Арба скрипела по пыльной дороге. Под этот скрип Саша засыпала, просыпаясь, когда арба подпрыгивала на камнях, но монотонный скрип снова убаюкивал ее и тяжелые веки опускались. Саша из всех сил старалась не спать. Ей казалось, что если она уснет, то немцы обязательно догонят их: три арбы с детьми и проводник, старый Селим в страшной черной кудрявой шапке.

Саша все время трогала за руку Димочку, теплая ли. Старший их брат, Сережка, умер в поезде. Они все спали на верхней полке. Саша головой к окну, Димочка головой к проходу, а Сережка с краю полки, чтобы они с Димкой не скатились. На второе утро Саша проснулась, а рука Сережкина холодная-прехолодная. Совсем как у мамы в то страшное утро, когда ее увезли. Сережка с соседом повезли маму на саночках, а соседка стала рыться в шкафу и забирать мамины платья. Тогда Саша подползла к шкафу и за ногу соседку укусила. А потом заплакала. Так лежа на полу и ревела, пока Сережка не вернулся. Она тогда уже несколько дней не ходила, а Сережка ничего, даже на улицу спускался, хлеба приносил. Он маму на кладбище не повез, рассказывал, только до угла дотащил. Там у скверика уже стояли люди с санками, дожидались грузовика. Маму забрали и увезли. А Сережка, молодец, сумел дойти до райкома. Саша помнила красивый райкомовский дом с колоннами, целых три квартала от скверика. А Сережка дошел. Наутро за ними приехали и забрали всех в госпиталь. Сережка двери в комнату закрыл, и ключ на шею повесил. Он еще осенью картона кусочек от коробки отрезал, адрес на нем написал, к ключу прицепил. Это мама так придумала: если упадет на улице, то будут знать, куда сообщить.

В госпитале Саша, как Сережка ей наказал, Димочкину руку не отпускала, и пришлось положить их в одну кровать. Врачиха ругалась, но потом сказала, что так, может, и лучше, мол, пусть друг друга согревают. Потом, весной уже, когда они могли понемножку ходить, им объяснили, что повезут их на юг, к теплому морю. Говорила врачиха, что там фрукты прямо на дороге растут, ешь - не хочу. Сережку послали домой за летней одеждой. Он все принес, и рассказывал Саше, что в квартире у них больше никто не живет: то ли поумирали все, то ли всех в госпиталь cвезли.

Через Ладогу они на барже плыли, но это Саша плохо помнит, потому что ее все время тошнило. Потом почти сутки на станции вагонов ждали. Димочка все время спал у Саши на коленях, а Сережка им два раза суп перловый приносил в жестяной миске. Вагоны им подогнали хорошие: полки в три этажа с матрацами, печка, еще и с воспитателем в каждом вагоне. А когда поезд тронулся, им опять суп давали. Воспитательница сама наливала в миски, чтоб всем поровну получилось. И Димочке, хотя он был самый маленький, такую же порцию.

Саша Димочке почти полмиски скормила, пока он опять не заснул. Сережка свое уже давно съел, а Димочкин суп доедать отказался, Сашу заставил. Всю жизнь Саша потом думала, что если бы Сережка тогда ей Димочкин суп не отдал, то, может, они бы все до места доехали.

А Сережка в вагоне заснул и не проснулся. Саша стала звать воспитательницу. У них в вагоне была воспитательницей Вера Викторовна, тоже блокадница, опухшая, как и все дети. Подошла она, лицо Сережкино потрогала и заплакала. Саша даже удивилась. Вокруг нее столько людей умирало, и никто уже давно не плакал. А воспитательница Сашу с Димочкой обнимала и все плакала. Сережку сняли с полки и в тамбур унесли. Саша тогда с полки потихонечку слезла, до тамбура добралась, и ключ от квартиры у Сережки с шеи сняла. А то, как же они с Димочкой домой попадут? Война кончится, папа приедет, бабушка из Луги и еще другая бабушка из Сестрорецка приедут. Иногда, Саша забывала, что мама умерла, и мечтала, что и мама найдется, в госпитале, или еще где-нибудь. И будут они снова жить вместе.

И под скрип арбы она снова засыпала.

Уже под вечер, когда Саша опять проснулась и потрогала теплую Димочкину руку, въехали они в большое село. Затрясло арбу по каменистой улице, и подъехал их караван к домику с диковинным фундаментом из черного камня и с верандой, зеленью увитой. У дверей прибита красная табличка с белыми буквами «Сельсовет». Проводник Селим ослика привязал к перилам веранды и в дом пошел. Пяти минут не прошло – выходит. Головой мотает, нет, и воспитательнице их говорит, не берут, мол, детей, не нужно им. Вера Викторовна руки к небу подняла, трясется вся от слез.

- Куда же детям деваться, - плачет, - ведь половина их осталась, сколько в дороге с поезда сгрузили! Ведь мы же советские люди! - говорит. И тут же в крик: - Побойтесь Б-га, это же дети, ленинградцы!

Это она уже мужчине кричит, который на веранду вышел.

- Немцы дорогу перерезали, завтра-послезавтра здесь будут. Спасите детей! Селим стал мужчине этому что-то быстро-быстро говорить, потом хлопнул в ладоши и мальчишек подозвал, что перед домом в пыли играли. Мальчишки послушали его и побежали в разные стороны, кричали что-то по-своему. Саша поняла, что кормить сейчас не будут, и снова забылась сном, держа Димочку за руку. Проснулась от голосов женских. Близко говорили, возле самой арбы. Селим переводил воспитательнице:

- Ты мальчиков раздаешь? Соглашайся, аба, иначе детей не спасешь! Воспитательница кивала головой как заведенная, а женщины уже ходили во

круг арбы.

- Только мальчики у тебя? - переводил Селим.

- Нет, - очнулась Вера Викторовна, - есть две девочки. Вот здесь, - она трясущейся рукой показала на переднюю арбу, - и вот!

К Саше потянулись руки, погладили по щеке.

- Женщина говорит, что ты похожа на ее детей. – сказал Саше Селим. – Берет тебя в дочки, - из-под мохнатой шапки глянули на Сашу внимательные глаза.

 

Продолжение в интернет-магазине Литерес