Марк Котлярский

Эссе

 

В каждой шутке есть доля правды;

и даже в той шутке, которая сотворена... ради шутки.

Впрочем, вот вам сама шутка:

в самом начале девяностых годов в апрельском номере одного из многочисленных советских (тогда еще советских) изданий появилось исследование, посвященное Александру Блоку. На полном серьезе в нем доказывалось, что на самом деле никакого Блока не существовало, а маска его, образ -

- заметьте! -

были созданы женщиной... А какой именно - это, дескать, исследователям предстоит еще выяснить.

Первоапрельская шутка не сработала.

В редакцию посыпались письма, требующие опровержения или дополнительных доказательств.

Журнал, если я не ошибаюсь, даже выступил с разъяснениями: мол, извините, мы ничего такого не имели в виду, все это, дорогие товарищи, шутка...

А между тем шутка не удалась не потому, что была плоской или безвкусной; нет, она не удалась потому, что слишком смахивала на правду.

Так что же?

Может быть, Блока действительно не существовало, и, как говорят фривольные французы, "шерше ля фам"?

Позвольте, но я о другом:

не женщину ищите, которая создала Блока,

но женщину, которая была его аlter ego, оборотной стороной той медали, на которой вычеканен четкий блоковский профиль.

О чем это я?

Возможно, о той странной двойственности, которая "заявлена" жизнью и творчеством поэта.

Иннокентий Анненский как-то написал о Блоке:

 

Под бело-мраморным обличьем андрогина

Он стал бы радостью, но чьих-то давних грез.

Стихи его горят - на солнце георгина,

Горят, но холодом невыстряданных слез.

 

Андрогин - мифическое существо, по преданиям древних греков, давшее жизнь человеческому роду и соединявшее в себе черты мужчины и женщины.

Четверостишие Анненского - это, собственно говоря, отражение его же беглого поэтического замечания о внешности Блока:

- ...Напечатанные на cart-postal`ях черты являют нам изящного Андрогина.

Двуполое существо, соединявшее в себе черты мужчины и женщины.

Вот - Блок, его странность, его загадка, его рок.

Впрочем, можно смело вынести за скобки то, что касается его "мужской половины",- об этом известно многое:

об увлечениях, любовях и страстях, словах и поступках и даже о "простой девушке с Карпат", которая, по словам Надежды Павлович, "ждала от него ребенка. Во всяком случае, образ Марии, девушки с Карпат, должен войти в пантеон женщин, связанных с поэзией Блока".

Имеет ли значение эта биографическая поправка к творчеству поэта и проливает ли она свет на загадку его личности,- не знаю да и гадать не стану. Мне ближе другое мнение:

- Блок - самая большая лирическая тема Блока (Юрий Тынянов).

Нас интересует в этой теме - "женское начало".

 

Медленно в двери церковные

Шла я, душой несвободная,

Слышались песни любовные,

Толпы молились народные.

 

Или в минуту безверия

Он мне послал облегчение?

Часто в церковные двери я

Ныне вхожу без сомнения.

 

Падают розы вечерние,

Падают тихо, медлительно.

Я же молюсь суевернее.

Плачу и каюсь мучительно.

17 октября 1901 г.

 

Женщина? О нет:

девушка, скорее ангел с девичьим лицом, опаленный земной жизнью.

Девушка Александр Блок.

 

Мой любимый, мой князь, мой жених,

Ты печален в цветистом лугу.

Повиликой средь нив золотых

Завилась я на том берегу.

 

Я ловлю твои сны на лету

Бледно-белым прозрачным цветком.

Ты сомнешь меня в полном цвету

Полногрудым усталым конем.

 

Ах, бессмертье мое растопчи,-

Я огонь для тебя сберегу.

Робко пламя церковной свечи

У заутрени бледной зажгу.

 

В церкви станешь ты, бледен лицом,

И к царице небесной придешь -

Колыхнусь восковым огоньком,

Дам почуять знакомую дрожь...

 

Пред тобой - как свеча - я тиха.

Пред тобой - как цветок - я нежна.

Жду тебя, моего жениха.

Все невеста - и вечно жена.

26 марта 1904 г.

 

Листая записные книжки Блока, я не раз ловил себя на мысли, что попал:

в "девичью" -

так здесь все аккуратно и прибрано, так расставлено по своим местам - и так, словно шепотом, поверяются бумаге сокровенные мысли, как поверяет подруга подруге самое заветное.

 

16 июля 1903 года. Записи в книжке связаны с предстоящей свадьбой Блока:

Люба. Любочка. Любушка.

 

Если Люба наконец поймет, в чем дело, ничего не будет. Мне кажется, что Любочка не поймет.

 

У Любочки щечки побледнели. Глазки открылись. Волосики растрепаны. Ручки исцарапала. Совсем беспомощная - слабенькая.

 

У Любочки пушок на личике. Золотистый. Красное вечернее солнышко его насквозь проглядывает. Пушок золотой.

 

Из семьи Блоков я выродился. Нежен. Романтик. Но такой кривляка.

 

Будто бы и "кривляка"!

Нет, это "кривляется" женское начало в нем; и записи перед свадьбой:

странно - будто подруга пишет о подруге, тихо и с умилением.

Но подруги могут и ссориться!

Через семь лет в записных книжках мелькнет:

 

Люба довела маму до болезни. Люба отогнала меня от Людей. Люба создала всю ту невыносимую сложность и цтомительностъ отношении, какая теперь есть. Люба выталкивает от себя и от меня всех лучших людей, в том цисле мою мать, то есть мою совесть. Люба испортила мне столько лет жизни и довела меня до того, что я теперь...

...Люба на земле - страшное, посланное для того, чтобы жучить и уничтожать ценности земные.

 

"Женское" постоянно вибрирует в Блоке.

Любопытна его запись в сентябре 1907 года:

 

...Женские песни, страсти, разврат, обрядовые игры, переряживанья (мужчин в женское платье, женщин - в мужское...)

 

Кстати, в этом же году (но в начале) - написано стихотворение "Ее песни".

Чьи? Его/ее...

 

Не в земной темнице душной

Я гублю.

Душу вверь ладье воздушной -

Кораблю.

Ты пойми душой послушной,

Что люблю...

 

Господи, да что это за напасть такая, что за наваждение? Что за "женские страсти", что за "девичьи вздохи"?

Что за "девичья рука" выводит эти строки в дневнике? -

 

Виденное: гумно с тощим овином. Маленький старик, рядом - болотце. Дождик. Сиверко. Вдруг осыпались листья молодой липки на болоте у прясла под ветром, и захотелось плакать.

 

Право, не ангел ли с девичьим лицом? Ангел, опаленный земной жизнью? Девушка Александр Блок.

 

Да, я изведала все муки, -

Мечтала жадно о конце...

Но нет! Остановились руки,

Живу - с печалью на лице...

 

Весной по кладбищу бродила

И холмик маленький нашла.

Пусть неизвестная могила

Узнает все, чем я жила!

 

...Тяжелый петербургский туман неспешно опускается на выверенную череду вытянувшихся, как по ранжиру, улиц. Вон у того окна чей-то профиль проглядывает сквозь молочную завесу - кто это? Не разглядеть.

Только звук какой-то приближается, неясный, щемящий,

будто хочет прикоснуться к тебе,

прошептать что-то вещее,

поведать о чем-то неизбывном и вечном.

 

Мой милый, будь смелым -

И будешь со мной.

Я вишеньем белым

Качнусь над тобой.

Зеленой звездою

С востока блесну.

Студеной волною

На панцирь плесну.

Русалкою вольной

Явлюсь над ручьем.

Нам вольно, нам больно,

Нам сладко вдвоем.

Нам в темные ночи

Легко умереть

И в мертвые очи

Друг другу глядеть.

 

Но:

пропало наваждение;

или - туман скрыл внезапное видение;

или - и не было его вовсе,

а: был лишь обычный променад по Офицерскому проспекту, туда, к Пряжке-речке, на берегу которой притулился дом, где долго-долго жил Блок.

Гулкая парадная, прохладные стены, лестница, уходящая из-под ног;

время словно застыло здесь раз и навсегда.

Странно:

оказывается, в этом же доме жил когда-то Иннокентий Анненский. Жил еще до вселения Блока.

Как знать, о чем говорят тени двух великих поэтов, сталкиваясь здесь, на лестничной площадке?

Может быть, они говорят о любви?

Может быть, они читают друг другу ненаписанные любовные стихи или спорят до рассвета о том, о чем не успели доспорить когда-то?

- Полноте, Александр Александрович! - говорит Иннокентий Анненский,- да есть ли вообще любовь в ваших стихах?

Разумеется, есть.

Но, право, какая-то она непривычная, вселенским холодом веет от нее, "холодом невыстраданных слез", как справедливо изволил заметить господин Анненский.

Любовь у девушки по имени Александр Блок - поистине астральное чувство, и вряд ли мы сможем познать его;

разве только - почувствовать нестерпимый, обжигающий холод, идущий ниоткуда.

Ниоткуда с любовью.

 

...И встречаю тебя у порога -

С буйным ветром в змеиных кудрях,

С неразгаданным именем Бога

На холодных и сжатых губах...

 

Ниоткуда с любовью.

 

"...Пойми, пойми, ты одинок,

Как сладки тайны холода...

Взгляни, взгляни в холодный ток,

Где все навеки молодо..."

 

Так! -

ибо любая попытка любви обречена:

 

В час рассвета холодно и странно,

В час рассвета - ночь мутна.

Дева Света! Где ты, Донна Анна?

Анна, Анна! - Тишина.

 

ишина. Никого на лестничной площадке. Только холодный ветер ввинчивается в зияющую пустоту лестничного пролета.

Медленные ступени вниз, словно строчки из дневника, ведущие за собой, но не открывающие тайны.

Если бы знать, чьи это строчки,

чьи? - его/ее?

 

...Утром розы от Л. А. Дельмас и маленькое красное письмо, любящее и мудрое, каких не бывало еще...

 

..Вечером была у нас Катя Манасеина, сидела долго, болтала весело, хорошенькая, особенная.

 

..Ночью - разговор с Любой о приближающейся старости.

 

...Одиночество - больше чем когда-нибудь. Все-таки им уловить меня не удастся, я найду способ от них избавиться.

 

...Вчера вечером был Женичка. В понедельник 23-го мая буду его венчать.

 

Откуда, откуда этот нежный девичий тон, откуда эта трогательная девичья заботливость о близких и друзьях,

откуда эта "слезинка" в голосе?

 

Петербургские сумерки снежные.

Взгляд на улице, розы в дому...

Мысли - точно у девушки, нежные,

А о чем - и сама не пойму.

 

И - взгляд на фотографии: девичий;

и улыбка - сродни улыбке Джоконды:

чему улыбается? кому? Поди разгадай!

 

Но не эта ли улыбка чудится нам, когда "медленно, пройдя меж пьяными. Всегда без спутников, одна. Дыша духами и туманами, Она садится у окна..."?!

Не "женское" ли Я выводит на прогулку в этом стихе поэт, чтобы сквозь шуршание шелков и слегка вздымаемую дыханием вуаль вдруг подтвердить близость с этим Я, даже странную близость, и воскликнуть ничтоже сумняшеся: "В моей душе лежит сокровище, и Ключ поручен только мне!"

Это второе Я следовало за ним неотвратимо, жило в нем, вело его за собой днем и ночью; склоняясь над постелью, напоминало о себе:

 

Но не ели, не тонкие ели

На закате подъемлют кресты,

То в дали снеговой заалели

Мои нежные, милый, персты.

Унесенные белой метелью

В глубину, в бездыханность мою, -

Вот я вновь над твоею постелью

Наклонилась, дышу, узнаю...

Я сквозь ночи, сквозь долгие ночи,

Я сквозь темные ночи - в венце.

Вот они - еще синие очи

На моем постаревшем лице!

В твоем голосе - возгласы моря,

На лице твоем - жала огня,

Но читаю в испуганном взоре,

Что ты помнишь и любишь меня.

 

Но странно:

чем ближе надвигалась трагическая дата в истории России -

- я говорю об Октябрьской революции, -

тем тише и глуше становился "девичий голосок" и исче-цее роковое слиянье его с "мужским голосом", исчезая, эвно истончало зыбкую почву творчества Блока. Стихи практически перестают появляться из-под его пера;

и - если Пушкина убило отсутствие воздуха,

то Блока - умершее женское началов нем.

 

С фотографий последних лет глядит на нас совсем другое осунувшееся и невероятно переменившееся. И неотвязные просятся на ум строки -

те, в которых он словно предчувствует смерть своего alter ego:

 

Не подходите к ней с вопросами,

Вам все равно, а ей - довольно:

Любовью, грязью иль колесами

Она раздавлена - все больно.

 

И стихотворение вроде бы о другом, - скажет проницательный читатель, - и - тема другая, и - вообще...

Все так.

И все было бы так, если бы это написал другой поэт.

Засим закончим наше скромное повествование о странном и загадочном человеке, в ком столь причудливо соедились черты мужчины и женщины,

и произнесем еще раз благоговейно имя этого человека:

АЛЕКСАНДР БЛОК.