Что хочет автор. Литературные конкурсы

Евгений. Вот и я так думаю… Двадцать первый век все-таки…Хотя…У меня в последнее время какие-то нездоровые переживания появились – захожу на сайты старых знакомых…в смысле тех, с кем я уже давно не переписываюсь…то есть мне не пишут. Захожу и смотрю – что там у них нового в «живом журнале»…хотя им на меня положить… Но ведь это же значит, что они мне не безразличны! По идее же так не должно быть!… А может быть – наоборот…может быть, это вполне обычные мысли...Черт его знает!

Роман. Не знаю, что и сказать….У меня такого нет. Наверное, просто забываю все скорей... Но, Жень, по-моему, мы отклонились от темы интервью.

Евгений. Да… Извини…У меня бывает такое, так что ты напоминай, если что. Вот...Помню, тогда на компе играла такая грустная-прегрустная песня Garbage... Ты, кстати, что обычно слушаешь?

Роман. Я?...Не знаю. Все подряд, как правило.

Евгений. Это ты зря. Так мозги захламляются...И вообще - свой вкус все-таки надо воспитывать. Хотя, на самом деле, сейчас все так слушают... В общем, я зашел, как обычно, на свой любимый чат…А там – она…В смысле - новый ник.... Я его сразу отметил. Прикинь - Белка…Звучит?

Роман. Ну…наверное, звучит….Даже очень звучит.

Евгений. Нет, ты не понимаешь. Это трудно объяснить…Короче, я сразу стал ее цеплять. (В сторону Елены, громко.) Привет.

Елена. Привет.

Евгений. Клевый ник.

Елена. Спасибо.

Евгений. Знаешь, мне очень хочется спросить у тебя одну вещь.

Елена. Спрашивай.

Евгений. Спасибо… Какие позиции в сексе ты предпочитаешь?

Елена. Фу, да ты пошляк!…До свидания! (Отворачивается от компьютера.)

Евгений (Роману). Да это был облом…Но я знал этот тип женщин. Поэтому в следующий раз я подкатил по-другому. (Елене.) Привет….Слушай, прости меня…За тот, прошлый раз.

Елена. Это опять ты? Озабоченный онанист?

Евгений. Он самый. А ты мне все равно нравишься.

Елена. Да ну? Какая я у тебя по счету за сегодня?

Евгений. Первая…за неделю. Честно.

Елена. Неудивительно.

Евгений. Потому что я думал только о тебе, родная моя.

Елена. Мы пока не родственники.

Евгений. Это можно исправить.

Елена. А можно не исправлять?

Евгений. Конечно, можно. Но сначала, давай встретимся, чтобы тебе потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

Елена. С чего это вдруг?

Евгений. Потому что я очень красивый и умный молодой человек.

Елена. Этого у нас в стране пруд пруди. Прям каждый второй.

Евгений. Я отличаюсь от всех остальных. Честно-честно. Можешь проверить... Сначала мы погуляем и пообщаемся на общие темы. А если ты захочешь, я покажу тебе свою коллекцию марок.

Елена. Немецких, я надеюсь?

Евгений. Ты делаешь это за деньги?

Елена. Нет, ты и, правда, озабоченный!

Евгений. Только тобой, Белка… Кстати, а как тебя зовут на самом деле?

Елена. Стрелка.

Евгений. А меня – Юра Гагарин.

Елена. Вот и лети в космос.

Евгений. А ты не лай.

Елена. Ты меня достал!

Евгений. Тогда давай встретимся. Я подарю тебе гладиолусы.

Елена. Лучше розы.

Евгений. Твое слово – закон…А потом мы будем сидеть в роскошном ресторане на Арбате и есть фисташковое мороженое.

Елена. Мое любимое…Как ты угадал?

Евгений. По выражению твоего лица…Мы будем слушать «Коза Ностру» Глюкозы, а потом поедем на Воробьевы Горы на моем «Мерседесе».

Елена. Ты все врешь.

Евгений. Не все. Можем поехать на твоем «Мерседесе».

Елена (смеется). Меня все равно папа не пустит.

Евгений. А мы его не спросим.

Елена. Ты не знаешь – какой он.

Евгений. Расскажешь при встрече.

Елена. Он очень суровый и любит, чтобы его слушались.

Евгений. Я тоже люблю, чтобы меня слушались. Так что давай телефон.

Елена. А что мне за это будет?

Евгений. Я уже сказал…И еще – бесконечное счастье.

Елена. Заманчиво…Так и быть…А как тебя зовут в реале?

Евгений. Женя. Но я не женат....Я жду номер твоего телефона… Так жду, что у меня дрожат пальцы от нетерпения и я не попадаю по клавишам клавиатуры – поэтому, извини, что я больше не отвечаю.

Елена (после паузы). А меня Лена зовут.

Евгений. Лен, я уже ушел за розами. (Поворачивается к Роману.) Вот так мы и познакомились с ней.

Роман. Обычное дело, в принципе.

Евгений. Да. Почему-то у всех таких историй всегда хорошее начало...(Пауза.)А на следующий день мы с ней встретились...На «Нагорной».

Евгений берет из-за кулис букет гладиолусов, потом встает и идет в сторону скамейки. Некоторое время он стоит у нее и смотрит на часы, потом по сторонам, затем садится на скамью. В это время с другой стороны сцены к скамейке подходит Елена. Все время их разговора слышен гул поездов метро, время от времени раздаются объявления дежурной по станции. Караулов сидит, и что-то пишет в блокноте.

Елена. Привет.

Евгений (поднимает голову, вскакивает). А! Привет! Это ты? (Вглядывается в нее.) Ну конечно ты! (Протягивает ей цветы.) Спешал фор ю.

Елена (обиженно). Я же просила розы!

Евгений. Да? Извини, я забыл.

Елена (оглядывается по сторонам). А где твой «Мерседес»?

Евгений (нервно смеется). А я подумал – ты будешь на своем.

Елена. Понятно. (Молчат, Евгений украдкой смотрит на Елену.) Что – не понравилась?

Евгений. Понравилась…Очень.

Елена. Я рада.

Евгений. Знаешь…

Елена (перебивает). Знаю! (Перебирает букет.) Что будем делать?

Евгений. Общаться!

Елена. В каком смысле?

Евгений. В каком хочешь! У меня был кореш, который всегда в первую очередь спрашивал у новой девушки: «У тебя резинки есть?». (Натянуто смеется, Елена молчит.)

Елена. Этот кореш – ты?

Евгений. Да…Но ты не подумай.

Елена. Я и не подумала…Тем более, что у меня их нет.

Евгений. Зато у меня есть!

Елена. Ты запасливый.

Евгений (быстро). Да, ты знаешь, сейчас же СПИД ходит, еще другая ерунда всякая...Юз кондом, как говорится.

Елена. Знаю…Слушай, а может лучше поговорим о литературе? А то что-то меня эта тема не радует.

Евгений. Давай…Мне очень нравится литература! На самом деле.

Елена. А кто именно, какие авторы?

Евгений. Кто именно?…Ну этот…как его…М…М…Мандельштам!

Елена. А что у него тебе нравится?

Евгений. Что именно – не помню, давно читал…Ну так – вообще.

Елена. Мне тоже нравится Серебряный век.

Евгений. Да, это прикольно.

Елена. В смысле?

Евгений. Ну это…Поэты всякие... Маяковский.

Елена. Ааа…Ну да, прикольно.

Евгений. Давай лучше о политике.

Елена. Что о политике?

Евгений. Поговорим…Знаешь, я в одной партии состою…Нелегальной.

Елена. Незаконной что-ли?

Евгений. Да нет!…Нелегальной. НБП называется.

Елена. А, слышала…Там же одни придурки.

Евгений (обиженно). Кто это тебе сказал?

Елена. Папа.

Евгений. А он откуда знает?

Елена. Он – полковник ФСБ.

Евгений (в сторону). Везет мне сегодня. (Елене.) Это ничего. Но лучше – предупреждать сразу.

Елена. О чем?

Евгений. Об обстоятельствах.

Елена. А в чем, собственно, дело?

Евгений. Ни в чем...Так.

Елена. Я тоже так думаю.

Евгений. Ну, на самом деле, я не придурок…Просто борюсь с режимом.

Елена. Значит, на самом деле придурок...Яйцами что-ли в политиков кидаешься?

Евгений. Нет, что ты...Яйца сейчас дорогие... (Задумчиво). А может ты и права, насчет - придурок…не знаю…Но, по крайней мере, я не жалею.

Елена. Не надо.

Евгений. Так!…О политике тоже не вышло поговорить. Давай, тогда молча поедем на Арбат.

Елена. Зачем?

Евгений. Как зачем! Я же обещал, что мы будем есть фисташковое мороженое!

Елена. В ресторане?

Евгений (уклончиво). Ну, это можно и так назвать.

Елена. Понятно, что не «Прага»....А все-таки не пойму – к чему ты все время клонишь.

Евгений. Лен, ты все понимаешь…Я просто хочу на Арбат – выпить бутылку портвейна, подраться с хулиганами, а потом читать стихи милиционерам в отделении.

Елена. Я не хочу портвейна.

Евгений. Можно пить красное вино…и драться тебе тоже не обязательно. (Караулову.) Я не думал, что она согласится. Но я в ней не ошибся. (Елене.) Поехали? Тут же все равно ничего нет, кроме поездов и милиции.

Елена (оглядывается). В чем-то ты конечно прав…Поехали. (Встает.)

Евгений. Да…(С пафосом.) Посмотри вокруг еще раз! На нас же смотрит вся планета!

Лена и Евгений встают и уходят.

За сценой раздается шум, смех, который постепенно затихает. Караулов подходит к кулисам, в этот момент оттуда выходит Евгений. В руке у него початая бутылка вина.

Евгений. Будешь?

Роман. Нет…спасибо, не хочу.

Евгений. Как хочешь…а вообще - хорошее вино. (Пьет из бутылки.) Ленка не допила.

Пауза, Ижорин и Караулов садятся на скамейку.

Евгений. Ну вот, в общем-то у нас все было хорошо…И на Арбате тоже…Все было хорошо…но недолго…Я дарил ей цветы – первой девушке, которой я вообще дарил цветы....И последней. (Пауза.) Знаешь, почему-то я очень подробно помню, как мы встречались с ней в парке около МГУ...Такие, самые мельчайшие подробности...Может быть потому, что я больше ни с кем там не встречался....Не знаю – почему мы встречались именно там....Наверное, ей просто было удобно приходить туда после лекций....Потом, когда я дарил ей букет, мы долго гуляли по заснеженным улицам и фонари почему-то начинали гореть ярче, когда мы к ним приближались...Помню, как мы целовались сквозь этот морозный воздух... (Встряхивает головой.) Как там у Земфиры – «Бери вазелин и пошли целоваться»?

Роман. Да, что-то такое, насколько я помню.

Евгений. Это про нас. (Пьет из бутылки.) Иногда она приходила с каких-то пресс-конференций и рассказывала всякие приколы про политиков...Она же была журналистом. Неплохим журналистом….Иногда у нее были нервные срывы после стычек с редактором или просто – зачет в универе не поставили, и мне приходилось лечить их глинтвейном и водкой в «Табуле Раса». (Молчит.) Первый раз у нас это было тоже в каком-то ночном клубе....Она так красиво танцевала танго...и я ужасно захотел ее прямо там...немедленно...Странно, но она тоже была согласна... К тому же мы выпили к тому времени бутылку мартини. Да и встречались с ней уже неделю...Это было так классно. Ну сам знаешь, ведь. (Вздыхает.) Какое-то время я был счастлив….Кстати, ты не подумай, что мы все время только и делали, что пили – это было фоном…всего лишь фоном к нашим отношениям. Мы могли и без него.

Роман. Я и не подумал. А что случилось потом?

Евгений. А потом меня арестовали. (Вздыхает, снова пьет из бутылки.) Такое иногда бывает…Меня допрашивал лично ее папа….Борис Владимирович Суворов, полковник ФСБ…Интеллигентный, в общем-то человек... Допрашивал, правда, не совсем интеллигентно. Иногда хотелось умереть...Но я ему все равно ничего не сказал о Лене.

Из-за кулис выходит Борис Суворов, в форме полковника ФСБ. Он подходит к скамье, склоняется над Евгением, тот отставляет бутылку и протягивает ему руки. Суворов надевает на них наручники, потом жестом отстраняет Караулова со скамьи, и заставляет лечь на нее Ижорина, лицом вниз.

Евгений (Роману). Надо мной издевались в милиции. Долго и методично. Мне кажется, они это умеют еще с рождения...Просто прирожденные менты, какие-то. Кто их только рожает? Это такая порода специальная – с большими ручищами и красными глазками, заплывшими жиром... О, у них был полный ассортимент орудий пыток! (Суворов срывает с себя форму и оказывается в кожаной одежде садомазохиста.) Временами мне даже казалось, что это доставляет им огромное наслаждение. (Суворов достает плетку и начинает стегать ею Женю.) Короче, они выбивали из меня нужные им показания.

Роман. Это отвратительно!

Евгений. Да, и даже еще хуже...Впрочем, у нас в стране постоянно происходит очень много отвратительных вещей.

Суворов (продолжая стегать). Ты, сволочь красно-коричневая, кто был с тобой на митинге у посольства? Отвечай, гад! Мы все про тебя знаем.

Евгений. Суворов, это незаконно! Пытки в нашей стране запрещены!

Суворов. А мне плевать! Я тут для тебя закон! И буду бить тебя, пока ты не сознаешься во всем! Понял, тварь? Короче, мы все о вас знаем, отпираться бесполезно!

Евгений. Что же ты тогда меня бьешь?

Суворов. Заткнись! Хочу, чтобы ты поумнел, дебил! Знал, в какой стране живешь и благодаря кому! А если это тебе по-прежнему интересно - мне нужно, чтобы ты подписал этот протокол! (Достает из кармана бумажку и сует ее Ижорину.) Тогда тебе будет проще жить.

Евгений. Это тебе будет проще жить...А я ведь когда-нибудь выйду и найду тебя!

Суворов. Что?! Ты мне угрожаешь? Да тебя на зоне так отпетушат, что ты больше срать не сможешь, козел! (Начинает бить его с еще большим остервенением.)

Роман закрывает лицо ладонями, потом отходит к краю сцены. Полковник устает, поднимает Ижорина за рубашку, снимает с него наручники и отшвыривает его в сторону.

Суворов. На свободу с чистой совестью, гнида! Еще раз ко мне попадешь – сдохнешь в психушке!

Суворов с достоинством надевает свою форму полковника, и уходит. Евгений медленно встает с пола, и с трудом подходит к Роману.

Роман. Это страшно! Неужели там на самом деле такой беспредел?!

Евгений. На самом деле мне еще повезло...Кто-то действительно сгнил в психушке...Но и меня за полгода превратили в развалину.

Роман. И вы ничего не сделали?

Евгений (смеется). А что я мог? Я же никто! Но протокол я все-таки не подписал...Как некторые...И вообще - скажи спасибо, что живой, как говорится. Только вот некому это спасибо сказать...(Пауза.) Потом...когда я вышел... я хотел только одного...Я думал об этом все время, пока сидел в СИЗО.

Роман (пишет). Все время об одном...О чем же это?

Евгений. Нетрудно догадаться, по-моему...Я хотел встретиться с ней. Я же по-прежнему любил ее...Несмотря на то, что у нее был такой отец...А может быть еще сильнее от этого.

Роман. А как... Как ты ей все объяснил? Или ты сказал ей?

Евгений.Вот именно...В точку, чувак...Я сказал ей.

Евгений устало садится на скамейку посредине сцены, Роман садится на стул около компьютера Евгения.

Играет легкая, грустная мелодия. Из-за кулис выходит Елена. Увидев Евгения, она почти сразу останавливается и вглядывается в него. Потом медленно подходит к нему, кладет руку ему на плечо.

Елена (тихо). Здравствуй.

Евгений (вздрагивает и оборачивается). Зд..здравствуй, Лен.

Елена. Я сяду?

Евгений. Да, да, конечно. (Сдвигается к краю скамейки.) Ты все-таки пришла...А я уж думал...(Спохватывается.) Извини, что я сегодня без цветов.

Елена. Да ладно, какая ерунда!... И потом - я не могла не придти, ты же знаешь....Хотя ты так неожиданно исчез.

Евгений. Да...у меня были на это причины.

Елена. А я ведь очень скучала по тебе...хотя и без всяких на то причин.

Евгений. Лен, у меня были очень веские причины моего исчезновения.

Елена. Скажи - какие?

Евгений. Наверное, тебе лучше не знать о них. Иногда, действительно, когда меньше знаешь – крепче спишь....Я серьезно.

Елена. И все-таки - какие же это причины? Мне интересно будет знать. Просто потому, что я, как дура, переживала за тебя. (С раздражением.) Какие же это причины?! Запой что-ли?! (Смотрит Ижорину в лицо.) Ты ж похож на сорокалетнего алкаша! (Срывается на крик.) Я же так тосковала по тебе! Думала, что с ума сойду, а ты! (Плачет.) А ты....ты появляешься через полгода...ни с того, ни с сего. И что-то лепишь мне про серьезные причины! Какую-то пургу гонишь!

Евгений (раздраженно). Да ты!...Да ты!...Да ты хоть знаешь, где я был? Где я полгода отдыхал?! Ты знаешь это?!

Елена (обиженно). Ты чего кричишь? Не знаю я! Поэтому и спрашиваю... Может, расскажешь тогда?!

Евгений. Да, вот сейчас и расскажу! На все вопросы сразу отвечу! Печки-лавочки... Блин!

(Молчит, более спокойно.) Извини, что я сорвался...нервы совсем никакие...И вообще. (Долгая пауза.) Знаешь...Я не хотел говорить этого тебе... Потому что…Потому что…Блин, но ведь это все твой отец виноват.

Елена (удивленно). Мой отец? Виноват в этом? Ты о чем?!

Евгений (вздыхает). По ходу все-таки придется сказать. (Пауза.) Понимаешь, Лен...Прежде всего, поверь - я тебя по-прежнему люблю, абсолютно так же. Даже еще сильнее!...Запомни это, пожалуйста...Но твой отец...это такой...такая тварь! Стой, стой! Не перебивай меня...я обьясню... Я был в тюрьме...точнее, в СИЗО.

Елена. Женя! Ты что - шутишь?!... Это что – серьезно?!

Евгений. Да, к сожалению...Сама понимаешь - такими вещами не шутят... И... твой папа сыграл в этом моем факте биографии не последнюю роль. Точнее, самую главную.

Елена (закрывает лицо ладонями). Я не...я не верю тебе. Ты все придумал.

Евгений. Пожалуйста, поверь мне...Это правда. Меня выпустили только на прошлой неделе. Ты можешь все проверить через своего отца.

Елена (бормочет сквозь слезы). Я не верю...не верю...это вранье...Ты врешь...Не верю.

Евгений. Меня там били...серьезно. Теперь у меня почти не работают почки, но пара сломанных ребер уже срослась...В общем...Пойми - ты ни в чем не виновата. (Усмехается.) Просто у нас с твоим отцом разные политические установки... Лен, не плачь. (Обнимает ее, обращается к Роману.) Мне никогда не было так жалко ее, как тогда. (Молчит, кусает губы.) И никогда я не любил ее так, как в тот день.

Роман. Да, я верю...такое бывает...только иногда.

Евгений. Иногда...но чаще – вовсе не бывает...Так что в тот день, можно сказать, я был даже благодарен ее отцу. (Обращается к Елене.) Лен, все нормально, не плачь...Сейчас все хорошо...Ну, не плачь. Ну пожалуйста, Лен. (Гладит ее по волосам, что-то шепчет.)

Елена (выпрямляется, постепенно успокаивается). Да...извини...Прости меня...Я пожалуй пойду.

Елена пытается встать, но Ижорин удерживает ее за руку.

Евгений. Куда ты? Лен, постой! Я не разлюбил тебя, пойми! Никто не может заставить меня сделать это! Не уходи! Забудь все, что я тут говорил! Забудь!

Елена (вырываясь). Мне пора! (Отходит к краю сцены, оборачивается к Евгению.) Жень, послушай...Это я виновата.

Евгений. Да что ты мелешь?! Ты ни в чем ни виновата, пойми! Сын за отца не отвечает!

Елена. А дочь за отца?

Евгений. Да нет же, говорю тебе! (Вскакивает, подбегает к ней.) Ты ни в чем не виновата. Я прос...я простил его!...Я завязал с НБП, со всем этим дерьмом! Лен, давай начнем все заново, уедем отсюда! Не переживай, я же люблю тебя еще больше...Еще больше, чем раньше! (Обнимает ее.) Если это вообще возможно. Ты же любишь меня тоже, как раньше? Любишь?!

Елена (молчит, потом медленно вывобождается из его обьятий). Да, Жень...люблю. Мы начнем все с самого начала...Только не сегодня....Потом, скоро...Ты позвони мне на следующей неделе. Только обязательно позвони.

Евгений. Ты уверена, что хочешь уйти? Ты точно ничего не натворишь? (Берет ее лицо в ладони.) Лен, я люблю тебя. Пойми же, что я не смогу без тебя.

Елена. Да, Жень, я тоже. (Уходит, на краю сцены оборачивается.) Я тоже люблю тебя.

Елена уходит, Евгений устало садится на пол посредине сцены, оперевшись спиной на скамейку. Он теребит себе волосы, потом поворачивается к Караулову.

Евгений. Вот так, Ром, все и закончилось...Нет, конечно, это было начало....Но что-то главное у нас закончилось...Все-таки не надо было говорить ей про отца.

Роман. Тяжелая сцена....Слушай, если тебе сейчас трудно говорить, мы можем перенести интервью на завтра.

Евгений. Да нет, я в порядке...В полном порядке. (Пауза, Ижорин поднимается и садится на скамейку.) А потом все как-то полетело со скоростью лавины...Под уклон и очень быстро. Кстати, ты был в горах когда-нибудь?

Роман. Ну...пару раз.

Евгений. А где именно?

Роман. На Эльбрусе один раз был, потом в Горный Алтай как-то съездил.

Евгений. Ну и как там? Красиво?

Роман. Да, очень...Особенно в Горном Алтае. Такая тайга, знаешь, девственная, нетронутая...И – снега везде...Ослепительной чистоты.

Евгений. Да...Помнишь, в «Достучаться до небес»: «На небе только и разговоров, что о море»? А мы вот про горы говорим.

Роман. Ну на море тоже хорошо.

Евгений (усмехается). В народе говорят: хорошо, где нас нет...Только вот интересно - кому там хорошо?

Роман. Наверное, не нам.

Евгений (смеется). Да, это ты, чувак, верно заметил. К тому же мы не умираем послезавтра, как парни в том фильме...По крайней мере, мы так думаем. (Встряхивает головой.) Прости, снова отвлекся… В общем, через три дня в ее газете вышла статья об избиениях в милиции...обо мне и Суворове, в общем...Она, конечно, не подписалась под ней, но и ее батя тоже не дурак был....В тот же день, через десять минут допроса этот старый чекист расколол ее...В общем, был жуткий скандал - она послала папу, и он выгнал ее из дома...Навсегда, как ему тогда казалось. Это же было предательство, разрушение всей его системы ценностей! Его извращенной, но все же системы... Блин, он же даже не понимал – как его родная дочь могла написать статью о «проделках» отца, это не укладывалось в его голове!

Роман. Наверное, ей было тяжело пойти на это?

Евгений. Наверное...Но я почему-то знал, что она выкинет что-нибудь подобное. Это было в ее стиле - с таким характером ей нужно было родиться мужиком....Хотя, конечно, Бог часто шутит над нами.

Роман. А она советовалась с тобой по поводу статьи?

Евгений. Нет, ни разу...Я узнал о ней, когда мне позвонили из прокуратуры. Они там завели какое-то уголовное дело по факту публикации, таскали меня на допросы...Потом все заглохло, конечно, полковника по-тихому уволили из органов....А я уехал сюда. В эту богом забытую дыру. (Усмехается.) Хотя, как оказалось, и не совсем забытую. (Мрачнеет.) Конечно, это все было не сразу. Я долго был в городе...Я хотел увидеть ее, очень хотел. Я ведь даже ничего о ней не слышал после того нашего разговора. (Молчит.) Конечно, после того, как я узнал об этой статье, я сразу же позвонил ей – но ни мобильник, ни домашний не отвечали. После того, как ее выгнал отец, она жила у каких-то знакомых...Ей нужно было переварить всю эту ситуацию...ей было трудно даже вспоминать обо мне...И ей было трудно без меня. Я это точно знаю.

Роман. А она...она не пыталась как-то забыться...может быть в работе?

Евгений. Да нет, что ты! Наоборот, как мне говорили потом, она взяла отпуск и просто сидела у этих своих знакомых, уставившись в одну точку...Просто сидела и молчала.

Роман. А ты – твое отношение к ней поменялось?

Евгений. Нет...я и так любил ее слишком сильно...Первое время я вообще просто сходил с ума. Искал ее везде – давал дурацкие объявления в газетах, звонил на радио, даже обращался к ментам! Все было бесполезно. Я знал, что она где-то недалеко...в этом городе, может быть, в этом районе. Но...все было бесполезно. Это сводило с ума, но все, что я делал – все было бесполезно!!! Глушняк...А потом я уехал...Мне врачи сказали, что у меня нервный срыв - вот родители и сплавили меня в эту деревню.

Роман. Но здесь-то тебе было хорошо?

Евгений. Да...какое-то время...Как раз тогда я случайно прочитал пьесу Радзинского «104 страницы про любовь» и знаешь...Я что-то почувствовал...Я почувствовал, что мне тоже нужно что-то выразить...Что-то сказать всем...Выплеснуть эту боль.

Роман. Тогда ты и начал писать?

Евгений. Да, тогда...Но сначала я стал читать запоем всех современных авторов-драматургов: Гришковца, Сигарева, Белецкого, Коляду, многих других...У них у всех была боль, но... чего-то не было...Чего-то того, что было у меня...И я решил написать об этом. Просто для себя.

Роман. Но тебя же напечатали.

Евгений. Да. И премию дали...Все это так – неважно. Не улыбайся, это правда...По крайней мере, сейчас это для меня не важно.

Роман. А тогда – тогда было важно?

Евгений. Это было приятно...Но намного приятней был сам процесс, как бы это обозвать… писательства, что-ли. Чувствовать, как вместо со словами из тебя уходит боль...страх...ненависть к окружающим...и может даже любовь к ней.

Роман. Да, все критики отметили искренность и свежесть твоих пьес.

Евгений. Ну, это их работа – отмечать и сравнивать. Пусть...Мне, например, на их месте намного приятней было бы читать того же Пелевина или Стогова...Эти, по крайней мере, создали что-то новое. Я же – так, самовыразился.

Роман. Ну, это спорный вопрос. Просто так тебя бы не хвалили. И потом - интересно, например – что же нового создал Стогов?

Евгений. Это долго обьяснять...Да и неохота. Я же не критик. А если тебе их творчество не нравится – читай Пушкина с Толстым. У них всегда найдешь что-то новое для себя .

Роман. Ну это понятно - классики, что тут скажешь... Это ж авторитеты, столпы так сказать, реформаторы русского литературного языка и т.д.

Евгений. Да...Классики литературы...Но уйдем от книжек. Возьмем, допустим кино – Тарантино, Такеши Китано, Балабанов. Сейчас они для нас практически те же классики...Хотя и взяли очень много у своих предшественников – Тарковского, Феллини, Бергмана...Да, да, даже «Брат-2» - очень глубокий фильм, я в этом уверен.

Роман. Ну, я бы не стал все-таки сравнивать...Для меня есть абсолютные вершины, недосягаемые – тот же Феллини, или Антониони. А Балабанов – сегодня знают, завтра – нет.

Евгений. И все-таки ты не прав. Художника ценят за то, что он выражает свое время...Ну, конечно, не отрываясь при этом от всей человеческой истории...И вот Балабанов... По-моему, он ухватил вот это наше время...Это тебе не «Даун-Хаус» или «Восемь с половиной долларов», где просто стеб и ничего больше...Да...А впрочем, не будем спорить с тобой об искусстве. Пока ты, как говорится, в движении, как и большинство журналюг, да и вообще – как и все люди, ты этого не заметишь...Я тоже был таким. А здесь я остановился и увидел все это. Всю эту красоту нашего мира. Божьего мира...Вот попробуй сам, поживи здесь пару месяцев, и тогда начнешь что-то понимать. Что есть вещи на порядок выше, чем то, что нам кажется важным.

Роман. Нет, для меня это совершенно невозможно...Я уж лучше в движении, как-нибудь.

Евгений. Ну, как хочешь... (Устало.) А все-таки я устал...Ты забираешь мою энергетику.

Роман. Ну это... извини... Я же не специально.

Евгений (смеется). Да шучу я! А ты поверил что-ли?...Я просто устал, вспомнил много плохого...Слушай, давай завтра расскажу остальное. Тем более немного осталось.

Роман. Завтра? Конечно, как хочешь. Давай завтра. Когда приходить?

Евгений. Да, как сегодня, так и приходи. Тебе есть, где переночевать?

Роман. Да, у вас тут уже гостиница целая открылась для паломников. Очень приличная.

Евгений. Ну и заночуй в ней...А завтра я тебе все и расскажу. Все-все-все...Что можно...

(Пауза, Караулов неуверенно мнется на месте.) Слушай, что-то со мной сегодня творится...какое-то предчувствие нехорошее.

Роман. Да? У меня ничего вроде нет. Но вы...то есть ты...тебе же видней.

Евгений. Да, наверное...Ерунда это все. (Себе.) Чем быстрее – тем лучше. (Караулову.) Ну, до завтра.

Евгений пожимает Роману руку, тот уходит за кулисы. Ижорин сидит на скамейке, устало свесив руки, потом медленно поднимает глаза к потолку.

Евгений (тихо). Почему я? (Громче.) Ну почему я?! Боже, какой бы ты ни был, будь ты проклят за это! Что другого не мог найти?! Другого козла отпущения не мог найти?! (Грозит потолку кулаком.) Ты всегда меня ненавидел...Еще в детстве, когда я сломал руку, упав с санок...Всегда, всю жизнь...Сволочь! Почему я должен лечить всех этих уродов, всех этих убогих?! Я же хотел быть просто отшельником, буддистом, а ты из меня святошу заделал! А разрешения у меня почему не спросил?! Ненавижу!!! Ненавижу твой рай и ад, твоих ангелов и святых! Всех вместе взятых!!! Чтобы вы все провалились, истлели, чтобы в вас больше никто не верил! Чтобы это вы горели в аду, а не те, кого из-за любой малюсенькой ошибки вы туда ссылаете!!! Ненавижу!!! (Устало опускает голову.) Да... Боже мой...Ты меня все-таки победил…Победил, старый черт! Ты так думаешь…И все же, это еще не конец. Не конец!

Действие второе.

Сцена затемняется на некоторое время, потом снова освещается. Посредине сцены стоит небольшая трибуна, недалеко от нее – стулья. На стульях сидят несколько человек. На одном из стульев сидит Караулов и что-то отмечает в блокноте. Раздается голос из громкоговорителя.

Голос. Дамы и господа, внимание. Лауреат премии «Софокл» - Евгений Ижорин!

Раздаются аплодисменты, из-за кулис выходит Евгений, одетый в смокинг. Он останавливается около трибуны, неуверенно осматривается, потом медленно кланяется залу. Снова раздаются аплодисменты, Евгений становится за трибуну.

Евгений (ждет, пока стихнут аплодисменты). Здравствуйте, здравствуйте, уважаемые господа...и дамы. Спасибо всем вам за то, что кто-то из вас прочитал мою книгу. (Смех присутствующих.) Спасибо также за то, что у вас есть чувство юмора. Это очень важное качество в нашей стране...А теперь я расскажу вам немного о своей книге. Прежде всего, хотелось бы сказать, что....о том, что она для меня значит. А значит она, как вы догадываетесь, очень много. Как, например, для любого человека его дети. Тут все очень просто...Понимаете, когда я писал ее... я вовсе не думал о том, что из этого что-то выйдет. Я просто писал.

Голос из толпы. И все-таки что-то у вас вышло. Даже очень вышло. (Смех присутствующих.)

Евгений. Да, вы правы. И эта премия, как бы зафиксировала этот факт, подтвердила его в глазах читателей...Хотя мне она ничего нового не дала.

Голос из толпы. Кроме десяти тысяч долларов. (Смех присутствующих.)

Евгений. Да, кроме этих десяти тысяч долларов. Впрочем, я решил передать всю сумму премии в детские дома Рязанской области.

Раздаются громкие аплодисменты, крики: «Молодец», «Браво» и т.п.

Евгений (жестом останавливает хлопки). На самом деле, я не вижу здесь ничего удивительного. По-моему, так должен был поступить любой нормальный человек....По крайней мере, у нас в России...Но это не главное...Я хотел сказать вам о другом. (Пауза.) Не знаю, с чего и начать...Наверное, мало репетировал. (Смех присутствующих.) Знаете, я еще довольно молод. Но в душе я чувствую себя стариком...Как хэмингуэевский старик, только без моря...И я знаю, что таких, как я, сейчас очень много. Наше поколение – оно разбито...Разбито всем тем, что происходит. Мы прыгнули из прошлого в будущее, из социализма в капитализм, и оказались где-то в воздухе...Многие из нас пропали в этом гигантском прыжке, просто выпали из жизни – стали наркоманами, бандитами, алкоголиками и просто психами. Кто-то попал в Чечню и был там убит, а те, кто вернулись – они уже другие. Мы их потеряли, да и сейчас продолжаем терять каждый день... А нашему государству все это время на нас было только наплевать. Но это и понятно - в стране был полный бардак. Происходила приватизация, рыночные реформы, каждый выживал как мог....Но я не могу судить за других. Я могу рассказать только о своем поколении.

Роман (поднимает карандаш). Вы, хотите сказать, что можете говорить от лица всего поколения?

Евгений. Да, именно это я и хочу сказать....Естественно, я не претендую на истину, но все-таки имею право на свое мнение. И вот, возвращаясь к книжке хочу сказать всем – она о нас...О тех, кто смог выжить и не сломаться, и о тех, кто сломался. О тех, кого я знаю уже очень давно, и о тех, кого я никогда не узнаю. О тех, кто верил в нашу Родину и защищал ее, и тех, кто взрывал вагоны электричек. О тех, кто каждый день ездит в «Цеппелин» на модные дискотеки, и о тех, кто не знает, что будет есть завтра… Она о нас. (Пауза.) И знаете, к какому выводу я пришел...Он неоригинален, этот вывод. В конечном итоге, к нему приходит всякий из нас. Мой вывод: единственное ради чего стоит жить – это любовь.

Роман. Любовь платоническая или физическая?

Евгений. Без разницы. Главное – это сама любовь. К Родине, к матери, и, конечно же – к любимому человеку. И знаете - я хотел бы поблагодарить любовь за то, что она есть, и воплощается в конкретных для нас личностях. Именно это и помогло нам выжить и, может быть, поможет встать с колен и возродить Россию...Любовь наших близких и наша любовь к ним. (Аплодисменты.) Спасибо. Эту книгу мне помогла написать любовь к одной девушке...Не знаю, люблю ли я ее сейчас, но во всяком случае я никогда ее не забуду...Никогда. Хотя, что я говорю - никто ведь из нас не может забыть свою любовь...А любовь была у всех, я в этом уверен. Или, может быть, еще будет. (Пауза.) Знаете, сейчас мне иногда вспоминается то время, когда я только начинал писать...Как и всем молодым графоманам, мне было тяжело пробиться. Я ходил по разным редакциям толстых журналов – естественно, мне везде отказывали. В издательствах была та же история. Конечно, я не сдавался и повесил эти свои опусы в интернете, а потом с грустью наблюдал за тем, как каждый день у меня прибавляется по два-три читателя...Всего лишь два-три читателя в день, но и им я был безумно благодарен за то, что они есть...Во всяком случае, это было лучше, чем вообще их отсутствие. Иногда я начинал мечтать о том, как я стану известным...меня пригласят на телевидение, будут брать интервью...И вот эту вот речь, я репетировал сотни раз...Но тогда она была совсем другая. И я был другим... Чего-то не хватало, что-то не получалось. Я винил во всем издателей, глупых и ленивых редакторов и, наверное, во многом был прав...Но, самое главное зависело от меня...Я понял это только после некоторых событий, повлиявших на мое здоровье и отчасти – на мой характер. И все же, больше всего, на меня повлияла любовь, та самая любовь, с которой я сегодня начал. Та самая любовь. (Пауза, оглядывается.) Это так непривычно – стоять здесь и говорить вам это.

Смех среди присутствующих, кто-то говорит: «Пора бы и привыкнуть».

Евгений. Да, может вы и правы...Но я не хочу к этому привыкать...Вообще – привыкать к чему-то - значит становиться косным, глухим к новым веяниям. А сегодня нужно быть постоянно внимающим...ведь вокруг нас происходит так много интересного! Извините за напыщенный тон. (Пауза.) Вот вы и отвлекли меня. Но не важно, я почти закончил. Я, конечно, не проснулся в один день знаменитым, как это, может быть, было у кого-нибудь из присутствующих... Все-таки внутренне я был готовым к этому долгому пути. И наверное, я должен был радостно прыгать до потолка, когда узнал, что мне дали эту премию... Но мне почему-то стало грустно. Ведь я же ничего на самом деле не сделал. Я просто сидел у себя в деревне и писал в тетрадочку свои мысли. А страна в этот момент тяжело болела и рыгала террактами и отключением тепла. Кто-то из нас умирал от передоза или СПИДа, кто-то в очередной раз мертвецки напивался паленого самогона, кто-то просто не мог найти денег на пакет «Роллтона»...А я просто сидел и писал свои мысли в тетрадочку. Хотя может быть, я мог что-то изменить...Но не стал…И я мог написать это по-другому. Но в итоге это все равно бы получилось именно так. (Пауза.) И все же мы пока живы. Хочу сказать спасибо всем, кто все еще честно живет в нашей стране – работает за копейки, ругает правительство, и иногда рожает детей. Спасибо вам, за то, что мы все еще живы.

Аплодисменты, Евгений стоит на трибуне и смотрит себе под ноги. Потом поднимает голову.

Евгений. Спасибо вам всем. Да, и вообще – спасибо нашей планете, за то, что она еще терпит нас. Я бы на ее месте уже давно избавился от этих назойливых муравьев, гадящих всюду, где они появляются… (Пауза.) Какая-то не праздничная речь получилась... А я все же я верю – мы прорвемся. И вот эта наша литература сыграет в подъеме не последнюю роль...Все будет хорошо.

Аплодисменты, Ижорин уходит с трибуны за кулисы, зрители постепенно расходятся, свет медленно гаснет.

Сцена темна, только посредине сцены на письменном столе стоит лампа и немного освещает окружающее пространство. На столе стоит икона и буддийский божок, около стола - кресло. В нем сидит Евгений, устало подперев голову рукой. Напротив него, в другом кресле сидит Караулов, на коленях у него тетрадка, иногда по ходу разговора он что-то в нее записывает.

Евгений (устало). Воспоминания замучили... У тебя никогда так не бывает – начинаешь вспоминать свою жизнь, и хочется вспомнить все до мелочи, до каждой ненужной подробности? И сидишь, мучаешься – вспоминаешь все, как ты там какие-то копейки тратил, что ты пил год назад, с кем и о чем говорил.

Роман. Да нет... вроде никогда такого не было.

Евгений. Везет тебе...Ничего у тебя никогда не было!…А вообще я думаю, что это у меня от нищеты нашей постоянной. Которая уже в генах у нас сидит, ничем ее не выведешь. Все, вплоть до копейки надо посчитать и сложить...А может это я такой нищий?

Роман. По-моему, это все у тебя от нервов расстроенных.

Евгений. Да, наверное...Ты, как всегда прав...Но я ничего не могу с собой поделать. Как там у поэта? (Декламирует.)

Что-то нервы совсем расшатались,

Слишком много, наверное, пью.

Все, кто мог, надо мною смеялись,

Да и сам я себя не люблю.

Я не знал, что депрессия вечна,

Когда есть лишь ничто и никто.

Будет память моя безупречна,

Лишь когда я забуду ее.

Да, лишь когда позабуду ее. А она приезжала ко мне вскоре после премии. Наверное, из газет обо мне узнала. Кстати, это имеет непосредственное отношение к твоему репортажу – после... вскоре после этого у меня и появился дар.

Роман (оживляется). Расскажите...то есть, расскажи об этом.

Евгений. Да, слушай... Вот...Как пишут в плохих романах, она вошла стремительной походкой. Все было, как всегда, и, прикинь - в тот момент я точно так же сидел в этом кресле.

Стремительной походкой из-за кулис входит Елена. Она одета в пальто, на голове ее элегантная шляпка.

Евгений (изумленно). Лена? Ты?! Откуда?!

Елена (возбужденно). Я только что приехала...Я купила билет сразу после того, как услышала о твоей премии....Но, ты не подумай. Просто я не знала – где ты находишься, а твои родители мне не говорили.

Евгений (вскакивает.) Вот сволочи! А мне не сказали про тебя...Лен, я ничего и не подумал...Не, на самом деле...Только одно интересно - где ты была все это время? (Оглядывается по сторонам.) Что-то я вообще здесь одичал. Садись, садись пожалуйста.

Ижорин приносит стул с края сцены, Лена садится. Она снимает шляпку и нервно вертит ее в руках. Евгений садится в свое кресло.

Евгений (вглядывается в нее). Ты так изменилась...Столько времени прошло.

Елена. Всего три года.

Евгений. Для меня это много.

Елена. Вообще-то, сейчас время текет быстро...Ты, кстати, тоже изменился.

Евгений (оглядывает себя). Да, извини.

Елена (смеется, расслабляется). Хотя шутки у тебя все такие же.

Евгений (серьезно). Нет, я правда уже другой...Совсем другой.

Елена (вглядывается в него). Да, я слышала....Писали, что ты организовал какую-то секту. Что-то непонятное.

Евгений (косится на Караулова). Журналисты вечно все переврут....Я просто стал буддистом.

Елена. Просто стал буддистом...Никогда бы не подумала, что услышу это от тебя.

Евгений. А почему бы и нет? (Усмехается.) В конце концов – это сейчас модно...Те же Сорокин и Пелевин, по-моему, буддисты.

Елена. Ну и что? На тебя это все равно не похоже.

Евгений. Люди меняются...Я не исключение. (Грустно.) И ты тоже, Лен.

Елена (задумчиво). Наверное, ты прав...Ты вроде хотел узнать – где я была все это время?

Евгений. Нет...Уже нет.

Елена. Ты же только что это спрашивал.

Евгений. А сейчас уже не хочу знать. Мне это неинтересно.

Елена. Но я все же скажу, чтобы ты не волновался… Как ты знаешь, мой дорогой папа, выгнал меня тогда...после этой статьи... из дома. Был жуткий скандал...но я не жалею об этой статье и о том, что после нее произошло. Я же знала моего папу...Вот, сначала я жила у знакомых, ушла с работы...но надо было как-то жить и я устроилась в другую газету, правда писала туда под псевдонимом – после этого скандала другого варианта не оставалось…Вот так и жила все это время.

Евгений (задумчиво). А я искал тебя тогда...С ума сходил...Даже странно.

Елена. Я знаю...Понимаешь, я не могла тебя видеть...Я никого не хотела видеть. Я вообще никого не хотела видеть.

Евгений. Зачем тогда ты вообще напечатала эту статью? Ты же знала, что после этого последует.

Елена. Знала...Иногда человек делает не то что нужно, а то, что должен сделать. Тогда мне показалось – я должна написать об этом статью...хотя бы статью. И я написала ее.

Евгений (внезапно). Ты больше не любишь меня? Лен, ты ведь не любишь меня?

Елена (тихо). Люблю...Именно поэтому я здесь...Я так отчетливо это ощутила совсем недавно...Хотя вроде бы давно забыла тебя...То есть – убедила себя, что забыла тебя...У меня никого не было и я....Хотела познакомиться с кем-нибудь через интернет, но поняла... Что ты все еще во мне. И ничего не изменилось.

Евгений (устало откидывается и закрывает лицо ладонями). Да...ничего не изменилось...И ты все та же.

Елена (отнимает его руку от лица и нежно гладит ее). А ты? Ты меня любишь?

Евгений (после паузы). Знаешь. (Глухо кашляет.) Все-таки, наверное, что-то изменилось. И теперь...Сейчас мне все равно...Я уже никого..не люблю...И одновременно люблю всех...Но не конкретно кого-нибудь...Это просто буддизм.

Елена (продолжает гладить руку, целует ее). Но ты же сам написал в своей книге – главное это любовь...любовь ко мне. Разве не так?

Евгений. Тогда это было так... Да, тогда это было так. Но я все выплеснул в эту книгу. Ничего не осталось. (Отнимает руку у Елены.) Прости меня.

Евгений отворачивается и молчит, Елена окаменело смотрит на него. Потом медленно проводит рукой перед глазами.

Елена. Жень, ты что – прикалываешься? Это прикол такой?

Евгений. Да нет, Лен. Какие приколы...Все абсолютно серьезно. По крайней мере, я так думаю.

Елена. А может ты просто...просто кого-нибудь полюбил? Какую-нибудь девушку? Скорей всего нашел кого-нибудь, а мне лапшу на уши вешаешь! Просто скажи мне, кто эта стерва – и все, я уйду! Только скажи – кто это?!

Евгений. Ты мне не веришь? Мне н а с а м о м д е л е никто сейчас не нужен. Я устал...мне нужно разобраться в себе...Не скандаль! Я ищу Бога, если ты так хочешь!

Елена. Жень, ты... ты сможешь меня когда-нибудь полюбить?

Евгений (после паузы). Не знаю... нет, наверное... Это слишком больно. Прости.

Елена. А если... (Вскакивает, начинает раздеваться.) Если мы сейчас...переспим с тобой? Тогда ведь все будет как раньше! Понимаешь, Жень?! (Лихорадочно срывает с себя кофту, но запутывается в ней.) Все будет как раньше!

Евгений (встает и останавливает ее). Перестань... Ничего не вернешь, пойми! Лен, теперь ничего не изменишь. Прости меня. (Целует ее.) Это все - дзен-буддизм. Все вокруг и во мне. И ты тоже. (Целует ее в лоб.) Прости, но я пойду. Ты слишком взволнована. А мне нельзя нарушать мое душевное равновесие.

Евгений медленно уходит за кулисы; Лена стоит с кофтой на голове, потом медленно натягивает ее обратно и смотрит невидящим взглядом вслед Ижорину. Потом встряхивает головой, обращается к Роману.

Елена. Ты веришь ему?

Роман.Извини, но мне кажется, он серьезен.

Елена. И что мне теперь делать? Уйти?

Роман. Решай сама... Может быть потом... через пару лет.

Елена (после паузы). Нет... Он не изменится... Теперь точно - все кончено.

Роман. Дешевый пафос.

Елена. Так написано в пьесе... И потом – не суди других по себе.

Елена медленно поворачивается и уходит, Караулов смотрит ей вслед. Потом встает и подходит к одному из компьютеров (авансцена освещается), начинает набирать на клавиатуре.

Роман. Редактору от Романа Караулова… Мне кажется, что действие близится к развязке. Во всяком случае, я буду удивлен, если это не так...Смысл во всем этом отыскать трудно, но я попытаюсь. Статья будет страниц на семь-восемь, могу сократить до пяти, но не больше... Пока у меня все нормально, я тут на полном пансионе. Видите – я, как всегда, честен с вами, накладных расходов у меня не возникло... Обстановка рабочая, правда Ижорин ходит мрачный, как Есенин после запоя...Но стишки у него выходят хуже есенинских....Я наладил с ним личностный контакт, и он обещал рассказать мне о том, как у него появился дар... Думаю, что завтра я допишу свою статью.

Та же обстановка, входит Евгений.

Евгений. Да ты прав... стихи у меня заметно хуже.

Роман (вздрагивает). Ты здесь?

Евгений. Да.

Роман. Надеюсь, ты тоже уже заметил, что я честный человек.

Евгений. Конечно, ведь это такая редкость сегодня. Я рад за тебя...Она ушла? (Роман кивает.) Я решил все закончить сегодня. Ни к чему тянуть.

Роман. Ты уверен?

Евгений. Да...Но сначала еще один стих. Придется потерпеть. Ты готов? (Роман кивает.) Тогда слушай. (Декламирует.)

Тяжело...Сублимация в рифмах, -

Это лучше, чем с бомбой в руках.

Кто-то громко рыдает в титрах,

Кто-то молча пьет в кабаках.

Роман (после паузы). Неплохой стих.

Евгений. А что ты понял из него?

Роман. Что понял?...Ну...что лучше сочинять стихи, чем взрывать бомбы....И что жизнь у нас в стране довольно паршива...Вот, наверное, и все.

Евгений. Да... Ну, то что ты сказал - это и без тебя всем понятно. Здесь я хотел показать, что не нужно думать над смыслом стихов...Его там обычно просто нет. (Пауза.) Ну, не важно.

Ижорин подходит к письменному столу и садится в кресло. Медленно крестится, потом смотрит на буддистского божка.

Евгений. Так трудно во что-то верить...Страшно ошибиться. (Роману.) Продолжим?...На следующий день я узнал...что она бросилась под поезд. На той же станции, где я жил. В тот же вечер... Это было страшно. Странно, но поначалу я ничего не почувствовал. Читал себе мантры под нос и ничего не чувствовал. Психологи говорят, что это бывает у всех, кто пережил катастрофу или смерть близких людей. Человек просто отгораживается от страшного события, как бы забывает его... Только потом... через три дня... я хотел убить себя. Смешно, но меня испугало, что тогда на мне был бы смертный грех. Почему меня это испугало?...К счастью, мне помогли. Через месяц приехал ее отец....Да, кстати, дар излечивать людей у меня появился сразу после ее смерти...хотя мне он был не нужен.

Роман. Но было столько шума в прессе! Да, что газеты – по телевидению сколько репортажей прошло! «Писатель – целитель вылечил больного СПИДом», «Буддист лечит от неизлечимых болезней», «Шарлатан или святой? Пиар или чудо?» и так далее! Мы все на уши встали. В наше то время, когда никто и в Бога не верит!

Евгений. Да... у меня были кое-какие способности... но мне от этого лучше не было. Все, как в рассказе Толстого «Отец Сергий» - свято, но пусто... Не хочу сейчас об этом вспоминать...Хотя... ты же приехал, и я вроде должен рассказать тебе об этом. (Пауза.) Тогда я как раз стал по-настоящему чувствовать горечь от смерти Лены... Нет, все не так, это невозможно выразить! Я хотел умереть, уснуть, ничего не чувствовать, никого не видеть, стать полным автоматом...Я пил, но легче не становилось, проклинал Бога и дьявола, выбросил всех этих Коэльо и Кортасаров, Ирвиных Шоу и Фауллзов, прибил Библию к стенке сортира....И одновременно постоянно молился неизвестно кому и зачем....Все это тянулось как жуткий сон, от которого невозможно проснуться или сбежать...А потом, где-то через неделю... меня посетил один странный человек. Не знаю – почему он показался мне странным...ведь на самом деле он был самым обычным

Из-за кулис выходит молодой человек, высокий, в черных очках, одетый в камуфляжные штаны и тельняшку. Он медленно подходит к Евгению, тот не смотрит на него. Молодой человек становится около Ижорина и начинает тихо напевать «Под небом голубым» Гребенщикова, постепенно повышая голос. Наконец Евгений вздрагивает и замечает его.

Евгений. Кто вы такой?! Что вам надо?!

Молодой человек. Кто я?... Не важно, как меня зовут здесь. Называй, как хочешь.

Евгений. Убирайся отсюда, я не хочу никого видеть.

Молодой человек. Зачем же так грубо, Жень? Я твой гость, ты должен меня принять.

Евгений. Ты знаешь, как меня зовут? Впрочем, ничего удивительного...Объясняю для непонятливых. Понимаешь - я тебя не приглашал, и, кроме того, у меня плохое настроение, так что – уйди, пожалуйста.

Молодой человек. К сожалению, я не могу уйти. Это не в моей воле.

Евгений (пристально смотрит на него). Ты сумасшедший или нарываешься? Надеюсь, что первое, потому что, ты меня уже достал!

Молодой человек. Так я сяду? (Не дождавшись ответа, садится.) Не злись, я ненадолго.

Евгений (вскакивает, хватает его за тельняшку, пытается выкинуть из комнаты). Наверное, ты не понял меня! Я не разрешал тебе здесь оставаться, козел! (Вдруг отлетает от него и падает на пол.) Так...значит электрошоком балуемся...Ну ладно, я тебе сейчас покажу, где раком зимуют! (Выбегает из комнаты, потом снова вбегает с ружьем в руках. Ружье старое, одноствольное.) Сейчас я тебя научу хорошим манерам! (Осматривает ружье с сомнением.) Предупреждаю – оно заряжено боевыми! (Перезаряжает ружье, направляет его на молодого человека.) Даю тебе последний шанс убраться отсюда!

Молодой человек (усмехается). Оно все равно не выстрелит, можешь и не пытаться...Лучше сядь и успокойся.

Евгений. Да пошел ты! (Снова нервно передергивает затвор.) Когда оно выстрелит, тебе мало не покажется! (Снова целится в него.) Ты что – не понял?! Я не шучу!

Молодой человек. Тогда стреляй!

Евгений. Все, ты меня достал, урод! (Пытается выстрелить, но ружье не срабатывает.) Что такое? (Снова безрезультатно жмет на курок.) Что случилось? (Заглядывает в курок, передергивает затвор, но ружье снова не стреляет.) Да чтоб тебя! (Ударяет прикладом ружья об пол, ружье стреляет в потолок, Евгений испуганно прыгает в сторону.) Блин, чуть в башку себе не попал!

Молодой человек (с усмешкой). Ну как – убедился? Может, ты теперь меня выслушаешь?

Евгений (устало сидит на полу). Может быть...Кажется, тебе сегодня везет... Не могу больше…Говори быстрей и уходи.

Молодой человек. Ты успокоился?...Хорошо... Извини, что я помешал тебе, но это было необходимо... В том числе и для тебя...Не знаю с чего и начать...Понимаешь... В это трудно сначала поверить, но дело в том, что...Дело в том, что я – ангел. (Евгений сидит в той же позе и молчит.) Тебя это не удивляет?

Евгений. Меня уже ничего не удивляет. В том числе и этот бред. Что дальше?

Молодой человек. Вижу ты мне не поверил. Пусть... Да, я не похож на типичного ангела – с крылышками и прочей дребеденью. Но все меняется и мы тоже не стоим на месте, как видишь...Теперь я расскажу тебе о цели своего визита. Мы знаем – как ты любил Суворову. Как сильно ты ее любил. Теперь она мертва и даже мы исправить этого не можем...Но ты – довольно необычный человек, Бог вложил в тебя талант писателя и ты смог реализовать часть своего предназначения. По вине обстоятельств и твоей слабой воли, сейчас ты впал в уныние и мы...то есть – Он решил, что ты должен...ты имеешь право стать целителем.

Евгений. Кем-кем?

Молодой человек. Целителем. То есть, говоря по-современному, экстрасенсом....Ну, чтобы людей лечить.

Евгений (тихо). По-ходу, это тебя залечили... Совсем крыша уехала.

Молодой человек. Скоро ты в этом убедишься. Ты будешь лечить людей, как это делали многие из твоих предшественников уже тысячи лет.

Евгений. Сейчас для этого есть больницы.

Молодой человек. Не смеши меня. Как будто сам не знаешь, что в них творится....Запомни главное - ты должен нести этот обет всю оставшуюся жизнь.

Евгений (встает). Допустим даже, что ты прав... А если я не хочу никого лечить? Если я вообще не хочу жить?! Вы об этом подумали?!

Молодой человек. Как бы это сказать...Это никого не волнует. Ты должен – и ты будешь лечить. Так тебе назначено на небе.

Евгений. Я никому и ничего не должен! Да и потом... Даже, если это все правда - я просто возьму...и убью себя! (Хохочет.) Просто возьму и замочу себя...и видал я в гробу весь ваш рай вместе с целительством.

Молодой человек. Попробуй. Или ты уже забыл?

Евгений. И убью! (Хватает ружье, передергивает его затвор.) Все равно – мне уже не охота жить! Давно не охота! (Приставляет дуло к виску.) Что ты теперь скажешь...ангел? Что ты теперь скажешь?!

Молодой человек. У тебя ничего не получится...Можешь и не пытаться. Тебе суждено умереть от руки другого человека. Но он тоже не будет счастлив.

Евгений. Не заговаривай мне зубы! Ты все врешь!!! (Нервно вытирает пот.) Я не шучу, я выстрелю...Все равно, это все неправда, какой-то кошмар. Я просто проснусь от него!

Молодой человек. Попробуй – так ты быстрее всего убедишься, что я прав.

Евгений. Не знаю...Ничего не знаю...Никому не верю...А, черт с ним! (Нажимает на курок, но ничего не происходит.) Опять осечка. (Медленно опускает дрожащую руку с ружьем.) Что же это? Что происходит?

Молодой человек. Произошло то, что ты сейчас захотел умереть, но у тебя это не получилось. Сразу после этого ты нассал себе в штаны, и у тебя ужасно заколотилось сердце.

Евгений (смотрит себе на штаны). Допустим, наполовину ты прав... Что дальше?

Молодой человек. Теперь ты мне веришь?

Евгений. Ну... Наверное, начинаю верить.

Молодой человек. Смотри. (Встает и оборачивается, сзади на тельняшке огромное пятно засохшей крови.) Видишь это пятно крови?

Евгений. Да.

Молодой человек (садится в кресло). Тогда...по-вашему, это было год назад... меня звали Сергей и я служил в десантуре по призыву. После года в учебке нас отправили в Чечню. Мне было...девятнадцать лет, по-моему. Зимою, в начале января, нас отправили зачистить одно село от чехов. Стояло такое светлое, морозное утро, когда не хочется стрелять…а хочется сходить покататься на лыжах...По дороге в село мы, сидя на броне, травили анекдоты, прикалывались... Но на зачистку я не доехал – в мой БТР попала «Муха». Я умирал несколько часов...Все звал мамку...А потом – светлый коридор, черный тоннель. Дальше я тебе рассказать пока не могу. Сам все увидишь....Так я и оказался на небесах.

Евгений. Интересная история....А почему тогда ты стал ангелом? Ты же убивал людей.

Молодой человек. Во-первых – я никого в своей жизни не убил. Во-вторых...До армии я был девственником...и когда умер – тоже...Наверное, это сыграло свою роль.

Евгений. Но ты... ты хотел им стать? Я имею в виду – ангелом, а не девственником.

Молодой человек. Знаешь...на этот вопрос мне трудно ответить… Наверное, хотел. Служить Богу всегда приятно.

Евгений. А вот я... Я не хочу никому служить.Тем более – вам... После того, что вы со мной сделали.

Молодой человек. Это пройдет...Ты должен просто жить и все изменится. Вот увидишь.

Евгений. Не думаю... Послушай меня, пожалуйста. Расскажу тебе кое-что...Знаешь, в моей жизни до Лены, меня любили только две женщины: проститутка и сумасшедшая...Сам я, как мне казалось, любил многих, а вот меня...Всем было что-то нужно от меня, или же для них я был просто смазливым мальчиком... Я научился цинично думать о любви, бездушно рассуждать на эту тему...и тут она. Когда я познакомился и...полюбил ее...а она полюбила меня – все изменилось, все стало не так. Теперь у меня был смысл в жизни, настоящий смысл. У меня было все!... И вот я сам все это потерял...А потом приходишь ты – и начинаешь нести мне что-то про святость и целительство...Даже если ты и прав, подумай – как я могу относиться к этому, когда мне уже ничего не охота...Ничего.

Молодой человек. Бог велик в своей доброте, пути господни неисповедимы...Доверься ему, как доверился я и делай то, что должен делать.

Евгений. Меня тошнит от этих проповедей! Ты пришел и поставил мне ультиматум – давай лечи людей, другого выбора у тебя нет! И не предложил мне ничего взамен! И это в тот момент, когда я меньше всего думаю о том, чтобы что-то делать для людей в этом гребаном мире! (Пытается уйти, но валится с ног.) Ты используешь запрещенные приемы, как и все ваши угодники!...Ты все равно ничего этим не добьешься, проклятый святоша!

Молодой человек (встает). Мне надо идти. Послушай меня, Жень, в последний раз – все, что ты решил тут – все это от упадка сил и неверия в Бога. Тебе дается последний шанс поверить в Него и начать служить добру! Если ты этого не сделаешь – для тебя все закончится... Но не раньше, чем ты используешь этот шанс. Запомни: если ты выберешь путь служения Богу, ты проживешь долгую и светлую жизнь, ты не будешь ни о чем жалеть, так же как не жалею ни о чем я...Там – в Чечне, я не верил ни в черта, ни в Бога, так же, как и ты сейчас...Никогда...Трудно поверить в Бога, когда ты под обстрелом, а твоя мать в глухой деревне не может купить себе досок, чтобы починить прохудившийся сортир...Но на самом деле он есть и это – самое главное...Так что – поверь в то, что у тебя все еще будет хорошо...

Молодой человек уходит, Евгений сидит на полу, обхватив голову руками. Потом убирает руки с головы и говорит, обращаясь к Роману.

Евгений. Я всегда знал, что тариф «Любимый номер» - это не для меня...Он для кого-то другого, для кого-то, кого я не знал и никогда не узнаю...Жалко...И потом...с этим ангелом...Все это было так трудно понять... В милиции все было проще – меня били, я терпел....А здесь я ничего не понимаю...Точнее, не понимал... Только недавно... я понял одну вешь. (Встает и садится в кресло.) Она вроде бы не так уж и важна, но мне кажется – это одно из тех маленьких обстоятельств, что понемногу меняют нас. Изо дня в день, постоянно...хотя может быть это и неплохо. Наверное, мы все должны стать немного другими...Так вот. Дело в том, что в последнее время мы пишем друг другу только электронные письма...Точнее, конечно, не только их, иногда и обычные - по старинке, на бумаге. Но их, этих старых писем, все меньше и меньше...По крайней мере, у нас – горожан...Русская народная почта изменилась.

Роман. А что в этом страшного? Все меняется рано или поздно...Просто в последнее время изменилось очень многое.

Евгений. Да, слишком многое...Эти письма...когда они написаны на бумаге...Ты видишь этот почерк, чувствуешь запах, исходящий от листа бумаги...Все это действует на тебя, и ты чувствуешь того, кто написал это письмо, понимаешь то, что он чувствовал в тот момент....Все это передается тебе, а электронное письмо – оно абсолютно машинное...как сказал бы этот дурацкий ангел – оно от дьявола. (Усмехается.) И потом – электронные письма нельзя сохранить...как хранились десятки лет эти старые бумажные каракули...Милые до боли в сердце каракули...Е-майлы можно распечатать, но что это будет? (Смеется.) Полная ерунда.

Роман. По-моему, главное – это все-таки содержание писем. И, в конечном счете – кто их автор. Без разницы – электронное письмо, или бумажное.

Евгений. Да...Извини, просто я опять расчувствовался...Конечно, ты прав. Иногда и от е-майла наступает такой катарсис!...Хотя, почему-то вот ее писем у меня не сохранилось... Какой-то почтовый вирус...И все...Вот они – издержки прогресса. (Мрачнеет.) Как и обещал Сергей, после его визита у меня началось это целительство...Но оно продолжалось недолго...Появились эти статейки в газетах, пошли толпы народа...Все восхищались мною, платили огромные деньги каким-то моим помощникам, которых я никогда не видел, за то, чтобы попасть побыстрее ко мне на прием...Я никому не отказывал, я думал – это поможет мне вернуть ее...Но все было напрасно. Глушняк... И тогда я сорвался – прогнал всех этих мерзких калек, убогих и прочих инвалидов. Я всегда ненавидел их!... Я умолял Бога убить меня, мне уже ничего не было нужно на этом свете...И Он услышал меня...Все произошло так, как мне обещал этот чертов ангел.

На сцену врывается Борис Суворов. Он одет в«гражданку», его волосы растрепаны, глаза горят. Суворов подбегает к Ижорину, хватает его за грудки и поднимает.

Суворов. Вот ты где, гнида! Молись, тебе осталось совсем немного.

Евгений (Роману). Он пришел отостить мне за дочь.

Суворов. Да, ты мне ответишь за нее! Раз она умерла, то и ты сдохнешь, святоша! (Вытаскивает пистолет.) Видишь это?! Ты отнял у меня все – дочь, работу, здоровье! Все! Так что приготовься заплатить за это своей жалкой жизнью!

Евгений. Суворов, что за дешевый пафос?...К тому же, ты не убьешь меня!

Суворов. Это почему же не убью? (Показывает на пистолет.) Тут восемь пуль – тебе хватит! Или ты думаешь, что ты стал Иисусом Христом? Его, кстати, тоже пришили.

Евгений. Ты не убьешь меня, потому что я давно уже мертв.

Суворов. Ах, вот оно что! Тогда я сделаю твои слова правдой...Не заговаривай мне зубы, ублюдок! (Швыряет Ижорина на пол.) Мне плевать – что ты думаешь! Я просто сделаю то, что на моем месте должен был сделать каждый нормальный отец! (Целится в него из пистолета) Это конец! Можешь молиться, но на моей памяти, это еще никому не помогало (Смеется, плавно переходя в рыдания.) Ненавижу тебя! Ты – дьявол, воплощение зла на земле! Из-за тебя я сошел с ума! Из-за такого урода, как ты! (Пинает его, постепенно успокаивается.) А я ведь тебя предупреждал в тот раз. Помнишь? Еще раз мне попадешься...

Евгений. Да, предупреждал. Сейчас мы встретились снова... Если я – действительно воплощение зла, тогда стреляй быстрее, не жди... Мне все равно.

Суворов. Что ты бормочешь? Тебе все равно, что ты сейчас сдохнешь?!

Евгений. Это буддизм... тебе не понять.

Суворов. Да, мне этого точно не понять...Зато мне абсолютно ясно то, что я должен убить тебя! А если ты такой б...б...буддист - ну так и отправляйся к своим Далай-ламам! (Стреляет.) Там тебе будет лучше! (Некоторое время стоит над телом Евгения, потом медленно поворачивается и уходит на негнущихся ногах.) Конец уроду... И мне... Теперь все.

Роман встает из-за стола и подходит к телу Евгения, склоняется над ним и слушает стук сердца. Потом выпрямляется.

Роман (декламирует).

Кот лежит устало, смотрит в никуда,

Тихо жизнь промчалась, словно стрекоза.

Ничего не нужно, ничего и нет,

Уходя припомнишь: "Выключайте свет".

Хорошо не думать и в окно смотреть,

Нелегально дунуть, тихо обалдеть.

Только что-то тяжко, карма вся в дерьме,

Почему-то грустно...Помни обо мне.

Это были его последние стихи... Мне кажется, он все-таки был неплохим человеком. Только слишком честным. Честнее меня. (Медленно уходит.) Что теперь редактору говорить?

Свет на сцене постепенно гаснеет.

Постепенно загорается тусклый свет. Посредине пустой сцены на полу сидят Елена и Евгений. На них белые пижамы, белые штаны.

Елена. Жень...Как думаешь - тут нет этого противного журналиста?

Евгений. Нет, конечно...Пока.

Елена. Это хорошо.

Евгений. Наверное, все-таки нужно было... нужно было сделать все по-другому.

Елена. А как?

Евгений. Ну это...чтобы мы не расставались.

Елена. А разве что-нибудь бы изменилось?

Евгений. Конечно...По крайней мере – могло измениться.

Елена. Не знаю...Мне кажется, все было бы еще хуже.

Евгений (задумавшись). Может ты и права...Как думаешь – там нас простят? (Показывает на потолок пальцем.)

Елена. Я думаю - нет. По крайней мере – меня. Самоубийство – это же смертный грех.

Евгений. Ну...может быть, ты проскочишь? Может, повезет?

Елена (качает головой). Там тебе не турникет в метро... Не проскочишь.

Евгений. Да уж...Почему-то хочется проснуться...словно это сон...Тяжелый и глупый кошмар... Страшно... (Веселеет.) А помнишь – как мы однажды... там... под Roxette зажигали?! (Начинает играть песня Roxette.) В тот день, когда из парка культуры с катка пришли.

Елена (после паузы). Да...что-то такое вспоминаю.

Евгений. Ты была такой раскрасневшейся...свежей после улицы...И я целовал тебя в эти холодные губы...Мне это так хорошо запомнилось... А потом мы лежали на кровати и смотрели на потолок. Там проплывали какие-то тени и я стал придумывать, что это всякие животные…у них все хорошо в жизни без людей… Да…Почему-то у нас в стране всегда ужасно студеные зимы.

Елена (смеется). Это нам так везло...А разве ты не помнишь, как позапрошлым летом мы поехали в «Коломенское» кататься на речном трамвае? Ты еще говорил: «Вот жарища-то! Как в Африке!».

Евгений. Да, вспомнил. Значит, иногда и у нас все-таки бывает тепло...Было ужасно жарко. Нам тогда всю дорогу играл на трубе какой-то старик?

Елена. Да! Ты тогда сказал, что он похож на Льва Толстого.

Евгений (смеется). Но ведь он действительно был на него похож. (Грустнеет.) Только теперь это никогда не повторится. (Музыка прекращается. Ижорин встает, начинает ходить по сцене.) Знаешь, Лен... Если бы я мог что-то изменить...наверное, я бы тогда не писал ничего.

Елена. Почему? Ты же сам сказал мне, что это было нужно...необходимо для тебя.

Евгений. Да...но еще больше мне была необходима ты. (Отворачивается, глухо.) И необходима сейчас. Больше, чем весь этот мир...Чем этот дурацкий рай с ангелами и угодниками...это вечное блаженство и счастье, которое нам обещают за хорошее поведение... и даже больше, чем все книжки мира....Больше чем все на свете, ведь все остальное – такая ерунда. А я был идиотом, не понимал этого... не мог найти такого простого ответа...Я хотел уйти в астрал, искал нирвану... пописывал романы... И ничего не понимал, не хотел понять! (Поворачивается к Елене.) А теперь уже слишком поздно. Ничего не изменишь... и самое страшное – что ты сам этого хотел...Ничего же уже не изменишь! Ничего не изменишь!!!

Посредине сцены с шумом распахивается люк в полу, оттуда бьет сноп света. Лена и Евгений с удивлением смотрят на него. Из дыры раздается приглушенный шум улицы: чириканье птиц, гул машин, доносятся голоса людей. Ижорин осторожно на цыпочках подбирается к люку, потом приседает на корточки и заглядывает в него, смотрит долго. Потом тихо подзывает Елену. Вдвоем они смотрят в отверстие, потом Евгений приподнимается и садится на пол, около края люка.

Евгений. Похоже, у нас все-таки есть выбор.

Елена (тоже приподнимается и садится с другого края люка). Никогда бы не подумала...что такое возможно. Ведь обычно так не должно быть?

Евгений. Скорее всего такое случается очень редко...Иногда.

Елена. Когда сильно любишь?

Евгений. Да...Как мы с тобой.

Елена. Но мы же все забудем. И может быть никогда больше не встретимся!

Евгений. Придется забыть. Начнем все с начала... Но мы обязательно встретимся! Я знаю это.

Елена. И все-таки я боюсь...Даже не знаю почему.

Евгений (грустно). А я знаю – почему. (Подходит к ней, садится и обнимает ее.) Помнишь тот фильм Такеши Китано...Кажется, он назывался «Куклы»?

Елена (тихо). Да.

Евгений. Я часто вспоминаю его...Это очень красивый фильм...И он про нас. Мы точно так же ходили всю жизнь, привязанные невидимой цепью...Даже, если мы не видели друг друга годами. Даже тогда, когда еще не знали ничего о существовании друг друга... Нас дергали за нитки, как марионеток, а мы пытались что-то изменить, что-то исправить...Ведь мы были из одного театра. (Пауза.) Впрочем, Китано, конечно не был первым... Эти куклы, они...Как Ромео и Джульетта...как Кай и Герда...как Ди Каприо и Кейт Уинслетт в твоем любимом фильме...И если подумать: что может измениться там – где мы уже были и встретились? Мы обязательно познакомимся в один день...Может быть, будет играть другая музыка... в кинотеатрах будет идти другой, совсем другой фильм...но мы будем такими же...Ты так же будешь писать стихи, а я сочинять музыку...Мы зайдем в интернет, или как там его к тому времени назовут, под другими никами... но ты будешь все той же Белкой, а я – я буду Юрием Гагариным. Ведь куклы – они совсем, как люди. (Смеется.) Ты веришь мне?