НА ВСЕХ ПОЕЗДАХ

(Из книги о крымских писателях «ЧЕЛОВЕЙНИК»)

 

Седовласый все еще импозантный он шествует по вагону, оставляя на полках брошюры. А вслед ему раздается: «Поэт! Поэт? Поэт…»

Я сразу же узнал его. Открыл книжицу.

 

А я мечтаю ежечасно

Ввернуться снова в те края,

Где я родился не напрасно,

Где начиналась жизнь моя.

 

Перегон где-то сразу после Джанкоя длинный. Я успел пролистать и другие сборники, пока автор возвратился с другого конца электрички…

–Не боишься, что украдут? – спросил я, указывая на них.

Он тоже узнал меня, радостно заморгал.

 

 

Если бы двадцать лет назад мне сказали, что я когда-нибудь буду писать о Василии Тарасове, я бы расценил это как глупую шутку, поскольку познакомился с этим человеком, когда он был партаппаратчиком районного звена и оставлял о себе соответствующие впечатления.

Ему поручалось привечать писателей, наезжающих в Белогорский район, потому что в тамошнем райкоме он слыл стихотворцем, то есть рифмовал к датам и юбилеям поздравительные тексты. Наезды наши в этот район всегда заканчивались основательной дегустацией, в которой Василий Тарасов выступал виночерпием… Тогда в этом вечно пребывающем подшофе районном деятеле трудно было разглядеть личность, которая к тому времени уже сформировалась и которая в наши дни демонстрирует завидную жизнестойкость и поразительную ясность ума.

 

Вот уже около десяти лет Вася Тарасов кочует по нашему полуострову с тяжелым рюкзаком, полным стихов, которые продает, благодаря чему кормит семью, имеет «подкожные» и умудряется откладывать некую сумму, чтобы издать очередной сборник.

Мы сидим на окраине Симферополя под вербами. И милый человек, отхлебывая из граненого бокала крымское пиво, рассказывает, как «докатился» до жизни такой.

–Глядя на 140 гривен пенсии, я задумался о многом. Жизнь моя, словно в последний миг, замелькала яркими эпизодами. А вспомнить было о чем. Проходящие перед внутренним взором эпизоды судьбы стали обретать словесную форму. И потянулась рука к перу, а перо к бумаге.

Он шутил. Он играл, поглядывая на девушек, годящихся ему во внучки. Он затрагивал пышнотелую хозяйку бара, предлагая ей свои книги, которая, смеясь, напомнила ему о том, что однажды уже покупала их у него.

Сочинять он стал еще в школе. Помимо гуманитарного, так сказать, начала очень рано стала прорастать в нем и руководящая жилка. В школе, начиная с шестого класса, он был бессменным старостой класса. Веселый, легкий в общении он выпускал жизнерадостную классную, а затем школьную стенную газету, писал стихи, подражая «Энеиде» Котляревского.

Известность в масштабах Полонского района Хмельницкой области к нему пришла уже после того, как десятиклассником на вечере прочел вирш «Сталін и мир». Тогда все просто ахнули. А классный руководитель попросил: «Дай мне его, Вася!».

Спустя неделю Тарасов проснулся знаменитым – местная газета напечатала под его фамилией такие по тем временам очень правильные слова: «Сталін и мир – це эпоха нова, Сталін и мир – ці слова из Кремля…»

В какой-то степени эта публикация помогла неофиту из глубинки поступить без всяких проблем в Черновицкий университет, хотя учился Вася отлично. Правда, по математике у него было неважно, быть может, потому что первый класс закончил до войны, а после оккупации пошел сразу в пятый. «Таблицы умножения я до сих пор не знаю!» – смеется он.

На русском отделении филфака «кипела многообразная культурная жизнь». Литературным объединением руководил студент четвертого курса будущий крымский поэт Леонард Кондрашенко. Сюда и стал ходить наш деревенский самородок. Вскоре его «Новогодний тост» был напечатан в университетской газете. Новая публикация тоже стала этапной в жизни студента. Кто-то из Черновицкой филармонии оказался на этом студенческом балу, услышал, как Вася декламирует, как держится. Отличился Тарасов и на областном смотре художественной самодеятельности, где выступал с чтением «Зенитки» Остапа Вишни. После чего Тарасова пригласили на работу в конферанс. По выходным с концертными бригадами филармонии колесит он по области, зарабатывает в месяц 150 рублей – вторую стипендию.

Материально не нуждающийся студент по тем временам был редкостью. К счастью, в порок наш Вася не ударился. Но поэзией заниматься перестал. Теперь тот свой сбой, затянувшийся на долгие десятилетия, он толкует так, мол, учился на русской филологии, а стихи писал на украинской мове. Причина, конечно, не в этом «разночтении». Скорее всего, Тарасову, которому в то время пророчили артистическое будущее, популярности хватало и так. «Иду по городу, а кругом афиши: Василий Тарасов!»

В 1955 году он выступал в концерте перед Хрущевым, приехавшем в Киев на Пленум ЦК компартии Украины. «Микита Сергійович дуже сміявся и долго аплодував!»

Это случилось вскоре после того, как Вася выступил на Всеукраинском смотре художественной самодеятельности (в 1954 году), посвященном 300-летию воссоединения Украины с Россией. В жюри были помимо министра культуры такие известные личности как Остап Вишня, Степан Олийник, Наталья Ужвий… Год спустя, последовал звонок в обком партии. «Меня прямо с лекции позвали к декану. Прихожу, а там секретарь парткома университета: «Василь Семеновіч, дуже відповідальна справа. Вас вызывают в Киев на урядовий концерт!» Приходим к секретарю обкома партии. А тот меня этак ласково просит: «Вы ж, не підведіть нас!» И эта его вежливая интонация подсказала мне, на сколько серьезное дело мне предстоит. В это время в Черновцах проходило совещание заведующих районных отделов культуры. «Хлопцы, надо обеспечить нашего артиста грошима», – обратился к ним первый». Человек десять отдали командировочные Тарасову. В Киеве единственного из всей Украины самодеятельного артиста, встречал главный администратор государственной филармонии. Переодели Васю для концерта в лакированные туфли, рубашку, костюм-тройку, галстук…Поместили в отдельный номер гостиницы «Первомайская». И наказали: завтра в девять быть в оперном театре. «Скажешь фамилию, пропустят». Целый день – прогон. Все участники неотлучно за кулисами Гмыря, Чавдар... Программу вели Тарапунька и Штепсель. И вот среди этого бомонда четверокурсник Чернивецкого университета Василь Тарасов с юмореской Остапа Вишни «В ночь под Новый год!» Сюжет рассказа элементарен. Строители коммунизма тащили все, что плохо лежит. Для борьбы с несунами в колхозе увеличили число сторожей. Не помогло. Нашлись умельцы, которые украли одного из них. Тогда это было весьма актуально. А что актуально, не только узнаваемо, но и всем интересно.

17 февраля осталось в памяти Василия Тарасова на всю жизнь, причем помнит он этот день во всех деталях. Например, пропускную систему. Для артистов были несколько этапов подхода к сцене, затем вплоть до рампы. «Только я появился, охрана сообщает по специальной связи: «Тарасов на посту № 1!». Через некоторое время этот пост получает указание: «Переправляйте Тарасова на пост № 2! Так двигался он до последнего поста более часа, пока очутился рядом с режиссером концерта. Тот едва успел его благословить, как настал миг выхода. «Ничего не вижу, но знаю, прямо передо мною – члены ЦК КПУ во главе с Алексеем Кириченко, ( там же находился и его однофамилец, будущий секретарь Крымского обкома партии Николай Кириченко – тогда он был вторым секретарем ЦК ЛКСМУ) и, конечно же, сам Никита Сергеевич…»

После концерта работница ЦК Балясная, министр культуры Литвин в кулуарной беседе сказали Васе, что готовы хоть сейчас перевести его в Театральный институт. «Я вернулся домой, как космонавт, ведь благодаря трансляции мой триумф видела вся Украина!».

После чего он чуть было дров не наломал. Но здравые товарищи (в том числе и Л. Кондрашенко) спешить с переводом в Киев не советовали: «Получи диплом университета, а потом уже иди на артиста учится!» Послушался.

Об артистическом будущем он задумался всерьез. Его как человека поистине творческого стало угнетать амплуа юмориста и сатирика. Ему хотелось трагизма. И судьба не заставила долго ждать.

Спустя полтора года он поехал поступать в Театральный институт. И не был принят. Дело в том, что те, кто обещали ему в этом деле поддержку, на тот момент были в Москве на 6-м Всемирном фестивале молодежи и студентов. Ректор Театрального института так прямо и сказал: «Тарасов, не мешайте людям. У вас ведь уже есть диплом о высшем образовании. Дайте дорогу тем, у кого, кроме мечты стать артистом, ничего больше нет!» Вернулся в Черновцы, где его приказом оставили лаборантом в университете.

Идею стать артистом пришлось похоронить. Но это было только начало его собственной драмы.

Сейчас, вспоминая тот судьбоносный перелом, он говорит пословицей: «Не было счастья, так несчастье помогло!»

Уже тогда было у него свое понятие: «Я до сих считаю, что нет людей талантливых! Все мы одинаковые. Другое дело, кто-то из нас говорит себе: я хочу! Такой в состоянии мобилизовать душевные силы на достижение той или иной цели, а другой, не имея характера или из лености, остается никем и ничем. Вот я попробовал и стал артистом. А теперь – поэтом».

Между тем назревала личная драма. Вдруг ему стало не до сцены. Он теряет интерес к жизни, слабеет. Дошло до того, что не мог подняться на третий этаж общежития. Причина – заболевание щитовидной железы. Черновицкая область – известное безйодистое место. К счастью, врач попался разумный. Не стал пичкать лекарствами, порекомендовал уехать к морю. Тарасова не удержало ни место в университете, за получение которого иные бились как войне, ни престижная и доходная работа в филармонии.

В то время поэт Кондрашенко уже работал в «Артеке». К нему и поехал. Переночевав у Леонарда Ивановича, отправился на следующий день в Ялту. Руководитель филармонии Вадим Андреевич Арбенин собрал художественный совет. Слушали Тарасова 1,5 часа. На работу приняли, но, правда, с оговоркой, что приступить к ней он сможет только через месяц. Украинскую концертную бригаду только-только сколачивали. В соседнем номере гостиницы, где остановился Тарасов, в то время проживал Михаил Пуговкин. С ним Вася и просадил все свои денежки. Что делать? Бросился в гороно – временно поработать. А там говорят: «С дорогой душой, если облоно разрешит, ведь крымской прописки у вас нет». В Симферополе, в областном отделе народного образования шло совещание. Секретарша, услышав, какой специалист появился в приемной, несказанно обрадовалась: «Сейчас решим все ваши проблемы!» В Советском районе нужны были преподаватели русского и украинского языков. Тарасов же представлял в своем лице и то, и другое. Всю дорогу в поезде «Симферополь-Керчь» заврайоно и директор школы угощали «двойного агента» крымским вином. «Они были большими любителями «этого дела», как я сейчас!» Тогда он пил мало, потому плохо помнил, когда и как очутился один в большом пустом доме, где ему предстояло начать новый этап жизни – крымский. Принятый в филармонию в Ялте, Тарасов стал учителем в селе Ильичево. «Как сейчас помню, было это 10 марта 1959 года».

Дали ему выпускной класс. Еще один любитель «этого дела» – инспектор районо за стаканом самогонки растолковал «молодому», что учитель он никакой и посоветовал, как с этим делом разобраться. Сейчас Василий Семенович шутит о преемственности. Начинал он учиться «этому делу» еще на родине. Будучи студентом, нередко ездил в компании с преподавателем университета Александром Ивановичем Губарем (ныне известным литературным критиком, профессором Таврического университета) с лекциями от общества «Знание». Не было случая, чтобы гостей из области не пригласил парторг или председатель колхоза к себе «как следует» отобедать. Однако высший пилотаж «в этом деле» Василий Семенович постиг, очутившись на партийной работе.

Детям были внове демократизм и яркая повседневность, которую им обеспечивал двадцатисемилетний учитель. Тоталитаризм, который пронизывал весь тогдашний социум, был составной частью воздуха. Но на таких, как Вася, эта примесь почему-то не действовала, что и делало их редким исключением из правила. О новичке говорила вся педагогическая округа и по другой причине. Ведь среди молодых «училок» в те времена был самый высокий процент холостячек. Женская невостребованность в селе усугублялась тем, что подходящих женихов для всех культурных тружениц нарообраза там просто не имелось. Но Тарасову было не до женитьбы. Он по-прежнему чувствовал себя неважно. Часто носом шла кровь. И лишь когда Вася оказался, наконец, у моря – поехал вожатым в пионерский лагерь под Судак – судьба улыбнулась. Он почувствовал себя лучше. Целительной было не только йодистая атмосфера Киммерии, но и встреча с девушкой, о которой ему все это время твердили сердобольные дамы из учительской. И он, и она давно знали о существовании друг друга. Полгода их сватали. Увидев ее он сказал себе: «Это она!» И не потому, что Надежда Андреевна была самая красивая из тех, с которыми он встречался до нее. Она была умной, скромной и, самое главное, настоящей. На следующий после знакомства день она дала отставку местному завклубом, который добивался ее руки и сердца не один месяц.

Только поладили, его «забрили» на трехмесячные зенитные курсы. «Елки – палки, мы только в ЗАГС собрались идти!» Но командир части, понял все, отпустил Васю, чтобы молодые расписались. В Евпатории с ними разговаривать не стали. Пришлось ехать в Ильичево. Старик – председатель сельского совета – увидев бутылку коньяка – расписал без обиняков. «Две ночи вместе и разъехались. Она в Россию к матери, а я – в часть». К счастью, это было у моря – на «Чайке» за Евпаторией. Служба пошла впрок. От нетерпения он делал стойку на руках. Надя приехала только через двадцать дней.

В 1962 году Тарасова приняли в партию. Учительская семья перебирается в село Литвиненково, где Тарасов получает назначение завучем. Ему прочили два вектора: директор школы с дальнейшим повышением до заврайоно; инструктор райкома – и далее по партийной линии как получится. От первой стези он отказался, аргументировав тем, что нет директорского опыта, чем и предопределил себе судьбу партийного работника. Семь лет работал завучем и считает эти годы золотыми. Он снова стал (пусть в масштабах села) самым авторитетным, самым почитаемым, самым-самым-самым. Выпускники тех лет и нынче, встречая его, угощают шампанским, восхищаются. И он счастлив. Ему кажется, что вернулись годы, когда он был молод, полон энергии, замечательных идей и замыслов.

Повесть, которую он играючи написал в тот период, была напечатана в коллективном сборнике «Весенний медосбор» и стала поворотом, на котором он оглянулся на свое далекое литературное прошлое. Но тогда это был лишь машинальный взгляд, ничего ему не сказавший о будущем. Том самом, в котором он теперь очутился.

А пока хорошо подготовленный лектор, яркий пропагандист живет в полную силу, во всю используя опыт конферансье. Артистизм пропагандиста понравился первому секретарю. С этого момента его, молодого коммуниста начинают «сватать» на партработу. Был момент, когда первый райкома хотел его сделать председателем Зуйского поссовета… Тарасов все время отказывался. Его – романтика устраивало в тот момент все: должность, преподавание русского языка. Завидное упорство, с каким он сопротивлялся, не всем казалось глупостью. Наивность вызывает и уважение. Однако наивность постепенно покидает человека. Тарасова все-таки приобщили. В колхозе «Россия» избрали секретарем цеховой парторганизации. Особенно не горел он на этой работе. Тем паче, что опытный куратор из райкома, прямо сказал: ты там как хочешь, но протоколы партсобраний привози мне регулярно. Для этой работы ему дали пишущую машинку. На ней он и стал печатать свои опусы:

В твоем лице – души сиянье

Ее безмерной доброты

И материнства полыханье

И зов чарующей любви.

С годами, когда все же попадет в разряд партноменклатуры, он увидит и познает всю эту оргтуфту во всем ее объеме и абсурде.

А случилось это так. Завотделом пропаганды уехал на учебу в Высшую партийную школу. Опытный автор докладов он порекомендовал на свое место достойного преемника – писучего Василия Семеновича Тарасова. Тот уступил и теперь говорит: «Это меня затормозило в развитии на 17 лет!»

Вскоре схватывающий все налету преемник стал писать доклады еще лучше предшественника. Учился этому у партийных асов, которые обычно работали «под этим делом». Ветераны партаппарата всех уровней – были в большинстве своем хронические алкоголики.

Помогали восхождению по этой дорожке Васе Тарасову не только коллеги по новой работе, но и постоянные клиенты партии, ее идеологические бойцы, что приравняли свои перья к штыку. Писатели, в основном люди малообеспеченные, частенько ездили по городам и весям от бюро пропаганды литфонда: выступлениями зарабатывали себе на пропой. Многим из «классиков» Вася «отмечал путевки по блату». И те получали свой липовый гонорар, не выезжая в район, откуда приходили не заработанные эти денежные переводы.

Горьким итогом его пятидесятилетнего юбилея стало и сокрушительное разочарование партийной работой, где процветали протекционизм, начетничество, фальшь, лицемерие и ложь.

К тому времени у Тарасовых были две дочери. «Бракодел», как себя называет Вася, не утратил первоначального чувства к жене до сих пор, хотя прошедшая жизнь его изобиловала разными разностями, вызывавшими у супруги большие к мужу претензии.

Я сказал ему, что рождение дочери – признак того, что жена его очень крепко любит. На что Василий Семенович с улыбкой ответил: «Сейчас не любит! Называет алкоголиком!» И было в этих фразах столько нереализованного, но еще больше воплощенного чувства.

«4 января 1981 я проснулся в пять утра и написал: «Наступает жизни осень, мне сегодня сорок восемь…»

На этой горькой волне двадцать девять лет спустя Тарасов снова взялся за перо. Атеист, он тогда не понял, что Господь, все знающий наперед, готовит его к новому испытанию.

«Я с малолетства считал, что поэты – это Боги, а они пьют, как сапожники и пишут не лучше моего! Читал я стихи крымских метров, слушал хмельное их бахвальство и думал, а разве я дурнее?».

Сам стал сочинять и ездить с большим, пузатым портфелем в Симферополь. А чтобы бутылки не звенели, перекладывал их стихами. Писал много, без труда. Но маститые поэты относились к этим произведениям без всякого уважения. Тарасов некоторым из них увеличил дозу – подвозил вино бутылями. Но и этого оказалось недостаточно. Чего только не делал. Даже стал их стихи декламировать на память. Жены поэтов перестали пускать его на порог. Тогда он стал вызывать маститых собутыльников на нейтральную территорию. Слушают, пьют и советуют, но без веры в его успех. Многих из них уже нет. Одни спились, другие от невостребованности покончили собой. Стихи их забыты. Сегодня народ читает и почитает тех, кто в этой круговерти сумел выжить. Среди таких и Вася Тарасов. Он снова победитель. Он и такие как он, завидно жизнестойкие, властвуют в освободившейся или ставшей просторнее нише.

В каждом частном случае работает свой метод. Тарасовский – мне кажется, особенно гротесковым. К распаду империи Василий Семенович среди массового читателя стал по-барковски популярен:

 

Так не теряй же прежней силы

И не сгибайся никогда!

Служи мне верно до могилы

И будь готов к труду всегда!

 

В поездах такие стихи берут нарасхват. Настоящую славу автору снискали его «Монолог жеребца» (цитирую по памяти):

 

«В любви мои старанья пылки.

И потому боюсь, друзья,

Что на какой-нибудь кобылке

Закончу жизнь свою и я!

 

Первую книгу ему помог напечатать Владимир Ильич Букетов – тогдашний председатель Крымского комитета по печати. Деньги на издание добывали друзья. Кто пятьдесят, кто двести пятьдесят гривен… Так по принципу: с миру по нитке, – удалось наскрести необходимую сумму. В 1992 году он издает свою книженцию 10-ю тысячами экземпляров. Тираж раскупили опять же друзья – бывшие секретари парткомов, которые все еще оставались в разных местах у руля. Так пришла слава к нему в Белогорском районе. А в Симферополе его узнали через пивбар, что на улице Воровского, куда он как-то занес свои книги для продажи. Завсегдатаям стихи понравились. И они всякий раз, когда Вася появлялся, ставили его на скамью, и он на ура читал там свою любовно-эротическую лирику. Но вскоре и этих масштабов стало ему недостаточно. Однажды осенило, и он отправился к начальнику железной дороги. Идея и стихи тому понравились, и вот Василий Семенович получает удостоверение билетного контролера, которое позволяет ему пользоваться правом передвигаться поездами во всех направлениях вплоть до Мелитополя. Под стук колес однажды его и открыла бригада ТВ «Интер». Интервью, в котором Тарасова окрестили народным поэтом Крыма и общественным ревизором, прошло в эфире. Героя стали узнавать на вокзалах. Появились постоянные читатели и поклонники. В том числе и среди бригад шабашников, возвращающихся с вахты, которые даже не покупают его брошюры, а скидываются поэту на жизнь. Далеко не каждому из пишущих по плечу бремя такой славы. Но блажен из них тот, кто сумел ее обрести и не уронить!

 

2003

Симферополь