Солнце таяло, как ломтик масла на блестящей синей тарелке. Золотилась тонкая каемочка, и крупными молочными каплями дрожали на ветру облака. Тарелка стояла косо, и масляная лужица натекла за горизонт — за шиворот миру.

Эрик взглянул на часы и подумал, что надо собираться домой. Приготовить ужин для отца, а перед этим, по дороге, заскочить в магазин. Нудные, однообразные дела — теперь они плотно заполняли его время.

Когда работал — казалось, жизнь проходит мимо. За сменой времен года он следил по яблоне, росшей за окном офиса. Черное и корявое зимой, в морозы — пушистое от инея или снега, весной она покрывалась крупными розоватыми цветами. Летом нянчила в густой зелени маленькие горькие плоды, которые к осени созревали, наливаясь кисловатым янтарным соком, и желтели прозрачно сквозь кружевную листву.

Только эту яблоню видел он из-за своего стола, на треть заслоненную экраном монитора, воздушную, молодую, в безудержном цветении похожую на огромный свадебный торт — ее, да кусочек нежной синевы. В ней хотелось искупаться, нырнуть с головой, как в прохладную воду бассейна. К вечеру Эрика так плотно придавливала усталость, что, выходя из конторы, он никуда уже не смотрел, ни на деревья, ни на небо, ни на людей вокруг — таких же измученных и ко всему равнодушных.

Сейчас он мог сидеть на скамеечке в парке, слушая пение птиц, или шататься по улицам и разглядывать прохожих. Мог зайти в дешевую кафешку — на пособие, конечно, не разгуляешься — и выпить кружку пива, мог спать по полудня... И в первые дни это, действительно, приносило радость. Тем более, что Эрик верил — безработица явление временное. Но шли недели, и ничего не менялось. Его резюме возвращались назад. Телефон молчал. Очень скоро Эрик убедился — за фасадом праздности зияла все та же пустота.

Он заскучал. Побледнел и осунулся, что называется, спал с лица. Дни тянулись — долгие и бездарные — мелькали, как вагоны бесконечного товарного состава, а Эрик стоял на перроне и провожал их тоскливым взглядом. Над ленью и отчаянием, над мелочной суетой все сильнее нарастала тошнота. Изматывала, затемняла ум, как сложенная в несколько слоев марля, окутывала густым туманом, сквозь который едва пробивался солнечный свет.

«В чем ценность человека? - раздумывал Эрик. - Доброта, благородство... пустые слова. Важно только одно — сколько ты зарабатываешь денег. Вот в чем правда этого мира. Не имеет значения, какой у тебя характер, любит тебя кто-то или нет и любишь ли ты кого-нибудь. Не умеешь зарабатывать, значит, ты отброс, никчемный тип, неудачник, пустое место».

От этих мыслей ему становилось хуже, но прогнать их Эрик не мог. Получался замкнутый круг. Чем больше он корил себя за безделие, тем меньше оставалось сил, чтобы хоть что-то делать.

На другой конец скамейки уселся мужчина в костюме и белой рубашке. На него даже смотреть было жарко, и Эрик украдкой отер виски. Он и так задыхался от зноя, а тут еще этот чудак, застегнутый на все пуговицы. Но тот как будто не замечал жары. Он сидел очень прямо, строгий и подтянутый, и смотрел на Эрика в упор. За стеклами очков щурились яркие голубые глаза. От незнакомца пахло дорогим парфюмом, внутренним достоинством и деловой хваткой. Он, казалось, олицетворял все, чего Эрик лишился, а может, и не имел никогда.

Впрочем, стоило мужчине заговорить — и первое впечатление разбилось вдребезги. Голос звучал неуверенно, мягко и виновато. Его обладатель словно шел, спотыкаясь, озирался испуганно и жался к стене.

- Я думаю, вам ни к чему знать мою ученую степень.

Эрик неприязненно отодвинулся.

- Да нет, пожалуй.

- Простите, я не так начал разговор. Наверное, сперва надо представиться. Так принято у цивилизованных людей. Я - Томас Кунц... Профессор Кунц. Впрочем, моя фамилия ни о чем вам не скажет. Она широко известна в узких кругах. Не важно... - незнакомец замялся и зачем-то показал собеседнику то, что держал в руках. Круглое стекло, странно переливчатое, похожее на выпуклую линзу сантиметров десять в диаметре. - В общем, я открыл способ увидеть все сущее в истинном свете, - закончил он с вызовом и тут же сник, опустил голову, точно устыдившись.

- Что? - удивился Эрик.

- Увидеть вещи такими, какие они есть. Не верите?

- Да что-то не очень.

- Погодите, сейчас объясню...

Он говорил долго и нудно и нервно теребил чудо-стекло, пуская им солнечные зайчики — на песчаную дорожку, в кусты и на клумбу с георгинами прямо перед скамейкой. Сыпал терминами и даже порывался чертить носком ботинка какие-то формулы... Впрочем, тут же их затаптывал, бормоча:

- Нет, не буду... для вас это слишком сложно. Ведь вы не физик, нет? Но поверьте на слово. С помощью этого устройства можно сорвать любые покровы...

Эрик, который и в начале-то ничего не понимал, окончательно запутался.

- Ладно, допустим, - не выдержал он. - А при чем тут я?

Кунц разочарованно вздохнул.

- Неужели вам не интересно, что я увидел?

- И что вы увидели?

Томас Кунц прищурился и на мгновение поднес круглое стекло к глазам — чтобы тут же испуганно отдернуть руку. Как будто заглянул в замочную скважину и отшатнулся.

- Этот мир - грандиозная иллюзия. Не верите? Посмотрите сами. Нет-нет, не сейчас! - воскликнул он. - У вас еще будет возможность убедиться, что все, нас окружающее: парк, деревья, цветы, дома, наконец... подъемные краны... все эти искусственные и природные декорации — являются, если можно так выразиться, именно тем, за что себя выдают. Пусть и с небольшими отличиями. Цвет, освещение, небольшое искажение углов... Все — кроме людей. Понимаете? Те, кого мы с вами привыкли считать людьми, не люди на самом деле.

- А кто? - удивился Эрик.

- Твари, - ответил Кунц и почесал переносицу. Видно было, что ему неловко так называть себе подобных, но он не мог погрешить против истины. - По-другому не скажешь. Твари. Монстры. Самые разные. Отвратительно голые, чешуйчатые, как ящерицы, или покрытые шерстью, с жалами и с хоботками. С большими уродливыми руками и когтистыми лапами... С крохотными плоскими головами или с большими — словно раздутыми водянкой. И ни одного homo sapiens. Какие-то неземные, причудливые виды, сброд со всей Вселенной.

Эрик нахмурился. Ну, что тут скажешь?

- Думаете, я сумасшедший? - усмехнулся Кунц.

- Не знаю.

По дорожке мимо них весело прокатил малыш на трехколесном велосипеде. Мелькали спицы и крохотные сандалики. Без устали чирикал звонок. Вслед за ребенком, улыбаясь, шла молодая женщина с маленькой красной кофточкой в руках.

- Тоже твари? - вкрадчиво спросил Эрик.

Кунц снова приблизил стекло к глазам и скривился.

- Погодите, вы не дослушали.

- Ну?

Томас Кунц прокашлялся и заговорил, и по его словам выходило, что свет истины хоть и ослепил его в первое мгновение, однако не отбил желания докопаться до сути вещей. Ученый принялся изучать монстров. Фотографировать их он не мог — на пленке получались люди как люди. Пытался рисовать — и, конечно, ни один его эскиз не передавали всего ужаса и омерзения, которые бедняга Томас испытывал, глядя на скопище уродливых созданий — но удалось худо-бедно их классифицировать. Обладателей больших зубов, сильных челюстей, когтей и хоботков Кунц условно окрестил «хищниками», а мягкотелых, аморфных, похожих на моллюсков без раковины - «жертвами». Тех, которые ни то, ни се, называл «слонами».

В поисках новых типажей он бродил по городу, то и дело наставляя свою линзу на прохожих, на мужчин и женщин, на играющих детей и стариков, на усталых школьников с ранцами, бредущих нога за ногу по горячему тротуару, и легкомысленных собачников с мопсами на поводках. Не представляя, кому и для чего понадобится его труд (ведь чем бы ни было на самом деле человечество, в такой правде о себе оно не нуждалось), Томас работал с каким-то болезненным рвением.

И вдруг — как удар молнии. У газетного киоска, опершись на него плечом, стоял долговязый паренек в джисах и ковбойке навыпуск. Тощий, черноволосый, с двухдневной щетиной на лице и печальным взглядом. Тут же, буквально в двух шагах, облокотилась на прилавок зеленая страшила, вся в гнойных шишках, с волосами, словно болотная трава. Мимо текли — зубастые и горбатые, лохматые и покрытые слизью. Кунц отнял стеклышко от глаз и долго протирал его носовым платком. Снова посмотрел. Парень все так же стоял, грустно улыбаясь зеленой страшиле. Единственный человек среди чудовищ.

- Единственный? - переспросил Эрик.

- Другие мне не встретились.

- И это?

- Были вы.

- Но я бреюсь каждый день и волосы у меня светлые. И в ковбойках не хожу.

- Так это же в свете истины. В нем все выглядит немного не так. Главное, что человек, остальное — детали.

Эрик долго молчал, разглядывая носки своих растоптанных ботинок. Давно надо бы купить новые, пронеслось в голове, но дешевая обувь куда-то исчезла из магазинов, а платить пятьдесят евро за пару он не хотел и не мог. Единственный человек на планете. Надо же. Неудачник в старых башмаках.

«А что, - подумалось ему невольно, - разве быть человеком — такая уж заслуга? Или достоинство?»

- Конечно, ничто на Земле не существует в единственном экземпляре, - вздохнул Кунц. - Но мне не посчастливилось найти никого, кроме вас. Теперь понимаете, почему я захотел с вами познакомиться? Узнать кто вы, какой, чем отличаетесь от всех прочих...

Эрик пожал плечами.

- Да ничем особенным. Ничем я не отличаюсь. Какой, говорите? Безработный. Живу на пособие. Без денег, без семьи. Друзей настоящих тоже нет.

Он махнул рукой, словно отгоняя этим жестом саму идею о собственном превосходстве.

- Ну, а какой-нибудь талант? - настаивал Томас Кунц. - Ведь что-то вы можете лучше остальных? Говорят, у каждого человека есть талант, но не все об этом знают, и не всем удается его раскрыть. А жаль. В этом наша главная беда, если хотите. Если бы каждый использовал свой уникальный талант, на Земле давно воцарился бы рай... Впрочем, они ведь не люди. Но вы-то человек! У вас обязательно должно быть что-то такое.

Эрик улыбнулся слегка, уголком губ и как будто внутрь себя — не то насмешливо, не то ностальгически и задумчиво. Словно вспомнил милую шутку из детства.

- Я умею выдувать очень большие и очень красивые мыльные пузыри, - сказал он серьезно. - Нет, правда. Сколько себя помню — умел, и никто меня этому не учил. Мне даже никаких приспособлений не нужно, кроме чашки с мыльной водой. Раньше я любил пускать их с балкона... прямо в небо, и смотреть, как они летят и растворяются в синеве, похожие на ангелов с радужными крыльями... Я и сейчас иногда это делаю, правда, редко. Чтобы успокоить нервы. Только вот для жизни мой талант совершенно бесполезен. Денег на нем не заработаешь и вообще... Кому это нужно? Соседскую ребятню развлечь? Ну, разве что.

- Наверное, вы могли бы выступать в цирке, - неуверенно предложил Кунц.

Он выглядел слегка разочарованным.

- Нет, не мог бы. Увы. Для большой арены нужно что-то более зрелищное. Мыльные пузыри — слишком тонкая, можно сказать эфемерная субстанция.

- Детские утренники? Свадьбы? Корпоративы?

Эрик покачал головой.

- Чтобы стать массовиком-затейником, нужна харизма. Надо быть интересным, а я скучный, угрюмый тип. Так что... - он развел руками. - А, кстати, себя-то вы как, видели? Хотя бы в зеркало?

- Нет, - грустно усмехнулся Кунц. - Я не желаю себя видеть. Чужое уродство еще можно как-то принять, а с собственным придется жить. Лучше останусь со своими иллюзиями. Не смотрите! - вскрикнул он, когда Эрик опять потянулся к заветной линзе. - Я оставлю ее вам, и наблюдайте эту кунсткамеру, сколько вздумается. С меня хватит. Не могу больше. Не могу и не хочу! А сейчас — дайте мне уйти.

Он поднялся неожиданно грузно, как усталый — очень усталый — человек и зашагал прочь. Эрик смотрел ему вслед, покорно сцепив пальцы на коленях, и лишь когда незнакомец в сером костюме затерялся среди гуляющих парочек, взрослых и детей, поднял со скамейки невзрачное стеклышко и поднес к лицу.

Несколько долгих минут он сидел, не двигаясь и блуждая взглядом по редким фигурам на парковой дорожке, а потом опустил руку.

Все было еще хуже, чем говорил Кунц. Чем он сам, Эрик, мог себе представить. Чудовищный, искаженный мир, в котором не было места ни мудрости, ни любви, и даже деньги не имели такого уж большого значения.

Он сидел и гадал, что сделает этот странный профессор. Покончит с собой? Сдастся в психушку? Или может быть, просто напьется? И первое, и второе казалось одинаково уместным, а третье и вовсе Эрик считал чудодейственным средством от любых печалей.

«А может, и мне?» - подумал он и заторопился. Магазин закрывается через пятнадцать минут, надо успеть прихватить пива или еще чего-нибудь.

Только вернувшись домой, Эрик вспомнил, что забыл стекляшку на скамейке. Ну, и ладно.