– Женечка, покорми деда, – Настасья Петровна, увидев просунувшуюся в дверь мордашку сына, кивнула на маленькую кастрюльку только что приготовленной овсяной каши. Женька, так кстати подвернувшийся на кухне, чуть прихрамывая, приблизился к плите, бегло поиграл по эмалированным цветам на боку кастрюльки подушечками пальцев, словно музыкант по кнопкам саксофона – горячо! Мама отозвалась уже из коридора: – Скажи папе – я буду поздно сегодня. Женя кивнул из кухни. Он помнил – у мамы сегодня премьера в театре, затем, наверное, поздравления, фуршет и всё такое. В другие времена и Женька, взрослеющий парень на пороге переходного возраста, и его отец – профессор, необычайно занятый в последнее время, ещё находили время, чтобы обязательно присутствовать на всех главнейших моментах театральной жизни ведущей актрисы драматического театра Сухомлиновой Настасьи Петровны, их жены и мамы. А ныне многое поменялось. Только вчера отец, успешный и востребованный учёный, долгие годы работающий в области космических технологий, прилетел из далёкого казахского Аркалыка, а уже в семь утра за ним пришла машина. Так что, вряд ли Женьке придётся сообщать отцу, что мама придёт поздно. Похоже, отец сегодня будет ещё позже. Женя вздохнул. Ему тоже надолго выйти из дома было сейчас невозможно – надо смотреть деда. Мальчик налил в большую миску холодной воды и осторожно поставил в неё горячую кастрюльку с кашей, чтобы остудить в меру. Та качнулась, как подводная лодка и стала на дно, выставив крышку с чёрной пластмассовой ручкой, похожей на перископ. Женя внезапно представил, как в сорок втором военном году вот также на дне Балтики лежала израненная двести пятая «щука» капитана 3–го ранга Сухомлинова Петра Демьяновича – его деда. Много раз рассказывал дед о самом главном своём походе и много раз, затаив дыхание, Женька заворожено слушал эту военную историю, как в первый раз. «Щ–205» уже возвращалась на базу после долгого, но сверх удачного похода. Потопив «Терзию Вальнер», крупный немецкий транспорт, и удачно выскользнув из клещей эсминца и сторожевых охотников сопровождения, подлодка Сухомлинова, потрёпанная глубинными бомбами, но живая и почти невредимая, с полуразряженными батареями и двумя оставшимися торпедами в запасе, легла на обратный курс. И надо ж было случиться такому везению, что попутно вышла «щука» в хвост ещё на один немецкий транспорт – «Аркадию» и, надо сказать, была та цель куда заманчивее «Тельзии». Да, вот только догнать «Аркадию» под водой уже не представлялось возможным: не хватало ни сил, ни времени. Однако, и упускать такую добычу опытнейшему военному моряку тоже крайне не хотелось. И тогда капитан Сухомлинов принимает весьма рискованное, можно сказать – отчаянное решение и бросается в молниеносную двухторпедную атаку по открытой воде. Точный и неожиданный расчёт капитана положил обе смертельные молнии точно в середину корпуса немецкого монстра. А вот уйти дерзкой лодке без потерь на этот раз возможности уже практически не было. В результате чудовищных разрывов глубинных бомб были повреждены кормовые рули подлодки, сорвана задрайка люка шестого отсека. Вода полностью заполнила шестой отсек, залила главный электродвигатель, начала поступать в пятый отсек. Лодка легла на дно. Началась борьба за живучесть. Лишь спустя двое суток, после того, как стих шум винтов немецких кораблей сопровождения, искалеченная лодка смогла всплыть. За тот поход капитан 3–го ранга Сухомлинов Пётр Демьянович впоследствии приколол на китель главную свою военную награду – Звезду Героя. Дед изредка показывал её внуку в хорошее настроение и Женька всегда с особым трепетом прикасался к холодному металлу пятиконечной звезды. Он очень любил деда и по–настоящему гордился им. Да и было за что. Эта привязанность была взаимной. Женька просто купался в любви и обожании своих родных. Порою, у отца, матери и деда возникали серьёзные споры – кто из них сегодня удостоится чести приготовить что–нибудь особенно вкусное для своего сына и внука. Можно было сказать, что Женька в их небольшом семейном кругу катался, как сыр в масле. Он никогда и ни в чём не нуждался. Все его прихоти и желания исполнялись, едва он успевал озвучивать их. Казалось бы – прямая дорога к расцвету махрового эгоизма? Ан, нет. Женя рос умным, ранимым, впечатлительным, а главное – привязанным и благодарным ребёнком. Брак у Жениных родителей случился довольно поздним. У обоих с молодости на личную жизнь просто не оставалось никакого времени. И когда, стараясь успеть в последнюю дверь последнего вагона жизни, Настасья Петровна не стала больше откладывать в долгий ящик – куда, уж, дальше–то, и смело прорубила в плотной артистической карьере свободную брешь для рождения своего первого и, видимо, единственного ребёнка, ей уже тогда было хорошо за сорок. В высшей степени интеллигентнейшая семья учёных, военных, артистов Сухомлиновых никогда не знала материального недостатка. Но, как оказалось – всё это было не главное. Главное в семью пришло с рождением Женьки. Женька и был – это самое главное. С первых дней долгожданный мальчик окунулся в Любовь с большой буквы. Эта любовь была без границ. Эта любовь была без края. А может быть, неимоверная любовь близких – это была компенсация за те несчастья, что подстерегли Женьку с самого рождения? Практически, одновременно с ослепительной радостью от рождения сына в семью пришла и беда, уложившаяся в три такие короткие, но страшные буквы – ДЦП. К счастью, Женя столкнулся с не самой агрессивной формой этой болезни. Да, Женя позже остальных начал держать голову, садиться, ползать, ходить… Но! Едва проявились первые грозные признаки страшной болезни, все родные подключились на борьбу с ней единым фронтом. На такое благое дело в ход пошли и деньги: мгновенно были приглашены лучшие педиатры, неврологи, ортопеды, логопеды, психологи, реабилитологи… Немедленно была разработана индивидуальная программа, которая включала в себя все последние достижения медикаментозного и реабилитационного плана. На санаторно–курортных лечениях Женя бывал чаще, чем дома. Для постоянного ухода и наблюдения за мальчиком в первые годы его жизни была нанята нянечка с функцией массажистки в одном лице, которой сразу была выделена отдельная комната с постоянным проживанием в их огромной пятикомнатной квартире. Столь комплексное лечение дало плоды. Но сам Женька твёрдо считал, что спас его от тяжких последствий болезни – дед, который прознал про совершенно удивительный метод лечения – иппотерапию. Пётр Демьянович привёл своего внука к своему хорошему знакомому, который всерьёз занимался лошадьми. Тот познакомил мальчика с очень спокойным и ласковым жеребцом по кличке Дунай. Очень быстро Женька и добродушное животное стали самыми настоящими друзьями. В первое время дед старательно поддерживал внука при начальных прогулках по кругу, но вскоре мальчик почувствовал необходимый контроль над своими мышцами и стал вполне самостоятельно удерживать равновесие. Он с удовольствием приобщился к уходу за своим другом – кормлению, чистке, прогулкам. Мальчик, наверное, впервые по–настоящему почувствовал свою значимость. Ушли депрессивные состояния, выровнялась речь, от спазм нижних конечностей осталась лишь лёгкая хромота. Не случилось и интеллектуального расстройства. Наоборот – абстрактные знания и навыки логического мышления у мальчика формировались выше среднего. Одно огорчало – это пропасть в отношениях со сверстниками. Женя отчётливо осознавал, что его незаурядный потенциал интеллекта, взращённый на энциклопедиях, на индивидуальных дополнительных занятиях с лучшими репетиторами, на беседах с умнейшими людьми, входившими в этот дом на правах близких друзей родителей – намного превосходил уровень одноклассников и Женьке было просто неинтересно с ними. При этом Женя почти физически ощущал окружавшую его зависть. А завидовать в конце нищих семидесятых было чему. Во времена стоимости джинсов у «фарцовщиков» на чёрном рынке, приближающейся к средней зарплате рабочего человека и, остающихся несбыточной мечтой многих ребят, Женя менял эти джинсы с непозволительной небрежностью. И каждая новая модель, не купленная на «блошином» рынке, а легально привезённая из заграничных командировок, была только круче предыдущей. Очень крепкой занозой в сердце мальчика застряла обида на своих одноклассников после одного неприятного случая. Наверное, все подростки проходят в эту пору взросления свой максимальный уровень увлечения музыкой. В эпоху официального замалчивания западной рок–культуры все «забугорные» музыкальные новости «откапывались» тяжело. Сначала записанная с хрипящих «вражеских» голосов по приёмнику, а затем неоднократно переписанная с одного «бабинника» на другой, музыка западного рока уже просто сливалась в единый трудно узнаваемый шорох, либо наоборот – грохот и какофонию. Записанные в полуподвальных студиях гибкие пластиночки на рентгеновских снимках – это было уже богатство. А тут в школе Женя как–то заявил к слову, что у него дома есть большие пластинки практически всех последних новомодных западных групп. Причём, не советские диски от «Мелодии», а самые настоящие «фирменные», привезённые из–за границы. После такой новости в классе повисла долгая пауза восторга и удивления. И как самый убойный факт, Женя объявил, что только что папин товарищ привёз из Англии последний диск–гигант самой группы «Битлз»! Когда первое всеобщее онемение прошло, кто–то спросил: – А можно прийти послушать? – Конечно! Приходите все, кто хочет, – растянулся Женя широкой улыбкой. Захотели почти все, даже девочки. После уроков шумная ватага заспешила к нему в квартиру. Женя принял одноклассников радушно и сразу предложил всю свою фонотеку на выбор. Естественно, начали с тех самых «Битлз». С девочками отношения у Жени более, чем дружеские – никогда не складывались. Объективно осознавая неисправимую первопричину – хромоту, Женька и сам особо не стремился приблизиться к понравившейся девчонке на более близкое расстояние, чем обычное «привет–пока». А тут, вдруг, завороженные музыкой одноклассницы, сами взглянули на него по- другому, более внимательно, что–ли. Кое–кто из них даже осмелились попросить некоторые диски взять себе домой послушать. – Конечно. Могу дать любую. Только не «Битлз» – отец пообещал кому–то из своей учёной братии. Когда Женя вернулся из кухни с печеньем для чая, он не обратил внимания на некий напряжённый момент в их компании. Звучала великолепная «Лестница в небо» легендарной «Лед зеппелин», все слушали, но с какими–то неестественно каменными лицами. Поставив печенье на стол, Женька плюхнулся в своё кресло и тут раздался неприятный сухой треск ломающейся под ним пластинки. Женя подскочил и поднял небрежно брошенную кем–то газету на кресло. Под ней лежали чёрные бесформенные куски винила. Это был «Битлз»… Наступила гробовая тишина. Все быстро и дружно засобирались домой. Взять с собой какую–либо пластинку уже никто не просил. Даже обычное «до свидания» тишину не нарушило. С этого дня в отношениях с одноклассниками наступил негласный, но окончательный раскол. Они презирали его – он презирал их. Несмотря на самый расцвет протуберантного возраста, когда у всех молодых людей завязывались первые отношения, у Женьки и на стороне от своего класса ни с кем из девочек также ничего не ладилось. Женька не то, чтобы совсем, уж, сильно стеснялся своего прихрамывания, но сбрасывать этот минус целиком и полностью – никак не получалось. Да, к тому же, и не последнее развитие интеллекта парня автоматически дистанцировало от него девчонок, интерес которых ограничивался, лишь, последним модным писком новых юбок или слепым обожанием очередного кинематографического кумира из журнала «Советский экран». Но, однажды и тут произошёл неожиданный сдвиг. На одной из передвижных галерей современных художников он познакомился с очень милой девочкой, которая просто протянула ему свой фотоаппарат и попросила «щёлкнуть» её у какой–то картины с очень странным сюжетом. А потом также просто протянула ему раскрытую ладонь: – Галка. – Женька… И никакая хромота на сей раз не стала препятствовать их так странно зародившейся дружбе. А деду, тем временем, становилось всё хуже и хуже. С каждым днём он начал сдавать всё заметнее. Когда дед перестал говорить, Женька понял, что лишился очень важного для себя – долгих и таких нужных ему ежедневных бесед с дедом о жизни. Женя, по–прежнему, продолжал делиться с дедом всеми своими новостями и проблемами, но вот получить какого–то мудрого совета, или просто услышать пару слов привычной поддержки от самого близкого человека – уже не мог. Дед научился звать Женьку очень странным способом – он просто вытягивал дрожащие губы трубочкой и все, кто это видел, немедленно подзывали к нему внука. А позже случилось и самое неприятное – дед потерял рассудок. Он уже не мог нормально есть с ложки и, когда Женя кормил деда, тот неловко кривил губы и, будто придуриваясь, шумно разбрызгивал кашу или суп по сторонам. Иногда, дед приходил в ясное сознание, но со временем, приступы безумия затягивались на всё более длинные периоды. Однажды Женька очень торопился на ранее договорённую встречу с Галкой. Он пытался как можно быстрее покормить деда перед своим вынужденным уходом и сидел у его кровати с миской и ложкой, уже переодевшись в новый прекрасный костюм. Всё шло, как обычно – Женя подавал ложку каши и дед спокойно проглатывал. Но, вдруг, так некстати, дед с совершенно глупым видом стал фыркать губами и, поворачивая голову из стороны в сторону, разбрызгивать кашу по новой Женькиной рубашке и костюму. У Женьки на секунду что–то замкнуло в голове и он молниеносно стукнул мокрой ложкой деда по лбу… Удар получился не очень сильным, но вызвал шок у обоих. Женька сам остолбенел от неожиданности, а дед, вдруг, замер, как мумия, пристально всматриваясь в глаза внука. Это оцепенение продлилось несколько бесконечно долгих секунд и, наконец, Женя отчётливо увидел, как в покрасневших уголках старческих век сначала появились влажные капельки, а потом из не моргающих глаз деда покатились крупные слёзы. Женя выскочил из дома. На встречу с Галкой он уже не пошёл. Много дней Женька терпеливо ждал очередного прояснения ума у деда, чтобы попросить прощения за своё содеянное в порыве секундного гнева, но дед, казалось, оставил своё разумение с этого момента надолго. Женя потерял покой и сон. Он часами просиживал у кровати деда, кормил его и всё ждал хоть мимолётного прояснения в голове деда, чтобы покаяться. Однако, время шло, а деду становилось только хуже. Женька изменился – из уверенного парня он, словно, превратился в постоянно молчащую побитую собаку. Совесть сжигала его дотла. Он мучился и продолжал надеяться, что минута очищения всё же наступит. Однажды вечером Женьку встретила мама и сразу с порога воскликнула, что сегодня днём дед приходил в себя, смотрел на родных совершенно чистыми глазами и часто, как умел, с усилием складывал губы трубочкой. Это означало только одно – он звал внука. Женька, не разуваясь, кинулся в спальню деда, схватил того за руку: – Деда, деда–а… – долго шептал Женька, как когда–то в детстве, приходя к тому за лаской или гарантированной поддержкой, – деда–а–а… Он долго теребил и гладил старческую шершавую ладонь, так похожую на давно высохшую и растрескавшуюся землю. Ничего не случилось. Дед не открыл глаз, не пошевелился, его губы не пытались сделать ни малейшего движения. Женька вышел из спальни, совершенно бесцельно прошёлся по коридорам большой квартиры, неожиданно остановился перед своим старым футбольным мячом и, вдруг, резко со всей силы нанёс по нему сокрушительный удар! Послышался грохот рассыпающегося кусками огромного зеркала. В последний раз в осколках зеркальных брызг отразилось перекошенное диким отчаянием бледное лицо Женьки. Ночью деда не стало. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
