Отрывок из романа «Место героя всегда вакантно».

 

Герцен говорил убедительным голосом, который обволакивал Михаила, словно плотный слой ваты, донося до его слуха журчанием воды, падающей из водопроводного крана на жесткую поверхность, разбивался на разнотонные звуки, которые щедрыми радужными каплями разбрызгивались вокруг.

И казалось, нет ничего вокруг них, нет их города, нет квартиры, в которой они находились, нет кухни, в которой происходил этот странный разговор, нет их самих. Был только проникновенный голос, стремительно проникающий в самые отдаленные уголки осязаемого пространства, чтобы откликнуться с удесятеренным эхом и с новой силой надавить на барабанные перепонки.

Этот уверенный голос уносил Михаила в то далекое пространство, которое являлось пред ними картинами пугающей непредсказуемости и полнейшей неопределенности, в то будущее, которого Герцен так неистово опасался, но уверенно толкал туда Мишу, словно в разведку.

Это будущее поначалу ослепляло его ярким светом и закладывало уши пронзительным свистом, который раскалывал мир на две неравные части, в одной из которых Михаил оставался за столом на домашней кухне, а в другой становился совершенно другим, абсолютно не похожим на себя. И вряд ли узнал самого себя, даже столкнувшись со своим отражением в далеком будущем, которым его только что пугал Герцен.

Будущее оказалось поначалу не таким уж страшным.

Оно улыбалось своим сокровенным мыслям. Оно оторвало красивое лицо с нанесенным совершенным макияжем от не менее красивого монитора и произнесло тоном, совершенно не терпящим возражений:

- Святополк Владимирович в настоящее время занят и примет вас чуть позже.

Как ее командный голос разительно отличался от ее нежной внешности, какие богатые перспективы он обещал мне, если бы я нечаянно вздумал ей повиноваться!

Я только сейчас догадался, что с такой восторженностью рекламировала дама, лицо которой являлось несовершенному миру на глянцевой иллюстрации в кухне. Монитор, шикарный компьютерный монитор импортного производства, плоский экран которого переливался умопомрачительными оттенками красок, нереальных и в природе совершенно не встречающихся.

Я стоял, зачарованный такой невиданной техникой.

- Пока вы можете присесть, - как показалось мне, сквозь зубы произнесла секретарь, кивком головы указав на низенький пуфик у входной двери.

Наверное, я прервал ее на середине какого-то телефонного разговора, потому что она снова поднесла к уху отложенную трубку.

Я повиновался приказу и уже приготовился терять счет времени, как секретарь сдавленным голосом двенадцать раз подряд произнесла в трубку утверждение «Да» и три раза отрицание «Нет», после чего засмеялась и положила трубку на рычаги.

Телефон через мгновенье зашелся мелодичным звоном и она, словно проснувшись, кивнула мне своей ухоженной головой, мол, проходите.

Он сидел за большим красивым столом, и что-то писал, даже не подняв головы.

- Давайте, что там у вас,- произнес он уставшим голосом, в котором слышались тяжелые интонации, словно русский язык не был для него родным.

Только я раскрыл рот, чтобы сказать обо всех непонятных пришествиях и происшествиях сегодняшнего дня, о собственных смутных подозрениях относительно будущего и о том, что если я оказался перед этим незнакомым мне ранее человеком, то этот человек должен быть более сведущ в причинах этих метаморфоз. Но этого мне сказать не пришлось.

Одновременно с моим нерешительным вдохом выпала с оглушительным ударом рухнула дверь в кабинет, через которую шустро вбежали в кабинет выпали несколько матросов с винтовками «Мосина» наперевес и солдаты в вонючих овчинных полушубках. Ещё один парень в камуфляже с черной маской на лице выпал в кабинет из разбившегося с хрустальным звоном большого узорчатого окна. При падении он запутался в спадающих до пола атласных портьерах и едва не укололся о вороненые штыки воинственно настроенных матросов, выставивших вперед свои винтовки .

Освободившись, парень в камуфляже стал размахивать во все стороны пистолетом «Макарова», а левой взял со стола и разбил об пол малахитовую чернильницу, и заорал нечеловеческим голосом:

- На пол! Руки за голову!

Через мгновение я лежал на полу, задыхаясь вдыхаемой с шикарного коврового покрытия химической пылью. Рядом корчился от боли мой визави. Его, как и меня, сбил ловким ударом облезлого приклада в грудь солдат с рябым от оспы лицом. Сейчас ему этот же солдат с силой выкручивал руки за спину, упершись Святополку между лопаток смазанным дегтем сапогом.

То ли с перепугу, то ли не в силах понять происходящее, хозяин кабинета орал во всю глотку:

- Don’t shoot! Don’t shoot!

Меня сочли, наверное, менее опасным потенциально и не опекали особо строго, руки за спиной стянули больше для порядка, без остервенения.

Затем нас обоих матросы рванули с пола и поставили на ноги. Бледно-зеленое лицо Святополка Владимировича оказалось между черными бушлатами революционных матросов с алыми бантиками в петлицах. Угрожающий вид конвоя дополняли вставшие сзади расхристанные солдаты с винтовками наперевес. Их длинные граненые штыки уперлись в спину несчастного Святополка Владимировича, обтянутую дорогим костюмом. Всем происходящим командовал парень в камуфляже, вооруженный «Макаровым». Его лицо все так же непроницаемо скрывала черная маска, а свои приказы он отдавал однообразно понятные и четкие:

-На улицу их! Живо!

В приемной испуганно визжала строгая девушка-секретарь, с которой я успел непродолжительно пообщаться перед тем, как войти в кабинет. Скуластый загорелый солдат уверенно, со знанием дела, сновал руками под её короткой юбкой, ни мало не смущаясь возмущенными криками и попытками его ударить.

На полу ничком без движения лежали два здоровенных «качка» в темных костюмах, прибежавших по-видимому, на ее крики. Их бритые затылки держал под прицелом винтовки матрос в лихо заломленной набекрень бескозырке. Еще на полу было огромное количество неизвестно откуда взявшейся изорванной в мелкие клочья писчей бумаги, в воздухе стоял противный запах гари. Из тонкой щели разбитого монитора на столе кверху фонтанировал черный дымок.

Было от чего прийти в недоумение, я был поражен картиной полного разгрома и на мгновенье остановился, и тут же ощутил предупредительный укол штыка в спину.

Скуластый солдат сильно ударил ладонью по рукам продолжающую слабо упираться секретаршу: «Не бузи, козочка! Не бузи!»

Затем нас выволокли в закрытый со всех сторон двор и запихнули в длинный «Линкольн», который по всей вероятности, прежде принадлежал Святополку Владимировичу, и оправились в неведомую дорогу.

Революционно настроенные конвоиры очень быстро освоились с богатой обстановкой салона автомобиля, которую немедленно назвали буржуйской и поэтому подлежащей полному уничтожению. Кроме телевизора с дистанционным управлением особое их любопытство вызвал встроенный бар, и никакие уговоры и крики парня в черной маске не возымели на них желаемого эффекта. Бар она взломали, быстро его освободили, передавая бутылки в руки. Один из матросов беспрерывно щелкал пультом, переключая программы, пока не остановился на эротическом канале «Плейбой». Завидев скачущую по всему экрану телевизора голую женскую правду, конвоиры с восторгом заревели.

Солдаты и матросы пили найденные дорогие напитки прямо из горлышка, не закусывая, передавая бутылки по кругу, и с жаром комментировали увиденное на экране: «А-а-а! Смотри какая, братва!»

Винтовки они сложили на одном из боковых кожаных диванов. Не зная, как открыть окна салона, дабы избавиться от духоты, они просто разбили одно из них прикладом и выбрасывали наружу пустые бутылки. Пять или шесть пустых бутылок из-под дорогих коньяков полетели на дорогу и разлетелись вдребезги, покрыв дорогу блестящими осколками. «Теперь по ним можно определять обратную дорогу» - почему-то вспомнилась мне детская сказка о мальчике, разбрасывающем разноцветные камешки, чтобы затем по ним определить обратную дорогу.

Было совершенно непонятно, куда нас везли и куда мы ехали, да этим вопросом никто особенно и не заботился, кроме строгого парня в камуфляже. Несчастный Святополк Владимирович обиженно всхлипывал рядом со мной, устроив свою голову на моем плече, и никаких вопросов не задавал. Солдаты и матросы, захмелев от выпитого, хором пели «Интернационал», и пытаясь реализовать в своих действиях нахлынувшую на них воинственность, ощетинили штыками «трехлинеек» открытый верхний люк и разбитые окна автомобиля. Нас со Святополком Владимировичем они почти не замечали, только один из них, очевидно, самый милосердный, на мгновенье засунул мне в глотку влажное от слюны горлышко бутылки: «Хлебни, браток, сколько тебе осталось…»

В салоне пахло праздником, дегтем и кислой овчиной полушубков, на которые было пролито много коньяка. Только сидящий рядом с водителем парень в камуфляже не принимал участия во всеобщем веселье и настороженно смотрел на нас, покачиваясь на ухабах. Когда он оборачивался к нам, было заметно, что правый его глаз намного светлее, чем левый, темно-зеленый, почти изумрудный. Кто был за рулем и вел автомобиль, было непонятно. К моему большому удивлению, на дороге никого не было, а то ведь совсем неизвестно, каким образом отреагировали бы наши пьяные конвоиры на случайных свидетелей.

Наконец мы куда-то приехали. Это было заметно по встревоженному лаю собак и рассеянному свету фонарей, под которыми был виден высокий забор с колючей проволокой наверху.

«Линкольн» плавно свернул вправо, после чего мягко затормозил и остановился.

Голова Святополка Владимировича при остановке съехала мне в подмышку, чего он сам, казалось, не замечал, издавая только жалкие стоны и всхлипывания. Мне даже показалось, что моя спина стала мокрой от его слез и соплей. Долго сидеть со связанными за спиной локтями и плачущей головой в подмышке было довольно обременительно, но, когда я сделал робкую попытку отодвинуться в сторону, однако суровый страж в черной маске предостерегающе махнул в мою сторону пистолетом.

Утробно заурчал стеклоподъемник, и можно было услышать голос с водительского места:

- Соломончик, это мы?

- «Мы» с кем? – раздался вопрос, заданный неожиданно юным голосом.

- А… Было распоряжение привезти к боссу пару человек. Работаем!

Наверное, стражник с юным голосом подал какой-то знак, потому что «Линкольн» снова мягко поплыл по дороге, оставляя за левым своим бортом двоих пионеров. Настоящих пионеров, в белых рубашках и красных галстуках, какие по праздникам носятся на площадях с красными флагами и горнами. У одного из них на рукаве рубашки была красная повязка, что должно было означать его старшинство в этом дуэте. У второго был горн в правой руке. Проводив машину взглядом, пионеры быстро опустили шлагбаум и шустро взобрались на невысокий побеленный постамент и принялись всматриваться в далекий горизонт. Один из них приложил ко лбу козырьком напряженную ладошку.

Кроме парня в маске, остальные охранники вяло реагировали на все происходящее. Солдаты и матросы, сморенные крепкими напитками, взирали на все осоловевшими глазами, более всего ожидали окончания вояжа. Их уже не вдохновлял даже работающий на полную громкость телевизор. Я только сейчас, в тусклом свете лампочек прочел золотом тесненные надписи на лентах матросских бескозырок: «Петропавловск» и «Севастополь».

«Линкольн» совершил очередной крутой вираж и, наконец-то замер, заглушив мотор.

«Камуфлированный» выпрыгнул из салона первым, за ним из машины вышли нехотя революционная охрана и ее пленники.

Едва все утвердились на затекших ногах, как «камуфлированный» приказал всем выстроиться перед машиной. Я мог стоять на ногах самостоятельно, а вот Святополка Владимировича опекали с одной стороны матрос в лихо заломленной бескозырке с надписью «Беспощадный», с другой стороны невзрачного вида солдатик в вылинявшей на солнце гимнастерке. Находящееся перед всеми в начинающихся сумерках приземистое монументальное строение и было, очевидно, конечной целью всеобщего путешествия. На невысоких, побеленных известью постаментах по обеим сторонам от входа в него стояли одинаково одетые пионеры, торжественно белеющие рубашками, а медные горны в их хрупких руках имели таинственный вид секретного супероружия.

Те 15-20 метров, которые отделяли нас от «Линкольна» до приземистого здания, все прошли под руководством того же парня в камуфляже и нырнули то ли в широкую дверь, то ли в узкий проезд для автомобилей, по обеим сторонам которого стояли все те же пионеры с непроницаемо-торжественными лицами, а откуда-то сзади доносилось:

- Тра-та-та!

Кто шагает дружно в ногу?

Пионерский наш отряд!

Невидимые в слепой черноте высокие потолки гулко печатали шаги – несмелые наши шаги пленников и смелые наших конвоиров. Истеричные всхлипывания рядом и еще больно колющий в спину острый штык неизвестного солдата назойливо возвращали меня к действительности в том черном коридоре, доказывая, что все происходящее не больной сон, от которого остается неуловимое смятение и мокрая от пота подушка.

Наконец впереди кто-то отворил широкую дверь, из которой хлынул ослепительно яркий свет и очень громкая музыка. Пока я, прищурив глаза, привыкал к свету, прошло какое-то мгновенье, и внезапно явившееся моему взору потрясало. Раньше о таком можно было услышать по радио или прочитать в наших передовых газетах под осуждающей рубрикой «Их нравы».

Мы и наши полупьяные конвоиры оказались в очень большом и ярко освещенном зале, самой большой и заметной частью которого был огромных размеров бассейн с прозрачной водой, которая отдавала едва заметной голубизной.

Напротив той двери, через которую революционный конвой ввел меня и моего всхлипывающего спутника, с другой стороны бассейна находился высокий длинный помост. По этому длинному помосту в каком-то смутно угадывающемся хаотичном порядке двигались высокие статные красавицы в купальниках и с круглыми картонками, закрепленными на запястьях правой руки. Некоторые из них были с красными лентами через плечо. Красавицы по какой-то очередности выходили из общего строя на средину помоста, устремляя томный взгляд кому-то там далеко-далеко, после чего улыбались, чеканили несколько шагов вперед неестественно грациозной походкой, после чего с той же таинственной улыбкой поворачивались через левое плечо и нехотя возвращались в общий строй, покачивая поджарыми задами. В общем строю они замирали, совсем как дисциплинированные солдаты, разве что только чуть отодвинув в сторону одну ногу и поставив руки на бедра. Присмотревшись, я заметил надписи на картонках – это были по всей вероятности те имена, которыми они назвались «Ира», «Лера».

Когда мы вошли, на площадку вышла девушка, на ленте которой было написано «МИСС интеллект». Дойдя до указанного невидимым режиссером общего для всех места, она остановилась и без обязательной призывной улыбки продемонстрировала всем свой язык, явно пытаясь в этой процедуре спародировать известное фото А. Эйнштейна.

Не давая никому опомниться, «МИСС интеллект» изобразила на своем лице улыбку, после чего развернулась и ушла в общий строй, освобождая место для следующей конкурсантки. На алой ленте вышедшей следующей красавицы была надпись «МИСС утонченность». В тонкой левой руке она с легкостью держала действительно тонкий ноутбук, отливающий серебром.

Торжественно выйдя на средину, «мисс» непринужденно открыла прибор, попытавшись изобразить на красивом лице напряженную работу мысли, и нажала одну из кнопок внутри. После этого она, очевидно удовлетворенная полученным результатом, с прежней легкостью и непринужденностью захлопнула ноутбук, томно и радостно улыбнулась в прекрасную невидимую даль, возвратилась в общий строй.

Рядом с красавицами в купальниках дергались телами мордатые индийские танцовщицы в ярких сари. Они звонко перебирали ногами и руками, на которых были прикреплены мелкие колокольчики и истошно вопили, судя по телодвижениям, о любви.

А в самом бассейне ныряла команда синхронных купальщиц, подчиненная невидимым звукам единого такта, одновременно выбрасывая из воды ноги, руки и тела. Вторая команда купальщиц, единиц в 10 числом, аккуратно выстроилась вдоль бортика, покорно ожидая своей очереди.

Сам бассейн разделялся на половину, в свободной и более мелкой части которого лицом друг к другу, лежа на надувных матрацах, плавали двое мужчин. Между ними на оранжевом спасательном круге с надписью «TITANIC» находилась шахматная доска, на которую они вдвоем задумчиво смотрели, изредка переставляя на ней фигуры.

На нас вошедших никто не обратил совершенно никакого внимания. Модели начали выходить уже в разнообразных стильных нарядах, ярко одетые индуски ожесточенно топтали помост загорелыми до черноты ногами. Ослепленные светом и ошеломленные увиденным ярким одномоментным действием, мы жалкими сиротами стояли на площадке перед бассейном до тех пор, пока откуда-то из-за колонны не выделился солидный мужчина в белом банном халате, завязанном на поясе крупным узлом. Он выглядел помоложе играющих в шахматы и был в сопровождении двух ребят, чем-то неуловимо похожих на Шварценеггера в молодости.

Подойдя поближе, он коротко взглянул в шерстяные прорези черной маски «камуфлированного», кивнул головой, и мускулистые ребята бережно подхватили Святополка Владимировича под руки, принимая его у решительных матросов, и подтащили к бортику бассейна, поближе к шахматистам.

Он еще больше стал похож на безумного, совсем обмяк телом и противно скрипел носками начищенных туфель по кафельному полу. Еще раз махнул головой одетый в банный халат мужчина, и революционная охрана, громыхая прикладами винтовок, с явной неохотой покинула бассейн, оставляя в нем только руководителя операции, одетого в камуфляжный костюм и темную маску.

Где-то со стороны с шумом открылась еще одна дверь, из нее в бассейн повеяло горячим паром. Из нее выбежали и, визжа от восторга, в прохладную голубоватую воду бассейна с разбегу плюхнулись шесть совершенно голых девушек, красных и еще дымящихся паром. Беспокойство воды, поднятое ими, немного развернуло матрацы шахматистов, но девушки, аккуратно подгребая руками, восстановили их первоначальное положение, и послушно замерли вокруг них, перебирая ногами в прозрачной воде.

Наконец один из игроков, в красных плавках, переставив фигуру, посмотрел поверх очков на то место, которое занимал Святополк Владимирович, пребывающий в бессознательном состоянии на сильных руках культуристов.

- Поднимите ему голову! - повелительным тоном произнес мужчина в красных плавках.

Культуристы тряхнули безвольно висящего между ними пленника, а одетый в банный халат поднял повыше его голову за подбородок. Однако Святополк не реагировал на реанимационные мероприятия, и даже пытался усугубить гнетущее впечатление, выпустив тягучую струйку слюны на подбородок.

- Я же категорически запретил бить! – громко кричал мужчина в красных плавках через бассейн на «камуфлированного». - Неужели обязательно, чтобы человек был похож на отбивную?! Или вас только этому учили в вашей «Альфе»?

- Ваше сиятельство! Это он от испуга, его никто и пальцем тронуть не успел, - оправдывался за всех одетый в банный халат распорядитель, а «камуфлированный» лишь развел руками в недоумении, и перемялся с ноги на ногу в нерешительности.

- Ну, сделайте же что-нибудь! – раздраженно приказал мужчина в красных плавках. Свесив ноги в прозрачную воду, он сел на матрац. С небольшой ухоженной бородой, в которой начинала пробиваться седина, он был сейчас больше похож на любителя зимнего купания, который только по недоразумению оказался в этом бассейне.

«Шварценеггеры» быстро перевернули обессиленного клиента вверх ногами и на мгновенье окунули его голову в бассейн. Святополк быстро пришел в чувство, по лошадиному отфыркиваясь стекающей водой и мотая мокрой головой, пытался посмотреть вокруг себя осмысленным взглядом.

В тот момент, когда его окунали в воду, из нагрудного кармана его пиджака упала в воду серебристая упаковка презервативов с жизнерадостным зайцем на упаковке.

- Здравствуй, сыночек! Что же это ты, папу заставляешь беспокоиться? Заговоры за спиной моей заговариваешь? А? – заметив в его глазах признаки осмысленной деятельности, спросил игрок в красных плавках.

- Ваше сиятельство, я не хотел… Прошу меня понять правильно, я …- начал оправдываться Святополк…- Игорь Всеволодович…, - сплевывая стекающую со лба воду.

- Сынок! Ты опять за своё? Я же тебя сколько раз просил, для тебя я всегда просто папа. Даже неудобно! Ведь совсем же родные люди… Это тебя твоя полячка с пути сбивает, чтоб ей! Отдохни сначала и потом поговорим, у меня грандиозные планы. Иначе ты рискуешь стать самым первым, влюбившимся в гордую польскую красавицу, совершившим от этого преступление и потом мучающимся этим всю жизнь …

Одна из обнаженных русалок умело подплыла к игрокам и подала им на подносе два высоких стакана с апельсиновым соком, который «их сиятельство» после беседы с сыном стал тянуть через трубочку.

Второй игрок, наконец, отрывался от изучения диспозиции на шахматной доске, взглянув на меня большими грустными глазами, спросил:

- А это кто?

Культуристы куда-то увели Святополка, бережно поддерживая его за руки, а на его место распорядитель действа в банном халате быстро поставил меня.

- Это его советник. Решили и его доставить, вдруг и он что-то значит, - скороговоркой выпалил он, поправляя пояс на банном халате.

Но игроки, казалось, снова не слушали ничего, подчиняясь только им слышимому внутреннему ритму, пристально вглядываясь в шахматную доску. Они совершенно потеряли ко мне всяческий интерес и вновь были поглощены шахматами.

Красавицы все так же ходили по подиуму, индийские принцессы все так же топали ногами, обутыми в звонкие колокольчики, а русалки замерли возле плавающих матрацев, перебирая в прозрачной воде ногами. Распорядитель застыл в нерешительности, всматриваясь в лица игроков, и на его лице застыло вопросительное напряжение.

Я не нашел ничего лучше и интереснее, чем в такой обстановке сказать в собственное оправдание, нежели:

- Я не советник Святополка Владимировича…

Игроки совершенно никак не отреагировали на мое такое искреннее заявление. Среди однообразных звуков и движений время, казалось, растянулось бесконечной резиной, пока второй из игроков, который полнее, с большими печальными глазами, сказал:

- Я знаю.

И переставив фигуру, спросил:

-Так кто же ты?

-Историк. Я - историк, - поспешил я удовлетворить тяжелое любопытство большеглазого игрока.

- Понял, Вова? Он историк, - саркастично хмыкнул большеглазый игрок.

Их сиятельство в красных плавках никак не отреагировал на его замечание, а только сделал какой-то неопределенный жест кистью правой руки. Мне, еще не вполне пришедшему в себя после произошедшего и ожидающему только самого наихудшего, этот жест руки показался страшным. Но к счастью, это означало только перемену декораций.

Полногрудые русалки, прелести которых искривлялись под гладью колеблющейся воды, плавно и энергично подтолкнули матрацы с игроками вплотную к бортику и помогли им выйти на твердую сушу.

Со стороны это выглядело торжественно и значимо. Каждый из игроков величаво поднимался по никелированной лестнице, ступая на невидимые в воде ступени, поддерживаемый с обеих сторон голыми девушками. Они же в мгновенье ока поднялись из бассейна сами и помогали мужчинам облачиться.

Теперь игроки были одеты как близнецы, в одинаковые махровые халаты нежно-персикового цвета. Русалки же оделись в некое подобие туник, оставляя медленно тающий в воздухе аромат разврата.

Когда все оделись и направились к плетеным креслам на большой площадке, распорядитель скрылся за колонной, уводя с собой парня в камуфляже.

Между креслами стоял плетеный из лозы столик со стеклянной поверхностью. Прочное стекло выдерживало большой металлический поднос с горой разнообразных фруктов и целую батарею напитков в высоких графинах.

- Историк, как Геродот? – с плохо скрываемым равнодушием спросил большеглазый игрок, усаживаясь в плетеное кресло со стаканом апельсинового сока в руке. Я только сейчас заметил большую звезду Давида на золотой цепочке, едва видную в его волосатой груди.

Его недавний шахматный соперник уже сидел в другом кресле и потягивал через «соломинку» содержимое своего стакана и казалось, ничего не замечал.

-Ну и каких же историй у тебя больше – смешных, поучительных, или, - большеглазый демонстративно нежно погладил по открытому бедру ближайшую девку, похожую теперь на одну из воспетых Овидием гетер,- может быть, пардон, эротических?

- История, она разная…- только и смог выдавить я из себя. Сейчас я чувствовал себя подглядывающим в замочную скважину к соседям. Хотя один из игроков и выражал ко мне некое подобие интереса, «сиятельство» после разговора с сыном выглядел довольно сумрачно. Внешне он был сосредоточен только на тех немногих ощущениях, которые предоставлял ему стакан с прохладным соком в правой руке и несколько метров пространства перед собой, которые он охватывал невидящим взором.

Мне никак не удавалось отделаться от беспокойного ощущения, что где-то я уже видел лицо этого самоуглубленного человека, но где и когда.… К тому же эти девки, что изо всех сил старались угодить этим властным мужчинам, словно только в этом видели единственный смысл жизни, и снующие перед ними в легковесных нарядах, не способствующих настрою на философский лад. Большеглазый не унимался:

- А скажи мне, Геродот, есть ли в запасе у тебя история о том, что один человек очень долго обещал своему другу принять одно очень важное для себя решение, а получилось…

Тот, к которому раньше обращались «ваше сиятельство», словно речь шла о чем-то очень тяжелом или неприятном для него, но однозначно решенном вопросе, перебил его усталым монотонным голосом:

- Аркаша, мы ведь уже это обсудили…

-… а получается…- словно не услышав тяжеловесного предупреждения, продолжал большеглазый Аркаша, - что один из друзей совершенно не представляет пагубных последствий собственных решений и дружеские предупреждения не воспринимает как должные.

«Русалки» посмотрели друг на друга и на недавних игроков с тенью некоего понимания, словно давно знали о причинах начинающейся словесной перепалки.

«Сиятельство» пристально взглянул на своего собеседника с тяжелым вздохом:

- Не поймут меня, Аркаша, сколько раз тебе говорить, не поймут меня ни сейчас, ни в будущем. И не поможет ни твое словоблудие, ни предлагаемый тобою взгляд на историю бурных взаимоотношений наших народов.

Игроки снова начали невидимый поединок, только уже не на шахматном поле, и вновь забыли о существовании мира, их окружающего. Между тем топ модели израсходовали весь запас демонстративных поз и устало изображали на лицах призывные улыбки. Построившись, как солдаты строем, они еще какое-то время стояли, в привычном ожидании внезапного чуда, развернув плечи и бедра в сторону увлеченных спором ценителей женских прелестей, затем так же дружно развернулись и строем покинули вытоптанную тонкими каблуками площадку.

Индийские плясуньи тоже как-то вяло стали позвякивать своими колокольчиками и устали верещать, и взявшись за руки, водили что-то наподобие обрядовых крещенских хороводов. Когда они тоже ушли, на освободившееся место быстро набежали оформившиеся девочки-подростки в пионерских галстуках и красных пилотках, и юными голосами начали петь проникновенное:

- Взмывая выше ели, не ведая преград

Крылатые качели летят, летят, летят…

 

- Нет, Володя, ты сначала реши для себя, что для тебя нужнее – быть полновластным хозяином на своей земле или тебе нужнее быть понятым? - продолжал закручивать спираль разговора гневный и большеглазый Аркаша. - Не поймут? А сам себя ты понимаешь? Знаешь, откровенно говоря, я радовался, хотя старался не показывать вида, когда ты отказал арабам. У меня свое к ним отношение, и я не хотел тебе его навязывать. Хотя чего ты испугался, не знаю. Но причина отказа - Аркаша в экстазе закатил к потолку большие выразительные глаза - просто блеск! «Любо русскому человеку выпить…» Знал бы ты, с какой частотой и страстью они сами трескают это дело - при этом Аркаша звучно щелкнул себя по кадыку. - И их не останавливает даже предписанное пророком Мухаммедом наказание в 40 ударов плетью для употребляющих алкоголь. А султан Мурад Четвертый, который ввел в первой половине 16-го века смертную казнь за продажу спиртных напитков, умер совсем молодым, в 28-м лет, по злой иронии судьбы - от алкоголизма. Вова, не нравиться тебе быть мусульманином – твое дело. Католики тоже тебе не по душе, что-то в них тебя отталкивает, и ты не можешь в этом дать себе отчета. Хотя да, верховенство Папы, без поддержки которого ни один государь Западной Европы не может чувствовать себя уверенно. Хотя тоже есть пределы этой поддержки! Только поверь мне, это тоже ненадолго, придет время, и уже сами государи будут определять, какой Папа им нужен и для какой именно цели. И пусть их конклав, то бишь, сборище закрытых на ключ, выберет кого-то иного. Будут держать под замком до умопомрачения на воде и хлебе, пока не выберут самого нужного…

- Аркаша, я тебя прошу, оставь, пожалуйста, этот психоанализ! Не объясняй мне побудительные мотивы моих поступков – я их сам знаю. Я так решил и не хочу это более обсуждать! Завтра прибудут послы из Константинополя, и начнем…

При упоминании Константинополя большеглазый Аркаша просто вскипел:

- Да пойми же, Вова, я тебе предлагаю оптимальный вариант разрешения тех проблем, с которыми ты столкнулся уже сейчас, но и тех, о существовании которых ты сегодня даже не подозреваешь. Кроме огромного опыта, за этим стоит огромная сила времени, взвешенность и неоднократная апробация этих решения уже в реальных условиях.

- Трудности по пути меня совершенно не пугают, Аркаша. Я твердо знаю, чего хочу!

- Ты и год назад твердо знал, чего хочешь! Когда Перуна с серебряной головой поставил на горке вместе с другими идолами! Добрыня, дядя твой родной, так тогда лютовал, так старался! Как же, надо угодить родному племяннику! Пантеон прямо, костры жгли громадные! Дажбог, Стрибог там был! Что еще? Мокошь!

Аркаша набрал в грудь воздух и продолжил:

- Трудности для тебя сейчас, совсем не самое главное, Володя! Трудности есть всегда, от них никуда не деться в любом начинании, будь оно маленьким или значительным. Однако в любом начинании надо трезво соизмерять очевидные размеры трудностей с собственным опытом, который не всегда может подсказать нам верное решение. Я же тебе предлагаю многовековой опыт, устойчивые традиции и …

- …рассеянность! Рассеянность по всему миру! Ты это хотел мне предложить?

Аркаша закатил глаза и рассерженно всплеснул руками:

- Ну, далась тебе рассеянность! Это лишь краткий период нашей истории, в которой было много всякого, и взлетов неблагоприятных периодов. Но они заканчивались! Закончиться и рассеяние, которое лично я расцениваю как испытание!

- А как же закон ваш? Ведь мама моя не была вашего племени, а без этого у вас никак. К тому же дядя, что с ним делать? – с явной издевкой в голосе спрашивал Аркашу тот, которого он называл Володей.

- Мы это решим, главное сейчас – решить вопрос по существу. Поверь мне, Вова, я предлагаю тебе огромную силу, о величине которой можно говорить только в превосходных степенях. Пройдет одно – два поколения, и этот наш разговор канет в вечность. Что останется в итоге после нас, Володя? Останется итог – приобщение потенциально огромной страны в центре Европы, страны с гигантскими транспортными потоками и выгодным экономическим положением к единобожию, как ты и хотел! Ведь так? В этом ты усматриваешь основы своего величия и могущества собственного государства. Так что тебя смущает в моем предложении? Тем более мы давно договорились не предпринимать глобальных решений без обоюдного совета!

- Нет, Аркаша, я это уже решил!

- Ты уже решил? Я все это время убеждаю тебя, а ты без меня все решил! Вы видели? – возмущенным голосом воскликнул Аркаша, словно призывая в свидетели присутствующих при разговоре гетер, плещущихся в бассейне беззаботных синхронисток, пионерский хор и даже меня. Он даже встал с места от волны нахлынувших на него чувств. Взволнованно пройдя несколько шагов вперед, он резко обернулся:

- А как же все это? – охватил руками Аркаша ароматный воздух бассейна с полуголой прислугой и поющими пионерками, будто хотел сжать это влажное и сладкое пространство до минимума и укоризненно поставить его перед своим несговорчивым собеседником, - эта чувственность позволительна будет тебе в твоей новой вере? Или днем ты будешь одним, а по ночам все останется по-прежнему? Так, Вова?

В оглушенной вопросом тишине, когда все внимание было приковано к Владимиру, в бассейне появился мужчина средних лет.

Он был изыскано и со вкусом одет и шел в направлении спорящих спокойно, не суетясь. Проходя рядом с бортиком, он улыбнулся ритмично дергающимся в беззвучной воде синхронным купальщицам, никого и ничего не смущаясь, подошел вплотную к Владимиру, и что-то шепнул ему на ухо. Владимир улыбнулся его известию:

- Ну и как?

Мне сразу показалось, что это и есть тот самый Добрыня, о котором Аркаша упоминал в разговоре:

- А никак! Поплыли вниз по течению, - Добрыня налил себе стакан оранжевого сока,- Может быть, найдется для них лучшее применение. Я на них такие хорошие бревна извел, не одну хорошую пасеку можно будет сделать.

Выпив с аппетитом весь сок, Добрыня добавил:

- И волхвы молчат, – поставив пустой стакан на столик возле Владимира, такой же неспешной походкой стал уходить к выходу.

Не вставая с кресла, Владимир поднял руки и с удовольствием потянулся всем телом вверх, после чего решительно поднялся:

- Значит, отныне со старым покончено? Спасибо, дядя! – догнала Добрыню его благодарность.

После этого Владимир обратился к своему шахматному оппоненту:

- Ты совершенно прав, Аркаша! После всего произошедшего я не смогу быть прежним, просто не имею на это право. Поэтому прошу, пока прошу – прекрати все это. Хочешь быть мне другом – не мешай…. Все!

Когда Владимир развернулся и стал уходил прочь, Аркаша смотрел в его удаляющуюся спину, до крови кусая губы.

Гетеры сразу погрустнели и даже, как мне показалось, мгновенно постарели. Некоторые из них стали похожи на усталых от непрерывной суеты кассирш в супермаркетах, которые с нетерпением ожидают окончания рабочего дня. Они с тоскливым нетерпением ожидали от Аркаши неких слов, способных развеять все то, что они только что услышали и о чем смутно начинали догадываться.

Команда синхронных купальщиц осторожно вылезла из воды и, оставляя мокрые следы на кафеле, неслышно приблизилась к Аркаше. С другой стороны бассейна к ним присоединилась вторая команда, прежде готовая сменить их в воде, но теперь совершенно дезориентированная. В остроконечных купальных шапочках и широкоплечие, они на мгновение напомнили недремлющую стражу острова Баяна, которой так гордился царь Гвидон.

Хлопнувшая вдалеке дверь возвратила Аркашу к действительности. Он уронил плечи и теперь казался глубоко несчастным.

Хор пионерок в этот момент запел нетленный хит Дона Хенли «Отель Калифорния»:

On a dark desert highway

Cооl wind in my hair

Warm smell of «collitas»

Rising up through the air…

Гетеры потеряно молчали, только одна из приблизившихся пловчих обратилась к Аркаше неожиданно глубоким голосом:

- Аркадий Самуилович!

И тут Аркашу прорвало.