"Я говорил тебе, что, когда еще мальчишкой начал играть, я понял, что время не всегда течет одинаково... Вот как в лифте, ты разговариваешь в лифте с людьми и ничего особенного не замечаешь, а из-под ног уходит первый этаж, десятый, двадцать первый, и весь город остаётся где-то внизу, и ты кончаешь фразу, которую начал при входе, а между первым словом и последним – пятьдесят два этажа..."

Хулио Кортасар

"Преследователь"

 

Это несправедливо, вы слышите, несправедливо! Я не хочу умирать! Да, я бросился вниз головой из окна собственной квартиры, но разве знал я тогда, что я теряю, разве сознавал, что делаю?! Я был подавлен, я устал, и единственное, чего я хотел тогда – чтобы меня оставили в покое. Да, я хотел именно покоя, скорее даже успокоения. И не нашел способа лучше добиться его! Причина, заставившая меня сделать это, звучит банально, даже пошло, как сюжет дешевого детектива – у меня погибла жена, человек, которого я любил больше всего на свете, но этого мало: следователь, беспринципный тип с полностью атрофированными чувствами, вознамерился обвинить меня в ее смерти. Этот человек следил за мной постоянно в течение двух месяцев, он был вездесущ, он проник даже в мои сны, я стал склонен к паранойе. Надо ли говорить, что он был лишен малейшего такта, и к концу срока преследования я был на грани нервного срыва. Кроме того, по всему было видно, что он близок к осуществлению своей цели. Но я не убивал ее, клянусь! Перед лицом смерти человек не может лгать!

Я не мог более этого выносить, я должен был прекратить эту муку любым путем. Стоял душный летний вечер, и окно моей комнаты было открыто. Я некоторое время, задумавшись, смотрел сквозь него на улицу. Вдруг, подобно молнии, промелькнула спасительная, как мне казалось тогда, мысль... Я встал на подоконник и сделал шаг вперед... Боже мой, как просто – всего лишь шаг, и все кончено! В последнюю секунду я зацепился неловко ногой, сделал какой-то невообразимый кувырок и перевернулся вниз головой.

Когда я проносился мимо одного из окон, взгляд мой случайно скользнул по нему, по комнате, которая за ним находилась... За долю секунды я охватил ее всю, в малейших подробностях. В глубоком кожаном кресле сидел мужчина и читал газету. На журнальном столике стояла зажженная лампа. Человек держал в одной руке газету, в другой – чашку кофе. По всей его фигуре, по тому, как он держит газету, как сидит в кресле, откинувшись на спинку, было видно, что жизнь у него спокойная и размеренная, что ничто не выведет его из себя, никогда не потеряет он самообладания. Мне, стремительно приближающемуся к своей смерти, этот крошечный островок спокойствия показался за-стывшим в вечности, нерушимым. Казалось, что, даже если весь мир покатится в преисподнюю, этот человек будет все так же спокойно сидеть в кресле, читать газету и пить кофе. Вдруг этот мужчина напомнил мне следователя, человека, которого ненавидел я более всего на свете. Он был столь же спокоен всегда, даже флегматичен. Почему-то подумалось, что сейчас он точно так же сидит в кресле в своем кабинете, невозмутимый, не подозревающий о том, что через несколько мгновений я буду мертв. Со злорадством, несколько неуместным в моем положении, я представил, как исказится выражение его лица, ко-гда он узнает о моей гибели, как помчится он сквозь ночь сюда, к моему дому, как долгое время не будет находить себе места... Но внутренний голос вдруг проговорил ехидно: «А почему ты, собственно говоря, решил, что твоя смерть так подействует на него? Максимум, что он испытает – досаду из-за того, что придется объясняться с начальством. Этот бездушный механизм наверняка не с первой смертью столкнется на своем веку, и не с последней. Через пару месяцев он и думать о тебе забудет!» Что самое неприятное, голос был, несомненно, прав, и ответить ему было решительно нечего.

Однако, пока я размышлял подобным образом, злосчастное окно уже давно пронеслось мимо. В следующее я вглядывался с напряженным ожиданием.

В маленькой комнатке спиной к окну стояла девушка. На ней было легкое платье без рукавов, длинные светлые волосы стянуты были в хвост. Она стоя-ла, заложив руки за спину, о чем-то задумавшись. У меня сжалось сердце.

...На ней было точно такое же платье, и волосы были стянуты в хвост. Она стояла, облокотившись на ограждение набережной, и задумчиво смотрела на воду. Я наблюдал за ней уже четверть часа, а она все не двигалась, даже не шевелилась. Почему-то мне показалось, что она плачет. А о чем может плакать девушка? Я подошел к ней, безмерно гордый своей проницательностью, и проговорил: «Забудьте о нем, он Вас недостоин». Боже мой, какие глупые, какие пустые слова! Какой же я был дурак! Она посмотрела на меня ясными – ни слезинки – глазами и сказала: «Вы полагаете, что меня бросил молодой человек? По-вашему, это единственное, что может заставить девушку задуматься больше, чем на пять минут?» Я смутился и, кажется, даже покраснел: «Простите меня...» На дне ее голубых глаз заискрились смешинки: «Ну что вы, я совсем не сержусь», а затем, выждав полминуты: «Почему вы не спросите, как меня зовут?»

Моя жена, о боже мой, моя жена! Никогда больше не увижу я ее чудесных глаз, в глубине которых всегда скрыта улыбка, не почувствую прикосновения ее мягкой руки, запаха ее волос... Впрочем, и самого меня через несколько мгновений поглотит мрак. Да и зачем мне жить?..

Но, однако, вот и следующее окно. Комната пуста, но свет горит. Прямо перед окном стоит большой письменный стол, заваленный – именно заваленный – тетрадями, книгами, какими-то свернутыми в рулон кусками ватмана и еще массой мелких вещей. На постели лежит гитара, стены обклеены плакатами неизвестных мне людей – вероятно, актеров или музыкантов. Комната студента. Боже мой, чудесное время! Ты силен, весел, горд! Тебе кажется, что весь мир подвластен тебе! Какой легкой, понятной и простой видится жизнь! Я ведь тоже был студентом. Какие грандиозные замыслы роились в моей голове! Мне казалось, что весь мир я могу перевернуть безо всякого рычага и гипотетической точки опоры. Только бы поскорее получить диплом, а там – долгожданная свобода и реализация всех планов! «Студент – это человек, полагающий, что он может изменить мир, молодой специалист – это человек, которого мир уже изменил». Вот и меня мир изменил, Господи, как он меня изменил! В кого я превратился? В издерганное слабое существо? Хотя при чем тут мир? Легче всего обвинять мир, судьбу, общество, время в собственных ошибках и пороках. Я слаб, и это надо признать, слаб настолько, что да-же смерть моя не способна ничего изменить...

Стоп. Что это? Это какой-то гипноз! Почему я, вместо того, чтобы бороть-ся, искать, доказывать, стремительно приближаюсь – причем абсолютно доб-ровольно – к собственной гибели? Что на меня нашло? Как я решился на это? Ах, глупый, слабый человек! Неужели ничего лучше не мог ты придумать?! Истеричный эгоист! «Оставьте меня в покое, я хочу покоя!» Да ведь это же не покой, пойми ты это наконец! Это смерть! Конец, мрак, ничто, из которого нет исхода! Да ты знаешь ли, что значит «смерть»? Это значит – все они будут жить, радоваться солнцу, ветру, дождю, а ты – лежать в земле, и плоть твою будут пожирать черви! «Покой»... Ах, дурак, дурак...

В следующее окно я взглянул уже чисто машинально. В маленькой комнатке – очевидно, детской – спал в постели ребенок. Он был болен. На столе стояли груды лекарств – микстуры, таблетки, какие-то коробочки, ампулы, пузырьки. На жестком стуле рядом со спящим мальчиком сидела женщина. Она ссутулилась, мрачные тени легли около ее носа и вокруг глаз. Было вид-но, что сидит она здесь уже давно и просидеть намерена еще дольше, всю ночь напролет, если потребуется.

...Первое воспоминание детства. Горячий, липкий бред. Стук крови в вис-ках и веках, мерный, неумолчный, сводящий с ума. Секундное просветление – и ласковая рука матери, поправляющая одеяло, ее глаза у самого моего лица, наполненные тревогой и заботой. А еще – безмерной любовью... Боже мой, моя бедная старая мама! Как я мог забыть о ней?! Ведь она не перенесет этого удара! Ее единственный сын, смысл всей ее жизни погиб И не просто погиб – покончил с собой, трусливо убегая от трудностей! Я гибну. Я уже смирился с этим – это моя ошибка, моя судьба и мое дело. Но я ведь и ее тяну за собой в могилу! Как я мог не подумать об этом? О, эгоист! Все, все думы только о себе! Хотя бы ради нее ты должен был жить, жить и бороться!..

 

Я передумал, вы слышите?! Я не хочу умирать! Я ошибся, совершил глупость. Верните мне мою жизнь! Я на все согласен, на все! Берите все, что я имею, до последнего гроша! Пусть даже меня осудят, я и на это согласен! Но только жизнь мне верните, жизнь! Вы слышите меня?! Вы слышите?! Вы слы...