Пусть ему повезёт

 

Солнечный луч, по диагонали пронзив спёртый прокуренный воздух

комнаты, впечатался в зажмуренный глаз Витька. Тот повозил руками по

матрацу, усилием воли оторвал было голову от подушки… но, ойкнув, тут же

оставил эту затею. В голове, словно в детской погремушке, с грохотом

перекатывались последствия вчерашнего, норовя больнее всего ударить

изнутри в лобную часть и затылок.

- Вот же сволочуга тетя Мотя, снова чего-то намешала в самогон, -

протиснулась в извилины запоздалая мысль. Вместе с воспоминаниями о

вчерашнем вечере, который затянулся до трех пополуночи.

Как всегда, «сбросились» кучно с мужиками из столярки. Посидеть в этот

дождливый вечер, кроме как у Витька, было не у кого. Потому как у всех

жены были «кобрами»… а Витькова Людмила попросту плюнула однажды и

ушла от него. Оставила квартиру, но забрала малолетних дочку и сына.

Ушла потому, что устала уговаривать его бросить пить. А также

выслушивать обещания «завязать»… с последующими очередными

пьяными сценами, от которых страдала и она, и дети.

Но Люда наверное все же продолжала любить Витька - когда подходила с

детьми и чемоданами в руках к такси, сказала на прощанье:

- Ты знаешь, где я буду жить – у матери. И если все же поймешь, что

трезвыми глазами можно увидеть гораздо больше, чем залитыми вином…

если твердо решишь «завязать» - позвони мне. Я вернусь. Не буду тебе

клясться, но обещаю, что весь этот год, каждый вечер, буду ждать твоего

звонка. Но через год – извини. Я молода и, думаю, смогу найти человека,

который возьмет меня с таким нелегким грузом, - Люда прижала к себе

детей. – А тебе, если не одумаешься, лучше тогда вовсе не жить… Не

обещай мне ничего - ни завтра, ни послезавтра, ни тем более сегодня – я

тебе уже не поверю.

И уехала.

Оставив в душе Витька одновременно и рваную рану, и томящую боль… и

смутную надежду. Ибо любил он Люду исступленно… как божество!

Предавал и каялся, каждый раз ползал у ее ног, придумывая клятвы одна

страшнее другой… которые утром, после похмельных стопок, тут же

забывались.

…Прошло более двух месяцев одинокой жизни. Каждый вечер Витек в

пьяном порыве бросался к телефону, набирал первые цифры знакомого

номера и… ронял трубку на рычаг. Ну что он скажет своей любимой

женщине? Как систематические запои вышибли его в конце концов с

работы? Что ребята-пилорамщики идут к нему пока по старой дружбе, да

из-за дрянной погоды? Или, может быть, сколько случайных подруг

перемяли за это время их супружеское ложе?

А может, про то, как он потихоньку загоняет на «толчке» их библиотеку

детективной и приключенческой литературы, которую они начали собирать

сразу же после свадьбы?..

Да она с пьяным и разговаривать не будет - уж кто-кто, а Витек это знает

досконально.

И после каждого такого порыва в его душе все больше копилась пустота…

которую он пытался залить все большим и большим количеством спиртного.

Вот и вчера: водка, вино, самогон… и вновь бессознательно-свинское

состояние полусна-полузабытья…

А сейчас каждая клеточка, каждый атом воспаленно-травленого алкоголем

мозга молили: «Выпить…выпить…выпить».

Витек с трудом облизал запекшиеся губы, со стоном скатился с кровати на

пол, отчаянно надеясь, что друзья не допили из какого-нибудь стакана или

бутылки. С кряхтеньем вполз на стул и обозрел «поле боя». Вся питьевая

посуда была пуста.

- Выжрали, гады, до капельки, - мрачно констатировал Витек,

«выкручивая» бутылки и стаканы. То есть, сливая изо всех емкостей в одну

оставшиеся капли спиртного. Набежало граммов двадцать.

- Как слону дробина, - успел подумать.

Вдруг дикая, невыносимая боль взорвалась в голове, и он, взревев, полетел

со стула на пол. Прижав лоб к холодному кафелю, замер в неподвижности.

Боль постепенно отпускала, переходя в затылок… Эти приступы

повторялись в последнее время все чаще и чаще. И все дольше

задерживалась, не отпускала, боль. А в сны стали вплетаться кошмары. И

Витек понял: подходит та самая решающая минута в жизни, когда есть еще

возможность уйти в сторону, как бы рождаясь заново. Не оборвав попутно

ту тонкую ниточку, которая все еще хоть слабо, но привязывала его к

бывшей…а может и будущей жизни. Которая, как нить Ариадны, обещала

надежный выход из постоянно-пьяного лабиринта…

И тут он кончики пальцев его вытянутой руки коснулись холодного стекла.

Витек поднял взгляд от пола… увидел в самом углу комнаты, за тумбочкой,

темно-зеленую поллитровку. Аккуратно закупоренную пластиковой

пробкой.

- Неужели?! – задрожало, запело все внутри от радостного предчувствия.

Трясущейся рукой осторожно, стараясь ни за что не задеть, подтянул к себе

бутылку. И, заставив себя подняться, поставил ее на стол. Зубами выдернул

пробку, втянул носом запах из горлышка…

От сивушного духа передернуло, но Витек решительно нацедил полный

стакан самогона. Затаив дыхание, махом опрокинул его в себя. И тут же

пульсирующие спазмы в желудке заставили его отчаянно рвануться к

туалету…

Вытирая слезы, выступившие от напряжения, Витек вернулся в кухню.

- Не пошла, - подумал он со вздохом сожаления. И снова потянулся к

бутылке. Но тут же отдернул руку.

- Если не сейчас, то когда?! – обожгла вдруг простая мысль. - Ведь другого

случая может и не представиться.

И тут же стало страшно.

- Это как же, вот так вот, сразу бросить? Ведь я знаю «алколомку». Будет

трясти еще с неделю… даже дольше И «белочка» может довести до

психушки. А друзья? За бутылкой ведь только и поговоришь по-

человечески. А по-человечески ли? Да что у меня, - разозлился вдруг сам на

себя, - действительно, ни капли силы воли нет? Ведь сколько пил, столько и

мечтал бросить... гадину эту. Хана, кранты, завязываем, - а рука уже

держала над мойкой ополовиненную бутылку.

И тут вдруг Витьку почудилось, что это не пойло из бутылки - из него в

мойку по граммам вытекает кровь.

- Стой, идиот, ты что творишь! – завопил внутренний голос. - Ведь сама

судьба подарила тебе эту бутылку. Вспомни, сколько раз по утрам ты грыз

подушку вместо опохмелки? А сегодня – как манна с небес. Подлечись

сейчас, а завтра можешь спокойно бросить ее, проклятую.

- Иди ты, Иуда, кобыле на ухо, - посоветовал голосу Витек, решительно

вновь опрокидывая бутылку над раковиной. – Забыл, сколько уже было

этих «завтра»?

Проглотив пару таблеток аспирина, он завалился снова в кровать. Голова

вроде бы поутихла, но во рту пересохло, а перед глазами плясали

разноцветные кольца. И сердце то бухало в ребра так, что, казалось,

вышибет их, к чертям собачьим… то замирало совсем. И тогда Витек с

ужасом прислушивался: не умерло ли оно окончательно?

Наконец решительно поднялся и стал одеваться.

- Пройдусь по свежему воздуху - может, полегчает. Да заодно попрошусь у

Семеныча обратно на пилораму. Объясню ему, что «завязал» накрепко…

совсем. Он мужик свой в доску – поймет. Да и рамщика толкового сейчас не

так-то просто найти.

…Семеныч, мастер столярного цеха, недоверчиво смотрел на Витька:

- Бросил пить, говоришь? Это какой же раз на моей памяти?

- Последний! - как можно тверже произнес Витек.

И почему-то Семеныч поверил ему:

-Хорошо, садись и пиши два заявления: одно о приеме на работу, другое –

«по собственному желанию», на увольнение. На первом ставь сегодняшнее

число, а на увольнение я сам поставлю, если хотя бы дух спиртного на

работе учую. Как, годится?

- Спасибо, Семеныч, - обрадовался Витек. И тут же замялся в

нерешительности. – Знаешь…у меня еще к тебе одно дело.

- Давай свое дело,- подмигнул ободряюще мастер.

- Люда от меня ушла, да ты знаешь ведь…Но она обещала ждать, если что,

так ты это…

-Позвонить, что ли? – хитро ухмыльнулся Семеныч.

- Сделай, пожалуйста, доброе дело, - зачастил Витек, - объясни ей, ну что

я…

- Ладно, сынок, не учи дядьку… - оборвал его мастер, продолжая улыбаться,

и набрал номер.

- Алло, Петровна? А Людка дома? С малышом сидит, говоришь? А ну, пойди,

ты посиди, а ей дай трубочку. Зачем- зачем, посвататься к ней хочу. Сам

знаю, что старый, но пословицу про старого коня помнишь? С чего вдруг

расходился? А у меня день сегодня хороший, одному человеку всерьез

поверил. Ладно, ладно, зови дочку. Люда, привет! Крестный говорит.

Знаешь, тут ко мне вчера Витек домой заходил. Ну, я – графинчик на стол,

так он меня так шуганул с тем графинчиком! В трезвенники записался. Что?

Он сам тебе скажет, когда серьезно бросит? А как же он скажет, если ты с

ним погрызлась? Ах, у вас договор… Ну, тогда извини. Я к тебе вообще-то

звоню по другому делу. Тут мне привезли классную детскую игрушку –

грузовик с навесным прицепом. А крестника все недосуг проведать. Так я,

если что, через Витьку передам, лады? Не будем загадывать, говоришь? Ну,

тогда бывайте здоровеньки, до побачення.

Семеныч положил трубку и заглянул в Витькову радостную физиономию:

- Ты все понял, парень?

- Дядь Вань, - от волнения Витек сложил написанные заявления вдвое,

вчетверо, затем еще и еще… пытался сделать из них шарик, - да я, да мы…

- Ладно-ладно, - Семеныч добродушно махнул рукой, - дуй домой, отлежись

дня три-четыре, пока я тебя перед начальством выгораживать буду... Но с

понедельника – как штык на работу. Да, Людке позвони, или письмо

напиши. Или как вы там договаривались…

Забыв поблагодарить, Витек пулей вылетел из кабинета. Домой, домой,

наводить порядок! Главное, решение принято, теперь отступать поздно.

- Братан, привет! – он оглянулся. Возле пивного ларька, за выносным

столиком, стоял лучший друг по застольям Володька и приветственно махал

ему рукой. А на столике красовались четыре запотевшие пивные кружки,

каждая с шапкой пены. И возле них, янтарно отсвечивая жирными боками,

лежали две здоровенные тарани

- Вот оно, началось, – с ужасом понял Витек, чувствуя, как неодолимый

магнит похмелья тянет его к этому заветному столику с такой деликатесной

сервировкой.

Ну, уж нет!

- Извини, Володь, спешу. С Людмилой мириться собираюсь.

- Да мирись на здоровье,- не понял его Володька.- Ты че, я ж не за деньги –

халявно угощаю, понял?

- Я тебе русским языком сказал – спешу! - отрезал Витек, проскакивая в

нутро подошедшего троллейбуса. И здесь, в салоне, ему и в самом деле чуть

полегчало. От мысли, что все-таки победил себя – первый раз в своей

пьяной жизни.

…К вечеру квартира, проветренная, сияла чистотой, как кубрик боцмана.

Витек потянулся к телефонной трубке, чтобы набрать знакомый номер… и

услышал звук дверного звонка.

Неужто сама пришла? – мелькнула шалая мысль. Он чертом скакнул к

двери, распахнул ее… на пороге стоял все тот же Володька, с полупьяной

ухмылкой на довольной роже.

- Витек, есть дело! – заорал он с порога.

– Никаких дел больше, кореш, - остудил его Витек. - Не пью, понял?

- Эт-то как же? – захлопал глазами Володька от неожиданности, - как это не

пьешь? Ты думаешь у меня нечем опохмелиться? Гляди, – он забулькал

перед носом Витька полной бутылкой.

- Опять тети Мотин самогон? – насмешливо спросил тот. – Ну-ка, давай,

разворачивай оглобли, сказано - не пью и точка.

- Дурень ты, да это чистый спирт! Сегодня разгружали на станции вагоны,

а рядом цистерну со спиртом сливали… мне ребята прямо из цистерны

нацедили. Ну не хочешь пить - не пей, только дай мне стакан. На улице

дождь хлещет, где же мне остограммиться, кроме как у тебя? - заканючил

Володька.

- Ну ладно, в последний раз по старой памяти пущу, - смягчился Витек,

увидев только сейчас промокший пиджак Володьки. - Но с завтрашнего дня

у меня тут такой пограничный заслон будет стоять, что вам эту квартиру

третьей улицей обходить придется.

- Точно с Людкой мириться надумал! – изумился Володька. – У тебя что,

крыша поехала? Не успел свободной жизни хлебнуть – и опять в семейный

хомут? Да я бы на твоем месте...

- Помолчал бы, - жестко обрезал его Витек. - Ты вон на своем месте

хлобыщешь водяру у меня дома, а спать бежишь к своей «кобре» почему-

то. Чего ж не насладишься свободной жизнью? Чем клясть жену каждый

вечер – разведись с ней и порхай себе на свободе, как мотылек

проспиртованный.

- Да я, понимаешь... - смущенно забубнил Володька, - все ж таки два

десятка лет вместе – это не хрен собачий. А ругаю я ее больше по инерции.

Мода у нас, мужиков, такая - кого-нибудь склонять… не жену, дак тещу. А

знаешь, - оживился он, - ведь за это дело надо выпить.

- За какое дело? – не понял Витек.

- Да за то, что «завязываешь»: примирение с Людмилой, новая жизнь... И, в

конце концов, я же тебе не какую-нибудь гадость предлагаю, а чистый

спирт.

Витек и сам чувствовал - чем ближе к ночи, тем все больше и больше дает

знать о себе похмельный синдром. Сердце опять выплясывало по всей

грудной клетке, на душе было сверхмуторно и гадостно до невозможности.

- Ладно, выпью немного. Потом выпровожу Володьку и позвоню Люде. Все

равно в таком состоянии, как сейчас, я с ней не смогу толком поговорить.

Резко бросать тоже нельзя, даже врачи не советуют – сердце может не

выдержать перегрузки,- уговаривал он себя. Параллельно мыслям ставя на

стол второй стакан и доставая закуску.

- Только по одной, и выкатывайся, - строго предупредил он Володьку, - у

меня и без тебя дел хватает.

- Да боже ж мой, - зачастил тот,- да хоть по половине, мне больше

достанется, я ведь только за компанию…

Опрокинув залпом стакан со спиртом, и запивая водой, Витек почувствовал

во рту металлический привкус. Как будто проглотил он вовсе не спирт, а,

по крайней мере, болт от трактора.

- Ты что мне налил? – немеющими губами спросил он Володьку, который в

эйфории предвкушения выпивки рылся в тарелке с солеными огурцами,

выбирая на закуску какой поменьше, хрусткий.

- Метиловый спирт, конечно. Но ты не беспокойся, мы проверяли его с

мужиками на хлебную корочку, - ответил тот, протыкая вилкой выбранный

огурец. И тут же, взглянув на синеющее лицо друга, ахнул:

- Витек, ты чего?

А тот уже упал грудью на тумбочку в прихожей. До которой успел добраться

на подгибающихся, ставшими ватными вдруг, ногах. И все тянулся и

тянулся, уже в осознании невозможности, к телефону:

- Успеть бы… позвонить любимой, ну что же это, ну как же так?..

Последнее, что он успел увидеть перед всепоглощающей тьмой - желтая-

желтая лампочка, единственно несгоревшая, в люстре под потолком. И в ее

свете – белое Володькино лицо, с разинутым в крике ртом.

…Людмила с книгой в руке расположилась у ночного столика с телефоном,

привычно-уютно устроившись в кресле.

- Ну что же он не звонит? – сверлила голову неотвязная мысль. – Вот и

сегодня прошел уже целый день. Еще один день разлуки и неизвестности.

Ведь бросил же пить сам, без моих нотаций и чужих подсказок. Наверное не

угасла в нем какая-то частичка человечности и любви к нам. А это значит -

я верну себе любимого мужа, а дочке и сыну любимого папу, о котором они

не устают спрашивать все эти два месяца очень долгой разлуки. Ну что же

ты, милый, звони! Я так устала ждать и надеяться...

Взглянула на часы и начала стелить одинокую постель, поцеловав на ночь

уже спавших детей. А мысли в голове все продолжали свой независимый

бег:

- Ну вот, зайчики, сегодня ваш папа вновь не осмелился нам позвонить. Но

я буду ждать... мы будем ждать. И надеюсь… нет, знаю наверняка - в один

из вечеров, подняв телефонную трубку, услышу в ней твой родной голос и

скажу детям:

- Зайчики, наш папа вернулся!

…Но что это? За ночным окном - тревожный сигнал промчавшейся по улице

«Скорой помощи». Видно кому-то очень плохо, если к нему так поздно и с

включенным сигналом, на полной скорости, спешит бригада спасателей.

Дай Бог, чтобы они успели вовремя! Пусть повезет тому, к кому эти люди

так спешат на выручку. Пусть не произойдет того ужасного и

непоправимого, после чего уже не на что надеяться и некого ждать…

Господи, смилуйся - пусть ему повезет!

 

Хай, мэны и гёрлы!

 

Быстро крадусь по периметру дома. Угол… ещё один…вот оно!

В прыжке дотягиваюсь до нижней металлической ступеньки пожарной

лестницы и отчаянно карабкаюсь наверх - до самого выхода на крышу

многоэтажки. Под разудалый хохот столпившихся на тротуаре зевак, вой-

мат разъярённых оперов внизу и грохот выстрелов из табельного оружия –

в никуда, то есть в белый свет, как в копеечку! Это всё уже позади, за

углом моего дома и в моей квартире…. Ага, посмурнеешь теперь майор,

старший группы захвата! Срочно сажай своих церберов на диету, куда им

тягаться с настоящим паркурщиком.

Ползу, ползу, ползу… По крутому скользкому скату крыши, заталкивая

обратно вывалившийся по ходу из кармана куртки мобильник. Ползу строго

по прямой - к лазу на чердак, чернеющему впереди непредсказуемой

пустотой проёма. Потому как деревянная дверца оторвана и валяется тут

же, сбоку этого маленького мезонинчика. Их всего шесть на всю крышу, по

числу подъездов дома. В какой из них побегут на перехват опера?

Естественно, в самый ближний к лестнице. А мы поползём… стоп, времени в

обрез! Не успеть. А-а, была не была!

Ныряю, кульбит с откатом в этот, без дверцы. Падаю удачно – на керамзит,

не поперечную балку. Перекат, вскакиваю на ноги, оглядываюсь. Так и есть

– поленились наши российские строители разбить пространство чердака на

секции, сделали одну сплошную мансарду – хоть в футбол играй, если бы

не стропила. Собственно, я знал это и раньше – не одну сигарету выкурил

здесь с пацанами, когда-то, тайком от родителей. Ведь это мой дом…

вспомнилось.

Рву на себя крышку люка, спрыгиваю на площадку у лифта… тревожное

гудение поднимающейся кабины… а по лестнице, где-то внизу – дружный

перестук омоновских «говнодавов»… Всё, влип кролик, западня

захлопнулась!

«Безвыходных положений не бывает». Выбегаю в коридор - опаньки!,

металлическая дверь одной из квартир чуть приоткрыта. К мусоропроводу

хозяин потопал? Почему не захлопнул? Да ну, самый распоследний

двадцать первый этаж, сюда только Господь, небось, да и то изредка

заглядывает. Внутри все радостно запело-заликовало: уйду, по балконам

уйду, я для этого учился, иначе какой же я тогда паркурщик? Мне бы

только землицы-асфальта теперь коснуться – и вот она, победа! Шагнуть

навстречу толпе, объять всю её своей радушной – от уха до уха, улыбкой,

сказать:

- Хай, мэны и гёрлы! Ну вот, я сделал всё, что мог…

Пробегаю комнаты, слышу в одной из них придушенный женский вскрик.

Заглянуть – всего-то на пару секунд, больше в запасе, увы, нет.

…Наверное, Господь тоже иногда забывает, за всеми делами, о последних

этажах зданий.

В спальне на кровати – распятая по простыне девчонка. Сикушка лет

пятнадцати, с небольшим. Одежда и нижнее белье клочками по полу. Один,

который ко мне лицом, держит ее за руки, одновременно пытаясь забить ей

рот ладонью, как кляпом. Второй, со спущенными до колен джинсами – ко

мне спиной. И отчаянно-дикий, затравленный взгляд этой малолетки –

бритвой, по глазам, душе, до самого дна.

- Помогите! Они дверь вскрыли …

Все ясно, как Божий день! Хотя – где он, а где мы…

Сходу, изо всей дури носком ботинка мочу этого, что спиной, строго по

основанию копчика… удар страшный, испытанный, обездвиживающий…

надолго.

Разворачиваюсь ко второму…

Ну откуда вдруг взялся этот охотничий нож с зазубринами по тыльной

стороне лезвия? Да ещё кровосточной канавкой посередине – отчётливо

взблеснула в неярком свете из окна…

Словно раскаленный прут в печени – но не очень больно. Только внезапно

зачесалось под лопатками и оттуда стали расти большие… нет, большущие

крылья - как лебединые. И окно вдруг распахнулось во всю ширину, и

высота для полёта вполне приличная… Сейчас взмою – над ОМОНом,

толпой… полечу туда, до встающего на дыбы чёрного-пречёрного, почему-

то, горизонта. Но напоследок дам всё же прощальный круг над всем этим

безбожным обществом. Чтобы улыбнуться. И крикнуть копошащимся внизу:

- Хай, мэны и гёрлы!.. Я сделал всё, что мог!

 

P.S.

Проводив глазами автомобиль «Скорой», майор вполне ожидаемо облегчил

душу отчаянным матерком – вполголоса, не засвечиваясь перед толпой

зевак.

- Слышь, старлей, дай огоньку!- он вытянул «трубочкой» губы, с зажатой в

них сигаретой, навстречу пламени зажигалки судмедэксперта.-

Представляешь, пацану двадцать три всего, работает у меня в спецгруппе

без году неделя, а как сдал нормативы, а? Перевыполнил по времени и

график, и суперграфик… А ведь мы за этими маньяками три года ходили,

как кот за мышью – ни единой зацепочки,- закончил неожиданно.

- Я вот все понимаю!- взорвался ни с того, ни с сего старлей.- Паркур,

нормативы эти ваши, пальба холостыми… но какого он хрена полез на

этих… сзади ведь группа ломилась? Мог бы подождать.

- Не мог, видать,- вздохнул майор. - А что он там, кстати, бормотал, когда

его сквозь толпу на носилках катили?

- Мне уже доложили - что-то типа: «хай, мэны и гёрлы».

- Выживет если – дурь из него выбью…

- Этот-то? Этот выживет.