Посвящается

бит-квартету “Секрет”,

Лису, Махе, Ольче,

а также моей незабвенной

юности...

 

Ночь была на исходе. Пройдя час Демона, она потеряла свои права и ждала "первых петухов", чтобы начать, как ювелир перед закрытием лавки, прятать свои алмазные звезды и платиновый месяц. Но час ожидания темен. Еще не занялся зеленым светом восток, еще пугливы ветви деревьев под холодным ветром. И первый прохожий, привыкший к темени и видящий очертания предметов так же хорошо как полярная сова, все же наткнулся на что-то, громыхнул и громко чертыхнулся. Поминать черта в такое время - дело опасное. Вдруг он рядом и услышит? Черт знает что может приключиться...

По улице торопливо шел человек. Гул его шагов, взлетая до черных окон, бился о стекло и растворялся, обволакиваемый тишиной. Пройдя под аркой дома на Ленинградском проспекте, человек свернул влево, прошел по пустынному двору мимо склада овощного магазина. Попутно он перепрыгнул через ветхий деревянный ящик, изобразив при этом необычайную ловкость и легкомыслие, совершенно не вязавшуюся с его внешностью. Никто, конечно, этой беспечности не видел, если не считать тощего черного кота, восседавшего на заборе, откуда утром его непременно согнали бы более сильные сородичи. Кот сверкнул глазами и возопил вслед человеку. Тот резко остановился, повернулся и, с презрением посмотрев на кота, прошептал какое-то ругательство. Кот обиженно потупился и, как казалось, поклонился прохожему, припав выщипанной в многочисленных драках грудью к каменному верху изгороди. Потом, урча, спрыгнул вниз и засеменил к незнакомцу.

- Старая паршивая калоша, - не сдержался тот. - Сколько раз говорить, что орать вредно для здоровья. Для моего, естественно.

Он выдержал паузу и продолжил, видимо, о каком-то деле. Кот, стоя по стойке "смирно" в пяти шагах от человека, внимательно его слушал, вытянув кривую костистую шею и чуть прищурив хитрые разноцветные глаза. Если бы кот был человеком, его бы безумно любили женщины, хотя, как всегда неизвестно за что. Он был истинным воплощением всех пороков, как у котов, так и у людей, и за это находился во всеобщей немилости, был вечно бит и дран. Женщины его не любили, обливали помоями и обзывали по-всякому, в основном нехорошо.

- Ты понял? - строго спросил человек, устремив на кота мрачный взгляд темно-карих глаз.

Кот, медленно пятясь, почти прижавшись к земле, оскалился кошачьей улыбкой и одним прыжком исчез во тьме.

- Тьфу, - поморщился прохожий. - Опять все сделает не так.

И, повернувшись, зашагал своей дорогой. Он поплутал по дворам еще с четверть часа и вышел, наконец, на проспект к церкви. Посмотрел на недавно вызолоченные точеные маковки и хотел было перекреститься, но получил откуда-то сверху крепкий подзатыльник и, захохотав, увернулся от второго удара.

- Ладно, - крикнул он в небо, - мое время!

Повернувшись к церкви спиной, он направился к зданию напротив. На первом его этаже располагался Театр, славившийся своими скрипичными антрактами и декорациями, умело сделанными из всякого хлама. Человек подошел к боковому запасному выходу, поднялся по ступенькам к двери и подергал за ручку. Дверь не поддалась. Тогда, пошарив в кармане, незнакомец извлек оттуда связку ключей и, перепробовав несколько, нашел нужный. Открыв замок, он налег на дверь плечом и с трудом начал ее открывать, отодвигая, между прочим, старый рояль, стоявший за ней еще со времен, когда выход не запирался, а хозруку надоело слушать страшные истории. Театр хороший. но воровать там кроме инструментов и сцены абсолютно нечего. Однако меры были приняты. В дверь врезали замок, даже думали провести сигнализацию, но не хватило средств. А инструмент так и остался доживать свой век придвинутым к двери. Таким образом, незнакомец оказался внутри здания. Дверь сама собой тихо притворилась. Человек обогнул рояль и оказался на распутье - налево и прямо шли узкие и темные коридоры. Он пошел прямо и вскоре оказался перед рядом дверей, закрытых на какие-то несусветные замки.

- Откуда они только такие выкопали, - прошептал он себе под нос и, подскочив, вышиб ногами висячий замок на первой по счету двери. Та со скрипом отворилась. Повеяло красками, старым тряпьем и летучими мышами. В углу помещения что-то зашуршало, шлепая босыми лапами, исчезло. Вошедший пошарил рукой по стене и, найдя выключатель, щелкнул им. Комнату озарил тусклый свет допотопного светильника. Незнакомец тут же заметил, как в углу из отверстия в стене высунулась лапка и быстро схватила стоявшие у плинтуса крошечные ботинки.

- Совсем запустили здание, - обращаясь к портрету неизвестной дамы, стоявшему в углу комнаты, сказал человек и нахально подмигнул изображению. Дама не отреагировала и все смотрела на него так невозмутимо и тупо, как только могут смотреть дамы с декорационных портретов.

- Мда... - протянул тот, поведя взглядом от головы дамы до ее ног, и закончил речь:

- Мыши обнаглели до невероятной степени. Надо проучить. Но сейчас не время, как-нибудь потом. Правда, мадам?

- Мадемуазель, - неожиданно пробасил портрет.

- Ого! - невольно восхитился незваный гость и, мягко поклонившись, задом направился к выходу. Дверь закрылась, и замок сам собой встал на прежнее место.

- Ошибочка вышла, - сказал себе незнакомец и прогулялся по коридору, с интересом рассматривая голые, в пятнах плесени, стены и соображая, к какой двери приступить. Выбрав, произвел затейливое антраша ногами и сбил замок на облюбованной двери. Сама она, правда, не открылась. Дернув за ручку, незнакомец оказался в похожей на первую комнате, содержимым которой оказался опять же всякий хлам: старые доски, плакаты, контейнеры с реквизитом, а также нечто, интересовавшее взломщика. Это был старый мопед, декорированный под мотоцикл. В каком-то спектакле на нем, приводимым в движение веревкой и руками рабочего, выезжали на сцену. Руль и сидение были родными, мотор заменял покрашенный алюминиевой краской муляж. Предполагалось, что зритель, увлеченный действием, да еще в полумраке сцены принимает это рукотворное чудо за мотоцикл. Незнакомец выкатил мопед в коридор и поставил к противоположной стене. Это была не просто развалина, а вещь, обремененная некоей тайной, которую она хранила от людей. Никому из артистов и в голову бы не пришло, над чем они в действительности издеваются, когда репетируют сцену выезда. похититель осмотрел свою находку, заулыбался довольно, ощупал детали и, найдя что-то под сидением, принялся там копаться, бесшумно, со знанием дела. Закончив работу, он резко отпрянул от импровизированного мотоцикла, глаза его сузились до щелок, а затем раскрылись и, кажется, полыхнули белым огнем, рука взметнулась, В тот же миг раздался хлопок, похожий на тот, что сопровождает открытие бутылки шампанского, и сверкнула маленькая голубая молния. (Точнее, согласно законам физики, которые все обязаны чтить и уважать, все произошло наоборот - сначала молния, а потом хлопок. А впрочем, как знать.) И вновь стало темно. Если бы кто-то из театральной братии случайно оказался в то время в коридоре или около него, он ощутил бы странный незнакомый запах, щекочущий ноздри и расслабляющий ум. Но Театр был пуст. У стены вместо причудливо соединенных железок, держащихся на честном слове худрука, стояло нечто крупное, черное и холодное. Человек приоткрыл дверь комнаты - внутри, как и прежде, устало прислонившись рулем к стене, стоял мопед. Незнакомец обтер ладони, захлопнул дверь ногой и покатил новоявленный предмет к выходу, не заботясь о закрывании замка. У двери на улицу пришлось опять побороться с роялем, который как верный страж, по неосмотрительности пропустивший чужака, встал на защиту выхода. С великими трудами незнакомец все-таки выкатил свое творение на улицу. Оно предстало взорам спящих городских окон. И, о святилище мира! Мановением руки оказался рожден великолепный гоночный мотоцикл, от одного взгляда на который у любого рокера возникло бы страстное желание пасть на колени и разрыдаться. Что-то дьявольское было в этой машине. Зловеще поблескивал черный с фиолетовой полосой бензобак и черная же литая рама, скрывавшая металлические внутренности. Лобовое стекло, матово-фиолетовое, будто запотевшее от мощного дыхания, мерцало неявными бликами, прижимаясь к рулю. И весь мотоцикл, ладный, вытянутый в струнку, напоминал изготовившегося к прыжку черного дикого зверя. И лакированная резина в шипах на толстых камерах, и зеркальные спицы, и сопло выхлопной трубы, такое мощное, словно это не мотоцикл, а звездолет - все говорило о необыкновенности машины и об избранности того, кому дозволено приводить ее в движение.

Незнакомец с достоинством оглядел мотоцикл, отвернулся и, облокотившись на перила у ступеней, уставился тяжелым взглядом на дорожку, идущую мимо бывшего кладбища у церкви в густую тьму. На этой дорожке вечерами бабки-огородницы торговали астрами, семечками и петрушкой, спешили к троллейбусной остановке люди, бегала ребятня из соседних домов. Сейчас на дорожку не хотелось смотреть - так неприветливо склонялись над ней кладбищенские ясени, и тянуло холодом оттуда, из тьмы. Человек стоял несколько минут в оцепенении, но тут почувствовал за спиной какие-то изменения и повернулся. В седле мотоцикла неподвижно сидел человек в черном плаще-накидке с серебристыми звездами, пущенными по краю. Это был молодой мужчина, стройный, неординарной внешности, с глазами цвета стали с голубой искрой и густыми темными волосами, спадавшими ему на плечи. Под плащом на нем был надет серебристый спортивный костюм, на ногах - черные ковбойские полусапожки со шпорами. Правой рукой он держал черный мотоциклетный шлем с тонированным забралом.

- Ты уже здесь? - спокойно спросил незнакомец, спускаясь со ступенек.

Всадник, не поворачиваясь к нему лицом, ответил:

- Хорошая ночь. Вам привет от Оскара. Что опять?

- Первым делом, здравствуй, - сказал незнакомец, подойдя к мотоциклу.

- Да, конечно, здравствуйте, Волк, - молодой человек сделал легкий поклон головой и посмотрел на собеседника.

- А во-вторых, чем ты недоволен?

- Я не недоволен, я устал. Не успел после месяца скитаний заехать в Ромб, как получил это задание. Давайте, побыстрее, и я полечу.

- Ну хорошо. Не буду задерживать. Тебе все объяснили?

- Да. В Риге я встречусь с Арнольдом и передам то, что вы дадите. Не понимаю, почему нельзя было передать, когда он лично являлся на базу.

Голос мотоциклиста был преувеличенно раздражен, и Волк не стал вступать в спор и давать объяснения, лишь дипломатично одернул более молодого коллегу:

- Это наше дело - И добавил, сделав паузу: - Думаю, тебе не следует напоминать Инструкцию, прозвище обязывает.

- Не забывайте про возраст. Мне уже не пристало форсить этой игрушкой, - всадник похлопал мотоцикл как коня по блестящей поверхности и улыбнулся.

- Хорошо. Держи и поезжай.

Волк достал из внутреннего кармана пиджака небольшой сверток, завернутый во вчерашнюю газету и перевязанный шпагатом.

- Опять чье-то?

- Давай, Серж, рассвет скоро.

Волк махнул рукой.

- Ладно, тогда ответ получите в Ромбе.

Мотоциклист взялся за руль, но, спохватившись, освободил левую руку от перчатки, отогнул обтягивающий запястье напульсник и троекратно поплевал на руку, надел обратно перчатку и шлем. Рука повернула ключ зажигания и машина ожила. Уже выехав на проспект, молодой посланник обернулся, чтобы приветствовать Волка, но того уже и след простыл. "Любит он это слово - хорошо, а ведь не имеет с ним ничего общего" - усмехнулся он про себя. Невидимые за пластиком голубые искры в его глазах заметались по радужной оболочке и растворились в ней. Из стальных глаза сделались голубыми.

Мотоцикл взревел, как зверь, готовый к атаке, быстро стал набирать скорость, потом пару раз подпрыгнул как живой и, оторвавшись от земли, взмыл вверх. Через минуту уже ничто не напоминало о странном эпизоде около Театра. Ночь кончилась. В Москве занимался рассвет.

* * *

Cерж привез в Ригу утро. Катящееся с востока солнце всю дорогу подгоняло его в спину в противовес леденящему ветру в лицо, но, наконец, разместилось на металлических деталях мотоцикла, успокоилось и благополучно достигло города. Золотые петушки соборов и шпили башен засветились огненными точками, переливаясь, и казалось, будто над городом зажглись невиданные яркие огни.

Мотоциклист сделал два круга над центром так высоко, чтобы не касаться крыш домов, и не нашел более удобного места для посадки, чем узкий переулок меж двух старинных зданий. У одного из них велись реставрационные работы, дом был окружен дощатым забором, а соседний, уже обновленный, еще не заселен. Не смотря на ранний час, на улицах уже появились прохожие и Серж, снизившись так, что доставал рукой до карниза верхнего окна, осмотрел квартал и переулок, а не заметив людей, плавно спустился вниз. Коснувшись колесами мощеной улицы, мотоцикл заурчал и, как положено нормальному мотоциклу, проехав метров тридцать, остановился. В нескольких шагах от места приземления, как и предполагал Серж, оказалась арка в небольшой нежилой дворик. Пустые разбитые окна до голуби взирали теперь на асфальтированную площадку, где некогда играли дети и сушилось белье. Серж закатил мотоцикл во дворик и занялся собой. Не торопясь, снял шлем, взбил рукой примявшиеся волосы, скинул атласный плащ со звездами и, свернув, положил его в шлем, а тот в свою очередь повесил на руль. Потом, подумав, решил сменить одежду, хотя будь его костюм менее экстравагантным, он бы не расстался с ним. Один миг - и Серж оказался в темно-серой тройке, при галстуке с золотой булавкой, а место сапожек заняли кожаные ботинки. Посмотревшись в зеркальце на руле, молодой человек остался очень доволен собой. Он еще раз причесался рукой, поскольку не имел обыкновения носить расческу и, нащупав во внутреннем кармане заветный сверток, отправился прогуляться по городу. Припаркованный мотоцикл как по приказу волшебной палочки оказался накрытым пыльным брезентом, будто простоял на этом месте с весны, никем не востребованный. Для него не был опасен угон, завести его можно только ключом из высокопробного серебра, закаленного в Ромбе, но сам факт обнаружения замечательной машины мог повредить Сержу. А проигрывать он не любил.

Серж поплутал по переулкам и вышел к Домскому собору. По каменной мостовой площади важно разгуливали жирные голуби, грузно, с шумом поднявшиеся под натиском его шагов. Сделав круг почета, голуби расселись чуть поодаль от вставшего аккуратно посередине площади Сержа, и принялись рассерженно обсуждать неожиданное вторжение. С Даугавы тянуло холодом. Серж покрутился на месте и решил от нечего делать измерить шагами расстояние от центра площади до парапета набережной, попутно рассматривая великолепный готический костел. Серж на полпути сбился со счета, плюнул на это дело, послал его к себе и вернулся на прежнюю позицию. Магазины и кафе были еще закрыты, знакомых, кроме Арнольда, в Риге у Сержа не было, а заводить новые запрещалось. Получалось, он зря тратил драгоценное время, а это его никак не удовлетворяло.

Солнце уже успело освоиться и посылало городу золотистые потоки света. Серж зажмурился, глядя на него, и вдруг почувствовал, как забарахтался у него в нагрудном кармане сверток, перевязанный шпагатом. Серж, зажав рукой беспокойную передачу, отправился прочь с площади вглубь квартала. Пройдя по нескольким извилистым улочкам, он заблудился и, найдя укромное место на одной из них, сел на выдающийся из стены фундамент дома. Улица, точнее переулок, темноватый, абсолютно безлюдный, упирался в деревянный забор, дальше прохода не было. Серж разжал пальцы и почувствовал как нечто живое, обмякшее слабо запротестовало такому несносному обращению. Казалось существо, завернутое в него, немедля хотело посмотреть на свет божий. Серж посидел в задумчивости и, наконец, вынул помятую коробку из кармана.

Своим оригинальным делом он занимался уже много лет, но такие активные передачи попадались крайне редко. Повертев ее в руках, Серж перелистал в уме Инструкцию, Раскрывать передачи, а тем более брать в руки их содержимое, было строго-настрого запрещено. Серж в отличие от многих посланников редко контролировался Ромбом, но нарушать закон было неблагоразумным. А вдруг за ним следит Волк? Недаром он что-то бурчал по поводу прозвища, намекая на прежние проделки Сержа, когда он напугал ночью какого-то человека. Это было давно, но в Ромбе имели своеобразное представление о времени. Если бы Серж сидел в седле своего черного мотоцикла, то прекрасно бы видел по приборам, как далеко находятся его коллеги. Но для таких пустяков не хотелось идти к мотоциклу, "размораживать" его. В конце концов ему, Сержу, даны кое-какие привилегии. Он не Ролли, умеющий пока только подавать на стол чашки да читать чужие мысли. Серж размышлял, слегка склонив голову набок и рассматривая сверток. И неожиданный приступ любопытства победил.

- Ладно, в первый и последний раз, - сказал себе под нос Серж, не сознавая, как он сейчас прав, и потянул за кончик веревки.

- Глупость делаешь, - вдруг раздался над ним глуховатый голос, возникший из ниоткуда. Серж медленно поднял голову.

- Что такое? - нахмурился он. - Волк? Не думал, что вы шпионите за мной.

- Большую глупость делаешь, - в том же тоне повторил голос. - Ты что забыл, что Арнольду должен передать это в целости и сохранности? - ударение было сделано на слове "это", так что оно эхом откликнулось в гулком переулке.

- Тс! Не кричите, здесь еще люди спят. Могу я хоть один раз взглянуть? Сколько времени вожусь с этим, хотя давно должен быть выведен из посланников, а в руках ни разу не держал. Думаю, я достаточно окреп для такого испытания.

- Хорошо, я тебя предупредил. На базе пока ничего не узнают. Но берегись! Берегись другого. Если ты хоть раз посмотришь на передачу, подержишь ее в руках, а потом случайно встретишь владельца, то считай, что ты пропал. Помяни мое слово.

Голос умолк. Серж разом вспомнил скуластое лицо Волка с чуть прищуренными темными глазами и невнятной улыбкой в углах рта. Он был силен не как волк, слишком слабо сказано, хитер, умен, изворотлив, но не любил лгать, считая это грязным делом. Выполняя свои планы, он ловко обходил преграды, не нарушая неписаного "кодекса чести". Он никогда никому не помогал напрямую, и данное им предупреждение ни к чему его не обязывало, но все сказанное им было истиной. В этом Серж не сомневался. Единственное, Волк явно преувеличил опасность. Серж, конечно, знал, что намеченная им выходка могла окончиться плачевно, но лично для себя в это не верил. Обыкновенная предосторожность. И не интересовался содержимым передач не из страха. Ему действительно было все равно. А теперь в нем завилось неодолимое желание вытряхнуть из коробки таинственный груз и, держа его в ладонях, показать солнцу. Странное желание. Да, он знал, что вез Арнольду обыкновенное человеческое сердце. Не вынутое из чьей-то окоченевшей груди, а живое, трепетное, беспокойное. Не мышцу, могущую лишь сокращаться, разгоняя по жилам кровь, а стянутую в комок душу, соцветие чужих желаний, тревог и сокровенных мечтаний. Манипуляции с сердцами проделывали без ведома их хозяев. Это был самый подлый способ приобретения власти, но работа есть работа.

Серж развязал веревку, освободил коробку от газеты и перевернул ее вверх дном. На его ладонь мягко шлепнулось алое атласное сердечко. Он инстинктивно сжал пальцы, будто сердце уже пыталось однажды выпрыгнуть из его руки. Но оно только поежилось от утреннего холода и опять стало биться ровно и сильно, может чуть учащенно. Ведь его как-никак показывали самому Солнцу. Серж встал и, пройдя несколько шагов, остановился на пятне солнечного света, который не затронула тень от дома. Крошечное воплощение жизни забилось быстрее на его ладони и Сержу показалось, что от него повеяло теплом. Или это солнечные лучи стали отогревать озябшие руки. Серж поспешно сунул сердечко в коробку, завязал веревку и сунул ее в карман. "Что я наделал?", - подумал он и почувствовал, что Волк тысячу раз прав, что теперь нужно чего-то остерегаться. Но чего? И как? Никуда не ходить? ни с кем не разговаривать? Чушь. Сдали нервы после бессонных ночей, устали руки и голова, давно не знавшие отдыха. Несомненно, и обладатель. Золотой звезды нужно отдыхать, хотя бы немного.

Серж скорым шагом отправился в знакомый переулок. Вбежав под арку, он откинул брезент с мотоцикла, сел в седло и, наладив приборы, проверил сотоварищей. Тишина. За ним не следили.

* * *

Встреча с Арнольдом была назначена на четыре часа после полудня. До этого времени Сержу нужно было выяснить, не изменилось ли что-нибудь, а именно, не уехал ли Арнольд из Риги по срочному делу, не заколотили ли место встречи реставрационными досками, а также, если возможно сделать все побыстрее. Оставшееся время можно было использовать в личных целях. Эти несколько часов Серж расценил как насмешку, поскольку рассчитывал по крайней мере на неделю отдыха на южном море, а не в Прибалтике. Здесь вряд ли можно было искупаться, только если повезет с погодой, но зато рестораны очень уютны и кормят в них великолепно. Вернуться в Ромб нужно было затемно, и в полночь быть с докладом. Потом, Серж слышал краем ухе, его должны были отослать на острова в Зеркальном море. Там прекрасные виды, буйная тропическая растительность, золотые пески и бронзовые женщины. К сожалению, это опять было задание. Ничего не оставалось, как насладиться жизнью здесь, под ветрами, порой сбивающими с ног. Однако мысль о сделанной ошибке более всего портила перспективу. Опасность не так страшна, когда знаешь какова она. Неизвестность - самое плохое, что можно придумать. Поэтому Сержу захотелось как можно скорее встретиться с Арнольдом, отдать передачу и стать свободным. Серж завел мотоцикл и отправился к вокзалу.

Припарковавшись на одной из ближайших улиц, он выключил машину и прошел к месту встречи, которое находилось по близости от вокзала. Там все было в порядке. Затем направился в здание. У пригородных касс он остановился и повернул к таксофонам. Набрал номер. Сперва трубка нервно гудела, предлагая не мешать чужому разговору, но с третьего раза он прозвонился. На том конце отозвался милый женский голос:

- Бюро эксплуатации слушает.

- Будьте добры Вильных.

- Арнольд Янович утром в отъезде, - переврала фразу секретарша.

- Это из Москвы беспокоят.

- Ви говорите неправду, - спокойно отпарировала она - Ви звоните из Риги.

- Звоню из Риги, а сам из Москвы. Сообщите, пожалуйста, обо мне, - строго сказал Серж, думая что на этот раз пройдет.

И действительно, бросив: "Минуточка...", голос пропал, и вскоре появился другой, приятный, басовитый, принадлежащий судя по манере говорить не коренному балтийцу, очень здоровому и крупному человеку.

- Вильных слушает.

Серж вспомнил его рыжеватые густые усы. Сейчас они подпрыгнут вверх, когда Арнольд узнает голос посланника.

- Это Серж.

- О, доброе утро. Привез?

- Да. Правда, я хотел побыстрее.

- А, сделал дело - гуляй смело? К сожалению не смогу. У меня полно работы, все расписано по минутам. А никого более я, как понимаешь, прислать не могу. Отдыхай, вечером встретимся.

- Ладно, как условлено, - недовольно буркнул Серж.

Он повесил трубку и, собираясь уже покинуть кабину, вдруг почувствовал себя неважно. Закололо за грудиной и заныли, словно сжимаемые неведомой силой, виски. Серж схватился рукой за подставку внутри телефонной будки и замер, стараясь сосредоточиться. На мгновение он ощутил беспокойство, поскольку, как оказалось, не мог контролировать свое состояние, но миг прошел и нежданная боль, которую Серж последний раз ощущал так давно, что уже забыл каково ее испытывать, исчезла сама собой. Отдышавшись и пытаясь сообразить, что означал этот приступ, он вытащил изх кармана сигареты, закурил и медленно направился в здание вокзала. У пригородных касс толпился народ. Именно толпился, а не стоял в очереди. Серж встал в предполагаемый конец, но вскоре выяснилось, что он вклинился в середину и его, предварительно наставив на путь истинный, отправили за последним. Серж ненавидел очереди, они его унижали, но подделывать билеты в Ромбе строго воспрещалось. Теперь же, несколько выбитый из колеи, он и не заметил как подошел к окошечку. Купив билет до Булдури, Серж мельком взглянул на табло, совершенно не запомнив ни пути, ни времени отправления электрички, и стал подниматься вверх по лестнице к платформам. "Черт знает что", - сердито проворчал он, когда понял, что вразрез своим же словам как раз ничего не знает. Электричка уходила в Юрмалу через две минуты. Народ на лестнице оживился, и в результате людской волной Сержа вынесло к путям. Он порой плохо ориентировался в большом скоплении себе подобных, и это был тот самый случай. Серж с раздражением подумал, что хорошо было бы посмотреть на рожи толкавших его со всех сторон людей, узнай они с кем в действительности имеют дело.

Через минуту он забрался в набитый до отказа вагон, подпихиваемый снизу местной жительницей в шляпке и с плетеными корзинами в руках. Из правой корзины торчала глупая гусиная башка на гибкой шее. Женщина стала что-то торопливо втолковывать Сержу. Он слабо разбирался в латышском языке, но и так было понятно, что она ругается. Гусиная голова шипела по-змеиному и норовила ущипнуть Сержа. Раздался гудок электровоза и последние пассажиры, рисковавшие не попасть в электричку, налегли с новой силой. Наконец Серж оказался в тамбуре и, желая отомстить даме с гусем, обругал ее по-шведски.

Поезд уже набрал скорость и покинул пределы города, когда Серж с трудом пробрался в салон. Там тоже было душно, пахло духами, потом и мятой - видимо кто-то вез пучок травы для витаминного чая. Загорелые курортники в ветровочках и "бермудах", устроившись на скамейках, принялись решать кроссворды и глазеть в окна, местные старушки и старички - почитывать прессу, периодически задремывая. Милая парочка светлоглазых и светловолосых подростков в уголке стала робко целоваться, надеясь на то, что их никто не замечает. Серж со своим имиджем делового человека казался почтенным отцом семейства, возвращающимся к длинноногой жене и пухленьким ребятишкам, если бы не время дня и отсутствие "дипломата" в руках. Серж поругал себя за несообразительность и по приезде решил сменить костюм на тенниску, спортивные брюки и кроссовки. Рассматривая пассажиров, Серж принялся анализировать происшедшее, пока были свежи впечатления. Он припомнил, что в момент наступления боли в голове и груди почувствовал легкое биение слева, словно кто-то похлопывал грудь изнутри. В нагрудном кармане лежала передача. Значит, это она так сильно забилась. "Сердце стало выпрыгивать из моей груди", - пошутил про себя Серж, и ему стало нехорошо от этой непонятной фразы. Его сомнения приобретали все более ясные очертания и все более не нравились ему. "Как я не догадался, что это может быть защитой", - размышлял он. "Так сказать, платой за пользование. Мы не спрашиваем разрешения, когда забираем человеческую собственность, А правом, истинным правом распоряжаться сердцем и душой владеет только их изначальный обладатель. И нам могут рано или поздно отомстить. Не тот ли это случай? Да, мы выше, сильнее. Но у людей есть то, что не дано обществу Золотой звезды. И они пытаются защитить свое "богатство", отстоять суть. И чем она чище, тем сильнее защита. Если так, то я крепко влип”. На этой минорной ноте Серж прервал свои рассуждения и посмотрел в окно. Поезд подъезжал к Лиелупе. Билет позволял ехать дальше, но Серж, чтобы поскорее оказаться у моря, решил выйти. Протолкавшись сквозь толпу пассажиров, он легко соскочил с подножки на асфальт, огляделся и пошел вдоль платформы. Поезд тронулся, и они с Сержем долю секунды двигались с одной скоростью. Затем электричка побежала все быстрее, и последний вагон под его взглядом смазался и в следующий миг показал торец. Когда шум поезда стих, стало слышно, как гудят провода в тяжелом воздухе начинающегося жаркого дня. Серж скинул пиджак и быстрым шагом направился от полотна к шоссе, перешел его и оказался в сосновом массиве. Под ногами захрустели шишки, и завздыхал упругий мох в рыжих иголках. Серж будто закрыл дверь, за которой осталась его основная жизнь. Там все было тленно, кроме него самого. Здесь ему казалось, что смертен он.

На пляже его все время не оставляло чувство, будто за ним не то следят, не то насылают порчу. Чугунная голова и ватные ноги - вот что оказалось следствием долгожданного отдыха. Только в ресторане к Сержу вернулось подобающее имперскому посланнику равновесие, да и то только после двух рюмок. Спустя несколько часов, Серж прибыл обратно в Ригу. Приближался час встречи.

 

* * *

Алиса прошлась по торговому центру Риги, перемерив многочисленные янтарные нити и клипсы, стеклярусные бусы, броши из перьев, неповторимо благоухающие кожаные пояса, накупила ярких варежек и платочков с национальными узорами и, наконец, вырвавшись из цепких рук кустарной торговли, заглянула в кафе. Маленький зальчик, пропитанный запахами кофе, ванили и сигаретным дымом, заманил ее на целые двадцать минут, и Алиса опоздала на электричку. Делать было нечего и пришлось еще погулять. Она покрутилась на площади у Домского собора. Сегодня на ней было полно народа, кормившего голубей и зевавшего на достопримечательности. В костел проходила длинная очередь, восхищавшаяся на чужом лающем языке. "Немцы", - подумала Алиса, послушав разговоры. Экскурсанты постепенно втиснулись в двери и те, заскрипев и грохнув друг об дружку, закрылись. Свободного входа для желающих сегодня не было. С Даугавы как всегда тянуло холодом и для того, чтобы пойти на набережную, нужно было надеть кофту. Будучи от природы большой лентяйкой, Алиса, хорошенько взвесив свое положение, повернулась и пошла в противоположную сторону. Свернув на одну из старых улочек, она вступила в неповторимый мир Старого Города.

Вымощенный булыжником путь извивался под самыми непредсказуемыми углами, шел вверх, потом падал вниз, задевая за карнизы, балкончики, козырьки подъездов. В какой-то момент Алисе показалось, что пустынные переулки незаметно перескочили в далекое прошлое и из-за угла вот-вот выедет рыцарь в доспехах на добром коне. Особенно смущает в такие минуты стук копыт - где-то неподалеку трусит лошадка, тянущая за собой возок, набитый туристами. А над черепичными крышами, там, высоко, сияет лазурью небо, глубокое как Балтийское море Вид его рождает разные чувства, но все они одухотворены, трепетны и совершенно невыразимы словами. Кажешься себе одновременно и ребенком, со смехом бегущим по краю прибоя, и взрослым, ждущим счастья, и духом, который готов взметнуться в голубиное царство, к шпилю Святого Петра. И неожиданное счастье обдает вдруг теплой волной, воспоминания о море, солнце, дурманящих смоляным запахом соснах, колком ветре и что-то лично твое - мечта ли, блажь ли, сливаются воедино и дают сердцу невиданные силы. Они исходят ото всюду, даже из разбитых окон древних нежилых домов. И жизнь рождает обещания на завтрашний день, на потом, на все ниспосланные судьбой годы.

Алиса так размечталась, что совсем забыла о поезде, о том, что нужно ехать домой и постараться не опоздать на долгожданный концерт. Да что там, она забыла о существовании пространства и времени. Сколько бродила, где? Только легкая усталость в ногах давала о себе знать. И вдруг все перевернулось и встало на свои места. Она остановилась в пространстве и во времени. Да, и во времени. Миг замер и потянулся, издавая неслышимый ухом звук, который все же смог заглушить шум улицы. Перед ней стоял человек. Стоял в пол-оборота от нее и смотрел мимо. Алиса коротко вздохнула, словно ахнула, когда взглянула на его лицо. В нем было что-то такое... Алиса стояла и смотрела на этого человека буквально в упор, а он ее не замечал, глядя в другую сторону, и, как будто, ожидал кого-то. В одной руке он держал незажженную сигарету, а другой медленно приглаживал на затылке волосы, подстриженные лесенкой и касавшиеся воротника рубашки. Алиса сообразила, наконец, что неудобно так стоять посреди улицы и глазеть на незнакомого мужчину. Но уйти она почему-то не могла, место, где стоял незнакомец, притягивало как магнитом. И что такое в его лице? Сначала Алиса подумала, что где-то видела этого человека, потом, что он кого-то ей напоминает. Но нет, совершенно чужой. Алиса стала пятиться, чтобы вырваться из магической зоны, но мужчина повернулся к ней лицом и замер. Он был чертовски красив, выглядел очень молодо, но был скорее лет тридцати от роду. Его серо-голубые глаза, и даже не столько глаза, сколько тяжелый взгляд, выдававший истинный возраст, делал его лицо немного странным. Он смотрел на Алису встревоженно, и как будто узнал ее. Неверная улыбка плавала по его губам, и казалось он вот-вот что-то скажет или даже крикнет Алисе, но он молчал. Алиса улыбнулась и посмотрела налево через плечо. Мимо проходили люди, занятые своими заботами и не замечавшие ни девушки, ни Сержа.

- Вы кто? - вдруг спросила Алиса и пожала плечами, удивленная некстати сорвавшимся вопросом. Он не ответил и посмотрел на сигарету, слегка склонив голову набок. Господи, сколько раз потом она вспоминала этот наклон, полудетскую привычку взрослого человека, нелепую с его внешностью, потому что так, со склоненной головой, он из безразличного и независимого становился уставшим и похожим на спаниеля, И сейчас он был похож на грустную собаку, которую гложат тяжелые мысли, о которых она не в силах сказать.

"Кто ты?", - спросила Алиса у себя, а он молчал. Ему действительно было плохо. Хотелось молить о валидоле и курорте, а в данный момент просто сесть. Все перепуталось, но мысль о том, что теперь все пропало было здесь, ни с чем не мешалась и упрямо гнула голову. "Ведь это она, она.. Я не успел". В его левом нагрудном кармане лежал сверток, по праву принадлежавший стоящей перед ним девушке. Он бы не смог спутать ее ни с какой другой. Ничего не подозревая она радужно улыбается и спрашивает у него, Сержа, кто он такой. Теперь никто. Слабовольное ничтожество, преступивший закон. Серж напряг разум и решил исправить хотя бы то, что зависело от его воли. Он знал, что не устоит, но нужно было попытаться. Сперва отдать передачу, а потом попробовать наладить с девчонкой контакт. "А нет, так чертовой бабушке весь этот балаган. Мотоцикл только чертовски жалко. Да начерта он будет тогда нужен?"

- Поезжай домой, - мягко сказал Серж и махнул рукой в сторону Алисы.

Та кивнула и почувствовала, как ее отпустило, она сделала два шага назад, повернулась и быстрым шагом пошла прочь. Только в электричке она поняла, что ничего не соображала пока шла до вокзала и даже оживленные рижские улицы переходила по наитию. "Что это было? Как я могла так забыться?" - ужаснулась Алиса и помотала головой. Происшедший случай уже казался непонятным сном. А пока Алиса, наполовину загипнотизированная, наполовину заинтригованная пробиралась к вокзалу, сердечко ее в картонной темнице перекочевало из одной руки в другую и спряталось в чужом кармане. Оно более не тревожилось, сотворив праведное со своей и ужасное с точки зрения Сержа, дело.

С Арнольдом они разошлись быстро, без лишних церемоний. Серж не сказал, когда должен возвращаться в Москву и когда - в Ромб. Он и сам теперь этого не знал. Едва простившись с Арнольдом, Серж кинулся к мотоциклу, как никогда ему нужному. Необходимо было разыскать эту девочку. Зачем он посмотрел на женское сердце, когда это запрещено Уставом? Да, но он не знал, что сердце принадлежит молоденькой девушке. Теперь оно не отпустит - наивное, но полное таких жизненных сил, что с ними мог потягаться разве что видавший виды Волк. Пока никто не знает, что добыча упущена и находится в руках хозяйки. Почти в руках. Пройдут сутки, двое и в Ромб доложат, что сердце держал на ладони воин Империи, тем самым частично отняв у Арнольда и К власть над ним и передав ее изначальной обладательнице. Эта сила прошла и через самого воина, но пока он способен действовать и должен выкупить утраченную передачу. Тогда бы она стала полностью имперской. Серж не знал одного - где искать Алису, которая еще не была для него Алисой. Она ушла в сторону вокзала. Приезжая. Наверняка отдыхает с матерью или подругой в Юрмале и сейчас укатила на электричке, полная феерических настроений и туманных предчувствий. Юрмальское побережье - это многокилометровая зона с множеством станций, дорог, санаториев и дачных поселков. А если она живет у подруги тети или тети подруги на другой стороне, там где дикие пляжи и плантации маслят в еловых посадках? Или комнату они сняли не в Юрмале, а в Слоке?" Серж, пользуясь услугами мотоцикла мог проверять себе подобных на неограниченном пространственном интервале, а людей - максимум на расстоянии одного километра.Сам, при помощи мысли и чутья, он не раз отыскивал неодушевленные предметы, некоторых коллег или посредников-животных, но не людей. У людей трудноулавливаемая аура и слабые биотоки, это знает любой юниор. И потом в любом случае требовался приблизительный расчет. Серж почесал в затылке и решил действовать наверняка. Серебряный ключ точно вошел в витьеватый паз, и машина, включив свой искусственный разум, заревела, подражая обыкновенному мотоциклу, и тронулась с места. Серж, хотя и мог стать невидимым, не захотел экспериментировать с пограничными воздушными силами и поехал в Юрмалу как подобает нормальному мотоциклисту - по шоссе.

Переехав Лиелупе по мосту, Серж съехал с основной дороги и, петляя между дач и пансионатов, очутился на Меже. Дальше можно было ехать по ней, а можно - по берегу залива, по самой кромке. Будучи помоложе, Серж непременно выбрал бы второе, но теперь он не был склонен развлекаться. Правда, вскоре он свернул на боковую улицу, ведущую к морю, и нахулиганил - оторвавшись от земли пролетел между деревьями, над дюнами и опустился уже на песке. Здесь он отдыхал с утра, и место это несмотря на всю свою красоту и романтичность было весьма подозрительным. Не даром он сошел с поезда здесь, хотя и собирался ехать дальше. Интуиция подсказывала, что голову тяготило не от солнца и не от запаха хвои. Подтащив машину к скамейке, он сел и принялся налаживать аппаратуру.

 

* * *

Алиса любила музыку страстно и безнадежно. Она так и не научилась как следует играть на пианино, несмотря на все старания. Зато слушать могла часами. Одна музыкальная слабость сменялась другой. Классика детства, рок юности. Джаз-поп-фолк-рейв-андеграунд молодости и классика зрелости были далеко впереди и не мешали беситься на концертах и влюбляться то в одну известную группу, то в другую. Наконец Алиса, очарованная сильными молодыми голосами, остановилась на коллективе, который имел оригинальное название "Теркес". Почему группа так называлась ( и, думаю, называется и поныне) остается только догадываться. Достоверно известно, что сами музыканты в эту тайну посвящены. На вопросы журналистов руководитель группы, высокий молодой человек с очень умным лицом отвечал, что никакой смысловой нагрузки название не несет и вообще, как хотим, так и называемся. Среди же народа ходила "телега" о том, что “Теркес” - это тертый кекс, по аналогии с тертым калачом, олицетворяющим коллектив, здорово потеревший бока о шершавые двери в профессиональное призвание и на телевидение.

Алиса однажды видела телевизионное интервью с группой.

- Скажите, к какому направлению рок-музыки принадлежит ваш ансамбль? - поинтересовался у руководителя "Теркеса" юркий корреспондентик в очках, удивительно напоминающий восторженную птичку зяблика.

Руководитель вида не подал, что его покоробило слово “ансамбль", зато стало видно, как на заднем плане мелкой рябью пробежало неудовольствие по лицам его товарищей. Они были взлохмачены и мокры, поскольку минуту назад выскочили под гром оваций из парилки зала. Темные руководительские волосы местами прилипли ко лбу, а местами торчали в разные стороны, завиваясь упругими спиральками. Он отдышался и, мило улыбаясь телекамере, сообщил, что боится быть неточным и не станет классифицировать свое творчество, Единственное, что он может сказать наверняка, это то, что на относительную старость рок-н-ролла, он свеж и по сей день, а вовсе не мертв, как утверждают некоторые, и имеет множество поклонников, малую долю которых зритель может усмотреть в интервьюируемом коллективе. Говорить руководитель умел и любил, но выражался пространно и все время при этом улыбался. Эта улыбка заставляла ежедневно влюбляться в него не менее десятка поклонниц и, вероятно, очень нравилась ему самому.

Его группа, состоящая только из молодых людей, толпилась сзади, явно не желая сниматься и порываясь удалиться в свою комнату. Корреспондентик, не уловивший щекотливого момента, ловко подскочил к соло-гитаристу и переключился на него. Посыпались вопросы о трудностях и планах. Тот, устало прижав видавший виды инструмент к боку, выговорился, посматривая то в камеру, то на журналиста, после чего "Теркес" был бурно отблагодарен и отпущен. Подбросив энергичным движением головы свой чубчик, корреспондент резко улыбнулся и пожелал всем ...нет, не спокойной ночи, а поскорее приобретать билеты на концерты, поскольку послезавтра последний день выступлений. Зачем он это сделал, Алиса не поняла, достать билеты было невозможно уже в первый день. Так она и не попала тогда на своих любимцев. Но теперь, в Юрмале, она совершенно неожиданно наткнулась на них.

Сперва в ресторане от писательского пансионата она увидела барабанщика. Вход в тот день был свободным, в том числе и для "дикарей", и Алиса с мамой решили пошиковать - откушать у литработников. Они взяли самое дорогое и чувствовали себя ужасно солидными. Борясь с отбивной, Алиса с усердием вздувала челку, и вдруг в какой-то момент сквозь опускающиеся пряди волос увидела знакомую фигуру. Барабанщик брал в баре пиво. Это был точно он, Алису как молнией прожгло, когда она осознала, что остальные ее любимцы могут быть поблизости. Она старательно осмотрела зал, но больше знакомых лиц не обнаружила. Маме она ничего не сказала, но твердо решила узнать, не выступает ли в Юрмале "Теркес". Весь день эта мысль не давала ей покоя. А вечером им с мамой наконец удалось попасть в Домский собор, и только музыка вывела ее из состояния "теркесомании".

Алиса уже была однажды в соборе, когда ей было лет одиннадцать. Тогда ее воображение поразили огромные своды, витражи в стрельчатых окнах и неземные звуки органа. Таинственная непостижимая готика давила на нее, маленькую и хрупкую, а музыка тянула вверх душу так, что иногда захватывало дыхание. Алиса весь концерт просидела, вцепившись руками в скамью, будто зажатая в тисках, и одновременно вырываемая из них. Это казалось сущей пыткой, но когда музыки кончилась и Алису вывели на улицу, она, вдохнув сырой северный воздух, твердо сказала, что ей понравилось. И вот теперь она, сидевшая отдельно от матери на боковых скамейках, не видя ни органа, ни витражей, вспомнила детские чувства и признала, что ничего подобного теперь не испытывает. Когда концерт начался, она снова подумала о группе, которую собиралась найти по афишам или местной газете, потом о намеченной назавтра поездке по магазинам, о том что нужно купить бусы из янтаря и сувениры, но мысли оборвались и орган полностью завладел ее существом. Мелодия древней молитвы успокоила, отмела в сторону житейские заботы и заполнила душу до краев умиротворением и нежностью. Алиса скользнула по гладко отполированному сидению на самый краешек и как в детстве крепко сжала пальцами деревянный уступ скамьи. Ей вдруг показалось, будто звуки образовали огромную волну, которая все растет и вот-вот накроет с головой. И на какое-то мгновение почудилась настоящая морская волна, ударившая в лицо, соленая, едкая, а потом будто кто-то подхватил ее на руки, и она оказалась высоко над водой. Алиса тряхнула головой. Видение исчезло. Высокий женский голос вторил нежной мелодии, которую, кажется, не в состоянии создавать столь мощный инструмент. Музыка вновь была спокойна и на редкость красива. Растущая волна звуков исчезла без следа. И только эти руки, сильные и крепкие, слово действительно держали ее минуту назад. Алиса кожей чувствовала из след.

Из собора они почти бежали - боялись опоздать на электричку. Мама тащила Алису за собой. Впечатления так перемешались в ее голове, что мешали двигаться ногам. Стройные аккорды органа, нежданное появление барабанщика, каскады рижских улиц, упрямо атакующее мозг расписание электричек и странный сон, приснившийся наяву - все смешалось, образуя сплошную пелену, которая в сочетании с физическими растратами обычно называется усталостью. Через полчаса полусонная Алиса вывалилась из электрички, которая видно тоже устала за день, так что с явной неохотой потащилась в сторону Булдури. Девушка побрела к остановке, умоляя мать не спешить. На автобус они, конечно же опоздали - двери захлопнулись чуть ли не перед самым их носом. Нахально подмигивая фарами, "Икарус" грузно тронулся с места и исчез во тьме.

На остановке не было ни души. Алиса уселась на скамейку, а мама стала изучать расписание. Следующий автобус ожидался через пятнадцать минут.

- Может, пешочком пройдемся? - спросила мама.

Алиса пробурчала что-то невразумительное.

- Ну ладно, подождем.

Придорожные кусты уже погрузились во мрак, но небо на западе голубело, не желая уступать ночи. Алиса смотрела на этот островок уходящего летнего вечера и глаза ее окутались пеленой муторной дремы. И вдруг где-то вдалеке послышалась музыка. Алиса встрепенулась. Мелодия показалась знакомой, а когда за инструментальным вступлением последовало пение, Алиса узнала "Теркес". Она замерла, и, напряженно вслушиваясь, повторила шепотом слова знакомой песни. "Какой удивительный день", - подумала она и тут только осознала, что почти нашла своих любимцев, не предприняв к этому ни малейших шагов. Звук был явно живой, не по радио или из магнитофона, будто "Теркес" сидел на полянке за зарослями кустов и музицировал прямо на свежем воздухе.

- Интересно, где это? - спросила Алиса у мамы.

- Ты о чем?

- Музыка, слышишь?

- Да, верно. Скорее всего, это со стадиона слышно.

За полосой леса действительно был теннисный стадион, не большой, но всегда чисто выметенный, с трибунами, покрашенными в оранжевый цвет. Там вполне могли соорудить сцену и давать концерты в летнее время, когда в Юрмале полно туристов.

- Сходи туда завтра и все узнаешь, - подытожила мама. - А если билеты распроданы, то можно со стороны и посмотреть, и послушать. Это ведь не концертный зал. А что, это твои красавчики поют?

Алиса не успела ответить. Дорога осветилась двумя яркими огнями фар - подъехал автобус.

Завтра наступало долго и мучительно. Алиса, мечтавшая увидеть наяву драгоценную группу, заснула лишь глубокой ночью. Вся изъерзавшаяся от нетерпения, она с утра съездила к стадиону и выяснила, что, во-первых, билеты действительно распроданы, а во-вторых "Теркес" выступает где-то посередине "сборной солянки", и это славное событие в этот день произойдет где-то между пятью и семью часами вечера. Ничуть не расстроившаяся по поводу услышанного, Алиса уехала в Ригу за покупками. А вечером, в час, когда солнце стало прятаться за кронами сосен, оставляя лишь яркий ореол из острых лучей, а часы пробили семнадцать часов, она покинула комнату под громкий возглас матери:

- Домой приходи до одиннадцати!

Но разве теперь это было важно?