…В Лондоне, в метро я видел в метро женщину и до сих пор у меня перед глазами ее лицо. У нее было обычное, ничем не примечательное на первый взгляд лицо и все-таки оно было другое. Напротив нее сидел мальчик лет 12-ти, ее сын. Мальчик болен чем-то вроде болезни Дауна. Большие круглые глаза, полуоткрытый рот, бледное худощавое лицо. Время от времени в его пустых отсутствующих глазах возникала тревога и тогда он смотрел на мать, а она ему что-то ласково начинала говорить и улыбалась.. Ее лицо несло на себе тот отпечаток, который мы почти сразу замечаем у людей, будь то мимолетное видение на улице или какая-то недолгая встреча в транспорте, когда у нас есть несколько минут для того, чтобы рассмотреть человека. Это было лицо человека, прошедшего через сильные страдания, прожившего нелегкие годы один на один с болезнью сына и, тем не менее, не сломленного, не отчаявшегося, но постигшего великую cилу любви к слабому больному существу, которое не сможет выжить без этой любви. С какой чистой нежностью смотрела она на сына, какая теплота и любовь светились в ее глазах, когда она брала его за руку, что-то спрашивала, успокаивала и уговаривала. Мы, считающие себя здоровыми людьми, никогда не сможем постичь неведомый нам мир человека, который волей Всевышнего пришел в жизнь, лишенный разума и погружен в глухую тьму своего безумия. Но сквозь эту тьму, рассеивая ее, пробивается мощный свет материнской любви, ибо любовь в самом ее чистом, бескорыстном, христианском виде - это единственный язык, который сможет понять и принять этот мальчик. И это единственное лекарство, которое может помочь ему выжить. Без этой любви он бы оказался в аду своего безумия, насмешек и одиночества и вряд ли бы выдержал долго. Но тихая жертвенная любовь его матери превращает этот ад почти в рай, в котором он чувствует себя спокойным и защищенным. Любовь - это единственная нить, связывающая его с жизнью, ибо она и есть его жизнь. И ему не надо ей учиться, поскольку он не способен больше ни на что другое, как на только на ответную любовь к тем, кто его любит. Это язык его общения с миром, других языков для него не существует и они для него погибельны, как гусеница бульдозера для хрупкого цветка случайно и одиноко выросшего на пустыре...

Как разительно отличалось лицо этой женщины в лондонское подземке от скучающих, пустых лиц, как отличались ее глаза, ее взгляд, от глаз этих людей, поглощенных чтением газет, рекламы или бестселлеров, заняты какими-то своими подсчетами или просто погруженных в тяжелое забытье. Она, наверное, сможет понять их заботы, поскольку все это имеется и у нее, но им навряд ли понять ее, ибо у нее есть что-то еще, что-то очень важное: неведомая им забота, которой, к счастью, они не знают, неведомый им дар, которого, к несчастью, они лишены.

20.04.98