Как от пустого места, отвернулась — в этой точке и подписала себе приговор Танюша... Ничтожество, оно потому и ничтожество, что мнит себя Наполеоном, а получив орудие мести, пускай и старый наган, остатки разума тут же теряет... И достаточно лишь искры, чтобы взорвать огромную бочку пороха. А искра, она обязательно подвернётся — проверку на вшивость избежать никому ещё не удавалось. Что это? Глупость? Судьба? Почему-то мне кажется — ничто всуе не пропадает. Мир глядит пустыми глазницами и где-то пишутся книги судеб, потом разными формами возвращаются. Рассказ Марии — одна из них. Что в рассказе лишнее — вопрос философский. Рассказ и должен быть рассказом, жанр требует совсем не сухой констатации происшествия. На мой взгляд, автор всегда прав, если он овладел мастерством, а Мария владеет. Можно спорить о том, насколько излишни эпитеты, описания, мол «тормозят»... Мне все они интересны. В маленьком рассказе жизнь семьи как на ладони, и женская доля на ней же. Незаконнорожденная дочка так и осталась для матери байстрючонкой, и вырвались напоследок безумным смехом слова — это о многом говорит — сия деталь как вселенная. Безусловно, она несомненная удача рассказа. Удача и то, что интрига только приоткрыла дверь, потому что очень интересно, что стало после с Миколкой-гунявым. В полном здравии застрелил в спину безоружную восемнадцатилетнюю девчонку... Ведь явно, жизнь будет дана ему долгая, с внуками-правнуками... Как этот поступок скажется, в том числе и на других членах его семьи, на окружающих людях? Как мир отметит? Потому что где зло, там и добро, пускай не сразу оно проявится, надо только не закрывать глаза, и наше дело — стараться видеть мир во всей полноте, непрерывно расширяясь. Что есть хорошее произведение? Прежде всего — цельное, растущее из одного зерна, но дающее многие всходы. Оно должно оставлять впечатление, трогать душу, давать ей пищу. Настрой — не последнее дело. Во что верит автор... Его мировоззрение неизменно пропитывает тексты, даже если он ни во что не верит. Впрочем, по моим понятиям, человек, если не ищет, он писать и не будет. Графоманию не рассматриваю — это просто один из видов автоматического, одного да потому, повторяющегося релакса, без конца и без края, тот, что без вектора, просто движение во времени. Кто-то любит уборкой заниматься, кто-то вышивать, кто-то вязать, кто-то в горки ходить, дрова рубить — чтобы просто успокоиться... Каждому своё. А литература — это не релакс, во всяком случае, для автора уж точно. Даже если она для него истинное отдохновение (Господи! И везёт же кому-то!), то и этот счастливец не избавлен от заботы расширения сознания, тяжких сомнений на этом пути, роста мастерства, развития чувств... Читатели остро чувствуют потенциал, даже не отдавая в том себе отчёта, им интересен текст вдумчивый, живой, зовущий! Не на битву, так в гармонию, не в инферно, так к свету, но куда-то вести обязательно надо. Жизнь — это обмен, из текста читатель что-то получить обязательно должен, как и отдать. Чувства, в первую очередь, то, что не даёт засохнуть душе, ответ на чувства свои получить — текст отозваться должен. Вера всем нужна, вера... В жизнь, конечно. Даже если об этом открыто не говорят. Может, это рассказ-предупреждение? Не думаю. В нас мало что входит из текстов, из чьих-то вещаний, примеров, а вот опыт учит необратимо. Он не передаваем (разве что в традициях, которые необходимо непрерывно поддерживать, иначе забвение не заставит себя долго ждать), потому с каждым новым человеком наступает зановотворение. Тексты лишь направляют, дают фокус, ноту позволяют услышать, увидеть то же самое с другой колокольни, о которой без текста мы ничего бы не знали — повода знать не было. Лишь через тексты-образы (не обязательно буквально тексты) мы можем обмениваться своими мирами — расширяться, причём, во все стороны... Свет — это свет, а тень — это тень, и она тоже необходимо требует расширения. Мария Гринберг из немногой когорты авторов, которым дана способность двигаться во мраке, исследовать мир на тёмной его стороне. И мир этот не менее интересен, чем освещённый светилом. Что им движет? Как преломляются в нём человеческие судьбы — это видеть и чувствовать дано очень немногим. А потому надо двигаться. Не только на свету, но и во тьме. Двигаться в данной тебе реальности. |