Когда на смерть идут — поют, а перед этим можно плакать...

С. Гудзенко

 

Артобстрел прекратился так же внезапно, как начался, но гул не уходил — от виска к виску катался тяжелый шар, заставляя напрягаться и вслушиваться. Еще недавно белое от ромашек поле покрылось воронками и кляксами развороченного чернозема.

Старлей вышел из землянки. Вечерело. Сквозь облака гари проступило голубое небо с двумя мерцающими звездами. Вдруг одна из них оторвалась от небосклона и упала вниз. Старлей попытался загадать желание, но не успел.

— Бесполезно загадывать. Все загадывают одно и то же. Где небо наберет столько звезд, чтоб все желания выполнить?

Кто-то за его спиной сказал вслух то, о чем он подумал сам. Старлей вздрогнул и обернулся.

— Сержант Громов по вашему приказанию прибыл, товарищ старший лейтенант, — сержант молодцевато прислонил ладонь к пилотке. Он был намного выше низкорослого офицера, поэтому звуки летели высоко над головой, догоняя стаю журавлей.

Старлей поморщился:

— Не надо кричать. Или ты таким образом сообщаешь немцам наши координаты?

— Никак нет, товарищ старший лейтенант, — на сей раз Громов почти шептал. — После артобстрела уши заложило, вот я...

— Что там у нас в траншеях?

— Латушко зацепило. Сейчас его Ниночка, извиняюсь, лейтенант Ярошено перевязывает.

— Второй роте, я смотрю, досталось еще больше, чем нам. Так что ты загадал, сержант?

— Что и все, товарищ старший лейтенант, — смутился Громов. — Чтоб дожить до Победы.

— Хорошее желание. А я хотел загадать, чтоб война быстрей кончилась... Да не успел. Разные у нас вроде желания, а все равно об одном. А почему небритый, сержант? Какой пример для солдат?

— Так это к вечеру отросла она, Ефим Маркович.

— Ладно, свободен. Проследи, чтоб Латушко убрался с передовой, а то я знаю его.

— Есть товарищ...

Старлей вернулся на КП, притворив за собой дверь, и она словно отрезала последние слова сержанта.

Вязкая тьма помещения ощутимо уперлась в лицо, только ге-то в глубине далеким маяком мигала керосиновая лампа. Старлей на минуту прикрыл веки — так глаза быстрее прывыкали к темноте и открыл снова. От увиденного ему захотелось их снова закрыть и уже не открывать.

“Я схожу с ума”, — метнулась трезвая мысль. Он помотал головой, потер руками глаза — видение не исчезало: прямо перед ним за столом сидел ангел.

— Я вообще-то атеист и в ангелов не верю, — осторожно сообщил старлей.

— Это ничего не меняет. — Голос у ангела был повелительно-резкий с хрипотцой, и в то же время чем-то напоминал голос отца.

— Я понял — ты мне снишься. Неудивительно, третьи сутки на ногах, — догадался старлей.

— Не снюсь, — отрезал ангел.

— Тогда заканчивай маскарад, а то пальну, — старлей неуклюже растегнул кобуру и достал “ТТ”.

— Пальни, если хочется. — Ангел нахально распахнул крыло. – Надеюсь, не промажешь.

Старлей был готов поклясться, что он не собирался стрелять — палец сам нажал на курок. Пуля с шумом вонзилась в бревно, не причинив ангелу никаких видимых неудобств. Широко распахнув дверь ввалился Громов с винтовкой наперевес. Вечерний свет проник в землянку и упал на пустую стену. Никакого ангела за столом не было.

— Случилось чего, товарищ старший лейтенант?

— Да это я по крысе пальнул. Промазал, черт. — Не станет же он рассказывать сержанту про ангела.

— Да, тут этого зверья хватает. Хоть суп вари.

— Если обоз опоздает, то придется. Ладно, свободен. Иди, поспи.

— А сами-то вы, Ефим Маркович, вон уже третьи сутки.

— Отставить сержант. Победим — тогда отоспимся. Идите.

Сержант закрыл дверь землянки. Старлей успокоенно шагнул к столу и отпрянул: ангел был на прежнем месте.

— Ну чего тебе от меня надо? Тебе что делать там нечего? — лейтенант ткнул пальцем в потолок.

— Я твой ангел-хранитель.

— А-а, ну тогда другое дело. Так бы сразу и сказал.

— А ты меня не спрашивал.

— Это у вас что-то типа концертного визита перед завтрашним наступлением?

— Нет, только к тебе. — Ангел был немногословен. — Повтори, что ты загадал, когда упала звезда.

— Чтоб война быстрей кончилась, чего же еще? — удивленно пожал широкими плечами старлей.

— Верно. Каждый загадывал для себя, а ты для всех.

— Ну и что. На то я и командир.

— Да ничего. Молодец.

Старлей пожал плечами. Ему наконец удалось рассмотреть ангела. Худощавый парнишка лет двадцати, волосы ежиком, веснушки. Встретил бы такого в Киеве, в училище, точно за обычного курсанта бы принял.

— Слушай, ангел, у тебя еще вопросы есть. А то я занят, третью ночь не сплю.

— Знаю, что не спишь. Тут вот какое дело, — ангел на секунду замялся. — Завтра во время наступления тебя убьют.

Старлей почувствовал жар и холод одновременно.

“Хорошо, что темно, иначе ангел заметил бы, как он побледнел”. — А на кой хрен вы, ангелы-хранители тогда? Чем вы занимаетесь?

— Во время войны ангелов-хранителей держат в темных подвалах, в кандалах, чтоб не путались под ногами, — старлей понял, что ангел шутит, но уж слишком мрачной и не к месту была его шутка.

— Ну убьют, так убьют. На то она и война, — старлей тяжело вздохнул. — Зря ты мне сказал об этом, Смелее бы в атаку шел. Тут и так настроение ни в... — материться при ангеле он постеснялся, — так еще ты со своими пророчествами лезешь.

— Я к тебе с предложением, Ефим Маркович.

— С каким еще предложением.

— Хочу предложить тебе пойти ко мне в напарники. Мой бывший получил вроде как повышение, вот и ищу ему замену.

Старлей представил свою кряжестую косолапую фигуру, задрапированную в белые одежды и с крылышками. Несмотря на гнусное настроение, ему стало смешно.

— Какой из меня ангел-хранитель? Я вон своих солдат уберечь не могу. А сторожить незнакомые мне души, — он с сомнением покачал головой.

— Если ты согласишься, то умрешь во сне. Ни боли, ни осколков, разрывающих тело. Уснул — и все. Завтра утром уже будешь порхать среди облаков и заниматься любимым делом — людей охранять.

— И Гитлера тоже?

Ангел замялся:

— У Гитлера есть свой ангел хранитель, как у любого человека. Иначе он бы давно уже жарился в котле.

— Что ж ваш бог допустил...

— Придет время — это ты сам у него спросишь.

— Может, согласиться? Не хочется погибать. Рано вроде. Столько дел... Сынишка, опять же растет, — старлей на мгновение задумался. — Нет, извини. Это вроде как дезертир. Вот сам ты, как в ангелы попал? Тоже прятался за кого-то.

— Не прятался. Я на подлодках плавал. Капитан первого ранга Чугунов. Умер на боевом посту в две тысячи втором году.

— Уж больно ты молод, капитан первого ранга, — старлей еще раз внимательно всмотрелся в юношеское лицо ангела. Что-то в нем мелькнуло до боли знакомое.

— Да какой есть. При жизни выглядел на свои пятьдесят четыре. Давай, Ефим Маркович, соглашайся быстрее. У меня тоже время ограничено.

— Успеешь. Ты же не поздравлять меня пришел, а хоронить. Успеешь, — старлей сжал губы. — Лучше ответь мне, ангел, мы победим?

— Да. Фашизм будет разгромлен.

— Так что, ты не мог потерпеть с моими похоронами до конца войны?

— Война продлиться еще четыре года.

— А как же мои братья?

— Всех троих призовут и все трое погибнут.

— Сука ты, ангел, хоть и капитан первого ранга. Раскаркался как черный ворон. Зачем только тебе белые одежды выдали...

— Ты спросил — я ответил. Я не умею врать.

Старлей помолчал.

— Твоя правда. Извини. Закурить у тебя не найдется? Ах, да... Давно бросил, но ты с такими вестями. Давай хоть выпьем за упокой наших душ. — Старлей плеснул в кружки спирт. — Или пить тебе нельзя тоже?

— Нельзя, но выпью. Ты думаешь легко смотреть, как люди гробят друг друга?

— За здоровье пить не будем. Вроде оно теперь ни к чему. Давай за Победу, за товарища Сталина.

— Давай просто за Победу. Она общая, для всех.

Старлей выпил, вытер ладонью губы.

— У меня тут есть хлеб и сала чуть — закусить.

— Ангелы после первой не закусывают, — гость горько усмехнулся.

— Эх, нет Ваньки Хмелевского. Третий день как убили. А то бы он нам сейчас спел. — Старлей достал гитару и провел по струнам. — Любимый город может спать спокойно... Ни петь не умею, ни играть. А Ванька Хмелевский пошел в атаку вот с этой гитарой. Людей подбадривал. Их одним осколком и прошило.

— Давай я попробую. После смерти мне не приходилось музицировать, но когда-то и на баяне и на гитаре брынькал немного.

Ангел взял в руки гитару. Оба дека были пробиты насквозь. На заднем запеклась кровь.

 

Почему все не так? Вроде все, как всегда,

То же небо опять голубое.

Тот же лес, тот же воздух и та же вода,

Только он не вернулся из боя...

 

Пел он плохо. Не всех ангелов бог наделяет музыкальным слухом.

— Голоса у тебя нет, но поешь душевно. Ванька тоже пел эту песню. Кто ее написал? Блантер?

— Высоцкий. Он написал эту песню через много лет после войны. Не мог твой Хмелевский ее знать.

— Высоцкий, говоришь? Слова живые, про нас. А Ванька знал ее. Не сомневайся. У него тоже голоса особо не было, но все равно пел здорово. Неожиданно чистым баритоном старлей затянул второй куплет:

 

Он молчал невпопад, и не в такт подпевал,

Он всегда говорил про другое...

 

Ангел оторопело смотрел на певца.

— Этого не может быть! Этого не может быть!

— Значит может. Вообще Ванька был немного со странностями. Он говорил, что мы победим. Так все считают, но он называл дату, как и ты, через четыре года — девятого мая. Сетовал, что война будет очень кровавой, до Победы не доживут миллионы. — Старлей хотел добавить что-то еще, но замолчал.

— А как он у вас появился? Ангел принялся рассматривать гитару.

— Как многие — добровольцем. С этой гитарой и пришел. Веселый был парень. А байки травил — вся рота лежала со смеху.

— Посмотри, старлей, — ангел указал на пожелтевшую этикетку внутри инструмента, — Борисовская музыкальная фабрика, тысяча девятьсот восемьдесят второй год.

— Я тоже подозревал — Ванька не простой человек. Но мне показалось, что там написано тридцать второй.

— Просто ты не ожидал там восемьдесят второй увидеть.

— Может быть. Так ты хочешь сказать, что Иван попал к нам...

— Из будущего, — закончил за него ангел. — Я не знаю как. В наше время машин времени еще не было. Но он как-то проник.

— Какая разница, как он прошел. Главное — поступок. Вот ты говоришь, я думаю о людях. Так я думаю не о всех, а только о своих солдатах. Работа у меня такая. Думаешь, я не понимаю, что у немцев есть семьи и дети? Но я не имею права думать о них. Я — солдат. Вот Иван Хмелевский запросто подойдет тебе в ангелы-хранители. Он как раз сбежал из вашего светлого будущего во имя всех людей. Слушай, капитан первого ранга, ты, я вижу, хороший мужик, хоть и ангел. Разыщи в облаках Ваньку. Надежнее тебе товарища не будет. А мое дело земное.

 

Старлей так и не смог заснуть в ту ночь, а в четыре уже шел впереди роты, утопая по колено в утреннем тумане.

Вечером пришел пакет с приказом утром взять высоту. У немцев в этом районе танки, артиллерия, не говоря о спецподразделениях СС — покосят роту за полчаса. Но приказы не обсуждают.

Сняли часовых. Там в ста метрах начинаются их окопы.

“Ну, ангел, молись за упокой моей души”, — старлей достал из кобуры “ТТ”: — За Родину! За Победу!

— За Родину! За Победу! — подхватили содаты.

— За Родину! За Победу! — подхватило эхо.

Старлей бежал впереди всех и пел:

 

...Тот же лес, тот же воздух и та же вода,

Только он не вернулся из боя...