ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Сюрприз

 

Кончики пальцев не слушались установок, исходящих из головы, и продолжали мелко дрожать. Миша ощущал, что долго не продержится так спокойно, и яблоко, которое будто стало тяжелее в десять раз и превратилось в гирю, вот-вот скатится с головы.

Гешка нарочно тянул время. Медленно отвел курок. А затем вообще сделал нечто непонятное, от чего по спине пробежали мурашки: он повернулся спиной к Михаилу, положил пистолет на плечо, вытащил маленькое зеркальце и стал с помощью его целиться.

«Неужели собирается стрелять почти вслепую? Что за черт!» - сказал про себя Михаил и начал прощаться с жизнью.

Он думал о том, что нет ничего глупее, чем наш чокнутый мир. И зачем нужно было рождаться, страдать, делать что-то, ссориться и влюбляться, учиться – только лишь для того, чтобы, дожив до двадцати лет, тебе продырявил голову какой-то безумный стрелок? Нет, это же неправильно и глупо. Но…

Прогремел выстрел. Провалов зажмурил глаза, и тут же ощутил, как теплый сок обрызгал макушку, попал на щеки. Покачнулся, чуть не упал, но все же сумел удержаться на ногах и открыл глаза.

Все с изумлением смотрели на мастера Гешку. Его окружили со всех сторон, деревенские девчата заворожено жались к нему. Он демонстративно подул на ствол, хотя дым оттуда и не шел, и сказал:

- Да что вы меня облепили! Я не первый раз веселю вас эдак. Говорите спасибо ему, - он указал на Мишу. - Молодец, хорошо продержался.

- Ну, Гешка, все-таки ирод ты окаянный! – прохрипел Тимофеич и, помахивая кулаком, стал браниться.

Кристина подбежала к Михаилу и, крепко обнимая, долго целовала, не отпуская его от себя. Провалов не чувствовал всего этого, а продолжал молча стоять на месте, потупив взор на землю. Неужели он еще жив и спокойно дышит, и это будет продолжаться и завтра, и послезавтра? Он никуда не ушел, а остался в этом мире еще на неопределенный срок.

Уставившись на Гешку, Миша был чертовски ему благодарен за то, что теперь пройдено еще одно испытание, и все та же истина, которую пытался доказать все это время, опять подтвердила себя: все ерунда, надо идти вперед, и бояться глупо.

Гешка подошел ближе и похлопал его по плечу:

- Давно я так не веселился! Однако ты молодец. Можешь считать, что прошел боевое крещение. Жалко, мало я встречал таких ребят, как ты, когда в Афганистане воевал. Тогда бы мы выиграли.

- Так вы были в Афгане? – спросил Михаил, и слышал свой голос со стороны, будто кто-то другой задавал этот вопрос, а не он сам.

- Да… А этот пистолет старенький, да и все остальное – только маскарад. Сегодня же день, когда мы всей деревней уходим в древние времена. Это очень важно. Обычно я стреляю по разным мишеням, но тут решил показать кое-что неординарное.

- А это сложно, вот так, почти вслепую?

- Нет, это ерунда. Я знал, что все будет хорошо. Ну как, здорово пощекотал нервишки? Ха-ха-ха. Неужели ты думаешь, что я стал бы рисковать твоей жизнью? На самом деле это всего лишь трюк. Его придумал еще мой дед.

- И в чем же он заключается? – в один голос спросили Миша и Кристина.

- Ладно. Только пообещайте, что сохраните в тайне от сельчан, иначе мне на следующий год заняться нечем будет, если все узнают секрет.

Они кивнули, дав слово, что ничего никому не расскажут.

- Секрет фокуса очень прост. В большом яблоке удаляется сердцевина, в образовавшуюся выемку до половины заливается квас, аккуратно закрывается специальной пробкой, и сверху засыпается сода, а отверстие заливается воском. И фокус готов.

- Ну и что? – спросил Миша.

- А то! - ответил Гешка и засмеялся. – Ты наверное заметил, что когда я клал тебе яблоко на голову, я слегка им ударил. Пробка опустилась вниз. Сода соединилась с квасом, стала выделять газ, и яблоко взорвалось. И мне оставалось только успеть вовремя произвести холостой выстрел. Кстати, меня Геннадий зовут. Правда, местные называют меня Гешкой. Я не против, хотя уже четвертый десяток разменял.

- А я думал Вильгельм Телль. – Михаил слегка улыбнулся.

- Не знаю такого. И не хочу. Иностранщина это все. Думаешь, на Руси бравых стрелков недоставало?

- Почему же. Я как посмотрю, и сейчас есть.

- То-то же!

- Сволочь ты, а не Гешка! – в сердцах произнесла Кристина, которая по-прежнему обнимала Мишу. – Чуть моего жениха от страха в могилу не свел, да еще улыбается.

- Ну, ведь не свел! Так, - он обращался уже к собравшимся, - не расходимся, представление продолжается. Видите вон то дерево на другой стороне реки? А снежную шапку на верхушке кроны? Смотрите внимательно. – Он перезарядил, и почти не прицеливаясь, навскидку выстрелил. Михаил посмотрел вдаль и увидел, как снег сорвался с высокой кроны большого кедра и полетел вниз.

- А это что, тоже фокус? – произнес вслух Миша. – Что-то не похоже.

- Да нет, не фокус, - ответил Гешка. – Я на самом деле мог бы без проблем попасть в яблоко.

«А может, так всё и было?» - подумал Миша, окончательно запутавшись в происходящем.

Это была страна сказок. Маленькая деревушка, где возможно все, особенно на новый год.

Какой там мир солнечных лучей! Вот он настоящий мир – реальный, красивый, полный эмоций. Я пережил такое, чего не мог себе и представить в пыльном городе. А туда все-таки придется вернуться. Притом скоро.

Но об этом не хотелось и думать. Приближался вечер.

***

 

После гуляний все вновь отправились в дом Ефимовны. Большой стол в главной комнате был накрыт и ломился от огромного количества еды и бутылей. Все пели песни, веселились, улыбались друг другу.

Михаил немного отошел после того, как вместе с Гешкой «повеселил публику». Но в ушах по-прежнему гудело и казалось, что он до сих пор ощущает, как яблоко лежит на макушке.

- Прежде чем все сядут за стол, будет театрализованное представление, без этого нельзя! – сказала Кристина.

- Вот как? И что, сельчане писали сценарий, все продумывали?

Она засмеялась:

- Нет, конечно. Все в основном импровизировано, но действие строится на том, что каждый герой знает свое место, характер и то, что должен делать.

У него родилась мысль написать об этом. Ужасно тянуло взять в руки какой-нибудь блокнот, раздобыть ручку и погрузиться в работу. Радость от такого труда он ощутил еще тогда, когда пробовал написать книгу основного учения Монахара. Конечно, все эти записи и мысли – ерунда, их следует забыть, а еще лучше – уничтожить от греха, но сам процесс изложения мысли на бумаге его завораживал. Надо бы подумать об этом. Ведь и правда, необходимо решить, чем заняться в будущем. Почему бы и не писательством? Например, рассказать об этих замечательных людях из деревни Семёнково, с их укладом жизни, традициями, нравами.

- Здорово! – произнес Миша.

- Ты о чем? – Удивилась Кристина, - ведь еще ничего не началось.

- Да так, о своем. В общем, неважно, давай смотреть.

 

 

Первым на импровизированную сцену выбежал Дед Трескун, в котором сельчане без труда узнали Тимофеича. Он надел на себя белую пушистую шубу и неистово крутился в замысловатом танце, изображая метель. Затем вышел Старый Год – его играл Гешка. Он нарочно сделал серое, угрюмое лицо, показывая тем самым, осталось недолго и его не станет, как только стрелки настенных часов сомкнуться на верхней точке и пробьют последний двенадцатый час для него.

Дед Трескун наморщил брови:

- Ну что собрались, лихой народец? Аль не видите, что в гневе я на вас?! Лучше не подходите близко – иначе всех поморожу. Холода на всех в моей душе хватит!

У Михаила мурашки пошли по коже, хотя и понимал, что все это не больше, чем игра. Уж больно хорошо Тимофеич вписался в образ.

- Я ухожу! – спокойно, размеренно сказал Старый Год. – И знаю отлично, не будете жалеть обо мне вы ни минуты, и проводите меня. Но знайте, я останусь в вашей памяти!

Тут на сцене появилась косматая баба в лохмотьях. Дед Трескун сразу преобразился:

- А вот и подруга моя приветная, слуга и друг постоянный. Здравствуй, Кикиморушка Болотная, давненько тебя не видал.

- Я здесь, Трескун.

- Чем же занималась все это время, почему пропадала?

- Да все тем же. Детей новорожденных воровала, к себе на болото сносила и топила.

Миша посмотрел на Кристину и не понял, почему она побледнела, когда Кикиморушка произнесла эти слова.

- Верное дело делаешь, Кикиморушка, мне в труде помогаешь. А я путников заблудших, что дорогу потеряли, морожу. Никто не проедет. Кони утонут в снегах, ямщик погибнет.

Старый Год вышел вперед. При виде его Трескун и Кикимора остепенились и отошли в сторону, пряча глаза.

- Хоть и осталось мне немного с вами, - произнес Старый Год, - но хочу напоследок подарить чудо. Потому что за долгие дни и ночи полюбил вас всех.

Он обернулся к нечисти:

- Повелеваю вам обоим! Да исчезните, да преобразитесь!

И тут же Гешка убежал со сцены, а Дед Трескун, закрутившись, скинул с себя одежду и стал Дедом Морозом, а Кикимора, сжавшись, вдруг оставила лохмотья и предстала как Снегурочка.

Все зааплодировали.

- Добрый день, друзья мои! – сказал Тимофеич, теперь в другой роли. – Рад видеть вас снова. Задержался я – все по Руси нашей славной колесил, в дома заходил, радость дарил. Теперь вот и к вам пожаловал. Да и не просто так, а с подарками! – и он достал большой мешок. Потом обратился к Снегурочке:

- Внучка, помоги-ка мне!

И Дед Мороз стал раздавать разные вещицы. Все улыбались, смеялись. Кристине и Михаилу они подарили мягкого плюшевого медвежонка. Миша удивился, но Тимофеич, хитро улыбнувшись, прошептал:

- Ничего, скоро сам поймешь, для чего он пригодится. Вернее, для кого.

Провалов с удивлением посмотрел на подругу, а та почему-то задорно подмигнула Деду Морозу и промолчала.

Потом все гости пили чай с пирогами. Хозяюшка щедро угощала гостей, и Тимофеич – уже просто Тимофеич, стоял рядом с ней и смеялся. Казалось, он вот-вот тепло обнимет помолодевшую Ефимовну и расцелует.

Все сели за стол. Михаил раскрыл бутылку с вином. Предложил Кристине, но она покачала головой:

- Да хватит тебе! – сказал он. – Сегодня же праздник. Все-таки, надо как-то отметить, или хотя бы подвести черту накопившимся эмоциям.

Она только улыбнулась, закрыв стакан ладонью.

- Мне нельзя, Мишутка.

- Почему же? Сегодня всем можно.

- А мне нет. – Она положила руку на живот. – Помнишь, я обещала сюрприз?

- Что? – он до конца еще не понимал, что это значит, но начинал догадываться. – Так я думал, что ты это… Ну, в общем, понимаешь – таблетки, прочее.

Кристина отрицательно покачала головой.

- И сколько ему уже?

- Два месяца. Знаешь, я сразу хотела сказать тебе, но решила подождать подходящей минуты. – Она с опаской посмотрела на Мишу. – Ты рад?

Часы забили двенадцать. Тимофеич таки обнял Ефимовну, и она не противилась, а наоборот, покрепче прижалась к задорному старичку. Бокалы сомкнулись в едином звоне. Кроме двух.

Им было не до вина. Кристина и Миша целовались.