А вот в каком году произошла Эта история, в 1992-м или в 1993-м, я не помню.

Помню только: был я тогда чистой воды малолеткой и, как любой малолетка чистой воды, считал себя весьма взрослым человеком.

А попробуй-ка тут не посчитай.

Школу закончил, целых десять классов; в институт не поступил – поступил на работу (о, эта тема для отдельного повествования!), курить и пить научился, и давно, равно как пропадать по ночам, т. е...

... был я тогда малолеткой, у которого была девушка.

Звали девушку – Вероникой.

И приехала однажды к Веронике ее двоюродная сестра из города Дно, что в Псковской области. (Названия как города, так и области говорят сами за себя: скобариха, словом, да еще и со Дна.) И захотелось этой сестре маленько пожить культурной петербургской жизнью. Ну, а раз захотелось, то и пожила (скобари долго не думают). Заодно и мы с ней, я и Вероника, пожили.

Началось все, разумеется, с самой главной достопримечательности Санкт-Петербурга – универсального магазина Гостиный двор.

Уже в те, не самые хлебные годы, чего там только не было!

Я не знаю: чего там не было, - но знаю: что у меня была девушка, у девушки была двоюродная сестра – псковитянка, у псковитянки было желание посмотреть, как живут люди, чем они пользуются, на чем и в чем спят, в какие игрушки играют их детки, во что писают...

- Ой, Вэроныко! А это что такое?

- Памперсы.

- Как?

- Так. Используются вместо трусов. Можно сходить под себя и остаться сухим. Памперсы впитывают влагу.

- Ой, Вэроныко! А давай купим!

- Зачем?

- Мне надо! Я их деду Егору подарю. А то весь дом его саками провонял.

- Нет, Светка, - заулыбалась Вероника. – Деду Егору памперсы не подойдут.

- Почему?

- Во-первых, они будут ему малы, во-вторых, они одноразовые: разок опростался – выбросил.

- Ой, жалко, - искренне посетовала сестра (видимо, очень уж резок на запах был ее дедушка), но тут же, мгновенно и навсегда позабыв о памперсах, перевоплотилась и радостно заверещала:

- Ой, Вэроныко! Глянь! Что это?

- А это ты у Паши спроси.

- Павлик, что сые значит?

- Сые, Света, значит – презерватив. Предупреждаю заранее: деду Егору он без надобности. Дед Егор, судя по всему, свое отпрезервативил. Ты лучше скажи, твой дед музыку любит?

- Ой, обожает! Еще до войны первым гармонистом на всю округу был! Сейчас уж куда: стар больно.

- Но ходить-то он может? По дому-то сам передвигается?

- А то нет. Он еще и на рыбалку шастает, за скотыной ухаживает.

- Ну, тогда купи ему вот это.

- Ой, Павлик, да ты что! – хохотнула и тотчас засмущалась псковитянка. – Сые же горшок!

- Правильно, горшок. Но не простой горшок, а музыкальный.

- Как?

- А вот так. Садишься на него, делаешь пи-пи – горшок начинает воспроизводить мелодию. Купи. Дедушка больше никогда в неположенном месте не оконфузится.

- Ой, правда, что ли?

- Конечно, правда.

- Не слушай его, Светка. – Укротила мое насмехательство Вероника. – Давай купим бусы, которые ты приглядела, и пойдем в Эрмитаж.

- Не пойду в Эрмитаж.

- Не поняла. Ты же сама говорила: хочу в музей сходить. Эрмитаж – это и есть музей, причем самый лучший.

- Знаю, в школе проходили.

- Так в чем дело?

- Ой, Вэроныко! Да там одни картины, статУи, барокки всякие – скукота! Пойдем лучше в этот... Где штучки интересные...

- В Кунсткамеру?

- В какую, к черту, Кунсткамеру! – пришла моЯ пора укорачивать. – В Зоологический ей надо! Там у слонов и бизонов такие интересные штучки – закачаешься!

- Ой, точно! – крикнула Света и, со свойственной ей непосредственностью, чмокнула меня в щеку. – Молодчина, Павлик! Я в кино видела! Там еще этот... толстомордый режиссер... как его... Рюкзаков, что ли... на бегемоте спал! Хочу туда!

- Ну, туда - так туда, - будучи сама не большой любительницей всяких барокк, подытожила Вероника. – Пошли.

Штучки гостье понравились. Обладателям штучек была дана высшая оценка. В исполнении Светланы это прозвучало так:

- Ой! Как им не стыдно!

После музея состоялась экскурсия в Макдоналдс.

Трехэтажные котлеты сестра отвергла:

- Я не крокодил – в мой рот это не влезет, -

зато с удовольствием поела горчицы.

- Это американская сгущенка?

К счастью, Вероника в тот момент отсутствовала, по весьма естественной причине (джин-тоник долго в желудке не держится). Я ответил:

- Да, -

и чуть не подавился со смеху.

А вообще Светлана мне понравилась: живая, непринужденная, по-детски наивная и открытая. Не то, что некоторые.

- Молодой человек, вы не в гусарском полку! Ведите себя прилично.

А я и вел себя прилично. Подумаешь:

- Я сейчас обоссусь! – сказал.

Не обоссался же.

А постольку, поскольку жил я во времена тех достопамятных событий загородом, причем жил с самого рождения, то нет никаких оснований удивляться моему появлению на следующий день, после Гостиного двора, Зоологического музея, "Макдоналдса" и не только, на Московском вокзале, в компании со своими, скажем так, односельчанами, давным-давно и хорошо мне знакомыми.

- Пахан, кончай дурака валять – пойдем!

- Нет, пацаны, не могу. Кто знает, что еще этой Свете взбрело за ночь в голову. Может, я срочно нужен.

- А ты позвони.

- Верно. Ты давай – звони, а мы с Лехой пока сигарет купим. Монета есть?

- Сейчас посмотрю...

Пока смотрю, сообщаю: ни о каких мобильных средствах связи в 1992-м, равно как в 1993-м, ни я, ни Леха, ни Рустам, наш третий товарищ, даже не слышали.

- Есть.

- Вот и отлично. Звони. Отмазывайся всеми правдами и неправдами. Леха, ты в туалет не хочешь?..

- Хочу, конечно! – сказал я спустя пару минут после начала своего общения по телефону. – А куда?

- Мы еще не решили. Наверное, в "Октябрьский". Если билеты достанем. Светке, в принципе, все равно. Лишь бы...

- На концерт? На чей? – не поскупился на вопросы Рустам, как только был посвящен в мои ближайшие планы. – Ты с ума сошел? Во сколько?

- Что "во сколько"?

- Начало во сколько? Леха, дай сигарету.

- В семь, наверное. Я через час должен либо приехать, либо перезвонить, чтобы узнать точно.

- Держи.

- Разумеется, перезвонить. Спасибо, Леха. В семь, говоришь?

- Ну да.

- Так чего же мы стоим? Пошли скорее.

- В поликлинику? Или сразу под капельницу? – Леха тоже любил спрашивать.

- Разумеется, сразу. Пахан, не отставай.

- Рустам, ты ё... Ты чокнулся?

- Не ссы. Мы по чуть-чуть. До семи еще три с половиной часа. Сто раз протрезветь успеешь.

- Точно, - подтвердил Леха.

Через десять минут нас уже встречали под капельницей.

- А-а, ребятишки! – обрадовано заверещал Савелич, завсегдатай сего злачного места. – Решили прокАпаться? Дело!

Дело в том, что как справа, так и слева от Московского вокзала (поясняю на случай исхода данного сочинения из Санкт-Петербурга) располагается Невский проспект. Справа, если встать к югу задом, а к северу передом, - т. н. Старо-Невский, слева – собственно Невский, без каких-либо "Старо...", "Ново..." и прочая.

И там и там, и в 1992-м и в 1993-м, было множество питейных заведений, среди которых были и две относительно дешевых разливухи (закусочных или что-то вроде этого), нареченных народом поликлиникой и под капельницей.

И там и там поправляли здоровье, т. е. лечились. Но если в поликлинике лечились, преимущественно, слегка (все же – Невский, "интурист с ментом туда-сюда шлындают", - как объяснял нам, салагам, Савелич), то под капельницей вылечивались по полной, случалось - и навсегда (Старый Невский – это уже "...окраина - чужие здесь не ходят").

- Эх, - видимо, на основании собственного скорбного опыта тяжело вздохнул Савелич, - не доведут эти бабы нашего брата до добра. Еще Горький, Алексей Максимыч, подметил: Женщина – это вековечный враг мужчины, враг, который только и ждет удобного случая, чтобы поработить и высосать кровь.*

___________________

* Неточная цитата из рассказа "Горемыка Павел" М.Горького

 

- ЗдОрово! – оценил Леха.

- Вот и я говорю, - поднимая очередную рюмку, согласился с Савеличем, а заодно и с Горьким Рустам. – Пахан, не будь дураком. Плюнь ты на них. Оставайся с нами. С нами веселей. Сейчас это допьем... – На столике – едва початый литр. - ... погуляем. Выцепим кого-нибудь – в кино сходим. В поликлинику забежим.

- В поликлинику не суйтесь, - строго предупредил Савелич. – Там сегодня Верка "Ассорти" работает. Узрит, что хорошо поддатые – в лучшем случае, спиртом дешевым разбодяжит.

- А в худшем?

- А в худшем... Ну, за отсутствующих здесь дам! – Тостующий выпил, "хукнул", занюхал хлебцем и, не дожидаясь, пока выпьют остальные, - я, Рустам и Леха, - продолжил: - А в худшем – водой... Хотя, это кому как, - услышали мы после кратковременной паузы. – Кому лучше уж водой, чем паленкой.

- Во-во, не преминул вставить Рустам, большой любитель поблевать.

- Не каждому человеку, - досказал завсегдатай, - нутро позволяет Веркины коктейли стаканАми кушать. Особенно вам, молодежи... А ты, Павлуша, чего не допил?

- Он у нас постоянно не допивает.

- Причем здесь это? Просто...

- О чем я Вам и толкую, - перебил Рустам. – Совсем пацан обабился. Под женатика-интеллигента косит. Леха, дай сигарету.

- Ни под кого я не кошу.

- Косишь, косишь... И спичку.

- Это называется: из курительных принадлежностей у меня есть только губы?

- Точно так. Спасибо. – И вновь, говоря обо мне: - Вчера в музее был, сейчас на концерт собирается...

- На концерт? Концерт есть вещь одухотворенная! Помню...

Но если Савелич действительно помнил – помнил из своего одухотворенного прошлого многое, то я помнил только то, что ровно в 18.00 я должен был встретиться с Вероникой и ее сестрой возле гостиницы "Октябрьская".

Приблизительно в 18.30 я очнулся в фойе концертного зала "Октябрьский": ни Вероники, ни ее сестры, ни Лехи, ни Рустама, ни Савелича рядом со мной не наблюдалось.

Наблюдалась очередь в гардероб, сам гардероб, гардеробщица, кожаная скамеечка, на которой я, аки придурок пучеглазый, сидел и изумленно озирался по сторонам, но так и не находил (и не нашел) хоть мало-мальски знакомой мне физиономии.

- Простите... – ничего умнее не придумал я, кроме как подойти к гардеробщице, полным ходом обменивающей номерки и бинокли на куртки и пальто, подойти и спросить: - Извините, пожалуйста. Вы не видели, куда пошли две девушки, с которыми я сюда пришел?

- Молодой человек, удивляюсь, как только вас сюда пропустили?

- Я и сам удивляюсь.

- Вопросики задаете, хоть стой, хоть падай.

- Все ясно, - кажется, сказал я и, что абсолютно точно, добавил: - А чей концерт-то?

И вот тут-то ваш непокорный и изрядно подвыпивший слуга стал объектом пристального внимания первой половины очереди. Вторая присоединилась к первой тогда, когда я на чей-то ответ:

- Малежика, -

не подумавши (чем мне было думать?) ляпнул:

- Какого Малежика?

Одна лишь девочка лет семи, подобно остальным не прыснула, не подняла меня на смех, а по доброте и чистоте своей детской души разъяснила:

- Вя-чес-ла-ва!

Тут уж и Вероника со Светланой подоспели.

- Слава богу, очнулся.

Спустя минуту, вдали от любопытных глаз:

- Ой, Павлик, - как и приличествует коренной жительнице города Дно Псковской области, весело протарабанила Светлана. – Ты был настолько пьяный! Настолько пьяный! Мы тебя еле через контролеров провели!

- Каких еще контролеров?

- Она имеет в виду билетерш, - объяснила, как и положено аборигену якобы культурной столицы, Вероника. – Хорошо – народу много, они особо не всматривались.

- Кто?

- Кто-кто – дед Пихто. Знаешь такого? У тебя совсем ума нет? Где ты успел так надраться?

- Ничего я не надирался. Просто устал.

- Ой! Наш дед Егор...

"Шла бы ты со своим дедом Егором", - помню, родилось во мне.

- ... то же самое говорит, когда его, каждую субботу, еле живого волоком из чайной притаскивают.

- Ладно, сейчас не время выяснять отношения. Ты как?

- Нормально.

- Ты хоть немного протрезвел?

- Немного протрезвел. Где тут буфет?

- Никаких буфетов.

- А вот...

- Я сказала: никаких буфетов!

- Да я соку! Соку – и всё.

- Соку мы тебе купили. На – возьми. Бутерброд будешь?

- Нет.

- Ну, как знаешь.

- Можно, я пива баночку выпью?

- Павел!

- Ой, Павлик, ты что?! Пива ни в коем случае нельзя! Оно такое мочегонное!

- Слышишь, что тебе говорят? После концерта выпьешь. Пошли.

- Господи! Взяли в оборот! Со всех сторон обложили! Покурить-то хоть я имею право?

Покурил.

А потом действительно был концерт, - концерт Вячеслава Малежика, - который я доблестно, соответственно своему состоянию и положению друга Рустама, Лехи и Савелича, проспал.

И все же, в самом конце, мне пришлось-таки проснуться. Очень уж сильно захотелось по-маленькому: выпил-то я и без пива не мало.

Я почти добрался до выхода, когда со сцены пророчески прозвучало:

 

И еще до старости двести лет,

Потому что старости вовсе нет.

 

"Совершенно верно", - сказал я про себя и вышел.

Тогда до старости оставалось все триста...