дал газа до отказа», срывая болид с места и закладывая крутой вираж. При этом почти из-под колёс машины еле-еле успел выскочить плюгавенький мужичонка, который, как выяснилось со слов Лонской, и «пас» квартиру тётки Милены.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Общество устроено так, что кого-то в нём занимают задачи глобального значения, а кого-то донимают загвоздки сугубо практического характера. В принципе по натуре своей Тихон Заковыкин принадлежал к философствующим романтикам, но нечаянное и заочное знакомство с Миленой превратило его в практика, бьющегося над развязыванием реального узелка. На разгадку ребуса, заданного таинственной Миленой, его навели три ключевых слова из её записки: имя Милена само по себе, а также термины «сюрреализм» и «атон».

Прежде всего Заковыкин сосредоточился на наиболее перспективной и легко разрешимой версии (так он считал) – на имени загадочной пропажи. По мнению Тихона, увлекающаяся этрусками девушка по имени Милена неизбежно должна быть чешской студенткой, обучающейся в Москве истории. И он, не мешкая, последовательно съездил в МГУ и в университет Дружбы народов. Там ему доступ к нужной информации дался проще простого: знакомства сыграли положительную роль. Увы, это стало слабым утешением, так как ни на историческом факультете, ни вообще в МГУ студенток по имени Милена в списках не значилось. Что до университета Дружбы народов, то там ему всё же «откопали» чешку Милену. Однако Всевышний «отпустил» той Милене такую немилую мордуленцию, что Тихону сразу захотелось, чтобы она сроду не соприкасалась ни с этрусками, ни с атоном, ни с ним самим. Так оно к его облегчению и сложилось.

Само собой в повестку дня встала следующая версия – про сюрреализм. Автор записки, связав воедино, казалось бы, культурологический термин, говоривший об иррациональном, подсознательном восприятии мира художником, с каким-то изобретением, хотя и не сразу, но невольно навёл студента на одно любопытное соображение. Если верить Милене, то получалось, что её любимый Гоша был, вернее всего, каким-то техническим умельцем, а не художником (после Леонардо да Винчи живописцы с изобретениями как-то избегают связываться). И притом Гоша был таким умельцем, который устанавливал связь с потусторонней реальностью. Вроде бы, абракадабра, но Тихона посетил инсайт, позволивший выдвинуть интересное предположение…

Разгадка могла корениться в том, что в столице появилось необычное заведение под названием «Сюр-Реал». Оно представляло собой натуральный образчик «писка издыхающего стиляги». Там, помимо традиционного набора увеселений для богемы, «мажоров» и «золотой молодежи» Москвы, открылся модерновый салон «сенсорно-интеллектуальных фантазий». Завсегдатаи фамильярно называли его «сенси».

В салоне клиента с соблюдением конфиденциальности усаживали в кабинке в уютное, буквально обволакивающее тело, кресло. На голову посетителя надевали специальную тиару, лазерные электроды которой входили в контакт с мозговым «центром удовольствия». И жаждущему запредельных ощущений субъекту через специальный компьютер подавали индивидуальный заказ: желаете эксклюзивно-деликатное свидание со звездой эстрады – наслаждайтесь до одурения; вам по вкусу общение с чемпионом мира по боям без правил Васей Мамонтом из Оймякона – желаем вам закрытых, а не открытых переломов; отдаёте предпочтение бизнес-рандеву с олигархом Лонским – для безопасности рекомендуем обзавестись намордником; захотелось аудиенции с лучшим андрологом – да на здоровую эрекцию!

Компьютер воспроизводил облик кумира и подавал его в мозг поклонника с реально-документальной точностью: от привычного экранного образа и естественного запаха тела – до тактильных особенностей кончиков его пальцев и милой слабости чуть картавить. Степень близости общения регулировалась от нейтрального до лояльного, от лояльного – до задушевного, от задушевного – до интимного. «До состояния полураспада! – делились впечатлениями завсегдатаи «сенси».

В «сенси» не возбранялось приходить группами или дуэтами. Для последних отводились двухместные кабинки. Компьютеры дамы и кавалера имели сетевую связь. И если вдруг (а скорее, совсем не вдруг) побуждения «сладкой парочки» совпадали, равно как и их помыслы, то ничто не мешало им слиться воедино и овладеть друг другом там, в инобытии, в трансцендентном измерении. Фанаты даже безапелляционно настаивали, что натуральная эротика – жалкое подобие виртуальной эйфории всецелого растворения возлюбленных.

Не мудрено, что у смышлёного Заковыкина живо возникла ассоциация между абстрактной искусствоведческой категорией «сюрреализм» и частным воплощением её в виде салона «Сюр-Реал». Занятную гипотезу ему надлежало проверить самым тривиальным способом – прийти туда.

Приехав в видеосалон, расположенный близ станции метро «Сокол», паренёк приобрёл билет в кассе, миновал тётку-контролёршу и оказался в просторном и по-обеденному малолюдном вестибюле. Он с любопытством стал озираться по сторонам, поскольку раньше здесь не бывал. К нему поспешил верзила в униформе – по-видимому, распорядитель залом.

- Захар Андреевич Громадин к вашим услугам, - назвался верзила. - Слушаю вас, молодой человек, - угодливо осклабился он лошадиной физиономией.

- Да вот, пришёл посмотреть, - непроизвольно подражая здоровяку, ответно оскалил зубы посетитель, ощущая себя так, словно на него наехал владимирский тяжеловоз.

- Вы впервые у нас? – весьма бесцеремонно прощупывал его взглядом Громадин.

- У вас билет в общий зал или в кабинку.

- В эту…В кабинку.

- С кем желаем пообщаться? Кого желаем посмотреть? Политических деятелей? Звёзд эстрады? Знаменитых спортсменов? – ни на миллиметр не отставал от зрителя монументальный хозяин зала.

- Этих…Как его…Звёзд эстрады, - не без труда сделал выбор Заковыкин, от напряжения вспотев подобно старой кляче, пришедшей в забеге последней.

- Я провожу вас, - подал знак следовать за ним обладатель откормленной конской морды, и повёл Тихона кулуарами заведения.

Так юный разведчик оказался в кабинке, где ему, по сделанному впопыхах и наобум суетливому заказу, предстояло интимно пообщаться с электронным двойником легендарной певицы Бэллы Разиной.

Давным-давно – лет двадцать тому назад - Разина воистину блистала на эстрадных подмостках. «Раннюю» и «зрелую» Бэллу искренне обожали миллионы слушателей. Но с той поры от Бэллы не только много воды утекло, но и подлинных композиторов, поэтов и просто людей со вкусом. Правильно подмечено: дозвольте артисту сыграть не роль, а самого себя, дайте ему свободу слова – и вы обречены «сосать пустышку». Прима эстрады прозябала на устаревшем «багаже», подменяя увядающее творческое начало молодёжными песнями-однодневками и косметическими изысками. Про «первый вокал страны» язвили, что она не может спать, так как от бесконечных подтяжек у неё не закрываются веки, не может сидеть, ибо ягодицы затянули под чашечки лифчика, и не может лежать – просто не с кем.

Заковыкин натужно «поякшался» с Разиной с пяток минут. Однако, когда та стала наступать на него, вихляя задом и напевая: «А за Светку, а за Светочку отымели табуреточку…», неразвращённый юноша не вытерпел. Он, неимоверным усилием воли вырываясь из состояния гипнотического транса, выключил тумблер, сбросил с головы электронную тиару и стал выбираться из кресла.

По тревожному сигналу к нему в кабинку заглянул дежурный оператор-контролёр.

- Что-то не так? – осведомился салонный клерк, выразительно двигая рыжими, как у таракана, усищами.

- В туалет захотел, - соврал ему клиент. – Где тут у вас туалет?

- По коридору и направо, - махнул рукой оператор.

- А Гоша где у вас работает? – спросил паренёк, вставая из кресла.

- Кто-кто? – переспросил рыжеусый.

- Да Гоша…Ну, Жора, Георгий? – уже менее уверенно поинтересовался студент.

- И чё, на пару с ним в туалет попрётесь? – неожиданно остро съехидничало тараканоподобное существо.

- Зачем же вы так? – деланно обиделся Тихон. – Он у вас тут кем-то работает. Мы в прошлый раз с ним поболтали об этрусках.

- Об ком…, об ком вы болтали? – уточнил оператор.

- Об этрусках.

- Какая-такая обэтруска? – обалдел усач.

- Да племя такое, - нетерпеливо сказал паренёк.

- Даплемя? – туповато повторил работник салона. – Хым, обэтруска, даплемя…Не-е, нету у нас ни обэтруска, ни даплемя, ни Жоры.

- А туалет есть?

- Туалет? Туалет есть.

- Тама? – махнул оператор рукой в направлении внутреннего тамбура.

- Ну, ладно, я схожу в туалет, и вернусь, - многообещающе известил Заковыкин глуповатого малого таким тоном, словно намекая, что после посещения сортира от него кому-то крепко не поздоровится.

Ощущая себя лазутчиком в тылу врага, юноша двинулся в направлении туалета, но на полпути неожиданно свернул к лестничной площадке и поднялся в зал второго этажа. Там он, понемногу входя в роль и изображая завсегдатая заведения, без обиняков начал выпытывать у старшего по залу про Жору-Гошу-Георгия, чем и того поставил в затруднительное положение. Так и не выведав положительной информации, Тихон направился к лестничной площадке, ведущей на третий этаж. Делая вираж, он оглянулся и увидел, что старший по залу интенсивно обменивается мнениями с Рыжеусым и «появившимся на горизонте» Громадиным. Сотрудники салона сопровождали его пристальными взглядами. «Начхать!», - решил студент.

Заковыкин уже пытал в фойе третьего этажа очередного клерка заведения, когда его окружили Громадин, Рыжеусый и ещё двое крепких ребят. «Кошка шкребёт на свой хребёт, однако», - подумал в связи с этим искатель приключений.

- Вам, вообще-то, чего, молодой человек? – тронул его за локоток Громадин.

- Чё ты вынюхиваешь, друг поноса и дизентерии?! – выворачивая пальцы рук на излом у чересчур любознательного клиента, вёл себя куда менее выдержанно Рыжеусый. – Ты ж на очко хотел?

- Мне это…Жору, - выдавил из себя Тихон, говоря, в принципе, правду, ибо сознавал, что смешно отрицать очевидное.

- Тихо, Антон, - осадил Рыжеусого обладатель лошадиной морды. – Какого вам Жору, молодой человек? – обратился он к задержанному. – Фамилия? Номер телефона? Адрес?

- Да не знаю я, - как мог, выворачивался гость салона. – У нас с ним неделю назад был того…трёп про этрусков. Он такой…курчавый…Девкам нравится, - на ходу фантазировал посетитель. – Жора болтанул, что здесь работает.

- Вы за тем сюда и пришли? – не спускал с него колючих глаз старший распорядитель.

- Да не…По случаю…, - словесно отбивался прихваченный с поличным. – Щас…что-то…вспомнил про Жору.

- Захар Андреич, может, мозжечок ему отбить, чтоб не помнил, чё не надо, - предложил верзиле тараканоподобный изувер. – Заодно с почками, а? Или подхребётный филей опустить, чтоб прямая кишка лучше держалась, а? Или ливер мелко порубать ногами, а?

- Цыц! – поставил его на место главный. – Вас как зовут? – организовал импровизированный допрос Заковыкина Громадин, отводя его в угол зала.

- Меня?... – глупо хихикнул Тихон. – Эта…Михой. Миха Шестопалов я.

- Где учитесь?

- В этом…В МГИМО.

- Документы при вас имеются?

- Документы? Не-е…

- Антон, - распорядился Захар Андреевич.

И Рыжеусый тренированными пальцами не то карманника, не то аккордеониста пробежался по Заковыкину сверху донизу, попутно извлекая мобильный телефон, деньги и проездной билет на предъявителя.

- Не-а, - сокрушённо доложил он начальнику. – Нема ксивы.

- Внимай, Миха, или как тебя там, сюда, - внушительно приказал Тихону верзила. – Твой проказливый фейс зафиксирован в базе данных, - указал он пальцем на одну из камер слежения. – Номер сотового мы щас зафиксируем. Если что, из гроба достанем. Понял?

- Д-да, - довольно-таки поспешно подтвердил усвоение угрозы студент.

- Отдай ему, что взял, и выпроводи, - отдал указание Громадин Антону. – И чтоб без рук.

- Угу, - хмыкнул Рыжеусый.

Он «пробил» номер мобильного телефона пермяка, возвратил ему изъятое и показал «проказливому фейсу» место подле себя.

Таким образом, «под конвоем», Антон культурно повёл лазутчика кратчайшим путём к выходу вдоль служебного коридора третьего этажа. Дефилируя мимо одного из кабинетов, Заковыкин случайно прочитал надпись на табличке, прикреплённой к дверям: «Приёмная. Главный режиссёр Листратов Георгий Валентинович». И тут его точно по голове ударили: «Листратов Георгий!...Ведь Георгий же! Гоша…Жора…». У студента хватило ума промолчать. Он ни жестом, ни возгласом не выдал себя, уверившись, что находится на правильном пути: по пустякам такие строгости в заведении устраивать не стали бы.

Антон сопроводил Заковыкина до подножия крыльца видеосалона, где на прощание отвесил всё же ему смачного пинка в «подхребётный филей». В другой раз Тихон непременно дал бы за то наглецу в рыло, но теперь его сдерживало обладание тайной, разгадка которой медленно, но приближалась. Потому он зашагал вдоль зеркального ряда стёкол «Сюр-Реала», вглядываясь в своё обиженное лицо и удивляясь, что уж такого проказливого в нём могли обнаружить.

Прописная истина: сильных трудности закаляют. Вот и в Заковыкине приключение в видеосалоне не то что не убило неутолимую жажду расследования, а лишь подстегнуло её. Он приступил к проверке третьей гипотезы. И расшифровка понятия «атон» оказалась не менее сложным занятием, нежели прояснение первых двух версий.

Откровенно говоря, изначально Заковыкин написание ключевого слова с прописной, а не с заглавной буквы, отнёс на некоторую неграмотность Милены. Пермяк предположил, что на самом деле под «атоном» она подразумевалма «Атона» - солнцеподобное божество из древнеегипетской мифологии. Потому он и укрепился во мнении, что девушка учится на историка. Кого ещё в середине двадцать первого века могут заинтриговать покрытые прахом тысячелетий Атон или племя этрусков?

По поводу Атона у Тихона имелись кое-какие планы проверки. Хотя и довольно туманные. Студент надумал обратиться за помощью к Борьке Загребалову. Борька разом был и сокурсником Заковыкина и довольно противным малым. Из-за второй причины с ним, пожалуй, не стоило бы связываться. Зато, наряду с несносным характером сокурсник обладал и несомненным достоинством: он обладал мощной электронной базой.

Последнее обстоятельство и предрешило исход колебаний будущего юриста: он снизойдёт до Загребалова истины ради. Тем более что Борька имел перед ним обязательства – Тихон сделал за него пару рефератов, курсовую и выручил на тестировании во время зимней сессии. Естественно, что с башковитым провинциалом за работу «богатенький Буратино» рассчитался, но это не избавляло его от зависимости в предвидении будущих экзаменов.

Через полчаса Заковыкин уже стоял перед порталом модерновой московской многоэтажки и нажимал на кнопку панели видеодомофона. Борька («партийное» прозвище Батон) был толстяком и чревоугодником, точнее – чревоугодником и толстяком. Потому визитёр вовсе не удивился, услышав типично московский - протяжный и акающий - тенорок Загребалова, вопрошавшего с плотно набитым ртом:

- За-ка-вы-ка, ты што ли?

- Нет, дух Кащея Бессмертного с раздавленным яйцом и сломанным кончиком иголки, - не склонный шутить, буркнул тот.

- Ка мне, што ли?

- Нет, к телу Бабы Яги.

- Чиво нада?

- Ха-ра-шо, за-ха-ди, - согасился Батон, которого, как ни странно, убеждали именно такие малосодержательные и алогичные диалоги.

Щёлкнуло автоматическое запорное устройство, и студент, потянув на себя дверь, шагнул в подъезд. Известив консьержку, к кому он направляется, Тихон поднялся скоростным лифтом на седьмой этаж. Обжора встретил его у входа в квартиру, по размерам больше напоминающую двухуровневый спортзал.

- Пги-вет! – сказал Борька, дожёвывая энный по счёту эклер. – За-ха-ди.

Расположившись в Борькином жилище, Заковыкин на четверть ввёл хозяина в курс проблематики по поводу Атона и топ-менеджера «Сюр-Реала» Георгия Листратова, попытавшись обойти стороной существо собственной затеи. Однако прожорливый субъект был не лыком шит, чтобы за здорово живёшь пальцем шевельнуть.

- И чиво? – осведомился он.

- Надо бы вычислить этого Гошу и прояснить про Атона.

- Ка-аму надо?

- Так, - уклончиво произнёс Тихон.

- Ну, раз та-ак, так я пойду за-ажую чего-нибудь, - фыркнул Загребалов. – А тебя, За-ка-вы-ка, я не за-адерживаю. Пака-а…

- Батон, погоди, - остановил его обескураженный сокурсник. – Тебя же просят…Будь человеком.

- Х-хо! Дак и ты будь, - хохотнул тот.

И уральский следопыт понял, что противного типа ему придётся «брать в долю». Он протяжно вздохнул и нехотя раскрыл тому подоплёку истории. Загребалов к ней не выказал большого интереса. Он пожал плечами:

- Из-за чиво шум-та?

- Судьба человека. Судьба трёх человек.

- И чиво тибе нада?

- Попользоваться твоим суперкомпьютером. В Интернете полазить.

- Пф-ф, валяй, - скептически колыхнув набитым брюхом, принялся отдуваться чревоугодник.

Тихон с готовностью подсел к компьютеру, включил специальную программу, и в режиме поиска ввёл понятие «Атон». «Прошерстив» имеющуюся информацию, электронная машина по релевантности выдала сведения, что под Атоном в древнеегипетской мифологии традиционно понимается «божество солнечного диска» и подробнейшим образом раскрыла данную информацию. Далее следовали многочисленные коммерческие структуры под названием «Атон» в различных вариантах. Иная интерпретация отсутствовала. Тогда Заковыкин, подумав, что, Милена, возможно, не такая уж и неграмотная, ввёл в обработку термин «атон». Реагируя на задание, «суперящик» ненадолго «задумался», а затем выложил новое определение. Согласно ему атон представлял собой элементарную частица, массой в три раза больше чем у нейтрино, которую ещё в 2000 году «чисто теоретически» открыл некий Омельянюк А.Л. Настойчивого пермяка это тоже не устроило, и он ввёл в поисковую строку словосочетание «Атон-атон». Ан и машина оказалась не менее вредной, нежели «заезжий с Урала». Она недовольно «попыхтела», а затем, удалив из задания термин «атон», выложил уже известные данные про божество солнечного диска. Круг замкнулся.

- Х-хо! – хохотнул Борька, следивший за поединком машины и человека. – И тут эти две жабы встретились! Хе-хе-хе!

- Погоди-погоди, - пресёк его скептицизм Заковыкин. – Слышь, Батон, помнишь, мы как-то лазили в закрытых корпоративных научных сетях? Ну, там…Российская академия наук, высокоскоростное информационное кольцо «Глориад»…

- Х-хо, - с недовольством возразил тот. – Так за то ж с меня а-атстегнут крутые бабки.

- Ну, Бато-он!

- Реферат, - перевёл сделку в коммерческую плоскость жадина.

- Батон, ты чего?

- Рефера-ат!

- Ладно, фиг с тобой, - покорился Тихон.

Загребалов добился своего, но и сообразительный пермяк также добился своего. Он вошёл в закрытую сеть Российской академии наук и в разделе «наука и техника» ввёл в режим поиска словосочетание «атон, изобретение». Реагируя на новую задачу, на сей раз «замордованное» несгибаемым студентом кибернетическое устройство «задумалось» надолго.

- Завис, - пессимистически констатировал Загребалов.

- Не гони лошадей. Батька думу думает, - не согласился с утверждением поклонника культа пищи оптимист.

И он с нежностью погладил мощнейший системный блок суперкомпьютера. «Киберящик» продолжительно и едва слышно гудел несколько минут, по истечении которых в поисковой строке, указав на ошибку, исправил «атон» на «отон», и «стеснительно» выдал скупой отчёт: «Отон – аббревиатура от словосочетания «общая теория относительности». Термин отон введён в научный оборот советскими учёными Яковом Зельдовичем и Игорем Новиковым. Под отоном ими понималась гипотетическая сверхмалая элементарная частица. Согласно представлениям той эпохи отоны в естественном состоянии находились в раскалённой плазме ядра Земли. Предполагалось, что высвобождение энергии, заключённой в отоне, многократно превышает внутриядерную энергию атома. В настоящее время учёные передовых стран мира работают над данной проблематикой». Вслед за научным разделом открылся популярный форум, в котором отон идентифицировался в качестве «чёрной дыры, но с обратной тягой», и даже как «носитель души человека». Наконец, в рубрике «Культура» рассказывалось о римском императоре-развратнике Отоне Маркусе Сальвиде, жившем в первом веке до нашей эры, а также о французском литераторе графе Шарле де Отоне.

- Дребедень, - дал оценку тексту Борька.

- Кое-что, - не отрываясь от экрана монитора, ответил Тихон. – Главное, получено ключевое слово. Слышь, Борян, а помнишь, мы как-то по американским закрытым корпоративным сетям лазили? Ну, там…Массачусетский технологический институт, Центр технологических исследований…

- Х-хо! – вскричал толстяк. – Так за то ж с меня а-атстегнут очень крутые бабки.

- Ну, Бато-он!

- Кур-савая и два реферата, - создавая фундаментальный учебный задел на будущее, принялся торговаться скряга.

- Батон, да ты чего?! – оторвавшись от монитора, вытаращил глаза Заковыкин.

- Кур-савая и два реферата!

- Чёрт с тобой, - «продался в рабство» Тихон, щёлкая кнопками клавиатуры.

Виртуальное общение с американской стороной оказалось не бесплодным. Традиционно янки про Россию знали больше, нежели рядовые россияне. К сведениям, ранее почерпнутым из отечественных электронных сетей, прибавилось, как прочавкал Батон, «свежьё».

«…Дальнейшие практические исследования не подтвердили гипотезу советских учёных о наличии в свободном состоянии отона в ядре планеты, в связи с чем рабочее название данной частицы не прижилось, - извещал Центр технологических исследований Заковыкина и Загребалова. – Вместе с тем, на основе идеи об отоне была выдвинута и разработана более перспективная гипотеза об элементарной частице «монополь». Монополь не существует в устойчивом состоянии в условиях Нашей вселенной. Впервые он был зафиксирован при проведении управляемой термоядерной реакции. Период его существования крайне короток. Протяжённость монополя много меньше постоянной Планка. Специфика монополя свидетельствует о том, что это субфизическая частица, не подчиняющаяся физическим закономерностям Нашего мира. Предполагается, что перевод частицы в стабильное состояние и создание критической массы, позволит осуществить монопольную реакцию. Именно такая реакция всемирного коллапса (сжатия космического вещества до сингулярного состояния, размером менее атома), имевшая место около пятнадцати-двадцати миллиардов лет назад, явилась предпосылкой для последующего так называемого Большого взрыва, в результате которого возникла наша Вселенная. Скорость протекания монопольной реакции, приблизительно, на десять порядков выше скорости света.

В разрешении данной проблемы существеннее остальных продвинулись российские учёные. В текущем периоде они в обстановке строжайшей секретности проводят теоретические и экспериментальные исследования на острове Новая Земля. Там русские разместили термоядерный реактор и, предположительно, монопольную установку малой мощности. Согласно осведомлённым источникам, к Москве, с подачи заинтересованных кругов, неофициально обращался Нобелевский комитет под предлогом выдвижения российских кандидатов на престижную премию (и с целью выяснения глобальной опасности, грозящей планете). Москва, как обычно, ответила на это ледяным молчанием.

ЦРУ и спецслужбы Европы готовы заплатить любые деньги за проверенную и представляющую ценность информацию, касающуюся тех действий русских, что ставят человечество у опасной черты».

- Ого! – закончив чтение, откинулся на спинку кресла Тихон.

- Не ого, а ого-го! – поправил его Борька. – «Га-атовы запла-атить любые деньги!» - процитировал он выдержку, потрясшую его воображение. – Да-а…Жа-алка, не бывал я в этам…в «Сюр-Реале». Если бы там жрачку давали, тогда бы ка-анешна…Кстати, как зовут того…из «Сюр-Реала»?

- Гоша. Жора. Георгий Листратов…

- Есть у меня кой-какие зна-акомцы…по «Сюр-Реалу», - по-поросячьи почесал за ухом толстяк. – Им дай наколку, на-айдут иголку. Если твой Жора там па-адвизается, то маи зна-акомцы его надыбают.

И Загребалов «завис» на видеотелефоне. Он обзвонил с дюжину своих приятелей, прежде чем вышел на некоего Толяна Конопатого, пошловатая рожа которого была усыпана веснушками гуще, нежели струпьями тело Кулау-прокажённого. Они долго о чём-то толковали на жаргоне, доступном племени «приблатнёных», прежде чем сторговались на обоюдовыгодной сумме.

- Yes!* – выкрикнул Борька, отключив видеоаппарат. – Учти, За-ка-вы-ка, Толяну бабки за базар я отслюнявлю, но навар с абарота – в наш общак. Собирайся, айда на стрелку с Ка-на-па-тым.

- Ку-у-уда-ку-уда, - собезьянничал над его неосведомлённостью Батон. – На Кудыкину гору. Ка-на-па-тый всегда на а-адном месте тусуется – на Га-арбушке.

* Yes! (англ.) – да.

«Стрелка» Заковыкина и Загребалова с Толяном Конопатым произошла, как и было задумано, близ дворца культуры имени Горбунова. Давным-давно, если верить старикам, здесь размещался вещевой рынок, в просторечии – толчок или толкучка. Позже «толкучку» разогнали, однако традиция встреч на площади перед зданием разного рода неформальных элементов сохранилась. Инициаторы рандеву пожаловали сюда на шикарном загребаловском «Мерседесе», а их «источник» пожаловал более скрытным способом – пешком.

- Хай! – неожиданно вынырнула из-за памятника проказливая веснушчатая рожа информатора.

- Хай! – вздрогнув, повернулся в его сторону толстяк.

Заковыкин обошёлся без приветствия.

- Это кто ещё? – покосился Конопатый на Заковыкина, который находился вне поля его зрения в ходе переговоров по видеотелефону.

- Свой па-ацан, - заверил его «богатенький Буратино».

- Предупреждать надо, - скривился «источник». – Не по понятиям…

- Та-алян, будь спок. Как житуха? – попытался завести окольный разговор обжора.

- Фифти-фифти, - сухо бросил тот. – Бабки при тебе?

- Йес, - похлопал по барсетке, надетой на брючный ремень, Загребалов. – Ну и чё за фраер этот Гоша?

- Мани-мани вперёд, - ёжась и озираясь по сторонам, игнорировал его любопытство Конопатый.

- Та-лян, ну ты чё? – набивал себе цену перед Тихоном Борька. – Чё ты, не впервой же…

- Разводить лохов будешь, - пресёк его болтовню веснушчатый хитрован. – Бабки гони, или я сваливаю нафиг.

- Пф-ф! – выразил ему своё неудовольствие толстяк. – Ба-арзеешь! Да на ты…

И Загребалов «отслюнявил» Толяну обусловленную сумму. Конопатый пересчитал деньги и ловким движением рук так «заныкал» их, что Тихон даже и не понял, куда они исчезли.

- Значит так, - предупредил парочку осведомитель, - я вас не видел, вы - меня. О заказе. Слушайте и запоминайте. - И у Толяна словно из воздуха в руках появилась бумажка, с которой он зачитал текст: - Листратов Георгий Валентинович, 2025 года рождения, главный режиссёр программ видеосалона «Сюр-Реал», он же - изобретатель художественного механизма нейроэлектронного воздействия на человека. Способ запатентован и лицензирован. Адрес: улица Подлесная, двадцать восемь – пятнадцать.

Загребалов потянулся, было, к записке, но Конопатый грубо отвёл его руку.

- Я кому вякнул: слушайте и запоминайте? – осклабился он, «заныкав» и бесследно канувший обрывок бумажного листка. - И предупреждение от себя. Последние три дня Листрата ищут и не могут найти. Смылся он на пару со своей чувихой – Кораблёвой Миленой. Она обреталась на проспекте Вернадского, дом 22, корпус Б, квартира 72. Листрат не то кого-то кинул, не то кому-то задолжал. Причём, зуб на него имеет Вован Палач. Всё. Вы меня не видели, я – вас.

И конопатый бестия канул в небытие, точно под памятник Горбунову провалился. Полученные от него сведения не осчастливили Борьку. Наоборот, на его пухлых и только что розовых щёках проступила матовая бледность, а на неё наложилась гримаса страха.

- Ты чего? – обратился к нему Тихон.

- Ёпс тудей! – выругался тот, с перепугу забыв про московский говор и спесь. – Зап-парил я фигню на свою репу. Я втрое дам против того, что отвалил щас Канапатому, лишь бы от Вована подальше.

- Вован Палач? Редкая зверюга! В авторитете. Ему лоха завалить, что косячок закумарить, - напрочь утратил московский гонор и столичное аканье Загребалов. – Нап-парил…И всё через тебя, За-ка-выка, - враждебно прошипел он.

- Поду-умаешь… – не вник в его переживания Тихон. – Батон, да разошёлся-то ты чего?

- Да того, што Канапатый первый же заложит нас Вовану: мол, они про этаво…про Листратова разнюхивали. И капец нагрянет незаметно! Слыхал базар, как вырезали семью банкира Каблова? – назвал «громкую» фамилию Борька.

- Его рук дело.

Толстяк не на шутку струсил. Он наотрез отказался участвовать в дальнейших розысках Листратова и Кораблёвой.

- Да ты чего, Батон? – подтрунивал над ним «пермяк-солёные уши». – Мы же госпожу Фортуну взяли за жабры, а ты скис. Крутые же бабки срубим, - передразнил он Загребалова.

- Пшёл на фиг! – испуганно отмахнулся тот. – Свой жир дороже.

- Шут с тобой, Борька, - урезонивал труса Тихон. – Струсил - твоя воля. Ты только подбрось меня на Подлесную – это ж где-то у чёрта на куличках, её ж надо искать.

- Пшёл на фиг! – со слезами на глазах простонал обожора. – Я тебе не такси и не рикша.

И Борькин «Мерседес», пыхнув дымком, умчался в даль.

Пришлось Заковыкину возвращаться в студенческое общежитие несолоно хлебавши, отложив визит на улицу Подлесную до следующего утра. В вагоне метро самозваному детективу внутренний голос нашёптывал, что он опять «шкребёт на свой хребёт», но любознательность и совесть заглушали его неправедные стенания. Совесть и любознательность заставляли Тихона искать правду.

Наискосок от паренька сидела старушка. Она с улыбкой смотрела на его вдохновенное лицо. Вероятно, бабуся полагала, что если кому на роду и предначертано безоблачное существование, так именно этому наивному юноше. Меж тем она заблуждалась, ибо удел Заковыкина был отнюдь не прост. Ведь Тихон вовсе не в рубашке родился, как могло почудиться со стороны.

Заковыкин родился в Перми в семье, принадлежащей к так называемому среднему классу. До подростковой поры он и вправду горя не знал. Но едва Тишка стал учиться в седьмом классе, тяжело заболела его мама Ирина Егоровна. Её стали преследовать страшные неизлечимые приступы головной боли. От них она медленно высыхала и таяла, а её прежде молодое и красивое лицо исказила нестираемая гримаса страдания. Отец же Тихона, являясь учредителем скромного охранно-детективного агентства, нежданно-негаданно разбогател и в открытую увлёкся молоденькой продавщичкой из гипермаркета.

Деньги разлагают даже очень сильные натуры, нащупав в них ничтожнейшую из червоточинок. Они испортили не только отца, но и его дочерей, за шелест купюр прощавших главе семьи подлости и пакости. Самый младший из Заковыкиных тоже не был лишён недостатков, но наряду с ними в нём жарко горело благороднейшее из человеческих чувств: Тишка безмерно любил свою маму. И одно это его душевное качество побило те слабости, кои у парнишки имелись.

Лютой зимой 2049 года отец улетел «погреться» - на карнавал в Рио-де-Жанейро. С собой он «прихватил» любовницу и дочерей. Старшие сёстры Тишки переступили через мать вместе с продавщицей – уж очень их манила диковинная Бразилия. Зато Тишка демонстративно порвал турпутёвку, купленную для него. В порядке расчёта он заработал от отца увесистую оплеуху, а от сестёр - жесты, в виде выразительного покручивания указательным пальцем у виска.

С отъездом отступников Ирине Егоровне стало ещё хуже, но она старалась не подавать виду. Мало того, когда к ней пришли тренер с капитаном юношеской команды и рассказали, что Тишка отказывается лететь на хоккейный турнир в Казань из-за каких-то семейных обстоятельств, мама настояла на том, чтобы сын обязательно принял участие в соревнованиях.

Казалось, мальчишка расставался с мамой всего-то на три дня, да только малая разлука переросла для него в трагическую вечность – Ирина Егоровна покончила с собой. Как Тишка перенёс эту беду и свою оплошность, ему до сих пор жутко вспоминать, но из состояния безнадёжного отчаяния его вытащили дедушка Егор Петрович, верный пёс Дружок, а равно врождённые Тишкины жизнелюбие и упрямство.

Старик тогда сказал внуку, что все люди делятся на две категории: на тех, кто за единожды причинённую им обиду мстят всю жизнь и всему человечеству, и на тех, кто не чинит зла именно потому, что, единожды пережив боль, знают, как саднит рана. «А вину и боль можно искупить только добротой, - добавил Егор Петрович. – Делай благо, и мама тебя простит».

Внук согласился с дедом, добавив про себя немаловажное уточнение: его доброта будет сильной, «давая в зубы предателям». И начал Тихон с того, что ушёл от отца к деду Егору. А ещё он решил стать прокурором и наказать тех, кто не просто продал его маму, а убил её с особой жестокостью.

В данном случае заблуждается тот читатель, кто поспешил подумать, что Егор Петрович, как бывший заместитель прокурора Пермского края, пристроил внука по юридической стезе. Отнюдь. Смышлёный «пермяк-солёные уши» в 2052 году стал победителем всероссийской олимпиады по истории Родины и на правах лауреата выбрал для продолжения учёбы Московский государственный университет.

Конечно же, в процессе взросления к Тихону пришло осознание той грустной правды, что его бывший отец не ответит за мамины мучения. По крайней мере - перед законом. Тем горше было Тихону. Оттого и крепло в нём страстное желание вершить справедливость собственными поступками. По этой же причине, вопреки опасениям и страхам, он не спасовал перед неведомым Вованом Палачом и укрепился в решимости установить местонахождение улицы Подлесной и завтра же отправиться туда. Заковыкин вознамерился «раскопать» истину, во что бы то ни стало. И какой-то там бандит был ему не указ.

Вообще-то, уголовный авторитет Вован Палач, сколь ни странным это может показаться для тех, кто с ним сталкивался, имел фамилию – Пакостин. А в детстве домашние и вовсе называли его просто Вовочкой, пока не заметили в нём странную, немотивированную жестокость. Так, стоило матери укорить его за неряшливость, как он, выбрав момент, незаметно подрезал корни у выращиваемых ею комнтаных цветов. Отец поставил его в угол за плохую учёбу, а сын, в ответ, сподобился настроить под верстаком волчий капкан, замаскировав его стружками. И в то время, как глава семейства, угодив пальцами левой ноги в западню, завывал волком от боли, Вовочка кейфовал, мстительно хихикая в своём углу. Когда же восьмилетний пацанёнок сбросил в хранилище с нечистотами безобидную собачку Пакостиных Жульку, где та и утонула, то даже у бабушки язык уже не поворачивался называть внука Вовочкой. Напротив, в сердцах она обозвала его беспутой, извергом, нечистью, и отлучила от себя.

Шаг за шагом в семье копился протест на выходки «трудного мальца». Терпение Пакостиных лопнуло на родительском собрании, которое классный руководитель в порядке эксперимента проводила совместно с родителями и детьми. Отец и мать шли туда с тяжёлым предчувствием, ибо накануне они прочитали в ученическом дневнике, что их Вова «на перемене бил девочек под дыхло». И ощущения их не обманули: практически в самом начале мероприятия учительница прилюдно объявила, что второгодник Вова Пакостин связался с третьегодником Васей Чайниковым.

- Это тот случай, когда зараза к заразе пристала, - наставительно воздела указательный палец наставница. – Гляньте сами, на своей тетради по русскому языку четвероклассник Чайников, как курица лапой, накорябал: «Чайникого Васи». Каково?! А?! Уму непостижимо! Но и Вова тоже хорош. Он от Васи не отстал. На своей тетрадке он нацарапал: «Пакостинова Вовы». Вовочка, скажи нам, пожалуйста, в кого ты такой восприимчивый уродился?

- Я самовыродок! – амбициозно выкрикнул Вова.

В ответ на обидный и оглушительный смех собравшихся, отец и мать окончательно и бесповоротно зачислили жестокого проказу в касту «тупой тормоз», и следом за бабушкой лишили его любви. Все ласку они сосредоточили на послушной и милой дочери Вареньке. А это очень страшно, когда маленького заблудшего, но пока человечка, лишают любви. Очень страшно. Тогда на выжженном месте взамен души прорастает бурьян и чертополох. Тогда из малюсенького «беспуты» неизбежно получается озлобленный зверёныш и большущий негодяй.

Злопамятный шкет затаил злобу «на старую каргу и шнурков». Большую злобу. Жажда мести жгла его печёнки целых два года, прежде чем подвернулся удобный случай. Когда родители с Варенькой уехали в отпуск, оставив бабушку наедине с трудновоспитуемым наследником, Вова Пакостин вернул ей «должок» сполна. В первую же ночь, едва старушка уснула, он взял топор и тремя рассчитанными ударами раскроил несчастной женщине череп. Затем внук отрубил голову, расчленил тело, части которого, пользуясь темнотой, выбросил всё в то же хранилище с нечистотами, куда некогда угодила бедная Жулька.

Уголовный розыск и следственный комитет оперативно раскрыли злодеяние. Да только Пакостин по малолетству уголовной ответственности избежал – спецшкола, вот что стало для него «высшей мерой наказания», ибо на людское осуждение ему было наплевать.

В тринадцать лет Вову – в ту пору среди лихих сверстников уже «дослужившегося» до Вована – администрация спецшколы поощрила краткосрочным отпуском домой. Было это на майские праздники. На второй день каникул головорез угнал у соседей Лапиковых мотоцикл, «загнав» технику за бесценок скупщику краденого. Милиция по заявлению потерпевших возбудила уголовное дело и без колебаний выдвинула единственно правильную версию о личности расхитителя.

Спасаясь от погони, воришка бежал в лес. И забрался в такие дебри, что дороги назад найти уже не смог. Он безуспешно блудил трое суток в скупой на харч весенней тайге. И тень голодной смерти занесла над ним свою беспощадную длань…Было бы цинизмом заявить, что старуха с косой в этом случае свершила бы благое деяние, но то, что мало бы кто всплакнул от такой вести – точно.

По счастливому стечению обстоятельств Вована спас незнакомый охотник по имени Иван. Он накормил его, обогрел, а на следующий день вывел к железной дороге. В ожидании поезда на глухом таёжном полустанке они прилегли на майском солнцепёке. Усталый охотник задремал. То был его последний сон. Отрок Покостин мигом смекнул, что теперь-то он уж наверняка не пропадёт, а золотое обручальное кольцо на безымянном пальце Ивана и кошелёк у него же за пазухой далеко не всегда будут сами проситься в руки. И Вован зарубил недалёкого на человеческую подлость Ивана охотничьим топориком, а труп скатил с пригорка в кусты.

Неделю спустя беглеца задержали на рынке, где он пытался сбыть кольцо. За убийство подросток вновь отделался всё той же спецшколой – какой с малолетнего спрос? Зато среди спецконтингента Пакостин вошёл «в крутой авторитет» - спать около него опасались даже самые отчаянные сорвиголовы. За второе душегубство его и возвели в звание Вована Палача.

Шли годы. Пакостин рос, росли и его запросы. Шестнадцатилетие ему хотелось отметить круто. Так как папа с мамой денежками давное его уже не снабжали, то он с дружками пошёл на разбой, при котором и «запалился». Так что, в тот раз Вован колонии не избежал. Усвоив, что отныне возраст не избавление от тюрьмы, в которой сидят одни «лохи», Палач зарёкся сюда попадать. Ведь воровать и убивать, во-первых, надо так, чтобы «не забрили», а во-вторых, - предпочтительно чужими руками: на случай, если подельники «лоханутся».

В данной фазе зоологического развития судьба свела Вована с Лёхой Авиатором. Для Пакостина встреча оказалась знаменательной. Происходя из богатой семьи, Лёха не вёл счёту деньгам. Он их презирал, как и ту общественную среду, что выносила его. От скуки и непреодолимой тяги к риску, Авиатор стал Робин Гудом двадцать первого века. Он грабил толстосумов там, где они этого совершенно не ждали – в небе России. Лёха перехватывал на авиамагистралях частные самолётики, авиетки, аэроболиды, только-только входившие в моду, заставляя их хозяев приземляться в указанном месте, после чего имущество реквизировал, частью присваивая, частью раздавая бедноте, или вообще кому попало.

Грабежа награбленного Лёха добивался тем, что обстреливал лётные транспортные средства из бластера своего аэроболида, либо принуждал к приземлению угрозой тарана. Экстремал по натуре, он применял и бесстрашное пикирование в затяжном прыжке с ранцевым дельтапланом непосредственно на авиетку или аэромобиль. Крылатый клич «Сарынь на кичку!»* и пистолет, направленный через ветровое стекло в лоб пилоту – безотказное средство, понуждающее любого несговорчивого к покорности.

Авиатор стремился держать марку романтических разбойников. «Мы не какие-нибудь пошлые братки, - систематически внушал он подельникам. – Мы - экспроприаторы экспроприаторов. Мы – благородные эксы! И это звучит гордо!»

Сказать в связи с этим, что Вован попал к Лёхе на выучку – не сказать ничего: Палач попал почти в родную стихию. «Почти» по той причине, что новобранцу-подручному жалко было отдавать «всякому сброду» часть «дани». В остальном он находил «эксовский» уклад вполне приемлемым, и постепенно превратился в незаменимого помощника Авиатора.

Как-то раз, после очередного удачного налёта близ Сочи, Пакостин «скрысятничал», как было принято говорить в кругу «эксов», припрятав экспроприированный золотой браслет. Его пакость вскрылась ненароком: на пляже он, забывшись, стал доставать из спортивной сумки сухие плавки, и вместе с ними вытянул и браслет. Лёха за посягательство на «общак» и отступничество от неписаных правил среагировал моментально: вожак принародно набил Вовану наглую морду - да так, что зубы вылетали подобно стреляным гильзам из автомата.

Кстати, следствием того мордобоя было и то, что главный «экс» рассёк язык Пакостину. За раздвоенный кончик языка Вована и наградили третьей и последней уголовной «кликухой» - Змей.

Палач мордобой за собственную промашку принял беспрекословно и соблюдая блатное достоинство. Он и виду не подал, что затаил зло.

- Мерси за науку, Авиатор, - сказал Вован, отплёвываясь и отирая физиономию от крови и песка. – Жадность фраера сгубила…Чёрт попутал…Моя подлянка, чего уж там. Мерси.

- Хавай на здоровье! – добродушно ответил отходчивый Лёха. – Сдачи не надо, оставь себе.

На том конфликт сочли исчерпанным. Правда, в конце того лета Авиатор разбился: у него отказал ранцевый дельтаплан при пикировании на аэроболид. По всей вероятности, сдачу кое от кого он всё же получил.

После смерти Авиатора лидерство в лихой группировке «авиагопников» захватил Вован Палач, прибрав к рукам немалое Лёхино «наследство» в виде аэроболидов и «общака». Он также переориентировал банду в чисто уголовное русло, абсолютно лишив её деятельность романтического флёра – Пакостину, в отличие от Авиатора, деньги по благородству происхождения не перепадали.

Щедроты же покойного Лёхи объяснялись достаточно прозаично: его отцом был «не какой-нибудь

* «Сарынь на кичку!» – знаменитый клич атамана Степана Разина в ходе нападения на торговые караваны.

инженеришко или учителишко», а сам олигарх Лонской. Последнее обстоятельство едва не сыграло в судьбе Вована роковую роль - Льву Максимовичу донесли, кто лишил его бедового, но любимого отпрыска.

Да, пропащий сынок был головной болью Лонского, но бесконечно дорогой головной болью. И он науськал своих опричников на убийцу. Так началась охота на самого Палача. Вот только Пакостин был не лыком шит. Он скоро в уголовной среде нашёл такую нишу и занял такой трон, что до него стало непросто дотянуться даже Лонскому. Впрочем, это вторая часть повествования о прошлом Вована.

Уголовный мир столь же подвержен изменениям, как и всё прочее под луной. За последние полвека традиционные воры в законе и паханы сжились с властями в том смысле, что негласно поделили сферы влияния и установили правила игры. Так, трогать вора в законе, который не лез в политику и жил «по понятиям», для государственной верхушки было «западло». Зато убивать «честного мента», «порядочного вертухая» или депутата, если те «не беспредельничали» над блатными, для паханов тоже стало «не комильфо». И обе стороны устоявшийся порядок в основе своей устраивал.

Стало быть, не зря на надгробном памятнике одного из газетчиков коллеги начертали его же изречение: «Самый удобный способ осуществлять контроль за нужными людьми во власти – через преступные группировки. Самый удобный способ осуществлять контроль за нужными людьми в криминальной среде – через правоохранительные структуры».

Находились ли такие, кого негласно санкционированные устои не устраивали? Находились. Наперёд всего – простой люд, который тяжко кряхтел, но, по обычаю, безмолвствовал до поры до времени. К несогласным принадлежала и молодая «блатная поросль», искавшая «солнечную лужайку». Лужайки, конечно, в наличии имелись, но давным-давно распределённые ворами в законе, паханами, смотрящими, бригадирами и прочей преступной номенклатурой.

Тут-то криминалитет новой формации, провозгласивший себя «новыми гопниками» или «гопотой», во второй раз в российской истории отнёс «стариков» к «сукам» или к «ссучившимся». Такого не случалось со сталинского правления: «новые гопники» объявили «старикам» войну как на воле, так и в зонах. Неслыханно, но криминалитет новой формации двинулся ещё дальше, и столь же непримиримый Армагеддон объявил и легальному истеблишменту. А уж такого вообще не случалось ни до Сталина, ни при Сталине, ни после Сталина.

Само по себе словосочетание «криминалитет новой формации» является абстракцией чистой воды. В реальности, в уголовном быту его должны олицетворять конкретные личности. И кто бы вы думали, выступил инициатором объединения «гопоты»? Кто выступил зачинателем «разборок» и «правилок» между «гопотой» и «суками»? Кто выступил «сокрушителем устоев»? Ну да, тот самый, полный вождистских замашек Змей Вован, подпираемый юными «уркаганами» и теми ворами, у кого разошлись стёжки-дорожки с «традиционным блатняком». Так началась война за передел сфер влияния.

Битва на два фронта сильно осложняла выживание Вована Палача. Но она же в одночасье превратила его в масштабную фигуру: на секретной сходке «гопота» короновала его в гоп-менеджеры России. С той сходки силы Пакостина не просто удесятерились – он стал стоголовой Гидрой и жупелом «отмороженной пацанвы». Вот почему его сложно стало достать и Лонскому, и органам правопорядка. Ведь те имели пятую колонну в «классической» преступной среде, а под «новых гопников» универсальную отмычку пока «не сварганили».

Ан перечисленные хитросплетения в устройстве «российского маргиналитета» не были известны Тихону Заковыкину. И он даже отдалённо не представлял, чем могла быть для него чревата встреча с «гоп-менеджером», сеявшим страх и ужас на таких, как Борька Загребалов.

Что до Пакостина, то тот «слыхом не слыхивал» про студента Заковыкина, а если бы и прослышал, Тихон ему представился бы не более ошмётка грязи с кирзового сапога. И в той аллегории Вован вовсе не углядел бы уничижения. Для его нутра подобное было органично: он и к Лонскому относился как к ошмётку - только к о-очень большому ошмётку с американского штиблета.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Крупный капитал, извечно тяготеющий к безбрежному либерализму и бесконтрольности со стороны гражданского общества, к середине двадцать первого века добился превращения России в парламентскую республику. Пост президента превратился в сугубо представительный институт. Президент стал назначаться на совместном заседании обеих палат Федерального Собрания. Зато резко возросла роль премьер-министра и председателя нижней палаты Федерального Собрания – Государственной Думы.

В любой парламентской республике верховенствует принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную ветви. При этом данные ветви не только взаимно уравновешивают друг друга, но и, при кризисном развитии событий, серьёзно ослабляют способность государства к урегулированию социальных конфликтов. Именно такой период переживала Россия в середине двадцать первого века.

Распыление власти, осложняющаяся обстановка внутри страны и за её пределами и иные вызовы эпохи поневоле обусловили укрепление силовых структур. При указанном раскладе должность главы КГБ в деле обеспечения монолитности державы становилась ключевой. Первый чекист сконцентрировал в своих руках невероятную фактическую мощь, по силовой части превосходящую премьерскую. Воссозданный КГБ обрёл практически те же полномочия, что и его знаменитый «предшественник-тёзка» в Советском Союзе (за вычетом контроля за инакомыслящими).

Руководство Комитета государственной безопасности России вообще частенько работало допоздна, а в текущем июне - особенно. Образно выражаясь, близилась страда. Здесь по-своему готовились к прибытию гостей - государственной делегации Соединённых Штатов Америки, возглавляемой помощником президента по национальной безопасности Джоном Маккоем. Председатель КГБ Григорий Иванович Крутов по прозвищу Железный кулак проводил специальное совещание, направленное на изобличение скрытых намерений «скунсов». Скунсами в комитете традиционно называли штатных сотрудников Центрального разведывательного управления США, а также их агентов.

Кроме Крутова в совещании участвовали: начальник первого главного оперативного управления генерал-лейтенант Столповский и его заместитель полковник Топтыжный, начальник аналитического управления генерал-майор Митрохин, начальник управления внешней разведки генерал-лейтенант Ивашин и его заместитель полковник Гринин, начальник контрразведки генерал-майор Вьюгин. Заседание было совершенно секретным, протокол не вёлся. В качестве первого докладчика выступал главный аналитик генерал Митрохин.

- … Мы по своему направлению детально проработали вопрос о стратегии рабочей группы Джона Маккоя и пришли к следующим выводам, - докладывал руководитель аналитической службы. – Официально визит, разумеется, связывается с подготовкой к саммиту по борьбе с международным терроризмом. Подспудно – нечто иное. И это нечто иное обусловлено изменившейся ролью Штатов в мире.

Америка угодила в те же силки, что и старая добрая Англия пару веков тому назад, - охотничьим жестом Митрохин изобразил орлана, попавшего в ловушку. – Ведь Штаты некогда сделали экономический рывок за счёт того, что англосаксы привезли на чистое место, согнав индейцев, передовые технологии той эпохи. Статровали, так сказать, с чистого листа. И наоборот, крах Великобритании случился потому, что в 19 веке старушка-империя начала цепляться за отсталый технический базис, что некогда обеспечил ей господство: за морально устаревшие здания, сооружения, станки, флот. Идентичным образом за двадцатый век уже в самой Америке сформировался хозяйственный уклад, превратившийся в тормоз развития. Кратко его можно охарактеризовать следующим образом: ориентированный на эксплуатацию остального мира и на традиционные источники энергии. Первый фактор янки утратили помимо своей воли, а вот от второго и сами рады бы избавиться, да не могут. Предприятия, социальные и бытовые объекты Штатов преимущественно питаются нефтью, газом, углем, биотопливом и даже дровами, добыча которых затратна, что удорожает и производимую продукцию. Соответственно, под это янки определяли и зоны жизненно важных интересов на планете. Прежде всего - Ближний Восток, в меньшей степени – Латинская Америка, Центральная Азия, а в новейшей истории – Арктический шельф. В данных регионах у них есть энергетическое лобби, опираясь на которое, они решают и некоторые иные проблемы. В том числе политического характера.

В отличие от американцев, - докладчик приподнял со стола ведомственный аналитический журнал с фотографией Сони Чемберлен и Джона Маккоя, - Европа с Россией, Китаем, Японией и Индией параллельно активно отрабатывали вариант развития альтернативной энергетики – прежде всего ядерной и термоядерной, а также солнечной. Сегодня мы на Новой Земле полным ходом продвигаем реализацию уже второй очереди так называемого гелиевого проекта, где в качестве топлива для термоядерной реакции применяется гелий, доставляемый с Луны. Как известно, с осуществлением управляемой реакции термоядерного синтеза появились аналогичные экспериментальные станции во Франции и в Японии. Я уж не говорю о нашем особо режимном объекте «Моно», который на Западе называют «Ост».

То есть, перспектива – за передовыми источниками энергии. А вот Штаты к такому будущему оказались не готовы. Устаревшая техническая база сыграла роль стопора в практической реализации тех научных идей, коими янки отчасти располагают. Поскольку моментальная перестройка и диверсификация новых технологий в американскую энергетику невозможна, то запаздывание в развитии Чемберлен, Маккой и иже с ними всячески пытаются компенсировать, в том числе и методами подрыва и дискредитации передового евроазиатского топливно-энергетического комплекса. Ведь за посты этих господ плачены немалые денежки нефтегазовых концернов. Чемберлен и Маккой в долгу перед этим бизнесом.

Оценив изложенные обстоятельства, наше управление в феврале текущего года подготовило соответствующую аналитическую записку, по которой вами, Григорий Иванович, - оторвался от текста Митрохин, взглянув на Крутова, - были даны поручения нашим службам. По прошествии квартала аналитическое управление ещё больше укрепилось в изложенном мнении.

К тому же не следует забывать…, - выдержал паузу докладчик, – что в Белый дом господа вроде Маккоя перебрались из ФБР и ЦРУ. Значит, подготовка встречи в верхах для них – легальная крыша, а чрезвычайно конспиративная, но генеральная миссия Маккоя будет заключаться, по нашему мнению, в проведении или в подготовке к проведению акций именно на конкретных энергетических объектах особого значения. Доклад закончен.

- Вопросы? – обвёл Крутов взглядом круг собравшихся. – Нет вопросов? Спасибо, Павел Андреевич, - поблагодарил он Митрохина. – Присаживайтесь. Давайте теперь послушаем полковника Топтыжного, поскольку генерал Столповский просил дать слово для доклада ему. Пожалуйста, Иван Сергеевич.

- Есть! – встав, по-военному чётко ответил тот и мимолётно поправил полковничий мундир, надетый по случаю заслушивания у председателя комитета. – С общими посылками, изложенными в февральской аналитической записке, мы согласились, и более целенаправленно продолжили ту совместную работу, что велась нами и ранее в координации со службами разведки и контрразведки. Общие положения мы постарались наполнить конкретикой, и вот на сегодня чем мы располагаем.

Первое, - облизнул пересохшие губы Топтыжный. – Наши источники в Соединённых Штатах доносят, что ЦРУ действительно наметило совершение крупномасштабной диверсии. Какой именно – уточняется. Наиболее вероятный объект атаки – термоядерная станция и объект «Моно» на Новой Земле. Способ акции пока неизвестен, задачи перед нашими резидентами в этой части поставлены. Проект плана мероприятий по отслеживанию каждого из членов американской делегации, а также по выяснению иных узких мест находится у участников совещания на руках.

Второе, - сосредоточенно продолжал полковник. – Согласно агентурным сведениям противник, кроме того, замыслил теракты в отношении политических лидеров России. Кого именно намечено устранить, а также методы их устранения уточняются. Проект плана мероприятий, в том числе рекомендации по соблюдению мер предосторожности YIP-персонами, участникам совещания также представлен. В случае его одобрения, документ будет направлен на согласование главе Совбеза и начальнику национальной гвардии, непосредственно обеспечивающих безопасность высших государственных лиц.

Третье, - чеканил фразы чекист. – Добыты достоверные данные, что организацией диверсионных и террористических мероприятий непосредственно ведает заместитель Маккоя Александер Дик. Наши источники также доносят, что Диком намечено втёмную использовать членов неправительственной организации Британский Консультатив, имеющей многочисленные филиалы и офисы в России. Не вам мне говорить, что Британский Консультатив формально-юридически является общественным институтом, осуществляющим многосторонний культурный обмен, но руководящие структуры его активно сотрудничают с МИ-5, МИ-6 и с ЦРУ.

Далее…, - перевёл дух Топтыжный. – Цель акций: не только дискредитация термоядерной энергетики и диверсия на объекте «Моно», но и, по возможности, срыв парламентских выборов в России, назначенных на октябрь, а также дестабилизация в целом обстановки в нашей стране.

И последнее, - закрыл папочку с материалами полковник. – Предлагаемые нами меры носят довольно общий характер. Объясняется это чрезвычайной осторожностью американцев и тем, что практических действий ими на территории нашей страны пока не совершалось. По прибытии официальной делегации, прогнозируется активизация вражеской резидентуры и агентурной сети, а значит и неизбежность зафиксированных контактов. То, как мы всесторонне обложим членов делегации, отражено в приложении, которое также имеется на руках у участников совещания. Доклад закончен.

Наступило минутное всеобщее молчание, прерванное Крутовым.

- Вопросы, господа офицеры? Нет вопросов? Иван Сергеевич, озвученные вами выводы базируются исключительно на оперативных материалах? – осведомился он.

- Так точно, господин генерал армии. На агентурных донесениях. Документами, радиоперехватами, электронными файлами, несанкционированными записями бесед официальных лиц и так далее, мы, к сожалению, не располагаем. По-видимому, скунсы к операции привлекли крайне узкий круг лиц и максимально сузили либо вообще исключили какой-либо документооборот. Привлечённые работают в

обстановке строжайшей секретности и исключительно изустно.

- Ещё вопросы? – повторно обратился глава КГБ к офицерам. – Нет? Спасибо, Иван Сергеевич. Присаживайтесь.

Топтыжный сел на место и снова незаметно перевёл дух.

- Меня всё же не вполне устраивают сроки и результативность мероприятий, - проговорил Крутов, перебирая проекты планов. – Сомневаюсь, что КПД их будет высок. Возможно, у кого-то родились новые идеи?

Поскольку проблема была не нова, то участники совещания промолчали, и только Топтыжный не выдержал.

- Разрешите, господин генерал армии, - встал он, одёрнув мундир.

- Что у вас, Иван Сергеевич? – спросил Григорий Иванович. – Если операция «Трансфер», то не надо.

- Да, операция «Трансфер», - огорчённо подтвердил тот.

- Не надо, - повторил Крутов. – Задумка неплохая, но чересчур велик риск международного скандала. Хватит нам Капличного…Хватит нам Капличного…Нет свежих предложений? – спросил шеф комитета остальных. – Спасибо, и за работу. Все свободны.

Из кабинета главного чекиста полковник Топтыжный и генерал-лейтенант Столповский выходили последними. И когда полковник уже взялся за дверную ручку, Крутов неожиданно окликнул его оперативным позывным, присвоенным Топтыжному на заре службы в органах в одной из «горячих точек»: «Шаман, а что с агентом Глюком?»

Оторопь Топтыжного продлилась не более секунды, в течение которой он успел подивиться и памяти большого начальника, и взглянуть на замершего в проходе Столповского, по выражению лица которого догадался, что это тот доложил о Глюке Крутову. Да больше, собственно, «закладывать» было и некому.

- Ищем, господин генерал армии, - чётко развернувшись по-уставному через левое плечо, ответил Топтыжный.

- Я попрошу вас, Иван Сергеевич, в сжатые сроки снять проблему по Глюку.

- Так точно, господин генерал армии.

Начальник первого главного оперативного управления КГБ Столповский Герман Альфредович занимал генеральскую должность. И в связи с этим при случае говорил, что генеральская должность – это уже не работа, это уже политика. На ней дипломатичность и исполнительность подчас гораздо важнее профессионализма и компетентности. А в порядке отрицательного примера ему на ум непременно приходил образ строптивого подчинённого – полковника Топтыжного Ивана Сергеевича. На него Столповский давно «точил зуб», да никак не мог «съесть» - досадные случайности того выручали. Однако нынче положение Топтыжного серьёзно поколебалось.

Первый «звоночек» для Топтыжного прозвенел год тому назад, когда тот, корифей оперативной работы, отказался организовать особо важное и деликатное поручение по фабрикации компромата на зарвавшегося финансового короля Рокецкого, возомнившего себя «пупом Земли» и осмелившегося вступить в противостояние с Кремлём.

- Служу России, но не…отдельным высоким сановникам, - с посеревшим лицом, категорически возразил тогда Топтыжный Столповскому. – Готов жизнь отдать за Отечество, но пачкать руки…акцией, недостойной звания офицера госбезопасности, не стану, - завершил он монолог, брезгливо сморщившись, будто речь шла о принудительных занятиях онанизмом.

- Ну-ну…, - только и нашёлся, что сказать генерал. – Не думаешь ты о перспективе, Иван Сергеич. Что ж, считай, что предложения не прозвучало. И никто его не высказывал, и никто его не слышал. А если кто слышал, то ему же хуже. Не так ли?

- Не маленький, соображаю, Герман Альфредович, - хмуро отозвался принципиальный подчинённый.

Терпение начальника лопнуло несколько позже, когда «вошедший во вкус» Топтыжный позволил себе игнорировать ещё одно негласное указание руководства комитета. Указание касалось вербовки нужных людей для ликвидации лидера политической оппозиции Павлова.

- Что, полковник, в майоры захотелось? – желчно спросил подчинённого Столповский. – И на рядовую оперативную работу – тоже? А то, может, и в конторе надоело служить?

- Никак нет, господин генерал-лейтенант, - до хруста сжимая желваки на скулах, тянулся «во фрунт» перед начальственным столом Иван Сергеевич. – Только беспредельничать не стану – хоть режьте меня.

- Зачем же нам руки марать, - ехидно ухмыляясь, вернул ему «должок» генерал. – И мы тоже в белых перчаточках сработать можем. Чистоплюев мы на легальный крючок зацепим. И вполне легально от них избавимся.

И однозначно «ушёл» бы в тот раз Столповский Топтыжного, если бы внезапно «не ушли» на пенсию бывшего председателя КГБ Пырванова, допустившего оглушительное фиаско при проведении антитеррористической операции. Масштабный провал нежданно-негаданно сослужил добрую службу для чекистского ведомства в том смысле, что вместо аппаратного ставленника Пырванова был назначен кадровый разведчик Григорий Иванович Крутов. И этот же переворот сыграл против Столповского, который был фаворитом Пырванова и, наоборот, раньше не ладил с новым назначенцем.

Возглавив КГБ, Крутов поставил жирный крест на тех политических интригах, коими занимался Пырванов, как на функциях, глубоко чуждых Комитету государственной безопасности. От происшедших изменений Столповский, было, приуныл, но буквально на днях Топтыжный сам подарил Герману Альфредовичу «козырь», который, если им умеючи распорядиться, можно было с толком разыграть.

Шатким положение Топтыжного стало с внезапным исчезновением важного агента, фигурировавшего под оперативным псевдонимом Глюк. Глюка завербовал сам Иван Сергеевич. В той вербовке имелся резон, так как агент был вхож в очень осведомлённые круги. Он имел доступ к тайнам, от которых кружилась голова даже у бывалых мужчин. Как говорил герой какого-то полузабытого фильма: «Он слишком много знал!» Выражаясь по-чекистски, Глюк являлся «секретоносителем».

Закономерно, что Столповский, узнав от Ивана Сергеевича о пропаже агента, отчитал его «по полной программе» и отвёл на розыски две недели. Но, страхуясь, Столповский не удержался и доложил о ЧП Крутову прежде установленного срока.

Вот почему выйдя от Крутова и шагая к своему кабинету, Топтыжный пребывал в пресквернейшем расположении духа. Он и до замечания председателя комитета переживал, что, прослужив верой и правдой «конторе» почти двадцать лет, угодил как кур в ощип. А ведь до пенсии по выслуге лет полковнику оставалось всего ничего - полгода. Да ещё нужно было растить несовершеннолетних сына и дочь, обеспечивать больную жену и престарелую мать.

Бесспорно, опала генерала Столповского тревожила Топтыжного, но во вторую или третью очередь. Главная же причина переживаний заключалась в том, что Иван Сергеевич оказался несостоятельным как чекист, «профукав» Глюка. «Профукал» не кто-то, а он – бывалый оперативник и контрразведчик Шаман, раскрывший добрую дюжину вражеских резидентов. Ну и, наконец, службу Топтыжный, за исключением частных моментов, очень любил. И желал служить России верой и правдой много лет вперёд.

Следовательно, двойного агента Глюка, в чём того небезосновательно заподозрили, надлежало разыскать, во что бы то ни стало! Если, конечно, он уже не перебрался за кордон к предполагаемым новым хозяевам – к «скунсам».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

От орехово-зуевского вокзала Рокотов выехал на автомагистраль «Москва – Владимир» и погнал «Витязь» прочь от столицы. Затем он свернул на какую-то второстепенную дорогу, а далее и вовсе на просёлок, петляющий куда-то на северо-восток, пока через три часа маскирующих манёвров они с Лонской не оказались в глухом селе под названием Культяпкино, расположившемся на высоком холме. Там Юрий посредством радара «прощупал» прилегающую округу в радиусе двадцать пять километров, и не обнаружил ничего подозрительного.

Избавившись от «хвоста», зрелый мужчина и юная женщина расположились в единственном на всё Культяпкино буфете. Они сидели на открытой веранде в вечерней и ароматной духоте июня и допоздна «гоняли чаи», разговаривая «за жизнь». Диана, как типичный представитель молодёжи, а тем паче «мажоров», была резка, а порой и эпатажна в суждениях. Однако её бешеная энергетика и природная сексапильность просто завораживали Юрия, освобождая его от гнёта прожитых лет.

Он словно окунулся в состояние молодости, когда влюбляются безотчётно, сердцем и «ни за что-нибудь», а «просто так». В том числе, игнорируя возможные последствия. И хотя подспудно «внутренний голос» нет-нет да и предупреждал его, что он втягивается в авантюру, у Юрия не находилось сил отказаться.

Тем более что в фазе, при которой диалог с «манкой вещичкой» обрёл особую доверительность, студентка подарила журналисту некое подобие надежды.

- Чем же ваши дражайшие папочка и муж так не угодили вам, что вы решили проучить их бегством из-под бдительного ока? – вернулся Рокотов к исходному пункту их знакомства.

- Это вы о…ком? – округлила глаза прелестница.

- То есть как «о ком»? Если о папочке, то про уважаемого Льва Максимовича Лонского, глубокоуважаемая Диана Львовна, - театрально кланяясь собеседнице, конкретизировал вопрос журналист.

Смуглянка продолжительно и не без подвоха посмотрела на него, а потом звонко и заразительно расхохоталась.

- Что? Что такое? – смущённо вопрошал у неё Юрий. – Что уж такого смешного я наговорил?

- Ой!...Ну, прикол так прикол!... – переламываясь в тонкой пояснице, сквозь смех роняла отрывистые фразы озорница. – Папочка!…Муж!...По правде говоря, я уж и сама запуталась…Да ведь ваш дражайший Лев Максимович и есть мой, так сказать, муженёк!

Теперь наступил черёд непритворно онеметь Рокотову.

- …Ка-как м-муженёк? – слегка заикаясь, выдавил он. – Ему же…м-м-м…

- За шестьдесят, - подтвердила юная жена олигарха. – Что вас так удивляет? Сейчас таких случаев – пруд пруди.

- С другими – да, а с вами – абсолютно не вяжется, - признался ей очередной поклонник. – Даже обидно.

- Значит, если бы на месте Льва Максимовича были вы, Юрий Сергеевич, то не обидно, - критически прищурилась обожаемая особа, - а если он, то…

- Я не прав, - поспешил перебить её Юрий. – Извините. Напротив, с ним для вас все пути открыты, доступен весь мир…Как писал старина Ремарк, прав тот, с кем остаётся женщина. Ну, и за что же вы решили проучить…м-м-м…Льва Максимовича?

- Проучить? – задумалась Лонская. – В данном случае вряд ли подходит это слово. Ведь поучают с прицелом на будущее, с целью сохранения отношений. Моё же бегство больше похоже на спонтанный и безвозвратный разрыв. Уж такая я импульсивная: фьюить – и улетела, - присвистнула она.

- Стало быть, вы вообще не хотите с ним дальше оставаться?

- Да я с ним и не оставалась, - сардоническая усмешка искривила чувственные губы Дианы. – Просто-напросто, у меня изначально выбора не было.

- Да биография моя настолько кручёная, что я иногда сама путаюсь, кто есть кто. Я же сирота. Росла в Нытве – есть такой городишко в Пермском крае. Там жила мать Лонского Ирэна Витольдовна – она в прошлом году умерла. Я её воспитанница. К ней меня привёз Лев Максимович из Перми малышкой. Он там занимался бизнесом. Там же подружился с моими родителями – Сергеем Александровичем и Мариной Игоревной Аликиными. Мама с папой погибли в автомобильной катастрофе. Лев Максимович меня удочерил и вырастил на пару с Ирэной Витольдовной.

Так что, Лонским я многим обязана, - вздохнула студентка. – А четыре года назад, как пришло время поступать в институт, Лев Максимович взял меня из Нытвы в Москву. Представляете: из уральской тмутаракани – и сразу в столицу! В апартаментах - роскошь неописуемая! Деньги – рекой. Наряды – блеск! Учёба в МГУ на инязе! Конечно, у меня голова пошла кругом. В порядке ответной любезности я и перекочевала к нему в постель.

- А как же удочерение? – поражённо покачал головой слушатель.

- Долго ли его аннулировать при возможностях Лонского? – ответила ему риторическим вопросом рассказчица. – Да и при чём тут оно, если сожительство тайное?

- Н-да…Он вас, вероятно, любит? – предположил Рокотов.

- Ни капельки. Была благодарность, а недавно и она канула в лету.

- Отчего же?

- А! Задолбал ревностью!

- Безосновательной?

- Х-ха! – сдавленно усмехнулась Лонская. – Если бы! Ладно, вы же мне не супруг и не свёкор…Вам скажу: в Нытве-то я зажигала экстремально, а в столице половину первого курса держалась – была пай-девочкой, заглядывала ему в рот…А потом понеслось! Он мне доверял, как одряхлевший принц Золушке, а я тем и пользовалась. Наставила ему рогов – гардероб Большого театра отдыхает. На этих вешалках армию какой-нибудь Дании догола можно раздеть.

- Да вы, Диана,…стерва! – не смог скрыть эмоций журналист.

- Не стерва - оторва, - тряхнув волной тёмно-каштановых волос, поправила его «манкая вещичка». – Эдакий enfant terrible.* Ну, а он сам-то кто? Из колыбели на сексодром приёмную дочь перекувыркнуть, это как? Пош-шёл он ad patres!*

- Да-да…, - смятённо пробормотал Юрий. – Странная вы женщина.

- Вот и я говорю, что я странная, - продолжила наступление эпатажная нимфа. – А Лонской упрекает, что я – шлюха. Так ведь моя сексапильность не на пустом месте взошла. Хотела бы я на тех порядочных семейных кошёлок взглянуть, которые из дома ни ногой, обломись им мой гиперэструс.

- У меня же особый случай метаболизма, то есть повышенного обмена веществ. Мой организм от природы вырабатывает три нормы женского либидо. И их надо нейтрализовывать мужскими гормонами. Вот дотроньтесь до меня.

С этими словами студентка протянула руку. Юрий взял её за кисть и, будучи предостережённым, всё-таки невольно вздрогнул: запястье девушки опалило его кожу - оно было горячее летнего солнцепёка.

- Ага! – довольно отреагировала Лонская. – Убедились?

- Так-то вот!...Мой одряхлевший Лев возил меня на консилиум. Олби и разные коновалы обследовали меня, но кроме пресловутого метаболизма, якобы, ничего не вскрыли. А мне проверенные…как это…медицинские источники донесли, что я недолго протяну – лет тридцать-тридцать пять. Сгорю, как мотылёк. Раз так, то я от короткого бабьего лета урву по максимуму. Экстремум! Жить надо в кайф! Apre

За столом воцарилось неловкое молчание, прерываемое мычанием безвестной далёкой культяпкинской

коровы. Шокированный Юрий не сразу нашёлся, что сказать.

- …Стемнело, - перевёл Юрий взгляд из-под освещённого электрическим светом пространства за пределы веранды. - Можно попытаться прорваться в Москву.

- А в Москве куда? – озадачила его Лонская. – Мне назад нельзя.

- У меня есть местечко, где можно будет…кгм…перевести дух, - улыбнулся ей журналист. – А завтра …Завтра будем жить, а не догорать мотыльком, летящим на огонёк. Что-нибудь придумаем. У меня есть могучий патрон. Он не бросит в беде.

Беглецы выехали за околицу Культяпкино. Рокотов остановил машину, достал из багажника два скафандра и распорядился, чтобы Лонская следовала его примеру. Он деловито и без двусмысленных

экивоков сбросил туфли, снял брюки и стал надевать лётный костюм. Натягивая комбинезон, Юрий одновременно подробно инструктировал девушку о функциональном предназначении отдельных его деталей и о правильном поведении в воздухе при нештатных ситуациях.

- И зачем мы это делаем? – не без иронии осведомилась Диана. – В войнушку играть будем?

- Не исключено, - вполне серьёзно сказал Юрий. – Въезжать в Москву – самоубийственно. Нас сцапают на первом же посту. Придётся рискнуть. Полетим, нарушая все коридоры.

- А как, по-вашему, я влезу в этом? – указала студентка на платье, туфельки и сумочку.

- Снимайте и укладывайте в багажник, - без тени шутливости отвечал ей инструктор. – Если вдруг придётся маневрировать на высоте, то любой незакреплённый предмет автоматически превратится в снаряд. Самое нужное переложите в карман скафандра.

- Хм, стриптиз по-культяпкински, - хмыкнула красотка.

И она, умудряясь даже в болиде оставаться элегантной, ловко освободилась от платья и туфелек, а миниатюрную дамскую сумочку положила в карман скафандра. Рокотов, застёгивая комбинезон и, вроде

* Enfant terrible (франц.) – ужасный ребёнок, смущающий своим поведением.

* Ad patres!* (лат.) – к праотцам (в смысле – на тот свет).

*Apre nous le deluge! (франц.) – после нас хоть потоп!

бы, погружённый в раздумья о выборе маршрута, тем не менее, не мог не отвлечься и не залюбоваться её загорелой и стройной фигурой.

- Ну, и как я вам? - кокетливо наклонилась к нему Лонская, демонстрируя упругие груди, едва прикрытые чашечками лифчика.

- Хороша! – со сдержанной искренностью оценил прелести пассажирки пилот.

- Так может быть и это – к чёрту? – провоцирующее проверяя его, приспустила правую чашечку Диана, зовуще обнажая пунцовый сосок груди.

- Зачем же к чёрту? «Этому» мы найдём более достойное применение, - с деланной практичностью остановил её Юрий. – И чуть попозже – когда вы тоже состаритесь до уровня «бесперс-пек-тивняка».

Последнее слово он выговорил с расстановкой и со сбитым придыханием, что и выдало его мужское возбуждение.

- Бесперспективняк-бесперспективняк, - в отличие от него чисто отчеканила девушка, - а порозовели, как мальчик. Что, проняло?

- Проняло, - не счёл нужным отнекиваться журналист, беря скафандр и одевая его на Лонскую, начиная с длинных голенастых ног. – Будете много болтать, в воздухе проймёт уже вас.

Сборы и подробный инструктаж заняли около получаса, по окончании которых Рокотов вырулил болид на кочковатый деревенский луг, включил агрегат по созданию воздушной подушки и форсажным спуртом разогнал машину, взмывшую в тёмно-фиолетовое небо. За пару минут «Витязь» совершил километровый набор высоты, откуда открылась панорама ночного Подмосковья. Диана поочерёдно припадала то к лобовому, то к боковому стеклу, то обращала внимание на приборную доску, выспрашивая Юрия о приёмах ориентирования. Идиллическая любознательность студентки продлилась недолго, ибо пилот заметил слежку. Несмотря на антирадарное устройство, их засекли и попытались взять «в клещи» два вражеских аэроболида класса «Смерч».

И началась сумасшедшая гонка! Журналист прибавлял и прибавлял скорость, но преследователи отвечали тем же самым. Хуже того, они открыли стрельбу из лазерных пушек.

Бортовой компьютер по команде Рокотова автоматически поймал радиоволну, на которой вели переговоры пилоты «Смерчей». В эфире, параллельно залпам, зазвучали незнакомые имена и ненормативная лексика. Преследователи, уверенные, что уничтожение «Витязя» - дело нескольких секунд, шифроваться не собирались.

- Пистон, чё ты тянешь? – орал кто-то из них. – Жахни этому козлу по самые бакенбарды!

- Ага, жахни! – сомневался пресловутый Пистон. – Они ж Вовану нужны живые!

- Жахни, жаба! И кончай гнилой базар, - наставляли Пистона. – Валить надо, а то уйдут…

Аэроболид Рокотова в стремлении оторваться от «хвоста» выделывал немыслимые фигуры высшего пилотажа. Однако воздать должное мастерству аса было некому: вряд ли от виртуоза воздушных трасс были в восторге перехватчики, а Юрию и Диане было как-то не до упоения сумасшедшим полётом.

Впрочем, преследующими машинами, судя по всему, также управляли отнюдь не «мальчики для битья», а мастера воздушных трасс. Прийти к такому выводу для журналиста не составило труда, ибо, несмотря на все ухищрения, оторваться от неприятеля ему не удавалось. Более того, дистанция между передним и настигающими его болидами сократилась до нескольких кабельтовых, как напыщенно изъяснились бы завзятые «мореманы». Да и отрывистые, трассирующие сгустки голубоватой смертельной энергии, испускаемые лазерными пушками, раз от разу ложились всё плотнее к машине Рокотова. Беглец осознал, что наступают те критические моменты, пропустив которые, запросто поплатишься жизнью.

- Пора! Приготовься к катапультированию! – крикнул журналист Диане.

- Есть! – собранно ответила та, как её учил Юрий.

Выгадывая момент передышки, Рокотов включил тумблер с надписью «мираж», и бортовые лазеры спроецировали ложный силуэт его болида в оставляемом позади небесном пространстве. Псевдосилуэт заслонил собой настоящего «Витязя», продолжающего движение. Эффект был такой же, как если бы каракатица выпустила «чернильную кляксу», имитирующую её тело. Во всяком разе, у преследователей явно возникло полное впечатление того, что аэромобиль Юрия, который они упорно стремились сбить, вдруг на полном ходу «тормознулся» перед ними, провоцируя таран.

Сделать столь однозначный вывод об ощущениях преследователей журналисту позволило то, что неотступно следовавшие по пятам «Смерчи» вдруг резко отклонились от курса в разные стороны, избегая предполагаемого столкновения с «фантомом» болида, а в наушниках шлемофона Юрия раздался отборный многоэтажный русский мат тех, кто имел задачу ликвидировать «Витязя». Столь эмоционально, да еще с прощальными выкриками, матерятся исключительно в те мгновения, когда смерть заглядывает русскому мужику прямо в глаза.

Чуть позже, разобравшись, что перед ними была «визуальная подставка», киллеры разразились в небесном эфире еще более изощренными проклятьями. Теперь брань носила уже не общий (для связки слов и передачи ощущений), а осмысленно-целенаправленный характер. То была форма эмоциональной разрядки. В непрекращающийся гневный словесный фонтан добавилась новая отборная струя в виде угроз и оскорблений в адрес «падлы позорной». Причем самым «окультуренным» эпитетом был тот, которым шутника сравнивали с неким вонючим и противным домашним животным, имеющим на голове рога. Да и то их грозились обломать.

- Что, братаны, обделались?! – ехидно ухмыльнулся журналист.- Небось, навалили полные штаны?…То ли еще будет…

И действительно, выходка с «чернильным призраком» понадобилась Рокотову вовсе не для издевки над киллерами. Тем самым он всего-навсего брал тайм-аут и вводил в заблуждение «блатную братву». Кроме того, на трюк с «кляксой каракатицы» бандиты, конечно же, не купились бы вторично. А Юрий, между тем, именно того и добивался.

Вскоре один из непрошенных «конвоиров», первым оправившись от испуга, вновь начал на дальних подступах пристраиваться «в хвост» машине Рокотова. А за ним в кильватер примостился второй «Смерч». Журналист в опережающем вираже резко бросил «Витязя» вправо и вниз. Манёвр пришёлся кстати, ибо ночное небо поблизости вновь прошили голубые трассы лазерных зарядов.

Рокотову до слез жалко было терять «железного друга», которого он выбивал правдами и неправдами у Рокецкого. Выбирать, однако, не приходилось. Под «Витязем» уже мелькали пригороды и окраинные жилые кварталы Москвы – та местность, где можно будет спастись от назойливого «эскорта».

Юрий подал сигнал Лонской на катапультирование, резво осмотрелся, проверяя эвакуационную готовность, закрыл забрало шлемофона, освободился от ремней, подтянул ноги к подбородку, сжался, и, наконец, дал команду бортовому компьютеру. Тот приступил к реализации программы по заданному алгоритму.

Секунду спустя катапульта мощно выбросила сгруппировавшиеся тела пилота и пассажирки за борт, в окружающую атмосферу. И практически сразу же «Витязь» произвел экстренное торможение, зависая на пути «Смерчей». Он как бы сказал им, чуточку печалясь: «Вы так жаждали встречи со мной, уркаганы? Она настала. Сейчас я вам сделаю «иди сюда»! Мне это отнюдь не в радость, но такова была последняя воля моего командира».

Кувыркаясь на пути к земле, журналист краем глаза успел заметить, что ночная вереница огней уличного освещения внизу сменилась на мириады яростных искр вверху: то передний «Смерч» врезался в «Витязя». А через мгновение до ушей Рокотова, сквозь шлемофон, донеслось эхо мощного взрыва.

Юрий, для того чтобы сориентировать тело в пространстве, еще сильнее сжался в комок, а затем резко раскинул руки и ноги в стороны. От испытанного приема парашютистов его тотчас развернуло лицом к земле; он лег на поток воздуха, стабилизируя положение, а затем управляемой стрелой понёсся в затяжном пике, догоняя Диану. Та сорвалась «в штопор», и тело её беспорядочно вращалось. В молодые годы Рокотов совершил до трёх сотен прыжков с парашютом, и потому ему не составило труда настичь девушку и придать ей необходимую позу в процессе свободного падения.

Навстречу им, снизу, с жуткой скоростью летела зеленеющая лужайка какого-то парка, в темноте казавшаяся почти черной. До столкновения с ней оставались считанные секунды. Однако смельчак не стал применять портативный ранцевый дельтаплан, обоснованно опасаясь, что при планирующем снижении они превратится в удобную мишень для уцелевшего аэромобиля уголовников, тарахтевшего мотором где-то в вышине.

В пятидесяти метрах от поверхности луговины на сапогах удальца и его спутницы автоматически раскрылись мини-стабилизаторы, придавая им вертикальное положение. Еще через пару десятков метров включилась первая ступень торможения, выстрелив в набегающий луг реактивной струей, и уже вплотную от поверхности земли сработала вторая ступень устройства, окончательно погасив стремительность свободного падения.

Беглецы мягко приземлились. Журналист удержался на ногах, а его спутница мешком свалилась на газон и не реагировала на его голос и прикосновения. Рокотов не на шутку забеспокоился. Он расстегнул на её комбинезоне замок-молнию до талии, поднял щиток-забрало шлемофона, давая приток свежему воздуху, и тут… И тут девушка обняла его, притянула к себе и охватила его губы своими тёплыми и по-вишнёвому сладкими губами с такой силой и настолько погрузила в себя, что Юрию почудилось, будто он сейчас приятно утонет в этой томной и расслабляющей неге.

Не исключено, что так бы оно и случилось, ибо от полной неожиданности и «расслабухи» мужчина почти утратил способность к сопротивлению…Однако в критический момент Лонская, от риска и непередаваемых ощущений почти впавшая в оргазм, вдруг прервала сверхчувственный поцелуй и зашептала ему на ухо: «Экстремум!...Юрий, вы такой сильный!...Вы…Ты такой смелый!... Возьми меня, милый!»

И пусть Рокотов к пятидесяти пяти годам подутратил способность к мгновенной мужской мобилизации сразу после экстремального испытания, зато его не оставило чувство юмора – слабое, а всё ж утешение. Потому он, обхватив Диану в области промежности и притиснув к себе, в тон ей ответил прерывающимся голосом: «Милая, беру! Но…может быть, для начала снимем скафандры и приспустим трусики? А то так недалеко и до множественных травм и вывихов сладких органов движения…»

И студентка, презрев и пикантность ситуации, и то, что они ещё не вполне избежали опасности, громко и заразительно расхохоталась. Юрий с готовностью присоединился к ней. И именно с той минуты в их отношениях наступило полное взаимопонимание и лёгкость общения.

Чуть позже, придя в более или менее обычное состояние, они сбросили с себя комбинезоны, спрятав их в кустах близ какой-то теплотрассы, но предварительно забрав из карманов деньги, документы, миниатюрную дамскую сумочку и ещё кое-какую мелочь. Рокотов сориентировался на местности, установив, что приземление произошло в Балашихе. После чего они с Дианой, взявшись за руки, почти в костюмах Адама и Евы побежали к дороге, чтобы поймать такси. По крайней мере, в таком виде они вызывали меньше недоумения, нежели в космическом обличье.

- Скажем, что отстали от забега «Владивосток – Москва», - пытался острить журналист.

- Нет, лучше скажем, что мы с нудистского пляжа! – веселилась студентка. – Перезагорали и перезажигали…

В Подмосковье сон уже сморил столичных жителей, тогда как в Соединённых Штатах вовсю светило солнце. Июньским днём из вашингтонского аэропорта вылетел сверхзвуковой лайнер с государственными деятелями на борту. Самолёт держал курс на восток, в Москву, то есть он летел навстречу ночи. И роль руководителя американской правительственной делегации заключалась в том, чтобы замедлить естественный ход вещей, чтобы увековечить ночное время над Россией, а значит продлить сияние дня над Америкой.

В штабном помещении лайнера за столом сидели Джон Маккой и Александер Дик. Они уточняли детали предстоящей в Москве деятельности. Однако, услышав их речи, сильно удивились бы те из рядовых американцев, кто через телевидение был наслышан о визите Маккоя к северо-восточному соседу в целях подготовке саммита о противодействии терроризму. Данная тема вообще не была задета в беседе. Джона и Александера волновали совсем иные вещи.

- Итак, повторение – мать учения, - старательно вживаясь в русскую психологию, изрёк известную поговорку Маккой, деловито взъерошив правой рукой рыжую шевелюру. – Чем хороша, Александер, акция «Своя игра»?

- Главное достоинство акции «Своя игра» в том, - откликнулся Дик, наклоняя гладкий и блестящий, как бильярдный шар, бритый череп, - что в ней поражение объекта «Ост» сочетается с уничтожением Лапотника. Реализация этого плана, по-русски говоря, позволяет одним махом загнать двух зайцев.

- Так-так, - забарабанил пальцами по поверхности стола Маккой. – Маршрут агитационной поездки Лапотника достоверно установлен?

- Абсолютно! – успокоил его Дик, щитом выставляя ладони перед собой.

- Куклы готовы?

- Абсолютно.

- Бланки паспортов подлинные, оформлены на подданных Его Величества Короля Великобритании.

- Кукловод на исходной.

- Организационное прикрытие диверсии?

- Плановая поездка полутора сотен британцев под эгидой неправительственной организации Британский Консультатив.

- Второе следствие акции: доверие к суперопасным источникам энергии подорвано. Одновременно это станет поводом для Америки и Европы к тому, чтобы заморозить авуары русских в виде их золотовалютных инвестиций в ценные бумаги Запада, а также приостановить выплату процентов по ним. Высвободившиеся резервы мы направим на модернизацию энергетики и ликвидацию технологического отставания.

- Взрыв объекта «Ост» не повредит нам?

- Установка экспериментальная и, по имеющимся данным, мощность её относительно невелика. Катастрофа будет носить локальный характер и нанесёт ущерб в радиусе трёхсот-пятисот километров. В ходе нашего визита через секретаря Совбеза Коданского мы отдельно выясним этот нюанс.

- Коданский подработан?

- О, да! Он обожает Кэти Рассел как певицу. Чтобы он обожал её ещё и как женщину, Кэти месяц назад подарила ему свои диски. Записи функционируют в режиме нейроэлектронного резонанса.

- Хорошо-о-о-о…Теперь, Александер, расскажи мне поподробнее про самого Лапотника.

- Лапотни-и-ик, - подражая шефу, протянул Дик, доставая из нагрудного кармана мини-компьютер в виде записной книжки, включая его и отыскивая нужный файл. – Итак, Лапотник – лидер, пожалуй, самой массовой партии России.На днях кризис в парламенте разрешился тем, что его избрали спикером. Он опирается на интеллигенцию, часть среднего класса, верхние слои промышленных и аграрных рабочих. Значительно усилил политический вес, создав предвыборный альянс с президентом группы инновационных и финансовых компаний Рокецким. Тот привёл с собой малый, средний и часть крупного бизнеса. Лапотник метит в премьеры на основе прогнозируемой победы в октябрьских парламентских выборах.

- А Рокецкий?

- Вследствие национальности и сказочного богатства Рокецкий сам по себе у русских заведомо непроходная ладья.

- Каким образом Лапотник достиг такой популярности?

- Момент, - сказал Дик, открывая нужную электронную страничку. – В том ему помог Его Величество Случай. Лапотник во весь голос заявил о себе, занимая весьма скромный пост…э-э-э…председателя счётной палаты Иркутского края. Он вскрыл масштабное хищение бюджетных средств, отпущенных на природоохранные мероприятия озера Байкал. К уголовной ответственности привлекли менеджмент акционерного общества «Чистые руки - чистая вода». Доотмывались, с позволения сказать. Хозяином же предприятия был некто Эдуард Пролазов, который в предвыборных списках правящей партии «Волюшка» значился третьим - после премьер-министра Зарукина и олигарха Лонского.

Партия власти попыталась надавить на Лапотника. Тот же добился справедливости и отдал Пролазова под суд. Факты давления на Лапотника выплыли наружу. Поднялась шумиха в средствах массовой информации. Так в одночасье провинциальный председатель счётной палаты вынырнул из безвестности на самую вершину.

- Этим он и ограничился?

- Зачем же. Разоблачение аферистов позволило Лапотнику в качестве первого шага попасть в Госдуму. Там он выдвинул и пробил идею конкурса народных проектов. С его подачи судьбу казённых денег на реализацию масштабных идей стали решать электронным голосованием все россияне, а Федеральное Собрание и Общественная палата на совместном заседании отныне лишь выбирают проект из двух наиболее рейтинговых. Следующим пробным шаром для Лапотника стало то, что он вкупе с Рокецким и депутатами левых фракций пробил государственный проект высоких энергий. Суть его заключается в том, чтобы увековечить гегемонию русских в энергетической сфере. Добыча гелия на Луне, термоядерная установка «Гелий-3» и суперсекретный объект «Ост» - ядро данной программы.

Последняя затея Лапотника вкупе с Рокецким…, - сделал паузу Дик, манипулируя клавиатурой компьютера, - выразилась в переустройстве так называемого автопрома. В прошлом году они пробили в народе идею строительства второй очереди предприятия по производству аэроболидов. Проект образно окрестили «Дубль-А», что значит автомобиль-аэроболид, - подытожил Дик.

Александер отыскал в мини-компьютере нужный файл и сбросил его на экран большого монитора, жестом пригласив шефа «вживую» посмотреть на Лапотника.

- …Ведь что такое аэроболид? - пропагандировал с экрана замысел высоколобый мужчина, выступая перед огромным скоплением людей на Васильевском спуске Кремля. – Аэроболид - авангард мирового автопрома! Зачем нам ползти в хвосте у Запада, тщась его догнать и перегнать, компилируя у них традиционное авто, способное двигаться в одной плоскости? Мы предлагаем разрубить гордиев узел и разрешить проблему в принципиально ином плане: встать во главе планеты всей! Предпосылкой к тому выступает автомобиль-аэроболид, которым мы уже располагаем. Благодаря ему мы осуществим мировую экспансию с плоскости в трёхмерное пространство. Мы приплюсуем к забитой донельзя земле водную и воздушную стихии.

Мало того, - наклонился оратор с трибуны, точно стремясь быть поближе к людям, - аэроболид высокого класса – комплексный товар, в котором выражается состояние народного хозяйства в целом. Для производства такой машины требуются качественные сплавы от передовой отечественной металлургии; суперрезина - от передовой промышленной химии; мотор новейшего поколения - на основе дешёвого, экологичного и неисчерпаемого термоядерного источника энергии, который у нас уже есть. И так далее. Таким образом, аэроболид – это то звено, ухватившись за которое, мы вытянем из болота на уровень Эвереста всю цепь российской экономики. И тогда – прощай немытая Россия - сырьевой придаток Запада.

Реализовав проект «Дубль-А», мы перестанем закупать иномарки и, тем самым, тянуть из депрессии зарубежные экономики и кормить иностранцев, - не без пафоса вытянул Лапотник руку в направлении заходящего солнца. – И деньги не просто перестанут утекать за границу, но и, напротив, польются к нам сплошным потоком из-за рубежа.

Причём, вы все знаете, что аэроболид - не заумная фантазия, а реальность, - перевёл руку оратор в сторону демонстрационного экземпляра машины, установленного на постаменте. - Да, пока они относительно редки и дороги. Да, пока они преимущественно доступны для элиты, армии и силовых структур. Но себестоимость машин резко снизится, как только совершится переход от их серийного выпуска к массовому производству. Впрочем, о финансовой подоплёке вам лучше расскажет сам Вадим Юрьевич.

Рослый Лапотник, сделав шаг назад, уступил место у микрофона маленькому и шустрому толстячку – магнату Рокецкому. Тот был одет не просто изящно, а в вычурный костюм и туфли. Да и причёска у него была модельная - наподобие женской.

- Господа, аэроболид сделает из миллионов простых людей состоятельных хозяев, - картинным жестом как бы обнял толпу руками Рокецкий. – И не только я уже вложился в проект тридцатью процентами своих активов, а и многие-многие труженики доверили нам праведные накопления. Говорю об этом для того, чтобы подчеркнуть ту меру ответственности, с которой мы отнеслись к этому производству. Нам есть, что терять. Однако мы не теряем, а приобретаем. Мы прекрасно справились с госзаказом, и за прошлый год дивиденды по акциям составили двадцать семь процентов. Правда, на выплату доходов акционеры решили направить пять процентов, капитализировав двадцать два процента. То есть, мы увеличиваем производство, наша задумка уверенно торит для пробега широкую магистраль. И магистраль, несомненно, превратится в аэробан, если аэроболид станет народным проектом. Ведь тогда в оборот вольются дополнительные бюджетные деньги. А что такое бюджет? …Уф-ф, - сбивая одышку, делал перекур женоподобный толстячок Рокецкий. - Да это тоже наши с вами деньги, только переданные в траст государству. Так заставим же государство работать на нас с вами, а значит и на всю Россию. И тогда через два-три года мы с вами поставим на поток аэроболиды, доступные каждому россиянину. И тогда у каждого из нас будет вот так!...И вот так!

И Рокецкий правой рукой достал из внутреннего кармана пиджака банковскую карту «Роскарт» своей финансовой империи, а левой рукой показал на демонстрационный экземпляр аэромобиля.

Митингующие разразились приветственными криками в поддержку своих кумиров. В руках они держали многочисленные плакаты, клеймящие позором «клику Лонского». Казалось, что от громовых раскатов рухнет древний собор Василия Блаженного.

- Вчера Лапотник и Рокецкий протащили национальный проект «Дубль-А» через Федеральное Собрание, - глухо сказал Дик, выключая запись.

- Куда же смотрят Зарукин и Лонской?

- «Волюшка» упустила инициативу. Ведь Зарукин и Лонской - лобби нефтегазового и металлургического капитала северного медведя. Они, также как и мы, прозевали энергетическую реформу. Темпы роста в России при них упали, жизненный уровень их плебса – тоже. «Но пипл хочет хавать», - так говорит сам Лонской. И если мы в России не посеем смуту, допустим Лапотника на царский трон, то это наихудший вариант для Америки.

- Да-а, - сдавленно констатировал Маккой. – Лапотника надо убирать.

Если Маккой и Дик пребывали в состоянии полёта над Атлантикой, то Вован Палач в это же самое время, только за семь тысяч миль от недругов России, проводил экстренный ночной «разбор полётов». Он был вне себя от ярости, он рвал и метал, потому что его «уркаганы» упустили из-под носа «фраера ушастого» с девкой, которые, несомненно, были связаны с Георгием Листратовым и Миленой Кораблёвой. Вместе с ними оборвалась последняя реальная ниточка, выводившая Вована на сбежавшего должника.

- Сявки подслеповатые! Снайперы тупорылые! – орал вожак воровской стаи, распекая «корешей». – Из-за раздолбайства ещё и болид угробили, прид-дурки! И за что только я вам крутые бабки отстёгиваю? Ну, вот тебе, Щербатый, с какого понта отстёгиваю? – подскочил он к бандиту с очевидно выраженными дефектами зубного аппарата. – Чё, молчишь, несостоявшаяся эрекция?

Щербатому – бригадиру Вована – крыть было нечем: он в первую голову проморгал в небе прыткого аса, да сверх того потерял четверых братков. Остальная «блатная братва» аналогичным образом виновато отмалчивалась и сопела «шнобелями».

«Щас Вован как расквасит мне сопатку вон тем новым сифоном, - тоскливо размышлял Щербатый, - щас как разбросает носопырку по всей морде!…А потом глаз на задницу натянет, да при том плясать заставит. И на деревню дедушке не пожалуешься. И терпеть станешь заместо резиновой бабы…»

У Щербатого ассоциация с новым сифоном возникла отнюдь не случайно: не далее, как вчера, гоп-менеджер вдребезги разбил прежний сифон об голову банкира Клопова. Клопову, ведавшему отмыванием криминального «общака», оригинальное по форме внушение последовало за бестолково проведенную сделку.

Наконец главный «экс» малость поостыл, угомонился и плюхнулся в кресло, в котором он смахивал на крючконосого злого колдуна.

- Чево делать будешь, Щербатый? – буркнул он, уткнувшись носом в грудь.

- По утьяне нацнём пьяцёсивать яйон, надибаем номей боида, надибаем тацьку…, – засуетился тот, памятуя о персональной ответственности.

- Чего-чего? – непонимающе уставился на него Змей.

- По утьяне нацнём пьяцёсивать яйон, надибаем номей боида, надибаем тацьку…, - опять невнятно забормотал бригадир, потерявший последние передние зубы во время сумасшедших маневров за рокотовским «Витязем».

- Чего? Чего ты мне…кха…шоу шепелявых устраиваешь?! – свирепея, заорал главарь. – Базарь конкретно, звон дряблой мошонки!

- Да он базарит, что по утряне прочешем парк в Балашихе, надыбаем номер от болида, а ещё надыбаем тачку, - льстиво подсказал Вовану шпанистого вида «кореш» по «кликухе» Шелупонь. – Если фраер с девахой не расшиблись, то ночью оттеля могли рвануть токмо на тачке. Автобусы же ночью не ходют…

- Какое, нафиг, по утряне! – выплюнув от злобы стакан желчи, вздыбился Палач, взвившись с кресла чуть не до потолка. – Завтра нам ментура голый вассер покажет. И тела гикнувшихся пацанов наших испоганит. Валите, нафиг, щас же туда. И наведите в этой зачуханной Балашихе такой шмон, чтоб вертухаи с зоны от зависти пасти раззявили. Сарынь на кичку!

И матёрые душегубы, за плечами которых числилась не одна загубленная жизнь, покорно и молча отправились на поиски. Ведь вожак «гопоты» был прав и насчёт «пацанов», и насчёт «крутых бабок», и насчёт «ментуры». Да и боялись они его: было за что бояться.

Отправив подручных прочёсывать парк, Пакостин в сто первый раз принялся прокручивать в уме события недельной давности, позволившие ему «взять за сфинктер» Листратова. Тем самым Змей Вован надеялся нащупать зацепку, которая позволила бы «выловить» режиссёра.

«Воюя Москву» у властей и у «ссученных», Палач наперёд всего взялся за освоение «непаханой целины» - за вновь возникающий бизнес. Таким образом у него «на крючке» и завис видеосалон «Сюр-Реал». Присматривая за ним, Вован собирал дань с основного учредителя - предпринимателя Исаака Вайнберга, квалифицированно избегавшего законного налогообложения, но отнюдь не бандитского «наката». А вот Георгий Листратов поначалу Змея практически не интересовал, так как его доля в бизнесе с Вайнбергом была символической.

Листратов попал в орбиту внимания «гоп-менеджера» случайно и много позже. Банда Змея давно выслеживала известного американского репортёра Боба Сноу, снимавшего квартиру на 1-ой Тверской-Ямской. Сноу незаконно промышлял древнерусским антиквариатом. Понадобился месяц на подглядывание и прослушивание, чтобы нащупать подступы к логову американца, а также установить систему паролей, посредством которых Боб общался с военизированным караулом, снимая жилище с охраны.

«Эксы» успешно подловили репортёра, оглушив его в момент, когда тот едва-едва отпер входные двери. Затем нападавшие сами созвонились с караульной службой и назвали пароль. Однако, удача чуть-чуть отвернулась от разбойников: чуть-чуть в том смысле, что удар по голове Сноу оказался нерасчетливым и летальным - американец испустил дух дьяволу.

Впрочем, данная «неувязочка» не слишком расстроила «гопников». И пока рядовые бандиты шныряли по комнатам, экспроприируя ценности «в общак», их предводитель любопытства ради рылся в документах погибшего. Листая записную книжку Сноу, он натолкнулся на знакомую фамилию, начертанную буквами в английской транскрипции – Listratoy. Напротив фамилии красным гелем было выведено слово «отон», заключённое в овал и поставленное под жирный знак вопроса. А ниже значились любопытные циферки. По количеству знаков, числившихся в одной из строк, дотошный Змей тотчас предположил, что это номер международного телефона. Не мешкая, он тут же, «не отходя от кассы», решил проверить верность гипотезы. Благо, что «навороченный» мобильный телефон убитого им уже был реквизирован.

Набрав номер, после четырёх продолжительных гудков Вован услышал в трубке щелчок, иностранную фразу, из которой он разобрал только слово «рашен», а после краткой паузы вежливый мужской голос поздоровался с ним уже на русском языке с едва заметным акцентом. Потом тот же голос назвался Гансом Лебелем, уведомил абонента, что он служащий одного уважаемого швейцарского банка и предложил назвать код банковского счёта.

Не всякий умный – хитрый и подлый, но всякий подлый и хитрый – умный. Змей махом «просёк» что к чему. В записной книжке, напротив телефонного номера, он прочёл другой ряд цифр, а также слово «Антананариву». Вот эту запись он последовательно и воспроизвёл культурненькому Гансу Лебелю. В ответ банковский клерк озвучил ему такое! от чего бывалый Вован едва не выпал из кресла…

- На вашем счёте сто миллионов амеро, - пресно известил его Лебель.

- Сп-спасибо, - выдавил из себя организатор убийства Боба Сноу. – До-до свиданья.

И отключил мобильный телефон.

Мало-мальски оклемавшись, бандит раскрыл записную книжку уже со священным трепетом. «Ларчик открылся». Теперь записи, касающиеся Листратова, премьер «гопоты» исследовал более осмыслено. Всего было пять колонок цифр, аналогичных первой. Последовательно позвонив по новым телефонам, Палач установил, что в различных иностранных банках на имя Листратова было открыто пять счетов. На четырёх из них находилось по сто миллионов амеро. На пятом имелась сумма, минимально необходимая для открытия счёта. То есть, он был заготовлен под приход крупной партии валюты. Четыреста миллионов амеро – это четыреста миллионов амеро, пусть и хиреющих день ото дня. И в перспективе маячила ещё сотня…

Так разбойное нападение на Сноу вывело Змея на столь любопытное открытие, что он занялся Листратовым вплотную. «Накат» на изобретателя оказался результативным и сулил такие реальные перспективы, что когда Георгий «сделал ноги», Вован за его поимку объявил для своих опричников «бакшиш» в миллион рублей. В миллион полновесных рублей.

Вот почему глубокой июньской ночью Пакостин, не переставая, скрежетал зубами из-за того, что полмиллиарда увёл у него из-под носа поганый инженеришко Жора Листратов. Так и не придумав нового способа поимки беглого должника, «гоп-менеджер» смирился с тем, что вряд ли он заполучит его в одночасье. Оставалась надежда на то, что Листратов рано или поздно попадётся в криминальную сеть «гопоты», разбросанную по всей стране.

Близилось утро. Из такси Рокотов и Лонская благоразумно вышли за квартал до места назначения. Оттуда они перебежками за кустами, лавочками и иными маскирующими предметами, не освещёнными фонарями, добрались до нужного дома. Юрий набрал код на дверях подъезда, парочка проникла внутрь, на цыпочках поднялась на лестничную площадку третьего этажа и замерла перед входом в квартиру номер сто двадцать семь. Журналист нажал кнопку сканера и автоматическое устройство, опознав его, послушно щёлкнуло запором. Путь в помещение был открыт.

Рокотов втолкнул девушку в прихожую, осмотрел лестничную площадку и также юркнул за ней, захлопнув за собой дверь. Обретя кров, любители приключений обессилено свалились на пол, восстанавливая жизненную энергию столь оригинальным методом.

Первым зашевелился номинальный хозяин. Он поднялся, щёлкнул выключателем и распорядился:

- Диана, марш в ванную, а я пока подберу вам что-нибудь из одежды. После вас я приму душ, а затем – очень праздничный и очень поздний ужин, плавно перетекающий в очень ранний завтрак по случаю нашего воскрешения.

- О-о-о! – издала негромкий, но отчётливо радостный возглас студентка, словно смертник, которому виселицу заменили расстрелом. – Какие забытые слова: душ! ванна! ужин!…

- …вино! чистая постель! – подхватил журналист.

- Чьи это апартаменты? – вставая, окинула любопытным взором небольшую двухкомнатную квартирку Лонская.

- Родной тётки и её мужа, - пояснил Юрий. – Тёти Тани и дяди Федота Асеевых. Хотя…Хотя, это для меня они дядя и тётя, а для вас – старик со старушкой. Летом они выбираются на дачу, поближе к природе. Как шутит дядя Ваня: «Привыкаю к вечному поселению в земле»…Ну да ладно, вы – в ванную, я – на поиски бельишка.

Пока Диана плескалась в ванне, Рокотов разыскал таки в гардеробе хозяев кое-что подходящее для гостей обоего пола.

Из ванной комнаты Диана вышла посвежевшая, в коротеньком, свободно ниспадающем платьице, напоминающем тунику, которое для неё подобрал заботливый журналист.

- Ну, как? – подбоченясь, спросила она Рокотова.

- Экстремум! - изрёк её любимое словечко Юрий, непроизвольно обласкав взором ладную фигурку. – Можете меня оттаскивать бездыханным! – И тут же он вознаградил красотку заслуженными эпитетами: - Эллинка! Куртизанка! Гетера!...В лучшем смысле этих слов.

- То-то же! – снисходительно прищурившись, приняла комплимент «эллинка». – Ваша очередь мыться, а я пока полазаю в холодильнике, сымпровизирую очень поздний ужин, перетекающий в очень ранний завтрак. Что-то же там есть поесть?

Прохладный душ приятно остудил тело Рокотова, сняв усталость и нервное возбуждение. К нему вернулся аппетит. Накрытый в гостиной стол пришелся кстати. И пусть его полупустынный ландшафт разнообразили лишь яичница да бутерброды с сыром и маслом, но и он вызвал у мужчины приступ энтузиазма. Юрий с видом проголодавшегося едока вожделенно потёр ладони, а через минуту присовокупил к застольному убранству бутылку с настойкой, уместно извлечённую им из бара.

- Спартанский ужин от куртизанки, - повела рукой Диана, приглашая его к трапезе.

- Лучше меньше да лучше, - сглотнул слюну журналист. – Главное составляющее застолья не то, что на столе, а та, которая за столом.

Он откупорил бутылку, наполнил рюмки и задушевно провозгласил:

- За нас, Диана! За наше чудесное спасение! За наше второе рождение и за то, чтобы удача не покидала нас!

- Принимается, - снисходительно приняла тост та. – Cheers!*

Напиток разливался приятной тонизирующей теплой волной по телу Рокотова. Вторая и третья рюмки, вкупе с яичницей и бутербродами, прогрели его до кончиков пальцев. На Лонскую же настойка подействовала ощутимее: глаза у неё заблестели и налились шальным желанием. Она облизнула кончиком язычка губы и томно проговорила:

- Голову кру-ужит…Будто снова падаю с небес. Не могу – у меня крышу снесло. Поддержите, пожалуйста, - обозначила она попытку подняться со стула.

- О да! Конечно, конечно, - засуетился кавалер, выскочив из-за стола.

Следуя указующему жесту девушки, он с шутливой церемонностью подвел её к дивану и помог опуститься. Та, откинувшись на спинку, похлопала ладошкой по ложу дивана, давая понять тем самым, чтобы Юрий присел подле неё, томно вымолвив: «Komm zu mir”.* Журналист с готовностью исполнил пожелание дамы.

- Тело ломит, - пожаловалась Диана. – Я же ушиблась при падении.

Она взяла прохладную руку Юрия и прижала её к ссадине на локте, промолвив:

- У-у-у, до чего роскошно!

- Рад стараться, - невесомо касаясь ссадины подушечками пальцев, отреагировал Рокотов. - Может

быть, изволите что-нибудь анестезирующее?

- А вы можете что-то предложить? – усомнилась Лонская.

- Тэк-с, если я не ошибаюсь, у тёти Тани в мебельной стенке была аптечка, - ответил Юрий, подходя к шкафу и выдвигая соответствующий ящичек. – Ага, кое-что есть…Скажите мне какие резервы снадобий у вашей тёти, и я скажу насколько она здорова. Впрочем, и от ушибов кое-что присутствует. Тэк-с, «Троксевазин-плюс», - прочёл он наименование мази. – Не ахти что…Бывает и поэффективнее. Однако, за неимением гербовой, пишут на простой.

Он протянул тюбик студентке и проинструктировал её:

- Мазь втирается легкими движениями, практически без прикосновения к травмированному месту. Лекарство интенсивно впитывается в ткани автоматически. Говорю это как бывший профессиональный лётчик.

* Cheers!* (англ.) – будем здоровы!

* Komm zu mir (нем. ) – иди ко мне.

- Неужели вы не поухаживаете за больной, Юрий Сергеевич? – кокетливо закатила глаза Лонская, точно впадая в предобморочное состояние. – Если вас, разумеется, не затруднит.

- Ну, что вы! Что вы! - ответил Рокотов. – Буду рад, если моя…м-м-м…пальпация, как принято говорить у медиков, не покажется вам неприятной, мадемуазель.

- Отчего же? – лукаво улыбнулась «мадемуазель», закидывая свои стройные загорелые ноги на диван и укладываясь на живот. – Отнюдь. Лечит не лекарство, а душевное сострадание. Вы постарайтесь втирать

мазь в мои локотки, как сами говорили…, - пощёлкала она пальцами, выбирая нужное слово.

- Невесомо, эфемерно, - подсказал ей Юрий.

- Видите, какой вы находчивый, - последовала похвала.

- Большая профессиональная практика, - констатировал доктор-неофит.

- Ну, так проявите многогранный талант и на лечебном поприще.

- Попробуем, - передразнивая жестами девушку, тоже пощелкал средним и большим пальцами Рокотов. – Откуда начнем?

- Отсюда, - подставила больная локоть. – Меня же не учили правильно падать с километровой высоты. Я и брякнулась, словно лягушка-путешественница: на локти и еще…кое на что…

Рокотов ласкающими прикосновениями обрабатывал женские локоточки, втирая мазь, а Диана меж тем рассказывала об ощущениях во время падения:

- Я так перепугалась, что перестала соображать, а вы не растерялись и спасли меня! Вы такой отважный, Юрий Сергеевич! Любого перспективняка за пояс заткнёте! Правда, вы тоже чуть-чуть оказались не в своей тарелке…Сразу после приземления…Ведь так?

- Да нет, я был в норме.

- Оказались, оказались, - посмеивалась проказница. – Когда мы обнимались…

- Хотите сказать: ещё ничего не сделал, а уже ничего не получилось?

- Ха-ха-ха!...А вы бы как это назвали?

- Ну-у…Просто, минута слабости в экстремальных обстоятельствах простительна женщине, но она же непростительна мужчине, который ею воспользуется, - как мог, отбиваясь на ходу, сочинил «дохленький» афоризм ас эфира.

- Но сейчас-то я адекватна?

- Хм, как будто.

- Так вы в состоянии охладить поцелуями мои припухлости, чтобы облегчить страдания?

- Не то что в состоянии, а с сочувствием и…всемерным расположением.

- Ну, так не теряйтесь же…И спешите! Учтите, у меня от влечения к совращению до отторжения совращения путь весьма короткий.

Юрий краешками губ стал поочередно притрагиваться к сгибам рук Лонской и ощутил, что несколько виртуальное желание контакта с юным созданием, переживаемое им и ранее, успешно трансформируется в конкретику сугубо мужской готовности. Той самой готовности, кою застали врасплох в парке.

- Теперь помассируйте мне икры, - тем временем уже инициативно распоряжалась Лонская. – Они у меня тоже ноют.

- Слушаю и повинуюсь, моя госпожа, - попробовал беспечно усмехнуться доморощенный эскулап, но его губы инстинктивно подёргивались, а баритон выдавал страсть нетерпения.

Он нанёс тонкий слой мази на ушибленные места и нежными движениями произвёл втирание в упругие, тугие икры.

- Ну? – требовательно произнесла Диана. – А охладить?

И Рокотов с хищной плотоядной полуулыбкой-полуоскалом приник к её ногам, выполняя ритуальную целительную процедуру.

- Теперь тут, - абсолютно вошла во власть гегемон положения.

И она приподняла подол туники, обнажив на три четверти ягодицы, которые отнюдь не прикрывали плавочки-стринги. Загорелая и смуглая от природы кожа девушки, белоснежные плавки и ярко-желтая накидка-туника создавали причудливый живописный колорит, услаждающий мужскую эстетику.

- Приступайте, приступайте, - стимулировала Лонская наступательный порыв мужчины.

Юрий бережно притрагивался к бархатистой поверхности тела пациентки, но когда его пальцы входили

в соприкосновение с полоской ткани в области промежности, где она плавно сменялась кудрявящимся пушком и особо нежной кожей, он усилием воли отстранял руку.

При очередном таком избегающем маневре Диана прихватила его пальцы своей горячей рукой, прижала к ложбинке между ягодицами и потребовала, сдерживая трепетное дыхание:

- Лечите без…пробелов!

- Трусики…мешают, - не то прохрипел, не то прорычал Рокотов, перевоплощаясь в гориллу-самца.

- Снимите. Доктору можно, - последовало милостивое разрешение.- Come on!* - нетерпеливо добавила красотка.

Она с разрешающей манкостью выпятила попку кверху, и Рокотов приспустил плавки до коленей,

которые девушка с ловкостью прелестной обезьянки одним движением ноги сбросила прочь.

И когда Диана, разводя ноги, не то чтобы допустила мужчину, а сама притянула его руку к запретному обнаженному лону, Юрий перестал себя контролировать. Он развернул живое воплощение молодёжного секс-символа к себе, жадно нащупал девичьи груди и с силой, до крови поцеловал девушку в губы.

Мигом позже Диана, отвечая на его тискающие, порывистые и поглощающие движения своими будоражащими «клеящимися» поцелуями, опалила его знойным шепотом: «Любимый! Тебе можно всё! Ведь ты такой необыкновенный, смелый и так любишь меня! Тебе можно всё, только я должна предупредить, что там у меня…Куда ты так хочешь…Там у меня три маленьких дырочки…Между попочкой и писюлькой - ещё одно влагалище…Так получилось…Таким уродился твой птенчик…А сейчас тебе можно всё! Всё!»

Если в Москве короткая (а для некоторых ещё и очень бурная) летняя ночь была на исходе, то в безвестном вятском селе уже минул рассвет, и наступало утро.

Георгий Листратов лежал навзничь на широкой деревянной кровати, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок деревенской избы. Рядом, уложив голову ему на плечо, спала Милена. Настенные часы-

ходики показывали половину пятого, однако сон упрямо не брал беглеца. Страх не давал безмятежно сомкнуть веки. И прежде всего страх за любимую, которая, прижавшись к нему животиком на восьмом месяце беременности, даже сонная не выпускала его руки. А сверх того – страх за ту новую жизнь, что зародилась и мерцала внутри женщины его мечты.

Милену Кораблёву Листратов впервые увидел два года тому назад. К нему в «Сюр-Реал» она пожаловала в сопровождении Дианы Лонской. Из приёмной в кабинет первой вошла бойкая подружка, а уж за ней – Милена. С Лонской Листратов прежде «пересекался» на светских тусовках, и та, пользуясь знакомством, заранее условилась о визите, - в противном случае для девушек столь короткий путь к востребованному режиссёру был заказан.

Всякая женщина – ходячая оферта, то есть коммерческое предложение о приобретении самого востребованного товара особого рода. Вопрос в цене и качестве товара. Ежели Лонская обладала по южному броскими прелестями, которые назойливо просятся в глаза покупателя и набивают цену, то на Милену нужно было взглянуть самому. Георгий взглянул, и навсегда влюбился в её ненавязчивую и исконно русскую красоту. Его покорили огромные серо-голубые очи незнакомки, её безукоризненно чистая белая кожа, тонкий профиль и нежный овал лица, обрамлённый льняного цвета локонами. Ну и, конечно, его не могли оставить равнодушным по-женски смышлёная внешность и та воспитанность, что сквозила в каждом жесте, в мимике, во взоре гостьи. Сквозь умненькую миловидность Милены светилась загадочность - тайна особого рода, которая подобно путеводной звезде влекла её к какой-то благороднейшей цели. Но эта цель была ведома исключительно ей, а посторонним доступ был закрыт.

Посетительницы разнились и внутренне. Диана (и это режиссёр мигом уловил) принадлежала к экстраверткам, кои, не задумываясь, из врождённого кокетства демонстрируют полный ассортимент бугристых поверхностей и заманчивых изгибов, рождающих в мужчинах ощущение падения в бездну. Вот и в тот раз сексапильная фемина выгодно преподнесла едва прикрытые ноги, пышную грудь и прочие прелести. У Милены же под его пристальным взглядом порозовели щёчки, она потупила взор и, наоборот, фигурку расположила вполоборота, оставив для восприятия минимум эротической информации. Тем самым скромница окончательно обольстила мужчину.

Листратов был видным молодым человеком. Вместе с тем, до обретения звёздного статуса, он не интриговал «столичных штучек» уровня двух посетивших его красавиц. Зато стоило ему «зазвездиться», как подле него их запорхал целый рой. Посему Георгий великолепно научился отличать тех, кого завлекало

его положение. В Кораблёвой и намёка на это обстоятельство он не заметил.

Лонская меж тем изложила цель их посещения, из которой вытекало, что её подружка желала бы

сделать заказ на изготовление нейропсихологического модуля Юрия Гагарина.

- Гагарина? – уточняя, удивился режиссёр, обращаясь непосредственно к Милене. – Это первого космонавта планеты, что ли?

- Да, - кивнула девушка, вторично за посещение, взглянув на него.

* Come on! (англ.) – иди ко мне!

- Отчего же именно он?

- Так, - последовал уклончивый ответ от вновь порозовевших щёчек. - Он…интересен мне в качестве исторического феномена.

- Надеюсь, вы понимаете, что качественное исполнение вашего заказа предполагает достаточную откровенность?

- Да-да. Понимаю, - спохватившись, прикусила губку Милена. - Видите ли, я учусь на психолога, - пояснила она. - Пишу курсовую работу о специфике заочного метода изучения личности. Мне необходимо окунуться во внутренний мир Гагарина и как космонавта, и как первого «гражданина мира», и как семьянина, и как спортсмена...И так далее. Познать и раскрыть его во всех социальных ракурсах. Разумеется, я отнюдь не претендую на то, на что претендуют другие ваши клиенты. Меня вовсе не прельщает копание в грязном белье. Мне нужно документально точное воспроизведение его «психологической голограммы». Без додумываний и фантазий.

Само собой, Листратов взялся за необычный заказ. И работал над ним, как никогда прежде. Ещё бы, в Кораблёвой для него экспериментальный интерес сочетался с личным. Экспериментальная составляющая выражалась в том, что на ней он апробировал усовершенствованные модели двух своих крупных изобретений – дистанционного детектора правды и резонансного генератора или резонатора, как Георгий его коротко именовал. Личный же стимул заключался в том, что впервые экспериментатор применил приборы на клиенте, вернее на прекрасной клиентке, из любовных побуждений. И воздействие технических устройств подарило ему волшебный результат.

Впрочем, о подробностях этого увлекательного процесса - несколько позже и в другом месте повествования. Предварительно же достаточно отметить, что Листратов впервые в жизни полюбил. А Милена ему ответила взаимностью. Взаимностью, по сути, техногенно навязанной. О чём она не ведала и до настоящего утра.

Георгий был из детдомовцев, круглый сирота. И в детстве он был ничейным ребёнком. А одинокая личность – маленький неприкаянный мирок, чуждый этому гигантскому и холодному миру, помыкающему им.

И даже повзрослев, Листратов собой в полной мере не распоряжался, пока работал за гроши в так называемом «ящике» - в закрытом Институте нейрофизиологических проблем. Лишь учредив «Сюр-Реал» на паях с Исааком Вайнбергом, он обрёл приличный социальный статус.

Вайнберг – крупный воротила в сфере шоу-бизнеса – оценил многообещающий проект и рискнул, вложив в него немалый капитал. Инвестиции талантливого, но малоимущего Георгия выразились в виде самих изобретений. Проект «русского доктора Фрейда» не оказался прожектом: «Сюр-Реал» быстро окупился, а филиалы салона начали распространяться по стране. Конечно, жадный еврей в совместном бизнесе новатора беззастенчиво «нагрел», но, наряду с тем, Исаак Анатольевич дал тот минимум, чтобы его компаньон ощутил себя обеспеченным, а значит и относительно свободным человеком.

И всё же, в самодостаточную личность Георгий превратился лишь с появлением Милены. Ему стало для кого жить, творить и зарабатывать. С появлением любимой для Листратова солнечный свет заиграл всеми цветами радуги. И он решил подарить Милене радость вселенского масштаба. Но как реализовать эту идею без денег?

Ради добычи звонкой монеты изобретатель и надумал продать новое и незапатентованное в установленном порядке открытие. Но кому? Вайнбергу? Так тот его уже однажды обобрал как липку. Комитету госбезопасности? Так эта наглая и властная инстанция платила ему крохи за ту эксклюзивную информацию, что он ей поставлял. Потому он и связался с американцами через репортёра Боба Сноу, что давно подбирал к нему отмычку.

Новоявленный Кулибин сознавал, что совершает крайне рискованный шаг, ибо ещё в Институте нейрофизиологических проблем он дал КГБ кабальную подписку. Подписка в числе прочего предусматривала уголовную ответственность за незаконный экспорт технологий, научно-технической информации и услуг. Комитетчики никогда не простили бы ему измены в форме технического шпионажа. Но уж очень хотелось обеспечить перспективу любимой и будущему сыну.

И Листратов отважился на контакт со Штатами, в материальном плане не прогадав. Задержка заключалась, как он надеялся, в сущем пустяке – вывезти Милену «за бугор» под видом круиза по Средиземноморью (до поры не просвещая любимую на счёт деталей «закулисья»), а там её и сманить.

И уже на стадии оформления заграничных виз у Георгия случился «облом»: Кораблёва сама узнала об изнанке его души в непрогнозируемых условиях.

В ту июньскую ночь Листратов проснулся от того, что кто-то включил яркий свет в спальне его московской квартиры и резко сорвал с него простыню. Георгий сначала рефлекторно зажмурился, а затем, реактивно оценив необычайный характер происходящего, волевым усилием раскрыл глаза и стремительно сел на краю кровати. Он увидел вокруг себя несколько человек. Часть из них была вооружена. Стволы были направлены на него и на Милену, которая также проснулась и испуганно прижималась к стене, прикрывая живот руками.

- В чём дело? Чего вам надо? – ошеломлённо спросил Георгий.

- Ты Листратов? – вместо ответа спросил его мужчина лет тридцати, стоявший впереди прочих. При разговоре кончик его языка раздваивался, будто у гада ползучего, порождая зловещее впечатление.

- Сперва скажите, кто вы и по какому праву ворвались? – попытался сохранить невозмутимость хозяин.

Реагируя на его не по обстановке независимое поведение, гадоподобный кивнул наперснику, молча скалившегося щербатой пастью. Восприняв сигнал, щербатый пнул строптивцу в промежность. От удара у Георгия в глазах вспыхнул свет в сотни раз более яркий, нежели при пробуждении, вслед за которым его обступил чёрный провал, и он мешком свалился на пол.

Придя в себя, Георгий обнаружил, что он весь мокрый, с тела стекает вода, а его поддерживают под руки сообщники человека с раздвоенным языком. Непосредственно над Георгием возвышался беззубый тип с пустым ведром.

- Ты Листратов? – повторил главарь, над верхней губой которого взамен усов красовалась стилизованная татуировка «Весь мир фуфло, а люди в нём фуфлыжники».

- А ты кто та…, - начал, было, упрямец, ан новый удар щербатого в скулу оборвал его риторику.

Едва чёрная пелена перед глазами рассеялась, Георгий увидел, что гадоподобный мерзавец, перегнувшись через кровать, немытой рукой гладит сжавшуюся Милену по беременному животу, издавая звериные хрипы:

- Чё, зигота*, набалделась, сама сучку ждёшь?

- Убери лапы, скотина! – придушенно вскрикнул Георгий, силясь вырваться из дурно пахнущих объятий бандитов. – Не тронь её, гад! Пусть ты меня прикончишь, но прежде я тебе вырву язык!

И нечто такое было в его виде и голосе, что заставило садиста с раздвоенным языком почувствовать: женщина – тот предел, за которым для его противника ограничений не существует.

Но прежде, не оборачиваясь, бандюга мощным маховым движением в прыжке нанёс удар Листратову в солнечное сплетение, принудив его замолчать ещё на пару-тройку минут.

- Х-ха, вырву, - ехидно хмыкнул изувер, оставляя тем не менее Милену в покое и прицениваясь к её партнёру, который всё никак не мог вдохнуть воздух полной грудью. – Ну и чё? Вырвал? Я те ща член вперёд вырву, лох поганый! Ну, чё ты бакланишь? Сам же гонору нагнал, не захотел без понтов базарить. Сам и тёлку свою без навару подставляешь. Я – Вован Палач. Слыхал, небось? А ты кто?

- Че-чего спрашивать? Сам знаешь, что я – Листратов? – с передышками, хмуро склонился к диалогу Георгий. – Сдуру в дома такие, как вы, небось, не вламываются?

Бандиты захохотали вкупе с вожаком.

- А ты ничё, фофан, - снисходительно одобрил прозвучавшую фразу Вован. – Коль дальше не будешь дуриком прикидываться, то и ты, и тёлка твоя, и надавыш твой, чё у неё в пузе зачервячился, жить останетесь. При одном условии, что ты запираться не станешь и бабло, что ты настриг немеряно, гопоте нашей отслюнявишь. O`кей?

- Попробуем, - согласился Георгий, суматошно соображая, сколько валюты у него в квартирном сейфе, на депозите и на банковских карточках.

Да вот последующие действия Змея заставили его предположить, что малыми уступками от этого мизантропа не отделаешься. Так оно и вышло. Вован преспокойно дождался того, пока хозяин выложит им сбережения из сейфа, отдаст одну из банковских карт и сообщит код к ней, а вслед за тем почти культурно осведомился:

- Почти…Кроме депозита.

- Ай-яй-яй! – карикатурно скривился предводитель шайки. – Чё ты гонишь, отрыжка несвоевременно извлечённого пениса! А ведь договорились, фуфло не толкать. Секи поляну, Жора, и делай выводы. С этими словами Змей извлёк из дорогого кейса фотографии, на которых Листратов сразу опознал Боба Сноу, точнее, труп Сноу, снятый в нескольких ракурсах. И на всех снимках рядом с телом репортёра беззубо скалился ненавистный щербатый субъект, что стоял сейчас подле режиссёра. Георгий тотчас вспомнил прессу дня минувшего, смаковавшую убийство американского подданного. Так вот кто виновен в его гибели! Или это ловкая мистификация?

* Зигота – клетка, образующаяся в результате слияния двух половых клеток в процессе оплодотворения.

- Чё, сомнения нас гложут? – ехидно, но правильно истолковал его колебания Вован. – Так ведь не суть, кто грохнул Боба, хотя я мог бы тебе и ксиву на него предъявить. Суть в том, что я знаю про связку меж тобой и Бобом. Ни одна собака про то не пронюхала, аж и комитетчики проворонили, а я знаю. Вот номер так номер, да? Аккурат тебе меж глаз!

- Да-а…, я знал Сно-оу, - выгадывая время, медленно протянул пленник, поражённый убийственным доводом. – В «Сюр-Реале» он бывал…

- Бывал член у Любки под юбкой! – грубо оборвал его Змей. – Чё ты мне тюльку гонишь? Э-эх, впендюрить бы тебе по дыне пару раз, да ладно…И без того есть, чем прессовать.

И главарь, подобно факиру, вытаскивающему из мешка кобру, вытянул из кейса записную книжицу американского журналиста. С многозначительным видом он раскрыл вещественную улику и с великодушием победителя дал возможность поверженному противнику обозреть записи с номерами банковских телефонов и кодами.

- Ваша взяла, - и в самом деле сдался Листратов, исподлобья обводя взором ораву уголовников. – Есть у меня куш на счетах…

- А будет того больше. Так куш-то в Швейцарии. До него ещё добраться надо.

- Нич-чё, доберёмся, - под гогот блатной братвы заверил его Вован. – И за чё ты такие крутые бабки срубил?

- За что-о? – замялся Георгий, не решаясь выдать тайну. – Загнал кое-что…Вам-то что? Вам же деньги нужны.

И в сей критический момент, из-за нервного перенапряжения, режиссер допустил промах: он ошибочно расценил последующие действия главного бандита.

- Нам-то что? - сказал гоп-менеджер, в третий раз раскрывая кейс. – Ты меня, фуфел, достал. Ща я тебе предъявлю лучший в мире детектор лжи…

- Погоди, - остановил его Листратов. – Погоди…

- Погожу, - заинтригованно замер тот в позе грибника, нащупавшего в жухлой листве груздь.

- Всё так, - покаянно сознался Георгий. – Куш я сорвал на том, что загнал американцам усовершенствованный детектор. Только не детектор лжи, а детектор правды…

- О, прикол так прикол! – Вован похабно разверз пасть, из которой торчали жёлтые прокуренные зубы с инкрустированными стразами. – А я-то намекал вот на какой детектор! – И он под лошадиное ржание своих опричников жестом фокусника извлёк-таки из кейса…паяльник.

Режиссёра охватил стыд, смешанный с гневом бессилия, что он так дёшево и бестолково «купился», ан отступать было поздно: слово блудливым воробьём вылетело изо рта и ухватить его, было не суждено.

- А чё такое…«отон»? – зачитал бандит непонятное словечко из записной книжки.

- Это…приставка к детектору, - соврал Листратов.

- Ну, чё, подытожим переговоры, прошедшие в тёплой и дружественной обстановке, - издевательски проговорил Змей. – На твой детектор мочился я со сталинской высотки. А вот на бабло я тебя разведу по полной программе. Делиться, братан, треба. Значит так, за кордон поедешь со мной. Баба твоя останется тут, под нашей крышей. Рассчитаешься баксами, получишь её живой и здоровой вместе с надавышем. Попробуешь свинтиться, получишь её уши в посылке. Покеда мы будем выправлять ксивы в Швейцарию, пыхти в две дырки, засветись на работе…Короче, тусуйся, как обычно, но под нашим призором. А станешь дёргаться, так мы не толи што бабу твою саданём, но и тебя гэбистам сдадим за измену нашей великой Родине! – пафосно завершил он бандитское наставление.

Криминальный «наезд» сорвал планы Листратова. Два дня под неусыпным надзором боевиков Вована Палача он выправлял срочную визу в Швейцарию. Телефоны в его квартире и в квартире Кораблёвой бандиты отключили, а «сотики» забрали. За Миленой также ходил по пятам «гопник», отслеживая каждый её шаг.

По полудни второго дня пленения Милена, предупредив Георгия, поехала в Ленинку, чтобы подготовить материалы для дипломной работы о специфике заочного метода изучения личности. Там она набрала массу литературы об истории Древнего Рима, ибо одним из персонажей её исследования являлся легендарный основатель Вечного города Ромул. При подборке монографий по каталогу Милена обратила внимание на то, что в библиотеке установлен атрибут архаичного способа общения - почтовый ящик. Тогда она купила конверт и, прикрывая листок развёрнутой книгой, так как соглядатай не сводил с неё глаз, принялась писать письмо Диане Лонской. За этим занятием её и застал Георгий, внезапно появившийся в библиотеке.

- Иди за мной! – непривычно жёстко скомандовал он вполголоса, беря её за руку.

- А-а-а…А как же книги? - только и успела пролепетать она.

Однако вид мужа был настолько страшен, что она осеклась и послушно засеменила за ним к выходу из зала. Милена даже упустила из виду то, что Георгий был без бандитского конвоя. Зато это в должной мере оценил соглядатай. При приближении к ним четы, он испуганно вскочил с лавочки и прижался к стене. Георгий, не останавливаясь, правой свободной рукой достал из кармана курточки-ветровки какую-то трубку. Это был изобретённый им самодельный импульс-шокер дистанционного действия.* Он навёл его на соглядатая и нажал на кнопку. Мгновение – и бандит расплавленным воском сполз по стене на пол.

- А-а-а…А где оста-остальные? – клацая от волнения хорошенькими ровными зубками, спросила Милена мужа в коридоре.

- Там же, где и последний, - ответил Георгий.

- Ты…Ты их тоже убил?

- Часа три поваляются в лужах из собственной мочи и очухаются.

И пришлось возлюбленным бежать впопыхах, куда глаза глядят. Поначалу Георгий спрятал Милену у тётки в Орехово-Зуево, а сам попытался сунуться за билетами в аэропорты, на вокзалы… Увы, везде он едва не напарывался не только на подельников Вована Палача, но ещё и на негласный контроль могущественного комитета государственной безопасности – то спохватился и Топтыжный. От провала Листратов ускользал в последние мгновения. Вскоре к перечисленным невзгодам присовокупилось и то, что вторая его банковская карта, которую он утаил от Пакостина, оказалась заблокированной. Благо, что днём раньше Листратов успел обналичить крупную сумму денег.

Западные рубежи страны оказались наглухо заблокированными. Листратову и Кораблёвой ничего не оставалось, как подобно западным славянам из шестого века нашей эры, гонимым в поисках лучшей доли, двинуться на восток. Иногда так бывает: чтобы достигнуть Запада, надо стремиться на восток. Их бегство осуществлялось «тайными тропами» - вдали от российских транспортных магистралей, просёлочными и второстепенными дорогами, пролегающими между заштатными городишками, захолустными сёлами и лесными посёлками. Они передвигались на перекладных: попутными машинами, электричками, конными подводами, а подчас и пешком. В гостиницах «светиться» было опасно, потому в качестве места ночлега предпочитались частные дома. Последнюю ночь Георгий и Милена скоротали в избе безымянного вятского крестьянина.

От Кирова до Владивостока оставалось «всего ничего» - семь тысяч километров. Там проживал дальний родственник Листратова – Владимир Зиновьевич Селиванов. Он был капитаном дальнего плавания

и потенциально мог располагать средствами для нелегальной переброски Георгия за кордон. Листратов убедил свою суженую, что у Зиновьева она будет в безопасности. Он же, Георгий, доберётся до Америки, заполучит сумму контракта, вернёт её в качестве компенсации Отечеству, а уж затем явится с повинной, как на том настаивала Милена.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Заковыкин совершил незаурядный для студента-гуманитария поступок: он встал в семь часов утра – неслыханно рано для себя. Это понадобилось ему затем, чтобы иметь солидный временной запас в поисках улицы Подлесной, а равно и для поездки на проспект Вернадского. Воистину, кто рано встаёт – тому Бог подаёт. С задачей-минимум Тихон справился неожиданно легко: в десять часов он уже был на месте.

Добравшись до места проживания Георгия Листратова, уралец сориентировался с нумерацией квартир по табличке на дверях подъезда, и бодро разъяснил маленькой старушке, возившейся с кодовым замком: «Здрасьте. Я к Листратову». Тихон лгал вдохновенно и без тени сомнения: во-первых, от природы он располагал таким искренним выражением лица, что именно пожилые люди ему безоговорочно доверяли, а во-вторых, то была ложь во спасение – во спасение Милены Кораблёвой. Юркнув следом за бабулей в подъезд, он лестничными пролётами взбежал на пятый этаж и нажал на кнопку звонка.

На его призыв к общению никто внутри квартиры не отозвался. Второй, более продолжительный

сигнал, также остался без ответа. Настырный Заковыкин не привык так запросто отступать. Он принялся звонить ещё и ещё, и до того увлёкся этим процессом, что когда его кто-то тронул за плечо, он от неожиданности подпрыгнул кверху горным козлёнком.

*Импульс-шокер – генератор сверхкоротких импульсов высокой мощности и сверхмалой длительности.

В прыжке, с высоты козлиного полёта он оглянулся и обозрел лестничную площадку: на ней стояла та самая старушка, что впустила его внутрь.

- Ты к кому, мальчик? – уточнила бабуля.

- Я…Я к дяде Жоре, - нашёлся Тихон, приземляясь. – К Листратову. На прошлой неделе он меня в гости звал…А его нету. И по телефону не отвечает.

- Знать, ты Георгиев племянник?

- Георгий уж дней пять не появляется.

- Дней пя-а-ать…

- Да-а-а, - в тон ему подтвердила старушка. – Ево сёдни перед тобой энти…органы искали. Мине понятой брали. Квартиру обшарили и, вишь ты, бумажку наклеили.

Только сейчас Заковыкин обратил внимание на то, что вход в жилище опечатан узкой полоской бумаги с нанесённой на неё печатью следственного комитета.

- О-о-о!... – ошеломлённо протянул он. - То-то я думаю…Ну, ладно, я пошёл. Моя мама, то есть сестра дяди Жоры, наказала проведать его. А тут…Спасибо, бабушка. Я, пожалуй, пойду.

Лгунишка уже спустился ступенек на пять, обдумывая слова старушки, как та внезапно сама его позвала:

- Внучек, постой! Коли тебе чего спросить, так люди из органов промеж собой говорили, что сёдни энту…засаду выставят. Дак ты про Георгия у них може чиво спросишь?

- Да-аже и не знаю, - артистично разыграл нерешительность парнишка. – Не-е, я лучше маме скажу, а она пусть решает.

- Ну, мотри, - сказала старушка ему вслед.

Студент, то перепрыгивая ступеньки пролётов, то съезжая по перилам, спустился на первый этаж. Шагнув из полутьмы подъезда на улицу, он зажмурился от яркого солнечного света, и в ту же секунду почувствовал, что кто-то схватил его разом справа и слева, вывернул руки вбок и вверх так, что он скрючился в три погибели, едва не уткнувшись лицом в асфальт. Невидимые злодеи – судя по числу ног, их было двое (а то и четверо, если они вдруг относились к одноногим монстрам?) - оттащили его за близлежащие кусты. В зарослях «черёмухи душистой» один из них вовсе не поэтично рявкнул:

- Кто таков?

- Да вы хоть разогнуться дайте, - скромно попробовал возмутиться похищенный.

- Ты у меня щас побакланишь, так не то ли что не разогнёшься, а в окончаловку загнёшься, чухан! – реально пообещал обладатель нелирического баритона. – Какое у тебя погоняло?

- По-погоняло? Какое погоняло?

- Имя, б-блин!

Тихон учёл, что верхняя пара конечностей одного из возможных монстров-уродов ощупывает его и уже лазит по карманам. Следовательно, через миг-другой студенческий билет, который на сей раз был при пермяке, будет обнаружен. То есть, запираться по очевидным вещам становилось бессмысленно. И юноша натужно прохрипел:

- Тихон я…Тихон Заковыкин. Отпустите меня, так я вам сам документ покажу…

- Показывают член, а документ предъявляют, ак-кадемик докторских наук, - поучающе фыркнул баритон.

- Ну, предъявлю…

- Стой тихо и не бухти, - проворчал незримый собеседник. – Тады, может, и мочить тебя не придётся. Дошло, лузер ты обыкновенный?

От многообещающих намёков у «лузера» пропала не то что способность «бухтеть», но и желание громко пыхтеть. В том числе и пыхтеть «устами, которые не говорят по-фламандски», к чему его неимоверно вынуждала поза «йога, внезапно впавшего в созерцание вечности в момент поклона прошлому».

Под кряхтение противоборствующих сторон монстры завладели деньгами, мобильным телефоном и студенческим билетом парнишки, пересчитав и прочитав, соответственно, первый и последний из трофеев. Выполнив «аудит» по полной номенклатуре, невидимки позволили Заковыкину разогнуться. Тот распрямился и увидел перед собой двух нечёсаных мужиков средних лет, «одежду» которых преимущественно составляли «наколки», слабо прикрытые несвежими шортами и футболками. Один из них, с причёской типа «ирокез» и с многообещающим выражением на физиономии типа «Кому по роже – милости просим!», сказал уже знакомым баритоном:

- Чё те надо от Листрата?

- Э-э-э, - своевременно вспомнив про собственную ссылку на фамилию режиссёра старушке при входе в подъезд, невразумительно затянул юноша, придумывая отговорку. – Задолжал он мне. Заказ я оплатил, а он его не исполнил.

- Ишь ты, кредитор, ли чё ли? - неопределённо проговорил второй, с носом как у Сирано де Бержерака, списывая в блокнотик данные «кредитора» со студенческого билета. – Может его на Калачёвскую, сорок, а? Там из него повыбивают…

- Глохни, рыба! – резко оборвал напарника «Ирокез». – А ты, Тихон, дёргай отсюда. Ещё раз поймаем – ноги повыдергаем!

- А заместо них спички вставим, - поддакнул старшему «Сирано де Бержерак».

Паренька отпустили, вернув и деньги, и «сотик», и студенческий билет, а также придав «стартовый импульс» в виде смачной оплеухи.

Отойдя от места «морального осквернения» на приличное расстояние, Тихон обиженно проворчал: «На Калачёвскую, сорок, на Калачёвскую, сорок…Я вот вас как сдам на Большую Дмитровку Гэ-Гэ, так зачешетесь!»

Утреннее приключение более или менее образумило Заковыкина. И до обеда благоразумие справлялось с опасными помыслами Тихона. А вот после приёма сытой пищи в студенческой столовой кровь у пермяка прилила к желудку, мозги затуманились, и…всё пошло по-старому.

В два часа пополудни студент «подземкой» уже добирался до станции «Юго-Западная». Там он поднялся на эскалаторе к выходу и вышел на проспект Вернадского. Здесь, близ гостиницы «Салют», должна была проживать Милена Кораблёва. По мере приближения к искомому адресу поступь юного разведчика явственнее и явственнее выдавала неуверенность: сказывалась перипетии вылазки на улицу Подлесную. Потому «пермяк-солёные уши», приближаясь к нужному подъезду, замедлял и замедлял шаги, держа «ушки на макушке».

Прибыв на место, Заковыкин понял, что применить уже апробированную тактику проникновения в запертый подъезд не удастся: доверчивых тётенек с электронным ключом поблизости что-то не наблюдалось. Ан и уралец был не лыком шит. Предусмотрительно озирая окрестности, он достал специально припасённый сканер – скиммер. Прикрепив считывающее устройство к кодовому замку на дверях, юноша нажал тумблер: на экранчике скиммера замелькали циферки, пляска которых прекратилась с появлением числа «837». То был пароль электронного запора. Тихон снял сканер, набрал зашифрованное число и преспокойно попал внутрь.

Установив число квартир на этаже, чужак поднялся лифтом на седьмой этаж, выйдя на странную лестничную площадку, ибо стены её были разукрашены картинками из весёлых мультфильмов. Незваный гость приблизился к металлическим дверям с овальной табличкой под номером сто тридцать два.

Тихон, набирающийся опыта не по дням, а по часам, убедился, что квартира не опечатана, и приложился к кнопке звонка - сигнальное устройство безмолвствовало. Полагая, что он слабо нажал на кнопку, Заковыкин энергично надавил ещё пару-тройку раз, пока не убедился, что звонок или сломан, или снаружи не прослушивается.

Бесцельно послонявшись по пустому межквартирному пространству, упорный паренёк опять направился к жилищу Кораблёвых. Преодолевая вполне объяснимую внутреннюю неловкость, он настойчиво постучал в дверь. Стук гулко раздавался в пустом подъезде, теперь отдававшим холодной враждебностью. Визитёр невольно оглянулся: позади ни кого не было, в том числе и бабулек. Ему стало жутковато, потому что померещилось, будто в квартире притаился неизвестный и злобно смотрит на него через «глазок». Заковыкин из духа противоречия приблизил к дверному «зрачку» свое лицо, успев, фиглярничая, усмехнуться: «Тьфу, тьфу, чтоб не плюнули!» – однако различил в нём лишь свою физиономию, искажённую от нервного напряжения и кривизны линзы.

Студент застыдился собственной беспричинной робости, и толкнул дверь ладонью, словно проверяя её на прочность. Та, проявляя физическое свойство, именуемое в науке сопротивлением материала, не подалась ни на миллиметр. Тихон зло толкнул металлическую преграду плечом, которая на хулигански вызывающий толчок плечом ответила индифферентным металлическим противодействием.

На Заковыкина, соответственно возрасту, частенько накатывало эдакое мальчишеское лихачество и безрассудство, попирающие взрослые нормы поведения. Так и сейчас, нетерпеливо «крутанувшись» по просторной лестничной площадке, озоруя и подражая волку-каратисту, нарисованному на стене, он с разбегу прыгнул на «непокорную» дверь, обозначая ногами, что вынесет металлическую преграду с петель.

Тихон совсем несильно ткнул в стальную плоскость кроссовками, но та внезапно распахнулась, и атакующий её «каратист» влетел в темноту прихожей. Продолжению полета поспособствовал и невидимый коварный внешний фактор, втянувший его вглубь. О коварном факторе парнишка догадался чуть позже, в квартире, куда так стремился. Некто, уже на излёте, квалифицированно нанёс ему акцентированный удар точнёхонько в солнечное сплетение, сбив дыхание, а затем резко врезал по «загривку» так, что у пермяка кратковременно отказало зрение. Тут же Заковыкина безжалостно бросили на пол и затворили за ним вход. О последнем обстоятельстве «взломщик» догадался по характерному стуку и щелчку замка.

Тотчас, без передышки, пленённого несколько рук ткнули носом в паркет, перехватили чем-то горло, загнули все четыре конечности за спину и профессионально обыскали методом похлопывания.

- Чисто, - облегченно просипел некто в темноте. – Без стволов. Только какая-то коробочка есть.

- Глянь, что за Зорро-попрыгунчик пожаловал, - приказал другой мужской голос.

В прихожей вспыхнула лампочка, пленника развернули на бок. И Тихон, издавая от апперкота урчащие звуки воздухом, выходящим из легких (и может, не только оттуда), разглядел, что над ним наклонились два возбужденных мордоворота, нацеленные на дальнейшие, более решительные действия, а вместе с ними – щеголеватый худощавый молодой мужчина.

- Кто таков? – осведомился щёголь.

- Э…Э…Э…, - приходя в себя, попытался ответить Заковыкин, натужно хватая ртом воздух и с удивлением опознавая во франте следователя Геннадия Геннадьевича Затыкина.

- Что, попрыгунчик, в зобу дыханье спёрло? – насмешливо полюбопытствовал тот.

Громилы тем временем достали из карманов паренька всё те же уже порядком затёртые деньги, студенческий билет, скиммер и мобильный телефон.

- Здра-здрасьте, Гэ-Гэ, - с трудом и не без подобострастия выдавил из себя Тихон.

- Чо-чо? – улавливая знакомые черты в лице и в тембре голоса задержанного, по-деревенски переспросил его сотрудник следственного комитета, теряя ведомственный лоск.

- Ой…Здрасьте, Геннадий Геннадьевич, - поправился студент. – Не узнаёте?

- Это…, - припоминающее нахмурился следователь. – Хм...Никак, бабай с Урала? Пермяк-солёные уши?

- Он самый, - не стал хорохориться «бабай».

- Поднимите его, - отдал начальственное указание Затыкин, которое мордовороты исполнили неукоснительно, прихватив юношу за локти. – З-заковыкин?

- Какого чёрта вы тут делаете, Заковыкин? – осматривая портативный сканер, услужливо поданный помощниками, осведомился амбициозный Гэ-Гэ. – Так-с, скиммер…Ясненько…Ишь, как экипировался! Какого чёрта вы тут делаете, Заковыкин, я вас спрашиваю? – вторично прозвучал вопрос теперь в несколько угрожающей интонации.

- Дык, прибыл по приглашению на аудиенцию к Милене Кораблёвой, а тут на тебе – вы, - обретая традиционно ироничное расположение духа, съехидничал Тихон, двусмысленно и чуть ли не по-приятельски подмигивая Гэ-Гэ. – Вам не снится её записка?

- Кстати, Заковыкин, а где, в самом деле, записка? – оживился представитель федерального органа.

- Какая записка? Не знаю я никакой записки, - поюродствовал паренёк, припомнив, как днями ранее Затыкин от послания Милены всемерно отбояривался. – Да ведь и вы её не признавали.

- Прекратите паясничать, Заковыкин, - строго одёрнул его следователь. – Я имею в виду записку, адресованную Кораблёвой своей подруге Диане Лонской.

- Кораблёвой? Лонской? – изобразил непонимание Тихон, мигом сообразив, что про Лонскую, о которой он прежде слыхом не слыхивал, Гэ-Гэ сболтнул лишнего. – Если вы про записку, которую я давно выбросил, так там какая-то Милена писала какой-то Диане…

- Кончай дурочку ломать, - насупился Геннадий Геннадьевич. - А ну-ка, обшарьте его от и до, - приказал он громилам.

Последовал повторный личный обыск - теперь при дневном освещении и в большой комнате. На сей раз к методу похлопывания прибавились методы раздевания и беззастенчивого прощупывания, не возымевшие, впрочем, результата – собаку съевший в таких переделках «бабай с Урала» больше не носил при себе улик. Зато, пока его крутили, будто белку в колесе, он огляделся и увидел на стене комнаты семейную голограмму. На ней было двое: старик, похожий на Станиславского, и смеющаяся девушка, доверчиво прильнувшая к его груди. На голограмме она была как живая. И девушка была не просто красива – она была прекрасна. «Милена!» - догадался Тихон. У него сердечко даже сделало перебой, а потом его кольнуло от глупой ревности по поводу того, что такую богиню целует какой-то земной Гоша.

Обыск завершился ничем, а голый, как пупс, Заковыкин всё стоял и стоял, недвижимо и зачарованно глядя на изображение Милены.

- Чево стоишь-то? Понравилось? – раздражённо осведомился у студента один из громил, отступившихся от него.

- Угу, - не глядя на амбалов, со вздохом признался им Тихон.

- Извини, но продолжения не последует. Дальше мы с тобой ничё делать не будем! – разведя руки, поскабрезничал разговорчивый мордоворот под хихиканье сотоварищей. – Может того…, сам оденешься?

Только тогда до Заковыкина дошло, что над ним насмехаются.

- Что, скушали?! – придя в себя, не без дерзости осведомился парнишка, надевая одежду. – Нашли золото партии?

- Ах, даже так?! – нешуточно осерчал на Тихона и Затыкин. – Ничего-ничего, сейчас мы вызовем конвой и доставим тебя куда надо, пим с уральского улуса. Там ты запоёшь по-другому. Я тебя на десять суток закрою по закону о борьбе с терроризмом!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Если Георгий Листратов прошедшей ночью не спал вообще, если Тихон Заковыкин встал непривычно рано, то Рокотов с пассией «изволили почивать» до полудня. И разбудил Юрия вовсе не солнечный лучик, заглянувший в окно, а ощущение беспокойства. Рождено оно было интуицией, предупредительно шепнувшей ему: «Подъём! Хватит валяться. Приведи себя в порядок, мужик - моложе Кощея Бессмертного, но старше Бабы-Яги. Ты должен выглядеть тип-топ».

Юрий открыл глаза и медленно перевёл взгляд налево от себя: Диана ещё спала, прикрывшись одеялом чуть выше колен. Она лежала нагая, навзничь, чуть повернув голову. Посмотреть было на что! «И эта роскошная девушка сегодняшней ночью…Нет, не так…И эта роскошная девушка с неповторимыми пикантненькими атрибутиками сегодняшней ночью принадлежала мне? – недоверчиво подумал журналист. – Экстремум!»

Он бесшумно поднялся с ложа, подарившего ему непередаваемые мгновения, ощущая себя добрым молодцем из сказки, и на цыпочках засеменил в ванную. Настенное зеркало махом отрезвило его. «Ну и рожа! – констатировал он, увидев собственное отражение. – Можно предположить, что на ней черти справляли бесовскую свадьбу». Насыщенный предшествующий день и бурная ночь высветили и его морщины, и усталость, и бледность, выдавая подлинный возраст.

Потому Рокотов в течение получаса брился, мылся, с ожесточёнием чистил зубы и вообще всячески освежался, восстанавливая относительно приличный вид. Добившись маломальского отличия от мертвеца с людоедского кладбища, он пробрался на кухню и приготовил кофе, который и принёс на подносе в спальню.

Диану он вернул в чувство не слишком уверенным поцелуем в щёчку, держа поднос с кофейными приборами обок от постели. Она с лёгким и томным стоном разомкнула глаза, повернула к нему лицо и размягчённым от сна сопрано с хрипотцой попросила его: «Поставь, кофе, пожалуйста». Недоумевая, Юрий опустил поднос на тумбочку. И в ту же секунду проказница схватила его за ягодицы и резко потянула на себя. Чтобы не опрокинуть чашечки, мужчина спешно разжал пальцы и неуклюже, мешком свалился на девушку. А той только того и надо было: она сильной и ловкой самкой выскользнула из-под него, оседлала и принялась выделывать с ним такое, что Юрий сам себе показался детсадовским шалунишкой, которого решила совратить многоопытная воспитательница.

Никогда Рокотов не позволял женщинам держать верх в любовных играх. Точнее, не то чтобы не позволял, а просто выполнял природой предписанную миссию лидера. Видимо, настала пора, когда самка командовала им, напитывая его избыточной энергией. И скоро тень мимолётной неловкости оставила его - он с наслаждением подчинился Диане. И в тандеме они получили то, что жаждали. И всё у них было хорошо, как написали бы в сказке со счастливым финалом. Так что, в конце концов, Юрию почудилось, что за эти несколько минут счастья он проделал путь от наивного мальчонки до мужчины в самом соку.

Понемногу возвращаясь из животного царства чистой физиологии, они, как бы уже скатываясь с вершины Эвереста по пологому склону, ведущему к подножию, периодически истомлёно целовались, трогали друг дружку за те сверхчувственные места, что подарили им фейерверк услады, и болтали непристойности. Болтали непристойности в том смысле, что отпускали комплименты и превозносили причинные места друг друга, называя их пошлыми, вульгарными словами. Вряд ли со стороны зрелище выглядело пристойным, но ещё не отошедшим от спаривания божьим тварям оно дарило усладу.

Первым в посюстороннюю реальность вернулся Рокотов. В его мозгу вдруг возникла мысль о том, что он не возражал бы относительно перевода таких отношений в постоянную плоскость. А начальная ступенька рассуждений закономерно привела его к следующей, которая родила в нём тревогу: что будет дальше с Дианой, что станет делать она сегодня, завтра и послезавтра, какие ответные меры предпринимает её…собственник?

И Юрий, уподобляясь пьяному мужику, у которого что на уме, то и на языке, приподнявшись на локоть, стеснительно спросил у возлюбленной:

- Милая, какие у тебя планы на будущее?

- Ты меня гонишь? – лениво приподняла изогнутую соболиную бровь красотка. – Я тебе надоела?

- Ну что ты, Диана! – упрекнул девушку Рокотов. – Я…Я переживаю за тебя. Спору нет, ты куда как лучше знаешь…м-м-м…Лонского, но и я неплохо представляю, что это за тип. Он способен тебе жестоко отомстить за…за непослушание, мягко выражаясь…

- …и за ветвистые развесистые рога, грубо говоря, - улыбаясь, подхватила та.

- Зря ты веселишься. Я вполне серьёзно.

- Уймись, Юра из юрского периода, - урезонила его своенравная девица. – В первый раз, что ли? Побесится пару недель и простит.

- До того…До того мне надо где-то перекантоваться.

- У меня есть…м-м-м…влиятельный покровитель, - подобрал обтекаемую формулировку журналист, не решаясь прямо назвать фамилию Рокецкого. – Он может припрятать тебя на этот срок в недоступной берлоге. Хотя…

- Хотя две недели – промежуточный вариант. Мне же хочется, так сказать, устаканить наши с тобой отношения в долгосрочной перспективе.

- Ты можешь говорить яснее?

- Яснее, - глубоко вдохнул воздух Юрий, набираясь духу. – Я был бы не против, взять тебя в жёны.

- Ты – меня?! – теперь уже и Диана приподнялась на локоть, глядя на него дерзкими блестящими очами.

- Я всё понимаю, - смутился новоявленный женишок, – предложение неожиданное, по-казацки лихое…

- Ой! Ой, держите меня! Ой, не могу! Ха-ха-ха! – звонко расхохоталась смазливая бестия, упав на подушку. – Да из всех казаков мне нравятся только яицкие! Ха-ха-ха!...Юрочка, милый, думай, о чём говоришь! Тебе что, тоже не терпится заполучить рога? Желаешь также изойти на желчь, что и Лонской? Так в твоём возрасте это вредно. Ну посмотри на меня…Разве я похожа на дуру набитую, готовую на верность до гроба? А ты прикинул, во что обойдётся тебе моё содержание?...Я же избалованная! Всех твоих праведных сбережений хватит, максимум, на неделю…Ха-ха-ха!

И она, увидев, как посерел лицом и сник её партнёр, резко оборвала свой смех. В напряжённом молчании текли минуты. Потом студентка тронула Рокотова длинным холёным пальчиком за подбородок:

- Ты обиделся?

- Да нет…Что ты, - пожал плечами он.

- Ну, прости меня, - в несвойственно мягкой манере произнесла девушка, обняв его. – Ах ты, зверушечка мой реликтовый! Я же правду сказала. Не злись, но головка у тебя работает лучше головы. Так и быть, я согласна пару недель провести с тобой «в берлоге», пока тот придурок перебесится…А там видно будет. Договорились?

- Договорились, - кивнул, ставший непривычно отходчивым Юрий.

- Ну и славненько, - взъерошила ему волосы на голове и везде, где попало, взбалмошная девица. – Мир?

- Мир, - вздохнул Рокотов. - …Знаешь, милая, что меня в тебе пуще всего удивляет? – срезая «острые углы» и идя на компромисс, сменил он тематику общения.

- Знаю: моя развязность.

- Бе-бе-бе! А вот и не угадала! – по-детски дразнясь, показал ей язык Рокотов. – Твоя развязность меня уже не радует, так как от неё и мне перепадает лакомая клубничка. Нет, поражает нечто другое…Вот ты эгоцентричная, зацикленная на самоудовлетворении, и вдруг проявляешь такую трогательную заботу о подружке. Парадокс, не так ли?

- А вот и нетушки, - последовало возражение со второй половины кровати. – Не вижу противоречия. Ведь противоположности притягиваются. Милена – это я наоборот. Она очень добрая! - потеплели красивые, но дерзкие карие очи балованной стервы. – По некоторым причинам, частично тебе ставшим понятными, - вздохнула Диана, - мне не дано стать матерью. И Миле тоже, вроде бы, не дано: из-за сердца она может умереть, не дотянув даже до родов. Двести процентов. Без шансов. А она и забеременела, и отказалась от всяких реторт и суррогатных матерей. Вынашивает сына. Дурочка!…Единственная дурочка, которую мне жаль в этой идиотски устроенной вселенской толкотне локтями…

- Толкотня локтями? – чисто профессионально подметил журналист. – Образно сказано, Диана! - одобрил он.

- Сказано образно, но не мной. И не Миленой. Так её отец говорит, - потянувшись как-то по-русалочьи, от кончиков волос до пяток, проговорила Лонская. – Юр, давай минуток на пять впадём в отключку. Йес? Я после актика люблю вздремнуть. Потому что соснё-ёшь, и опя-яать захочется а-актика, - уже в полудрёме проворковала она, поворачиваясь на бок и закрывая глаза.

И любовники «разбрелись» по разные половинки ложа…

Беспечность и сонная вальяжность Дианы была напускной – она совсем не уснула. Про себя она всерьёз озаботилась тем, что ей делать дальше. Если в принципиальном плане побег от Лонского был делом решённым, то сам момент разрыва был выбран ею не слишком удачно. Поспешно. Под влиянием эмоций. Равно как и многие другие поступки импульсивной по природе «манкой вещички».

Спровоцировало её на спонтанное бегство то, что она завладела компроматом на Лонского. О добыче порочащих сведений она заранее условилась со своим любовником Коданским. Оплошность же заключалась в том, что в настоящее время Коданский находился с визитом в Китае. И до его возвращения Диане надо было «как-то перебиться». Оттого она и ухватилась за «соломинку» в виде предложения Рокотова.

Лонская осторожно огляулась на Юрия: тот мерно сопел носом. Она протянула руку к тумбочке и взяла с неё дамскую сумочку. Оттуда Диана извлекла гигиенический тампон, в котором прятала миниатюрное электронное устройство в виде мушки-дрозофилы - технический носитель компромата. В мушку был вмонтирован микропроцессор с записывающей камерой, настроенный на автоматическое включение и видеопоиск при звучании голоса Льва Лонского. Девушка особым образом поместила мушку в тампон, который затем ввела в полость, расположенную между верхним влагалищем и анальным отверстием. Древнекитайские мудрецы пафосно окрестили бы эту полость «розовеющим ущельем». Более прагматичная и занющая себе цену студентка данное «пикантное вместилище» про себя называла «Сезам-2». И Сезам-2 принял и укрыл то, за что Лев Максимович Лонской без колебаний раскошелился бы очень и очень щедро.

Восстановив тонус в квартире Асеевых, Рокотов и Лонская надумали отправиться в резиденцию Рокецкого. Туда Юрий не рискнул добираться на такси, сознавая, что осведомителей у Лонского – несть числа, а на расправу тот чрезвычайно скор. Да и «блатная башка», доведись попасть в их руки, тоже недолго бы «пускала слюни прожорливости». Потому журналист по квартирному телефону Асеевых, который вряд ли мог прослушиваться, сделал срочный заказ в сервис-фирму «Заря». Из фирмы по адресу прислали автомобиль с обувью и одеждой подходящих фасонов и размеров. Юрий за солидную мзду столковался с водителем, и тот их с Дианой в фургончике типа «сапожок» привёз на юго-запад столицы. Без комфорта, зато надёжно.

Диану охрана пропустила только до приёмной магната. Непосредственно «к высочайшему телу» допустили одного Рокотова. Да и то не сразу. «Вадим Юрьевич занят», - играя глазками, шепнул журналисту бывший фаворит босса секретарь Зиновий Пунькин, которого в финансовой компании звали «секритутка Зинка».

Магнат всероссийского значения Рокецкий Вадим Юрьевич не спешил принять творческого лидера своего медиа-холдинга. Он крутился в кабинете перед трельяжем, замазывая тональным кремом прыщик на кончике носа. Трельяж был изготовлен по индивидуальному заказу и подогнан под рост и вес Рокецкого, равнявшихся, соответственно, ста пятидесяти трём сантиметрам и ста одному килограмму.

Покончив с прыщиком, магнат чуть подбриолинил волосы и расчёской аккуратно подправил проборчик. Наводя заключительные штрихи в причёске, он поправил кокетливый чубчик и освежился дорогими французскими духами. Священнодействуя над собой, Вадим Юрьевич напевал музыкальную фразу из английского шлягера: «Возьми меня скорее, милый!», и предвкушал, как это с ним проделает грядущим вечером активный (ну очень активный!) телохранитель Сёма Бакулин.

В свете сказанного становится более или менее ясным, почему в высшем свете одни звали Рокецкого Полуметросексуалом, а вторые – Сладеньким Мерзавчиком. Лонской же, прознав о пристрастиях Вадима Юрьевича, кратко заметил: «Личность, педерастическая во всех отношениях».

Почти завершив макияж, Полуметросексуал заметил, что тональный крем несколько вульгарно выделяется на кончике носа, и принялся припудривать его. И в этот наиболее ответственный момент в кабинет «на полголовы» заглянул Зиновий:

- Вадим Юрьевич, прошу прощения, вы не забыли про Рокотова?

- Ну, ладно, прос-си уж! – ещё не вполне выйдя из образа, капризно отмахнулся Полуметросексуал.

Когда Юрий вошёл, то кабинет магната уже был привычно погружен в полутьму, и только приставной стол, за которым предстояло разместиться журналисту, освещался узким направленным лучом света, падавшим из настольной лампы. Такой антураж объяснялся обычаем большого капиталиста иметь всё на виду, но самому при том оставаться в тени. От порога Рокецкого невозможно было разглядеть, однако Юрий знал, что тот сидит за письменным столом, в чём и удостоверился, сделав полтора десятка шагов вперёд.

- День добрый, Вадим Юрьевич! – энергично обозначил лёгкий поклон журналист хозяину кабинета и некоторой части подлунного мира.

- Хэлло, Юрий Сергеич! – колыхнулся тот в обширном мягком кресле дебелой тушей, из интереса и уважения обозначив тем самым, что хочет, но не может привстать.– Есть сенсэйшн, как всегда?

Рокецкий занимал высокое общественное положение, достиг финансового процветания, но о полной умиротворенности говорить не приходилось, так как абсолютная реализация его амбиций предполагала захват доминирующих позиций в политической системе страны, а равно несбыточное – «отдаться всем пра-а-ативным мужчинам мира».

В общем и целом вальяжный магнат умел держать себя «в рамках», его мало что могло вывести из равновесия. Однако на всякое правило имеется исключение. И такое исключение Юрий знал: Лонской - его ярый враг.

Вот почему взамен словесного ответа журналист перво-наперво продемонстрировал на компьютере запись с «флэшки» о ночной погоне подручных Вована Палача и дал развёрнутый комментарий к ней, припасая «сенсэйшн» напоследок.

- Занятный материалец, - поощрительно кивнул Вадим Юрьевич, выслушав его. – Пустим его в эфир в прайм-тайм. За аэроболид не переживай – компенсируем. Всё?

- Почти, - сделал невинную оговорку Рокотов. – Есть кое-что о нашем общем знакомом…

И он привнёс в уже изложенную историю сюжетную линию, связанную с Дианой Лонской и с желательностью обеспечения её неприкосновенности. Личные моменты им, естественно, были опущены.

- Вау! – воскликнул богатей, едва замолчал его наёмный работник. – Вау! Я, конечно, мечтал подложить хар-рошую свинку этому живодёру, но чтоб такую грязную…, - колыхнулся он упитанной биомассой. – Это ж тебе не шпильку в задницу засунуть, это война…Це дело трэба разжуваты, - внезапно перешёл он на украинскую «мову». – Хым-м, заманчиво…

И Рокецкий задумался. От безделья Юрий успел про себя наизусть прочитать главу из «Евгения Онегина», прежде чем шеф вывел его из состояния «творческого простоя».

- Умаслил ты меня, Юрий Сергеич, – зашевелил Вадим Юрьевич полненькими, словно сардельки, пальцами. – Уж больно красиво я умою Лонского. Будь по-твоему, припрячу я его зазнобу. И тебя не обижу – воздам сполна. Но…Баш на баш: ты мне за услугу отквитаешься той же монетой.

- Х-хе, не зря, Юрочка, говорят, что на ловца и зверь бежит, - впал в фамильярность Рокецкий. – Попал ты со своей Дианой, словно яичко к Христову дню: срок в срок. Н-да…Ты Корейко помнишь?

- Корейко? – с недоумением напрягся собеседник. – Корейко…Что-то я…

- Да Корейко же! С которого Остап Бендер выдоил миллион.

- А, вон в каком смысле! Корейко из «Золотого телёнка», - сообразил, наконец, Рокотов, что речь идёт о нетленном произведении классиков литературы Ильфа и Петрова. – При чём же тут Корейко?

- При том, что объявился взамен Бендера новый великий комбинатор. С той разницей, что он хочет подоить меня.

- Что вы говорите…

- Ага. Частный детектив из Перми. Собрался через меня сделать гешефт.

- И товар того стоит?

- Если подлинный – стоит. Понимаешь ли, он наскрёб чернуху на Лонского. Подлинность документов и юридическая сторона сделки – не твоя забота. За тем едут мои юристы и эксперты. Твоя печаль – гламурненько состряпать что-то типа телеинтервью или репортажа с ним – не мне тебя учить. А перед выборами мы и выкинем на всероссийский прилавок дурно пахнущий товарец с гнильцой. Да и мелодрамку с Дианкой обыграем. И Лонской с Зарукиным – в клоаке.

- Вадим Юрьевич, но чтоб девушку не подвести.

- О чём ты говоришь, Юрочка!

- И как скоро подвезут этого пермского детектива?

- Да не подвезут. Ты же сам меня поучал, Юра, что настоящий репортаж - с места события. Придётся тебе с командой сгонять в Пермь.

- Хо! А чего этот пермский фрукт такой капризный?

- А того, что, заполучив лакомый кусман, он сваливает в ту степь, где его не достанут длинные лапы Лонского.

- И сколько же мне отводится на сборы?

- Завтра! Не-е-е…Мне же надо собраться. И Диану…того…устроить…

- Я сказал: завтра, значит, завтра! - перебил его Рокецкий. – А о бабе Лонского я позабочусь. Или ты на неё, Юрий Сергеич, имеешь особые виды? – с хитрецой прищурился он. – Или меня к ней ревнуешь?

- Скажите тоже, Вадим Юрьевич, - смутился Рокотов.

А про себя с брезгливостью выдал: «Да не тебе со мной тягаться, жирный гомик!»

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Капличная Ольга Николаевна готовилась к приёму высокого гостя - председателя КГБ Крутова. Ведь Григорий Иванович в финале совещания «Антитеррор» отнюдь не спонтанно упомянул про её мужа - тот был у генерала армии, что называется, на слуху и в оперативной памяти. И сегодня час рандеву пробил.

К назначенному сроку Ольга Николаевна сделала генеральную уборку в маленькой однокомнатной квартирке. Порядок был практически наведён, когда она заметила гвоздик, торчавший из вешалки в тесной прихожей. Хозяйка ахнула: что будет, если высокий гость зацепится за него? Женщина заторопилась, выдирая непокорный металлический стерженёк старыми плоскогубцами, и, что и случается в спешке, сильно поранила палец. Хлынула кровь, но Капличная, вместо того, чтобы прижечь рану йодом и перевязать палец, беспомощно сползла на пол и беззвучно и обессилено заплакала.

Она плакала очень тихо потому, что боялась напугать шестилетнего сынишку Егорку, который в комнате играл на компьютере. А просто плакала от того, что очень устала быть фактической вдовой при формально живом муже.

А как замечательно складывалась её семейная жизнь, когда Ольга, обучаясь в университете, вышла замуж за студента Евгения Капличного. За симпатичного парня Женьку, который, на условиях страшной клятвы, смеясь, рассказал ей, как его вербовали в шпионы. Вернее, его вербовали в разведчики - для наших, но в шпионы - «для ихних»…

Пути Господни неисповедимы. Вот и студент четвёртого курса Московского высшего технического университета Женька Капличный помыслить не мог, что станет резидентом. Он учился компьютерному делу настоящим образом, специализируясь по системам управления базами данных. В качестве наиболее перспективного студента он был привлечен академиком Данишевским в экспериментальную группу, где исследовал выдвинутую самим же Капличным проблему самопрограммирования электронных систем. Для него академик загодя зарезервировал место аспиранта, когда Женьку вызвали в деканат.

Заместитель декана Игнатьев Валентин Тимофеевич вкрадчиво сказал ему:

- Женя…Евгений Ильич, к вам проявила внимание…кгм…весьма уважаемая инстанция. Сейчас ты… Сейчас вы зайдёте в кабинет декана. Там никого нет, кроме одного человека. Его зовут Даниил Петрович. Вы с ним поговорите, а вот о содержании разговора, пожалуйста, не распространяйтесь. Впрочем, Даниил Петрович сам вас проинструктирует. Не подведите нас: мы на вас надеемся…

От такого вступления Женька не то чтобы оробел, но, во всяком разе, вошёл в кабинет декана, готовый столкнуться хоть с архангелом Михаилом, хоть с чёртом безрогим да лысым. Там он и вправду встретился с человеком, на голове которого имелись обширные залысины. Однако тем сходство незнакомца с виртуальным посланником ада и заканчивалось. В прочем же он был довольно невзрачен: невысок, худощав, с невыразительными чертами лица и возрастом где-то за сорок.

Незнакомец пожал студенту руку и пригласил присесть за стол. Когда Капличный пристроился на краешке кожаного сиденья, мужчина последовал его примеру.

- Меня зовут Даниил Петрович, - представился он. – Я работаю в комитете государственной безопасности, - проговорил он столь обыденно, словно работал банщиком в женском отделении.

- Женя…, - назвался парень. - Евгений Капличный, - поправился он, стараясь преодолеть оторопь и одновременно придать себе солидности.

- Да-да, мы знаем, - снисходительно улыбнулся собеседник, и «мы» в его речи прозвучало до того весомо, что студенту почудилось, будто за спиной Даниила Петровича выстроился целый легион людей в серых штатских костюмах. – Прежде чем организовать это мероприятие, извините за столь казённое словечко, мы, Евгений Ильич, досконально познакомились с вами заочно. Ещё раз прошу простить покорнейше, но такая у нас работа…

Женька слушал «гэбиста», а параллельно, «по второму каналу», напряжённо перебирал собственные пустяковые шалости, за которые его могло бы «зацепить» КГБ.

- …А посему, Евгений Ильич, мы просили бы обдумать наше предложение о сотрудничестве, – совсем в ином ракурсе завершил монолог его новый знакомец.

- Мне!? С вами?! – опешил студент. - Этим…сексотом?

- Ну почему обязательно сексотом? – несколько покоробило Даниилу Петровича.

- Так вы же меня того…вербуете.

- Я вам предлагаю обдумать наше предложение о том, чтобы по окончании вуза стать штатным сотрудником комитета. То есть, профессиональным чекистом.

- Да какой же из меня чекист?! – вопросительно выставил руки студент. – Я же в этих…в ваших делах дуб дубом, - искренне признался он. – К тому же, я недавно женился. И у нас с Олей…И у нас с женой сын родился.

- Замечательно. Торопиться и не стоит, - наставительно возразил комитетчик. - Впереди полтора года учёбы. В течение этого срока мы конфиденциально будем вас готовить к будущему поприщу. А чтобы сделать из вас профессионала, вы после института пройдёте специальную двухгодичную подготовку в одной из наших школ.

- Не-е-ет! – решительно отмёл инициативу сотрудника КГБ Капличный. – Я люблю кибернетику, понимаете?

- А тут…Я, конечно, уважаю органы…и всё такое…Да из меня, может, мировой программист получится!

- Одно другому не помеха, - спокойно остановил его Даниил Петрович. – При наших возможностях вы получите доступ к таким зарубежным электронным технологиям, к таким суперкомпьютерам, какие и академику Данишевскому в новинку. Лет через пять вы сами ему лекции будете читать…

- Не ну уж, а точно! Не секрет, что от Запада в аппаратно-программной кибернетике мы подотстали… Так это - на массовом уровне, а в эксклюзивных, так сказать, точечных сферах у нас собраны такие электронные системы, что Пентагон от зависти сдохнет.

- Вне всякого сомнения. Вы, Евгений Ильич, разумеется, знаете, что такое софт?

- Так вот, не вам мне объяснять, что на планете развернулась самая настоящая холодная информационная мировая война. Налицо подлинный межгосударственный кибертерроризм. И мы, к сожалению, пока эту битву проигрываем. В том числе и КГБ проигрывает…Точнее, потому держава и проигрывает, что наш комитет и наша наука не справляются. Скажу прямо: мы не вполне конкурентоспособны. Особенно в программировании. Классных оперативных сотрудников, разведчиков у нас хватает, классных программистов – нет. А кибернетика шагнула столь далеко, что классного программиста совместить с разведчиком возможно, а наоборот – ни за что. Провал у нас здесь. И Родины ради, сынишки вашего ради, жены и родителей ваших ради, надо отчасти переориентироваться. Ведь у вас светлейшая голова. Нас вам сам Данишевский и порекомендовал.

- Данишевский?

- Ничё себе…Н-да…Зато…Не-е…Спасибо, конечно, но у меня другие планы…

Капличного обхаживали весь второй семестр, прежде чем он (равно как и его жена) «переломился», сумев вообразить себя в облике современного Рихарда Зорге.

Далее последовало: окончание университета, спецподготовка, служба в «горячей точке», работа в посольстве России во Франции и, наконец, – Соединённые Штаты. А потом Евгений попал в ту ужасную историю, которую Ольга Николаевна иначе, как трагедией, назвать не могла…

Вспомнив недавнее прошлое, Капличная вытерла слёзы и из прихожей посмотрела на комнатное окно, через которое просматривался балкон.

Формальный глава семейства Евгений Капличный в это время безучастно сидел на балконе в инвалидном кресле, а глаза его были бездумно устремлены вдаль. И если бы Ольга Николаевна его не одевала, не кормила, не поила, не мыла, не возила на прогулку и не обихаживала иным образом, он мог пребывать в подобном положении и час, и сутки, и неделю, и месяц, и вечность. Никто и ничто не могло его вывести из состояния ступора. И ни одной живой душе не позволено было проникнуть в его сознание.

Таким вот Ольга Николаевна привезла мужа из Вашингтона полтора года назад…

Генерал армии Крутов ехал в район Свиблово, где проживали Капличные, и освежал память, читая досье на бывшего чекиста Капличного. И пусть знающие люди утверждают, что бывших чекистов не бывают, тут был особый случай.

Евгений Ильич Капличный по получении высшего технического образования прошёл специальную переподготовку, а также «обкатку» в «горячей точке». Зарекомендовал себя творческим, а вместе с тем дисциплинированным сотрудником. Специальные задания исполнял качественно и точно. Четырёхлетние испытания показали его профессиональную пригодность, в связи с чем он был направлен в Америку для выполнения особо ответственной миссии.

Согласно официальной легенде Капличный числился вторым секретарём российского посла в США. Фактически же резидент занимался так называемой «проблематикой софт» или, иначе говоря, разведкой информационных компьютерных технологий. К тому времени новейшие системы управления электронными базами данных достигли такого уровня, что обеспечивали доступ практически к любой локальной сети. Зависимость российской электроники усугублялась тем, что некогда базис её строился на процессорах корпораций «Майкрософт» и «Интел». А это подрывало основы уже и государственной безопасности, ибо делало уязвимыми для вероятного противника, например, те комплексы, что управляли ракетами стратегического назначения или противовоздушной обороны. Иначе говоря, получалось, что Капличный занимался разведкой технических секретов с тем, чтобы в России могли успешно вести контрразведывательную деятельность против шпионов-хакеров.

И вот однажды секретарь посла пропал. Да не просто пропал, а был похищен поздним вечером «скунсами» из нью-йоркской гостиницы «Тихая гавань». Российская дипмиссия забила тревогу, обвинив на экстренно созванной пресс-конференции в провокации американскую сторону. На следующий день МИД России принёс американской стороне официальную ноту протеста, приложив к ней в порядке доказательств фотографии. Из фотоотчёта было видно, как янки выводят Капличного из гостиницы, помещают его в служебную машину и увозят в региональную штаб-квартиру ЦРУ.

Госдепартамент США недолго отмалчивался. Спустя сутки он де-факто инкриминировал Капличному шпионаж. В обоснование по телевидению были продемонстрированы видеоматериалы оперативной слежки за ним, согласно которым второй секретарь российского посла имел контакт с хакером Уэсли Фарреллом, ранее привлекавшимся к ответственности за взлом электронных систем. Сам же Фаррел уличался в сотрудничестве с находящимся в розыске «чёрным хакером» Полом Черноцки. Полномочный представитель госдепа без тени внешних сомнений изрёк, что история с русским дипломатом не что иное, «как результат шпионско-бандитских разборок между Капличным и электронными взломщиками» в отеле «Тихая гавань». Он же заверил общественность, что власти предпримут самые действенные меры для прояснения инцидента.

Через неделю ФБР, «проявляя высокий гуманизм и принимая во внимание дипломатический статус», выдало Капличного посольству России в США. Также миру был предъявлен видеоролик об уничтожении в гостинице «Тихая гавань» Черноцки и Фаррелла в ходе спецоперации, сопряжённой с применением оружия. При этом янки утверждали, что первоначально секретарь русского посла в ходе «внутреннего шпионского конфликта» был захвачен Черноцки и Фаррелом. Хакеры подвергали его пыткам, а уже позднее Капличный был освобождён благодаря акции американских «особистов». Ввиду крайне тяжёлого состояния здоровья Капличного, американские власти вынужденно отправили его в больницу, где и держали до выдачи России.

Словом, позиция обеих сторон была малоубедительной и не выдерживала критики. Происшедшее было лучшей демонстрацией того, что деятельность спецслужб зачастую протекает вне рамок правового поля. А коли так, то и ссылки на нормы международного права выглядят натянуто.

Когда в посольстве увидели Евгения, то пришли в ужас: из молодого и здорового мужчины он превратился в психического инвалида с надсаженным сердцем, недоступным человеческому общению. Он впал в аутизм, их которого больного не удалось вывести лучшим психиатрам. Стало ясно, что «скунсы» запороговыми методами воздействия постарался «выкачать» из чекиста всё возможное, после чего (или в ходе чего) превратили его в социального мертвеца.

Перечитав досье, содержание которого, в отличие от вышеизложенных строк, было передано официальным и сухим языком документов, Крутов передал папку помощнику. Кортеж из трёх автомобилей остановился возле старой девятиэтажки. Охрана заблаговременно «просветила» и «поставила на режим» прилегающую территорию и здание, куда прибыл высокий чин. Потому генерал с помощником без промедления выбрались из кабины, неся в руках подарки для самого Капличного (лекарства), для его жены (кухонный комбайн) и для его сынишки (набор компьютерных игр).

В отличие от своего предшественника Пырванова Григорий Иванович не ставил крест и не отрекался от соратников, попавших в беду. Тем паче, что в происшествии с Капличным многое оставалось невыясненным, хотя меры к тому принимались.

Честно говоря, Крутов «через не могу» инициировал сегодняшний визит: общение с семьёй, где имеется тяжело больной человек, всегда протекает мрачно. Вопреки его опасениям, встреча прошла нормально. Ольга Николаевна держалась молодцом. Да и Григорий Иванович подбодрил её, пообещав посодействовать в улучшении жилищных условий.

При расставании Капличная задала главе могущественного комитета один-единственный вопрос:

- Извините, Григорий Иванович, - сказала она, - очень обидно мне за то, что Женю моего так вот изуродовали, Егорка безотцовщиной растёт, а, видимо, никто за это не ответит?

- Сами понимаете, Ольга Николаевна, - сказал тот, - что беда случилась за границей, в стране, где нам свободно проверить факты не позволят. Тем не менее, истину мы установим, карательные меры к злодеям предпримем. Дайте только срок. И подвижки в этом направлении имеются. Как только будут новости, я вас тотчас проинформирую. Не исключено, что очень-очень скоро.

Генерал армии не имел права известить Капличную о том, что в сугубо секретной операции российских спецслужб под кодовым названием «Возмездие» открылись любопытные горизонты. И заслуга в том принадлежала российскому резиденту, имевшему оперативный позывной Пробой. Крутов лишь невольно посетовал в заключение, что Евгений ничуть не в состоянии помочь коллегам в прояснении тайны.

- …Хоть бы малюю-усенькую наводочку он нам дал, - сказал Григорий Иванович.

- Мне он тоже - ни слова, ни полслова, - пригорюнилась Ольга Николаевна.

И оба, не сговариваясь, разом взглянули через окно на балкон, где в кресле сфинксом замер бывший разведчик Евгений Капличный. Может быть бывших чекистов и не бывает, а бывшие разведчики иногда бывают, бывают…

А Евгений Капличный тем временем сидел и сидел на балконе в инвалидном кресле, абсолютно не реагируя на внешние раздражители. И мысли его вращались и вращались по бесконечному кругу, образуя замкнутый цикл. Он углубился в себя, бесконечно переживая те события, что привели его к провалу. И никому не было дано проникнуть в его внутренний мир. А если бы кто-то сподобился на это, то узнал бы вот что…

Со студенческой скамьи минуло четыре года. Второй секретарь посла России в США Капличный вполне освоился в новой для себя ипостаси. Он установил обширные официальные связи с научной американской общественностью, не упуская надёжные, отработанные возможности по вербовке подпольных корифеев компьютерного цеха. Уэсли Фаррелл был самым ценным его агентом – самым ценным в прямом и переносном смысле, ибо за «слив» эксклюзивной информации ему платили по высокой шкале.

В ту пятницу на встречу с Фарреллом Капличный приехал в Нью-Йорк из Вашингтона. Из соображений безопасности места явок регулярно менялись. Тот контакт имел место в боковой полукабинке уютного ресторанчика «Мандалай» на 56-й авеню. Уэсли явился туда, натянув высококачественную плацентарную маску, визуально неотличимую от лица всякого обычного человека. Так что, если бы не условленный сигнал, российский разведчик ни в какую не опознал бы в неряшливого вида бородаче, бородой которого так и подмывало подмести пол в харчевне «Три пескаря», собственного агента. Угрюмый бородач, не спрашивая из приличия разрешения, уселся напротив него за столик, заказал тройной виски, с которым расправился за три минуты, и был таков. Внешне самый взыскательный и придирчивый глаз не уловил бы и намёка на взаимодействие.

Меж тем явка прошла удачно и плодотворно: Уэсли сбросил со своего «мобильника» на сотовый телефон Евгения принципиальную схему действия модернизированного индикатора перегрузки электронной базы данных и подробные чертежи к нему. Капличный со своего телефона, механизм действия которого был основан на принципе неопределённости Гейзенберга, незамедлительно переправил уже зашифрованные данные на специальный аппарат в российском консульстве в Нью-Йорке. Из консульства криптографически обработанная информация будет передана по гарантированным дипломатическим каналам в центр. По окончании сеанса связи резидента с агентом микросхемы телефонов, а вместе с ними и сами следы электронного контакта были уничтожены Капличным и Фарреллом простым нажатием кнопок.

Номинальный секретарь посла был доволен: Москва заполучила ещё один инструмент проникновения в электронные сети противника, а значит и инструмент защиты собственных систем. Индикатор Фаррелла чутко фиксировал, когда близился момент переполнения сервера информацией. Тогда самый защищённый технический хранитель банка данных становился доступным для внесетевого сканера, некогда сконструированного неким студентом Капличным. Вот что значит международное разделение труда и кооперация!

Проверяя, нет ли «хвоста», а, равно, вуалируя зависимость своего поведения от визита агента, чекист не покинул ресторанчик вслед за ним. Напротив, он заказал на десерт мороженое и развернул «Нью-Йорк Таймс». Поднося ложечку ко рту, Капличный услышал звонкое щебетание женского голоска, который, в отличие от грубияна-бородача, осведомился по поводу уместности обеда за одним с ним столиком.

- Да-да, мэм, - ответил даме Евгений, мимоходом взглянув на неё, и повторно погружаясь, было, в газетное чтиво. И тут же он вновь, теперь уже ошеломлённо вскинул на даму глаза, ибо она чрезвычайно напоминала его жену Ольгу: - Да-да, мэм! Прошу вас…

Он вскочил, услужливо отодвигая стул и помогая незнакомке присесть, вопреки американским традициям, введённым феминистками.

- Сп-спасибо! Что-то не так? – порозовела та, уловив чрезмерно пристальный взор мужчины, и даже посмотрелась в зеркальце, достав его из сумочки, которую она повесила на спинку свободного стула, стоявшего сбоку от столика.

- Нет-нет, что вы, всё в норме, - успокоил её Капличный. – Обычное мужское внимание к красивой женщине.

- Спасибо, - вторично поблагодарила его посетительница, глядясь в зеркальце и поправляя локоны. – Декорум должен соответствовать правилам приличия, - прокомментировала она свои действия.

- Декорум на должном уровне.

- Иногда ловлю себя на мысли, что я - набор общественных требований, а не свободная уникальная личность, - почти пожаловалась незнакомка.

- Возьмите причёску – она не та, что симпатична мне, а та, что нравится другим, - пояснила незнакомка. – Фигура – не та, что дана природой для рождения детей, а та, что соответствует критериям подиумов. Поступки – чтобы не осудили. Увлечения – по мотивам престижности. И так не только со мной. Так со всеми.

- Логично, - оценив услышанное, согласился её собеседник.

- Постепенно мы превращаемся в ходячий набор социальных функций, навязанных нам извне и по ошибке принимаемых нами за собственную сущность. Мы играем развёрнутую номенклатуру ролей. Человек преимущественно трансформируется в усреднённый невещественный комплекс…э-э-э...общественных отношений, для которого его неповторимое тело составляет жалкий придаток. Тело подобно рикше возит госпожу Общественную Функцию…

Внимая визави, Капличный не мог не признать её правоту, вспомнив, как его назойливо вербовали в спецслужбу.

- …Мы убиваем эксклюзив в себе, послушно следуя за массовым общественным сознанием, - продолжала меж тем собеседница. - А ведь общество может завести нас, бог знает куда. Где критерий того, что свет безгрешен? Где гарантия, что наши стихийные порывы хуже искусственных моральных заповедей?

- Ого! – вырвалось у мужчины. – Хотел бы я знать, откуда берутся не просто красивые, а ещё и продвинутые женщины? Мне кстати вспомнился случай, когда очаровательная блондинка смотрится в зеркало и говорит: «Женщины бывают либо красивые, либо умные. Так это что же получается, я не существую, что ли?»

И собеседники понимающе расхохотались.

- …Я социолог, - в ходе непродолжительной паузы переключаясь на новую волну разговора, улыбнулась незнакомка. – Вообще-то, я из Кентукки, а в Нью-Йорке осела на полгода: по договору с фирмой провожу исследования. Живу в отеле напротив, - кивнула она на здание гостиницы «Тихая гавань», расположенное через дорогу от «Мандалая». - Обедать забегаю сюда. Барбара, - располагающе протянула она ему руку. – Социолог Барбара Рэдклиф.

- Российский дипломат Евгений Капличный, - приподнявшись, церемонно склонил голову её новый знакомый.

Пожимая пальчики даме, мужчина попытался, было, поцеловать руку, но та не позволила ему сделать этого.

- Или вы не согласны со мной о доминировании навязанной нам общественной функции над телом-аргументом? – осведомилась «социологиня».

- Целиком и полностью разделяю ваше мнение Барбара, - опускаясь на стул, проговорил Капличный. – То, что вы только что, походя, отвергли моё невинное ухаживание, явно идущее от тела, ещё раз подтверждает истинность ваших выводов.

И новые знакомые рассмеялись повторно. И их конгениальность весомо окрепла.

Так они с Барбарой мило проболтали до позднего вечера. И чем дольше длилось их нечаянное рандеву, тем прочнее Капличный подпадал под обаяние американки. Мало того, что она представляла тот тип женщин, что были во вкусе Евгения, так она ещё и излучала некие мистические и непостижимые для ума флюиды взаимопонимания, неудержимо влекущие к ней. Спохватился русский резидент лишь около двадцати одного часа. Расставаясь, он попросил у Рэдклиф (так, на всякий случай) номер «мобильника», и в этой «малости» она ему не отказала.

Когда они попрощались на улице у входа в ресторан, то дипломат сопроводил долгим-долгим взглядом американку. Золотистый фон заходящего солнца подобно рентгену высветил на горизонте её статную фигуру и стройные длинные ноги сквозь прозрачное платье. И в сей знаменательный миг возбуждённый мужчина заметил пикантный просвет в области промежности Барбары.

Очаровательная дырочка, образуемая линиями внутренней поверхности бёдер и преддверием лона, мерцала при ходьбе «социологини». Русские мужики, лишённые рефлексии в отличие от А.П. Чехова, но наблюдательные там, где надо, окрестили эту часть женского тела «чайкой», ибо при ветре складки дамской одежды, прильнув к паху хозяйки, рисуют силуэт парящей морской птицы. И сейчас на месте «головки» чайки светился просветик величиной с монетку, но по стоимости эквивалентный смыслу жизни иных самцов. В эту самую дырочку заглянул невесомый солнечный лучик, просветив платье насквозь. И Евгению невыносимо захотелось заместить собой бестрепетный глупый луч - внедриться взамен него в манящий просвет, а уже оттуда скользнуть в заветную женскую заводь.

Прибыв из Нью-Йорка в Вашингтон утренним поездом, дома Капличный первым делом овладел женой, приятно изумлённой его покоряющей жадностью. Но даже и утолив острый сексуальный голод, он с исконно мужской одержимостью буквально заставил Ольгу дефилировать голышом по квартире.

- Женчик, хи-хи-хи, да что с тобой?! – ёжась и млея от неизведанных ощущений, хихикала та, от непонимания сути происходящего прикрывая ладонями то груди, то лобок. – Или что у меня синяк на лодыжке? Так то я при тебе же ударилась о тумбочку…А в остальном я чиста и непорочна, хи-хи-хи…

- Оль, ну убери, убери, пожалуйста, руки, - бормотал Капличный, хищным взором препарируя соматические прелести супруги. – Туда вон пройдись, туда…К окну, к окну…

И измозолив Ольгу взором, он разочарованно вздохнул: увы, не наделила природа его жену той фетишистской изюминкой, что он тщетно пытался обнаружить.

Неделю секретарь посольства подыскивал повод для отлучки в Нью-Йорк. И оказия подобралась в виде международной выставки-ярмарки электронной техники. Прибыв в Нью-Йорк утренним поездом, Евгений связался с Рэдклиф и предложил отобедать в «Мандалае». Поколебавшись, Барбара не выдвинула возражений.

В ресторанчик Рэдклиф вбежала, бурно дыша.

- Дождь начинается, а я зонтик забыла, - посмеиваясь, после взаимных приветствий пояснила она, повесив на спинку бокового стула дамскую сумочку.

- Да-да…Дождь…, - отвлечённо забормотал мужчина, спонтанно «лапая» дамские прелести взглядом и воспринимая её сбитое дыхание отнюдь не в текущем контексте.

- Что?...Опять что-то не то? – засмущалась Барбара, поправляя одежду и теряясь от чувственного напора, подспудно исходящего от мужчины.

- Нет-нет…Всё нормально, всё нормально…, - замотал головой Капличный. - Простите меня! Отвлёкся.

- Вы сегодня странный, Евгений, - напряжённо заметила Рэдклиф, присаживаясь за стол напротив него. - И в телефонном разговоре были так настойчивы…Что…

- Была - не была! – решился тот. – Скажу, как есть. Если вас мои слова оскорбят, то заранее приношу вам свои извинения…Короче…Короче, Барбара, неделя без вас прошла в мучениях. И моя сегодняшняя командировка – исключительно ради вас. Я вас хотел видеть, я вас хотел слышать, я вас хотел обонять и осязать! Потому и был настойчив…И ещё…Я хотел быть рядом с вами. Очень близко – как мужчина к безумно желанной женщине!

- Евгений, умерьте пыл, нас могут превратно понять посторонние, - оглянувшись, попросила его американка.

- Что я вам сказал, невозможно понять превратно, - понижая тон, горько усмехнулся Капличный. – Естественное желание не может быть превратным.

- Но я замужем, вы – женаты, - кивнула Барбара на его обручальное кольцо.

- И пусть! - жёстко произнёс дипломат и, глаза в глаза, зримо подтвердил чувства, переполнявшие его. – И пусть! Я согласен с вами, что светские условности заставляют нас играть выдуманные роли. А я хочу быть самим собой. Ну, чем мой стихийный порыв хуже искусственных моральных заповедей?!...И если, вдруг, наши желания взаимны, я, не задумываясь, говорю «да»! Тысячу раз простите меня за дерзость: а вы, Барбара?

- Иугенио! – отчего-то на испанский манер назвала его шатенка. - Так сразу…, - растерянно оглянулась она из полукабинки на зал, заполненный ресторанной клиентурой. – Женщину нельзя ставить в такие рамки.

- Умоляю вас: ответьте!

- Однако…Однако, моя уступка вас же во мне и разочарует.

- Никогда! Ни-ког-да!

- Я…Я, право, не знаю, - закусила губу Рэдклиф, и прикрыла глаза ладонью.

- Барбара, мне так хочется прикоснуться к вам! – с экспрессией изливал переживания Капличный и, не дожидаясь реакции с её стороны, он взял её руку и припал губами к ладони.

Ответом ему было участившееся дыхание женщины. Мужчина склонился к ней через столик, в то же время притягивая её к себе. Он ощутил на своём лице прерывистую частоту вздохов Рэдклиф, шелковистость её волос, а также уловил запах свежести, исходивший от женского тела. Но было неудобно тянуться. И мужчина пересел теснее к ней – на стоявший сбоку стул, едва не уронив сумочку.

- Нет-нет! – испуганно подхватив дамский ридикюль, теперь уже американка заговорила в стиле русского дипломата. – Нет-нет… Здесь же публика. Уж лучше пойдёмте ко мне в отель…

В двухкомнатный номер они не поднялись, а ворвались, томимые нетерпением. Капличный буквально внёс американку туда. Обоим уже не доставало воздуха подобно русским борзым, загнавшим дичь, которую осталось только растерзать. Потому, когда парочка, судорожно сорвав облачение, рухнула в постель, а унисон их пульсации зашкалил за двести, то сладострастные стоны слились с надсадными отрывистыми выдохами, каковыми легкоатлеты-средневики предваряют предынфарктный финиш. При таких обстоятельствах желание первым сорвать финишную ленточку равнозначно прекращению средневековой пытки посадки на кол. При таких обстоятельствах стремительность эмоциональной разрядки не уступает Большому взрыву во Вселенной…

Насладившись-отмучавшись, Евгений впал в получасовой сон прямо на Барбаре. Придя в себя, он сполз с женщины, благодарно поцеловал её в шею, зарылся в копне рыжих волос и прошептал ей в ухо:

- Я так счастлив! До умопомрачения!...

- Ты был великолепен! – поощрила его партнёрша.

- Мне ни с кем не было так хорошо!

- Милая Барбара, можно…Можно попросить тебя о…об одном одолжении?

- Слушаю тебя, мой дорогой.

- В прошлый раз ты уходила от меня, и тебя насквозь просветило солнце. Ты была потрясающе красива! Воплощение грации! Мне хочется…Мне хотелось бы, чтобы ты сейчас нагой встала у окна, и это видение повторилось…

- Умоляю тебя, моя драгоценная!

- Кгм, - польщено кашлянула любовница. – Так и быть. Эксклюзивно ради тебя.

И Рэдклиф, словно породистая кобылица, знающая себе цену и не раз побеждавшая на выездках, элегантно продефилировала к окну, не забыв надеть босоножки. Там она столь отрепетировано подбоченилась, что её впору было выпускать на подиум.

- Богиня! Афродита! Барби, ты - чудо! – не скупился на комплименты Капличный, коварно преследуя свой замысел. – Милая, сомкни, пожалуйста, ноги.

- Милая, умоляю тебя, сдвинь, пожалуйста, ноги. Ну, поставь их вместе.

Недоумённо склонив голову, Барбара последовала его воле. И Евгений наконец-то увидел то, чем неотступно грезил последнее время: манящий просвет величиной с клубничку. «Свет в конце туннеля, - подумал он, ощущая, что невероятной мощи рефрактерная подъёмная сила вздымает в нём всё и вздыбливает его самого с постели. – Свет в конце туннеля. И, кажется, сейчас в него въедет бронепоезд…»

От предчувствия истомы нового Большого взрыва мышцы его тела сократились до состояния чугунного окоченения. Приблизившись к Барбаре, он опустился на одно колено, каменным истуканом обхватил её за бёдра и припал к мистическому месту идолопоклонения. Заполучив странную порцию компенсации, он встал и с животным наслаждением внедрился в заветный просветик, а уже оттуда скользнул в заповедную женскую заводь…

От любви у женщины напрочь «срывает крышу». Типичный мужчина тем и отличается от типичной женщины, что даже в момент разгула самой дикой страсти самоконтроль «до последней черты» в нём не отключается. Закономерно, что сознание разведчика Капличного уже при первой близости с Рэдклиф подавало робкие сигналы опасности. И каждый раз, по мере физиологического истощения мужских ресурсов и сексуального насыщения американкой, подавление доводов разума сексуальным желанием в нём ослабевало и ослабевало.

Третья встреча с любовницей у Капличного протекала в том же ключе: от стадии животной оргии в дебюте свидания до сдержанных плотских утех перед расставанием. Изголодавшийся Евгений не давал покоя Барбаре всю ночь, и неудивительно, что перед рассветом она крепко уснула. Последний раз Капличный овладел ею не в кровати, как обычно, а на гостиничной тахте, и сейчас у него затекло плечо, на котором женщина прикорнула.

«Социологиня» пребывала в безмятежной «отключке» и даже слегка похрапывала, тогда как Евгению досаждали угрызения совести за очередную уступку похоти.

«Давай-ка, парень, проанализируем здраво, что тебя так тянет к ней? – насмешливо делилось с ним сомнениями рефлексирующее сознание. – Живей пораскинем мозгами в фазе восстановления предстательной железы, пока она не выработала новую партию спермы, ибо сие будет означать очередное возвращение к фазе «дерби в горизонтальной плоскости по сильно пересечённой местности». Итак, объяснение наиболее элементарное: Барбара в твоём вкусе. Это так? Конечно. Далее, она похожа на Ольгу. Что ж, и такой нюанс присутствует. Третье. Объективно говоря, внешне Барбара, пожалуй, несколько превосходит Ольгу, а в постели – существенно изощрённее твоей жены. Да? Да, водятся такие плюсы за американочкой. Теперь взвесим минусы. Барбара проигрывает Ольге в молодости и свежести. И в духовной близости – тоже. И ты, парень, у Барби далеко не первый, не единственный и неповторимый, в отличие от Ольги…И что: здесь зарыта собака? Нет-нет, что-то не то…Эта выборка сравнений и преимуществ если и годится, то лишь по мотиву «хороша на одну поллюцию». Вряд ли она объясняет то навязчивое предпочтение, что тобой отдаётся темпераментной шатеночке.

В таком разе, попробуем зайти с иной стороны, - не унималось в Евгении рефлексирующее «я». - Барбара интеллектуалка? Несомненно. Мыслит на одной с тобой волне? В некоторых вещах, вероятно, да. Хотя, вспоминая все эти словеса и прочие турусы на колёсах позже, там, в Вашингтоне, с точки зрения чистой логики ты ничего сногсшибательного в них не находишь. Что ещё?...Да по большому счёту, перечень приоритетов социологини из Кентукки иссяк. Прямо скажем, перечень не очень впечатляющих преимуществ.

Так в чём же привязка? – всё звучал и звучал в российском дипломате глас самокопания. – Или тебя, мужик, лишает критики обожание Барбары за подвиги в постели? Нет-нет, не то. Не ново. И в студенчестве по этой части ты тоже был парень не промах - однако ж, не хмелел до дрожи в поджилках.

Или - театр одного актёра? – подкинул следующую занимательную идейку внутренний голос. – Точней, театр одной актрисы в лице Барбары Рэдклиф? Маловероятно. Так достоверно сыграть невозможно. Да и суть не в чьей-то искусной игре…Ведь твои-то ощущения никто не подделывает. Знакомство-подстава? Нет-нет, эдак не обставишь самую хитроумную мизансцену знакомства - всё было экспромтом, вплоть до того, что в сближении инициатива исходила от тебя. Нет-нет. Исключено.

Чёрт с тобой, я сдаюсь! - обескуражено проворчало «второе я», убираясь восвояси, в глубины подсознания.

- Но ведь терзает же, терзает же меня какая-то дребедень, - уже от первого лица продолжил анализ Капличный. - Ах да! По пути в Нью-Йорк я думал о странностях в повадках Барбары: в гостиной номера она эдак мягко, ненавязчиво, но неизменно усаживала меня в одно и то же кресло. И отдавалась не там, где прихватит, а непременно в кровати. А уж на тахту в порыве страсти я сам её впервые затащил. Барби же на неё даже не присаживалась. С чего бы это? Умысел? Запись на видеокамеру? Или бредни расклеившегося резидента? Впрочем, впрочем…

Доверяй, но проверяй. И Евгений, страхуясь, бережно высвободил плечо из-под разомлевшей во сне Рэдклиф. Он осторожно сел на краю тахты и бдительным взором сантиметр за сантиметром исследовал спальню. Но не обнаружил чего-либо подозрительного, кроме миниатюрной решёточки вытяжной вентиляции, расположенной под потолком напротив кровати. Вскрывать её при любовнице, как будто бы и крепко уснувшей, Капличный всё же не решился. Он на цыпочках прокрался в гостиную и притворил за собой дверь.

В гостиной Евгений сел «в своё» кресло, откуда и повёл обзор. Здесь вентиляционная решётка располагалась в стороне от кресла, зато напротив на стене висела репродукция с картины американского художника Трамбалла «Битва при Банкерс-Хилле». С расстояния в три метра секретарь посла не заметил ничего любопытного, а вот вблизи, ощупывая и осматривая полотно в упор, он наткнулся на неровность.

То было крохотное отверстие, а за холстом прощупывался выступ. Капличный попробовал оторвать низ рамы от стены, но та не подалась ни на йоту, будучи надёжно прикреплённой. Махнув на предосторожности, дипломат совсем не дипломатично продавил материю пальцами. Послышался лёгкий треск, и из-под полотна высунулось нечто, похожее на миниатюрный металлический раструб. Евгений увеличил надрыв и обнаружил, что раструб является частью прибора, прочно вмонтированного в стену. Что это был за прибор, он определить не смог, однако его функциональное назначение не вызвало никаких сомнений.

Евгений вернулся к креслу, буквально упав в него и растерянно твердя: «А за пикантной дырочкой крылась другая дырочка. А за пикантной дырочкой крылась…» Очередная фраза осталась незавершённой, поскольку его нутро буквально пронзила новая страшная догадка, навеянная последними событиями. «Сумочка Барбары! – пульсировало у него в мозгу. – Сумочка Барбары! Она же с ней ни на секунду не расстаётся, словно там бриллиант Шах. Даже когда мы примчались из «Мандалая» и я раздевал её, она удосужилась подвинуть стул к кровати и повесить на него сумочку».

Мертвенная бледность покрыла его лицо, вопреки тому, что кровь диким прибоем ударила в мозг. Он схватился за виски и застонал. В этой позе его и застала Рэдклиф, появившаяся из спальни.

- Что с тобой, Иугенио?! – бросилась она к нему. – На тебя жутко смотреть.

- Больно, - ответил тот. – Голова. Наверное, кровь сейчас порвёт сосуды…

- Этого только не хватало! – вырвалось у американки восклицание в такой интонации, в какой говорят о дизентерийном больном, прохваченного неудержимым поносом прямо на светском рауте. – Подожди…Врача?…Нет, - заметалась она по номеру. – Подожди. Я спрошу что-нибудь у горничной.

Барбара накинула халат на голое тело и выскочила в коридор. Несмотря на мучительные головные спазмы, Капличный заставил себя встать, пройти в спальню и расстегнуть замочек-молнию на дамской сумочке, висевшей на спинке стула. Так и есть, в один из отделов ридикюля был вмонтирован миниатюрный приборчик, имевший трубку. Трубка заканчивалась раструбом, который наглухо крепился к выходному отверстию в боковине сумочки, замаскированному под декоративную пуговку.

Евгений услышал стук входной двери и шум позади себя. Он успел лишь развернуться и рассмотреть трёх крепких парней, ворвавшихся в спальню. Парни набросились на него, нанося удары и стремясь выкрутить руки. Освобождаясь от захватов, разведчик заученно сделал кувырок вперёд, всей тяжестью тела рухнув на пол и прикрыв голову руками. Приём удался, и он на долю секунды стал неподвластен «скунсам». Этого хватило, чтобы Капличный трижды нажал кончиком указательного пальца в ямочку под ухом – туда, где был имплантирован специальный микропроцессор - так называемый «бипер». Как ни странно, ему сразу полегчало: главное, теперь его коллеги получат условный сигнал о провале, и будут знать о месте его нахождения.

«Женька, тебя будут пытать - уйди в себя, молчи и никого не слушай! – отдал он себе приказ. – Ни в чём не признавайся и никого не выдавай! У тебя есть только сынишка Егорка, Ольга, папа, мама и Россия. Они в тебя верят…»

Капличный внешне перестал сопротивляться, расслабился, и американские контрразведчики скрутили его. В спальню вбежала Рэдклиф и разинула от неожиданности рот. «Где тебя черти носят, идиотка?! – заорал на неё один из парней. – Всё на свете проспала, индюшка!»

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Чекист Топтыжный в оперативной квартире поджидал агента с конспиративным именем Болт. В миру Болт звался Захаром Андреевичем Громадиным и подвизался в качестве начальника службы безопасности в видеосалоне «Сюр-Реал». Туда он пришёл по протекции КГБ из московского уголовного розыска с должности заместителя начальника управления. «Отбарабанив» в милиции двадцать семь лет, Громадин заработал пенсию по выслуге лет, а заодно геморрой и обширнейшие оперативные связи. Принимая во внимание последнее обстоятельство, Иван Сергеевич и завербовал «мента», что не составило труда: близкого поля ягоды.

Громадин был тем самым верзилой с «лошадиной мордой», что «засёк» Тихона Заковыкина в «Сюр-Реале».

Помимо функции «общего мониторинга» посетителей салона, Громадин выполнял и специальное задание Топтыжного: он «пас» Георгия Листратова – того самого агента Глюка, что являлся творцом нейроэлектронных сеансов. Разумеется, о том, что агент Глюк и Листратов – одно лицо, знал исключительно Топтыжный. Даже Крутов и Столповский об этом не были осведомлены.

Для «конторы», как называли комитет государственной безопасности сами чекисты, Листратов был ценным приобретением, располагая технической возможностью сбора информации со всех компьютеров салона на сервер. А кто владеет информацией – тот владеет миром. Отсюда изначально становилось ясным, что для Глюка «песенка» независимости от могущественной организации была «спета» И вербовка состоялась - его «добровольно-принудительно» склонили к сотрудничеству с комитетом.

Именно с помощью Глюка Топтыжный и «расключевал», в частности, «субъективную реальность» магната Рокецкого. Да-да! того самого магната Рокецкого, фабриковать компромат на которого чекист отказался по заданию смещённого с поста руководителя КГБ Пырванова.

С некоторых пор Рокецкий зачастил в видеосалон. Проверка донесла, что он сделал эксклюзивный заказ на сенсорный модуль небезызвестного в кругах полусвета Сашу Каминского. Изюминка заключалась в том, что Каминский не относился к избранному сонму звёзд кино, телевидения, эстрады. Он был прожжённым жиголо и бисексуалом. И упоминание о нём в прошедшем времени не оговорка, так как Каминский скончался от передозировки при приёме наркотиков.

Ностальгия Вадима Юрьевича по умершему была настолько непреодолимой, что он собрал все сохранившиеся видеоматериалы очень интимного характера, запечатлевшие его и Каминского, и доставил их Листратову. Георгий переформатировал материалы на специальный нейроэлектронный модуль.

Остальное было делом техники. Началась игра в поддавки. С началом сеансов, в порядке первой подставки, Рокецкому посредством нейроэлектронного алгоритма стали подавать аккуратно подправленный образ Каминского. Образ был подправлен адекватно: с учётом психотипа магната. Выработав у Вадима Юрьевича нужную скорректированную установку, в быту ему подсунули подставку № 2 – того, кто послужил прообразом скорректированной подставки № 1. В этом качестве фигурировал подобранный комитетчиками активный педераст Семён Бакулин, похожий на почившего в бозе Сашу Каминского.

И «дамка» скушала «пешку». А комитет госбезопасности заполучил великолепного сексота, поставлявшего «первоклассный свежачок», ибо в постели секретов нет. В частности, Бакулин раскрыл тайну того, что Рокецкий через прозападную неправительственную организацию Британский Консультатив свёл Коданского и «скунсов» при «разруливании» искусно спровоцированного инцидента, связанного с захватом российских дипломатов на Ближнем Востоке.

И если бы вследствие перевербовки Глюка, в частности, произошла утечка информации о том, что Рокецкий и некоторые иные VIP-персоны подвергались нейроэлектронному программированию по указке КГБ, то спецслужбе было бы несдобровать.

Дисциплинированный Громадин на оперативную «точку» для контрольной проверки явился точно к назначенному сроку. Его массивная фигура с трудом протиснулась через дверной проём, рассчитанный на среднестатистического человека. Они с Топтыжным присели за стол и почти по-приятельски «приняли на грудь» по рюмочке коньяку.

- Ну, и чего? – закусывая горячительное шоколадом, спросил полковник КГБ полковника милиции в отставке.

- Ну, что, Иван Сергеевич, - степенно промокая губы салфеткой, откликнулся Громадин, - задачку по Листратову я досконально провентилировал. Те двое, коих Георгий заманил в свой кабинет в «Сюр-Реале», а потом срезал из шокера и запер – корефаны Вована Палача. Они до сих пор молчат, как рыба об лёд, и заяву на Листратова малевать отказываются. По низам же ползёт информация, что Листратов слинял от блатной шушеры. Якобы, метку зелёнкой на лбу ему намазал не кто иной, как сам Вован.

- Якобы, или намазал?

- Что Вован его пометил – верняк.

- И чего Палач домогался от Листратова?

- Пока установить не представилось возможным.

- Что по другим связям?

- Другие ходатаи к Георгию тоже были, но в основном - по сенсорным фантазиям. На фейс-контроль поставлены. Подозрительных не замечено.

- Ваша версия, Захар Андреич?

- Где-то Георгий сработал по чёрной схеме – с кем не надо связался, кому надо не отстегнул, вот и пришлось скоропостижно смотаться.

- Почему вы думаете, что он именно сбежал, а не убит, допустим?

- Потому, что гопота заменжевалась и всё ещё менжуется. Аж Паразитолог – правая рука Вована – возле «Сюр-Реала» мельтешил. Стало быть, потеряли они его. Покамест более конкретно не скажу. Вы ж сами наказывали за Листратовым приглядывать, но прослушку – ни-ни.

- Да-да, - подтвердил предыдущую установку Топтыжный, опасавшийся, что плотная опека за Листратовым может вывести Громадина на такие горизонты, за которые тому высовываться не дозволялось. – Вы, вроде бы, Захар Андреич, хотели просечь ситуацию через ссучившихся.

- Да. На нейтральной территории я перетолковал с Зубом – авторитетом среди сук. Воры в законе злы на Вована и обещали выдать наколку на него. Зуб даже намекнул, что в банде Вована у них есть засланный казачок. Будем ждать от него свежачка. Послезавтра у нас с Зубом стрелка…

Полковник слушал внештатника и параллельно бился над разгадкой того, что заставило Глюка удариться в бега, что могло связывать его с уголовниками. И пока головоломка Ивану Сергеевичу оказывалась «не по зубам».

Марш Листратова, или как он сам обозвал это явление - «драп на Восток», упорно продолжался. За минувшие сутки Георгий и Милена существенно продвинулись к цели. Особенно им повезло со случайным попутчиком в вятском городишке Уржум: предприниматель вертолётом доставлял товары на Урал и за солидную мзду взял их на борт. Так беглецы оказались в городе Кудымкар Пермского края. Для ночёвки они по традиции устроились в домишке, расположенном на окраине населённого пункта. Впереди предстоял целый вечер, погода стояла чудная, и московские изгои решили побродить за околицей по безлюдным перелескам.

- Гошенька, - жалобно сказала Милена, следуя по лесной тропке за Листратовым, - я так больше не могу. Мне тяжело переносить эти перелёты. Я думала, что богу душу отдам в этом проклятом вертолёте.

- Милаша, немножко надо потерпеть, - уговаривал тот её. – Считай, треть маршрута позади. Осталось не так уж много.

- Где же треть, - возражала ему любимая. – Где же треть? В лучшем случае, четверть, да и то с большой натяжкой. Ты хочешь, чтобы я умерла и Кешу тоже уморила?

- Мила, пожалуйста, перестань. Всё закончится хорошо, - следовала успокаивающая фраза.

- Гошенька, давай, вернёмся. Ну, не звери же в этих…в органах сидят…

- Милена, соображай, что мелешь! – начинал раздражаться мужчина. – Москва слезам не верит…

И тут же он, спохватившись, поспешно пресекал выражение собственного недовольства. Листратов держал чувства на коротком поводке, ибо виной их семейного бедствия был он сам. А на стороне любимой женщины, сверх того, были и беременность, и токсикоз, и усталость, и дорожные мытарства, и самое главное – ещё неродившийся сын Кешка. Георгий видел его только на мониторе медицинского прибора и чувствовал через живот матери, но уже обожал. Он обязан был обеспечить сыну счастливую жизнь, он не мог допустить, чтобы его наследник перенёс хотя бы толику тех невзгод, что выпали на долю его отца.

С каждым днём подчинение жены воле мужа давалось всё сложнее. Объяснялось это многими факторами, а всё ж решающим был тот, которого в нынешних условиях Листратов был лишён. Ведь тайна его изначального магического воздействия на молодую женщину обеспечивалась сугубо технически.

Впервые увидев Милену, режиссёр салона уже после трёх неровных биений сердца знал, что ради неё поступится всем, чем угодно, но добьётся расположения. В течение первой же недели исполнения заказа Кораблёвой, арсенал банальных средств мужского влияния был исчерпан Георгием до дна: от личного обаяния и благородных поступков до цветов и дорогих подарков, от приглашений в рестораны и казино до предложений посетить Третьяковку и Большой театр. Увы, принимая цветы, девушка ограничивалась дежурными благодарностями, а от прочего отказывалась наотрез. И в безысходности режиссёр «Сюр-Реала» прибег к крайним мерам.

Исполняя заказ своенравной дочки академика Кораблёва по конструированию сенсорно-электронного модуля первого космонавта планеты, Листратов не побрезговал уже апробированным и утончённым мошенничеством. Он грамотно подретушировал на нейроэлектронном файле внешность и личность Юрия Гагарина под себя. Он искусно привнёс в манеры кумира Милены те свои повадки, что нравились женщинам. «Встречным курсом» он и в себе культивировал наиболее яркие и отчасти доступные копированию проявления характера космонавта: знаменитую гагаринскую улыбку, заразительный смех, доброжелательность, искренность и другие черты, неизменно импонировавшие всем людям Земли. Шаг за шагом уловка стала приносить, пусть и минимальные, но положительные плоды: в отношениях с режиссёром у Милены исчезли отстранённость и сугубо деловой подход заказчика.

Ан Листратов не ограничился традиционным по способу воздействия методом внушения извне – через внешние органы чувств. Ведь он располагал и качественно иным арсеналом воздействия.

И здесь не имеется в виду лазерная тиара, пикосекундные импульсы которой весьма примитивно и недифференцированно раздражали мозговой «центр удовольствия» - данное устройство спорадически применялось и до Георгия. Листратов усовершенствовал агрегат до уровня нейроэлектронного модулятора, осуществлявшего точечную и глубокую стимуляцию так называемого мозолистого тела, что размещалось под границей мозговых полушарий. То есть, воздействие оказывалось именно на тот вентральный микроучасток, который вызывал не просто общее оглушающее ощущение удовольствия, а варьировал интенсивность и тонкие разновидности его: эстетическое, вкусовое, эротическое, половое и иное приятное насыщение. Эффект достигался также и тем, что модулятор проектировал нейронную дугу от «точки» мозолистого тела к нужному месту на коре мозга. Возникало ассоциативное замыкание, и пациента «коротило» так, что на «сенси» он подсаживался основательнее, чем наркоман на иглу.

«Сюр-Реал» являлся уникальным экспериментальным полем в том плане, что посетители сами отдавались не просто во власть виртуальной реальности, а в ходе сеансов добровольно обнажали свою психику, становясь беззащитными перед отслеживающим их разумом. Преимущество Георгия (что и у психологов с психиатрами, к которым люди подчас идут за помощью, как к Богу) заключалось в том, что клиенты изначально входили в сферу его влияния с открытым нутром – по крайней мере, в плане исполнения собственного заказа.

Изобретатель сознавал, что разгадать содержательную сторону мысли постороннему не дано, зато выявить её направленность с помощью специального прибора – реально. Если наиболее изощрённая томография головного мозга и исследование физиологических процессов, протекающих в нём, с помощью аппаратуры магнитного резонанса не позволяют и в малой мере расшифровать конкретику мыслей испытуемого, то через «параллельный мир» сенсорно-интеллектуальных фантазий «взлом и проникновение» пусть не в идею, а в характер психических переживаний, становились вполне возможными. Так было вскрыто соответствие между физиологией мозговых процессов и наиболее общим идеальным содержанием.

Тогда Георгий перестал довольствоваться одним лишь сервисом гедонистов. Подобно пушкинской старухе, он задумал быть «владычицей морскою», то бишь не только потворствовать усладам сибаритов, а и проникать в их «святая святых» - в основы мыслительного процесса. Первый подлинный технический шедевр Листратова – полиграф verus* или детектор правды – базировался на железно работающем принципе обратной связи.

Обратная связь выражалась в том, что избирательное действие нейроэлектронного модулятора на головной мозг и организм получало от человека абсолютно откровенную оценку: понравилось – не понравилось. Ведь пациент никогда не лгал на счёт того, получает ли он наслаждение. И при положительном эффекте (например, достижение состояния эстетического экстаза) подладиться «под субъекта», было делом техники, точнее – делом модулятора. Модулятор «по команде» детектора правды отсекал негативные виды стимуляции, а воспроизводил и отправлял в мозг наиболее удачные и приятные для клиента модификации импульсов. Такие импульсы, копирующие физиологические процессы в мозгу, в терминологии новатора получили наименование позитивного раздражителя.

Ради чистоты опытов и дабы «безмозглые дуралеи», как называл подопытных посетителей изобретатель, в принципе не могли заподозрить, что прибор их зондирует, в дальнейшем Листратов сконструировал дистанционный полиграф verus. Проще говоря, аппарат, работающий на расстоянии от объекта исследования. Кварковые анализаторы детектора правды, построенные на аналоговом подражании позитивному раздражителю, не нуждались в проводах, электродах, датчиках.

Закономерно, что рано или поздно Георгий не мог не задаться вопросом: «А что, если конкретный позитивный раздражитель в приемлемых параметрах усилить?» Сказано – сделано. Так на месте модулятора возник дистанционный резонансный генератор или резонатор, как его коротко обозвал «угодник чувств человеческих». С помощью «резонатора-потворника» (для которого тиара уже была излишней) новатор мог «срежиссировать» у заказчика любое состояние. Но!...здесь неизбежна важная оговорка: эффективность позитивного раздражителя жёстко зависела от изначального психологического расположения, в котором пребывал клиент, садясь в кресло. Иначе говоря, прежде надлежало «потрафить» установке «дуралея». Уловить его душевный настрой. Создать ему соответствующий располагающий фон. Умиротворить.

«Обкатав» аппаратуру на публике, Георгий рискнул применить её и на Милене. Правда, в этом случае он работал исключительно бережно, затаив дыхание, «сдувая пылинки» и трепеща от восторга. «Ювелирная нюансировочка! Супертюнинг! Нейронный поцелуй!», - любовно шептал он, «ловя микроны» на вращаемых тумблерах резонатора, и «мониторя» состояние девушки через скрытый полиграф verus.

Неудивительно, что он «влюбил в себя» Кораблёву. И в дальнейшем периодически «подогревал» навязанное чувство влюблённости. Но то, что без проблем можно было обеспечить в Москве, начисто отпадало в российских провинциях - резонатор в карман не положишь.

Очутившись в уральской глухомани, Листратов горевал, что без нейронной подпитки Милена становилась всё менее управляемой. Вот и сейчас Кораблёва, услышав его словесный отпор про то, что Москва слезам не верит, заплакала, пряча от него свой тонкий и прекрасный профиль, не внимая его увещеваниям. А её горе было для Георгия стократно горше собственного. Он остановился, прижал голову Милены к своей груди, ощущая тугой комок горячего сочувствия, стянувший горло, и принялся неумело утешать любимую, не в силах подобрать нужных слов:

- Солнышко моё! Умоляю, не надо…Тебе же нельзя нервничать…Не надо…Ну…

- Гоша, Гошенька, Гошунчик, мой хороший! – уже рыдала она. – Пойми, мне не жалко, что я умру, мне нашего Кешеньку жалко, Кешеньку!...

- О, гос-споди! – простонал Листратов, подняв глаза к небу. – Перестань, Милаша. Перестань немедленно! Тебе нельзя. Перестань, и слушай меня. Я кое-что придумал. Хоть это и небезопасно. Но куда деваться…

- Да? Ты что-то придумал? – вслед за ним с надеждой подняла кверху лицо, мокрое от слёз, молодая женщина.

- Да, я придумал. Завтра я куплю фальшивые документы на толчке этого долбанного Кудымкара. За большие деньги их подделывают так, что не отличишь от подлинных. И под этим прикрытием мы доберёмся до Владивостока с комфортом.

«Гоп-менеджер» Владимир Пакостин «забил косячок» с марихуаной и лениво втягивал из сигареты дурман внутрь. Он возлежал на пышной перине под балдахином, а три вульгарно раскрашенных шлюхи,

Verus (лат.) – истинный.

обряжённые под скво* из индейского племени сиу, возбуждали в нём похоть. Одна кончиком языка трогала у него левый сосок, вторая – правый сосок, а третья (судя по замедленной реакции – «натуральный тормоз в кубе») натужно размышляла на тему о том, найдётся ли аналогичный раздражитель и для неё.

Девки работали вяло, без азарта, без фантазии и выдумки. Они ползали по нему, словно умирающие осенние мухи. Так «бабки» приличные «шалавы» не отбивают. И Вован Палач подумал, что он не зря велел соорудить «прикид» для зажравшихся потаскух, обрядив их «под скво».

- Скволочи! – возмущённо заорал он. – Вы чё, в натуре? Я обкурился или вы? Чё вы мне тут вместо балдёхи отмаз устраиваете?! Или вам по репам настучать?

«Скволочи» зашевелились. Третья сразу нашла то, что плохо искала. Ответственная работа пошла веселее. Пакостин, «как бы», уже начал «ловить кайф», когда зазвонил мобильный телефон, лежавший на

подушке. Главный «гопник» скосил глаза, по высветившемуся на дисплее номеру определяя, кто звонит. И тут он догадался: кейф упорно «не ловился» по той причине, что вожак «гопоты» подспудно ждал этого звонка.

На связь из Перми вышел браток Адольф Шранк, которого в банде звали Твёрдый Шанкр, а также, на блатной лад толкуя его имя, - Адольф Гитлерович, Гитлерович, а то и просто Фриц.

- Ну, чё скажешь, революционный сифилитик? – заорал «гоп-менеджер» в трубку, отбрасывая шлюх прочь, и тут же вдогонку смачно выругавшись в адрес дебильной «третьей», так как та, отлетая от него, едва не прихватила в зубах кое-что от тела главаря.

- Партизан из леса носа не высунул, - шифрованно доложил связной относительно беглеца Георгия Листратова. – На рынке его пасли до закрытия. Как рынок закрыли, мы ошивались вкругаря. Щас в Перми уже двенадцать ночи. Может, отложим до утра? А то тута ментура чего-то курсирует, а мы, как вши на бритой макушке...Боюсь, запалимся…

- Погодь, гитлерюгенд, - остановил его главарь. - Дай прикинуть член к носу.

Пакостин стал «чесать репу», то есть, перебирать варианты дальнейших действий. Шранка он отправил в Пермь «срочняком» в виду доноса, поступившего с Урала. Весточка оказалась – ценнее некуда.

«Тупой фраер» Листратов и не предполагал, что лидеры криминального мира на периферии имеют агентурную сеть, не уступающую той, которой располагает КГБ в Москве. Их осведомители пристроены в гостиницах, орудуют на вокзалах, шныряют в злачных местах, фланируют в местах скопления людей. Потому, стоило Листратову в поисках «ксивы» сунуться на «толчок» в Кудымкаре, как он напоролся на одного из уголовников, уже снабжённого примерной «наколкой» на него. Не располагая в провинциальном Кудымкаре поддельным паспортом с «клеймом качества» и не в силах удержать «Партизана», «урка» посоветовал ему ехать в Пермь, «на барахолку». И снабдил подробными устными инструкциями.

От Кудымкара до Перми рейсовым автобусом можно добраться часа за три, на такси - того меньше. Однако, «Партизан» не появился на вещевом рынке в Перми ни вчера вечером, где его поджидала пермская «новогопная братва», ни сегодня.

- Слушай сюда, Шанкр, - после пятиминутного раздумья решился Вован. – Филонить опосля будете. Ты пару-тройку долботрясов втихую раскидай по периметру толчка, а остальных пусти по скопам. И без кипежа пошмонайте там. А по утряне – опять на толчок. И так – до второго пришествия Партизана. Покеда я не дам отбой. Усёк?...Давай!

Змей отключил телефон и опять начал «чесать репу». Затем, спохватившись, «засмолил косячок» и заорал девкам, сбившимся в кучу в дальнем углу комнаты:

- Ну вы, скволочи, подь сюды! Ща я вам засандалю по самые бакенбарды!

Листратов стал стреляным воробьём. Ожегшись на молоке, он дул и на воду. Потому из Кудымкара в Пермь Георгий с Миленой отправились не прямой дорогой, а кружным путём. Заметая следы, они сначала поехали новой автомагистралью севернее – в Соликамск. В Соликамске путники заночевали, а уж затем, удостоверившись в отсутствии слежки, взяли курс на краевой центр.

Сидя в комфортабельном автобусе, мчавшемся с севера Пермского края к югу, Милена по-детски радовалась открывающимся перспективам.

- Ура, мы поедем поездом! - счастливо шептала она на ухо Георгию. – Чистая постель, уют, горячая пища – благодать!

- Благодать, благодать, - уверил её мужчина. – Пожалуйста, потише, моя хорошая.

* Скво (индейск.) – то же самое, что «мэм»* у американцев.

* Мэм (американск.) – то же самое, что «скво» у индейцев.

- В двухместном купе?!

- В двухместном купе. Умоляю тебя, потише, моя хорошая.

Слушая щебетание любимой, Листратов поражался тому, до чего пластичен человек, до чего быстро он привыкает к переменам. Взять его же Милену: коренная москвичка, выросшая в семье с достатком, а неделя скитаний привела её в эйфорию от предвкушения элементарных удобств.

Милена, притихнув после неоднократных просьб Георгия, задумалась. И задумалась, сколь ни удивительно, приблизительно на ту же тему, что и он. «Боже правый, как меняет беременность женщину, - размышляла она. – Раньше меня волновало устройство мира, будущее человечества, а с зарождением моего милого Кешеньки, вселенная сузилась для меня до масштабов нашей семьи. Пристроиться бы нам с Кешенькой и Гошенькой, а остальной мир – не суть. Да пропади пропадом вся эта толкотня локтями!...Ничего, всё образуется. Ой, какая я стала трусиха! А какая капризная и раздражительная!...»

Милена была первым, единственным и поздним ребёнком в семье академика Андрея Ивановича Кораблёва. Когда она появилась на свет, её отцу стукнуло сорок девять. Зато маму на этом свете она не застала, потому что та скончалась во время родов. С ней девочка познакомилась заочно: по рассказам Андрея Ивановича, благодаря видеотеке и семейным альбомам.

В шестилетнем возрасте, в десятый раз рассматривая фотографии с изображениями молодой очаровательной женщины, Милена впервые осмысленно спросила отца:

- Папа, а почему мама Лена умерла?

- …Кхе-кхе, - закашлялся Колмогоров. – Я же тебе давеча говорил, что она умерла при родах.

- Она рожала меня?

- Конечно тебя, глупышка. Кого же ещё? – прижал к себе дочурку Андрей Иванович.

- А почему она умерла? Ведь другие женщины рожают и живут.

- У неё, солнышко моё, было больное сердце. И она была не операбельна.

- Не опе-рабельна?

- Ей нельзя было делать операцию на сердце.

- А…А если бы она не рожала меня, то…то осталась бы жить?

- Наверное…

- Зачем же она стала рожать…меня?

- Затем, голубушка ты моя, что тебя она очень-очень любила. Даже больше, чем себя.

- Разве так бывает?

- Как видишь, бывает.

- А ты меня как любишь?

- Так же, как мама.

- Ты меня в честь мамы назвал Миленкой?

- Почти. У нашей мамы Лены была бабушка Милена. Она словачка по национальности. И наша с тобой мама Лена мечтала, что если родит девочку, то назовёт её в честь бабушки. Так вот и появилась у меня Леночка-Миленочка, - поцеловал отец дочку в лобик.

Переваривая детским умишком услышанное, Милена помолчала, а затем возобновила расспросы:

- А какая была наша мама Лена?

- Очень-очень красивая! Ты – вылитая она.

- Весёлая и общительная.

- А ещё она какая была?

- Добрая. Не просто на словах добрая, а и в поступках. Мама объединяла людей. И они тянулись к ней. Она постоянно приводила сокурсников к нам домой. Студенты – преимущественно народ…м-м-м…небогатый. А я уже был доктором наук и возглавлял лабораторию. Вот мама приведёт сокурсников, и кормит их. И у нас всегда шум и смех стоял до потолка. Потом, когда мамы не стало, не стало и этого живого общения.

- Разве ты не добрый, как мама? Я же знаю, что ты добрый.

- Не злой, - согласился Андрей Иванович. – А всё ж, подобно маме, целый мирок согреть теплом своей души не способен. А мама твоя, подобно солнышку, готова была весь мир одарить.

- Целый мир?! – поразилась девочка.

- Ну, на счёт целого мира я хватил лишку, - усмехнулся отец. – Таких людей не бывает.

- Ни одного, ни одного?

- Ни одного, ни одно…Хотя постой…Чуть не обманул! За всю историю человечества был один такой человек.

- Юрий Алексеевич Гагарин – первый космонавт планеты. Он был сыном всей Земли. И в тот миг его любили почти все, а он любил всех землян.

- Разбился в полёте.

- Разбился…Он что, плохо умел летать?

- Да нет. Он потому разбился, что родился слишком рано. Не приспело тогда его время: люди тогда были отчуждены, и не готовы к тому, чтобы объединиться в одну дружную семью. Но запомни, Миленка моя, что оно, светлое время, вот-вот наступит. И явится самый человечный человек, что объединит всех людей в одну добрую дружную компанию…

Отрываясь от воспоминаний, Милена прерывисто и почти по-ребячьи вздохнула: мечтала выйти замуж за нового Гагарина, а получила то, что получила. И придётся ей биться за своё женское счастье с тем, кого ниспослала судьба.

В Пермь автобус прибыл согласно расписанию: в тринадцать ноль-ноль. И сразу же дало знать о себе предзнаменование удачи: автовокзал находился в непосредственной близости от центрального рынка. Следуя туда, Милена ухватилась за левое предплечье Георгия. Левой рукой Листратов и без того тянул тяжёлый дорожный баул на колёсиках, но за правую руку он строго-настрого держаться жене запретил – она у него всегда должна быть свободной, чтобы при необходимости выхватить оружие. В кармане кутрочки-ветровки у него лежал импульс-шокер.

На базаре Георгий оставил жену возле павильона администрации рынка, ещё раз наказав, чтобы она ни в коем случае никуда не отлучалась, а сам двинулся дальше. Милена сопроводила его взглядом, присела на баул, и намеревалась, уж было, прикрыть уставшие от нервного напряжения веки, как вдруг что-то подспудно кольнуло её. Она встрепенулась, отыскала удаляющуюся фигуру мужа и…обнаружила, что за ним следует сомнительного вида мужик уголовного вида. Да к тому же этот мужик подал какой-то условный знак ещё одному субъекту сходной с ним наружности, и тот пошёл с другой стороны от Листратова.

Молодая женщина одновременно ощутила и тревожный укол под сердцем и то, как резко шевельнулся Кешенька в её лоне. Кораблёва с одышкой поднялась с баула, потянув его за собой, и поспешила за различимой только для неё троицей. Она брела подобно сомнамбуле, не замечая встречных, и лишь инстинктивно прикрывала живот, оберегая сынишку от толчков.

Милена не знала, что ей предпринять и каким образом выручить мужа. Она следовала за потайной процессией и, разрываясь от противоречивых побуждений, не решалась на конкретный шаг. Её колебания продолжались до поворота к тупику, образованному старыми металлическими контейнерами. Именно там, где уже было меньше народа, первый уголовник, нагоняя Листратова, обозначил для напарника жест, будто бы предлагая нечто открутить. И тогда Милена закричала.

- Гоша!...Гошенька! – прерывисто закричала она. – Беги! Они…Они за тобой! Берегись!

Кораблёва хотела выкрикнуть ещё, но не тут-то было: кто-то сзади обхватил её за шею, зажал ей рот и поволок прочь.

Голос Милены муж различил бы и в многомиллионном гомоне. Услышав её вопль отчаяния, он в мгновение ока развернулся затравленным волком, а правая рука с зажатым в ней импульс-шокером у него уже была на изготовке. Первый уголовник коршуном кинулся на него, и тут же, поражённый невидимым и бесшумным разрядом страшной силы, опал бездыханной дохлой курицей в метре от цели. Листратов слепо водил стволом в направлении толпы, полукругом отхлынувшей от него, не ведая в кого надо стрелять. При этом он хрипел: «Ну, кого ещё пришить?...Тебя?!...Или тебя?! Или тебя?!» И люди в страхе пятились и шарахались прочь.

Наконец, не совладав с психическим прессингом, исходившим от незримого врага, Георгий бросился бежать к металлическим контейнерам и железобетонному забору. Тотчас за ним кинулся второй уголовник, а также ещё пара сообщников, выделившись из скопления людей. Оглянувшись на бегу, Георгий приостановился и лихо, «влёт» срезал ближайшего преследователя – тот деформированной обмякшей биомассой растёкся по асфальту. Остальные налётчики, оценив столь устрашающий исход, застыли в оцепенении. И их промедление предрешило исход погони: беглец жуком-скарабеем шустро вскарабкался на контейнер, с него прыгнул на высокий забор, с забора – на землю…И след его простыл!

Оказавшись за территорией рынка, Листратов вспугнутым гепардом пересёк оживлённую транспортную магистраль, едва не попав под колёса автомобиля, бежал вдоль грязной речушки по низу большого лога, поросшего кустарником, затем выбрался к железной дороге и возле переезда сел на рейсовый автобус, следовавший за город. Лишь очутившись за окраинами Перми, Георгий пришёл в себя.

«А Милена? – задался вопросом он. – Что с нею? А если?…А вдруг? Да ведь я предал её…Да нет, не предал. Ничего страшного, - приглушал изменник терзания души. – Какой с неё спрос? Она же не при делах. Поспрашивают, и отпустят. И моя милая девочка вернётся в Москву. В её положении такой исход вовсе не плох…»

Увещевания увещеваниями, ан вот так запросто режиссёр не смог оставить Пермь. Да ко всему прочему возникла неразрешимая проблема того, в чьи грязные лапы попала Милена. Если КГБ – это одно, если… - это совсем другое. Ко всему прочему, второе предположение выглядело более вероятным с учётом внешнего вида тех, кто на рынке нападал на Листратова. Оттого Георгий и двинулся не дальше на восток, а кружным путём стал пробираться к центру города.

К рынку он прибыл под вечер. И едва не напоролся на засаду: какие-то тёмные личности прогуливались на подступах к базару. Помозговав, Листратов поступил хитрее. Он обследовал территорию с дальних подступов - с верхних этажей домов, располагавшихся вокруг рынка. Оттуда наблюдателю открылась безрадостная картина: собственно «толкучка» была уже пуста, по периметру её патрулировали милиционеры, а в подворотнях толкались уголовные элементы, живо напомнившие ему тех, кто недавно за ним гнался. Милены, естественно, он нигде не разглядел.