В гулком эхе прохладной лестницы дома на Петроградской загадочно прозвучало: – Ты меня любишь?.. Скажи, что любишь. Пожилой мужчина не спеша поднялся на третий этаж и открыл дверь в квартиру. На ней еще сохранились следы полировки и табличек именитых жильцов. «Тимофеич, присмотри за домом», - не улыбаясь, иронично произнёс бывший пенсионер союзного значения Степан Тимофеевич Садоводов, и, улыбнувшись, подумал: «Уехали, а ключа не оставили». Проходя мимо кухни, заставленной столами, и громоздким буфетом, он увидел вспоротый живот арбуза, и почувствовал аромат дынных корок, выброшенных в ведро. Степан Тимофеевич шёл по длинному коридору, смотрел на двери соседей, но видел живущих за ними жильцов – обитателей коммуналки, так он в сердцах заглаза их называл. Из репродуктора звучала песня Пьехи «Сосед», но он не узнал ни певицу, ни песню – так всё переменилось. «Говорят, Эдик Хиль стал мистером Трололо! Куда подевалась душевность, мелодия – сумбур вместо музыки!», – мысленно произнёс Степан Тимофеевич, и горестно добавил – «мир, незаметно, сходит с ума». Жильцов в квартире не было, все уехали загород, на природу. Кто на электричке, кто на маршрутке, а кто–то и на новой кредитной машине. «Нувориши облупленные», – сыронизировал Степан Тимофеевич. Проходя мимо туалета, и, припомнив утреннюю мучительную задержку, решил опорожнить мочевой пузырь, измученный хроническим простатитом. Рядом с туалетом была приоткрыта дверь в ванную, и его чуткий слух уловил одиночные капли из крана. - Опять, Семенова! Никогда не закрутит барашек. Войдя в туалет, и приспустив брюки, он отчетливо услышал из общего с квартирой Родионовых воздуховода: – Ты меня любишь..? Скажи, что любишь. Степан Тимофеевич медленно присел и резко привстал, ощутив голым задом холод унитаза. Замер в ожидании, но ничего не последовало. Опустив стульчак и, удобно расположившись, Степан Тимофеевич снова прислушался, но больше ничего не услышал. «Наверное, показалось», – решил он, и стал делать своё дельце. В это время неожиданно донеслось: – Я тебе надоела? – Нет. – Скажи, что любишь. Скажи, что никогда не забудешь. У Степана Тимофеевича слегка оттопырились уши. Он улыбнулся, и лицо его изобразило легкое удивление. Он напрягся, пытаясь услышать что–либо ещё, но услышал, как наверху, этажом выше, завизжала дрель. Закончив туалет, он натянул брюки, торопливо прошёл в свою комнату, шаркая домашними туфлями, с некрасиво замятыми задниками. В голове навязчиво зазвучало: «любишь, не забудешь; любишь, не забудешь; любишь, не забудешь». «Фу ты, ну ты», – с досадой подумал Степан Тимофеевич, – «это же наверняка из квартиры Родионовых, а они уехали. Всей семьёй и уехали, в Крым под Алушту. Может кого–то впустили пожить на время. Ну, да ладно, подумаешь, наверное, и ключи им отдали – присмотреть за квартирой». После утомительной жары пришёл хороший августовский вечер. Степан Тимофеевич принял снотворное и отправился в уборную. По дороге он вспомнил неожиданный диалог и невольно улыбнулся: «любишь, не забудешь». – Надо же, какая настойчивая. Войдя в туалет, Степан Тимофеевич на секунду замер и прислушался, устремив взгляд на воздуховод. От слабого потока воздуха на решетке дрожала паутина. Быстро закончив с туалетом, вышел в коридор. Пройдя ванную, по привычке, остановился у двери в кладовку, где у него, как и у всех жильцов здесь хранилась картошка. Пораздумав, вошёл убедиться, что всё в порядке, и, выходя, услышал из–за тонкой перегородки, отделявшей квартиру: – Какой это был подонок! – Но ведь он сделал тебя депутатом. – Вот именно. Степан Тимофеевич от неожиданности вздрогнул, хотел сразу уйти, почувствовав себя неловко, но профессиональное любопытство пересилило, и он задержался. После долгой паузы, когда он уже собирался уходить, отчётливо услышал, что произнёс неприятный голос: – Конечно, мне перепадало кое–что, но, не миллиарды... «Депутат, миллиарды…коррупция» – мысленно завершил Степан Тимофеевич логическую цепочку. В голове его закрутились пестрые картинки событий, реальных и не очень, вперемешку с обрывками телевизионных сериалов. Однако Степан Тимофеевич был не так прост, как это могло показаться на первый взгляд. Он имел опыт расследования подобных явлений. Известные события, предшествующие разоблачению культа личности, и не только, были ещё свежи в памяти секретного сотрудника НКВД Степана Тимофеевича Садоводова, работавшего долгое время на органы под именем Легковес. Его вторым неофициальным прозвищем была – «Цепкая хватка». Он приблизился к перегородке в надежде услышать продолжение разговора, но расслышал только легкое похлопывание и грудное бормотание. «Надо будет присмотреть за этой квартиркой», – подумал Степан Тимофеевич, и долго ворочался в постели, прежде чем незаметно заснул. Ему приснилась квартира на Каляева, и майор Федун – куратор из Большого дома. Он посмотрел на Степана Тимофеевича тяжёлым взглядом, и, постукивая ногтями по краю стола, раскатисто произнёс: «Помните Легковес – осторожность и бдительность». Степан Тимофеевич неожиданно проснулся. За окном шёл дождь. Капли стучали по подоконнику и стекали по стеклу. Поутру, посещая туалет, и, проходя мимо кладовки, Степан Тимофеевич напряг свой острый слух, но ничего не услышал. «Затаились? Ну, ничего, как говорится – «осторожность и бдительность», – надменно подумал он. Просуетившись, он не сразу заметил, как закончилось утро, но ему об этом напомнил полуденный выстрел, и звоном отозвавшиеся в старинном буфете стаканы. Прихватив авоську, Степан Тимофеевич собрался на почту. Сегодня была пенсия. С почты он всегда заходил в «Пятерочку» и закупал продукты. Всё самое необходимое, сразу на месяц, до следующей пенсии: гречку, рис, макароны. Брал и бутылочку, хотя выпивал редко – заботился о здоровье. Легковесом Степана Тимофеевича прозвали за его весовую категорию, в которой он выступал. В спорте он всегда добивался ярких побед. Его приёмы были просты и надёжны. Он умел укладывать противника на лопатки в два приема, уклониться от них соперник не мог. За это Степан Тимофеевич и получил своё второе прозвище – «Цепкая хватка». Органы завербовали Степана Тимофеевича в сорок восьмом на сборах в Геленджике. Оперативники застали его в хозяйской баньке с юной гимнасткой – старшеклассницей из Уфы. С тех пор Степан Тимофеевич стал Легковесом – осведомителем НКВД. Предметом «подозрений» чекистов тогда стали перспективные спортсмены, добившиеся успехов в различных спортивных дисциплинах, но не пожелавшие добровольно перейти в команды спортивного общества «Динамо». Ни для кого не секрет, что это общество относилось к системе ГПУ НКВД, и его почётным председателем был сам Железный Феликс. Инструктаж Степана Тимофеевича проходил на квартире на углу Каляева. На первой встрече майор Федун разъяснил Степану Тимофеевичу линию партии, и что значит «Сила – в движении»: «Понимаешь, дорогой товарищ Садоводов – Легковес, они, как и некоторые несознательные граждане нашей Советской страны, могут быть нелояльны к советской власти». Степан Тимофеевич сразу «всё правильно понял». Он, с завидным успехом, стал плодотворно работать, добросовестно справляясь с поставленной задачей. С тех пор за ним закрепилась – «Цепкая хватка». Жильцов своей квартиры Степан Тимофеевич знал как облупленных. Больших грехов за ними не водилось. Воровали, конечно, но по мелочи. Двойная бухгалтерия Семеновой, липовые путевые Чепрука и командировочные Ленивкера – чепуха, по сравнению с ваучерной приватизацией. «Никому это теперь неинтересно», – вздыхал Степан Тимофеевич. В последний раз, когда он докладывал об этом куратору, тот, задумчиво смотрел в окно, и было не понятно, слышит он Степана Тимофеевича или нет. Поднимаясь с продуктами по лестнице, он остановился напротив соседской квартиры, и машинально заглянул в глазок. В темноте он увидел собственный зрачок. Прислушавшись, услышал в глубине квартиры шаги. От неожиданности Степан Тимофеевич приблизился к двери, желая заглянуть внутрь, и звонко приложился лбом. После чего торопливо открыл свою дверь и проскользнул в квартиру. «Кто же это может быть?!», – подумал Степан Тимофеевич, едва войдя, и не включая свет в коридоре. Он оставил продукты на кухне и зашёл в кладовую. Прикрыв дверь, услышал – за стеной кто–то ходил. Затем всё стихло. Степан Тимофеевич, глубоко вздохнул, и замер в ожидании: – Я хотел остановиться, но он вытащил мои расписки. У Степана Тимофеевича от неожиданности открылся рот. Он затаил дыхание. После непродолжительной паузы из–за стены сдавлено прозвучало: – Пришлось начать снова. Взятки, как болото. После этого скрипнула дверь, и мужской голос отчетливо произнёс: «Заткнёшься ты уже! Слушай, надоело одно и то же». Послышались шаги, щелчок замка в соседней квартире. Степан Тимофеевич устремился к входной двери, и в глазок увидел удаляющуюся по лестнице спину мужчины в плаще и шляпе. Он вышел из квартиры на площадку, и услышал, как внизу хлопнула дверь. «Ушёл! Но кто–то ведь там остался?», – торжествующе подумал Степан Тимофеевич. Глаза его заблестели, и загадочно посмотрели на соседскую дверь… Телевизор сегодня показывал сериал из прошлой советской жизни. Все персонажи и характеры в нём были картонные. Выдавали себя и интерьеры, и костюмы, но самое главное персонажи и характеры – они не вызывали доверия. Лица, фразы, поступки были вымышленными, иногда они просто кричали в лицо: «Смотри – это враньё!» Степан Тимофеевич с горечью выключил телевизор и предался воспоминаниям. Незаметно приблизилось время отхода ко сну. Он ложился рано, и это спасало его от бессмысленно долгих вечеров, которые ему напоминали о прошлом. Во сне его незаметно произошла подмена: вместо женщины, желанной и дорогой, появился незнакомец. Он вел себя по–хамски, на все замечания возражал, а потом отчебучил такое, что не хотелось и вспоминать. Утром на кухне Степан Тимофеевич в плохом настроении готовил себе завтрак. Сосед, уходя на работу, докучал ему своим присутствием, нёс с похмелья очередную околесицу, переходя от нелепости к нецензурной брани. «Перестаньте», – не выдержал Степан Тимофеевич, и потом сто раз пожалел об этом, потому что нахал только распалился, и разразился тирадой, а, уходя, обозвал его старым козлом. Позавтракав без аппетита, Степан Тимофеевич приступил к работе. Он обходил все доступные помещения, смежные с соседней квартирой, прислушиваясь и прослушивая наиболее вероятные места, откуда можно было, что–либо услышать. Дымоход, вентиляция, отдушины, тонкие перегородки, сооруженные при разделении квартир в эпоху уплотнения и социалистической перепланировки. Везде было тихо, но чутьё его не подвело. Несколько раз он слышал странные звуки. Однажды он услышал странный крик, но решил, что это ему показалось. Наконец, желая передохнуть, Степан Тимофеевич задержался в кладовой, перекладывая картошку для обеда из ящика в алюминиевую миску. В этот момент он четко услышал: – Эта отставка погубит мою политическую карьеру, всю мою жизнь. Из рук Степана Тимофеевича выпала небольшая картофелина и закатилась под дверь. – Он издевался надо мной. Я дал ему пощечину. Мы сцепились. Я схватил пресс–папье, ударил его. Я не собирался его убивать. «Убийство!!! – сверкнуло в глазах Степана Тимофеевича, – убийство и коррупция». Выходя с картошкой в коридор его осенило: «Ведь он депутат законодательного собрания». Мысли замелькали, закружили, задевая всё то, что осталось позади – в прошлом. Оно не хотело, и не могло вернуться. «Как же так?!», – перебирал в памяти Степан Тимофеевич. Лица многих прошедших через его руки всплывали мысленно перед ним, обижаясь и требуя своей справедливости, осуждая его преступное бездействие. «Не огорчай нас, Степан Тимофеевич, не лишай нас справедливого возмездия… и вспомни о бдительности!», – умоляли они. Опять в каждом углу Степану Тимофеевичу мерещилась тень майора Федуна, и стучало в висках блокадным метрономом: «Убийство и коррупция, убийство и коррупция, убийство и коррупция» – поднимая давление. Степан Тимофеевич принял лекарство. Когда всё успокоилось, перед глазами возникла жена, ушедшая восемь лет назад. Она посмотрела недобрым взглядом, и произнесла последние слова. Он, наконец-то, их понял: «Видно, теперь ничего исправить нельзя …» Засыпая, Степан Тимофеевич вспомнил серый плакат на углу проспекта напротив булочной. Ночью ему приснился майор Федун в пижаме и домашних тапочках. Он что–то кричал с другого берега реки. Слова относило ветром и до уха долетали обрывки фраз. В руках мелькал листок. Он размахивал им из стороны в сторону, но буквы не складывались в слова и рассыпались. Степан Тимофеевич с трудом прочитал: «Планы партии – планы народа». Он красноречиво развёл руками. Майор Федун перевернул листок. В Степана Тимофеевича выстрелили написанные на нём слова – «Коррупция имеет своё имя». Рано утром, после бессонной ночи, он пришёл на угол Карповки и Литераторов – автомата не было. «Вот черт, как же быть», – растерялся Степан Тимофеевич, – «где–то здесь ещё должен быть, но где не помню…» Он пошёл по пустынной улице, затем через проходной двор. Его ноги знали, куда идти. Придя в садик, где ещё недавно была лодочная станция, и где в другой жизни здесь в старом деревянном домике в библиотеке работала его жена, он в нерешительности остановился. Его как всегда неприятно поразило отсутствие на своём привычном месте Железного Феликса. Степан Тимофеевич огляделся. В отраженном свете реки, он увидел золотистые незабудки чугунной ограды, а в кустах боярышника, уже осыпавшего спелые ягоды, старый автомат. Стёкла были выбиты, и в кабинке пахло мочой. Он достал двухкопеечную монету и опустил её в узкую щель. После продолжительной тишины, в тяжёлой трубке появились глухие гудки. «Дежурный слушает» – раздалось на том конце провода. Рядом со школьной площадкой, напротив дома с подозрительной квартирой поздней ночью остановилась неприметная машина. За плотно закрытой дверью фургона шла тихая незаметная жизнь. Мелькали разноцветные лампочки приборов и в небольшом динамике на миниатюрном столике едва раздавались приглушенные голоса... Утром после «разбора полётов» в незаметном кабинете специального подразделения Большого дома произошёл неприятный разговор: – Говоришь первый раз так облажался. Стопроцентная информация. Цепкая хватка. – Максим Максимович. – Молчи Валера, мне ещё шею намылят за это несанкционированное проникновение в частную квартиру. Мы ещё все за это каждый своё получим. – Товарищ полковник, что делать с этим каналом. – Закрывай. – На все сто?! – Ты что?! Он уже и так вне игры. Вызовите, побеседуете. Отправьте на вечную консервацию: ему и так недолго осталось. В Крыму под Алуштой купальный сезон был в самом разгаре. В переполненном кафе на набережной под редкими зонтиками обедали отдыхающие. Мужчина в тени деревьев закончил обильную трапезу. Лениво рассматривая проходящих мимо девушек, нехотя достал запевший мобильник: – Да. – Здорово Родионов. Ну, как там Кебит–богаз и Чатыр–Даг. Загораешь, купаешься… – Да, всё нормально, приеду через пару дней и всё расскажу. Как там, присматриваешь за квартирой. Наверное, воспользовался моментом. Светка, поди, на седьмом небе от счастья. – Да ты знаешь, как то всё не срослось со Светкой. Да и было не до этого. Закрутился, а тут ещё Петровна померла. – Это кто? – Стерва Петровна? Ты что, не знаешь?! Режиссёр Совэкспортфильма. Ты её у нас видел. В советские времена дублировала зарубежное кино на Ленфильме. – Что–то не припомню. А, это твоей супруги какая–то дальняя родственница. – Да нет, просто соседка, так, иногда вместе встречали Новый год. Вообще–то её звали Минервой. Слушай, я тут у тебя на время попугайчика её поселил, не возражаешь. Всё равно квартира пустая. – Ты что, Савельев, у меня там джунгли развёл. Он же там всё изгадит… – Не волнуйся, я за ним присматриваю. На самом деле, он ещё тот чистюля, но представляешь, из–за этого гада, её и стали называть Стервой Петровной. – Ты о ком, Савельев. – Да всё о нем – чертов попугай. Он всю студию терроризировал – Негодяй! Его так и звали – сокращенно Гадя… Отпетый ублюдок. Ни одну вахтёршу с ума свёл. Доходило до того, что дежурить по ночам отказывались. Такую жуть наводил. Ведь он с ней все фильмы озвучивал, и обычные триллеры, и крутые ужастики, такие перлы отчебучивал, волосы дыбом вставали… – Что, говорящий попугай!? – Да, настоящий жако! – И ты, такого монстра, мне запустил в квартиру… – Да вас же всё равно дома не было. Приедете, я его заберу, куда- нибудь. – Смотри, Савельев, несёшь персональную ответственность за эту инициативу, меня Галина сожрёт, если он там что–нибудь изорвёт или изгадит. – Не волнуйся, полный контроль, ты же меня знаешь. Да, слушай, я вчера вечером на квартире был, когда твоего соседа по «скорой» забрали. А сегодня утром твоя соседка говорит – помер. – Это кто?! – Ну, такой дядечка, солидный, в преклонном возрасте. – Да ты что, Тимофеич, что ли?! – Да... вроде он. – Вот так новость, ну ты меня огорошил, Савельев. Степан Тимофеевич умер. Он же крепкий был мужик, спортом в молодости занимался. Тихий, порядочный человек. Вот так люди уходят… – Ну, всё Родионов, до встречи, тебя встретить? – Нет, нас Галкин брат из аэропорта заберёт. Самолёт из Симферополя прилетел в Пулково с небольшим опозданием. Переполненный автобус с отдыхающими и ручной кладью подъехал к автоматическим дверям Терминала. У пассажира с большим семейным чемоданом и увесистым рюкзаком за спиной запел мобильный телефон. – Да, слушаю. – Родионов, привет, как долетел? – Нормально, вот направляюсь к машине с вещами, Галка и пацан уже там. – Слушай не смогу сразу подъехать, забрать попугая, хотел вчера, да на работе задержался. – Ну, меня точно Галка убьёт, Савельев, ты будешь нести моральную и не только ответственность. – На всё согласен! В обед приеду, заберу, и отдам ключи от квартиры. В пустой квартире старого петербургского дома раздались звуки открывающегося врезного замка. Затем был открыт навесной замок на второй входной двери и отодвинута тяжёлая задвижка. В квартиру с шумом ввалилась вернувшаяся с отдыха семья. Вспомнили о попугае. Стали искать, переходя из комнаты в комнату, зашли на кухню, заглянули в ванную и туалет. Попугай бесследно исчез. Следы его присутствия в квартире были обнаружены женой Родионова: порваны обои, разбросаны остатки корма, оставлен птичий помёт. Долго искали по всем углам квартиры, пока, не обратили внимания, на странный цветок – из высокой, сужающейся к основанию хрустальной вазы, едва заметно торчал белым пером хвост попугая. «Глупая и нелепая смерть», – подумал Родионов. Он представил себе, как это могло произойти, и удивился – какие замысловатые ловушки уготовлены в этой непредсказуемой жизни. Упрямство здесь обернулось смертью. Поскользнулся, хотел притормозить, и съехал вниз головой. Сужающееся к низу горло глубокой вазы зажало крылья. Затрепыхался, не смог выбраться и задохнулся. Глупая и нелепая смерть Негодяя. Родионовы навели порядок в квартире, поужинали и включили телевизор. Шел французский фильм с Аленом Делоном. В темноте комнаты с мерцающего экрана загадочно прозвучало: – Ты меня любишь?.. Скажи, что любишь. © Ол Томский Санкт-Петербург 2014г | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
