Последний дождь, по небу расползаясь, Зовет с собой осенний листопад, Луну такую же седую со стоном тучи поглотят. Могильщик в черном одеянье по кладбищу бредет, И тащит он в руке лопату, в другой же – чей-то темный гроб. Гроза грустит своим сияньем, и ветер, словно пес цепной, И рвутся из земли той стоны, кресты, шатаясь, ходят ходуном, Могильщик же бредет по склону, не помышляя ни о чем. В гробу том ведьма молодая, с тесьмою грязной в волосах, И кот ее, как уголь черный, в глазах его - предсмертный страх. И выжжен крест между ключицей, и платье, что горит огнем Ведь на восходе солнца она была убита, чтобы отправится в тот мир иной. Могильщик черною лопатой копает яму для нее, И гроб кидает неопрятно, и зарывает яму ту землей. И кол, цепями окаймленный, как знак удачи роковой Втыкает в землю, прямо ей над головой. Бредет могильщик по погосту, ступая по земле сырой, И тащит по земле лопату, и в голове вновь мысли ни одной. И кто была та ведьма, с тесьмою грязной в волосах, Зачем она служила бесу, и потеряла стыд и страх? Могильщик, клыками усмехаясь, вдруг зарычит во тьме ночной, Сверкнет его змеиный хвост, покрытый красной чешуей. Сегодня день прихода Господина, сегодня полнолунье вновь, Вино вдруг в замке превратится в засохшую паучью кровь. А в замке том жила та ведьма, и кот ее там черный был, Гроза там вечная гуляла, и ветер по углам шалил. А ночью дверь железная скрипела, перекрывая шум дождя, И ведьма что-то тихо пела под мирное шипение кота. И колбы вкруг нее пылали, огонь в камине оживал, А по земле чума ходила, народец мирный умирал, На крыше души мертвецов стонали из последних сил, И демон, ядовито улыбаясь, к ней в полнолунье приходил. В железном переплете он книгу ей вручил однажды, Чтобы она беззвучно пела, читая буковки из сажи. Из ада армию чтоб призывала и рыцарей чтоб убивала ей, Крушила села, города и страны, и проклинала немощных царей. И светлых ангелов чтоб не щадила, которые летели к ней, И инквизиторов чтоб не жалела, святых среди людей. И память чтоб ее стиралась черным ядом, Ведь с рожденья отдана та ведьма в руки демонятам. И брат ее в белейшем балахоне, что по призванью инквизитор был, Слонялся где-то на просторе, и в скважину за ведьмой той следил. И видел он сестру свою, чей разум был изъеден бесом, И указал он на нее царю, и был же ею проклят в тот же вечер. И черный воск свечи оплывшей она сварила на костре, И бросила сей шарик темный, чтоб тот катился по земле. И рыцарей всех перебила та армия, что по гробам гнила, Остался лишь тот белый инквизитор, тот брат, что проклят был позавчера. И мертвецы боялись с ним сразиться, и мыши улетали прочь, И тучи расходились перед ним, и расступалась злая ночь. Он был посланник Бога на этой проклятой земле, Имел он ангельские крылья, что воссияли в полуночной темноте. Когда пришел он за сестрою, она сидела в темноте угла, И бледное лицо, закрыв руками, смотреть на брата не могла. И дико ведьма та кричала, когда к ней брат приблизил крест, Закована она была в оковы, и вскоре в подземелье была закрыта под арест. Вода по каплям угол обрамляла, и стражник с факелом бродил. И черный кот в ногах мяукал, и сквозь решетку ветер проходил. Оковы были те из стали, а кандалы из серебра святынь, И ведьма что-то тихо пела, язык похож был на латынь. Колдунья здесь была бессильна, и голос потеряла зря. За горизонт лениво заходила бардово-красная Луна. И демон, как игрок азартный, лишь подзадорил короля, Потребовал народ ее повесить, таков приказ для палача. И на восходе солнца, под крики жаркие толпы, Когда подол ее собрал все капли утренней росы, По улице ее вели, и шла она, бренча цепями, И колокольни всюду загремели, словно звонарь гремел костями. Священник что-то бормотал, уставившись в пустой листок, Палач же после богомолья надел на голову ее венок. Народ свистел и громко ждал, когда же казнь уже начнется, И лишь могильщик терпеливо ждал, стоя на холме погоста. И с неба снег тихонько падал, и тучи плавали вокруг, И черный кот уже подох, единственный той ведьмы друг. Веревку вздернул тот палач, и вдруг огнем она сверкнула, И пламя на площади для казней мгновенно ярко полыхнуло. Народ горел, кричал и плакал, молился Богу и страдал, Огонь сиял и тоже плакал, не трогая лишь ведьму и кота, Палач, сгоревший в одночасье, серым прахом стал, А снег метелью обернулся, и стал белей, чем пелена. И был народ почти весь сожжен, все дети, жены и мужья, И их правитель тоже умер, остался город без царя. И по земле развеял ветер их серый, грязный прах, Отрекся в уцелевшей церкви от сана старенький монах. Из петли ведьму после казни стащили лишь на третий день И черного кота ее забрали, который стал похож на тень. И в гроб из досок гнильных они ту ведьму положили. А гроб могильщикам отдали, чтоб те ее похоронили. Бредет могильщик по погосту, ступая по земле сырой, И тащит по земле лопату, и в голове вновь мысли ни одной. И знает он ту ведьму, с тесьмою грязной в волосах, И черного кота ее, который тоже сеял страх. Скрипели ветки на деревьях черных, и осень отступила в ночь, Луна седая в небе висла, чуть только разгоняя сумрак прочь. И все могилы тихо выли, кресты ходили ходуном, Со всеми смертными так было, кто становился колдуном. Нет больше времени на слезы, и память стерта добела, И одиночеством повсюду веет, и проклята на веки вечные земля, От инквизитора святого спасенья ждать уже нельзя, Ведь брат, с ума сошедший, сидит в оковах местного больничного двора. Через тринадцать суток после темных похорон, Восстала ведьма из могилы, чтоб сеять по земле проклятий сор. И кот ее, скелет теперь облезлый, за нею следом убежал, Лишь кол, цепями окаймленный, на пепельной земле лежал... | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
