ПРОЛОГ

 

Первая любовь всегда меняет кровь, таким тепло вливается, что мир вокруг меняется. И как же быть, и как же жить, когда не в унисон? Когда б тебе навстречу плыть, а он - в Деловой сон. Когда ему попасть в тюрьму - мир без твоих глаз, а ты не веришь никому, ты всем даешь отказ. И только раз, последний раз Ларина Татьяна любви закончила рассказ, и тем себя связала. Поверила тому, что счастье с мудрым мужем угодно Богу самому, что он один ей нужен. Вот и Онегина жизнь отмелькала, все уложилось на дно. И только одно покой не давало - та чистая тайна - письмо. Да нет, он не помнил, некогда. Надо ж себя поискать, когда б не те встречи беглые, когда б не стала она так блистать. Мы помним ту развязку, не повернуть уж вспять и разминувшиеся ласки в судьбе их не связать...

Но вот прошли века. И что же чудо, та первая любовь? Что в плен берет всех юных, к чему приводит плоть? И научились ли беречь те щедрые моменты, когда не взгляд, не запах плеч, иные комплименты. Выше солнышка, жгучего выше, выше всех объяснимых наград... Почему же боимся их слышать и, взрослея, прячется взгляд. Внутрь трепет прибивая, и дороги нет назад. Мы стали мудрее, но разве узнали, в чем настоящего счастья клад?

Наговорила, может лишнего, судите сами. Вот, что ночью я услышала у темных в сад ворот. Там бывшие соседи гуляли Леша Березин и Аня.

 

ВСТРЕЧА ЧЕРЕЗ ГОДЫ.

 

- Помнишь тот вечер? Луна... Этот сад...

- Помню, конечно, ты был мне не рад.

- Я глупый был, пустышка, к мечте бежал, мальчишка. (Ну, как же мне теперь догнать, тебя вчерашнюю?) ... (Обнять).

И столько в груди закипело, оборвались слова, тело замлело. Казалось, рассыпался лед, зашипел, задышал... Сладкий полет лихо годы сорвал. Сдавило горло, поехали губы. (Неужели, поздно? И я с ней не буду?)

Но что же Анечка молчит, думает о чем. О чем ее душа болит, с мечтой столкнувшись в нем?

- Я потеряла ту страну, дороги нет обратно. Пригвождена тобой к столбу достатка и разврата. На ветер улетела кровь, изрыта и измята, вернулась первая любовь мне мудростью обратно. Наивной больше не дрожу, ни в чем не виновата, своею красотой кружу, невинно - нагловато. С другим легко в постель ложусь со знанием работы. О, нет! я вовсе не тружусь, мне так самой охота. Вскружила голову, сполна во всем распотрошила. Ну, здравствуй, новая страна! (Та, что в карман вложила). Ах, сколько страсти! И в упор кидаю жарко взгляды. И не родился еще тот, кому отдать все рада. Да не смотри так на меня. Я и сама б хотела, чтобы по-прежнему до тла лишь от туманов млела... Лишь от предчувствия (тебя!), от шорохов и звуков... Знакома долго я была с такой тяжелой мукой. Чтоб оторвать (твою) любовь, я выпускала себе кровь. Жила я тенью много лет, как из могилы вставшей. Самой себе дала обет: «Грешно уйти уставшей. Проститься с жизнью навсегда - невелика утрата.

Когда вся жизнь - то лишь слова, да не мои, в тетрадке».

Речь говорилась, и что-то щипало, за отвесные камни, держась, когда б скользить мимо, да глупо поймала болезнь непонятная - страсть! И гордость в глазах и обиду тихонько пленяет собой. И сквозь резкие стрелы видно ту боль. Вчерашнюю боль. Так тихо в саду кружилось прошедшего эхо: «Люблю!» Оно словно въелось, вжилось. (Попроси же прощенья. Молю! Не верь же ты мне, постой! Я с другими болела - Тобой!) Но вслух - ни звука. Примяты слова. Защищаться науку надолго взяла.

Но что же наш Березин, звезда всех королев, что ж ей теперь ответит, приветив не успев?.. Растеряно-задумчиво, паузой висит: «Она так долго мучилась... Что же теперь молчит?» Текут слова мурашками: «Х р а н и л а м н е л ю б о в ь»...

Других поила чашками, даря тепло и плоть. Она довольна. Боже мой! Ей хорошо такой. Случилось невозможное - рай потерял покой. Та нежная и хрупкая, цыпленочек в руках железною наукою погрязла в мужиках.

Глаза… Какие жадные. Клеопатрою горит. Вот так (любого?), (каждого?) она собой пьянит. Пред нею вынуть душу? Изнанкой. Напоказ? Да я умру уж лучше и буду больше рад.

Вот так искринки гаснут. Становятся “собой”, надев потуже маски, и тот и тот герой. А день вчерашний, сладкий, который так манил, оставят за оградкой тех непонятных сил. Но надо ведь доказывать, что лучшее сейчас. И все же он предложит:

- Может, рискнем? Хоть раз.

Но каждый надолго, (навечно?) в плену у обид сумасшедших, пойдет прикрывать их игрой. Потом за приютом к другому. К другой. И вряд ли узнать тебе, Аня, что в сердце жила, как тихая гавань, надежда вернуться, прийти за тобой. Все годы с другими он был неживой.

 

ЭПИЛОГ.

 

Формы. Формы. Убогие. Боимся их потерять.

Держим себя, словно Боги мы, Не можем расслабиться, просто понять.

Вот так похоронили то, чем жили под грудою ненужных слов.

И гордостью слепо забили, втоптали пташку Любовь.

За горизонты слов,

В объятия меж ног...

И бледно жизнь течет, меж строк,

Как растянувшийся смерти срок...

 

И только на ветках

Все те же сережки

Ласково так шумят:

 

Ну что же ты. Анечка, милый Алешка,

Всего только миг, всего только шаг...