22 июня 1941 года началась большая война, а для меня новая

жизнь. Страха не было. Случилось то, чего давно ждали.

Дождались. Терять было особенно нечего. Родители на Урале

да техникум неоконченный по железнодорожной части. Жил как

придется. Не задумываясь, не ценя. Девятнадцать лет. Балбес

балбесом.

Весной призвали в погранвойска. Служил на границе с

Румынией. Только порядок службы усвоил, как большое дело

началось.

Первые два дня прошли тихо. Даже не бомбили. На третий

пришел приказ, заставу свернуть и двигаться на восток для

соединения с отрядом. Соединились.

Пошли дальше, вглубь страны. Миновали Кишинев, позади

большой колонны стрелковой дивизии. Тут нам и досталось.

Все по науке. Сперва отбомбили. Потом раздавили танками.

Остальных пехота добила. Многие от ужаса сдаваться кинулись.

Мне с десятком других уйти посчастливилось. Еле до

ближайшего леса добрели. Немцы тогда лесом брезговали. Все силы

вдоль дорог пускали. Впереди техника, потом пехота. До этого

налет с бомбежкой, артиллерия с минометами. Минометчики у них

были хорошие. Одним огнем половину обороны выкашивали.

Другую танки с землей перемешивали. Пехоте оставалось только

пленных принимать. Ужас сильный.

Как устояли? Лично я по глупости. Никакого страха за жизнь

не было. Одна злость. Шли лесами на северо-восток, своих искали.

Величину Красной Армии, хоть приблизительно, но представляли.

Не могли же они враз все разбить.

Немцы тогда в тылу от самоуверенности и беспечности

бдительность теряли. Немало одиночек удалось положить.

Отсюда поговорка пошла «Так снимали в сорок первом».

Со спины за подбородок голову запрокинуть и ножом по горлу.

Патроны берегли.

На исходе месяца вышли к Путивлю. Как раз в тех лесах

формировал партизанский отряд Сидор Ковпак. Нас к тому

времени шестеро осталось. Удивился, что с оружием и документами.

Не перепуганные беглецы, а достойные боевые единицы.

Похвалил. И всех назначил командирами боевых групп. Здесь не

как в армии. Скорее, как в отряде диверсантов. Только таком,

что остается на одном месте, а не возвращается после дела домой.

Я подрывниками командовал. Дела, сперва, не знал, но быстро

научился. И обучал меня сам Федя Просперро.

Был он родом из Одессы. В свои двадцать пять лет знал

об оружии все, что только можно вообразить и даже больше.

Настоящую фамилию его никто не знал. Попал он к Деду

за две недели до нас, без документов, но с четырьмя немецкими

автоматами, тремя ножами и мешком противопехотных мин.

Из одежды на нем были простреленный в двух местах бушлат,

разорванная тельняшка, брюки-клеш и флотские ботинки.

Бал он в отряде главный оружейник. Знал устройство любого

пистолета, автомата, пулемета, винтовки, гранаты, мины, орудия,

миномета.

Починить мог любую неисправность. Но особенно любил

взятый позже трофеем немецкий миномет. При каждом налете на

гарнизоны больше всего его интересовали склады с боеприпасами,

особенно снарядами и минами к минометам. Радовался, когда

удавалось пополнить боезапас.

Обучал он просто и понятно. Заставлял разбирать и собирать

мины и гранаты по многу раз. Чтобы руки были умнее головы.

Все в человеке прекрасно, говорил он, если бы только не дурная

голова. Все проблемы здесь, показывал на лоб. Жили бы тем, что

здесь, показывал на грудь, – все были бы счастливы.

Прозвище Просперро получил от одного умника, знавшего

какую-то сказку о борцах за свободу. Сильно оно ему нравилось.

Одесситы любят красивые рокочущие слова.

Дед, кстати, было прозвище самого Сидора Ковпака. Лет ему

было чуть больше пятидесяти, но выглядел старше, а дело

знал, как мудрец восьмого десятка.

Вскоре присоединился к нам отряд комиссара Руднева.

Вот настоящий человек войны. Отчаянный, смелый, жесткий.

За нарушение порядка и дисциплины голову оторвать мог.

В свое время в отряде предателя не доглядел, так они от

карателей еле ноги унесли, пока к Деду не прибились.

А за дисциплину мой приятель по заставе пострадал.

Его группе надо было мост взорвать, а он в деревне самогон

раздобыл и перепоил всех. Мост потом взорвали, да только

эшелон с немецкой техникой уже на восток ушел.

Вернулись в отряд от страха сами не свои. Подозвал

моего приятеля к себе комиссар и из пистолета прямо в лоб

положил. Потом подошел к остальным и листок с текстом от руки

протянул. Ознакомиться с приговором.

Никто слова не сказал. Жестоко, но по-военному.

Федя многих оружию научил. Почти каждый в соединении,

когда оно образовалось, умел мину поставить и из любого ствола

стрелять. Ковпак старался Федю на задания не посылать, берег.

Руднев говорил, что такие таланты раз в сто лет рождаются.

Шло время. После того как побили немцев под Москвой,

Сталинградом и Курском, началось великое освобождение.

Соединение получило приказ Верховного повести рейд по тылам

немцев в Карпатах. Трудное было дело. Кровавое. Многие погибли.

Комиссар погиб. Дед не хотел верить, до последнего надеялся.

Окружил нас враг. Не прорваться. Тогда было решено

пробиваться мелкими группами к указанному месту сбора, а всю

технику уничтожить.

Жалко стало Феде миномета. Упросил Ковпака в заслон

встать, прикрывая отход отрядов. Выпущу, говорит, все мины,

что остались. А осталось много.

Я со своими бойцами Феде яму под миномет копать помогал.

Глубокая вышла. Хитро задумано. Не видно, откуда мины летят.

Подготовил он миномет к бою. Взял у меня противотанковую мину,

противопехотную и тола пол кило. На всякий случай, говорит.

Страшный был тот бой. Немцы очень хотели уничтожить отряд.

Заслон нес потери, но позиции держал. Летели навстречу врагу мины

из ямы. Моей группе пришел приказ на отход.

Крикнул Феде, что уходить пора, а он из ямы, что еще десять

штук осталось. Недалеко отойти удалось, как такой обстрел пошел,

что остатки заслона с землей смешало.

Не хватило у меня сил к яме вернуться, из которой продолжали

лететь мины. И тут немцы. Подошел солдат к краю ямы и очередь

пустил из автомата. Снял я его пулей, да что толку.

Другие подошли. В яму спрыгнули, и как рванет. Столб

земли фонтаном.

Так мы последними и ушли.

Долго плутали по лесам, пока не собрались в установленном

месте. Горько вздохнул Ковпак, узнав о гибели Феди. Не уберегли,

говорит, не получается людей беречь.

Все остальное было потом. Победа. Новая жизнь. Сбывшиеся

и несбывшиеся ожидания. Все менялось, пока не изменилось

совершенно.

Сегодня 22 июня. За тебя, Федя.