Во рту - горечь. В голове - мысли. Уголек сигареты равномерно разгорался и тух. Глаза бесцельно смотрели в сумрак.. Сизый дым сигареты уносился в безжалостное, бездонно-голубое небо. Дима сидел на поребрике. Пепел с его сигареты рассыпался по воздуху, изредка падая на черные джинсы, тонкие губы двигались над выпирающим подбородком, глубоко посаженные, грустные глаза смотрели с прищуром. А вокруг бушевала зелень. Ею были покрыты кусты, земля, лишь веранда за его спиной белела серым кирпичом. Он сидел тут уже давно: несколько окурков валялось около его потрепанных, дешёвых кроссовок, лежала пустая пачка из-под сигарет. «Жаль, последняя…», - подумал он, выбрасывая окурок. Мимо, по дороге, шёл паренек. Расхлябанный, нескладный, в какой-то диковатой и странной куртке. При ходьбе он как будто взлетал, потом приземлялся, на согнутое колено. Увидев Диму, он убыстрил шаг, опустил глаза. - Угости сигаретой, - кинул Дима ему. Паренек молча пошёл дальше. - Слышь, у тебя спрашиваю… тормози!!! Паренек нехотя остановился. Медленно повернулся с выражением обреченности на лице и сказал: - Не курю… - А чё сразу не ответил?! Бык что ли?!! Че такое? Дай сюда! Дима выхватил листок бумаги у него из рук и, несмотря на вялые протесты паренька, развернул. Стихи. «Жизнь – дерьмо, вокруг скоты, смерти нет, все остальное сны», - начинался первый из них. - Стихи пишешь?! - Да… - Зачем? - То есть, как… я хочу что-то изменить. Показать людям, что они делают. Задать им вопросы, на которые они сами найдут ответы. Я хочу менять их… - Дурак, - бесцветно сказал Дима. - Они прочтут твои стихи и ничего не поймут. Понимаешь??! Ничего… они будут ржать над неудачным оборотом или пошлым смыслом фразы; лучшие из них читают, чтобы забыть об окружающем их мире. Им абсолютно все равно. Ты хочешь их изменить? Не получится. Они сегодня и завтра будут делать то же самое. И тот, кто вчера тебя хвалил, сегодня втопчет в грязь, твоими же книжками подожжет твой дом. Изнасилует твою жену, заткнув ей рот страницами из твоих же книг. - Врешь!!! Не все же… - Все! Поголовно… - Это же скотство! - Да. Они скоты… а ты? Кто ты? Что ты можешь? Можешь работать по десять часов? Не день, не месяц… Год? Можешь? - Лучше писать никому ненужные стихи, чем сидеть на веранде, тупея от скуки. - Ты прав… Но это жизнь, реальная жизнь, а не та, которой живешь ты. Иди, - сказал Дима, развернулся и пошел к своему поребрику. Паренек исчез в вечернем мраке. «Надо нашим про него сказать», - вяло подумал и увидел мужчину с сигаретой. Вечер. Сумрак, теплый воздух, сигареты и … скука. Сегодня на веранде собрались почти все: наглые, модно одетые, с землистым цветом лица и бледными глазами. Они смеются смехом, похожим на ржание коней, через слово матерятся, цинично сплевывая на мир; налетают с дубинками на пьяных мужиков, обчищают их, а потом рассказывают, как это у кого получилось. План, анашу здесь пробовали все. Некоторые балуются наркотой и похлеще. Их человек восемь-десять. Сидят, ржут, курят, плюют себе под ноги. У них иерархия: князья, подчиненные. Свой замкнутый мирок. Мимо шел вчерашний паренек. Он поглядел на них с презрением и переведя взгляд на землю, ускорил шаги. - Приколи, он вчера нас скотами назвал, - сказал Дима. - Он же лох. Слышь, тормози его. У паренька на дороге возник человек: «Слышь, дай сигарету?» Все, кроме Димы, вскочили и окружили его. - Не курю. - А деньги есть? - Нет… - Врешь? - Нет… - Полюбэ. А если найду? - Да пошел ты… - О как! И без размаха ударил его по лицу. Паренек пошатнулся, наткнувшись на сидящего за ним, и упал. Его пинали все разом. Паренек не вырывался, лишь прикрывал голову руками. Дима отбросил окурок и пошел к ним. Рывком подняв парня, они стали, гогоча, плевать в него. Вдруг кто-то произнес: «Шуба!». Бросив его, все разом бросились врассыпную. Дима подошел вплотную. Парень пытался встать. Из носа текла кровь. Порванная, грязная куртка была вся в следах от ботинок и слюне. Паренек провел рукой по грязному, разбитому лицу, с ужасом посмотрел на смесь крови и слюны. Он помотал головой и встал на четвереньки. - Что? – спросил Дима злобным шёпотом. – Что дал тебе твой долбанный, богатый внутренний мир, твоя огромная душа? Тебя втоптали в грязь, и ты ничего не смог сделать. И всегда так будет. Лучше я буду бить. Он сорвался с места и исчез в полумраке. Паренек упал на землю, открыл глаза и прошептал ему вслед: «Зато я смогу встать…» |