Фантомные привычки

 

Как я люблю совсем раннюю по питерским меркам весну – еще холодно, в качестве осадков небеса чаще предпочитают использовать снег, а не дождь, темный, грязный лед покрывает землю в тех местах, где местные жители не расчищали зимой проходы и тропинки, но день уже начинается с восьми утра и длится почти до семи вечера. Конечно, еще нет намека не то что на листья, а даже на почки, но уже крепнет в организме вера в то, что настоящая весна, лето, солнце, тепло и прочие природные прелести не за горами.

С удовольствием щурясь и подставляя лицо теплым лучам, порой пробивающимся сквозь предсказанную по радио переменную облачность, я не спеша брел в Петькино заведение, чтобы в восьмой раз отметить день рождения своего сына, которого так никогда и не видел.

Слегка расставив руки, чтобы балансировать на влажном льду детской дворовой площадки, направился к угловой парадной, на дверях которой была прибита фанерная вывеска с кратким и емким текстом: «Рюмочная». То, что носило такое манящее название, находилось в подвале блочного многоквартирного дома недалеко от станции метро «Пионерская». Петька как-то пару лет назад объяснил выбор помещения тем, что именно в этой многоэтажке управдом запросил минимальную арендную плату, видимо, был нежадным или просто не проводил платежи ресторатора по кассе.

Несколько ступеней вниз, знакомый скрип металлической двери, и я вошел в зал – десяток разнокалиберных столиков, некоторые из которых еще помнили ресторанный блеск улицы Рубинштейна, а некоторые были притащены из каких-то дешевых кафе. Водопроводные трубы, канализационные стояки и прочие атрибуты подвала прикрывали листы фанеры.

Посетителей было мало.

За стойкой, как обычно, Вера – Петькина жена.

- Привет!

- Привет, Вадик! Как ты?

- Жив пока.

- Да ладно тебе, молодцом выглядишь. Петька там, - она кивнула на дверь в дальней от входа перегородке. – Витька еще не пришел. Да, кстати, тебя с именинником!

- Спасибо, Вера! - я потянулся через стойку и чмокнул хозяйку в морщинистую щеку.

- Ладно, идите отмечайте. Селедку я почистила, с лучком, как ты любишь.

Я прошел за дверь, отделявшую клиентскую зону от служебных помещений.

- Вадимище, я тебя приветствую! - Петька, прищурив один глаз, чуть наклонив голову, чтобы дым от зажатой в зубах сигареты не мешал, переливал мутную жидкость из трехлитровой банки в бутылку с потертой, царапанной, полинявшей этикеткой с громким логотипом из, казалось, навсегда ушедших времен.

- Привет. Помочь?

В углу что-то бубнил репродуктор. Петька рассказывал, что в доме каким-то чудом не «убили» радиотрансляционную сеть. Вот он себе провод и протащил – хоть какое-то развлечение, иногда даже музыку передавали.

- Справлюсь. Мучение с этими бутылками. Кажется, зачем? Я же на торгую на вынос, все одно за стойкой в рюмку льем. Какая, типа, клиенту разница – важно же не из чего, а что наливают. Ан нет! Подавай хоть и самогон, но из цивильной бутылки.

- Может, это для них какую-то иллюзию создает.

- Нет, Вадик, я думаю это фантомные привычки у нас у всех. Знаешь, как в медицине. Ампутировали уже давно руку, а она, типа, болит. Так и у нас. Ты посмотри, клиенты-то все из тех времен ко мне ходят. Молодежи не увидишь. Дешевле же дома сесть на кухне и выпить, сколько хочешь. А им нет, им подавай заведение, общение, обслуживание.

Я хорошо знал, что Петька мог бы разливать и промышленные напитки, благо поставщики этого товара не извелись, наверное, последними загнуться. Но торговал мой друг дешевым самогоном, чтобы не отпугнуть клиентуру ценами, а то и на самом деле разбредутся по своим кухням. Благодаря его «Рюмочной» можно было прийти компанией, взять по рюмочке и просидеть целый вечер, предаваясь беседам, благо, что рюмка самогона здесь стоила всего двенадцать тысяч.

Самогон Петька брал у проверенных изготовителей, из Парголово возил.

- Моя же привычка обслуживать, собирать клиентов – тоже, своего рода, фантомная привычка. Ничего другого уже и не умею.

Когда-то Петька был знаменитым питерским ресторатором. Имел несколько заведений, два из них на главной ресторанной улице нашего города. Не так давно это и было-то, кажется, будто вчера.

- Профессия у тебя такая. Хорошо, что людям нужна.

- Пока нужна. Тут недавно с корешем вспоминали, как в двадцатом – двадцать первом ужасались ковидным ограничениям. Помнишь, как нас тогда прессовали: дистанции, не больше половины столиков занимать, порой вообще закрывали, потом эти коды дурацкие. Тогда казалось, все – каюк бизнесу. Кто тогда мог подумать, что… Ладно, все это стариковское ворчание, а нам еще рано сдавать позиции, еще вся жизнь, типа, впереди, - улыбнулся он, закручивая пробку на наполненной бутылке. – У тебя, кстати, там в закромах домашних не завалялась какая-нибудь красивая бутылочка? А то уже эти неприлично за стойкой выставлять. Мы с сыновьями иногда совершаем обходы домов в округе, у многих находятся, типа, когда-то было жалко выбросить. Выкупаем по дешевке.

Петька убрал банку в шкаф, протер стол, выставил рюмки, расставил тарелки, протерев, разложил приборы, на середину стола водрузил красивую с золотой росписью селедочницу с аккуратно разложенными на ней окроплёнными постным маслом и покрытыми кольцами тонко нарезанного лука кусочками селедки.

- Где Витька пропал, черт его дери! Обещал картошечки своей собственной притаранить.

Витка был третьим членом нашей компании, которая сложилась еще в далеком теперь детстве.

В десятые годы он поднял шикарный проект, создал сеть автосалонов, казалось, что жизнь удалась. Тогда-то они с женой и решились перебраться жить в пригороды, долго выбирали, и в двадцать первом купили красивый участок – двадцать соток - в Комарово. Долго ездили туда с архитектором, рисовали дом своей мечты, а потом…

Сейчас все двадцать соток они засаживают картошкой. Вкусная она у них получается, да и семейному бюджету подмога.

Витька тоже со своим бизнесом не расстался. Когда прекратились поставки автомобилей и запчастей, пришлось распродать, а порой и отдать свои салоны в уплату банковских кредитов и долгов перед поставщиками, хотя с последними государство и разрешило не рассчитываться, но Витька встал в позу, мол, наплевать, мне мое честное имя дороже.

Остался у него один салон, который тоже тихо загибался, пока мой друг со своими мастерами не придумал, как можно автомобильную электронику, которую теперь не достать, заменить механическими приспособами, как вернуть карбюраторы на навороченные современные движки, как можно восстанавливать рулевые тяги или бензонасосы. Короче, нашел Витька свою нишу в современных условиях. Видать, тоже имел фантомную привычку заниматься автобизнесом.

- Светка фото-то прислала? – спросил Петька, усаживаясь за стол. – Садись, чего торчишь? Давай по маленькой, верная примета – выпей и опаздывающий появится.

- Прислала, - я полез во внутренний карман пиджака и вытащил цветную фотографию: Светка стоит на фоне какого-то собора, обнимая и прижимая к себе Мишеньку. Она каждый год присылала новые фотографии, подгадывая так, чтобы они пришли к очередному дню рождения нашего сына. Как ей это удавалось? При нынешней-то непредсказуемой работе почты, если дело касалось международных отправлений.

Протянул снимок Петьке.

- Во, вырос-то как! Богатырь будет.

- Богатырь.

Петька налил в рюмки мутный самогон из бутылки «Johnnie Walker».

Чокнулись, выпили.

Как я тогда, девять лет назад, боялся назревающего решения, которое сводилось к тому, что Света хотела от меня ребенка. От меня, у которого уже не за горами вырисовывалось шестидесятилетие. Да и не только это, просто привык я, практически, всю жизнь жить один, роман, а потом и женитьба (для обоих первая) случились в двадцатом, мне уже было пятьдесят шесть, а жене моей всего тридцать.

Родить она должна была весной двадцать второго, за пару месяцев до этого поехали мы в отпуск в Германию, в гости к Светкиной сестре. Только мы туда прибыли, как тут, у нас дома началось… Меня из отпуска шеф отозвал, договорились, что Света еще останется у сестры, кто же знал, что я уже улетал, практически, последним самолетом.

А еще через некоторое время приняли закон, который приписывал всем гражданам вернуться в Россию, кто не вернется будет считаться изменником родины и лишен гражданства. Света тогда через посольство, которое уже закрывалось, успела записаться на последний паром, который уходил в Питер, а накануне отправления ее увезли по скорой в больницу. Родился Мишенька. Он по закону стал гражданином Германии, а вот его мама – человеком без гражданства.

Первое время, пока был Интернет, мы переписывались, созванивались, а потом…. Потом долго не было связи, я даже не знал почтового адреса Светкиной сестры. Куда писать? На деревню дедушке?

Первое письмо я получил от жены через неделю после того, как приняли закон, грозящий долгим заключением за поддержку изменников. Что могло считаться поддержкой, никто объяснить не мог.

Я хорошо помню тот день – я сижу над ответом на Светкино письмо, уже готов вложить его в конверт, убрав туда же остатки валюты, что была дома (другого способа переправить уже давно не было) и вдруг понимаю, что у меня трясутся поджилки – это была моя фантомная привычка человека, воспитанного и выросшего в СССР: бояться того, что кто-то сочтет твои естественные, человеческие действия преступлением.

Долго я сидел, потом вынул деньги, запечатал конверт, оделся и пошел на почту.

Про это никто никогда не узнает.

Я и сейчас, когда пишу жене, на ее вопрос: «Как там у вас дела?», отделываюсь коротким: «У меня все нормально», я же не знаю, кто читает мои письма, уходящие за пределы с таким грохотом опустившегося восемь лет назад железного занавеса.

- А вот и опоздавший! – радостно воскликнул Петька, поднимаясь навстречу вошедшему Витьки, который прижимал к груди завернутую в одеяло кастрюлю с собственной вареной картошкой.

 

04 марта 2022 года