— Бабуль, а где у нас дедушка? — Матвею порядком поднадоело перебирать грибы, и он решил «откосить» от столь малоприятного и нудного занятия.

Евдокия Семеновна оторвалась от тазика с белыми грибами, задумалась на мгновение, потом бросила взгляд на настенный календарь:

— А! Сегодня же година по «Петрушке».

Наступил черёд удивленно задуматься Матвею. В мыслях сначала вспыхнул образ куклы народного потешного театра, потом кустик растения семейства зонтичные, и лишь потом озарение согнало с его лица тихую задумчивость. «Петрушка» - это Жигули пятой модели, ярко зелёного, с перебором насыщенного, цвета. Дедушка именно так ласково и нежно называл свою машину. Долгие года автомобиль верой и правдой служил Назару Матвеевичу. Но они оба как-то незаметно, даже где-то скоротечно, постарели. Дедушка ослаб здоровьем, и зрением в том числе, а Жигулёнок исчерпал все ресурсы, поизносился до неприличия. Пришлось продавать его только на частями запчастями, частями – на лом.

И каждый год именно в этот предпоследний день уходящего августа на деда нападала смертельная тоска. А когда дед находится в таком плачевном настроении, то и всем окружающим становится как-то не по себе, грустно и немного тревожно. А почему? Да потому, что все уже давным-давно привыкли видеть Назара Матвеевича в бодром расположении духа, в ореоле жизнерадостного оптимизма, которым он так щедро и бескорыстно одаривал всех и вся. Люди «заряжались» от него хорошим настроением, надеждой на лучшее, верой в солнечный грядущий день.

— Теперь сидит в своем гараже, перебирает инструменты, — вздохнула бабушка. — И уже наверняка выкурил недельную норму этой заразы.

Матвею захотелось поддержать любимого деда:

— Отнесу я ему чай, пожалуй.

— Тогда и зефир захвати, — кивнула головой Евдокия Семеновна. — Он из всего разнообразия сладостей предпочитает именно этот шедевр кулинарной мысли.

 

И она оказалась права: в гараже витало облако от выкуренного дедом ароматного табака. Матвей распахнул ворота настежь. Дед сидел на пеньке и натирал до блеска гаечные ключи пропитанной маслом тряпочкой.

— Привет.

— Привет, — ответил старик, не поднимая головы.

— А я тебе горячего чая принёс, с зефиром.

— Это можно.

Матвей выкатил из угла гаража еще один пенек, и присел напротив деда.

— Слушай, дед, я давно хотел тебя спросить, да то забывал, то время было не подходящим.

— А теперь что? — Назар Матвеевич глянул на внука.

— А теперь вот помню, и настроение у тебя то, что надо, настроено на философию.

Старик лишь слабо усмехнулся:

— Спрашивай, коли так прижало.

— Вот ты мне постоянно говоришь: запомни, внучок, это главное правило полноценной, счастливой жизни, а дальше озвучиваешь каждый раз новый совет.

— И? — Назар Матвеевич не понимал, куда внук клонит разговор.

— Так какое из этих всех правил самое главное?

На этот раз старик широко улыбнулся, а потом, вздохнув тяжеловато, стал говорить серьёзным, переходящим временами на нравоучительный, голосом:

— Истину глаголешь. Правил для счастливой жизни много, но если я начну нумеровать, а это значит, выделять. Делать одно правило приоритетным над другими. Ошибка это. Все правила равноценны по значимости своей, и все их нужно соблюдать. И только в этом случае ты сможешь получать от жизни радость и удовлетворение.

— А ты сам сейчас и нарушаешь! — воскликнул Матвей, довольный тем, что разговор пошел по намеченному руслу.

— Что? Какое это?

— Сейчас, — Матвей задрал голову, прикрыл зеленоватые глаза и быстро-быстро стал говорить. — Нельзя жить прошлым, каким бы оно, это прошлое, не было. Слишком мрачным или божественно светлым. Особенно не стоит мысли свои концентрировать на тяжелых событиях лет минувших. Плохие воспоминания утяжеляют сознание и заводят в духовный тупик. И потому неизбежно приводят к ухудшению морального и даже физического здоровья. Бессмысленное погружение в прошлое исключает всякую возможность начать новый этап жизни. — Он не без толики гордости глянул на деда. — Вот!

Тот лукаво прищурил глаза:

— Это я сказал?

— Ну, да.

— Ой, не ври, внучок! Родному деду врешь. Не могу я так красиво, по-книжному, выражаться.

Матвей малость смутился:

— Ну, понимаешь, дед, я просто копирайтингом увлекаюсь. Как это получше объяснить? Короче, я довожу текст, написанный любителем, не профессионалом, до состояния реализации. Поправляю, улучшаю, придаю гармонию и пластику. Но сейчас не об этом. Ты же уловил суть сказанного?

— Да понял я, — Назар Матвеевич вновь тяжеловато вздохнул и опустил голову, словно провинившийся первоклассник. — Всё можно, только осторожно. Можно, да не вдруг! — после продолжительной паузы сказал он, а потом продолжил более уверенно: — Видишь, Матвей, я – не идеальный. Исключение из правил. Но что делать? Автомобиль – это гораздо больше, чем просто средство передвижения. Эта игрушка для взрослого мужика, а гараж – единственное место, где можно спрятаться от нравоучений жены, от ворчания тещи, от мелких повседневных бытовых проблем. Вот такой островок свободы. Да, всё прошло, как огнём пожгло. А вот пепелище осталось.

Матвей понял, что своим разговором еще больше вгоняет деда во мрак плохого настроения закоренелого пессимиста. Необходимо было, как можно быстрее, разогнать эти «свинцово-тяжелые тучи»:

— Дед, а я вот из сладости обожаю настоящие печатные тульские пряники, но даже и за парочку, ни за что не поверю, что у тебя не было забавного случая, связанного с «Петрушкой». Были ведь? — он широко улыбнулся, растягивая веснушки на щеках, стараясь передать деду игривость своего настроя.

— Были, конечно, — совсем слабо улыбнулся тот.

— Может, расскажешь? Очень я люблю слушать твои воспоминания. Интересно так, и в то же время весьма поучительно, — Матвей льстил по всем законам этой науки.

И дед «клюнул» на столь дешевую приманку.

— Было одно потешное приключение. Правда, это не случилось не на «Петрушке», а на «Волге».

— «Волге»?

— Да, только не на моей машине, на председательской. В тот год мы собрали рекордный урожай пшеницы, и наш колхоз премировали автомобилем Горьковского автомобильного завода. Но, к сожалению, автомобиль оказался с заводским браком. Вот председатель и командировал меня в город Горький, на завод. Молод я бы, и горяч. С радостью согласился, покатил. А когда стал подъезжать к Горькому, то вдруг понял, что я и города совсем не знаю, и картой по наивности не разжился. Куда ехать? Как ехать? Ничего! Но на моё счастье, останавливает меня один военный, полковник. Говорит:

— Выручай, шеф. Моя машина сломалась, а я жутко опаздываю в училище. Преподаю я там.

Спасительная мысль меня-то и озарила:

— Я города совсем не знаю. Давайте, вы сами поведете машину, раз права у вас имеются, а мне по пути и поведаете, как проехать на автозавод.

— Не вопрос! — с радостью согласился военный, и прыгает на водительское место. Жмёт на газ, видимо, и прям жутко опаздывал на важную лекцию.

И тут, как на грех, пост ГАИ нарисовывается. И случающий, а может, и голодающий, сотрудник службы постовой машет «полосатиком». Требует остановиться и «трудовыми» поделиться.

— Ваши права, — обращается он к водителю, то есть полковнику.

Тот уже руку в карман кителя тянет, а я возьми и скажи:

— Не давай!

Полковник одернул руку, глянул на меня недоуменно. Замер.

— Ваши права, — настойчивее требует гаишник.

— Не давай! — еще громче, еще наглее повторяю я.

И тогда постовой решил полюбопытствовать: кто это такой наглый пассажир, который советует водителю нарушать законы. Спрашивает у меня:

— А вы, собственно, кто такой?

И тут я, довольно нахально и ехидно, отвечаю ему вопросом на вопрос:

— А ты сам подумай, лейтенант, кто я такой, если водитель у меня – полковник?

В глазах постового вспыхнул неподдельный страх. Мгновенно козырнул, махнул жезлом и попросил даже:

— Проезжайте, пожалуйста.

Всю дорогу потом полковник качал головой и посмеивался. Вот такая вот история.

— Ну, ты, дедушка, и дал. Здорово! Вот это блеф! Да тебе только в покер играть, и «банк» срывать.

Назар Матвеевич резко сменился в лице, грозно нахмурив мохнатые брови:

— Никогда! Слышишь, никогда, не играй в азартные игры. И никогда не рискуй, заведомо не зная, что риск твой оправдан.

— Да я просто так, к слову сказал, — стал слабо оправдываться Матвей, крайне удивлённый столь резкой перемены настроения деда.

— Ладно, — тут же смягчился. Назар Матвеевич — Пошли ужинать. Бабка, наверное, уже нажарила картошки с грибами.

— Пошли.

Пока Матвей закрывал гараж, копошился с замком, Назар Матвеевич любовался окрестностями. Сентябрь еще не наступил, но дыхание осени уже чувствовалось. Природы словно выдохлась, устав расти, цвести и пахнуть. Трава местами посохла, пожелтела за лето от распаленных солнечных лучей. Деревья слабо шелестят поникшими листьями. Птицы начинают сбиваться в стаи, поднимаясь все выше к мягким солнечным лучам, готовятся к долгому перелёту. В садах осыпается «антоновка», насыщая воздух душистым спелым ароматом. Дни пропитаны нежностью, утонченностью и в каком-то смысле мудростью, которая вызывает лёгкий привкус грусти. Что-то не сделал, что-то упустил, что-то невосполнимо утратил. И не только минувшим летом, но всех прожитых лет.

 

Матвей уже лежал в кровати с томиком Лескова, который он собирался полистать перед сном, когда в комнату зашел дед.

— Не спишь еще? — он осторожно присел на краешек кровати, похлопал внука по ноге. — Говоришь: интересное и поучительное? Так вот, слушай теперь весьма поучительную историю, и поймёшь тогда, почему я так резко отреагировал на твоё предложение блефовать.

— Да, — Матвей отложил книгу, и сел в кровати, по-восточному скрестив ноги, замер в предвкушении очередной байки от деда.

— Торопился я тогда страшно. Куда? Сейчас и не скажу, память подводит. Да и неважно это. Короче, гнал я свою «Петрушку» под сотню километров в час. И тут он – чертёнок с полосатой палочкой. Пришибленный такой мужичок, словно в воду опущенный, да жизнью застиранный, аж до тошноты.

— Что это вы, гражданин, нарушаете? — забирает мои документы, и знаком приглашает пройтись с ним до радара, который притаился в кустах на треножнике. Тычет в него жезлом, а там цифры ярко так горят «102». Постовой сбрасывает с радара показатели и поворачивается ко мне:

— Что скажите?

А у меня было приподнятое настроение. Очень-очень приподнятое. Округляю я, значит, глаза и удивленно так интересуюсь:

— А что я нарушил, лейтенант? Ехал, согласно знаку, не больше «шестидесяти».

Постовой было собрался кивнуть на радар, а показатели-то сам сбросил. Краснеет:

— Как «шестьдесят»? Я же вам только что показывал.

— Ну, да, — соглашаюсь я. — И там было ровно «шестьдесят».

Гаишник просто багровеет, шлепает беззвучно губами, словно пойманная рыба, и… взмахом жезла отпускает меня.

И я, весь такой довольный, такой счастливый, иду обратно к машине. И вдруг понимаю, что все мои документы остались у постового. Возвращаюсь. И тут уже он, страж порядка, не уступая мне в актёрском мастерстве, изображает полное недоумение:

— Какие документы? Вы мне ничего не давали.

Вот так. Пришлось мне и штраф заплатить, и утратить настроение на целую неделю.

— Всё? — не дождавшись продолжения, спросил Матвей.

— Не всё, — покачал головою дед. — Еще про риск хочу сказать. Иногда стоит рисковать, но ради бокала шампанского, а ради того, чтобы потом не жалеть об упущенном шансе что-то поменять, что-то исправить в своей жизни.

— О! — разряжая совсем не радужный разговор, воскликнул Матвей. — Сам утверждал, что не умеешь так красиво выражаться.

Назар Матвеевич горько усмехнулся:

— Это я сейчас в книге «Афоризмы» прочитал. Ладно, давай, ложись-ка спать. Что-то мы с тобой слишком много нафилософствовались за день. А жизнь, она намного проще. Тут главное: научиться радовать самого себя. По настоящему, без показухи перед другими, и только тогда положительный заряд бодрости и отличного настроя надолго скрасит серость будничного бытия.

— Тоже главное правило? — улыбнулся Матвей.

— А как же! — кивнул в ответ дед, и, кряхтя, поднялся. — Вчера уже не догонишь, а вот от завтра – не уйдешь. Так что, дай Бог, нам счастливо день дневать, да ночь ночевать.

— Спокойной ночи, дед.

— И тебе снов безмятежных.