Деду снова не спалось. Старик тяжело дышал, ворочался на печи, незримые нити давили грудь. Родная большая и горячая печь грела тело, но не могла влить огонь жизни в старую кровь. Дед перевернулся на левый бок и громко закашлял, вторую седьмицу донимал простуда: пол в доме подгнил, из подпола тянуло сыростью и холодом.

Дед давно чувствовал приближение смерти, но совсем не боялся. За длинную жизнь успел набояться. Боялся неурожая, боялся тиуна, боялся хазар. И только сейчас, немощный и больной, неспособный встать с печи, понял, что боялся зря. «А чего боялся-то? Сам не пойму. Вот за лапти, в которых похоронят, пока не сплел, можно было бояться, да и то. А раз сплел, так, и бояться больше нечего», - Старик даже улыбнулся.

В подполе завозились мыши. Дед закашлялся. Кашель, словно воронье карканье вырвался из груди. Услышав хрипы, проснулась Лялечка. Девочка неспокойно заворочалась в колыбели. Ребенок окончательно проснулся и заплакал. Правнучка все время болела, плохо спала: сырой дом душил и ее.

Дед попробовал встать, нужно успокоить ребенка. Трясущиеся руки уперлись в камень печи. Сил не хватало, дед упал на одеяло тяжело дыша. По щеке прокатилась бессильная слеза.

«Щас, Внученька, щас милая, вот отдохну чуток, наберусь сил и покачаю колыбельку, ты только не плачь, а то мамку разбудишь, а она и так усталая в поле целый день работает, чтоб нас прокормить» - дед говорил еле слышно, надтреснутый голос то и дело перебивался хриплым дыханием. Старик перевернулся на спину, продолжая бормотать: «Сейчас милая, все сделаю, отдохну чуток только». Ребенок и правда затих. Дед улыбнулся и прикрыл глаза. Грудь с трудом опустилась, выталкивая из легких воздух, и больше не поднялась.

- Ну, здравствуй Олекша, - раздался низкий мужской голос. В словах отчетливо слышалась скрытая сила и мудрость.

- Кто здесь?!- дед открыл глаза и легко сел на печи. В горнице на первый взгляд так ничего не изменилось, не считая невесть как взявшегося посреди комнаты статного седого мужчины. Пришелец опирался на резной посох, и ласково улыбался.

- Я за тобой, Олекша, пойдем.

- Куда? Ночью то, - голос дрогнул, дед ошалело завертел головой, и только сейчас увидел самого себя лежащим на печи без движения. На мертвом лице застыла спокойная улыбка, глаза неотрывно смотрели в потолок.

- Ну, ты прям как дитё, - пришелец улыбнулся, и продолжил, - помер ты, Олекша, нет жизни больше в твоем теле, один дух остался, и ему здесь делать больше нечего.

- Вот оно значит как… Эх, предупредил бы что ль. Я бы в баньку сходил, рубаху поновей, одел бы. Лапти же опять связал, а обуть не успел. А то ведь им меня и мыть и одевать придется. А как же Лялечка? Как я Милу брошу, Ратибор с похода так и не вернулся… - запричитал дед. Он настолько свыкся со смертью, что теперь интересовался лишь жизнь родичей.

- Чего разнылся, без тебя все знаю. Пойдем, до рассвета успеть надо, по зоре на Троянову тропу станем, а там Вирий не далёко. На тропе все расскажу, все без утайки. Теперь не томи душу, пошли, я тебя как старший прошу.

- А Лялечка то как? – чуть не плача воскликнул дед.

- Спит она. До утра добрые сны видеть будет, я Дрёму принес.

- Вот за Дрему, спасибо, - дед соскочил с печи, легко и бесшумно прошелся по комнате, остановился возле родовича, пристально разглядывая гостя. На глаза попалась связка колосков пшеницы, притороченная к поясу. Основатель рода был когда-то знатным жнецом, за что его прозвали Колосом, - вспомнил Олекша.

- Колос? – неуверенно спросил Дед.

- Признал, значится старшего в роду, то – улыбнулся Колос.

- Признал, спасибо за честь, оказанную, что пришел за мной, - дед в пояс поклонился основателю рода. Олекша легко разогнулся, спина совсем не болела. Дед твердо посмотрел в глаза родовичу, губы четко произнесли: «Я не пойду».

Колос нахмурился, вдоль лба пролегла морщина.

- Не буду уговаривать, по глазам вижу упрямый ты, но смотри, осерчаю, - в глазах Колоса сверкнула молния, - Помни, один на Троянову тропу ступить не сможешь, тяжел ты больно для нее.

- Воля твоя, но я останусь, не могу их бросить, Мила в поле работать будет, а за ребенком, за хозяйством, кто присмотрит? – дед приободрился.

- Ты можешь остаться. Есть такое право. Тогда душа с домом сродница. Станет дом вместилищем твоей души. Уже решил?

- Да, - твердо ответил Олекша.

Колос задумчиво прошелся по комнате, легко проходя сквозь лавки и стол. Подошел к печи, ласково провел ладонью по голове Милы. Прядь волос примялась под призрачной рукой. Женщина вздрогнула во сне, задышал ровнее, губы расслабились и разошлись в стороны.

Колос заглянул в колыбель: девочка тоже улыбалась во сне, Дрема постарался на славу. Основатель рода обернулся к замершей душе Олекши:

- Прощевай, Олекша, отныне, это имя тебе не принадлежит. Может еще свидимся, но это как Род трисветлый даст. Береги их, - уже тише добавил Колос.

Светало. Сквозь щель в ставнях проник первый лучик света. Колос подошел к окну, нога в красном сапоге опустилась на лучик. Основатель рода, встал на тропу Трояна. Могучая фигура, становилась все прозрачней, пока совсем не растаяла, оставив в горнице запах пшеничных колосьев.

Дед пробормотал вслед: «Легкой дороги». «Времени, мало, скоро Мила проснется, а забот полон рот», замелькали мысли в голове. Дед с удивлением ощутил, что помолодел лет на пятьдесят. В руках снова появилась сила.

Дом необъяснимым образом стал огромным. Дед до ушей улыбнулся сквозь мигом отросшую густую бороду. «Хехех! Я ведь теперь ростом чуть больше Ляльки, но это ничего так наверно даже и сподручней. Ого! Совсем светло стало, пока Мила не проснулась надо хоть бы пол подмести» - забубнил под нос Дед.

Новоиспеченный домовой задвигался по дому как маленький ураган, сметая мусор, вытирая пыль и копоть. Дед едва успел выгнать из-за печи усатых тараканов, как проснулась Мила.

Конец.