(Написано в соавторстве со Стеллой Пералес)

 

Глава 1

 

Город кутался в серый, промозглый вечер - мокрый и ветренный, какой бывает только поздней осенью. Главная улица несмотря на непогоду, оставалась оживленной. Играла музыка, сияли витрины магазинов, за ярко освещенными окнами кафе, баров и ресторанов ели, пили, улыбались и болтали — словом, жили и получали от жизни удовольствие.

Марк брел под дождем, ссутулившись, пряча лицо от ледяных капель за поднятым воротником. Хмуро поглядывал на веселую публику, мрачнея все больше. В былые времена он бы тоже отметил окончание рабочего дня бутылочкой пива. Теперь же, когда его семейная жизнь обернулась дешевой драмой, ему захотелось пошло напиться. Да так, чтобы забыть не только жену, но и собственное имя, и самого себя. Вот только атмосфера всеобщего праздника для этого не подходила. На фоне чужого веселья он еще острее ощущал собственную никчемность. Лишний паззл в коробке с яркой картинкой. Ошибка сортировщика, куда ни пристраивай — везде он не к месту.

Марк дошел до конца улицы и свернул в темный переулок. Вылизанные фасады сменились облезлой штукатуркой, а сияющие витрины - подслеповатыми окнами. Тусклые фонари, редкие прохожие. Почти растворившись в темноте, он вздохнул с облегчением. «Было бы здорово совсем исчезнуть». Все гениальное просто — исчез, и нет проблем. Нету тела — нету дела.

Переулок спускался к приземистому строению. Над ним неоном горела надпись «Три толстяка», а рядом выплясывали три бочкообразные фигуры с пивными кружками в руках. Подходящее местечко для начинающего алкоголика.

Под потолком бара, оформленном в стиле «вестерн», висела пелена дыма. Значит, в заведении разрешено курить. Дождавшись официанта, Марк заказал пачку сигарет, нефильтрованное пиво, а к нему — фисташки.

Он бросил курить давно, как только Ольга забеременела. Её тошнило от табачного запаха. Тошнило, как он теперь догадывался, и от него самого, и причиной тому был вовсе не токсикоз.

Она появилась в его жизни после череды случайных подружек, которых он водил в подаренную матерью квартиру. Все они, как одна, принимались мыть посуду на его кухне, наводить порядок в холостяцкой берлоге, метить территорию плюшевыми мишками и горшками с цветами. Посягательства на свободу пугали Марка, и он под разными предлогами сворачивал отношения.

Ольга ни разу не подошла к раковине, она не звонила первой, не ревновала, не лезла с проверками в его телефон, не посягала на его личное пространство. Тогда ему казалось, что это чувство собственного достоинства, которого так часто не хватало его прежним подругам.

Она всегда была сдержанной, не признавалась в любви и не спрашивала, любит ли он ее.

Любил ли он Ольгу? Марк не задумывался о таких высоких материях. Влюбленность случилась с ним только однажды — в ранней юности. Он был слишком робок тогда, и его чувства так и остались тайной, благополучно осевшей где-то на пыльных задворках памяти. Иногда эта полузабытая детская любовь всплывала вдруг в сновидениях, и тогда он просыпался счастливым. Наяву же ему больше никогда не удавалось испытывать такого светлого, щемящего чувства. Наверное, оно возможно только в юности, когда все ощущения свежи, чисты, не затерты и не отравлены опытом.

С Ольгой он познакомился в баре. Договорился с приятелем о встрече, а тот не пришел. Марк взял пиво и тянул его за барной стойкой, слушая музыку и разглядывая симпатичных девчонок. Галдящая компания, что сидела с ним рядом, вдруг резко снялась и унеслась прочь, и он увидел ее — Ольгу.

Красивое лицо с налетом легкой надменности, как у многих красавиц. Высокий лоб, приятный профиль, волна каштановых волос. Марк косился на незнакомку и вдруг заметил, что она плачет. Тихо, не привлекая внимания и не вытирая слез.

- Простите, у вас что-то случилось? Может, нужна помощь? - он пересел к ней поближе, держась, однако, на вежливом расстоянии.

- Нет, не нужна, - ответила она, - я справлюсь. Но, спасибо, что предложили. В наше время человеческое участие — редкость.

Глаза у нее были голубые, как те фиалки, что время от времени появлялись на его подоконниках.

- Возьмите салфетку...

- Ольга, - подсказала она.

- Очень приятно, Ольга. Я — Марк. Вам, наверное, говорили, что вы очень красивая.

- Да, мне часто об этом говорят, вот только красота не приносит счастья, к сожалению.

- Удивительно... мне всегда казалось, что красивым людям легче идти по жизни.

- В какой-то степени, да...

Он сел с ней рядом, и она стала рассказывать о себе. Очевидно, сработал эффект случайного попутчика, усиленный алкоголем. Марку нравился ее голос, он слушал, кивал, не вникая в суть истории ( как позже оказалось — совершенно напрасно). Какая-то банальщина про женатого любовника с банальными же декорациями — больная жена, маленькие дети и, как следствие, выбор в пользу семьи.

Ольга цитировала избитую фразу про то, что мы в ответе за тех, кого приручили, а он смотрел, как соблазнительно шевелятся ее губы, скользил взглядом ниже и пытался представить, как она выглядит без одежды. Марк всегда робел перед красивыми людьми, в особенности перед женщинами. Когда она засобиралась домой, не стал даже пытаться приглашать ее к себе, а вызвал и оплатил такси. И, конечно же, получил номер телефона в награду.

Их конфетно-букетный период был не долгим, но весьма романтичным. Тому способствовала удивительно теплая осень и синие, почти летние, вечера. Марку нравилось бродить с Ольгой по осеннему парку, вдыхая запах прелой листвы. Просиживать в уютных кофейнях и вести долгие разговоры за чашкой ароматного кофе, посматривая на окно в потоках дождя и размытый городской пейзаж. Нравилось водить ее в бары и клубы, замечая, как мужчины поглядывают на красивую спутницу - это повышало самооценку. Он не считал себя привлекательным. Комплексы из юности, из тех времен, когда он стеснялся себя - сутулого, долговязого и носатого. Потом он стал ходить в качалку и перестал сутулиться. И даже смирился со своим выдающимся носом. Девушки находили, что Марк похож на Эдриана Броуди, которому его шнобель только добавлял сексуальности. Но комплексы остались. Наверное поэтому он принимал сдержанность Ольги как нечто само собой разумеющееся. Даже ее спокойный дружеский секс не принес особого разочарования и не насторожил.

Они встречались всю осень и строили планы на новогодние каникулы. Ольге хотелось поехать в Европу, там так красиво на Рождество! Мечтая вслух, она оживлялась, сбрасывая маску Снежной Королевы. В такие минуты она нравилась ему еще больше.

«Да, пожалуй, надо порадовать ее поездкой», - думал он, проснувшись однажды воскресным утром, валяясь в постели и предвкушая выходной. Встал в хорошем настроении, подошел к ону и обрадовался, как ребенок — выпал первый снег. Самый первый, самый чистый и свежий, и темный колодец двора засиял яркой, девственной белизной.

Появилось ощущение близкого праздника. Скоро понесут елки, засияют огни, а они с Ольгой поедут, например, в Прагу.

В приподнятом состоянии духа он жарил омлет, когда в дверь позвонили. Ольга приехала неожиданно рано, сдержанно чмокнула его в прихожей, прошла на куню и молча положила на стол тест с двумя полосками.

- Что это? - опешил Марк.

- Я беременна, - спокойно ответила она, - если ты не хочешь этого ребенка, я сделаю аборт. Но мне бы хотелось его оставить.

- Но мы же предохранялись...

- Презервативы не дают стопроцентной гарантии.

Новость ошеломила, но он как-то очень быстро пришел в себя. Рано или поздно придется обзавестись семьей, оставить после себя потомство. Почему бы не с Ольгой? И мама обрадуется...

- Ваш заказ, - равнодушый официант, блуждая взглядом по залу, поставил на стол блюдце с пачкой сигарет, кружку с густой пеной, орешки и чистую пепельницу. Марк затянулся сигаретой, но это не принесло ни удовольствия, ни облегчения. Он курил, отхлебывал из кружки, забыв про заказанные фисташки, и разглядывал живого, юркого бармена. Маленький, смуглый парень ловко разливал напитки, непринужденно болтая с посетителями, радовался жизни, как и все остальные вокруг. Только у него, Марка, не осталось никакой радости. Он начал подумывать — не заказать ли ему еще и водки к пиву, и тут его внимание привлекла высокая блондинка в распахнутой леопардовой куртке, короткой юбке и сапогах-ботфортах. Подхватив с барной стойки две бутылки с темным Гинессом, она развернулась к нему лицом и Марк вздрогнул.

Алена? Агрессивно-вызывающий стиль одежды никак не вязался с воспоминаниями о первой любви. О тонкой, изящной Алене, которую он помнил со школы.

Впрочем, жизнь часто меняет людей до неузнаваемости.

Девица проследовала к столику в дальнем углу, где ее ждала подруга – крупная, чернявая и сильно накрашенная. Они пили пиво, что-то обсуждали, хохоча и бурно жестикулируя, а Марк все вглядывался в профиль блондинки. Он то находил в нем сходство с Аленой, то сомневался в том, что эта развязная молодая женщина может быть его одноклассницей.

В конце концов, брюнетка, заметила его пристальный взгляд и, пошептавшись, обе подружки уставились на него, улыбаясь.

Марк смутился. Стащил очки, начал их протирать салфеткой, долго и тщательно.

- Простите, мы знакомы?

Он надел очки и совершенно ясно увидел – это не Алена.

Блондинка сидела напротив. Подпирая щеку ладонью, буравила Марка зелеными глазами в желтых крапинах.

У Алены один глаз был серым, дымчатым, а второй – хрустально-голубым, холодным, как льдинка. И голос у нее был тихий и нежный, а не хрипловато-прокуренный, как у незнакомки. Над высоким лбом у Алены вились и пушились светлые волосы, не так, как у этой, с прямой соломенной челкой.

- Не думаю, - ответил Марк и вытащил очередную сигарету.

- Не угостите?

- Да ради бога.

- Камилла, - жеманно представилась девушка, прикурив и выдув струйку дыма.

- Марк.

- Значит, я вам просто понравилась, Марк? Почему же вы не подошли? Вы робеете? Вас пугают красивые женщины?

- Я вас спутал с одной моей знакомой. Вы похожи на мою одноклассницу.

- Меня часто с кем-то путают, - рассмеялась Камилла, - наверное, типичное лицо. А почему бы вам не заказать даме пива в честь знакомства?

Официант, словно подслушав разговор, тут же вырос рядом.

Марк повторил свой заказ, а Камилла попросила темного Гиннесса.

- А вы похожи на актера. Такой известный, породистый такой. Вот не помню, как его зовут. Он еще пианиста какого-то играл. Такой длинноносый, харизматичный, - щебетала Камилла.

Она, отодвинув высокий бокал, пила прямо из бутылки, курила и клевала забытые Марком фисташки.

- Эдриан Броуди.

- Да, да! Он! Очень мне нравится. Такой интересный. А вам он нравится?

- Пожалуй, да.

- А вы не очень-то разговорчивы. Вы всегда такой хмурый? У вас что-то случилось?

- Случилось? Да нет, пожалуй, ничего не случилось. Все, что могло случиться, случилось уже давно.

- Например, что?

- Много всего. Неправильный выбор, череда неправильных выборов.

- Загадочный вы мужчина. Вы женаты?

- Да, женат.

- Похоже ваш брак не очень удачен.

- Почему?

- Нуууу, счастливый семьянин не будет отираться в этом гадюшнике, да еще с таким унылым лицом.

- Вы угадали. Мой брак нельзя назвать удачным. Я неудачник, Камилла.

- Мне тоже не очень везет, - отозвалась она, - ни мужа, ни толковой работы…

- Работа у меня есть. Родители пристроили. Отсиживаю в банке, иду домой. Дома... даже не хочу говорить о том, что дома.

- Ну, у вас хотя бы работа хорошая. А с женой можно развестись. Не повезло в этот раз — повезет в другой, - усмехнулась Камилла.

- Не так это все просто, к сожалению.

Марк вспомнил разговор с матерью. Идиот, придумал же с ней советоваться, будто не знал, что от нее услышит. «Мы вас не сводили, ты сам ее выбрал. Выбрал — живи. Ребенок не виноват!».

Он допил пиво, вдавил сигарету в пепельницу и поискал глазами официанта. Его утомила пустая беседа с неинтересной и ненужной ему женщиной. Камилла, перехватив его взгляд, живо затарахтела:

- Марк, побудьте еще немного. Куда вам торопиться?

- Торопиться некуда, пожалуй.

Какая разница, где напиваться, обреченно подумал он и вытащил очередную сигарету из пачки. Камилла, не спрашивая разрешения, сделала то же самое.

- Куда же официант подевался? – нетерпеливо воскликнула она, – давайте я в баре возьму нам по пивку, идет?

- Ну, хорошо, - вяло согласился Марк и тут же пожалел об этом.

Новая знакомая вернулась с темным крепким Гиннесом, которое он не любил. Голова от него налилась тупой усталостью, а сонливость усилилась.

Надо было рассчитаться и уйти, но сил на то, чтобы высматривать официанта не осталось, и он покорно глотал горьковатую жидкость, слушая трескотню Камиллы. Слова сыпались одно за другим, он понимал каждое в отдельности, но вместе они почему-то теряли смысл. Он никак не мог понять о чем она говорит и что от него хочет, тем более, что ему становилось все труднее держать глаза открытыми. Марк клевал носом и пару раз ловил себя на том, что засыпал и просыпался, испытывая от этого неловкость.

Но собеседницу это, похоже, не смущало, она болтала и болтала без остановки, а он, устроившись поудобнее, отвалился на спинку стула, сложил руки на груди и не заметил, как уснул.

- Эй, парень, пора, - официант тряс его за плечо, - заведение закрывается.

Марк надел очки и всмотрелся в счет. Сумма показалась чрезмерной, но он не стал спорить и полез за бумажником.

Бумажника не оказалось.

Как не оказалось за столиком разговорчивой подруги.

«Наверное, надо звонить в полицию…. Пусть опросят бармена и официантов. Черт, карту придется блокировать…»

В углу завязалась драка – пьяный верзила перевернул столик, а соперник пошел на него с тяжелым стулом в руках. Звенело стекло, визжали женщины, матерились мужчины. На драчунов со всех сторон, как охотничьи собаки на кабанов, набросились официанты.

Марк встал из-за стола и спокойно вышел. Его никто не остановил, и он пошел через ночь, по пустынным улицам мимо спящих домов к трамвайной остановке.

Голова болела так сильно, что казалось – вот-вот лопнет. Вдобавок ко всему его вывернуло прямо под фонарем, на блестящий от дождя асфальт, и Марк заторопился с места невольного преступления.

Он ускорил шаг и организм отозвался слабостью и холодным потом. В висках гулко стучало, Марк задыхался, ему необходимо было остановиться, привалиться к мокрой стене дома, присесть хоть куда-нибудь, чтобы перевести дух.

А лучше лечь и умереть. Покончить раз и навсегда с этим бесполезным, мучительным существованием, которое люди называют жизнью.

Может, кто-то и живет, но только не он. Он существует на отрезке «дом – работа» и это существование надоело ему до крайности. Как надоели унижения от жены, родителей, начальства, а теперь еще и от какой-то случайной наглой девки, которой он не сумел вовремя дать отпор.

«Наверное, она меня отравила, - подумалось равнодушно и отстраненно, словно не про себя. – Подсыпала чего-то в чертов Гиннес».

От этой мысли его снова вывернуло наизнанку, а желудок скрутило резкой болью. Марк долго стоял, дожидаясь пока перестанут дрожать ноги, а потом, собрав последние силы, пересек пустую дорогу и рухнул на лавку возле трамвайной остановки. Не то от дождя, не то от слез, мир расплывался, терял очертания. Да и какая разница? На что смотреть? Трамваи в такое время не ходят.

Такси? У него нет денег. О том, чтобы просить жену расплатиться с таксистом не могло быть и речи. Явиться к родителям? Жалким, пьяным и обворованным?

Нет уж, лучше сразу умереть. И пусть они наслаждаются общением с внуком и его матерью. Все равно он в этой цепи лишнее звено.

Мимо с ревом промчался ночной мотоциклист.

«Эх, - очнулся от раздумий Марк, - надо было сделать усилие и рвануть под колеса».

Он попытался подняться со скамейки, чтобы встать на краю дороги и не сумел. Его трясло от холода и слабости, голова кружилась, и он сидел, привалившись спиной к ледяной спинке не в силах пошевелиться.

«А может и так умру – кто знает, чего эта шалава подсыпала», - подумал он и стал слушать стук своего сердца, замерзая и проваливаясь в забытье, через которое вдруг проклюнулся мелодичный звон.

Еще через мгновение его подхватили чьи-то заботливые руки и потащили вперед, потом по ступенькам, и ветер стих, и стало тепло и тихо, как в раю.

«Успел на последний трамвай», - мелькнула странная мысль. Показалось, что в этих словах есть какой-то смысл. Не хватало только сил понять — какой.

Положив голову на поручень, Марк задремал. Чуткий слух еще ловил постукивание колес по рельсам и нежное позвякивание трамвайного звонка, но под закрытыми веками, как разноцветные слайды, уже поплыли сны.

Ему снилась бабушка, какой она была до инсульта. Энергичная, стройная, в неизменном ситцевом платье. Густые черные локоны выбиваются из-под косынки. Ее волосы не брала седина. Только в последний год жизни она сгорбилась и поседела...

Марк видел себя на залитой солнцем терраске, посреди которой стоял накрытый к чаю стол, а на нем, на вязаной салфетке, самовар. Большой, латунный, настоящий старинный самовар, который нужно топить шишками. Бабушка разливала чай, а Марк... Марек... во сне он снова стал маленьким... болтал под столом ногами. Напротив сидела бабушкина лучшая подруга — тетя Яна, как он ее называл — пухлая и круглолицая, должно быть, бабулина ровесница, но Мареку она казалась гораздо моложе. Она всегда подшучивала над мальчиком, но тот не обижался. Тетя Яна нравилась ему. Золото и серебро тягуче переливались в ее веселых кудряшках.

- Билетик брать будете? - прозвучал над самым ухом знакомый голос.

Марк вздрогнул и открыл глаза.

Да нет, ерунда. Сон и явь смешались. Кондукторша — маленькая полноватая женщина в васильковом берете и с потертой кожаной сумкой на ремне — и правда очень напоминала бабулину подругу. Вот только настоящая Яна давно уже переселилась из этого бренного мира в мир иной. Глупый несчастный случай... Дорожная авария. Подробностей Марк не знал.

Он с сомнением рассматривал круглое лицо и нос в веснушках, голубые глаза под светлыми бровями, открытую улыбку, затем перевел взгляд на нелепые войлочные ботинки с железной молнией посередине. Он видел такие, но очень давно. Бабушка называла их смешно – «прощай, молодость».

- Билетик? - терпеливо повторила кондукторша.

- У меня нет денег, - смутился Марк. - В баре вытащили кошелек.

Кондукторша улыбнулась.

- Ничего страшного, Марк Олегович. Отдадите потом.

«Откуда она знает мое имя?» - удивился он. - И когда потом?»

Впрочем, он слишком устал, чтобы задаваться вопросами. Мягкий ход трамвая укачивал. За окнами тянулись размытые вереницы огней.

Марк снова закрыл глаза.

«Хорошо бы опять приснилась бабушка».

Но вместо солнечной картинки из детства потянулись холодные, мрачные сновидения, полупрозрачные и мутные, как матовое стекло. Он то погружался с головой в черную воду — тогда звуки и мысли смолкали, уступая место плотной, бездумной тишине — то выныривал на поверхность и как будто просыпался. Выглядывал в окно и видел, что трамвай несется через лес. Острые еловые вершины царапали серое полотно неба. В тонкое паутинное кружево сплетались голые ветви берез. Потом деревья расступались и открывались пустые заснеженные пространства, посеребренные бледной луной. В другой раз Марку казалось, что он плывет на лодке по темному морю. Свежо и тихо. Из-под весел разбегаются искры, и манит ярким золотым свечением далекий берег... Плеск волн сменялся глухим стуком колес, гасли фонари и пейзаж заволакивался дымом. Марк тер глаза, но видения не отступали. Бывает так, что из одного сна пробуждаешься в другой, потом в третий. Из приоткрытого окна тянуло то гарью, то таким пронзительным холодом, что Марк ежился, зарываясь подбородком в воротник и глубже засовывая руки в карманы. Ему хотелось встать и поднять стекло, но, как это часто случается в ночном кошмаре, все тело словно одеревенело и не слушалось.

 

Глава 2

 

- Марк Олегович, Васильевская Горка! Ваша остановка!

Он вздрогнул и проснулся по-настоящему. Пухлая кондукторша в васильковом берете улыбалась ему почти по-матерински, жалостливо и ласково.

- Спасибо, - пробормотал Марк и, покачиваясь, на автопилоте устремился к выходу.

- Билетик не выбрасывайте, - крикнула ему вдогонку кондукторша. - Спрячьте получше, он вам пригодится на обратную дорогу.

Марк оторопело взглянул на узкий клочок бумаги, который машинально сжимал в кулаке.

«Чушь какая-то. При чем тут обратная дорога? И зачем я вышел на Васильевской Горке? Да, конечно, надо пойти к родителям... Куда же еще?»

Возвращаться к жене — во всяком случае, этой ночью — у него не было ни малейшего желания.

«Но Васильевская Горка? Черт меня дернул — теперь две остановки пилить в темноте».

Действительно, фонари вдоль шоссе не горели. Мерцали тускло-фиолетовым светом, который не только не разгонял мрак, но напротив, словно сгущал его вокруг себя. По обе стороны улицы высились черные громады домов — и ни одного освещенного окна. Ни проблеска на небе, обложенного плотными тучами. Ни луны, ни звезд.

«И с чего она взяла, что мне нужно выйти именно здесь? - недоумевал Марк. - Который час, хоть?»

Он поддернул рукав и привычным движением поднес запястье к глазам, но, сколько ни вглядывался в серые цифры на мутном сером фоне, ничего не мог разобрать. В часах, вероятно, села батарейка, и подсветка циферблата не работала.

Сунув билет в карман, Марк обреченно побрел по тротуару. Под ногами смутно белело. Пару раз он поскользнулся на чем-то мягком и склизком и брезгливо поморщился. Дорогу он, конечно, знал и путь к родительскому дому мог найти с закрытыми глазами, и все-таки странно, как изменилась местность за каких-то полторы недели. В последний раз Марк заезжал к ним в прошлую среду, после работы. Не так поздно, как сегодня, но трамваи уже ходили редко, по ночному расписанию. Навстречу попадались редкие гуляки, пьяные и влюбленные парочки. Было светло от фонарей и относительно чисто. А что теперь? Какой-то вымерший район, как из дешевого ужастика про апокалипсис.

По правую сторону шоссе дома кончились и потянулся парк. Угрюмый днем — в одной части дикий и неухоженный, в другой — загаженный человеческим присутствием, сейчас он показался почти уютным. Парк оставался единственным местом, где фонари не корчились в фиолетовой агонии. Окутанный теплым зеленоватым сиянием, он словно приглашал войти. В нем как будто задержалось ненадолго ушедшее лето.

«А может, и правда, - подумал Марк, - переночевать на скамеечке в парке? Зачем беспокоить родителей посреди ночи?»

Его била дрожь. Шагать пешком две остановки не было ни желания, ни сил. Алкоголь из крови как-то очень быстро выветрился. Марк чувствовал себя до отвращения трезвым и несчастным.

Едва он устроился на жесткой и холодной скамье, стало понятно, что задремать не удастся.

«А может, я уже сплю? И не могу проснуться? Это точно сон. Я такое видел сто раз», - убеждал он себя, сидя в пустом и безмолвном парке.

И действительно, подобные сновидения преследовали его довольно часто – он блуждал по знакомым местам, но не мог найти дорогу к дому. Видел людей и знал их, но проснувшись, не мог вспомнить, кто они такие.

Пару раз Марк думал во сне, что вот-вот проснется, но этого не происходило и он отчаивался – заблудившись в ночи, не видя выхода. Когда отчаяние перерастало в панику, он просыпался, испытывая чувство огромного облегчения от того, что лежит в своей постели, а рядом тихо дышит жена. Человек – стадное животное. Ему непременно надо чувствовать кого-то рядом. Одиночество его пугает хуже смерти.

«Это не может быть правдой, я скоро проснусь», - думал он, разглядывая дорожку, убегающую за темные силуэты деревьев.

Из темноты вынырнули две фигуры – высокая женщина и приземистый, полноватый мужчина.

Марк услышал голоса, парочка о чем-то тихо переговаривалась, приближаясь к нему.

Чем ближе они подходили, тем пристальнее вглядывалась в него женщина. Соломенная челка, волосы до плеч, тонкие черты лица. Копия его знакомой из бара, только одежда другая - мешковатая куртка до колен, джинсы, кроссовки.

- Марк? – в ее голосе удивление мешалось с радостью.

- Ты его знаешь? – дернул ее за рукав спутник, темноволосый очкарик с зачесанными назад волосами, оплывшими щеками и толстым носом. Он походил на бомжа своим куцым пальтецом и штанами с отвисшими коленками.

Она не ответила, выдернула рукав и подошла к скамейке.

- Ты меня преследуешь? Тебе мало моего кошелька?! – воскликнул Марк.

- Какой кошелек? О чем ты?

- Мой, который ты увела в баре!

От такой наглости он подскочил и застыл, не зная, что делать дальше.

- Ты меня с кем-то путаешь... Ты меня не помнишь? Я - Алена, мы учились вместе.

Она подошла ближе, и в свете фонаря Марк рассмотрел ее глаза – дымчато-серый и прозрачно голубой.

- Алена? Ну что ты, конечно помню! - он заторопился, пытаясь объясниться, путаясь в словах. - Какая-то фантасмагория просто. Я сегодня, буквально пару часов назад, встретил одну девушку – очень похожую на тебя. Она меня опоила и обворовала. Прости! Рад тебя видеть! Очень!

- Я тоже рада тебя видеть, - выдохнула Алена, зачарованно вглядываясь в его лицо. – Вот уж не думала, что такое чудо случится!

- Кто это? – бесцеремонно влез в беседу толстяк. Похоже, его не учили хорошим манерам.

- Это мой одноклассник бывший, Марк …. Марк познакомься, это мой друг Витя Крот.

Крот нехотя протянул короткопалую ладошку и с видимым неудовольствием пожал руку нового знакомого, которому едва дотягивал до подмышек.

- А что ты тут делаешь? Один, ночью? - спросила она.

- Да я заблудился, - ответил Марк. – Не понимаю, что случилось. Меня отравили, похоже. Может поэтому я потерял ориентацию в пространстве. Такое чувство, будто сплю и не могу проснуться. Прости, чушь несу какую-то...

- Ну почему — чушь, ничего не чушь! Хорошо, что мы тебя встретили! Сидел бы всю ночь один в парке.

- Да, я тоже ужасно рад нашей встрече, - Марк снял очки, повертел их в руках, снова надел, не зная, куда девать руки от внезапно накатившего смущения.

- Мне не очень удобно предлагать такое мужчине, но в конце концов мы сто лет знакомы... может, пойдем ко мне? Я совсем рядом живу. Переночуешь у меня, а утром поедешь домой.

- А как твои к этому отнесутся?

- Да я одна живу, пойдем! - она взяла его под руку и потянула из парка, бросив приятелю, - Крот, ты иди, мы сами дойдем, не надо нас провожать.

- Ладно, пока, - буркнул он, развернулся и побрел прочь.

- Как-то ты не очень вежливо с ним, - сказал Марк.

- Да он не обидчивый. Мы с ним – свои люди.

Марк шел и не мог поверить, что она идет с ним рядом. Волновался, как мальчишка, удивляясь давно забытому чувству. Разглядывал ее искоса, когда они проходили под фонарем, радовался тому, что она так близко, когда их снова накрывала темнота.

- Ты прическу поменяла? – спросил он вдруг невпопад. – Я тебя другой помню.

- Это парик, - ответила она смущенно, приглаживая и без того гладкие пряди.

- Понятно.

- А ты не изменился совсем. Все такой же. Я тебя сразу узнала. Я бы тебя узнала из миллиона…

Алена замолчала, и он молчал тоже. Его снова накрыло, как тогда, в юности. Жаль, что Марк так и не решился признаться. Не мог даже помыслить, что такое прекрасное создание может ответить ему взаимностью. И хотя она улыбалась, когда он, на нее засмотревшись, забывал вовремя отвернуться, ему казалось, что это не ответное чувство, а насмешка.

Похоже, он ошибался. Судя по тому, как она обрадовалась, Марк не совсем ей безразличен… Может, еще есть шанс все исправить?

Парк кончился и потянулись мрачные, темные строения. Без света в окнах они казались вымершими.

- Вот тут я живу, - сказала Алена, ступая в арку между домами. Марк шел, нащупывая почву под ногами, и ему казалось, что его спутница вот-вот исчезнет, растает в кромешной тьме, и он останется совсем один.

«Нет, такое может быть только в кошмарном сне. Как они тут живут без фонарей?»

Во дворе оказалось чуточку светлее. Бледная луна заглядывала в пустой квадрат двора, обсаженный редкими чахлыми деревьями. Посередине нелепо торчала одинокая горка, а рядом с ней скрипели под ветром изломанные качели.

- В подъезде света нет, ты осторожней, - бросила Алена, отпуская руку Марка и проходя вперед.

- У вас тут какие-то проблемы с электричеством? Отключили?

- Да нет, - отозвалась она, поднимаясь по невидимой лестнице, - просто лампочки часто перегорают, а менять некому.

- Как так – некому? Есть же какие-то службы, - отозвался он, осторожно нащупывая ногами ступеньки.

Она не ответила, но зато через пару пролетов он с облегчением услышал лязганье ключа.

Темнота отступила, и Марк с удивлением увидел новогоднюю гирлянду. Она оплетала дверной проем, ведущий из крошечной прихожей в комнату. Разноцветные фонарики весело подмигивали, приглашая войти, и он вошел, все больше теряясь в этой странной реальности.

- Раздевайся, проходи, - улыбнулась Алена, стягивая куртку, - сейчас будем пить чай. С вареньем. Ты какое любишь?

- Я никакое не люблю, - честно ответил Марк, - вешая пальто на крючок и разглядывая хозяйку.

Она изменилась. Из тонкой, изящной девушки превратилась в худощавую женщину. И улыбка ее стала грустной.

- Не любишь? – растерянно переспросила Алена.

- Ну не то что бы не люблю, я просто сладкое не очень, - забормотал он, одергивая коротковатые рукава джемпера. Всю жизнь его донимали короткие рукава. Надо же было уродиться таким длинноруким уродцем.

Она словно прочитала его мысли:

- Ты такой высокий, рядом с тобой я себя чувствую дюймовочкой.

- Это комплимент?

- Конечно! Женщинам нравятся высокие мужчины. Ты не знал?

- Нет. Мне редко говорят комплименты, - ответил Марк, проходя в кухню, следом за Аленой.

Он присел за квадратный столик у окна и осмотрелся. Скромный пластиковый гарнитур, встроенная плита и раковина. Никаких украшений в виде разделочных досок и прихваток, которые так любят женщины.

Но зато на холодильнике, к которому он сидел спиной, сверкала маленькая искусственная елка, обвитая серебристым дождиком. Марк обернулся, задрал голову и долго разглядывал синие, красные, зеленые и желтые огоньки, от которых металлические нити переливались всеми цветами радуги.

Алена, чиркнув спичкой, зажгла толстую оранжевую свечу в заплывшем воском подсвечнике. Поставила на плиту подкопченый пузатый чайник.

- Уютная кухонька, - сказал Марк. – А почему – фонарики? Ведь сейчас только осень.

- У меня всегда так.

- Ты не убираешь елку после нового года?

- Нет.

Она села напротив, подперев лицо ладонями. Огонек свечи высветил темные круги под глазами, заострившийся тонкий нос и сеточку морщин. Уголки сухих, обветренных губ ползли вниз. А раньше все было с точностью наоборот – она всегда была готова к улыбке, которую он, как идиот, принимал за насмешку.

- У нас на работе есть один парень, - начал рассказывать Марк, - он тоже не любит наряжать елки и потом стаскивать все эти игрушки. Так он знаешь, что придумал? Он свою искусственную елку, прямо так – с игрушками – ставит в кладовку, а на следующий год вынимает. Может и тебе так же сделать?

- Забавно… у меня нет кладовки. И потом – мне нравится так. Я не люблю темноту. В темноте страшно. А с огоньками этими и мишурой как-то повеселее.

Засвистел чайник и хозяка принялась суетиться – заварила чай, выставила на стол варенье в вазочке и блюдо из соломки, в котором сушки соседствовали с печеньем и завернутыми в яркие фантики конфетами.

- Прости, мне больше нечем тебя угостить, я мало ем. Могу целыми днями на печеньках сидеть.

- Да я не голоден, - откликнулся Марк, принимая от нее высокий бокал с чаем. – Чай с удовольствием попью, может он приведет меня в чувство. До сих пор в себя прийти не могу. Все кажется, что сплю и мне снится кошмар.

- Кошмар? – вокруг разноцветных глаз побежали морщинки. – Я у тебя ассоциируюсь с кошмаром?

- Нет, что-ты! Я очень, очень рад тебя видеть! – заторопился он.

- Да я шучу.

- Просто действительно странный вечер выдался и не менее странная ночь.

- Расскажи, что случилось, - попросила она, - макая сушку в чай.

- Да ерунда какая-то. Поругался с женой, ушел из дома… ну как ушел – пошел прогуляться.

- Ты женат?

В ее голосе просквозило едва заметное огорчение.

- Я женат, да. Не очень удачно впрочем. Но это долгая история. Как-нибудь расскажу тебе под настроение. А ты? Ты же ведь не замужем, правильно я понял?

- Уже нет. Я тоже тебе как-нибудь расскажу мою печальную историю. Под настроение. Давай дальше. Про кошмар.

- Да в принципе ничего особо кошмарного не случилось. Просто я зашел в один бар и там ко мне подсела девица, очень похожая на тебя. Попросила угостить пивом…. Неудобно же девушке отказывать, согласись.

- Так ты женолюб, оказывается, - прищурилась она.

- Ну какой женолюб, о чем ты, - рассмеялся Марк смущенно. – Просто не сумел отказать. Не сумел сказать «нет». Меня вообще это качество часто подводит.

- Меня тоже, - эхом отозвалась Алена.

- Вот и поплатился за свою безотказность – она мне чего-то подмешала в пиво и вытащила бумажник. Думал, богу душу отдам на остановке, но меня подобрал какой-то странный трамвай. И потом я бродил и не узнавал родной город… думал, что спятил. Или уснул и вижу бесконечный кошмар. А ты меня спасла. Все, что ни делается – к лучшему.

- Я уже не верю в эту избитую фразу, - печально сказала Алена. – Много всего в моей жизни происходило, и все только к худшему. Может быть, я просто невезучая, кто знает.

- Ну что ты… мы оба с тобой везучие. Встретиться через столько лет. Разве это не везение?

- Это да, - на этот раз она улыбалась той прежней, полузабытой детской улыбкой, - мне очень, очень повезло, что я тебя снова встретила. Я часто думала о тебе. Гадала, как ты и что ты.

- Да?! Ты думала обо мне?

- Ну, конечно. Я же была влюблена в тебя тогда. В школе.

- А почему же ты мне ничего не сказала?!

- Ну как я могла сказать? О чем ты говоришь. Во-первых, я девушка. Во-вторых, ты – мальчик из обеспеченной семьи. И я…

- А что – ты? Я ничего не знаю о твоей семье.

- Да нечем хвалиться. Отец – алкоголик и мама… им забитая.

- Прости.

- Да, ничего. Это все в прошлом. Их давно уже нет. Он свел ее в могилу, да и сам не намного ее пережил.

- Так ты теперь совсем одна?

- Ну, не совсем одна. У меня есть друзья.

- Расскажи мне о них.

- Зачем? Не думаю, что тебе будет интересно.

- Ты обиделась?

- Нет. Нет, что ты. На что обижаться? Просто что-то грустно стало. Знаешь, уже поздно. Тебе еще с утра до дома добираться.

Марк не знал, что ей ответить. Хотелось сказать о многом, но момент, казалось, был не подходящим. Он вертел пустую чашку в руках и молчал.

- Пойдем, - Алена, легко поднявшись, одернула тонкий свитерок. – У меня только одна комната. Но в тесноте, да не в обиде. Это все равно лучше, чем на скамейке в парке, правда?

- Конечно! – заторопился он. – Прости, я, наверное, тебя стесняю.

- Ну, что ты глупости говоришь, я рада безумно. Пошли.

В ее единственной комнате тоже светилась елка. Пока Алена раскладывала клетчатый диван, вынимала подушки и плед, Марк с ностальгией рассматривал старинные игрушки – ядовито-зеленые огурцы, золоченные шишки, присыпанные серебристым снегом, сосульки – гладкие и закрученные в спираль, фигурки цыплят, медвежат и прочей живности, прицепленные на вечнозеленые ветки несуразными железными прищепками.

- Ну вот, - она махнула рукой на диван. – Ты где хочешь спать – с краю или у стенки?

- Мне все равно, - смутился Марк.

- Ну, тогда я у стенки лягу.

И она легла – так просто, будто они спали вместе долгие годы. Не раздеваясь, подоткнув руки под подушку и выжидательно на него глядя.

Марк лег с ней рядом, боясь пошевелиться, и Алена укрыла его пледом. А потом положила ему голову на плечо. Он обнял ее осторожно и так лежал, боясь шелохнуться. Смотрел в потолок, разукрашенный елочными огнями и гадал, что же будет дальше. И не заметил, как уснул.

 

Глава 3

 

Мягкий, дымчатый свет затек под закрытые веки. Марк открыл глаза, выпростал руку из-под пледа и взглянул на часы. Десять утра. Начальство, наверное, рвет и мечет.

Странно, но его это не беспокоило. Может быть, потому, что рядом спала Алена. Он посмотрел в ее усталое, бледное лицо, и внутри стало тепло, как от глотка горячего чая. Она лежала на спине, вытянувшись в струнку. Тонкие, словно детские, руки скрещены на груди.

От нее повеяло такой слабостью и беззащитностью, что Марк едва подавил желание обнять ее, прижать к себе, разбудить поцелуями и никогда уже не отпускать ни на секунду.

Может быть, ради нее он сможет сделать то, что не мог сделать ради себя — изменить свою жизнь, стереть ошибки и начать с чистого листа. Он еще не знал, как. Уверен был только в одном — Алену он не бросит. Не теперь, когда снова нашел ее после стольких лет отчуждения и холода.

Но сначала надо решить проблемы. Осторожно, стараясь не потревожить подругу, Марк выбрался из кровати.

Бледное утро развеяло очарование елочных огней. Их слабое помаргивание вызывало раздражение, убогая обстановка комнаты при свете дня наводила тоску. Дряхлый сервант, потертый ковролин на полу, хлипкий журнальный столик. Давно вышедшие из моды обои в цветочек — засаленные, местами в коричневых пятнах, местами - порванные. Пожелтевший, вероятно, от табачного дыма потолок. Двухрожковая люстра - старая и пыльная. Елка в углу точно съежилась и тускло мерцала игрушками.

И тишина — безнадежная, войлочная тишина. Она поглощала звуки шагов, и даже вода из крана, что текла слабой струйкой, журчала еле слышно. Или у него что-то с ушами?

Наспех приняв душ, Марк вышел на улицу и подивился серому безмолвию и пустынным улицам. Нащупал в кармане мобильник. Ни одного звонка, ни одной пропущенной смски. Казалось, мир напрочь забыл о его существовании.

В банке никто не брал трубку, да и гудело в ней как-то странно — хрипло и прерывисто. Он подождал немного и выключил телефон. Жене звонить еще рано. Иногда она встает и раньше — вместе с ребенком, а иногда оба спят до обеда.

Устав ждать транспорта, Марк пошел пешком и скоро понял, что недооценил расстояние. Дорога тянулась и тянулась — однообразная и бесконечная. Он плелся вдоль проезжей части, не узнавая родного города, и за все время его не обогнал ни один автобус или трамвай. Ни один пешеход ни прошмыгнул мимо, а лента шоссе оставалась девственно-пустынной, белесой от холодного тумана, как скованная льдом река.

До банка Марк добрел совершенно обессилевшим. В вестибюле первого этажа грузная, пожилая женщина мыла пол, по-старинке макая швабру с накрученной на нее тряпкой в оцинкованное ведро. И больше — никого. Ни коллег, ни клиентов. Марк обошел здание и вернулся на первый этаж.

- Извините, который час? - спросил он уборщицу.

- Сейчас? - прищурилась она.

Глухая или сумасшедшая? Марк поежился.

- Да, сейчас, - повторил он терпеливо. - Сколько сейчас времени? И где, вообще, все?

- Нет тут никого. Компьютеры у них поломались, все, значит, по домам ушли. И вы идите. Выходной, значит.

- Выходной?

Марк растерянно покачал головой и заторопился прочь от безумной старухи. Он прошел на свое рабочее место, сел за стол и включил компьютер. Экран монитора мигнул и погас. Тут же смолк шум вентилятора и потускнела синяя лампочка на передней панели.

Он сидел и гадал, что случилось. Должно быть, какой-то вирус проник в систему и повредил жесткие диски. Марк плохо разбирался в компьютерах, и в любом случае, это была не его забота. Он подождал, не придет ли кто-нибудь еще, от скуки перебирая бумаги на столе. Пытался звонить — сначала родителям, но у них никто не подходил к телефону. Марк набрал номер жены. Сперва городской — в трубке шли помехи. Затем позвонил на мобильник. «Абонент недоступен», - сообщил бодрый женский голос, в котором Марку почудились нотки злорадства. Просто заговор какой-то. Именно сейчас, когда он абсолютно потерян и не понимает, что происходит, все куда-то пропали.

«Ну что ж, - пробормотал он, - выходной, так выходной. Что толку тут сидеть?»

Взгляд его упал на фото в рамке. Еще вчера это была фотография годовалого Никитки – нарядного, розовощекого и голубоглазого. Сейчас рамка оставалась той же самой — пластмассовой под красное дерево, но снимок изменился. С фотографии Марку улыбалась Алена — не изможденная, какой он встретил ее вчера в парке, и не девочка со светлой улыбкой из его детства. Красивая молодая женщина с грудным ребенком на руках. Второй ребенок, мальчишка лет семи, держится за ее локоть, а с другой стороны его обнимает за плечи Марк. Лица сияют радостью, только младенец смотрит серьезно и хмурит золотистые, как у матери, брови. Фон — размытые березки, не настоящие, а очевидно, нарисованные на задней стене. Фотография явно студийная.

Марк взял снимок со стола, покрутил в руках и поставил обратно. Провел ладонью по глазам. Фотомонтаж? Чья-то злая шутка? Вероятно... Но кто мог узнать? Ведь это же его мечта. Именно так он представлял себе счастье — много лет назад. Подумать только, одно вовремя сказанное слово, и счастливая картинка стала бы реальностью. А что теперь? Наверное, еще не поздно вскочить в последний вагон уходящего поезда. Расстаться с женой, решить вопрос с квартирой, жениться на Алене. Они еще молодые — у них могут быть дети, и жизнь еще не кончена...

Он вышел из банка и очутился все в той же безликой серости. Пепельное небо, чуть более темный асфальт под ногами. Не дневной свет и не ночная тьма, а липкое безвременье.

У дверей супермаркета стояла троица молодых людей в камуфляже. Не то форма, не то дань моде. Они разом обернулись и уставились на Марка. Не враждебно, скорее подозрительно — тем не менее, он ускорил шаг. Ему почудилось, что один парень тихо сказал другому: «А я говорю — не наш».

Марк торопливо зашагал прочь, на ходу пытаясь дозвониться хоть до кого-нибудь. Ни жена, ни родители, ни один из друзей и просто знакомых, забитых в телефон, не отвечали. «Абонент не доступен», помехи, белый шум — и вдалеке, чуть слышная мелодия. Впрочем, в последнем он был не уверен. Вдобавок аккумулятор почти разрядился.

Марк сунул телефон в карман и вдруг спиной почувствовал чье-то присутствие. Он был не один, за ним кто-то шел следом.

Обернувшись, он в подтверждение своей догадки увидел троих парней в пятнистых куртках и таких же штанах, заправленных в высокие ботинки.

Они почти дышали ему в затылок, и при этом звук их шагов таял в воздухе. Черт бы побрал эту вязкую тишину!

«Что они хотят от меня? Зачем они ко мне привязались?»

Марк занервничал.

Из-за угла дома навстречу ему и его преследователям вывернула плотная фигура. Крот, собственной персоной. При свете дня он показался еще неопрятнее и неприятнее – старое куцее пальто разъехалась на животе, там, где пуговица оторвалась с мясом. Обвисшие коленки на мятых штанах, облупленные ботинки с развязанными шнурками. Пухлые щеки топорщатся черной щетиной.

Завидев одноклассника своей подруги, Крот криво усмехнулся и вперился в него подслеповатыми глазками. Увидел он и троицу в камуфляже и поднял руку в приветствии.

«Черт бы вас всех побрал!» – воскликнул про себя Марк, думая, куда бы свернуть, чтобы избежать встречи с другом Алены.

Пыльные витрины, по большей части пустые, или с раздетыми манекенами. Выцветшие вывески заброшенных кафе и закусочных. Аптека, запертая на старинный, амбарный замок, поржавевший от времени. А рядом – по виду крошечный магазинчик, зашторенный желтоватым непроницаемым жалюзи. На двери надпись «поликлиника», а под ней болтается табличка «открыто».

Почувствовав облегчение, Марк толкнул дверь прямо перед носом у Крота и прошмыгнул вовнутрь.

Над головой прозвенел колокольчик, и на его звук в окне регистратуры показалась лысая голова добродушного розовощекого толстяка.

- Добрый день! Вы по записи? Как ваша фамилия?

- Нет, я не по записи, я...

- Ничего страшного! Сейчас мы вас запишем. Как ваша фамилия?

- Стрельников, - неохотно ответил Марк, гадая, выйти ли немедленно вон или подождать, чем кончится дело.

- Имя, отчество?

- Марк Олегович... вы знаете, я чисто случайно зашел, я, пожалуй, пойду.

- Ну куда же вы пойдете, Марк Олегович! - воскликнул толстяк. Его голова скрылась, и через пару секунд распахнулась дверь, ведущая вовнутрь помещения.

- Куда вы пойдете, на вас же лица нет! - шустрый доктор заботливо приобнял пациента, мягко, но настойчиво увлекая его за собой. - Проходите, проходите. Не бойтесь, уколов не будет, я вам обещаю. Снимайте ваше пальто, давайте я его повешу.

Марк и опомнится не успел, как его усадили на кушетку, накрытую бледно-зеленой помятой простыней, похожей на салатный лист.

- Ботиночки снимите, пусть ноги отдохнут... ложитесь, ложитесь, не стесняйтесь. Ручки вот так, на груди сложите. Замечательно!

С сияющим лицом врач уселся рядом и нежно проворковал:

- Валерьян Никотиныч, психотерапевт и гомеопат, к вашим услугам.

- Как, простите?

- Валериан Никодимович, психотерапевт, гомеопат, целитель, - повторил психотерапевт нараспев.

У Марка закружилась голова. То ли от того, что он так быстро он оказался на врачебной кушетке, то ли от мощной энергетики целителя. Он прикрыл глаза и подождал пока внезапное головокружение прекратится.

- Вам плохо? - прозвучал все тот же нежный голос. - Я же говорю — на вас лица нет. Присядьте-ка на минуточку, - под спину Марку подлезла рука Валериана и едва он приподнялся, как туда же пролезла подушка, так что больной оказался в положении полулежа.

- Откройте ротик, вот так... отлично. Запейте.

Марк сглотнул какой то плотный шарик. «Он меня сейчас отравит чем-нибудь», - промелькнула нехорошая мысль.

- Не бойтесь, это гомеопатическое. Целебные травы Тибета. Вы сейчас успокоитесь, все мне расскажете... все будет просто замечательно, доверьтесь мне. У меня огромный опыт. Видите сколько сертификатов? - Доктор с гордостью обвел рукой стену, увешенную листами в вензелях и печатях.

Без очков Марку не удалось рассмотреть многочисленные сертификаты Валериана Никодимовича, но они его немного успокоили.

- Итак, начнем. В чем ваша проблема, Марк?

Доктор смотрел пытливо, казалось, заглядывая в самую душу. Вероятно, так оно и было, потому что потревоженная душа заволновалась и, помимо воли Марка, выдала странный и неожиданный ответ:

- Моя мать меня не любит.

Лицо психотерапевта стало печальным:

- Да, это большая проблема и, к сожалению, очень, очень распространенная. Говорите, говорите, не стесняйтесь, я вас слушаю, я здесь, чтобы помочь.

- Я не знаю, почему она меня не любит... никогда не любила. Я вообще мало ее помню из детства — меня растила бабушка. Мама вечно была чем-то занята, а когда не занята — не особенно ласкова. Может, у нее поздно материнский инстинкт проснулся, не знаю... теперь она совершенно одержима своим внуком.

- Вашим сыном?

- Нет, - Марку пришлось сделать над собой усилие, чтобы сказать это вслух, - не моим.

- Вашей сестры? Брата?

- Нет, я единственный ребенок в семье.

- Тогда как же? Я не совсем понимаю...

- Три года назад я познакомился с девушкой. Не скажу, что я был в нее влюблен, но она мне нравилась. Потом она забеременела.Мы предохранялись, но она сказала, что контрацептивы не дают стопроцентной гарантии. И я, как дурак, поверил.

- Ребенок от другого мужчины? Вы уверены? Вы делали тест?

- Нет, не делал.

- Как же вы можете быть уверены?

- А я вам сейчас расскажу. Вначале у нас все было неплохо. Пышная свадьба — для моей матери это было принципиально, она любит пускать пыль в глаза. Для нее очень важно, что думают люди. Невеста была довольна.

- О да, что скажут люди, - усмехнулся доктор.

- Мать была просто счастлива. Она просто помешалась на этом будущем внуке. Все разговоры только о том, куда поставить кроватку, ну и так далее. Тем более Ольга ей очень понравилась. Я даже удивился поначалу, как сильно менялась моя жена в присутствии свекрови. Она становилась такой милой, уступчивой, ласковой. Я ее такой не знал. Но после свадьбы все стало иначе.

- Они поссорились?

- Нет, что вы, они никогда не ссорились. Мои родители — оба — всегда были на стороне Ольги. Всегда!

Марк сел на кушетке, обхватив руками колени.

- Продолжайте, - тихо сказал доктор, - вам надо выговориться, поверьте.

- Всю беременность я исполнял ее капризы. Ее от всего тошнило, она никуда не выходила и я, как проклятый, сидел возле нее. «В транспорте полно больных гриппом! Оля может подхватить инфекцию!» - родители меня просто замучили своими фобиями, а жена — вечно плохим настроением. Я ждал, что родится ребенок и все изменится... но потом она превратилась в настоящую фурию. Вот где начался кошмар.

- Но почему? У нее была послеродовая депрессия?

- Депрессия, точно, - Марк усмехнулся, - вы угадали! Это была их с моей мамой версия. У Ольги подруга — врач. Она ей устроила госпитализацию, а мы остались с младенцем. Я не спал ни одной ночи, утром меня подменял отец после ночной смены. Вечером после работы приезжала мать. Я не мог ни на минуту остаться один. При этом вечные скандалы — отнеси Олечке то, отнеси Олечке сё, ты не так держишь ребенка, почему у тебя вечно хмурое лицо, ты его не любишь, ты никого не любишь, ты думаешь только о себе!

- И что было дальше? Ее вылечили?

- Дальше... дальше она вернулась домой. Родители так и топтались у нас с утра до вечера. Моя жизнь превратилась в кошмар. Ольга закатывала скандалы по любому поводу, не стесняясь моих родителей, а те подливали масла в огонь.

- И она вам в пылу ссоры рассказала?

- Нет. В конце концов она разругалась со своей подругой тоже. С той самой, которая устраивала ее в больницу. И Наташа скинула мне на мыло их переписку в сетях. У Ольги был роман с каким-то женатиком. Он ее бросил... мы как раз в то время с ней познакомились. Какой же я был идиот! Она мне в первую же ночь, в баре, начала про это рассказывать, но я не придал значения. Мало ли у кого какие неудачные романы в прошлом... как оказалось, зря.

- Она с ним помирилась?

- Да, помирилась за моей спиной, она встречалась с ним параллельно. Забеременела от него, а тест принесла мне. Я, как идиот, сразу согласился жениться. Идиот!

- Ну, ну, не надо так о себе — доктор похлопал Марка по коленке. - Вы поступили, как и должен был поступить мужчина на вашем месте.

- Почему — должен? - вскинулся Марк. - Я не просил у нее ребенка! Более того, мы предохранялись!

- В любом случае, сейчас уже поздно виноватить себя, - мягко отозвался Валериан Никодимович. - В конце концов, можно же развестись, тем более ребенок — не ваш. Или вы к нему привязались?

- Мама! Мама к нему привязлась! Я же сказал — у нее на старости лет проснулся, наконец, материнский инстинкт. Ну, не ко мне, естественно, к внуку. И она стала грудью на защиту его и Ольги. Ребенок не виноват. А я плохой отец и муж, потому что от хороших мужей не гуляют, - Марк саркарстически усмехнулся.

- Я понимаю, это очень неприятно и обидно слышать. Да, это очень сложно — принять подобную несправедливость, но вы ведь уже давно не мальчик... пусть ваша мама общается с этой женщиной и ее ребенком, но вы-то свободный человек.

- Да, я свободный человек, вы правы... я просто как-то потерял вкус к жизни, что ли. Опустились руки. Не скрою, мне хотелось родительской поддержки и было очень... очень обидно услышать эти несправедливые обвинения. После всего, что я от нее вытерпел под предлогом тяжелой беременности, депрессии... плясал вокруг нее, как идиот. Теперь-то понятно, что она просто никогда меня не любила и страдала по отцу своего ребенка. А злость срывала на мне.

- А вы? Вы любили когда-нибудь, Марк?

- Думал, что нет до последнего времени... я был влюблен только однажды — в школе. Ну знаете, как это бывает... неуверенность в себе. Комплексы... Короче говоря, я так ей и не признался. А недавно встретил ее снова.

- И все вернулось?

- Вы не поверите, но да, вернулось. Словно и не было этих лет. У нее тоже не сложилась жизнь, и она тоже была в меня влюблена тогда. Представляете? Мне кажется, она меня любит до сих пор.

- Ну так это же прекрасно! - воодушевился доктор. - Вы еще молоды, у вас вся жизнь впереди!

- Да, похоже, что так. Вы знаете, когда я разругался с женой и родителями, на меня навалилась какая-то апатия... я мог бы уйти, снять квартиру — та квартира, куда я привел жену, подарена моей матерью... но дело не в этом! Это все такие мелочи, на самом деле... Я просто смертельно ото всего устал. Раcхотелось жить. И появилось желание покончить со всем разом.

- О, нет! Только не это! Поверьте мне, это нихудший выход. Это вообще не выход. Я бы мог вам многое рассказать об этом, и, может быть, расскажу,- многозначительно изрек Валериан Никодимович. - В нашу следующую сессию.

- Да, теперь я рад, что не успел совершить эту глупость. Иначе я бы не встретил Алену. Рядом с ней я чувствую себя другим, даже не знаю как это объяснить...

В дверь постучали, доктор неохотно крикнул: «Войдите», и в кабинете появилась Алена собственной персоной.

- Марк, пошли, - скомандовала она.

- Как ты меня нашла?

- Крот сказал, что видел, как ты заходил к психоврачу, то есть к Валерьян Никодимычу. Пошли!

- Это она?! - воскликнул психотерапевт.

- Да, моя Алена, познакомьтесь, - улыбаясь, ответил Марк.

- Мы знакомы, - как-то очень грустно и обреченно сказал врач и рухнул на опустевшую кушетку, словно его вдруг оставили силы.

Марку даже показалось, что добрые глаза Валериана стали мокрыми от слез, но он не успел проверить свою догадку, потому что Алена уже тащила его через крошечный холл на улицу.

 

Глава 4

- Как тебя занесло к психоврачу? Зачем ты к нему пошел? - набросилась на Марка Алена, едва за ними закрылась дверь поликлиники.

- Да я увидел вывеску, зашел... как-то мне не хорошо после этой истории с отравлением, - соврал он неуклюже и почувствовал, как лицо заливается краской. К счастью, с неба сыпался мелкий, колючий дождь. Марк поднял воротник пальто и уткнулся в него носом.

- Хорошо, что я тебя спасла! - не заметив его смущения, продолжала она.

- От чего?

- Не от чего, а от кого. От психоврача.

- А что с ним такое? По-моему, он нормальный.

- Да какой нормальный. Шарлатан, вот он кто. Морочит людям головы, подсаживает на свои «сессии». У нас двое уже из клуба пропали.

- Как — пропали? Из какого клуба?

- Ну, у нас клуб... мы там собираемся по вечерам. Раньше бы бар, но теперь там пусто. Так, сидим, болтаем компашкой, общаемся. Дружим, короче. И вот он заманил к себе двоих ребят, заморочил им головы, и они теперь нас избегают... так странно.

- Странно и правда. Мне он показался добрым и понимающим... куда мы идем, кстати?

- К Даруньке.

- Кто это? - забеспокоился Марк.

- Дарья, не знаю, как по отчеству. Ее все Дарунькой зовут, она выпечку бесплатно раздает.

- Бесплатно? А зачем ей это?

- Это долгая история… если вкратце, у нее была большая семья – муж, дети, дом полная чаша. Она из таких, знаешь, хозяюшек хлебосольных.

- И что потом?

- Потом муж умер, а дети разъехались и она осталась одна. А у нее потребность эта – кого-то кормить, за кем-то ухаживать.

- Странная история.

- Да ничего странного, таких историй полно на самом деле. У каждого из нас есть не реализованные потребности. Вот и она свои реализует, как может.

- Ну может и так, - согласился Марк. – А у тебя – какая потребность?

- У меня? Я даже не знаю. Мне кажется у меня уже не осталось никаких потребностей. Я просто ползу день за днем, день за днем, сама не знаю – куда. Наверное, просто жду смерти.

- Знакомое чувство. Но ведь это же неправильно

- Неправильно, - согласилась Алена. – Знаешь, мне кажется, что я где-то когда-то совершила ошибку. Свернула не туда. Пошла не по своей дороге. Вот и заблудилась, не знаю, куда дальше идти.

- Я тоже не знал раньше — куда идти.

- А теперь знаешь?

- Мне кажется, что знаю.

- Расскажешь мне?

- Конечно, расскажу, - он улыбнулся и сжал ее прохладную ладошку.

Алена вспыхнула, как школьница, и радостно объявила:

- Ну вот, мы пришли, это здесь.

Марк открыл подруге дверь под облупившейся вывеской с надписью «Кулинария» и они оказались в небольшом кафетерии - длинный прилавок и четыре столика.

За одним из них сидел худощавый мужчина — бледное лицо, ввалившиеся щеки, пегие, спутанные волосы до плеч. Привалившись к спинке стула, он отрешенно рассматривал стену напротив, сжимая в узловатых пальцах пластиковый стаканчик и время от времени из него прихлебывая.

По стене ползли нарисованные лианы с сочными, темно зелеными листьями, оплетая невиданные райские деревья, на которых распускались тропические цветы — пурпурные, ярко желтые, синие, оранжевые, фиолетовые — буйство красок и воображения художника. Деревья расступались, открывая долину, прорезанную голубой лентой реки. Там львы и тигры соседствовали с антилопами, резвились обезьяны, миролюбиво топтались носороги, тянули шеи любопытные жирафы, обливались водой слоны. Марк засмотревшись на картину, вздрогнул от неожиданности, когда к ним бросилась обниматься дородная, пышная женщина, с высокой старомодной прической. Непривычно шумная и громкая после тихой и спокойной Алены.

- Проходите, проходите, гости дорогие, - затараторила она, раскрывая объятия, улыбаясь и сверкая золотыми зубами. В ушах ее качались тяжелые серьги с крупными рубинами. Вокруг шеи переливались всеми цветами радуги бусы из чешского стекла.

Не успел Марк опомниться, как она прижала его к своему мягкому, большому телу, а потом усадила за пустой столик, почти насильно.

Алена, по всей видимости привычная к бурному гостеприимству хозяйки, села рядом.

- Чем угощать вас? Что будете кушать? Есть перемячи с пылу-жару, кулебяка, пироги с рыбой, с яйцом и зеленым луком, с яблоками, а ватрушки сегодня просто изумительные! – не сбавляя темпа тарахтела Дарунька. – Как говорится – сам бы ел, да денег надо!

Услышав про деньги Марк напрягся, и Алена, тут же это заметив, тихо шепнула:

- Не волнуйся, это у нее присказка такая. Она всех так, за бесплатно, угощает.

Дарунька не обратила на это никакого внимания и как тетерев на току продолжила токовать:

- Чай с лимончиком? С яблочком? Кофе? Какао?

- Мне ватрушку, Дарунь, и какао, - отозвалась Алена, и обе вопросительно посмотрели на Марка.

- А мне… мне пирог с рыбой, пожалуй, и чай с лимоном и сахаром.

- Сию минуточку! – обрадовалась Дарья и скрылась за прилавком.

- Какая она шумная, как ее много, - вздохнул Марк.

- Да, она такая. Представь, как тяжело ей было остаться одной.

- Наверное, у такого человека должно быть много друзей.

- Не знаю… у каждого своя жизнь. Свои семьи, свои дети, свои заботы. Одиноким еще хуже на фоне чужого семейного счастья, не замечал?

Марк не успел ни подумать, ни ответить, потому что Даруня уже ставила на стол тарелки и чашки. Суетилась, улыбалась, а потом, прижав к себе поднос, застыла рядом со столиком, наблюдая, как гости пробуют ее стряпню.

- Садись, Дарунь, посиди с нами, - пригласила ее Алена.

- Ой! Да, что же я, как не родная! – встрепенулась она и избавившись от пластикового подноса, присела рядом. - Вась, хочешь с нами посидеть? – крикнула она мужчине за соседним столиком.

Он не ответил, только слабо махнул рукой и помотал головой отрицательно.

- Такой дикарь он, этот Вася, - огорчилась Дарья, - ни поговорить с ним ни о чем, ни пообщаться.

- Это муж ваш? - спросил Марк из вежливости, чтобы поддержать разговор.

- Да нет, какой муж. Муж мой давно помер! Хороший был мужик, царство ему небесное! Выпивал только. Как говорила ему – не пей! Сведет тебя твоя водка в могилу. Не слушал меня, вот и помер, - она вдруг неожиданно захлюпала носом, и в руке ее, словно из воздуха, появился белоснежный платочек. – Помер, а я вот все живу, небо копчу, - пожаловалась она, аккуратно промокая под глазами черные от туши слезы.

- Ну ладно, Дарунь, ну что ты опять, - погладила ее по плечу Алена, - все хорошо, не надо плакать.

- Да! – воскликнула Дарья, снова улыбаясь, как ни в чем не бывало. – Все хорошо! Люди меня любят, любят мою стряпню, заходят ко мне, вот и вы зашли!

- Очень вкусно, кстати, - вставил Марк, хотя даже и не разобрал вкуса, очевидно от голода.

- Ой, может, еще какого пирожка попробуете? – обрадовалась хозяйка и расцвела так, словно ее одарили не комплиментом, а рублем. – Кулебяки, вот. А?

- Нет, спасибо, большое. Боюсь, кулебяка уже не влезет. В другой раз.

- Какого малоежку ты себя нашла, Аленка! Вы с ним прямо пара! И красивый! Ох, красивый! Была б я помоложе, увела б его у тебя, - подбоченилась Дарунька и рассмеялась, довольная своей шуткой.

- Да ладно, - отозвалась Алена, - вон, Ваську своего охмуряй. Даром что ли, он около тебя просиживает целыми днями.

- Васька – художник, - уважительно сказала Дарья и, подперев рукою пухлую щеку, оглянулась на соседний столик, - ему наши мирские радости не нужны. Он все о высоком думает, об искусстве. Вон, глянь, как стену мне изрисовал, - толкнула она плечом Марка – райский сад. Обещал Адама и Еву нарисовать тоже. Пусть рисует, будем тут, как в раю.

Марк слушал трескотню хозяйки, жевал безвкусный пирог, запивал чаем и разглядывал Алену. Ему нравилось смотреть, как аккуратно и неторопливо она ест, как теплеют ее глаза от того, что он на нее смотрит, как неловко, двумя руками она подносит чашку с горячим какао к губам, смущаясь от его взгляда.

- Красавица у нас, Аленка, - тут же сориентировалась Дарья, - ладная, справная, а волосы то какие красивые, волосок к волоску! - воскликнула она и принялась гладить Алену по голове. Та смутилась, схватилась за парик двумя руками, словно боялась, что его снимут прямо тут за столиком.

Марк, раздосадованный этой неловкостью, хотел вмешаться, но ему помешали.

- Как звать тебя, парень?

- Вася-художник, усевшись рядом с Марком, пристально всматривался в его лицо. Так внимательно, что тому стало не по себе.

- Марк.

- Мааарк, - протянул Василий и недовольно прищурился. - Ишь ты. Не русское имя. Не русский он, Аленка! - прогудел он сердитым басом, как рассерженный шмель, - и вообще — не наш, - вынес он вердикт с ударением на последнем слове и даже пристукнул ладонью по столику.

- Что значит — не ваш? - поинтересовался Марк.

- А то и значит. Лишний ты тута, вот и весь сказ. Не знаю, как тебя сюда занесло, но добром это все не кончится, помяните мое слово. Большие неприятности тебе через него будут, Алена. Очень большие, - он покачал головой и вдруг, совершенно неожиданно, без всякого перехода, закрыл лицо руками, закачался, зарыдал и затрясся всем своим хлипким телом.

- Что с ним? Может врача ему вызвать? У него припадок как-будто.

- Сам ты припадочный! - взвился Василий, оторвав руки от лица. - Я — гений! Гений! Понимаешь ты, нет?

- Опять напился, - огорчилась Дарья. - Вася, милый, не пугал бы ты людей, а? Ну, выпил, так ляг, полежи, чего шуметь то? Ну, пойдем, пойдем, я тебе в подсобке на диванчике постелю, поспишь и все пройдет.

- Я — гений! А они не понимают! - плакал художник.

- Гений, конечно гений, - ворковала Дарья, уводя его в подсобку, - как же не понимают... вон ведь какой райский сад ты нам нарисовал...

Марк не стал дожидаться, пока она, уложив друга, вернется обратно.

- Ты доела? - спросил он у совершенно расстроенной Алены.

- Да, - кивнула она и отодвинула пустую чашку, которую все это время сжимала в руках.

- Пойдем тогда?

- Пойдем, конечно.

Она с готовностью выбралась из-за стола и, уцепившись за рукав Марка, словно ребенок за мамину руку, пошла за ним следом.

- Что он такое бредил, про «не наш»? Ты не знаешь, случайно? - спросил ее Марк, когда они, не сговариваясь и не выбирая направление, пошли прочь от кафе.

- Нет, - мотнула головой Алена.

- Он напугал тебя? Да?

- Нет, не напугал, что я выпивших не видела что ли. Мой папа и не такое вытворял. Просто я думала, мы посидим там... а он все испортил.

- Ну не огорчайся, - Марк обнял ее и прижал к себе. - Подумаешь, где-то еще посидим.

- Хочешь, в клуб пойдем? - оживилась она. - Я тебя познакомлю с друзьями. Еще рановато, но там всегда открыто.

- Давай побудем вдвоем. Я так давно тебя не видел. Нам о многом надо поговорить.

- Тогда давай пойдем в винный погребок. Самое подходящее место. Заодно и отпразднуем нашу встречу, наконец.

- Что за винный погребок?

- Ну это магазин такой. Винный. Он закрытый и заброшенный, но у меня есть от него ключ. Иногда мы с Кротом туда заходим. Выпить сухого красного вина, например. Совсем немножко. От него как-то теплее становится. И на душе, и вообще.

- А где ты взяла ключ? – удивился Марк.

- Если я тебе скажу, ты не поверишь.

- Ну, хорошо, пусть это останется твоим маленьким секретом… а сигнализация? Вдруг сработает сигнализация и нас арестуют?

- Да нет там никакой сигнализации. Да и полиции тут никакой нет.

- Как нет? Такого быть не может. Куда она делась?

- Не знаю... я многого не знаю и не понимаю, - озадаченно ответила она. - Что-то странное происходит с миром. Но я стараюсь об этом не думать. Тем более сейчас, когда встретила тебя.

- Ну хорошо, - согласился Марк, - веди меня в свой погребок. Отпразднуем нашу с тобой встречу.

Тусклый свет из приоткрытой двери осветил вымершее пространство с пустыми полками. Если бы не кассовые аппараты, можно было подумать, что она привела его на заброшенный склад. Алена тихонько притворила дверь, и Марку стало очень неуютно в кромешной тьме. «Как в склепе», - подумал он. А вслух произнес:

- Не очень то романтическое местечко.

- В подсобке поуютней, пошли, - отчего-то шепотом сказала Алена, и взяла его за руку.

Он шел за ней следом, отгоняя детский липучий страх.

- Мы с тобой как два заговорщика, - рассмеялась она, - крадемся через пустой магазин. Знаешь, я очень боюсь темноты. Всегда боялась. Но с тобой мне не страшно.

И Марка сразу отпустило. Нежность к Алене и желание ее защитить вытеснили все страхи. Они вошли в крошечную подсобку. Алена щелкнула выключателем, и чернота рассеялась, заползла под стол, на котором стояла лампа под зеленым абажуром с кистями, под кожаные кресла — несуразно массивные и дорогие для этой каморки. На мрачном сейфе в углу сидела керамическая черная кошка с изумрудными глазами. Похожая на черную глазастую бутылку в этом бутылочном царстве — полки на стенах мерцали пыльным и темным стеклом с разноцветными наклейками.

- Вот это арсенал...

Марк с любопытством разглядывал текилу в стеклянных сосудах в виде черепа, ром, виски, абсент — зеленый как молодая трава. Чего там только не было.

- Я думаю, это хозяин магазина собирал коллекцию, - бросила Алена. Она открыла сейф и достала из его недр два пластиковых стаканчика и коробку шоколадных конфет.

- Так вот для чего в винных магазинах держат сейфы, - рассмеялся Марк.

- Ну, может, когда-то его использовали по назначению, а мы с Кротом храним в нем всякую утварь. Что будешь пить?

- А ты?

- Да я не большой любитель алкоголя. Сейчас посмотрю, может какое-нибудь винцо найдется.

- А я, - Марк с сомнением посмотрел на коробку с конфетами, - я даже не знаю. Что под такую закуску выпить. Вино при таком наборе спиртного пить просто глупо, текилу закусывать конфетами — еще глупее. Наверное, попробую виски. Жаль что льда нет.

- Льда нет,- вздохнула Алена.

- Ну ничего. Быстрей согреюсь. Не люблю сырую погоду, всегда мерзну.

Они сидели друг против друга в странном заброшенном месте, и им было хорошо. Виски согрело Марка, как мягкое уютное одеяло. Он расслабился и растаял, ему стало уютно — как и предсказывала Алена. Она пила вино маленькими глоточками, грызла конфеты и улыбка не сходила с ее губ, совсем как раньше.

- Ты сейчас очень похожа на ту девочку, в которую я был влюблен.

- Я не верю, что ты был влюблен в меня, - отвечала она, но улыбка ее выдавала — она верила и была счастлива.

- Ты знаешь, что я был влюблен. Пялился на тебя, как дурачок. А ты мне улыбалась... дурак и есть — принимал все это за насмешку.

- Ну какая насмешка, о чем ты.

- Я не мог поверить, что такая красивая девушка может ответить мне взаимностью.

- Я? Красивая? - Алена рассмеялась. - Я такая худая была. Бледная, как моль. Глаза еще эти разного цвета. Вот Светка Пожарская, та была красотка. И Зинка Корзинкина. Надо же было так назвать ребенка — в рифму к фамилии.

- Да? - задумчиво отозвался Марк. - Надо же, я их даже и не помню.

- Ну и ладно. Главное, что меня помнишь.

- Тебя помню... всегда помнил.

- А почему ты никогда не приходил на встречи одноклассников? Я только из-за тебя ходила. Все ждала, что ты придешь тоже.

- Не знаю. Меня никто не приглашал. Я ни с кем из наших не поддерживаю контактов. Так курить хочется. Давно не курил. Под виски было бы отлично затянуться.

- Там в сейфе сигары есть, я видела.

- Ты волшебница, Алена! - обрадованно воскликнул Марк и уже через пару минут с наслаждением дымил ароматной сигарой.

- Такой классный запах, мне нравится запах твоей сигары.

- Хочешь?

- Нет, я не курю. Никогда не курила и не хочу даже пробовать.А ты похож на итальянского мафиози с этой сигарой.

- А ты — на девушку моей мечты.

- Да, жаль, что мы тогда так глупо разошлись по жизни, - вдруг загрустила она. - Ведь все могло бы сложиться по-другому.

- Да, мне тоже жаль. Это я виноват. Все моя дурацкая нерешительность.

- Перестань, не надо себя винить. Мы встретились — уже счастье. Я очень рада. Просто очень. Ты даже не представляешь, как я рада!

Ее глаза сияли, и Марк, глядя на Алену, загорелся ее восторгом и осмелел настолько, что сказал о том, о чем думал все последнее время, позабыв про жену, про родителей, про все свои, казавшиеся теперь такими ничтожными, беды:

- Алена, что было, то прошло. У нас у обоих не задалась жизнь. Мы можем начать все с начала. С чистого листа.

Она молчала. Ее лицо стало серьезным. Потерянным.

- Ты не веришь мне? - забеспокоился Марк. - Думаешь, я тебя обманываю?

- Я никому и ничему не верю уже давно. Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

- Я докажу тебе. Ты увидишь. Я хорошо зарабатываю. Да, у меня скучная работа, но зато она очень неплохо оплачивается. Мы поедем с тобой, куда захочешь! Ну куда ты бы хотела поехать, скажи.

Марк так хотел снова увидеть Алену веселой, но она загрустила еще больше. К своему ужасу он увидел у нее на глазах слезы.

- Алена? Ты плачешь? Я тебя обидел?

Она отрицательно помотала головой, закусив губу, чтобы не разрыдаться, но не выдержала и расплакась. Сидела, закрыв лицо руками и плакала. Это было так глупо и так больно. Он не знал, что делать, как ее успокоить и просто молчал. И ждал, когда она наконец, перестанет.

- Ты же совсем меня не знаешь. Ничего обо мне не знаешь, - наконец выдохнула она, вытирая ладонями слезы.

- Ты мне расскажешь, - как можно мягче сказал он. - Ты мне все расскажешь про себя. И я все про тебя узнаю. Все, что случилось с тобой за эти годы.

- Да нечего рассказывать.

Она сидела, опустив голову, и крутила в руках стаканчик. Ее губы дрожали. Потом допила все, что осталось, и, не глядя на него, начала говорить:

- Я просто сбежала, Марк. Просто сбежала от них обоих. Это было невыносимо — вечно пьяный отец — я его боялась все детство. Никогда не знаешь, в каком он придет настроении... сколько раз я просила мать — давай уйдем! Сколько раз мы прятались у соседей. Я сбежала. К первому попавшемуся. Он меня даже не позвал. Я просто у него осталась. А потом началось все то же самое. Нет, он не бил меня. Но тоже был не дурак выпить. У нас вечно ошивались какие-то его дружки.

- А почему же ты не ушла?

- Куда? Обратно к родителям? Да лучше умереть.

- И что было дальше?

- Однажды, я уже спала. И он притащился с какой-то компанией. Разбудил меня, заставил сидеть с ними за столом... я не помню. Я плохо помню тот вечер. Он заставлял меня пить. Я пила, чтобы он отвязался. Потом... короче говоря потом он придумал... что мне надо с ними со всеми.

Марк молчал. Она, наконец, подняла на него глаза:

- В тот вечер он впервые меня избил. Избил до полусмерти. Потом... потом вот:

Она стащила парик и Марк остолбенел. Не от того, что волосы ее были сбриты под ноль. От надписи на лбу.

- Это он? Это он сделал с тобой?!

- Да. Он меня иначе, как овцой и не называл. Видишь, так и написал. Чтобы все знали.

- И ты? Ты ушла от него?

- Нет. Это он ушел. Я проснулась утром, доползла до ванной — у меня все тело болело. Посмотрела на себя в зеркало и пошла собирать по всему дому таблетки. Их много было. Я их глотала, глотала, потом меня начало рвать. Потом я ничего не помню. Очнулась — уже темно. А его нет. Я так боялась, что он вернется. Но он не вернулся. Это было перед самым новым годом. Наверное, ушел отмечать к дружкам и, надеюсь, захлебнулся своей водкой.

- Алена, бедная моя девочка!

Он вскочил с кресла, кинулся к ней, опустился перед ней на пол.

- Это все в прошлом. Это просто страшный сон. Этого уже нет. Нигде нет. Кроме как в твоих воспоминаниях. Волосы отрастут, а надпись мы тебе ототрем. Это же просто шариковая ручка.

- Она не отмывается, я уже чем только ее не терла.

Алена плакала, а Марк не знал, как ее утешить. И стал просто целовать ее соленые губы. Они целовались долго, а потом она оторвалась от него и сказала:

- Пойдем домой. Я не хочу здесь.

 

Глава 5

 

Марк проснулся с давно забытым ощущением счастья. Так бывало в детстве — каждое утро он словно возвращался из небытия, вспоминая, что он — Марк. Лежит на безбрежной бабушкиной кровати, в комнате — светло и уютно, бабушка печет блинчики, мажет их маслом и посыпает сахарным песком — как он любит. А впереди — множество дел. Перебирал в уме маленькие детские радости, которые готовил новый день, окончательно просыпался и начинал жить. Как здорово жить, зная, что впереди — все самое лучшее. Марк вспомнил прошлую ночь и улыбнулся, не открывая глаз. Он немедленно займется поисками квартиры. Нужно увезти Алену из этой убогой конуры, куда в любой момент может вернуться ее муж-подонок. Они начнут все с чистого листа и будут очень счастливы.

- Ален, я вот подумал …, - он приподнялся на локте и увидел, что кровать пуста.

Наверное, готовит завтрак, решил Марк. Однако, на кухне ее не оказалось, зато на столе он нашел записку: «С добрым утром, любовь моя! Я ушла за кофе и круассанами, скоро вернусь». И подпись - «твоя».

Да, он шептал ей вчера — ты моя. И она это запомнила. Сидеть в пустой кухне под слабо мерцающей елкой не хватило терпения. Душа, очнувшаяся от долгой спячки, требовала действий. Марк знал, кто угощает кофе и выпечкой. Алена, несомненно, у Даруньки. Не теряя времени, он отправился прямиком в кафетерий.

- Алена? Нет, не заходила, - лицо у Дарьи стало тревожным, - а что случилось?

- Да ничего не случилось, - успокоил ее Марк, - просто она оставила мне записку, что пошла за кофе и круассанами. Я подумал, что она заглянула к вам.

- Она в другое место заглянула, - встрял Вася из-за своего излюбленного столика напротив расписанной стены.

- В какое?

- В такое, которое надо хорошенько поискать, - зловеще ухмыльнулся художник и отхлебнул из стаканчика.

- Что ты несешь? - накинулась на него Дарья. - Напился с утра так и сиди, не морочь голову человеку! Не слушай его, Марк. Она, наверное, в клубе. Сходи туда, это недалеко.

- Пойдет и найдет! Но только не в клубе, не в клубе — продожал бубнить Вася и вдруг совершенно не к месту затянул трубным басом «На Муромской дорожке, стояли три сосны...»

- Видишь? Пьяный он, - Дарья взяла Марка под руку и повела к дверям. - Вот так вот пойдешь прямо-прямо, никуда не сворачивая, а через три квартала за гастрономом повернешь налево. Спустишься мимо скверика, дорогу перейдешь и будет тебе клуб. «Три толстяка» называется. Ну, иди, милый, иди.

Пьяные бредни художника расползлись в душе темным пятном. Словно кто-то плеснул на яркую акварель грязной водицей. Разумеется, Марк не воспринял эту болтовню всерьез, но она размыла его радужное настроение и внесла смутное беспокойство. Он почти бежал по замусоренному тротуару, боковым зрением отмечая сходство заброшенной части города с главной улицей. Вот кафе с окнами от пола до потолка. Совсем недавно там висели оранжевые светильники, а за столиками сидели веселые люди. Когда же эти окна успели так запылиться? Сувенирные лавки закрыты, художники и музыканты исчезли со своих привычных мест, и новое здание гипермаркета выглядит заброшенным и безжизненным.

Странно все это, более, чем странно. Марк больше не хотел обманывать себя. Что-то случилось с миром. А главное — в любой момент что-то могло случиться с Аленой.

Клуб «Три тостяка» оказался, как он уже догадался, тем самым баром, в котором его опоили и обобрали. Он толкнул незапертую дверь и оказался внутри темного, просторного зала. Столы сдвинуты к стенам, на них наставлены стулья ножками кверху. За барной стойкой — пустые полки.

- Есть тут кто? - неуверенно выкрикнул Марк.

- А кого тебе надо? - откликнулся недовольный голос.

Из подсобного помещения выбрался Крот — сонный и взлохмаченный. Он таращил маленькие подслеповатые глазки и рылся в карманах. Марк напрягся, но Крот вытащил всего лишь очки в такой же нелепой, как он сам, оправе и водрузил их на толстый нос.

- Привет, - Марк постарался изобразить дружелюбие, хотя парень вызывал у него резкую неприязнь, - ты Алену не видел?

- Сегодня — нет. И вообще не видел с тех пор, как она с тобой связалась, - ревниво буркнул Крот. - А что случилось?

- Да ничего, просто она мне записку оставила, что ушла за круассанами, и не вернулась. Я зашел к Даруньке, она меня отправила сюда.

- Что-то мне все это не нравится, - нахмурился Крот, - очень не нравится.

- Андрей! Марк Олегович! - в дверь ворвался психотерапевт — по виду очень возбужденный. Он хватал воздух ртом, как бывает с людьми, которые долго бежали. - С Аленой — беда, - выговорил он, задыхаясь. - Я шел в поликлинику и видел их... охотники... они ее увели.

- Куда?! Куда они ее увели? - Марк ничего не мог понять, кроме того, что Алене грозит опасность.

- Я не пошел за ними, побежал за подмогой, так быстро, как только мог. Вы же понимаете, - бомотал он, я бы не справился... но думаю, они увели ее в метро.

- В метро? Что это значит?

- Это значит, что ее утащили в нижний мир. - мрачно отозвался Крот.

- Какой еще нижний мир? Зачем они ее туда повели?

- Крот ухватил Марка за рукав и поволок к выходу:

- Идем, по дороге объясню.

Они шли быстрым шагом, почти бежали, и Крот, думая о чем-то о своем, не отвечал на расспросы своего спутника, чем выводил его из себя. Марк обогнал коротышку Крота и загородил ему дорогу.

- Послушай, я с тобой разговариваю! Как тебя зовут, кстати?

- Андрей. Прости, я просто пытаюсь составить план — как быстрее добраться до нижнего мира, там много ходов и переходов. Пойдем, нам надо торопиться.

- Да что там такое? Что вообще происходит? У меня такое чувство, что я в параллельной реальности какой-то.

- А это и есть — параллельная реальность, - спокойно ответил Крот, - только мало кто об этом догадывается. Но я в курсе. И еще кое-кто... впрочем, это не важно. Важно то, что внизу свой мир, и я о нем ничего не знаю. Знаю только, что от него волосы дыбом встают.

- Какой мир? Что это такое? С чего ты решил, что они повели ее в нижний мир, если ты ничего о нем не знаешь? И кто такие эти охотники? И почему — волосы дыбом?

- Охотники - очень мутные персонажи. Они не из нашего мира, я сразу это понял. Мы по вечерам собираемся в клубе. У нас сложилась своя компашка — болтаем, играем в нарды и все такое. А эти появились совсем недавно и наплели какую-то историю, якобы они из пригорода... но я то знаю, что никакого пригорода нет, а если и есть, из него сюда не добраться.

- Почему от нижнего мира встают волосы дыбом, я так и не понял?

- Потому что там страшно, - серьезно ответил Андрей, - очень страшно. Я никогда там не был, но приближался к нему. Знаешь, я люблю лазить по заброшенным стройкам, катакомбам... ну, хобби у меня такое. И в метро это полез, понятия не имея ни о каком нижнем мире. Я случайно наткнулся на этот ход. И вот, когда я почти до него добрался, меня скрутил такой, как бы тебе объяснить, животный страх,так что волосы на голове зашевелились. В прямом смысле. И я повернул обратно.

- Я все равно ничего не понял, - тряхнул головой Марк.

- Потом поймешь, - махнул рукой Крот, - все, тихо, все разговоры — потом.

Они стояли перед черным проемом с убегающей под землю лестницей, над которой высилась мрачная, проржавевшая буква «М».

Когда-то здесь ходили поезда. Марк помнил из своего детства — две черные и блестящие, как сороконожки, текущие навстречу друг другу ленты эскалатора, круглые желтые плафоны, от которых по стенам разбегались бледные круги света, низкие каменные своды, толпу на платформе и голодный зев тоннеля. Метро всегда наводило на него страх — иррациональный и от того еще труднее преодолимый. Тоннель виделся ему логовом чудовища. Масла в огонь подливали бабушкины рассказы об огромных крысах, живущих под землей, и о запутанной системе бомбоубежищ и подземных складов. Потом он вырос и перестал бояться чудовищ, а когда получил права и сел за руль, и вовсе забыл о существовании метрополитена. Сейчас от этого страха остались несильные тошнота и удушье — легкие сиптомы клаустрофобии.

Он замешкался у входа, пытаясь вспомнить название станции. Что-то крутилось на языке, неуловимое, как сон, и почему-то казалось важным воскресить в памяти далекое прошлое. Точно в нем заключалась подсказка. «Нижинская»? Или «Нежинская»? От слова «нежить», что ли? Нет, конечно, не так, память шутит с ним злые шутки. Марк передернул плечами и рассеянно шагнул на ребристую ступеньку.

Разумеется, он знал, что лента неподвижна, но подсознание отказывалось воспринимать эскалатор как обычную лестницу. Сила инерции швырнула Марка вперед, и, потеряв равновесие, он чуть не упал, но успел схватиться за резиновый поручень.

- Тихо, не буянь, - зашипел на него Крот. - Держись на ногах, а то провалишься прямиком в ад.

- Как это? - опешил Марк.

- Да шучу, не бери в голову. Идем скорее.

У пустынной платформы стоял поезд. Необычный, зеленый, как ящерица, с окнами, закрашенными серебряной краской. Должно быть, какой-то техничекий состав, оставшийся здесь еще с прежних времен.

- Как-то тут все стало по-другому, - заметил Марк, недоуменно озираясь.

Он и сам не понимал, что не так. Обычная опустевшая станция, казалось бы. Но откуда взялось тошнотворное ощущение, что потолок выгибается, а стены медленно движутся навстречу друг другу?

«Третий уровень, - произнес записанный на пленку голос, и двери поезда разъехались в стороны. - Туманная пристань. Не забывайте свои вещи в вагонах».

Марк видел, что внутри темно. Даже не так — черным-черно, как будто пространство между дверями густо замазали углем. Но она казалась живой — темнота — и клубилась, как дым, выплескиваясь на платформу черными язычками. Из этой щели, из этого узкого промежутка, похожего на жадную пасть, веяло такой тоскливой безнадежностью, таким холодом, что сердце замирало и съеживалось, как озябший воробей.

- О, поезд, - как будто обрадовался Крот. - Нам повезло, не надо пробираться по лабиринту. Все, дальше иди без меня, - он слегка подтолкнул спутника под локоть, - теперь не заблудишься. И поторопись — времени в обрез. Ну?

- Туда? - Марк попятился. - Нет!

- Ты хочешь спасти Алену? Кроме тебя никто ей не поможет.

- Хочу.

- Тогда вперед!

Он чувствовал, как взмокла спина и как холодный пот течет между лопатками, но заставил себя думать об Алене и, крепко зажмурившись, шагнул в темноту. Плотная стена мрака обступила его. Это была слепота абсолютная и полная, без единого блика, слепота, в которой умирают все зрительные ощущения, даже галлюцинации и сны. Зато в ней обитали звуки — шепот, перемежаемый хихиканьем, далекие и близкие голоса, чье-то шумное дыхание прямо над ухом.

Марк и не заметил, как поезд тронулся, просто мир вдруг начал неотвратимо смещаться... Маленькая замкнутая вселенная наполнилась движением, закачалась и медленно поплыла.

Ему в бок уперся острый локоть, а может, и зонтик или выступающий угол сумки. Прямо у него над ухом кто-то произнес: «Его зовут Марк» и рассмеялся. Вспыхнул крохотный огонек — будто от зажигалки или спички, осветив зеленоватого цвета руку с когтистыми пальцами, и тут же погас.

«Показалось, - упрямо подумал Марк, - наверняка это нормальная рука, просто отблеск такой. Но откуда им известно мое имя?»

Как он ни хорохорился, ужас медленно вползал куда-то под сердце, а оттуда ручейками растекался по всему телу. Нет ничего кошмарнее темноты, в которой прячутся монстры. Воображение рисовало чешуйчатых рептилоидов, и зубастых оборотней с волчьими мордами, и крыс величиной с овчарку, и клубки змей на полу, и мерзких ядовитых сороконожек. От страха он крепко зажмурился. Огонек отпечатался на сетчатке оранжевой звездочкой, и мысли, озаренные ее слабым блеском, немного прояснились.

«Нет, - сказал он себе, - прекрати фантазировать! Это не про меня, а про какого-то другого Марка. Мало ли о чем говорят люди в поезде. Я просто еду в метро... Куда? Какая разница. Туда, где Алена».

Какой же все-таки длинный перегон от станции до станции. И ход у поезда непривычный. Точно самолет летит — не постукивает колесами по рельсам, а проваливается в воздушные ямы. Вверх — так, что закладывает уши, а потом вниз — отчего к горлу подкатывает тошнота. Постепенно голоса и шепотки стихли. Остался только далекий шум ветра, а может, и дождя, или заунывное, тонкое завывание метели. Перед глазами поплыли цветные пятна, и Марк с ужасом понял, что засыпает. Тело расслабилось и словно онемело. Он не мог пошевелиться, не понимал, сидит или стоит.

«Похоже на смерть, - мелькнула сонная мысль. - А если я умер, то какая разница, что с моими женой и сыном, где родители и куда пропала Алена. У мертвых не болит сердце».

И все-таки оно болело. Крохотный живой комочек в груди бился, как пойманное в ладонь насекомое — отчаянно и безнадежно.

Он очнулся и увидел, что поезд стоит у перрона. В открытые двери вагона никто не входил и не выходил. Не стучали каблуки по простому бетонному полу, не шаркали подошвы, и ничье дыхание не нарушало странную, пустую тишину. Безлюдную станцию с кафельными стенами и грязными разводами на потолке заливал безжизненный серый свет.

Марк прошел до конца платформы и поднялся по лестнице. Эскалатора здесь не было и в помине, только узкие каменные ступени.

Ледяной ветер ударил ему в лицо. Снег, точно бутылочными осколками, оцарапал нос и щеки, проник за шиворот и растекся противной холодной водой. Марк сел на поезд в слякотном ноябре, а приехал в глубокую зиму, в мороз и пургу.

Он стоял по колено в сугробе и с тоской озирался. Вернее, без толку таращился в непроглядную муть, сквозь которую тускло сияла молочной белизной стеклянная будка, раскачивался из стороны в сторону желтоватый огонек, вероятно, фонарь на цепи, и, смутно обрисованная летящим снегом, жалась в стороне тонкая фигурка. То ли женская, то ли мальчишеская, он не мог разобрать.

- Эй! - негромко окликнул Марк, и голос его растворился в белой круговерти. - Простите, пожалуйста! Как пройти отсюда...

Он запнулся, не зная, куда, собственно, хочет пройти.

Фигурка вдалеке вскинула руки, точно в знак приветствия, и стала приближаться — видимо, зашагала навстречу.

И вот, она стоит перед ним — девчонка лет восемнадцати, а может, и меньше. Ее лицо сквозь зыбкую вуаль снежинок выглядит совсем детским. Мокрая челка на лоб, вздернутый нос, бледные, словно припорошенные мелом щеки — и зубки, мелкие, как у щенка.

- Эй, - передразнила девчонка, - братишка, ты что ли?

Марк смутился. Говорить ей «вы» было неловко, но и «тыкать» незнакомому человеку он не привык.

- Вы обознались, - выдавил он из себя.

- Да брось, не притворяйся. Мы целую вечность друг друга знаем, - беспечно возразила девчонка. - Неужели не помнишь? Это я, Мира. Ну, узнаешь?

Мира... Знакомое имя как будто — из раннего детства, того далекого времени, когда все воспоминания как в тумане, отрывочны и блеклы, а лица - расплывчаты. Кто же она? Марк напрягся. Кажется, так звали воспитательницу в детском саду — Мира Васильевна. Совсем юной она была, как представляется ему сейчас, только после училища. Но дети смотрят на мир другими глазами. Для малыша и девятнадцатилетняя девчонка — солидная, взрослая тетя. В памяти всплыла картинка. Воспитательница, хищно улыбаясь, вываливает недоеденную порцию макарон с какой-то бурой подливкой на белый фартучек его одногруппницы. Он еще думал тогда, вот Ленке от мамы попадет!

Да, но той Мире сейчас должно быть далеко за сорок. Значит, не она. А может, это Маринка из первого «б»? Она тоже называла себя Мирой. Девочка, с которой никто не хотел дружить. Болезненная и очень странная. Неделю ходила в школу — две пропускала. Разумеется, осталась на второй год. От нее всегда пахло лекарствами. Как она выглядела? Марк не помнил, да это и не важно. Ведь и ей уже тридцать с лишком.

Кто же она такая, незнакомка из снегопада?

- Нет, покачал головой Марк, - не узнаю.

Девчонка насмешливо скалилась, забавляясь его растерянностью.

- Ну, ты даешь братишка. Ладно, не дрейфь, как-нибудь вспомнишь. А нет — поверь мне на слово. Тут у многих память отшибает.

- Тут — это где? - спросил Марк, протирая глаза. - Где мы?

Налетевший порыв ветра на миг ослепил его, швырнув в лицо пригоршню колкой морозной крупы.

- Тут — это тут, - отрезала Мира. - Ну что, идем?

- Куда?

- Домой, куда же еще? Чувствуешь — холодает? Сейчас температура опустится до минус тридцати. Сам не заметишь, как превратишься в снеговика.

- К тебе домой? - оторопело переспросил Марк.

- Ага. Тут гостиниц нет, а метро закрыто до утра. Вот, убедись, - она пнула ногой стеклянную дверь, но та будто срослась со стеной. Только глухо звякнула. Ручки на двери, кстати, не было и вообще ничего, за что можно ухватиться. Похоже, она открывалась изнутри.

А потом они долго брели по бесконечному пустырю, спотыкаясь и проваливась в сугробы, и сквозь белую муть сияли далекие огни — серебряный, как Полярная звезда, и голубоватый, и красный, словно налитый кровью, и желтый, как волчий глаз... От них веяло какой-то жутью, и, пытаясь побороть страх, Марк представлял себе уютные окна с разноцветными шторами, и беззаботных людей за вечерним чаепитием. Где-то среди них — Алена... «Нет, - тряхнул он головой, - не лги себе. Если бы все было так хорошо... Может быть, она в опасности. Или страдает... Я должен ее найти».

- Что там такое? - прокричал он сквозь метель. - Что за фонари? Там жилой квартал?

- Да нет, - беспечно откликнулась Мира, - какой-то заводик. Но ты лучше не смотри на них. А то не удержишься и пойдешь туда, куда тебе не нужно.

Он и рад бы не смотреть, но огни, точно магнитом, притягивали взгляд, гипнотизировали, усыпляли на ходу. Марк и сам не заметил, как начал отклоняться в сторону — но девчонка резко дернула его за рукав.

- Сбежать хотел, братишка? Нет уж! Ты мне живым нужен.

Словно ниоткуда возникла улица. Одноэтажные дома с покатыми снежными крышами. Пустые стеклянные витрины. Расчерченные полосатыми тенями столбы, похожие на трости слепцов. Идти стало легче, но, казалось, что все вокруг вымерло. Не светилось ни одно окно. Не горел ни один фонарь. Повсюду высились сугробы — ближе к стенам отвесные, как утесы, и плотные на вид, а по середине дороги — рыхлые и пологие.

- Сюда, - махнула рукой Мира и свернула во внутренний дворик.

Навстречу им шагнули из витрины двое голых людей. Марк прищурился. Манекены. Бесстыжие и бесполые, как все их собратья.

- Смотри под ноги, - предупредила его спутница, - тут темно.

Она толкнула скрипучую дверь — и Марк увидел узкую лестницу, уходящую вниз, вернее, ее смутные очертания. Перил не было. Под потолком болтался на проводе пустой патрон от лампочки.

- Добро пожаловать! - хохотнула Мира и шутливо подтолкнула гостя, так что тот чуть не оступился и не потерял равновесие.

Дверь захлопнулась за их спинами, и воцарился кромешный мрак. Дальше они спускались на ощупь. Один пролет... Второй...

- Ты что, в погребе живешь?

Мира хмыкнула, и Марк представил себе, как она ухмыляется в темноте.

- Тут все живут в подвалах. То, что наверху — просто декорации.

- Но почему?

- А под землей теплее.

Открылась комната без окон, с глинистыми стенами. На массивном столе, окруженная посудой, тлела керосинка. На кровати валялись скомканные одеяла, полотенца и какое-то белье. У противоположной стены ютились железная печка и раковина, стояли канистры с водой. В углу была в беспорядке свалена кухонная утварь, кастрюли, тазы, половники...

- Ну, извини, - сказала Мира. - Не царские хоромы.

Она выудила из кучи допотопный эмалированный чайник и поставила его на печь.

- Будешь пустой чай?

- Что?

- Ну, горячую воду?

Марк устало кивнул. Сопротивляться уже не оставалось сил. К тому же он промерз до самого сердца, и глоток чего-нибудь горячего пришелся бы как нельзя кстати.

Он сидел, вернее, полулежал, облокотясь на стол, и наблюдал, как девчонка разводит огонь. Как наливает кипяток в случайно попавшиеся под руку эмалированные кружки. Как устраивается напротив, скрестив под стулом тонкие ноги в грязных джинсах и кроссовках с драными мысками.

Марк глотнул из своей кружки — и поперхнулся. Что ж, могло быть и хуже. Импровизированный «чай» имел неприятный привкус железа, но помогал хоть как-то согреться.

Пламя в печи разгорелось, и теплый оранжевый полумрак сделал безобразную комнату почти уютной. Мира медленно потягивала незамысловатый напиток и качала ногой.

- Воды много, - говорила хвастливо, - пей не хочу. И крыша над головой есть. Что еще надо? Жить можно. Я сначала в нижний попала, прикинь. Так там сплошь — холодная пустыня. Ни грамма льда или снега, только замерзшие камни. И укрыться негде. В землю не зарыться, шалаш не построить — потому что не из чего. Весь мир — огромный пустырь, ни куста, ни дерева, и ледяной ветер гуляет от края до края. Еле вырвалась оттуда. И то, считай, мне сказочно повезло...

Мира нахмурилась.

- А ты, братишка, вижу, не из наших. И что, интересно, ты здесь потерял?

- Я на метро приехал, - выдавил из себя Марк.

От всего услышанного у него голова шла кругом. Куда он попал? А мерзлый нижний мир — что это? Где? А вдруг Алена там, умирает от жажды и холода, пока он понапрасну теряет время, слушая болтовню чокнутой девицы? Он чувствовал себя глупым и беспомощным — и очень, очень усталым.

- Да знаю, что на метро. А, погоди! Так ты, наверное, оборотень? Нет. Ты и на оборотня не похож. Ну, же, колись, братишка!

Марк замялся. Ему не нравилась Мира, что-то недоброе чудилось в ее ухмылке, в мучнистой бледности, в совсем не детском взгляде по-детски круглых глаз... в том, как она называла его «братишкой». Она как будто притворялась — но не до конца. Наверное, в другом месте и в другое время он доверился бы кому угодно, только не этой странной девчонке. Но сейчас Марк был растерян, сбит с толку и отчаянно нуждался в помощи.

Он рассказал ей все — даже больше, чем собирался рассказать, и, наверное, больше, чем следовало. О «Трех толстяках» и девице из бара, обчистившей его карманы. О ночном трамвае и кондукторше, похожей на тетю Яну. О своих блужданиях по пустому городу, о встрече с Аленой, их одиноком чаепитии на кухне, в мерцании крохотной елочки. О школьной любви. О Кроте и сумасшедшем докторе. Об охотниках и как они, по словам Крота, увели Алену.

Мира слушала его завороженно, как ребенок волшебную сказку. Ее глаза блестели.

- Тот далекий, прекрасный мир, я его почти не помню. Только какие-то проблески. Отдельные картинки. Как будто это не я была, а кто-то другой. Девочка, которая красила волосы в фиолетовый цвет, мучала собак и кошек и ненавидела собственного брата. И знаешь, в чем подлянка? Что за поступки этой, другой, отвечать должна я. Ну, и где справедливость? - она раздула ноздри. - Слушай, а почему ты так уверен, что твоя Алена тут, у нас?

Марк беспомощно пожал плечами.

- А я не уверен. Я вообще ни в чем не уверен, с тех пор, как сошел с этого проклятого трамвая. Просто сюрреализм какой-то... Ничего не понять. Но где-то она должна быть, так почему сперва не поискать здесь? Если не найду — отправлюсь дальше.

Мира задумчиво поскребла подбородок.

- Что ж, логично. С чего-то надо начинать. Ладно, была, ни была, постараюсь тебе помочь. Никому не помогала — а тебе помогу! - казалось, что идея увлекла ее. - А ты мне за это... ну, знаешь.

Марк понятия не имел, что она имеет в виду, но промолчал. Главное — спасти Алену.

Мира живо вскочила и снова разлила по кружкам кипяток.

- Так, говоришь, ее шаталы увели?

- Кто? - удивился Марк.

- Ну, охотники, те, кто между мирами шатается.

- А, да, они. Ты их знаешь?

- Кто ж их не знает, - усмехнулась Мира. - Так... - она задумалась, машинально покачивая кружку и не замечая, как горячая вода выплескивается на стол. - Есть три варианта. Либо они ее продали в рабство, либо взяли, как заложницу... Ну, или съели, но это вряд ли. Шаталы не фанаты людоедства, разве что сильно проголодались. Будем надеяться, что они были сыты, иначе ты тут понапрасну теряешь время. Остались от твоей подружки рожки да ножки.

Марк скрипнул зубами.

- Не шути так.

- А я не шучу. Охотники — те же волки. Обычно на людей не нападают, но как соберутся стаей, да с голодухи... Ладно, не дрейфь, сказала же — вряд ли. Что-то в ней, видно, есть, в твоей Алене, что их привлекло. Шаталы голые кости не грызут. Как говоришь, ее фамилия?

- Васнецова.

- Что-то знакомое, - вспоминая, Мира покусывала губы и морщила лоб — ни дать, ни взять школьница за решением трудной задачки. - Есть у нас один алкаш с такой фамилией, случайно, не родственник твоей Алене?

- Не знаю, - честно признался Марк. - А как его найти?

Мира вздохнула.

- Без меня не найдешь. Заблудишься и где-нибудь в сугробе замерзнешь. Это тебе не верхний город... Там все по линеечке, а у нас — лабиринты и трущобы. Да и зачем он тебе?

- Хоть какая-то ниточка.

- Ладно, утром провожу тебя, покажу, где этот хмырь обитается. А сейчас — спать. Хватит

на сегодня.

Марк покорно кивнул. От усталости кружилась голова и позвоночник сделался точно поролоновый, тело кренилось то в одну, то в другую сторону. Он поискал глазами — куда лечь. Кроме постели с грязным бельем в комнате ничего подходящего не было. Его передернуло от отвращения. Наконец-то, Марк осознал, какие чувства внушала ему Мира. Брезгливость и страх. Как будто не человек перед ним, не симпатичная, в общем-то, девчонка, а гигантский паук или таракан.

- Эй, - донеслось до него, как сквозь вату, - да ты уже дрыхнешь, сидя на стуле. Во даешь, братишка! Ну-ка, пошли...

Свет, и без того неяркий, померк. Марк почувствовал, что его хватают под мышки и куда-то волокут. Закидывают на кровать, как мешок с картошкой...

А может, это был всего лишь сон. Довольное сопение у него над ухом. Затхлый дух от постели и резкую боль в левом колене — ударился о нечто твердое, вероятно, ножку стола. Это было последнее, что он запомнил, перед тем как провалился в сон.

 

Глава 6

 

Марку снилась Алена, она обнимала его, прижимаясь всем телом. Они лежали вдвоем на узкой кровати, сцепив ноги, и дышали в унисон. В спальне, запечатанной, будто консервная банка, низким, грязным потолком, стремительно кончался воздух. С каждым вздохом его становилось меньше и меньше, и все сильнее кружилась голова. Мир темнел и съеживался, увядая, как сорванный цветок. Марк задыхался, а любимая, гибкая, словно вьюнок, все крепче прижималась к нему.

- Алена, - он пытался освободиться, но не мог. Тело налилось такой тяжестью, что малейшее движение давалось с трудом. На мгновение Марку показалось, что не хрупкая женщина обнимает его, а гигантский питон сдавливает своими кольцами. - Милая, подвинься немного... Дай вздохнуть.

Тяжелая рука легла ему на грудь. Марк скосил глаза — кисть незнакомая, длиннопалая и бледная, опухшая в суставах. Хрупкая на вид, а давит крепко, будто мужская. Не Аленина рука. Оборотень! У Марка все внутри похолодело. Нет никого страшнее врага в образе друга, тем более — в образе любимой женщины.

«Уходи, я знаю, кто ты!» - он изо всех сил оттолкнул чудовище, и едва не упал с постели.

Кошмар медленно рассеивался, уступая место другому — столь же пугающему. Тесная комнатка без окна, убогая мебель и земляные стены. За столом сидела Мира с неизменной кружкой кипятка в руках и смотрела на Марка.

- Ну, ты и дрыхнешь, братишка. Вставай, пошли к твоему алкашу. Перекусить хочешь?

Марк пошевелился, но тяжесть в груди и чувство сдавливания не исчезли. Невидимая Алена — которая и не Алена вовсе — продолжала его обнимать. Ощущение казалось настолько реальным, что он усомнился — где сон, а где явь? В самом ли деле он проснулся? Не бредит ли в лихорадке? Захотелось дотронуться до сидящей напротив девчонки, убедиться, что она — не плод его больной фантазии.

С трудом приподнявшись, Марк сел на кровати, свесив ноги на каменный пол, от которого тянуло жутким холодом. Теперь к головокружению и тяжести прибавилась тошнота. Неужели отравился? Ну, не водой же! А может, это от голода?

- Хочу, - выдавил он из себя, тщетно пытаясь вспомнить, когда ел в последний раз. - А что у нас на завтрак?

Мира усмехнулась.

- Сухарь с кипятком. На завтрак, на обед и на ужин. И так — каждый день. А ты что думал?

Марк покачал головой. Спорить или о чем-то спрашивать у него не было сил.

От еды, пусть и такой скудной, стало полегче. Хотя ком в желудке не рассосался и перекатывался, будто кусок студня, мысли прояснились. Еле переставляя ноги и на ходу застегивая пальто, Марк добрел до лестницы и вслед за названной «сестренкой» поднялся наверх.

Пока он спал, в городе то ли еще не рассвело, то ли уже стемнело. Во всяком случае, их приветствовала все та же глухая ночь. Снегопад прекратился, и тучи разошлись, даже выпустили на свободу вялую и хрупкую, как сухой лист, луну. Серое, лишь у самого горизонта тронутое зеленоватым свечением небо угрюмо нависало над спящими домами, едва не касаясь крыш. Бледно серебрился снег, протоптанный единственной стежкой следов.

Из-за стекла, облитые таким же пепельным светом, безглазо таращились голые манекены. Словно в молитве, они тянули к дороге тонкие, длинные руки. Марк кивнул им, как старым знакомым.

- Не смотри туда, - резко сказала Мира.

Отвращение исказило ее детское лицо, делая его неожиданно взрослым и порочным.

- Почему?

- Просто иди и не крути головой по сторонам. Эти не любят, когда на них пялятся, могут не так тебя понять.

- Ты про кого?

- Гляди под ноги, а?

Марк послушно опустил взгляд, но все равно не удержался — скосил глаза на стеклянную витрину. Ему почудилось, что манекены изменили позы — мужчина распрямил плечи и упер кулаки в бока, а женщина поднесла к губам ладонь, будто собираясь послать воздушный поцелуй.

Удивительная тишина окутала мир — настолько полная, что звуки умирали в ней, не успев родиться. Не скрипела тропинка под ногами, а двое людей, бредущих в глубоком снегу, казалось, не дышали. Двое шли мимо витрин, похожих на гигантские аквариумы, в темной глубине которых что-то плескалось, и Марк думал, а не очутился ли он случайно на другой планете? Но вот, как из-под толстого слоя грима проступает настоящее лицо, сквозь чужой и пугающий облик стал проглядывать знакомый город, только неряшливый, обреченный и безобразно одряхлевший.

Железные палки, торчащие из снега — не здесь ли была трамвайная остановка? Даже представить невозможно, что по этой улице когда-то ходили трамваи. Там, под сугробами протянулись рельсы — две крепкие струны, связавшие воедино множество разных миров и судеб, времен и эпох.

Темной громадой надвинулся парк, и то ли Марку померещилось, то ли в самом деле среди голых ветвей затеплился зеленый огонек. Но чуда не случилось. Едва различимая дорожка оставалась пустой. Скамейка с ломаной спинкой вросла в сугроб, напоминая перевернутую лодку. Почему-то в парке запустение ощущалось с особой силой, точно именно здесь находилось сердце города — небьющееся сердце, от которого волнами расходились омертвение и холод.

А что там? Поворот на улицу Климова? У Марка спутались в голове все названия, да они и не имели значения, потому что от зданий остались одни лишь обглоданные временем скелеты. Пустые глазницы окон, казалось, издевательски подмигивали: видишь, тут никого больше нет, а ты все упустил, все прозевал в своей жизни. В одном из домов когда-то жила Алена. Где она теперь? А если пройти дальше — но Марк понятия не имел, куда — то можно навестить родительскую берлогу, наверняка такую же разоренную, как и все вокруг.

- Стой! - испуганно скомандовала Мира и дернула его за рукав.

Марк обернулся. Его спутница застыла соляным столбом, жалкая, побледневшая. Двое в пятнистом камуфляже появились из-за угла. Они шагали по рыхлому снегу, как по асфальту, не оставляя следов, и смеялись. Шаталы. Руки в карманах. Мерзкие ухмылочки и расхлябанная походка. Они шли мимо, не глядя по сторонам. Отчего же Марку казалось, что говорят о нем?

Шаталы искали его — и нашли, а теперь играли с ним, будто кошки с мышкой. Отпускали и смотрели, куда он побежит, чтобы тут же накрыть мягкой лапой. Оглушить, но не до смерти, чтобы не испортить забаву. Охотники. Он провожал взлядом своих врагов, каждой мышцей ощущая их смех, их резкие голоса и глумливое веселье.

- Фухх, пронесло... - выдохнула Мира. - Не заметили нас.

Марк видел, что глаза у нее круглые от страха.

- Ты уверена?

- Если бы заметили — увели бы с собой, - уверенно сказала она. - Как твою Алену. И все тогда, поминай, как звали.

- А мы бы не пошли. Их двое и нас двое. У них что, есть оружие?

Мира вздохнула.

- Ты не понимаешь. С ними нельзя не пойти. И дело не в оружии. Просто у них — такая сила, которая... ну, в общем, у нас ее нет.

- Они — такие же люди, как и мы, - хорохорился Марк. - Что они, другой породы?

Его руки и ноги все еще были мягкими, как студень, а между лопаток высыхал липкий пот. Но откуда-то из глубины сердца уже поднималась злость. Эти твари мучают и запугивают целый город! Они увели Алену!

- Их сила — наш страх, - подумал он вслух.

- Ну, хватит, - разозлилась Мира. - Да, другой породы. Ты, братишка, просто дурак. Говоришь о том, чего не знаешь. Прямо как этот алкаш — Васнецов.

- А что с ним?

- Да вот.

Марк поднял глаза. Перед ними высился обычный пятиэтажный дом, только запущенный до безобразия. Битые стекла и гнутые перильца балконов. Облезлые стены, крашеные в неизвестно какой цвет. Кривые, поросшие бахромой сосулек карнизы. Косые углы и грубо выломанная дверь подъезда, хлопавшая на одной петле. Здание словно расползалось по швам, но в окне первого этажа плавало блеклое пятно света. То ли керосинка, то ли свеча. Мира стояла рядом и гнусила что-то о красной тряпке для быка, о том, что только последний идиот может быть таким неосторожным, но Марк ее уже не слушал. Крохотный огонек во тьме пробудил в нем — не воспоминания даже, а смутные ощущения. Так мерцали солнечные искры в разноцветных глазах Алены. Так подмигивали лампочки на маленькой елке, а если отмотать время назад — в самое детство, то много чего можно отыскать: и поход на городское кладбище с карманным фонариком, и ловля светлячков ночью в парке...

- Эй, - Мира толкнула его под локоть. - Дальше иди сам. Васнецов меня терпеть не может. И не говори, что это я тебя привела. А то...

Она махнула рукой. Марку в ее жесте почудились одновременно отчаяние и угроза.

- Хорошо.

- И вообще не болтай лишнего. Спроси про свою Алену — и назад. Первая дверь налево.

В темном подъезде он замешкался. Подождал, пока сквозь сплошную черноту проступили серые контуры притолоки, которые с каждой минутой становились отчетливее. Скоро он будет видеть, как волк.

Дверь оказалась не заперта, вернее, заперта символически — при первом же рывке отлетела накинутая изнутри щеколда. Марк вступил в узкую прихожую, а оттуда — в комнату, настолько просторную, что ее границы терялись во мраке. Впрочем, он тут же сообразил, что это иллюзия, созданная прихотливой игрой светотени. И вот уже из угольной пустоты сложилась нелепая махина шкафа, и длинный диван, а может, и просто стоящая вдоль стены лавка, и более светлый прямоугольник окна, и еще что-то — низкое, квадратное, по-видимому, тумбочка или большая коробка.

Посреди комнаты громоздился стол, на котором горела свеча, стояли бутылка и полная стопка водки, лежало что-то в промасленном пакете. Марк подумал — закуска, а так, конечно, кто знает. За столом сидел мужик в телогрейке и меланхолично смотрел на крохотный язычок пламени.

Одутловатое лицо, глубокие залысины. Волосы, точно присыпаны золой. Марк невольно искал в нем черты своей любимой, но не находил. Этот невзрачный тип и Алена, казалось, были сделаны из разного теста. Кем бы они ни приходились друг другу.

Марк неловко кашлянул, и мужик обернулся.

- Ну, заходи, - хмуро приветствовал он гостя, - раз пришел. Садись, выпей. Все равно я не могу. А ты чего пришел-то?

- Поговорить надо.

Марк присел на табуретку. Все заготовленные вопросы разом выветрились из головы. О чем, в самом деле, беседовать с этим хмырем, сидящим за початой бутылкой? Что он может рассказать про Алену? Он и свое имя, наверное, уже забыл, и могзи последние пропил.

- Ну, говори, - нехотя солгасился мужичок. - Отчего не поговорить? Я тут целый век торчу.

К стулу прирос. А эти вообще в подвалы попрятались. Будто не понимают, ад — внизу... Тебя как звать-то?

- Марк.

- А я, значит, Василий, - хмырь икнул и уставился на гостя красными воспаленными глазами, - Дмитриевич. Можно просто Вася. Марк... ты это. Угощайся. Черт, до чего противно быть трезвым! Сразу мысли всякие в голову лезут. Пока тут сижу — столько всего передумал, - пожаловался Василий, и губы его брезгливо покривились, точно речь шла о чем-то мерзком и грязном. - Ненавижу думать!

- Так выпейте, - предложил Марк.

Алкаш взглянул на него с ненавистью.

- Ты дебил, что ли? Сказал же — не могу. Вот, глянь.

Усмехнувшись, Василий обхватил стопку костлявыми пальцами и приподнял над столом — и чем выше поднимал, тем быстрее убывала в ней жидкость. К губам он поднес рюмку уже пустую. Понюхал и, скривившись, возвратил на место.

- Даже запаха не осталось.

- Что за фокус? - удивился Марк.

Алкаш рассмеялся и тут же закашлялся, прикрывая ладонью рот.

- Черт, простыл... Вечно этот сквозняк. Окна не закрываются... Какие еще, к дьяволу, фокусы? Попробуй сам, если не веришь. Может, у тебя получится. В конце концов, это моя карма, а не твоя.

- Не пойму, как вы это делаете, - признался Марк, разглядывая рюмку на свет. - Какая-то оптическая иллюзия?

Василий равнодушно пожал плечами.

- Майя... иллюзия бытия.

- Что?

- Не важно, - он махнул рукой. - Ты, мужик, чего пришел-то? О чем говорить? - его взгляд вдруг помутнел, сделался подозрительным. Ревниво заострились черты лица. - К Верке моей пришел?

Марк покачал головой.

- Я ищу Алену.

Он подумал, что Василий, должно быть, безумен. Все они здесь безумны, отравлены холодом, темнотой и отчаянием, выстужены изнутри, как манекены в пустых витринах. Да и сам он, Марк, наверное, давно сошел с ума. Бродить ему теперь до скончания века по снежным лабиринтам ночного города, пока не станет добычей шатал. Впрочем, охотников он не боялся. Гораздо страшнее застрять в безвремении, в бесконечном пути, который, по сути — хождение по кругу.

«Я сплю или спятил?- вопрошал себя Марк. - А может, и то, и другое?» Уж очень все вокруг напоминало сны душевнобольного.

Безумный и чудовищно одинокий в своем безумии, он думал, что беседует с другим человеком, а на самом деле заговаривал собственные страхи. Проиграть, оказаться обманутым, без поддержки и человеческого сочувствия. Никогда не найти Алену.

- Кого, дочку мою? Аленку? Ты ей муж, что ли?

- Нет, не муж. Друг. Мы учились вместе.

- А если не муж, зачем ищешь? Тебе что от нее надо? - злобно процедил Василий, и его тусклые глаза налились кровью. - Шалава! Всегда знал, что Аленка — шалава. Как ее мать!

Распаляясь все больше, от ударил кулаком по столешнице. Жалобно звякнула рюмка. Свеча подпрыгнула, заметалось тонкое пламя, окутавшись коричневым флером копоти. Марк вздохнул и слегка отодвинулся от стола. Ему стало противно и грусно.

Василий распинался, кляня на чем свет лживость и подлость мира, ругал гулящую жену, тещу-кровопийцу, никчемную дочь и еще каких-то посторонних людей. Марк слушал вполуха, а сам точно смотрел в прозрачную воду.

Там, в глубине, отражалась девушка, очень похожая на Алену, тоненькая, с разными глазами — один голубой, как льдинка, второй дымчато-серый — и светло-русой косой.

Лента в косе — черная, а платье — коричневое. Девочка скромная, как мышка. Она и ощущала себя мышкой — робкой, бесцветной, некрасивой. Даже на дни рождения подружек Вера ходила в школьной форме, только без фартука — семья жила бедно, и денег на девичьи наряды не хватало.

В дальнем углу комнаты, в мутной красноватой темноте, словно что-то блестело. Должно быть, оконное стекло или огромное зеркало, и загипнотизированный этим блеском, Марк видел мечты робкой девочки: закончить школу с хорошими оценками, хотя бы раз сыграть в кино, научиться шить красивые платья и непременно — во что бы то ни стало! - выйти замуж.

О замужестве с ней что ни день говорила мать. Никак, мол, нельзя одной, обязательно нужно крепкое мужское плечо. Ну, а потом, все, как у людей — хозяйство, дети, работа. Без мужа детей не поднять. То есть, поднять, конечно, можно — ведь и Верочку мать растила одна — но будешь маяться всю жизнь. И опять же — что другие скажут? Вера боялась жизненной маяты, страшилась злых сплетен, хотела, чтобы все как у людей: фата, белое платье, щи в огромной кастрюле, семейный уют и двое здоровых малышей — мальчик и девочка.

А может, она и не сама этого хотела — начиталась книжек, наслушилась маминых советов. Кто разберет да и какая теперь уже разница?

И, конечно, о большой и чистой любви мечтала... Но как бы понарошку, точно о чем-то запретном. Не верила, что и в нее, замухрышку, могут влюбиться.

И вдруг появился — он. Взрослый, уверенный в себе парень, который обратил на Верочку внимание. Правда, ухаживал незатейливо, не водил по кафе и не дарил цветов, и на свиданиях от него часто пахло спиртным. Зато играл на гитаре и пел хрипловатым голосом — да так, что сердце точно ухало с высоты. Был молчалив, но не угрюм, а когда улыбался, Верочке хотелось смеяться от радости... Никогда еще в жизни она так беззаботно не смеялась. Точно солнечным бисером вышивала по снежной скатерти легкомысленный, сверкающий узор.

Ее смех до сих пор витал в этой мрачной и холодной комнате, заставляя темноту неуловимо золотиться. Лелеял и согревал тонкое свечное пламя. Он оставался единственно живым, когда все прочее было мертво.

Марк прикрыл глаза. Он не желал знать, как мечта превращается в кошмар. Как принц на белом коне — ну, пусть не принц, но добрый и надежный малый — мутирует в ревнивое чудовище, вечно пьяное и депрессивное. Он не хотел видеть, как муж впервые поднял на Верочку руку, а потом — снова и снова поднимал, уже будто само собой разумеющееся, и как несчастная с маленьким ребенком на руках убегала в ночь. А затем возвращалась, точно побитая собака, потому что идти ей было некуда... Думала, что пропадет без мужского плеча. Хотя, казалось бы, мир велик — отправляйся, куда захочешь, пиши свою жизнь с чистого листа, и чужое плечо тебе не нужно — верь в себя! Но какая-то жестокая сила опять и опять сталкивает людей, словно лодки в бурном море, и бьются они бортами, и перемалывают друг друга в щепки.

- Все бабы — суки! - скрипнул зубами алкаш, вновь обрушивая кулак на стол. - Что, я не прав? А?

- Я мог бы с вами согласиться, - осторожно заметил Марк, - если бы не Алена. Она не такая.

- Да откуда ты знаешь? Ты еще про пиявку свою скажи, что она не такая, - разозлился Василий.

Марк словно очнулся от гипнотического сна.

- Какая пиявка?

- Да эта прилипала. Та, что тебя сюда притащила.

- Вы про Миру говорите? - удивился Марк.

- Мира или Мара, не знаю, как она тебе представилась. Бывшая живодерка и братоубийца, явилась сюда прямиком из ада. Вот и вампирит всех подряд, своей-то энергии не хватает. Найдет лоха вроде тебя, высосет до дна, как личинку, и будешь потом в витрине манекеном торчать.

- Ерунда какая-то...

Но он чувствовал, что Василий прав. Впрочем, не это было сейчас главным. С Мирой или как ее там он разберется потом.

- Пожалуйста, помогите мне найти Алену, - попросил Марк. - Говорят ее увели шаталы. Я даже не знаю, жива ли она.

Алкаш вдруг расхохотался, громко, оскорбительно.

- Жива! Ну, ты мужик даешь. Да кто тут живой? Тут что, есть такие? Ты где их видел? А? Мы все мертвые — не дышим, не любим...

 

Марк вышел в холодную ночь. Мороз обжег щеки. Звезды над головой блестели, как чьи-то любопытные глаза сквозь дверную щель. Своими пристальными взглядами они цепляли душу, точно стальными крюками, норовя вывернуть ее на изнанку или разодрать в клочья. Как будто за пределами схлопнутой вселенной сидел некто любознательный и всесильный, с интересом наблюдая, как мечутся по обледенелому шарику жалкие людишки.

В ушах звучали слова Василия: «Мы все мертвые. Не дышим, не любим, зачем-то притворяемся живыми. И у каждого — свой персональный ад».

«А ведь я знал, - думал Марк. - Знал с самого начала. Еще когда садился в этот странный трамвай с кондукторшей, похожей на тетю Яну. Да это и была тетя Яна. И когда блуждал по холодному немому городу, и когда пробирался сквозь парк, освещенный зелеными огнями. Какая-то часть меня знала правду — но не желала верить, отмахивалась от очевидного. Придумывала тысячи нелепых объяснений. И вот какой-то жалкий алкаш открыл мне глаза».

И что теперь, спрашивал себя Марк. Куда он идет и чего хочет? Зачем ищет Алену? Она — такая же мертвая, как и все вокруг, как весь этот вымороженный город. Нет у них никакого будущего. Мертвые не дышат, не любят...

Но Марк дышал — полной грудью вбирая в себя стылый воздух и выдыхая облачка беловатого пара. Он слышал биение собственного сердца, ощущал ток теплой крови по венам и чувствовал себя на удивление живым. И он знал, чего хочет. Чтобы Алена не затерялась в ледяной пустыне, среди упырей и бездушных манекенов, а провела отведенную ей вечность в своей маленькой квартирке. Как ни беден ее мир — все-таки он последний островок уюта и порядка в адском хаосе посмертия и, наверное, единственное место, где ей было по-настоящему хорошо.

Марк ускорил шаг. Он понял, куда идти.

- Эй, - его догнала Мира. - Ну что, этот хмырь, рассказал о твоей подружке? Да погоди, куда ты торопишься? - девчонка почти бежала, пытаясь обогнать Марка и заглянуть ему в лицо. - Подожди, я с тобой!

- Нет!

Он даже не обернулся, только повел плечом, стряхивая ее руку, словно кусачее насекомое.

- Марк, пожалуйста, не бросай меня, - продолжала канючить девчонка. - Я только с тобой себя живой чувствую, такой, как раньше. Ну, пожалуйста! Я не могу без тебя!

- Пиявка, - бросил он ей на ходу.

- И что? Тебе жалко что ли? Посмотри на себя — ты сияешь, как лампочка. А мне и нужно-то всего — капельку света. Ну, поделись, чего тебе стоит? От тебя не убудет. Детским ведерком не вычерпать моря. А я помогу тебе найти твою подружку!

Марк шел вперед, не оглядываясь, охваченный каким-то иррациональным чувством гадливости. Капелька света, ничего себе. Он вспомнил каменную усталость, навалившуюся на него в доме Миры. Как паук, она затягивала свои жертвы в паутину и выпивала из них силы, а потом выбрасывала пустые коконы на мороз. И он чуть не попался в ее ловушку!

- Не нужна мне твоя помощь, отвяжись, - процедил Марк сквозь зубы, - ступай своей дорогой. Братоубийца...

- Это тебе алкаш про меня наплел?

- … и живодерка.

Он слышал, как Мира коротко выдохнула.

- Да! Вот ведь старый козел! Ну, Марк... я тогда совсем крохой была. Пять лет. Что ребенок в таком возрасте соображает? А тут этот сопливый карапуз появился. Орал не переставая, день и ночь. Что-то там у него болело. Я видела, как мама из-за него ночами плакала. И отец на нее кричал. А раньше так хорошо было. Родители друг в друге души не чаяли. Я думала, из-за этого сопляка все наши проблемы.

- И что?

- Задушила его подушкой.

- А зверюшек зачем убивала? Они-то в чем виноваты?

- Ну, дура была... Не знаю. Психолог сказал бы, что у меня — психологическая травма. Из-за брата.

Пораженный ее цинизмом, Марк остановился, и Мира его догнала. Они стояли, молча, лицом к лицу и смотрели друг на друга сквозь летящий снег. Кончик ее носа влажно блестел. По-детски пухлые губы сложились в обиженную гримасу. Этакий агнец в волчьей шкуре. Оскорбленная невинность.

А может, он все-таки несправедлив к ней? Ведь и правда, совсем ребенок, у которого смерть отняла шанс измениться к лучшему?

- Я не психолог, - сказал, наконец, Марк. - И не могу тебе помочь. Мне нужно спасти другого человека, и для этого понадобится весь мой свет.

 

Она осталась на пустом заснеженном перекрестке, маленькая фигурка с воздетыми в отчаянии руками. А Марк уходил все дальше по незнакомой улице, тревожно вглядываясь в черные, как распахнутые пасти, дверные проемы, окна и проломы в стенах. Его словно влекла тонкая серебряная нить, разлитый в воздухе неуловимый запах счастья. Так птицы, должно быть, летят к родному гнезду.

 

Глава 7

Он шел и молился, чтобы случилось чудо. «Ведь бывают на свете чудеса, - думал Марк, вступая под темную арку между домами, - на этом или на том... какая разница? У живых так много возможностей, а мертвые могут надеяться только на волшебство, на чью-то нежданную милость...».

И в самом деле — как будто невидимый наблюдатель услышал его мысли — в окнах пятого этажа плавали золотые блики. Не электричество и даже не керосинка, а что-то гораздо более эфемерное. Но не отраженный от снега звездный блеск, а теплое свечение человеческого жилья. Там кто-то был! Марк запрокинул голову и впился взглядом в слабо мерцающий квадрат.

Алена дома? Это было бы слишком хорошо... Но почему не помечтать? Он представлял себе, как его любимая женщина в одиночестве сидит на полутемной кухне. На плите кипит чайник, а на столе, может быть, стоит вазочка с печеньками. Слегка — даже не в пол накала, а в четверть, если не в одну восьмую — золотится крохотная елочка. Призрачный, ломкий свет, такой же хрупкий, как их существование в этом сумрачном мире.

Марк затаил дыхание, наслаждаясь иллюзией счастья. Сейчас он взбежит по лестнице и откроет дверь. Алена выйдет в темную прихожую и скажет... нет, ничего не скажет. Слова больше не нужны. Они просто шагнут друг другу навстречу — Марк и Алена, обнимутся... она положит голову ему на плечо. И пусть вечность катится мимо, как трамвай по рельсам. А симпатичный Харон — тетя Яна пусть с улыбкой помашет им рукой.

А что потом? Да какая разница? В конце концов, счастье — это ведь и есть иллюзия, как и сама жизнь, как любовь, молодость и надежда.

Ступени уходили из-под ног, скользкие, точно покрытые льдом, а может, политые маслом. Перил не было, вместо них торчали гнутые металлические опоры. Марк отсчитывал пролеты по узким оконцам, за которыми клубилась белесая мгла. Казалось, что время остановилось, а точнее — растянулось, как жвачка, бесцветное и безвкусное. И хотелось его выплюнуть — да не получалось.

Дверь в квартиру Алены болталась на одной петле и скрипела, колеблемая сквозняком. Задержав дыхание, как пловец, ныряющий в глубокую воду, он переступил порог и сразу понял — внутри кто-то есть. На кухне скрипел табурет, и что-то позвякивало, как ложка в стакане. Шумел, закипая, чайник. Даже темнота, пронизанная лунными огоньками гирлянд, на миг показалась Марку приветливой и теплой, какой-то уютной, что ли. Как в детстве, в новогоднюю ночь, когда он тайком прокрался в комнату, где стояла елка, в надежде подкараулить Деда Мороза.

Но иллюзия рассеялась, стоило ему шагнуть на кухню. За столом развалился парень в камуфляже и смачно отхлебывал из алюминиевой кружки горячий напиток. Он повернул к Марку хищное узкое лицо с близко посаженными глазами и, раздув ноздри, втянул струйку пара.

- А вот и клиент пожаловал, - приветствовал он гостя. - Ну, входи. Мы тут заждались.

Его напарник — кряжистый мужичок с широким бритым затылком — стоял у буфета в пол оборота к вошедшему.

- Некогда рассиживаться, - буркнул он. - Допивай и пошли.

Мужичок рыскал взглядом по застекленным полкам, вероятно, пытаясь отыскать что-нибудь съестное. Наверное, печеньки, забытые Аленой целый век назад. Узколицый засмеялся и поставил кружку на стол.

- Где она? - выдохнул Марк.

Охотники переглянулись.

- Да уж точно не здесь, - осклабился узколицый.

- Туда, где она, тебе, не попасть. А если попадешь — сам не обрадуешься, - заметил мужичок. - Да ладно, приятель, расслабься, - усмехнулся он, заглянув Марку в лицо. - Мы ничего не решаем.

Они вышли из полуразрушенного, ставшего чужим дома, и гуськом побрели по улице. После вчерашнего снегопада небосклон очистился, и на него даже выкатилось некое подобие луны — серебряная бляха в жемчужном венчике сумеречного сияния. А может, это было солнце — тусклое мертвое светило нижнего мира.

Марк не знал. Он и не смотрел на небо. Его ботинки месили густую снежную кашу, при каждом шаге скрипевшую, точно канифоль. Перед глазами маячила камуфляжная спина охотника. Другой топал сзади, отрезая пленнику возможность к бегству. А если бы тот и вздумал бежать? Куда бы он делся? Бродил бы среди пустых домов и витрин с голыми манекенами, пока не превратился в один из них. Заблудшая, проклятая душа, добровольно отказавшаяся от самого ценного, что только есть на свете — от любви, жизни, возможности хоть как-то изменить свою судьбу.

- Куда вы меня ведете? - спросил Марк.

- Узнаешь, - не оглядываясь, бросил узколицый.

Пленнику в этом коротком слове послышалась угроза. Хотя, возможно, он сгущал краски — на самом деле голос охотника звучал бесстрастно, даже скучно. Сколько таких людишек стало его добычей? Наверное, не счесть. Марку шаталы представлялись существами бессмертными, живущими с начала времен.

- Вы хотите меня убить?

Убить мертвого... глупо.

- То есть, я хотел сказать, съесть, - поправился он.

Его спутники расхохотались, и узколицый, наконец, обернулся. Марк точно укололся о холодный взгляд его водянисто-зеленых глаз.

- А ты, оказывается, шутник, - равнодушно хмыкнул охотник. - Вот только с нами шутки плохи. Ты хоть знаешь, кто мы такие?

- Шаталы?

- Не шаталы, а шакалы.

- Я уверен, что она говорила...

- Шакалы.

- Ну, хорошо, - сдался Марк. - И что это значит?

- А то, что мы питаемся мертвечиной, - пояснил узколицый.

- Исключительно, - хохотнул сзади бритый мужичок. - Такая уж у нас диета!

«А я по-вашему кто?» - подумал Марк с отвращением. Невероятная усталость навалилась на него. Вот, он идет, сопровождаемый какими-то шакалами, которые, вероятно, и не люди вовсе... шагает в никуда, неудачник, по собственной глупости потерявший все, что ему было дорого.

Сознание затопила темнота, и только в самой его глубине маячком светилось одно единственное слово — Алена! Увидеть бы ее, хоть в последний раз, и пусть целый мир летит в тартарары.

Марк и не заметил, как городской пейзаж сменился индустриальным. Укутанные снегом вагонетки, какие-то трубы, торчащие в мутное небо, высокая плавильная печь... Неприметное каменное строение — точнее, не строение, а просто дверь посреди насыпи. Сарай... землянка? Перебирал он в памяти вроде бы ничего не значащие слова, не понимая, что перед ним, но чувствуя, что именно сюда они шли через весь город. А может, это... вход в метро?

- Тебе вниз, - скомандовали конвоиры, и узколицый посторонился, пропуская его вперед.

Марк не знал, радоваться ему или огорчаться. Неужели приключение закончилось? И он вернется в мир Алены — но без нее.

Конечно, там лучше — теплее, цивилизованнее, и можно встретить адекватных людей. Хуже, чем в мире живых, но все равно — терпимо. Там собирается в клубе неплохая компания — хлебосольная Дарунька с ее выпечкой и жалостливыми разговорами, немного чокнутый Валериан Никодимович, заносчивый Крот... Вася-художник... На Марка вдруг накатила такая тоска, такие нестерпимые тошнота и бессилие скрутили внутренности, что впору завыть на серую, вьюжную луну или кинуться с кулаками на кого-нибудь из охотников... И пусть делают с ним, что хотят.

А где они, кстати?

Марк растерянно огляделся. Шаталы исчезли. Вокруг расстилалось девственное, монотонно белое полотно, и, точно слепленное из снега, высилось плоское строение с металлической дверью. Ни движения, ни всполоха, ни огонька вдали. Только сквозь сумеречную муть проглядывали контуры высокой печки, да черное облако как будто вытекало из трубы, зацепившись за нее одним краем. Не дым, конечно. Завод, как и город, был давно и безнадежно мертв. Просто так совпало. Труба и облако встретились между небом и землей, создав причудливую оптическую иллюзию.

Марк пожал плечами и, толкнув дверь ногой, шагнул внутрь. В полумраке блеснули монорельс и железные перила уходящей вниз лестницы. Он ошибся — в домике, действительно, оказался вход, только не в метро, а в заброшенную штольню. Из подземелья тянуло сыростью, и что самое удивительное — каким-то утробным жаром. Струилось красноватое мясное сияние. Им как будто сочились глиняные стены и мелкий песок под ногами, из-за которого ступени казались скользкими.

Марк скользил, и стремился вниз, к горячему центру земли, и чем дальше он спускался, тем ярче разгорался свет. Шахта вокруг словно оттаивала, наполняясь звоном, теплом, струйками воды, резво сбегавшими по двум оцинкованным желобам. Откуда-то издали доносился глухой звук, похожий на стон. То ли скала дрожит под ударами кирки, то ли набухает вселенским плачем, темнеет и крошится, как лед по весне... У Марка кружилась голова. А не спускается ли он в ад? На этот раз — в классическую огненную преисподнюю с чертями и сковородками? Но нет, все оказалось гораздо прозаичнее. На дне штольни стояла вагонетка, и рабочий в спецовке нагружал ее камнями — простыми серыми обломками породы. Такие же булыжники валялись повсюду, и Марк больно ушиб палец на ноге, споткнувшись об один из них.

- Черт, - выругался он сквозь зубы. - Откуда здесь столько камней? - но тут же спохватился. - Извините.

- Да ничего страшного, - откликнулся работяга и отложил в сторону лопату. - Вы абсолютно правы. Земля перенаселена.

- Что? - оторопело переспросил Марк.

- Чересчур много людей, - развел руками его собеседник, - но ничего не поделать. Каждый имеет право на жизнь. В этом вселенская справедливость. А вот черта напрасно призываете. Этот персонаж, как говорится, легок на помине. Только назовете по имени — а он уже тут как тут. Согласитесь, Марк Олегович, нам с вами черт ну совсем ни к чему...

- Вы меня знаете? - поразился Марк.

Он смог, наконец, как следует разглядеть своего собеседника. Румяный и высокий, с загорелыми сильными руками, в легкой каске, кокетливо сдвинутой набекрень, из-под которой выбивались белокурые локоны. Его плакатная внешность абсюлютно не вязалась с витиеватой речью и тусклым взглядом серых, точно присыпанных вековой пылью глаз, а потому казалась чем-то вроде карнавального костюма.

- Знаю, а как же. И вас, и Алену Васильевну.

- А вы кто, собственно? И что это за место?

- Я — каменщик, - приветливо улыбнулся работяга, - хранитель зеликономов. А место — то самое, куда вы направлялись. И зачем пришли, мне тоже известно. Так что, присаживайтесь, Марк Олегович, поговорим, - пригласил он и сам опустился на импровизированный стул — грубо обточенный валун с площадкой наверху.

«Что ж, прекрасно, значит, ничего не надо объяснять», - устало подумал Марк и, не найдя, где сесть, без сил привалился к стене. Он чувствовал себя настолько изможденным, что с трудом ворочал языком. Точно все бессонные ночи, и бесконечные вереницы пустых слов, разбросанных, как стеклянные бусины в грязи, подозрения и ревность, и многие тонны земли, снега и льда — навалились разом на его плечи.

Должно быть, от усталости, а может, из-за неверного, нутряного света, в глазах у него помутнело, и словно рябь прошла по озерной глади. Вот уже не старая штольня вокруг, а бесконечное, усеянное самоцветами поле. Надо головой — легкое, шелковое небо струится на ветру, как развернутый флаг. Жемчужно переливаются облака, похожие на складки ткани, в которых запутались плененные солнечные лучи. Неуловимо изменился и сам каменщик, и, будто крохотное пламя керосинки мерцает внутри закопченого плафона, сквозь аляповатую маску симпатяги-шахтера проглянула какая-то нечеловеческая, почти невыносимая красота.

- Что это? Где мы? - прошептал восхищенно Марк. - Ведь это не ад?

- Нет такого места, как ад, - наставительно произнес каменщик. - Есть места честные и лживые — где обитают химеры, призраки, зыбкие миражи... Там все выглядит не так, как на самом деле. Это место — честное.

«В самом деле, что может быть честнее земли, неба и камней, - молча согласился Марк, - даже если назвать их странным словом «зеликономы»».

Беседовать с каменщиком оказалось легко. Можно было говорить, или думать, или только ощущать в себе зародыш мысли — как он тут же принимался рассказывать.

- Зеликономы? Это ваши, Марк Олегович, соплеменники. Хомо сапиенс. Люди, как вы их называете. Таково ваше истинное обличие.

«Нет, - не согласился Марк, - люди — больше, чем простые камни. При всей своей ограниченности, ничтожности, трусости — они живые. У них есть душа».

- А кто говорит, что у камней нет души? Вы слишком много о себе воображаете. Вот в чем ваша проблема. Главная ваша беда, я бы сказал, корень всех заблуждений и ошибок. Вы ничего не понимаете ни о себе, ни о мире.

Марк пожал плечами. Он ничего не хотел понимать, ни о мире, ни о себе самом. Только жить, и чтобы Алена была рядом.

А каменщик, тем временем, поднял два небольших куска породы — зеленоватый с темными прожилками, похожий на малахит, и прозрачно-серый, возможно, кварц — и протянул ему.

- Вот, пощупайте. Чувствуете?

Кварц оказался чуть теплым, зато малахит едва ли не обжигал пальцы. Марк отдернул руку, но тут же потянулся снова — от прикосновения к зеленому камню словно жаркая волна прошла по телу и, докатившись до сердца, разбудила его, как солнце — цветок, наполнила силой и светом.

- Тепло — это жизнь, - пояснил каменщик. - Чем горячее зеликоном, тем ближе он к миру живых. А если тепло кончается, - он пнул ногой осколок гранита, и тот рассыпался в пыль, - о таких говорят, что из праха взят и в прах вернется.

- А где Алена? - спросил Марк. - Вы знаете, где она?

- Конечно. Алена Васильевна здесь, как и все остальные, - он широким жестом обвел поле — бесконечную самоцветную пустыню. - Здесь все и каждый. Узнаете свою возлюбленную? Единственную из многих миллиардов? Ладно, не мучайтесь. Держите, - и на ладонь Марку лег обыкновенный речной голыш — белый, гладкий, холодный, как льдышка. - Вот и все, - махнул рукой каменщик. - Романтические поиски окончены, ваша Эвридика с вами. А теперь ступайте. У меня много дел.

Марк недоверчиво стиснул камешек в кулаке и снова разжал пальцы... Острожно погладил. Подышал на него, как на озябшую птичку... Голыш не менялся. Не таял, не теплел, не превращался в Алену. Марк смотрел на него со слезами на глазах.

- И что теперь? Что мне с ним делать?

Каменщик пожал плечами.

- Вот уж не знаю. Это ваша любимая женщина, а не моя. Вам и решать, что с ней делать. А что вы хотели?

- Я хочу сделать ее снова живой.

- Это невозможно.

- Ну, пусть не живой, а такой, какой она была раньше. До того, как ее увели охотники.

Каменщик задумчиво поскреб подбородок. Сняв каску, взъерошил пятерней короткие светлые волосы.

- Что ж... Почему не попробовать? Проблема вот в чем — она совсем холодная. Почти все тепло высосали проклятые пиявки — их в ее мире видимо-невидимо. Так что не подняться ей без тепла — разве что вы, Марк Олегович, поделитесь своим?

- Конечно! - обрадовался Марк. - Я готов.

- Погодите, вы не дослушали. Есть еще одна проблема — у вас его мало, самому едва хватает. Уж очень вы расточительную жизнь вели. Унывали, желали себе смерти. Вот, собственно, и шанс получить желаемое.

- Если я поделюсь с Аленой, то умру?

Каменщик важно кивнул.

- И тогда мы будем вместе? Навсегда?

- Нет, вы пойдете своей дорогой. У всех, и мертвых, и живых, собственный путь.

Марк опустил голову и долго молчал. Говорят, на пороге смерти перед внутренним взором проносится вся жизнь — от первого до последнего мгновения, сжатая до размеров короткометражного фильма. Но Марк видел только пустоту — пустое небо, пустую, усеянную камнями землю.

- Хорошо, - сказал, наконец. - Пусть так и будет. Почему-то мне кажется, в том, что случилось с Аленой есть и моя вина.

- Еще как есть, - согласился каменщик. - Это из-за вас ее увели шаталы.

- Но почему?

- Алена — самоубийца. Ее удел — тоска, а с вами она была счастлива.

- Она наказана?

И снова каменщик кивнул с довольным видом.

- Но кем? Кто имеет власть наказывать?

- Вы назвали его наблюдателем. Он смотрит за тем, чтобы все, что происходит, было уместным и правильным.

- А все происходящее уместно и правильно?

- Конечно. Вы сомневались, Марк Олегович? Поэтому вы здесь.

Легкий толчок — и он словно очнулся. Гулкая тишина заброшенной штольни сжимала ему виски.

«Я сплю или спятил, - сказал он себе. - А может, и то, и другое».

Уж очень все вокруг напоминало сны душевнобольного. Марк опустил голыш в карман и стал медленно подниматься наверх.

Он долго брел по заснеженному городу. Оступаясь, тонул в сугробах. Не оборачивался, боясь спугнуть тень Эвридики, хотя никто и не запретил ему оглядываться. Летел сквозь мертвый, ледяной мир, как птица, влекомая чувством гнезда. Спрашивал дорогу у манекенов, спрятанных за толстыми стеклами витрин, а после долго ехал на метро, окруженный призраками ночи, и казалось, что-то гладкое и круглое в его кармане шевелится и теплеет, точно наливаясь его, Марка, кровью. Было очень больно, хотя он и сам не понимал, что болело. Усталые ноги, пустой желудок, голова или сердце... а может, болел камень, ставший на какое-то время его частью.

Из-под ржавой буквы М он вылез, как Алиса из кроличьей норы — и застыл, ошеломленный, очумевший от радости. Перед ним стояла Алена.

 

Глава 8

 

Марка мучило дежа-вю. Ему снова, как на той трамвайной остановке, казалось — еще немного и он умрет. Так же тошнотворно кружилась голова и темнело в глазах. Вот только умирать он не желал. Алена сидела рядом, прижимаясь щекой к его плечу, и ему очень не хотелось с ней расставаться.

- Я Дарья Игнатова, и я — самоубийца.

Марку подумалось, что это глупая калька с американских фильмов про клубы анонимных алкоголиков, но едва взглянув на Даруньку — непривычно серьезную и непривычно спокойную - он позабыл об этом сравнении.

- Вся моя жизнь прошла в заботах о других. С молоком матери я впитала эту потребность — заботиться, быть нужной. Самой большой моей мечтой было выйти замуж, нарожать детишек... так нас учили, к этому готовили. Помню, смотрела на кольцо свое обручальное и поверить не могла, что я — жена. Такая была радость! И жизнь меня радовала. Мне все было в радость - уборка, готовка, глажка... я гладила даже носки. Я чувствовала себя идеальной женой. Чувствовала себя нужной. Потом он запил, я его спасала, спасала, да не спасла.

Дарья замолчала, поникла, вытерла слезу. Но никто не решился вставить хотя бы слово в ее исповедь, и она продолжила:

- Жизнь пронеслась так быстро. Я даже не успела оглянуться, как дети выросли. Они всегда упрекали меня за пьяного отца, говорили — папа пьет, разведись. Но как я могла? Он бы пропал без меня. Хотя и со мной пропал. Не довела его водка до добра. К тому времени Витя женился и уехал в Краснодар. И Машутка обзавелась семьей. Хоть и в одном городе живем, совсем забыла про меня. Стеснялась она меня, вот что, - Дарья покачала головой и снова заплакала. - Все я ей была какая-то не такая. Мужик то ей интеллигентный достался, не то что наш папка. Ну, и понятно, мать старая, да глупая в новом семействе помехой. Ни к себе не звали, ни сами не шли. Осталась я одна, одним словом. На работе бабоньки про детей, внуков, мужей непутевых. А мне и рассказать то нечего... Искала утешения в церкви. Было Крещение и поехала я на озеро, купаться в проруби. Было страшно окунаться в ледяную купель. Я немножко, совсем немножко — выпила. И вдруг — нашло на меня. Зачем это все? Зачем я живу — никому не нужная? Нырнула, ушла под воду, наглоталась воды, потом — пожалела, хотела вынырнуть, да легкие будто склеились, дышать не могла, пошла на дно. Они меня достали. И все кружились, кружились вокруг меня. Я им говорю - да все нормально, хватит. А они не слушают. Тогда я встала и пошла. И шла, и шла и пришла домой. И потом открыла это кафе. И думала, что у меня все хорошо. А оказалось — я уже мертвая.

Дарунька разрыдалась, сидела и утирала черные от туши слезы, пока Василий, не подвинул свой стул к ней поближе. Он обнял ее, прижал голову с высоким шиньоном к своему плечу и гладил, гладил ее по голове, пока она не утихла.

- Ну твою же мать... вот так сюрприз, - сказал он. - Я тоже, мать его за ногу, думал, что живой. Что рассказать, даже не знаю. Были хорошие родители. Старались, учили, хоть сами — люди простые. Втемяшил себе в башку, что есть талант. А таланта то — нету. Картины рисовал. А никому не нужны. Семьи не нажил, весь в картинках своих. А их никому не надо. Сначала пил, потом — устал. И как-то стало на все наплевать. Один день накупил дешевого пойла на последние деньги — уже из квартиры хотели выселять за долги, родители уж давно померли к тому времени, лег в ванную, взрезал лезвием вены и уснул. Просыпаюсь — ванная страшная, грязная. Вода в ней бурая, и я в ней — лежу. Спустил всю грязь, помылся, оделся, вышел бродить, гляжу — Дарунькино кафе. И Дарунька... такая... такая душевная. Так бы и не уходил от нее никогда.

- Неужели никто не догадывался? - Крот слепо щурился, обводя глазами разношерстную публику, рассевшуюся в круг на стульях, снятых со столов старого, заброшенного бара.

- Я знал, - Валериан Никодимович сцепил пальцы, словно это жест мог ему как-то помочь. - Я прыгал с крыши. Если кому-то интересна моя история, то скажу сразу — ничего интересного. Абсолютно заурядная, ничем не примечательная жизнь. Серая, ничем не примечательная жизнь, - повторил он. - Меня никто никогда не любил, я никогда и ничем не выделялся, не был интересен людям. А мне хотелось внимания. Они говорили, что я, якобы, из-за денег начал выдавать себя за психотерапевта-целителя. Это неправда! Я прошел курсы... какие-то курсы, - он потер высокий лоб под лысиной и тряхнул головой, - не спрашивайте какие и у кого... я не помню! Я уже не все помню из той жизни. Транквилизаторы, допинги... все старался расширить сознание. Расширил до того, что стали являться сущности среди бела дня. Ну и прыгнул. Но я то сразу понял, что к чему. Видел тело с неестественно вывернутыми ногами. Фу, такое тошнотворное зрелище, доложу я вам. Бежал оттуда, как потерпевший. А привычки то старые остааались, - протянул он и грустно усмехнулся, - остались, да. Открыл и тут практику. Да и тут никому не нужен.

- А как же теперь? Неужели мы все заперты в этом мирке до скончания времен? - Марк слышал Алену, но уже не видел ни ее, ни доброго доктора-шарлатана, ни Даруньку с черными кругами под глазами, никого. «Я просто отдохну, посижу немного и мне станет лучше», - убеждал он себя и сам себе не верил.

- Говорят, - вклинился в разговор мужской голос, - что приезжает трамвай иногда. Трамвай-бродяга. Он путешествует между мирами и иногда забирает счастливчиков из одного мира в другой.

- Марк! - Алена затрясла друга, - Марк, проснись! Ты говорил, что тебя привез какой-то странный трамвай!

- Дааа. - только и смог он выговорить, - у меня и билет есть где-то. Она сказала...- он хотел достать билетик, но рука, не добравшись до кармана, безвольно обвисла. Его словно обкладывало ватой со всех сторон, или гигантский паук заматывал в кокон и все звуки гасли и отдалялись. Алена повторяла его имя все глуше и глуше, где-то вдалеке прозвенел звоночек трамвая и все. И наступил конец.

Он, должно быть, умер. Но умер своей смертью и поэтому трамвай бродяга подобрал его и везет куда-то, прочь от мира самоубийц, в котором ему нет места. Так решил Марк, обнаружив себя на жестком сиденьи старенького трамвайчика. За окном слабо освещенного вагона стояла беспроглядная темень. Только ветки иногда скребли по окнам. А может и не ветки... Марку не хотелось об этом думать. Вообще ни о чем не хотелось думать. Он проиграл. Потерял все — и жизнь, и Алену. О чем теперь думать? Теперь уже все равно. Что будет, то и будет. Собственная судьба его уже совершенно не интересовала.

- Ну что, дружок, намаялся ты там? - тетя Яна — а это была она, теперь он в этом не сомневался — присела с ним рядом. Улыбалась так тепло, так радушно, что Марк даже немного ожил.

- Да как вам сказать... Долго рассказывать.

- Понимаю, - сочувственно кивнула головой Яна.

- А что случилось с вами? Вы живы? Или … нет? Простите за глупый вопрос.

- Да ничего, - махнула рукой кондукторша, - ничего не глупый. Мы с Иван Иванычем давно уже не живы.

- Кто это — Иван Иваныч?

- Водитель мой, - ответила она так, что Марк сразу понял — она говорит о любимом мужчине.

- Мы встретились поздно, - вздохнула Яна, - можно сказать — на излете жизни. Оба были уже не молоды. Он — вдовец, а я... я никогда не была замужем и никогда даже и не мечтала о такой любви, и не ждала. Думала, так только в книжках бывает, да в кино. Так, чтобы посмотрели друг на друга и влюбились. Да на всю жизнь!

Она помолчала, улыбаясь своим воспоминаниям, и в глазах ее отразился такой свет, что Марк его увидел и даже немножко позавидовал.

- И что было дальше? - нетерпеливо спросил он.

- Да практически ничего и не было. Была одна ночь и одно утро, и этим ранним летним утром мы поклялись друг другу, что всегда будем вместе. Я плакала после той ночи. Так мне жалко было, что мы поздно встретились, что жизнь прошла и кто знает — сколько ее осталось, а он меня утешал, мой Ваня. И пообещал, что мы никогда не расстанемся. Ни при жизни, ни после нее.

- И что потом?

- А потом, мой хороший, трамвай сошел с рельс. Только только мы выехали из депо, прямо на мосту — хорошо, что пассажиров не было. И сбылись тут наши клятвы. Как - не знаю, не спрашивай. Только мы вместе. Это такое счастье, милый мой. Большего и не надо. Вместе, ездим, куда захотим — где только не были. А по пути помогаем хорошим людям. Вроде тебя.

Она рассмеялась тихонько и потрепала его по голове, совсем как в детстве, когда они все вместе просиживали за бабушкиным самоваром.

- Видимо, я безнадежный неудачник, - вздохнул Марк.

- Почему?

- Не смог, не спас Алену. Да и себя — не спас. Я умер, да? Куда мы едем?

- А куда захотим, туда и поедем. — просто ответила Яна. - Для нас ни границ, ни физических законов не существует. Куда тебя отвезти? Давай свой билет и отвезем, куда скажешь.

- Это шутка, да? - растерянно спросил Марк, роясь в карманах и одновременно пытаясь ухватить за хвостик совсем крошечную надежду. Малюсенькую мысль, которая даже толком не оформилась. Только тень ее отсвечивала где-то на перифрии сознания, и он пытался ее разглядеть.

- Да нет, какие шутки могут быть с внуком моей лучшей подруги. Ну, нашел? Вот, молодец, давай сюда.

- А вот... если нет ни границ, ни физических законов. Вы бы могли отвезти меня в прошлое, - выдохнул Марк свою совершенно безумную идею.

- В какое? В детство?

- Нет... ну, например, мог бы я опять попасть на выпускной?

- А, поняла, к чему ты клонишь. Ну, конечно. Давай, соберись, подумай, что ты ей скажешь, я пойду Иван Иванычу объясню, где ты выходишь.

Она чмокнула его в щеку и скрылась в кабине водителя, а Марк, совершенно ошалевший, уставился в окно. За окном светало, он узнавал проспекты, улицы, узнавал свой город, с одной поправкой - это был город его детства. Они тогда еще не получили квартиру и жили в другом месте - трамвай вез его именно туда. Вот и старые липы, и знакомая остановка напротив кирпичной пятиэтажки. И школа — в пяти минутах ходьбы. Неужели? Неужели он увидит Алену снова? Живую, улыбчивую, без тяжелого прошлого?

- Домой то зайди, переоденься! Не ходи в пальто, на дворе — лето! - кричала вслед Яна, смеялась и махала рукой.