I. Каменный век Лёд накренился плейстоценово с высот Байкальского хребта – спустился в падь натужно, медленно, вразвалку, силясь и кряхтя. Там, над восточной ойкуменою, из недр взметнулись купола – кипело гневом море пенное, угрюмо высилась гора. Пережимали реку (вену ли) потоки лавы, марь, жара, – покинула купель священную, исток на север увела. По перевалам и моренами, по каменистым склонам гряд, бежали племена пра-Ленные саха, эвенков и бурят. Всходило солнце по-над кромкою (в лучах качая колыбель) ещё не названной потомками ни Улахан, ни Елюэнь. Стремнинная, водоворотная среди порожистых камней, вела шиверами и тропами роды кочующих людей. Отвесный скальник – к небу лестницей. И много сотен лет спустя уступ, потёртый и растресканный, расскажет, чем жила река, – вгрызалась в твердь бросками нервными, копила силы в ледостав, весною берега подснежные стелила в пойменных лугах. Неумолима власть течения. Собрав пожитки, жён, детей ушли кочевники со временем туда, где новый брезжил день за неизведанными землями, где белой ночью тень длинней. Верховье чаячье-плачевно, прощаясь, кликало: кей… кей… *** На взгорье старая шаманка кружила возле листвяка, шепча бессвязно: ра-ны… ра-но… помо-ры… ма-нга… ту-рук-ха… *Первопроходцем реки Лена и Приленского края считается Пянда (Пенда) Пантелей Демидович – помор с реки Пянды. На коче морем в 1618 г. достиг Мангазеи. Из Мангазеи с отрядом в 40 «гулящих людей» перешел в Туруханск и построил там несколько стругов. Летом 1620 г. землепроходцы начали подъем по Нижней Тунгуске. Весной 1623 г. они добрались до Чечуйского волока, где Нижняя Тунгуска довольно близко подходит к Лене – на 20 км, и перетащили на нее суда. ======================== II. Северный путь До весны не кричать в округе полярной крачке, – Над поморскими становищами ветер свищет, Наметает метель сугробы по самые крыши, И медведи легли в долгую зимнюю спячку. Закурятся дымы, за место под небом споря, Зря не станет брехать собака в ночи на месяц. Напевает большуха тихо, протяжно песню – То приданое шьёт, то малицу мужу кроит. От вершины залива – лёд – и до горизонта. Но недолго осталось марту томить путину. Лишь подруги Двина с Мезенью торосы двинут, Застучит у помора сердце легко и звонко. И зачнёт собираться люд со всего Поморья. А за ними, летом, гости – торговля, знамо. На Соломбале, слышишь, утро встречают храмы, Разнося благие вести долинам-взгорьям. Мол, тресковый улов на редкость богат и знатен. Мол, родился на Пянде-речке такой парнишка, Для которого Беломорье малое слишком, – Замахнётся на зауральские белые пятна… *** Там, где кочи бросались смело на льдины грудью, Там по суше кресты ступали крестовым ходом. Поверяя свой путь восточным, сибирским румбом, В Мангазейские земли торя дорогу. ________________________________________ *большуха – местн. Старшая в доме, хозяйка. ============================== III. Вольному воля А по нашей Мангазее Разгулялись ротозеи. Но на каждый ли роток Царский сыщется платок? Кормчий сурово глядит на безбрежность торосов: Врёшь, не возьмёшь! Отворишь ворота Енисея к златокипящей далёкой земле Мангазее. Выдашь её мне богатства по первому спросу. Годунов к поморам строг: "Коль не хочется в острог, волю выполните разом, – к вам посланник мой, с указом. Нажились на соболях, я ж остался на нулях! Бита шапка Мономаха молью в нескольких местах. В общем, делимся «по-братски». Иль идти мне побираться?!" Вышли с промысла поморы, закипело дело споро. Топоры стучат, пилы тренькают. И служивый люд тут как тут – обживается пятистенками. Год за годом жилось припеваючи, но пришла беда. Криком чаячьим, плачем женским и детским ужасом, да мужицким матом нешуточным отвечала округа стрельбе пушечной. Воеводы друг на друга наушничали, разорили посад, обескровили, породили годину суровую. "Белка бита, соболь бит, воевод ясак велик…" – думал думу самоед. Долго думал, сорок лет. Да гори оно огнём! Без царя ль не проживём? Уходили с места погорелого люди царские в другие пределы. Туруханск ставить, государя славить. Кто Сибирь познавать, а кто мошну набивать. Солнце сдаётся студёному морю на милость. Хитро прищурив глаза, смотрит вдаль самоедка. Гарь пепелища мешается с хохотом едким: "Царь… что мне царь... На него б я ещё не молилась!" ==================== IV. Чечуйское Вниз по речке утром ранним, За туманом, за косой Раздаётся: – Ух, ты ж, маменька! А простор-то здесь! Простор! По Чечуйскому по волоку Еле ноги довели Вдоль болот, сокрытых мороком, Вдоль неведомой земли. А оно того и стоило: Бают местны племена, Что чем дальше мы от волока – Там причудливей река. Бают, да смешно, по своему. Чёт лепечут, хрен понять. Но на ноги дюже скорые, Так, что вовсе не споймать. А землицы-то, землицы… Вот сюда бы, по весне. Уродилась бы пшеница, Можно б думать о жене. И детишков позагадывать, Девчурят и пацаньё… Больно что-то стало, маменька… Нешто треснуло цевьё... Не ответить мне на выстрелы, Всё плывёт в морозной мгле. Померещились вдруг пристани На якуцкой стороне, И острог на правом береге… Полно, матушка, не плачь. Мне б вириги, сильно грешен я… Не рубил бы листвяка… *** Под обрубками "шаманихи" Кругом ходит чья-то тень: – Поделом дырявым валенкам, Не получат Елюэнь. ========================== V. Таёжное Вот-вот проснётся вечная тайга. Замшелый ельник смотрит осторожно на две фигурки, силясь разгадать, куда их понесло по бездорожью. А те, вжимая головы, идут по утренней росе к заветной цели – по сентябрю добыть в семью еду, чтоб мать с сестрёнкой в зиму уцелели. Уже рукой подать до кедрача. Взбивая воду крыльями, крохали трескуче, по-хозяйски «крёх» кричат вослед туману, что с реки прогнали. Рой комаров толчёт себе пеньку, торопит вёдро подсобить парнишкам. Пойдёт орех на масло и муку, – в голодный год оно не будет лишним. На днях нагрянул ветер-верховик, нашишковал за батю и за брата, за всех, кто вести шлёт с передовых, за тех, кто не вернётся в сорок пятом. А шишки что? Упали и лежат. Собрать легко, да вынести натужно... – На Новый год наделаем ежат. Не завезут в сельмаг теперь игрушек… Темнеет. Чу! Шаги у зимовья. – Эй, пацаны, грузи добычу в лодку! Погодьте, нарастит ледок зима, возьму вас, деловитых, на подлёдку… С улыбкою, в усы: – Устали… спят… Вскормлённые сибирскою тайгою, два мужичка, довольные до пят, домой вернутся в звании героев. ================================= VI. Всё просто В избе белёной сухо и тепло. Протоплена вечор большая печка. Мох привезён с болота из-за речки – Зелёный, мягкий, волглый. За селом, Где высятся крутые берега, Туман сползает в сонную протоку, Сгоняя щук на первую поклёвку На радость дяди Коли – рыбака. Жена – при школе; для жены и мох – Сгодится, чтоб с полов стирать извёстку. Мочалом белит – здесь у них всё просто. Помог немного, но уж сколько мог. Детишек мало... Где их нынче взять... Но в школе этой есть библиотека, И дядя Коля даже знает Фета – Стихи его читал соседский зять, Покуда печь топили да вели О том о сём мужские разговоры: – Однако, будут заморозки скоро… – И всё ж, Иваныч, русский – он велик!.. В садке плескалась рыба, серебрясь. Светлело небо с каждым новым часом, Рождался день – по-августовски ясный. Старик ушёл с началом сентября. *** ...С берёз листва слетала не спеша, Предсказывала тихую погоду. Туманный силуэт смотрелся в воду, Прикармливая выводок щурят. ============================== VII. К истоку Вернуться б… Да кому я здесь нужна… Здесь много лет живётся без меня. В траве забылись тропы и дороги, Подворья без тепла людей продрогли, Погосты умножают имена. На расстояньи в памяти храня Закаты Верхоленья и восходы, Надеяться к его вернуться водам, Когда едва затеплится весна. А после, получив исходный код, Смотреть, как с каждым днём дряхлеет лёд, И понимать, какая это малость... Вернулась бы и навсегда осталась Тишайшей гладью просветлённых вод. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
