* * *

 

Процедура продолжалась так долго и была так мучительна, что Серж в итоге потерял сознание. Когда он очнулся, рядом никого не было. Он лежал, не в силах пошевелиться, все его тело ныло, будто его долго и упорно били, а особенно болела рука. Серж, собрав в комок свои силы, подтянул ее к глазам и увидел, что на нее надета красная махровая резинка. Оттянув ее, он впервые увидел свои вены. Кожа на этом месте была светлая и чистая, более ни грамма золота не было в ней, а вместе с ним не стало и в нем самом ни грамма от Империи.

- Вставай.

Голос прозвучал так резко, что Серж вздрогнул. Он медленно сел, повинуясь, и от этого движения в глазах его замелькала темная рябь, а в затылке будто раскачался и принялся бить тяжелый колокол.

- Вот ты и человек. Стопроцентный.

Волк стоял рядом, и Серж ощущал холод, исходящий от него и странный блеск в глазах, которого прежде не замечал.

- Да, надеюсь это не очень опасно, - еле выговорил Серж и отер лицо рукой. - Я хотел что-то спросить. Не помню.

- Я знаю. Ты так кричал в карцере, что из соседнего измерения было слышно. Шучу. Ты не забыл, что обещал своей подружке?

Серж помотал головой.

- Я..., - начал было он, но Волк оборвал его.

- Ты не вернешься. Это второй пункт приговора.

- То есть как? - Серж уставился на Волка, недоумевая.

- Ты ее увидишь один единственный, последний раз. А потом забудешь. С людьми это случается так часто, как ты не можешь еще себе представить.

- Да вы что?

Серж, ощутив неожиданный прилив сил, вскочил, готовясь сцепиться с Волком, но тот вытянул вперед руку и отбросил противника к стене. Серж еле поднялся и чуть ли не на четвереньках дополз до кушетки, встал на колени и обхватив голову руками.

- Вы что? Убить меня решили? Ведь это моя жизнь, ради этого я на все пошел. Что я сделал вам такого, что вы отнимаете у меня все?

- Ты забудешь ее незаметно, - продолжил Волк, когда Серж закончил причитать и замер, уперевшись лбом в железную планку кушетки. - Сначала в твоих воспоминаниях она станет одной из тех многочисленных подруг, которые некогда так развлекали тебя, а потом и вовсе сотрется из памяти. И знаешь, это лучше, чем твою так называемую любовь убьет человеческий быт, о котором ты слыхом не слыхивал. Поселишься в своем прекрасном городе. На мой взгляд там сыровато, но зато красиво. Найдешь работу. И больше не вспомнишь ее. Никогда. Уясни себе, что это не наказание, а смягчение приговора. Я был за. Никогда не желал тебе настоящего зла.

- Как вы все здорово за меня решили. Ну, ладно, а что она? Ее то за что?

- Она тоже забудет.

- Вы уверены?

- Имея дело с людьми, ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Но я могу помочь ей забыть все, если ты мне ее покажешь.

- Никогда.

Серж поднял голову, на его лице была написана ненависть.

- Я думал, вы поможете мне скрыть ее от Арнольда, когда я встречусь с ней... Ну, теперь..., - Серж медленно выговорил эти слова, будто они не хотели сходить с его уст. - Когда я стал человеком.

- Да никому не нужна ее душа. Арнольд давно плюнул не нее.

- И послал это дело к себе. Понятно.

Серж усмехнулся.

- Все равно я не хочу, чтобы Алису видел кто-то из воинов.

- Тогда ей придется забывать тебя самой. Любовь не вечна. Запомни это.

Серж встал с колен и уселся на пол, свесив руки с согнутых в коленях ног и откинув голову на кушетку.

- У меня так все болит. - пожаловался он и, помолчав, добавил. - Я боюсь за нее, и за себя. Прямо сердце разрывается. Никогда не думал, что может быть такое.

Волк встал.

- Тебе пора.

- Ни черта ты не знаешь о людях, - не желая так просто отпускать его, с жаром заговорил Серж. - Она не забудет. Она так молода и так искренна.

Серж обреченно помотал головой.

- Если не забудет, то ее же вина. Глупо лить слезы по человеку, который исчез навсегда, будучи живым и вполне здравствующим.

- Пусть глупо, но она будет лить. Я это чувствую. Никогда не видел ее плачущей, такая жизнерадостная, и наивная... Вы не можете этого понять. Вы не имеете с ней ничего общего!

- Ты не объективен. Она чиста душой как человек, это так. Иначе ничего бы и не произошло. Но я тоже чист. Как Воин Империи. Это объединяет, делая одновременно противниками. Я обещаю, что помогу ей, если найду. Хорошо? Теперь отправляйся к ней. В последний раз.

Волк повернулся к Сержу спиной и пошел к дверям камеры. Серж хотел было вскочить, удержать его, подраться ли, попросить ли о помощи, но ясно наконец понял, что дело сделано и никто ничего не сможет изменить. Он закрыл глаза. Как же ныло его измученное тело, как болела голова, стянутая невидимыми обручами. Сознание померкло, и жалость к своему я стала подкрадываться неслышными шагами. Серж схватился за голову и вскрикнул. В тот же миг он оказался в прибрежном лесу, лежащим на земле ничком, лицом вниз.

 

* * *

Алиса мчалась на берег, опаздывая к намеченному часу. Задыхаясь, она сбежала по деревянному настилу на мокрый от набегающей волны песок. Пляж был пустынен. Вид одиноких, посеревших от утреннего тумана скамеек, наводил безудержную тоску. Алиса быстро пошла к Лиелупе, напевая про себя привязавшуюся некстати бесконечную мелодию без слов. Уже пройдя порядочное расстояние, миновав маяк, еле виднеющийся среди сосен, она поняла, что эта была теркесовская "Алиса". Так, держа в голове неприятно дурманящую мелодию, она дошла до заветной приметы - старого дерева, сваленного в нескольких шагах от уходящего в заросли травяного покрова. Взобравшись на дюны, Алиса углубилась в лес. Неожиданно песня кончилась, и вернулась терзавшая ее всю ночь тревога. "Господи, что это со мной. Я так бегу, будто боюсь опоздать хоть на секунду, хоть на миг. Словно он исчезнет, как только пробьет восемь, и я больше никогда его не увижу. Но ведь это ерунда какая-то, этого просто не может быть. Только бы он смог, только бы пришел, а остальное - не важно". Алиса шла по лесу. Туман сизыми клочками висел на ветках деревьев, лежал на влажном мху, и девушка понимала, что все ее предчувствия от хмурого утра, от печальной погоды, часто портящей настроение. Еще ночью Алиса придумала слова, которые должны были удержать Сержа, быть может поразить или еще сильнее привязать его. Она так надеялась, что все останется по-прежнему, не зная еще, что любая мечта, осуществившись, немедленно растворяется в прошлом. Иначе же превращается в вечную тайну для самого себя и лежит где-то в глубинах подсознания.

Кончились последние деревья. Алиса выбралась на поляну, где совсем недавно сидела с Сержем за столиком из сруба старого дерева. Ныне на поляне кроме черничных кустов и одиноко растущего Иван-чая, ничего не было. Где-то совсем рядом зажужжал шмель и резко кончил свою трель, а далеко, кажется за тысячу верст, прозвучал гудок электровоза. Угрюмые елки, плотно сцепившись ветвями, держались друг за друга во мху и молчали. Не трепетали листьями редкие осины и березы. И тянула из сердца тонкую жилку гнетущее молчание. Алиса закрыла глаза, и тут же распахнула их, будто боясь пропустить что-то важное. Небо посветлело и на минуту появился даже кусок солнечного диска, но тучи сомкнулись и вновь стало хмуро.

"Где ты?" - Алиса провела рукой по щеке.

- Я здесь.

Голос был такой спокойный и ласковый, что у Алисы от нежности екнуло сердце. Девушка повернулась. У края поляны стоял Серж, а рядом к сосне был прислонен его верный друг. Только теперь он почему-то имел такой вид, словно неоднократно попадал в аварии. Серж был одет в потертые джинсы и куртку - почти так же как в вечер их путешествия в Питер, был такой же красивый, так же обнял ее и глаза его поменяли цвет от стального до небесно-голубого. Но все-таки что-то изменилось в нем. На лбу и в углах рта появились еле заметные бороздки - еще не морщины, но явный намек на них. Алиса провела пальцем по одной их них и, подняв глаза выше, заметила в пряди челки серебряный волос. Серж словно стал старше за одну ночь.

- Где ты был? - с тревогой спросила она. - В Москве?

- Дальше. Намного дальше.

- А зачем?

- Секрет.

- С тобой что-то произошло? Скажи мне, Сергей...

Алиса осеклась, вспомнив, что это не его имя.

- Да у меня как раз все в порядке. Что тебе сказала мама?

- Ничего особенного. Она волновалась, но я же вернулась. Ты знаешь, у меня странное предчувствие. Будто я вижу тебя в последний раз. Глупо, наверное.

- Да.

Серж отвел взгляд.

Алиса посмотрела на его левую руку. Странно, но на ней вместо кожаного напульсника была махровая резинка кровавого цвета. Серж что-то сказал, но Алиса не уловила смысла слов. Он поднял руку, чтобы поправить волосы. У девушки помутилось в глазах - алая материя превратилась в густую струю крови, стекающую по руки.

- Ты что? - взволнованно спросил Серж, перехватив ее испуганный взгляд и, крепко прижав ее к себе, шепнул:

- Не надо, солнышко. Я все расскажу.

Алиса отстранилась и, взяв его руку, не слушающимися пальцами сорвала резинку.

- Что они с тобой сделали? - в ужасе воскликнула она.

Но раны на запястье не было, как не было и четырехконечной звезды. Алиса нерешительно дотронулась до вспухших вен, похожих на молодое деревце и подняла на Сержа изумленные глаза.

- А где...?

Тот улыбнулся и пожал плечами.

- Посланники не могут жить человеческой жизнью. Это наш, вернее уже их закон. Он гораздо сильнее, чем действие этого знака. Вчера я был слишком далеко, тебе этого не понять. Я и сам уже не понимаю. У меня так туманится в голове, словно все забывается. Я стал обыкновенным человеком. Там, где я был, мне вытравили звезду, и я никогда туда не вернусь. Умру, когда срок подойдет. А вот Ролли будет жить вечно. Не знаю, завидовать ему или нет. В общем, так.

Алисе показалось, что слабый ветер пробежал по листве деревьев и случайно коснулся ее волос на затылке. Похолодели кончики пальцев, и всему телу стало мерзко, точно от поднявшейся температуры. Она тут же решила, что все это к лучшему, Серж расстался со своими тайнами и отныне принадлежит исключительно ей. Ее тревога растаяла и возникла вдруг жалость.

- Тебе больно было, когда звезду вынимали? - тихо прошептала она.

- Да нет. Я даже не помню, как это было, - усмехнулся Серж. - Только это место нужно беречь. От удара по нему я могу потерять сознание. Видишь, меня даже об этом предупредили.

Алиса поднесла его руку к губам и поцеловала.

- Бедный мой. Ты думаешь, человеком быть лучше?

Серж промолчал, не зная, что ему отвечать, и сказал то, на что был запрограммирован:

- У меня теперь, как ты понимаешь, будет другая жизнь. Я улетаю в Петербург, буду жить там.

Он осторожно освободил руку и погладил Алису по голове. - Ты тоже скоро уезжаешь?

- Да, скоро. Ты возьмешь меня с собой?

Серж снова не ответил. И Алиса поняла, что изменилось. Все то, что было накоплено в нем за годы жизни и не проявлялось в силу таинственных, непонятных простому смертному причин, теперь выперло наружу, чтобы сделать его лицо уставшим, а речь сдержанной.

- Серж, а сколько тебе лет?

- Много.

- Нет, правда, сколько?

- Ты испугаешься, что я старый, если скажу.

- Я конечно трусиха, но этого мне бояться нечего. Сам понимаешь.

- Ладно. Недавно пошла четвертая сотня.

- Что ты издеваешься? Я же серьезно спрашиваю.

- А я серьезно отвечаю. Но так и быть, сотенку скину.

- Смеешься все-таки. Давай уж все триста.

- Ну, милая моя, что же останется?

- Все то, о чем ты умолчал, в чем обманул, те годы, о которых я ничего никогда не узнаю.

Это так странно - люди встречаются и начинают жить вместе, а до этого у них тоже была своя жизнь. И после будет. Мне кажется, я знаю тебя целую вечность, а тебе оказывается всего триста лет. Как ворону. Так ты возьмешь меня в Питер?

Вопрос повис в воздухе и даже материализовался в крошечного паучка, резво спустившегося прямо между их лицами на длинной паутинке. Проследив взглядом за посланцем хороших новостей, пока тот не исчез в траве, Серж наконец решился и сказал, тяжело вздохнув:

- Нет. Ты, сладкий, поедешь домой, с мамой, в Москву.

- Я не хочу домой! Я поеду с тобой!

- Да куда я тебя возьму? Ни кола, ни двора, даже прошлого нет. А ты только в институт поступила.

- Мне все равно. Я брошу учебу, переведусь... Какая разница?

- Нет, нет, так не пойдет. Потом, что скажут твои родители? Они же меня ни разу не видели. Я вот съезжу туда, обустроюсь. А потом посмотрим.

- Посмотрим... - передразнила Алиса. - Ты, верно думаешь, что я маленькая и глупенькая, и мне еще в куклы играть. Ведь так, так ты думаешь?

- Ничего я не думаю. А в куклах нет ничего предосудительного. Некоторые в куклы всю жизнь играют. Но ведь ты больше плюшевых медведей любишь.

- Откуда ты знаешь? - насторожилась Алиса.

- А я все знаю. Я ведь действительно триста лет прожил - как ворон. Вот вернусь, привезу тебе в подарок медведя.

Алиса молчала.

- Да что с тобой?

Девушка мягко качнулась вперед и уткнулась лицом в его грудь.

- Я тебя больше не увижу, -- всхлипнула она.

- Ну что ты, глупенькая. Не говори ерунды, - морщась, как от боли, прошептал он и прижал ее к себе.

- Я больше никогда с тобой не встречусь. Это последний день. И это верно так же, как то, что я очень...

Она замолчала. Какая-то птица, вспорхнув с дерева зашумела крыльями и скрылась в чаще. Над соснами стояла тишина. Сюда не долетал рокот моря и крики чаек, здесь царили зелень разных оттенков и размеренность жизни. Тихо колыхался под теплым ветром одинокий Иван-чай, будто качал головой, осуждая за безрассудство и эгоизм. Вышедшее из-за туч солнце осветило стволы деревьев, сделав их янтарными. Совсем немного свет этот держался, а потом медленно стал гаснуть. Алиса смотрела в небо. На нее давила густая, травянисто-серая масса, и только в одном месте виднелся лоскуток чистого неба цвета его уставших глаз. Медленно, но верно приближалась точка отсчета разлуки. Наступила расплата, ставшая ужасным знаком бесконечности.

Серж убрал с ее лица упавшую на глаза прядку волос, подержал ее между пальцев и бережно положил на место. Хотя какое может быть у пряди место?

- Ладно, мне пора, - наконец сказал он.

Алисе стало неуютно. Сердце зашлось и часто забилось. Она почувствовала, что сейчас заревет как последняя дура и сцена прощания превратится в постыдное размазывание нестойкого северного загара по щекам, а удаляющегося Сержа не станет видно. Вернее перекосится он по всем проекциям, как в преломляющей свет призме, и исчезнет.

Алиса сжала губы и посмотрела на Сержа исподлобья. Он пожал плечом и, по своему обыкновению, склонив голову, вздохнул:

- Не плачь, Алиса. Мы же увидимся еще сто раз. Как я тебя теперь брошу. Раз договорились, что приеду, значит приеду. И повезу тебя в город твоей мечты. Ну, согласна?

Алисе стало жалко себя. Действительно, дурочка она маленькая. Как же можно быть не согласной с ним? Она много о чем передумала, положив голову ему на плечо, пока держалась за его руку, пока чувствовала его тепло. Ей казалось, что если он сию же секунду не уедет, она вцепится в него мертвой хваткой, и пусть этот проклятый человек попробует хоть куда-нибудь полететь! Она же просто погибнет, не сможет без него, как не может без воды трава и птица без рассвета. Первый раз в жизни она, имевшая все без права на жалобы, ощутила глубокое, ранящее чувство потери. Она отдала ему часть своего сердца, своей души и хотела взамен любовь, только любовь и ничего кроме любви. Но вслух она ничего не сказала. Понятно, что кидаться под ноги ему бесполезно. Все равно уедет, так чего же унижаться. В конце концов, он жив, здоров и ничего, дай Бог, с ним не случится. А может он и вправду приедет, и все эти терзания сущий вздор. Серж наконец решился, крепко взял ее за локоть и, не глядя в лицо, поцеловал в пахнущие морским соленым ветром волосы.

- Я тебя найду в Москве. Адрес я помню. Скажи мне что-нибудь на прощание.

- Я жду тебя.

- По-дурацки все как-то вышло, - нерешительно сказал Серж. - Не обижайся. Будь молодчиной.

- А я и не обижаюсь, - покачала она головой. - Ну что же ты? Поезжай!

Серж опустил руки, постоял в нерешительности, хлопнул себя по карманам и, уже не поворачиваясь, бросил:

- Пока.

Мотоцикл уже выехал на просеку и стал медленно набирать скорость, когда Алиса качнулась всем телом вперед и побежала. Она мчалась по дороге, не помня себя, не понимая, почему он не взлетает, и почему все так получилось.

- Серж! Серж! - охрипшим сорвавшимся голосом крикнула она, и сосновый приморский лес зашумел и повторил про себя это имя.

- Сережа, я люблю тебя. Ну что же это?

Алиса остановилась, тихо опустилась на траву у дороги и, закинув голову, посмотрела вверх. Там, высоко-высоко, сквозь слезы она увидела маленькую черную точку. Кто знает, может это была птица, или пограничный вертолет. Но Алиса верила, что это мотоцикл, который по идее летать никак не может, и в который никто не поверит, если о нем рассказать.

 

* * *

Дома Алису встретила золотая осень. Точнее, по приезде, в первой половине сентября, было еще лето. Город жадно ловил последние горячие лучи солнца, но уже забрасывал мостовые жухлой тополиной листвой и по утрам был холоден и хмур. Алисе было не до перипетий природы. Она занималась разборкой и стиркой летних вещей, по студенчески бодро участвовала в учебном процессе с тем, чтобы к середине семестра окончательно охладеть к нему, писала письма подругам. О Серже она помнила, как помнят о болящем зубе или ссоре с родственниками. Его образ не покидал ее ни на минуту. Она вставала с утра и ложилась спать вечером, твердя его имя как молитву, рассуждала про себя о его проблемах, которые сама же выдумывала, и в сотый раз представляла долгожданную встречу с ним. После прощания в Юрмале она долго и мучительно переживала разлуку, уговаривала себя, что он, конечно же, приедет или напишет, потом стала забывать о тех странных обстоятельствах, при которых они встретились. Но вот однажды утром, встав с постели и подойдя к окну, она наконец заметила, что время радостных перемен кончилось, и в Москве царит солнечная, но неизбежная осень. Было тепло и светло от ярко расцвеченной листвы кленов, лип и рябин, росших под окном, и солнечный свет, сквозивший меж веток, делал деревья похожими на китайские фонари. Золото, пурпур, охра, беж - все смешалось на палитре земли, и серый асфальт, еще не потемневший от бесконечных дождей, оттенял это буйство красок своей холодностью и служил достойным завершением создаваемой природой картине. Алиса как завороженная смотрела за окно, дивясь внезапной красоте, и тут воспоминания о летнем отдыхе нахлынули на нее жгучей волной. Она смотрела сквозь стекло на кружащиеся на московским ветру листья, а видела юрмальские корабельные сосны и питерскую синюю ночь. Видела себя, как бы со стороны, и очень себе не нравилась, и Сержа, лицо которого, если быть честной до конца, понемногу стала забывать. В ее памяти сохранился лишь общий образ, синева глаз и улыбка. И еще Алиса хорошо помнила, какого он роста. Она посмотрела в окно так, будто бы Серж стоял за ним, на одной с ней высоте, и увидела безоблачное небо.

С этого утра Алиса стала пребывать в постоянном волнении. Ей стало казаться, что она пропустила его звонок, случайно выкинула вместе с кипой газет заветное письмо, и вообще Серж забыл напрочь ее адрес и целыми днями обходит все похожие по звучанию улицы и дома. Но могло случиться и так, что он забыл не адрес. Ее стала мучить бессонница, налетавшая как назло в ночи перед докладами, контрольными и защитами курсовых. Алиса лежала с открытыми глазами, привыкая к темноте, и делилась своими опасениями с потолком или дверцей платяного шкафа. Собеседники безмолвствовали, вгоняя Алису с опасную меланхолию, и дело частенько кончалось слезами. Днем Алиса усердно трудилась, переписывая лекции, чертя графики и внимая толстым и лысым доцентам, кандидатам и просто препам без особых примет. И каждый раз в самый не подходящий момент на ватмане или скрипучей, выпачканной мелом доске, возникало туманное изображение. Алиса откладывала карандаш и устремляла полный грусти взгляд в окно, туда, где еще не облетели последние листья.

Дни, похожие друг на друга как братья-близнецы, сменялись, образуя бесконечное и безрадостное течение времени. Наступила зима. Единственный, кто скрашивал духовное одиночество Алисы, была ее подруга Маринка. Это была девушка полубогемного-полухиппового склада, с длинными волосами, в которых вечно болталась какая-нибудь вещица, привязанная на шнурке, которую Марина называла "фенькой". Одевалась она в джинсы и рубахи “аля Дженис Джоплин” или длинные платья с мелким геометрическим рисунком, и при разговоре непременно методично наматывала на палец деревянные или серебряные украшения, носимые на шее. Дойдя до точки, когда мониста начинали мешать ей дышать, она освобождала руку, и те со звоном и треском раскручивались, приводя собеседника в замешательство. Может быть из-за этой, в общем-то, невинной привычки, а может из-за смелого въедливого взгляда зеленых глаз, с Маринкой практически никто не знался. Кроме Алисы. Девушки отлично ладили. Маринка рассказывала подруге о своих парнях, прошлых и настоящих, о поездке на раскопки древних поселений и о сестре-художнице. Алиса была менее открыта, но только потому, что похвастаться было нечем. Однажды, сидя в задумчивости на лекции и обгрызая колпачок шариковой ручки, она решилась поделиться своей тайной. И сделать это в весьма оригинальной форме. Алиса решила написать Маринке письмо, и сообщила об этом себе вслух. Стало странно. Повертевшись в разные стороны и убедившись в том, что никто не раскусил ее диких замыслов, она подвинулась к подруге и шепнула ей на ухо:

- Я тебе буду письма писать. Ладно?

Маринка была все-таки удивительным человеком. Она не удивлялась самым безумным выходкам окружающих, тогда как банальные действия вызывали в ней неприязнь и непонимание. И поэтому Алисиному предложению она не то, чтобы обрадовалась, но согласилась.

- Пиши сейчас, - сказала она, занося в тетрадь очередную формулу. - А я дома отвечу.

- Ну и чудненько, - обрадовалась Алиса и села писать письмо.

Вернее писать - это не совсем точно, скорее она стала думать о том, что писать. То, что так долго копилось в душе, что жгло и заставляло замирать сердце темными осенними вечерами, вдруг ушло. И на бумагу стали лезть ужасные сладенькие фразы, ничего не выражающие, схожие с охами, которыми пытаются вышибить сентиментальную слезу. Алиса оказалась в тупике. Эпистолярный жанр всегда казался ей заманчивым, но то, что мысли, искрящие как оголенные провода, будут так упираться, боясь попасть на бумагу, она себе не представляла. В результате, она, забросив мысли о прекрасном, просто рассказала о себе, о том, что встретила человека, которого полюбила, а он ее бросил. Перечитав послание, Алиса разорвала его на мелкие клочки.

- Что, мать, не выходит? - посочувствовала Маринка.

- Да выходит... ерунда какая-то.

- Пиши как есть. Лекция кончается.

Алиса вновь взялась за перо и написала на бумаге несколько строк. По окончании занятий Маринка сунула в рюкзачок свернутый вчетверо листок в клетку и, послав Алисе воздушный поцелуй, удалилась в обществе парня с параллельного потока.

На следующий день девушка на первой перемене получила от старосты группы конвертик, в котором оказалась записка. Маринка просила зайти между второй и третьей парой в туалет на третьем этаже. На обратной стороне было написано большими печатными буквами: "ЛЮБОВЬ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ НЕСЧАСТЬЕМ". Еле дождавшись перерыва, Алиса с трудом отыскала место встречи. Маринка курила, стряхивая пепел в раковину и рассматривала свое отражение в треснутом зеркале.

- Салют! - бодро приветствовала она Алису, но та сразу поняла, что что-то произошло.

- Что с тобой?

- То же, что и с тобой. Эти мужики... Дряни! Одно расстройство от них. А впрочем, что я тебе объясняю. Бог с ними, моими проблемами, у меня еще Герка есть. А тебе я написала, что думаю. Если настоящая - это счастье, и неважно, что была. Главное, что была. Однажды я тоже потеряла голову, была такая чудная, что могла ее оставить где-нибудь по-настоящему. Все время думала о нем и додумалась до того, что любить буду его, а встречаться с другими. Сначала было странновато. Но теперь все ништяк! Ты тоже так попробуй.

Пепел слетел с сигареты и упал на грязную фаянсовую поверхность, образуя большую серую снежинку. Маринка покусывала губу и не смотрела на Алису.

- Спасибо за совет, и за то, что ты меня поняла, - сказала Алиса тихо. - Только у меня вряд ли так получится. Сначала нужно разлюбить одного, чтобы встречаться с другим.

- Да брось прикалываться, - поморщилась Маринка и, оживившись, полезла в рюкзак. - Я вот тебе фенечку сплела. Носи и помни, что есть у тебя верный друг в виде шизанутой герлушки.

Марина протянула Алисе подарок.

- Кто тебя так назовет, плюну ему прямо про меж глаз. Честное слово.

- Не сможешь, ты скромненькая, - покачала головой Маринка.

Алиса продела руку в браслет из серебристого бисера с крошечными черными бусинками и, внимательно посмотрев на подругу, спросила:

- Почему ты так говоришь?

- То есть как?

- Со всякими сленговыми словечками. Откуда ты их берешь?

- У знакомых нахваталась. Эти слова липнут ко мне как мухи к блюдцу с вареньем. Ты же знаешь Герку - он стопроцентный хипп, тусуется на Арбе. Хочешь, как-нибудь сходим туда вместе? Например, в ништячную, так клево, можно и не знакомиться ни с кем, если стремаешься.

- Что значит, "ништячная"? Там что, все "хорошие"?

Алиса щелкнула себя пальцем по шее. Марина захохотала, звеня цепями и единственной серьгой, доходящей, правда, ей до самого плеча.

- No, no. Никакого дринька. Полная и бесповоротная борьба с градусами. Просто там продают всякие ништяки - печеные яблоки в шоколаде, взбитые сливки, пирожные. Ты же любишь сладкое.

- Хорошо, только пойдем одни, без Геры, и не знакомь меня со своими "свободными художниками".

- Зря, они хорошие люди. Правда, чудные, крезанутые слегка. Как и я. С ними клево. Ну как, договорились?

Маринка протянула Алисе руку. Та сунула ей свою ладонь, и они обменялись рукопожатием, глядя друг на друга с хитрым прищуром.

- Только физику сдадим, - завершила разговор Алиса.

Пока шли приготовления к защите курсового по физике за зимнюю сессию, произошло значительное событие в Алисиной жизни - в Москву приехал "Теркес". Волнуясь и трепеща, Алиса проделала путь до "Олимпийского", где была большая вероятность купить билет на приличные места. Когда заветная бумажка оказалась в ее руке, Алиса еле сдержалась, чтобы не сплясать прямо на ступеньках у касс. Накануне представления, вечером, она выкрасила волосы хной и завила их на бигуди. Это была настоящая жертва к алтарю ее музыкальных и общечеловеческих пристрастий. Алиса не спала полночи, ворочаясь, представляя себе завтрашний концерт в самых невероятных разрезах и ощущая свою голову телегой с разными по величине колесами. Наконец она уснула, и Морфей ниспослал ей удручающее видение, в котором Алиса будто бы опоздала, и "Теркес" уже закончил свое выступление. Бегая по пустым трибунам, она горько плакала, прижимая к груди учебник по физике твердого тела, имевший совершенно невероятные размеры. А утром, выйдя на улицу, Алиса поняла, что ее ждет необыкновенный день.

За дверью подъезда царила сказка. Та самая добрая старая сказка, рассказанная давным-давно, уже растворившимся в вечности человеком, который не удосужился ее записать, но дарящая и поныне счастье и радость новым поколениям. Сделав шаг, Алиса очутилась по колено в снегу. Ступеней крыльца не было видно, и только резко очерченные следы гигантских ног спускались вниз по наклонной плоскости, искрящейся алмазной крошкой снежинок. Алиса так и осталась стоять в полуразрушенном дверью сугробе, любуясь белоснежным миром, представшим ее глазам. Перед ней был лес. Черные деревья, сплошь покрытые снегом как сахарной ватой, стояли в оцепенении, не качая ни единой веткой, а с неба гроздьями валились мокрые хлопья. Вокруг была тишина, созданная величавой, полной презрения к людской суете, природой, которая царствовала и здесь, на городской земле. Там, за лесом из пяти деревьев, которые росли до этого дня во дворе без всяких претензий на величие и ставшие теперь непроходимой чащей, ездили машины, сгребал снег сутулый дворник, и вообще мало-мальски текла какая-то жизнь. Здесь же все было мертво. И в то же время жило непонятной, неосязаемой жизнью, степенной и размеренной. Вороны, не в силах летать, расселись на ветвях тополя, растущего вблизи мусорных баков и лениво наблюдали, как исчезали под слоем снега аппетитные мандариновые корки и разорванные пакеты из-под молока. Дворовый пес, вяло мотая облезлым хвостом, ловил пастью снег и ел его, как едят мороженое или сливки. Постояв на крыльце, Алиса пустилась в путь, задрав полы дубленки чуть ли не до пояса и ступая по следам доморощенного Ети.

На лекции она опоздала, поскольку общественный транспорт практически полностью был обезврежен снегопадом, и трудовой день пошел вкривь и вкось. И когда занятия кончились, Алиса предложила Маринке съездить на Арбат, не дожидаясь развязки физических событий. По дороге от метро до ништячной, они сами превратились в снежных человеков, хихикающих и поминутно скользящих на обледенелой мостовой. Подойдя к двери кафе, они выяснили, что наступило время обеденного перерыва.

- Облом, - мрачно сказала Маринка, почесывая мизинцем переносицу.

- Давай не будем ждать, сходим куда-нибудь еще, - предложила Алиса, - а то мне еще домой нужно смотаться.

Маринка согласилась, и не прошло минуты, как они сидели за столиком в соседнем "Старом фото". Здесь действительно все было старое, грустное и навевающее на сумасбродные мысли. Стены, обитые коричневыми коврами, визуально уменьшали помещение, делая его малюсеньким и уютненьким. Но это был грустный уют, с этаким ностальгическим оттенком, какой иногда посещает современного человека, когда он вспоминает прошлое, бывшее не с ним, но бережно передаваемое от отца к сыну, или что-то в этом роде. Старые фотографии - пожелтевшие, с обломанными, обтрепанными кончиками, засиженные мухами - вот что частенько остается нам от предков, и это самое ценное из всех наследств, потому что заставляет помнить. Видимо, в этом был смысл названия.

В зале играла тихая музыка, и Алисе показалось, будто это кино. Все есть кино. Вся жизнь. Сейчас они выпьют кофе, съедят сливки с абрикосовым повидлом, намажутся общей помадой и поедут каждый по своим делам. И это будет кино. Маринка сядет плести феньку, бурча под нос самописные стихи вперемешку с формулами. И это - кино. Сама она вытащит из шкафа все свои наряды, и будет примерять, какой наиболее подходит для первой встречи с любимой группой. Тоже кино. Как хорошо и удобно жить в кино. Захотел - прокрутил пленку назад и исправил все неприятности, беды и просчеты.

Они выпили кофе, съели сливки, и Алиса высказала свою идею Маринке.

- Грустное кино, - подтвердила та, выливая кофейную гущу в розетку из-под сливок. - Пойдем, что ли?

- Ты домой?

- Ask! А куда еще? День стремный какой-то. Да, я тебя все хотела спросить, от чего ты такая кудрявая? Химию сделала?

- Нет, это бигуди, - грустно ответила Алиса, чувствуя, как поплыли перед глазами, туманясь, очертания столиков и людских фигур за ними.

- Сочувствую.

Маринка встала, задвинула стул и, всматриваясь в окна кафе, зевнула и подытожила:

- Хотя нет. Ништячный день.

- Да, - качнула головой Алиса и стала засыпать.

В зале было так тепло и уютно, что хотелось забиться в самый дальний угол, свернуться калачиком на стуле и соснуть часок-другой. А потом поесть сливок, попить кофе и опять спать. А в перерывах между едой и сном делать наброски посетителей в блокнотик, такой маленький, что его никто бы не смог заметить. Сидеть этак полубоком, поджав одну коленку к подбородку, и другой ударяя о край стола или стену, и одним глазом запечатлевать происходящее, а другим следить за карандашом.

- Ты знаешь, - сказала Алиса, не открывая глаз, - я сегодня иду не просто на концерт, а на "Теркес".

- Клево, - констатировала Маринка и подергала Алису за воротник. - Let's go, my dear, а то опоздаешь.

Маринкина фигура в длинном черном пальто и шапке с мохнатым помпоном стала удаляться от столика. Алисе пришлось встать, затянуть потуже шарф и следовать за подругой, находясь еще душой и мыслями где-то в подпространстве. Маринка дождалась ее за дверьми, они объединились и побрели по Арбату. Было очень скользко из-за слякоти. Маринку обогнал шустрый долговязый парень и, толкнув ее, идущую и вправду слишком медленно, поскользнулся. Маринка ехидно сощурилась и, повернувшись к спящей на ходу Алисе, сказал:

- Отсюда мораль - не лезь поперек батьки в пекло.

Алиса открыла глаза, осознала происходящее и серьезно ответила, показав на Марину:

- Хм, батька...

- Хм, пекло, - тоже серьезно продолжила Маринка и широким взмахом руки обрисовала снежный городской пейзаж. Смеялись они до самого метро, не в силах совладать со своей коллективной истерикой. Люди, оборачивались на них, смотрели недоумевая, а они просто складывались пополам, давясь и обливаясь слезами. А может только так казалось, и никто на них не смотрел, и смеялись они, не выходя за рамки приличия.

На платформе метро, когда нужно быть расстаться, Алиса встрепенулась, будто смахнула наваждение, и сказала Марине, упираясь в нее пальцем, словно так уверенней стоялось:

- Ты знаешь, Мара, я так волнуюсь из-за этого концерта, что мне даже кажется, что я не хочу на него идти. Слишком большое значение придаю всему этому. Наверное, это лишнее, но ты же меня знаешь.

Алиса смущенно улыбнулась.

- Да ладно тебе, не стремайся. Увидишь наконец-то своих любимчиков.

Маринка слегка похлопала подружку по плечу.

- Мне кажется, что-то смутное, будто бы буду плакать вечером, - Алиса подобрала прядь волос, выбившуюся из под шапки, и заправила ее за ухо. - У меня есть примета - коль с утра удачно накрашусь, значит жди неприятностей. Должна же потечь тушь.

- Глупости, - Маринка взялась руками за ремни рюкзачка, показывая, что готова отправиться в путь. - Мне пора. Все будет о'кей. Главное, прикид подбери подходящий и не лезь...куда?

- Поперек батьки в пекло, - хором тихонько сказали они.

- А то свинтят, - грозно предупредила Маринка, направив указательный палец вверх, и покачав им в такт останавливающейся электричке.

Алиса проводила взглядом удаляющийся состав и пошла вдоль платформы к переходу на другую станцию. Пора было и ей ехать домой.

 

* * *

 

Предполагалось, что группа будет объявлена во втором отделении и отыграет почти половину всего времени концерта. Алиса выскочила из дома, уже немного опаздывая - подбор одежды занял слишком много времени, а еще нужно было перекусить, покрыть ногти лаком и собрать сумочку. Она мчалась по улице, боясь не сесть на замерший у светофора троллейбус, волновалась, что он тащится как черепаха, и все без исключения автомобили и автобусы обгоняют его. Но самые острые переживания доставили ей цветы. В вестибюле метро, где обычно бывало полно продавцов с чахлыми тюльпанами и пышными розами, облаченными в упаковки самых неожиданных дизайнов, цветов никто не предлагал. Рискуя иметь неприятное объяснение с билетершей, Алиса вышла в центре и столкнулась с дополнительной проблемой - разнообразие букетов, предлагаемых в подземном городе, предполагало оплату, которую Алиса никак не могла себе позволить. Она уже стала серьезно нервничать, чувствуя, как удаляется ее мечта ступить на один пол с известными музыкантами и одарить одного из них - не важно кого. Главное, Алиса ощущала особое поднятие духа, ожидая это событие, и какая-то досадная мелочь могла все разрушить. Алиса доехала до “Проспекта Мира” в дурном расположении духа, и уже подходя к дверям вестибюля, увидела тетку, держащую подозрительную сумку, наполненную чем-то в хрустящем целлофане. У лотков с дорогими розами исчез неусыпно бдящий милиционер, и тетка вытащила цветы, оказавшиеся нарциссами. Нежные белоснежные лепестки, измятые грубой упаковкой, покрылись темными мокрыми следами, но венчики ярко-желтого цвета были еще свежи. Алиса поняла, что это ее цветы, и только их, и именно их она купит, и будет дарить.

Появление среди породистых аристократов скромных представителей без родословной и дорогостоящей одежки, всегда вызывает ажиотаж в обществе. С нарциссами произошло нечто похожее. Налетевшие откуда ни возьмись покупатели с худым ли кошельком в кармане или природной жадностью в характере, обступили тетку. Алиса подлетела к торговке, попутно копаясь в сумочке в поисках кошелька, как вдруг, когда она уже протягивала деньги, перед ее носом как черт из табакерки появилась фигура в кожаной куртке на меху, кожаной же потертой юбчонке и сетчатых колготках, натянутых поверх простых. Венчала фигуру голова без шапки, но с охапкой волос, выкрашенных "перышками" под блондинку. Девчонка, сопя, отпихнула Алису и ко всему прочему, наступила ей на ногу острым каблуком нелепых старомодных сапожек, явно не подходящих ни к костюму, ни к минусовой температуре за дверьми метро. Каблук, острый как спица, впился в подъем ноги и, не смотря на плотную кожу сапога, Алиса взвизгнула от боли, отскочила и накинулась на обидчицу:

- Смотри, куда идешь! Ты, наверное, ногу мне проткнула своим чертовым каблуком.

- Я не хотела, - захлопала та накрашенными ресницами, видимо не ожидая столь решительного отпора. - Ну, покупай, я за тобой.

- Не сомневаюсь, - огрызнулась Алиса и приняла из рук тетки целых три букета, которые решила купить именно в таком количестве не то от злости, не то в качестве компенсации за причиненную боль.

В этот момент вернулся ли на пост милиционер или случились другие непредвиденные события, но тетка, поспешно спрятав выручку за пазуху и подхватив сумку, выскочила за двери метро. Девчонка в сетчатых колготках только открыла рот и издала звук, похожий на скрип не смазанных петель. Спустя секунду, она обалдело сказала в пустое пространство:

- Мне они тоже до зарезу нужны.

Алиса объединила цветы в одну бумагу и, выйдя на улицу, тут же забыла об инциденте.

Однако, когда она подошла к трамвайным путям, сзади ее окликнул хрипловатый голосок:

- Постой! Сколько в букете цветов?

Шаркая металлическими набойками о мостовую, девчонка спешила к Алисе.

- Ну что тебе, отстань, - грубо ответила она, начиная злиться по-настоящему и смотря на девчонку с презрением и ненавистью, на которые только была способна.

- Да ничего. Что ты бросаешься на людей. Тоже мне. Я же не нарочно тебя пришпилила.

Девица была явно младше и в подружки не годилась. Тем паче, что Алисе так хотелось побыть одной, ни с кем не болтать, помечтать в свое удовольствие под звуки так горячо любимых песен. Но девчонка явно жаждала общения и не отставала ни на шаг.

- Ты чья фанатка?

- Ничья.

Алиса пошла быстрее, говоря всем своим видом, что хочет избавиться от собеседницы.

- Ну на кого идешь? - втолковывала девчонка.

- На "Теркес", - ответила Алиса, думая что она, наконец, оставит ее в покое.

- И я! - обрадовалась та, и вопреки всем ожиданиям, уже уверенно пристроилась рядом, и в двери "Олимпийского" они входили уже вместе. Спор с билетершей, которая не хотела пускать надоедливую девчонку не в свой сектор, чуть было не спас Алису, но девчонка вывернулась и, зайдя в уборную вслед за Алисой, сообщила ей доверительно, гордо смотрясь в зеркало то на свое отражение, то на соседкино:

- Я влюблена.

"Ну и дура", - подумала Алиса, и тут же спохватилась. Мало ли как человек сообщает о своих чувствах? Главное, чтобы сами чувства не были поддельными. И потом она вполне могла понять, как все это тягостно и как хочется порой с кем-то поделиться. Алиса спрятала расческу и помаду и спросила:

- В кого?

- В барабанщика.

Новая Алисина знакомая, казалось, вся засветилась, будто слово это было из золота, и девчонка им обладала.

- Здорово, - улыбнулась Алиса. - Я тоже влюблена. Но не в музыканта. Он живет в Петербурге, как и "теркесовцы". Я их еще и поэтому просто обожаю. Ну, ладно, давай знакомиться, меня зовут Алисой.

- А я Катя.

В зале было душно и жарко. Арена, перекрытая в середине мерцающей огнями стеной, так что сценической площадкой фактически являлась ее половина, и ступенчатый помост, на который выходили выступавшие, были главными источниками событий. Зрители, еще не разогретые музыкой, пребывали в относительном спокойствии, но "теркесовских” поклонников Алиса приметила сразу. Они садились небольшими группами и вели себя вызывающе, так что милиции дремать не приходилось. Многие из них были одеты и причесаны под участников группы, а девушки носили огромные значки с названием и символом "Теркеса". Эта категория зрителей слыла плохими слушателями. Зато остальная публика внимала музыкантам в первом отделении с должным уважением. Во время медленных песен трибуны раскачивались в такт мелодии, местами образовывая колонии любителей жечь спички, тогда как быстрые ритмы подвигали толпу на пляски. Огоньки гасли, гремели дружные хлопки, тысячи голосов подпевали, безбожно фальшивя. Катя болтала без умолку. Похоже, ее не волновали две группы и модная певица, выступавшие сорок минут кряду. Алиса узнала о вновь приобретенной подруге если не все, то по крайней мере наиглавнейшее, да и то только потому, что прослушала многие ее байки. Она уже собралась вновь отшить надоедливую девчонку и уйти в другой сектор, отыскав там свободное место, поближе к сцене, как Катя вдруг сообщила любопытную новость:

- Алис, у "Теркеса” соло-гитарист новенький. Красавчик.

- Правда?

- Ей-богу. У меня фанатки знакомые есть. Ну, те, что имеют с ними непосредственную связь. Сказали, что после летних гастролей пришел, а Толечка собрался в Америку насовсем и ушел из группы. Но этот, говорят, лучше на порядок. Первый концерт вместе.

- Ты же в барабанщика влюблена, - съязвила Алиса.

- Так это не я, а они говорят. Проверим, может насвистели, - невозмутимо ответила Катя.

Алисе стало жалко Толю. Точнее, не его самого, поскольку ежели человек собрался ни куда-нибудь, а в Америку, то вряд ли гоже его жалеть, а свою симпатию к нему, к имиджу любимой группы, который хоть не намного, но меняется с уходом одного из музыкантов. И сделалось как-то неприятно оттого, что место соло-гитариста занял совершенно незнакомый человек. Алиса рассуждала про себя о вновь образовавшейся проблеме, может быть мелкой, но досадной, попивая из банки "пепси" в антракте у буфета. Катя исчезла из поля ее зрения, и только это обстоятельство немного смягчало бурю эмоций, бушевавшую в Алисиной душе. Она долго не входила в зал, который был заполнен до краев удушливым смогом дыхания многотысячной толпы, запахами духов, сигарет и пива. Когда же вошла, то первое, что она отчетливо услышала прямо у своего уха, был возглас Кати, истеричный и восторженный:

- Наши! Пошли!

- Куда?

Алиса недоуменно уставилась на соседку.

- Ты что, никогда цветы не дарила? Надо быстрее успеть к черному ходу. Ну, шевелись!

- У тебя же нет цветов, - удивилась Алиса.

- А это?

Катя ткнула пальцев в Алисины нарциссы.

- Дашь мне два. Главное не цветы, а на сцену прорваться.

Катя стала пробираться вдоль ряда, топча адскими каблуками чужие ноги и жестами зовя Алису за собой.

- Да подожди, - отмахнулась Алиса.

Еле отбившись и потеряв Катю из вида, она поднялась и стала машинально аплодировать, внимательно всматриваясь в музыкантов "Теркеса", уже взявших первый аккорд. Прежде группу она видела только на фотографиях и по телевизору. Четверых ребят она узнала, пятый же оказался незнакомым. Катя не обманула, Толи действительно не сцене не было. Алиса, прижимая к груди сумочку и букет, стала пробираться к проходу, тоже наступая на ноги и поминутно извиняясь. Катя ждала ее в фойе, от нетерпения переминаясь с ноги на ногу.

У черного входа дежурил пожилой милиционер.

- Дядя Коля, пропустите, - захныкала Катя, чуть не ложась на грудь, облаченную в форменный китель.

- До третьей песни не велено, - равнодушно задолдонил тот, отодвигая Катю на безопасное расстояние. Однако подошли фанаты, с которыми дядя Коля был явно в приятельских отношениях, и всю компанию впустили за заветную дверь. Молодежь гурьбой ссыпалась с лестницы, и у Алисы даже закружилась голова от бешеного темпа, в котором пришлось бежать несколько пролетов вниз. Наконец, они оказались в самом почитаемом поклонниками месте, где дарились цветы и раздавались автографы и поцелуи. На сцену вел широкий проход, огороженный с обеих сторон боковинами трибун, а сам вход был украшен бархатными занавесями бордового цвета. Подойдя к ним, Алиса увидела в нескольких метрах от себя высокую серебристую лестницу с натянутой по ступеням иллюминацией и сам предмет обожания на ее вершине - великолепный "Теркес".

Алиса отдала спутнице три нарцисса. Получив цветы, Катя совершила тяжелый прыжок и повисла на Алисе, со звоном впечатывая густо накрашенные губы в ее щеку.

- Ты что!

Девушка вырвалась, оттирая испачканное место.

- Ты могла дать только два цветка, - сияя счастьем, сказала Катя.

- Четное не дарят. Придется еще один нарцисс куда-то девать.

- Давай сюда, я его пристрою.

Катя заткнула нежно-зеленую ножку за витой шнур, который поддерживал бархатные занавески, и цветок отлично вписался в композицию, поскольку белый на фоне бордо, да еще с желтым и зеленым - просто фантастическое сочетание.

Песня кончилась. Поклонницы, шушукаясь и кокетничая, сгрудились у самого входа на сцену. Справа и слева за высоким бордюром были видны головы сидевших на трибунах зрителей. Седая билетерша в форменном костюме, исполнявшая роль стартера, взмахнула рукой, и девчонки ринулись по проходу, а затем вверх по лестнице. Алиса стояла как вкопанная. От волнения ей перехватило горло и, казалось, что-то невидимое мешало ей бежать вместе со всеми. Она проследила за Катей, исчезнувшей за ударной установкой и появившейся из-за нее спустя несколько секунд уже без цветов и, чувствуя себя полной дурой, пятясь, отошла к стене.

- Ты чего? - весело завопила Катя, задыхаясь от быстрого бега и сверля Алису удивленным взглядом.

- После следующей.

- Ну, как знаешь. Я тебя подожду.

Следующую песню Алиса слушала, углубленная в себя. Она чувствовала, как вспотели пальцы, сжимающие целлофан, и как стучит сердце, будто оно напугано и хочет выскочить из груди и убежать. Как только смолк последний аккорд, все повторилось - билетерша с грозным лицом, взмах руки, и Алиса не побежала, а пошла вслед за мчащимися во весь опор фанатками. Она не была уверена, кому подарит цветы, и решила, что это будет тот, кого более всего обделят вниманием. Поднимаясь, Алиса смотрела под ноги, боясь зацепиться за шнур с лампочками, и лишь дойдя до вершины, подняла глаза. Свободным оказался новый соло-гитарист. Он стоял в пол-оборота и, сильно наклонив голову вниз, возился с гитарой. Алиса подошла к нему, уворачиваясь от возвращавшихся вниз девчонок и сказала:

- Возьмите цветы.

Гитарист поднял голову и посмотрел на Алису. В этот миг ей показалось, что откуда-то сверху прямо на ее голову вылился ушат кипятка, а по пальцам, как по проводам, побежал электрический ток.

- Серж..., - прошептала она, медленно, как завороженная подходя к нему почти вплотную. - Серж!

Она машинально протянула букет, и он взял цветы. Они смотрели друг на друга глаза в глаза.

- Спасибо, - мягко сказал он, и отвел взгляд.

Алиса понимала, что нужно спускаться вниз, что она одна осталась на сцене, и группе нужно начинать новую песню. Как во сне она отступила назад, не слыша криков с трибун и призывных воплей билетерши. Она слышала только свою кровь, бьющуюся в висках как в пустых колодцах, и ощущала, как горит все лицо. Она с трудом доплелась до бархатного занавеса, где ждала Катя. В голове, как маятник Исаакия, то приближаясь, то удаляясь, мерно раскачивалась неправдоподобная догадка: "Он меня не узнал".

Немного придя в себя, когда зазвучала новая песня, Алиса решила, что она обозналась, ей привиделось, что она спит, в конце концов. "Как он мог меня не узнать? И откуда он здесь вообще? Разве он умел играть на гитаре?" Вопросы всплывали один за другим, и не было на них сколь-нибудь вразумительных ответов.

- Ну, как гитарист?

Улыбающаяся Катя возникла рядом, казалось, не замечая Алисиного состояния.

- Это мой парень, - прошептала Алиса, остановив невидящий взгляд на пятнышке на полу у Катиных ног.

- Ну, прям, - не поверила та. - Скажешь тоже. Приколистка ты, Алиса.

- Правда. Только он меня не узнал.

Алиса подняла взгляд и увидела как Катя, сунув руки в карманы курточки, внимательно наблюдает за ней.

- Ты, конечно, мне не веришь. Но это правда. Мы познакомились летом в Прибалтике. Я отдыхала с мамой, а он... Какие-то дела были у него. Он еще на мотоцикле разъезжал, красивом таком. Я не могла обознаться. Это он.

Алиса умоляюще поглядела на собеседницу, но та, похоже, была раздираема сомнениями.

- А как его зовут? - спросила она. - Можно узнать, как зовут гитариста. Раз плюнуть. Я сейчас.

Катя исчезла, оставив Алису бороться с нахлынувшими переживаниями, но спустя минуту вернулась в компании девушки, одетой в твидовый брючный костюмчик со значком на лацкане пиджака, который гласил: "Я "Теркес" люблю до слез". Девушка выглядела очень уверенной, и ее не смущало ни отсутствие слез в глазах, ни то, что для рифмы в одном из двух основополагающих слов нужно было заменить букву. Не успела Алиса открыть рот, чтобы представиться, как фанатка громко произнесла:

- Хочешь записаться в клуб?

Алиса мельком глянула на Катю, которая отчаянно моргала глазами.

- Нет, спасибо. Я хотела узнать, как зовут нового соло-гитариста.

- А..., - девушка улыбнулась несколько насмешливо и добавила: - Им многие интересуются. Я тебе скажу, как его зовут, но можешь ни на что не рассчитывать. Он расписан на год вперед.