Жру свободу с кровью я,

На зубах скрипит земля,

Где же пуля, где же пуля,

Что отлита для меня...

 

гр. "Ленинград"

 

 

В темноте говорили два мужских голоса. Колющий, вызывающий неприятный озноб что-то втолковывал собеседнику. Второй отвечал бархатистым баритоном, как бы заглаживая царапины от первого.

 

-Говорю тебе, наш клиент, самоубийца. Сам себя заказал киллеру, любовь, у него, видишь ли, несчастная. И бабу с собой прихватил. Вот посмотри, - он бумажно зашуршал, - две тысячи баксов… приход-расход, как в аптеке. Киллер по нашему ведомству проходит. Замечательный поставщик, между прочим, потому и пишем.

-Не попал в него твой поставщик. От того, выходит, что клиент случайно в машине разбился. А девушка несчастный случай.

 

Я попытался шевельнуться, но жуткая боль растеклась по телу. И почему так темно? Между тем, голоса бубнили обсуждая поставки:

-У меня своя ведомость, - гладил душу баритон, - смотри… не это…, не это. Вот: старушку перевел через дорогу.

-Куда перевел? Куда он эту каргу перевел? - заревел по нервам "Противный", - ну, сбило бы ее машиной… А на другой стороне бабка поскользнулась и всего-то, что шейку бедра сломала. Теперь ни вашим, ни нашим, на больничных харчах родственников изводит.

"Приятный" снова зашелестел:

- Вот… животных любил, котенка на помойке подобрал.

-Не говори мне про этого кота! - завизжал "Противный", - его в помойку на исправление бросили. Какое он имел право вмешиваться? Вместо ниспосланного, мерзавцу у себя дома рай устроил. Сливками скотину откармливал, тоже мне, наместник Господа нашелся.

Видимо у "Приятного", это вызвало другие ассоциации, и он весело хмыкнул.

 

У меня же ко всем неприятным ощущениям добавился холод, ужасныий холод, пронизывающий каждую клеточку. Я опять попытался открыть глаза, но даже не понял, удалось это или нет - мрак не рассеялся. Может я в морге? Господи, ну конечно, где же еще может быть так холодно? Вдруг что-то звонко шлепнуло меня по лбу.

-Не поминай всуе! - завизжал "Противный".

-Убери руки, - завозились рядом, - подпишем бумаги и делай, тогда что хочешь.

 

Этот удар был не так силен, сколь обиден. Обида же и порадовала, не должны покойники обижаться, значит не в морге. Да и вряд ли сторожа или кто они там есть, по лбу покойников почем зря лупят.

 

Возня между тем приблизилась, и меня тряхнули. Сильно тряхнули, аж искры из глаз посыпались. Но искры это хорошо, больно, но хорошо. Осветили мне эти искры: убить меня должны были, вот что! Своими руками, я того парня нанял, из-за бабы нанял, жить, дураку не захотелось, красиво сдохнуть вздумал.

И меня снова затрясли. Под кроватью, или на чем я там лежал, шумно завозились, и очередной фейерверк рассыпался во мраке. Больно то так! Что же они там скоты делают! Я попытался крикнуть, но рот… Рот как бы и есть…и впрямь, куда ему деваться? Только сказать ничего не могу.

Хорошо, как там нас учили, будем логичны и последовательны. Значит, нанял я того парня, чтобы он меня на глазах у любимой в моей же машине застрелил. Аг-а-а, вот еще... у нее с сердцем проблемы были. И от этого стресса, по сценарию, она должна была вслед за мной отправится. Сложно-то как, изобретатель, хренов.

 

Черт, я все понял! Повязали нас, а это менты резвятся. Меня то за что? Я никого не убивал! Придурки, вы, что не поняли? Это меня убить должны были!

 

Я прислушался, что-то давненько никого слышно не было, упустил я этих ребят за своими мыслями. Лишь в уголке тихонько сопели, и эта «сопливость» явно приближалась ко мне.

-Эй, паря, ты слышишь?

Это кто еще? К тем двоим, я вроде привык, а этот другой, гундосый какой-то.

-Все нормально с тобой будет, наши побежали за Генеральным, сложный ты у нас случай. И самоубийца, не самоубийца, и убийца, не убийца, и старух с котами любишь. И голос что-то забубнил о женщинах, детях, почему-то о блохах, между делом шумно чесался и сопел.

 

Я снова погрузился в размышления. Значит эта вся суета из-за меня. И что за Генеральный может в ментовке быть? Если старшина, значит, будут бить, а если так, что говорить во время битья будем? Ага! В машине я ехал. И «грохнуть» меня по ходу должны были, чтобы малодушия во мне никто не заподозрил, вроде, как жертва аварии. А баба? Она позади должна была со своим рыцарем-рогоносцем ехать. Уже лучше. Значит, мы такую жертву у нее на глазах должны были принести, чтобы она «кони» от жалости двинула. Как все запущено! А потом? Вспышка... вильнул я резко... будто в боевике машина взлетела. И чего не взлететь-то ей, чай сотни полторы на спидометре было! Еще одна вспышка, только большая и жарко...

 

Плохо… тут помню, там не помню. Кажется все, больше ничего не помню. У гундосого спросить, что ли? Я снова напрягся и попытался сказать.

-Ну, чего тебе? - незаметно подкрался гундосый, чесаться он перестал, что ли? -баба в порядке твоя, «кондратий» ее хватил, а наши на переделку отправили, уж очень стервозная была. Немного постоит на витрине, обтреплется, а потом в дочки к ее же сыну и определят. Пусть помается парень, да и ей на пользу пойдет. Заодно мамаша с сыном встретятся, Генеральный-то у нас изобретатель почище тебя, будет, – гундосый захрюкал, а меня передернуло.

 

То есть, «передергивать» особенно было нечего, тело на самом деле не дергалось. Странное такое тело. А вот на душе мерзко стало, потому, что я все понял. И это понимание не принесло успокоения. Лучше бы я в ментовке был, чем в психушке. Видать тронулся от своих переживаний, вот и упекли меня.

 

И все замечательно разложилось: и темнота в глазах да во рту – это повязочки наложили, чтобы не волновался попусту, не орал и не укусил ненароком. И обездвиженность моя объяснение получила. Умный я, однако, в кино такую рубашечку смирительную видел. И сосед мой по палате, чесоточный, в тему попадает. А знают они все, потому, что сам же в бреду изложил. В лучшем виде, видать изложил, с подробностями. Измываются, теперь, суки. А те двое санитары за главврачом побежали, вот и славненько все прояснилось.

 

Я, кажется, опять отключился, заснул, что ли. Вот только голос. Нет, не так. ГОЛОС. Этот голос, мертвого из могилы поднимет. Видать не зря парня главным в психушке поставили. Господи, да за что же мне это все.

-Видите, видите, - заскрежетал знакомец, опять богохульствует.

-А ну, цыть, - сказал Генеральный.

Нет, не так. Пророкотал. Опять не то. Вот: "заполонил собой". Все он собой заполнил: пустоту внутри заполнил, пространство вокруг заполнил. И в первый раз мне стало спокойно. Ну не знаю, отчего. Ведь ничего ведь не изменилось: ничего не вижу, ничего не говорю, в морду никому дать не могу. А спокойно на душе стало. Ну не может обладатель такого голоса глупостями заниматься да подначивать меня. Сейчас все и узнаем.

 

-С делом его понятно: любовь-кровь-морковь,- Генеральный снова зарокотал, наверное, он так смеялся. Черт, везет мне на весельчаков сегодня. Может, все они здесь "того"? Я слышал, что хорошего психиатра от пациента отличить сложно.

-Ладно, ближе к телу, - вновь развеселился обладатель ГОЛОСА, - как он там?

-Наверное, все же не наш, - проскрипело с сожалением, - вишь, старушек любит, геронтофил, хренов.

-К нам его тоже нельзя, сердце еще холодное. На карантин нужно.

-Карантин говоришь... сердце прогреть?, - как-то нехорошо-задумчиво переспросил Генеральный. - Любовь и кровь, это было... Отогреть... морковь. Морковь! Замечательно, так тому и быть! Выписывайте наряд, техзадание, пусть постоит на карантине, а весной оттает, и забирайте. А девицу его рядышком поставьте, - и обладатель голоса пропал. Он не ушел, не спрятался, он просто пропал. И я точно знал, что его нет. Или есть?

 

Это громко сказано, «пришел в себя», я и не уходил, просто выключился в очередной раз. Особо ничего не изменилось: та же темнота, та же неподвижность, рядом сопят. Ну, да ладно, терпение и труд и так далее. В общем, пора бы от рубашки этой смирительной избавляться и я попробовал шевельнуть хотя бы пальцем. Ведь на пальцы рубашку не одевают?

-Засучил, засучил прутиками-то! - радостно заорал гундосый.

Рядом столпились и я физически ощутил этот странный конвульсиум. Или как его там, консенсус? Вот что-что, а консенсус среди них сложился. Даже приятный баритон мерзко похрюкивал. И, похоже, что вокруг меня недавние спорщики как бы не танцевали. Так и есть, танцуют. Танцуют сволочи, хоровод водят!

 

Если сегодняшний день не кончится, я просто с ума сойду, кажется, они и меня прихватили. Боже, и меня крутят! С закрытыми глазами чувствую, крутят. Ну, вот вы и «попали», парни, сейчас вам будет мало места, укачиваюсь я сильно, тут то и рассчитаюсь за все. Уж что-что, а то, что кушал сегодня плотно, это я точно помню. И сейчас вы это увидите.

 

Что-то изменилось. Звуки! Машины! Гадом буду, машины! Улица! Люди! Боже, как холодно! Глазки, глаза, черт, подери! Больно. Вместо мрака стало светлеть. Медленно, но светлеть. Теперь определимся в пространстве, пусть оно там себе рассветает, вряд ли я что-то ускорю, а вот спугнуть могу.

 

Кажется, я стою. Не лежу, а именно стою! Ну и где же наши ножки? Бред продолжается: кажется, меня отпустили, а вот рубашечку свою специальную снять позабыли. Ладно, будем ждать, когда развиднеется, там и посмотрим. Вспышка. Огонь? Нет, просто дневной свет. И снег, много снега. Все правильно, это зима такая снежная. Так оно и было.

 

О, Боже! Она! Нет, я точно рехнулся! Она, та самая, из-за которой... стоит прямо предо мной. Рядом, вот только руку протянуть. Точно, она! И смотрит сквозь меня, как это было в последнее время. Из-за этого взгляда все и случилось, терпеть не могу, когда на меня так смотрят. На клочки, на тряпочки готов порвать… и чучело из этих опилок сделать! Господи, да что же у нее со взглядом? Прямо стеклянный какой-то.

 

Стеклянный? Погодите, с-т-е-к-л-я-н-н-ы-й... чучело... да это же чучело! Это ее чучело!!! Это какая же скотина... это же кто у нас такой таксидермист знатный?! Кто, интересно знать, надо мной так славно поизмываться вздумал! Ноги выдерну!!! Ноги... подождите, какие ноги! Какие же у нее ноги! Даже у чучела ее и то ноги... на подставочке стоят ее ноги, вот, что я вам скажу. А подставочка? В магазине подставочка. Тряпочный такой магазин, ее любимый. И стоит, зараза, в исподнем, в тех самых трусах, что половину моей зарплаты стоят.

 

Ладно, с ней потом разберемся, ближе к телу, к моему телу, как сказал Генеральный. Значит, наше чучело стоит за витриной. Витрина это стекло. Стекло, это почти зеркало. Вот и наведем резкость на зеркало. Ну и где? Где, вас спрашиваю в этом зеркале я? Машины ездят, вижу. Вон девчонка пошла, загляденье, как пишет... тоже вижу. Трещинку в углу хорошо вижу, а чуть левее птичка отражается. Вот она уселась на голову снеговику, сейчас какать будет. Брысь, поганая! Черт, мне-то, что за дело, пусть срет на кого хочет. А снеговик симпатичный, прутики ему из ивы сделали заместо рук. Сразу видно, не баба, в смысле не снежная баба, а самец. Вот и морковка у него во лбу торчит. И какой дурак ее туда пристроил? Ее вместо носа надо втыкать, а если по приколу, так ниже пояса.

Стоп! Морковка, морковь... Генеральный… Любовь- кровь -морковь…. Что он такое про овощи вещал? А про девицу?

 

Спокойно… Я смотрюсь в витрину, а себя не вижу. Снеговика вижу. Птичка ему на плечо насрала, вижу, обидно как-то насрала. Морковку вижу, во лбу торчит, в аккурат, куда я пулю заказывал. Карантин. Весна. Холодно. Оттает. Бляяяяяяяяяя! И баба напротив! Приехал...

 

Ну, что? Довы..., как бы это потактичнее? Довыделывался? Птички теперь твои друзья? Этого хотел? А что нам прогноз обещал? Кажись до весны морозы продержатся. Понял я теперь чего этот "бархатистый" про карантин хрюкал.

С-с-у-у-у-у-у-у-ки-и-и-и!!! И ты на меня пялиться теперь будешь? Ну, смотри, смотри, поди, лучше, чем ты устроился. Все на свежем воздухе, и в дочки к твоему сыну не пойду. Так что месяца три нам с тобой в гляделки играть. Здравствуй, Чучело!

 

******

 

 

Примечание автора: Да, не новый рассказ, но очень уж в тему конкурса попадает.