1. ПОЮЩАЯ РОЩА

День 1

Картину Филипп купил быстро и на удивление дёшево: её за бесценок продал какой-то сухой базарный старик. По его словам, эта картина принадлежала кисти выдающегося венецианского художника XIV столетия, мастера Гиоланда Леонардаса, а называлась она — "Поющая роща". Ещё старик говорил что-то о странной истории этой картины, но рассказ почему-то начисто вылетел у Филиппа из головы.

Сюжет картины был прост и даже банален: сосновый лесок с пробивающимися меж кронами деревьев лучами солнца, широкая, устланная хвоей дорога, уходящая вдаль, и три человеческие фигурки — две побольше, одна поменьше — где-то там, где дорога скрывалась за холмом. Но было в этой картине что-то завораживающее: то ли живое сочетание красок, то ли фотографическая точность изображения, то ли что-то ещё, невидимое, почти магическое.

Ключ от квартиры Марии лежал у него в кармане, но он предпочёл позвонить. Мария открыла почти сразу: она ждала его. Они поздоровались коротким поцелуем, и он втолкнул в коридор завёрнутую в плотную бумагу картину.

Мария всплеснула руками, когда Филипп развернул полотно.

— Господи, да ты, наверное, выложил целое состояние за это чудо!

— Всё лучшее для тебя, — улыбнулся Филипп, умолчав о том, что картина обошлась ему весьма недорого, и добавил: — Это Гиоланд Леонардас, XIV век.

— Леонардас?.. — удивилась Мария. — Никогда не слышала о таком.

Филипп рассмеялся.

— А ещё говоришь, что разбираешься в живописи! Это же выдающийся венецианский художник!

В действительности он не только ничего не слышал о Леонардасе, но даже с трудом отличил бы Тициана от Сальвадора Дали. Однако ему хотелось поддразнить Марию, а заодно блеснуть своими знаниями в том, что она считала своим коньком.

Мария пропустила его выпад мимо ушей.

— Но манера действительно интересная, — задумчиво произнесла она. — Всё так реалистично!.. Прислушайся! — она как будто поёт.

— Кстати, она называется "Поющая роща", — с трудом подавив изумление, сказал Филипп как можно более равнодушно. — Но, честное слово, я ничего не слышу.

Они повесили картину над кроватью Марии.

— Заходи завтра часам к десяти! — сказала Мария, целуя его на прощание. — Я буду ждать тебя!.. Ещё раз спасибо за картину!

День 2

Он позвонил ещё настойчивее, но Мария по-прежнему не открывала. Тогда он извлёк ключ, открыл дверь и прошёл в квартиру.

— Мария! — позвал он громко. — Я пришёл! Мария, ты где?

Никто не ответил.

"Наверное, выскочила куда-нибудь, как всегда, на пять минут, — предположил Филипп. — Может, за чем-нибудь вкусненьким для меня", — улыбнулся он, двигаясь в направлении её спальни.

Он толкнул дверь и вошёл. Первое, что бросилось ему в глаза, была купленная вчера картина. Казалось, в ней что-то изменилось, но что, Филипп понять не смог. От неё словно исходило какое-то мягкое сияние, и как будто звучала вдали неведомая тихая музыка.

Филипп отвёл глаза от картины, и наваждение исчезло. Его взгляд скользнул ниже и остановился на незаправленной постели Марии.

"Странно, — подумал он. — Она всегда была такой аккуратной во всём... Что это она сегодня утром убежала — не написав записки, не заправив постель? НЕ ВЫКЛЮЧИВ НОЧНИК?!"

Последняя деталь особенно поразила Филиппа: зачем потребовалось утром включать ночник, когда в это время года светает очень рано, — а Мария не была "жаворонком" и раньше восьми не просыпалась?

Словно в поисках ответа он вновь обратил взор к картине, и снова в его ушах зазвенела музыка: тихая, странная и — зовущая. Казалось, вот-вот раздастся пение птиц, — так живо всё выглядело. Лишь странно не вписывались в пейзаж четыре неподвижные фигуры вдали...

"Кажется, вчера их было только три", — как-то медленно подумал Филипп. И вдруг в его сознании всплыл рассказ старика, продавшего картину. Тот приобрёл полотно на аукционе, где распродавалось имущество какого-то человека, пропавшего без вести из собственного дома вместе с женой и ребёнком.

Музыка становилась всё громче и отчётливее. В ней причудливо сплелись ноты удивления, беспокойства, восхищения, печали, ужаса и ещё чего-то светлого и в то же время пугающего. Борясь с подступающей паникой, Филипп попытался отвести взгляд от рощи — и не смог.

Две большие фигурки и одна маленькая образовывали отчётливо различимую группку; четвёртая стояла чуть в стороне. Взгляд Филиппа остановился на ней.

"Филипп! — послышался ему отдалённый знакомый зов. — Филипп!"

Из картины повеяло свежей хвоей.

Музыка усиливалась.

2. СЕСТРЁНКА

Я знал её с детских лет. Она была младшей сестрой моего школьного приятеля, а потому временами я бывал у них в гостях. В свои пять лет, когда я, пятнадцатилетний, впервые увидел её, она была уже не по годам умна и красива, а в её взгляде читалась необъяснимая и глубокая печаль.

После школы я пошёл в институт, а моего друга забрали в армию. Он попал в "горячую точку" и вернулся оттуда до срока, одетый в цинк. На похоронах я стоял в сторонке и видел, как она рыдает возле только что вырытой могилы. Тогда я дал себе слово, что сделаю всё возможное для того, чтобы ей как можно меньше приходилось плакать.

Я упросил у её матери разрешение обучать её самозащите, и с тех пор мы виделись регулярно. Она впитывала меня целиком: каждая фраза, сказанная мною, становилась для неё крылатой, и всё, чему я учил её — будь то шахматы или приёмы рукопашного боя — она схватывала необыкновенно быстро. Как-то раз какой-то негодяй пытался затащить её в машину. Она не стала вырываться и звать на помощь, а так стеганула злоумышленника по лицу весьма кстати оказавшейся в руке скакалкой, что тот, матерясь, укатил куда подальше (свидетельницы этого инцидента, её десятилетние подружки, были просто в восторге и потом наперебой рассказывали всем и вся эту поучительную историю).

Лет в двенадцать она втрескалась в меня по-детски серьёзно и наивно. Она никогда не признавалась мне в этом — ни тогда, ни после, — но это было столь заметно, что и родители её, зная меня как человека надёжного и ответственного, стали поглядывать на меня как на будущего зятя. Меня же куда более устраивала роль её старшего брата, и именно тогда я стал называть её сестрёнкой. Вскоре и она свыклась с мыслью, что вздохи и признания при луне у нас вряд ли предвидятся, а потому наши отношения продолжили течь в старом добром русле. А ведь стоило ей расплакаться и заявить мне, что жить без меня не может и хочет за меня замуж, как мне пришлось бы дать ей обещание, что женюсь на ней, как только ей исполнится восемнадцать!

Когда в семнадцать лет она влюбилась снова, я был первым, с кем она поделилась своей радостью. К тому времени я уже редко бывал у неё дома: визиты холостяка в расцвете лет к молодой красавице могли бы вызвать ненужные разговоры, — и, тем не менее, она выкроила время, чтобы забежать ко мне и за чашечкой чая рассказать, что влюблена, счастлива и скоро свадьба. Она буквально светилась изнутри, и это доставляло мне огромное удовольствие.

Её избранник был вежлив, аккуратен и умён, воспитывался в хорошей семье и получил блестящее образование. Они превосходно смотрелись рядом в свадебных нарядах, но было в его лице что-то, что мне сразу не понравилось: он показался мне каким-то легковесным, ненастоящим. Впрочем, — думал я, — не мне же выходить за него замуж, а если счастлива она, то счастлив и я. И тогда, на свадьбе, мне было так же хорошо, как и молодожёнам.

С тех пор почти три года мы не видели друг друга, а созванивались только по праздникам.

*

А вчера она прибежала ко мне в слезах. Второй раз в жизни я видел её плачущей и сразу сообразил, что дело серьёзное. Она рассказала, что ещё до свадьбы он вёл двойную жизнь и содержал любовницу с сомнительной репутацией, а брак был нужен ему всего лишь как "крыша" для карьерного роста. В последнее время он почти перестал скрывать это и стал относиться к ней, как к служанке. Пару раз он даже пытался ударить её (сестрёнка подчеркнула голосом слово "пытался" и улыбнулась сквозь слёзы, и я понял, что это значило), и терпеть это она больше не может.

Я чувствовал, что она страдает, и это причиняло мне почти физическую боль. Я угостил её чаем и успокоил, как мог. "Главное, не теряй веру в себя, сестрёнка, — говорил я ей. — Тогда со временем всё исправится само собой: не знаю, как, но обязательно исправится!" Не думаю, что я убедил её в этом, однако она перестала плакать, и после двух партий в уголки и пятнадцати минут бадминтона во дворе я попрощался с ней, дав совет не расстраиваться и побольше держаться на людях.

Я и сам не верю, что её проблема может решиться сама собой: даже у всемогущей Судьбы должны быть помощники. Поэтому я жду возле офиса, где работает её муж. С минуты на минуту закончится его смена, и он выйдет из этой двери и направится по этой дорожке к своему автомобилю. Уверен, что узнаю его спустя три года после нашей прошлой встречи. Я просто обязан встретиться с ним сегодня!..

*

А завтра на последней странице в газете появится небольшая заметка: такими редко удивишь кого-то в наше неспокойное время!..

"...возвращался вечером... две пули в грудь... вероятный мотив — ограбление... преступник будет наказан..."