Все было очень плохо. Удар настиг его в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал. Казалось бы, отпуск, с чего бы? Никаких волнений, никаких тревог. Рыбалка, дача… Постоянное, но беззлобное ворчание жены, закручивающей в бесчисленные банки всякую выращенную здесь же дачную снедь, да и самое любимое на свете существо, дочурка - что еще нужно для отдыха бродяге, проводящему основную часть жизни там, где вздымаются волны, где все время только работа, работа и работа… И надо было ему выкорчевывать этот пень? Ведь был же он всегда на этом месте и никому не мешал. Нет, подавай ему, видишь ли, английский газон! А что теперь? Он чувствовал, что что-то зреет в нем, какая-то беда. Нет- нет, да и защемит сердце, заноет как-то по-особому, страшно. А то, застучит вдруг в висках, напоминая о том, что уже третий год пошел, как без отпуска. Были… Ох, были звоночки. Потому и настоял, не стал компенсировать, как обычно, а взял и пошел в отпуск. Надолго, всерьез. Всего-то пару недель погулял и вот, на тебе… Даже скорая отказалась увозить. Накололи, пошептались с женой на крыльце и уехали. Сказали, что нельзя пока везти. А еще сказали, что нельзя вставать, нельзя шевелиться, да и вообще, ничего нельзя. Александр Петрович лежал и, глядя в фанерный потолок, вспоминал свою жизнь. Что ему еще оставалось делать? Вообще-то, жизнь была неплохой. Особо не хулиганил, не рвался по головам. Просто работал и все. Немножко давила совесть за дочь и жену. Они жили сами по себе, самые дорогие для него люди… - Папуль, как ты? – оторвал его от мыслей голос дочери. - Все хорошо, Оленька, - слабым голосом ответил Александр Петрович, с наслаждением разглядывая родное до слез лицо. Каждый раз, уходя в море, он как бы фотографировал ее в памяти и, возвращаясь, находил новые черточки. Это была его тайная игра. Сегодня, разглядывая ее, он вдруг поймал себя на мысли, что уже видел это, чуть встревоженное, лицо! Нет, не сегодня утром, не вчера, а давно, очень давно… Как только эта мысль пришла к нему, память немедленно сработала и услужливо подсказала - да, именно такой он ее и увидела тогда. *** Шторм бушевал уже третьи сутки. Небольшой танкер, терзаемый волнами, свободно гуляющими по его палубе, казалось, медленно двигался вперед. На самом же деле, и это подтверждали показания приборов, он стоял на месте, с трудом удерживаясь носом на волну. Старенький двигатель натужно пыхтел, стучал, но справлялся со своей задачей. Так было всегда. - Александр Петрович, товарищ старпом, - разбудил его голос матроса. - Что случилось, который час? - Капитан на мостик зовет. Срочно. Там с машиной что-то… - Понял, бегу. Взлетев на ходовой мостик, он увидел, что там, у лобовых иллюминаторов, держась за поручень и широко расставив ноги, уже стояли капитан, стармех и боцман. Выждав, когда крен чуть выровняется, Александр Петрович тоже метнулся к поручню и ухватился за него. - Итак, говорите,- обращаясь к стармеху, сказал капитан. - Говорить-то, собственно, нечего кроме того, что нам нужно остановить главный двигатель. - И всего-то? – не удержавшись, съязвил Александр Петрович. - Да… Нам нужен час, - не принял вызова стармех, - нужно срочно поменять две форсунки. Если мы этого не сделаем, двигатель через какое- то время встанет сам по себе и тогда уже навсегда. - Чиф*, вы с боцманом пойдете на бак и опустите в воду оба якоря. Думаю, по паре смычек**** каната***** будет достаточно для того, чтобы они сыграли свою роль и держали судно носом на волну при остановленном двигателе. Другого выхода у нас все равно нет. Шторм усиливается и, если верить последней метеокарте, через несколько часов высота волны достигнет пяти-шести метров. - Все понял. Ну что, идем одеваться, Иваныч? – сказал Александр Петрович боцману. - Идем, что уж тут непонятного, - ответил боцман, нахлобучивая на голову неизменную, непонятного цвета, вязаную шапочку. Они стояли у выхода на переходную эстакаду, идущую по центру судна, от надстройки к баку - носовой части судна. Внизу, на палубе, кипела пена от постоянно накатывающей волны. - Мостик баку, - сказал Александр Петрович в переносную рацию, - мы готовы. - Вас понял, - ответил капитан, - сбрасываем ход. Как станет заливать чуть меньше - бегите. Я подскажу. - Бак мостику, - вскоре раздалось в рации, - вперед! Боцман рванулся на переходной мостик. Александр Петрович успел только поднять ногу, чтобы перешагнуть высокий комингс и последовать за ним, когда произошло Это. - Папа, стой! – раздался громкий девичий голос. Еще не успев понять, что произошло, он повернулся и увидел, что перед ним стоит Оля, его любимая, славная дочурка! Она и не она… Эта была уже почти взрослой, намного старше той, которую он оставил пару месяцев назад. На ней было белое, в мелкий синий горошек, платье. Оно было слишком велико, и ей приходилось поддерживать подол обеим руками… - Ты как… - начал было он, но тут же понял полный идиотизм всей этой ситуации. Разговаривать с глюками… Такого с ним еще не было! Он повернулся и… - Это я, твоя Оля, - тут же вновь закричала она, - не иди туда! Не иди! - Но… - Иди за мной! Верь мне, я же твоя Оля! – с этими словами она резво, как будто делала это всю свою жизнь, побежала по крутому трапу правого борта вниз, на палубу, покрытую кипящим, пенным потоком. - Куда?! Не смей!– что есть силы, закричал Александр Петрович и, прекрасно сознавая всю нереальность ситуации, бросился за ней. Спрыгнув с трапа, Оля запуталась в подоле и упала, но тут же, вскочив, понеслась вперед, по колено в пенном потоке. Александр Петрович еле успевал за ней, время от времени спотыкаясь о скрытые пеной трубы, клапана и прочие многочисленные препятствия. Она же бежала свободно, словно знала и видела всё. Уже добежав до трапа, ведущего вверх, на носовую палубу, он услыхал страшный треск. Мигом взлетев по трапу, обернулся. Увиденное застыло в его памяти навсегда. Переходной мостик вздыбился дугой, и на самой вершине этой дуги висел боцман, отчаянно цепляясь за рвущиеся конструкции. Палуба на левом борту лопнула и оттуда мощным, красноватым потоком хлестал бензин. - Чиф, трави якоря! - вывел из оцепенения крик в рации. Александр Петрович бросился к брашпилю** и стал крутить маховики. Сотни раз он крутил их, и сейчас руки сами делали то, что нужно было делать. Помалу, отдавая ленточный тормоз, он потравливал*** правый якорь. Когда появилась нужная маркировка на якорь-цепи, зажал стопор и побежал к левому якорю. Зажав стопор левого каната**** , Александр Петрович вдруг почувствовал, что палуба стала уходить из-под ног. Ухватившись за колесо стопора, он так и повис на нем. *** Обнаружили его с вертолета, через трое суток. Он забился между огромными шестернями брашпиля и якорь-цепью, расклинился там и был практически без сознания, когда его оттуда вытаскивали. То, что осталось от судна, представляло собой торчащую из воды носовую часть с вытравленными в воду якорями. Потом эксперты скажут, что спасло его именно это. Если бы не было вытравленных якорей, так и ушел бы нос вместе со всем судном на дно морское. Александр Петрович никогда и никому не рассказывал о том, почему он не погиб тогда. А зачем? Кто бы ему поверил? Отвалявшись в госпитале, он вернулся домой. Невольно, исподволь, он очень внимательно присматривался к дочери, не решаясь заговорить о том, что случилось. Да и что можно было сказать ребенку, только собиравшемуся идти в пятый класс? «Скажи-ка Оленька, это не ты меня там, в шторм, по палубе вела, а?» Жене, однако же, он задал один вопрос. - А у Оленьки есть платье в синий горошек? - Что? Какой горошек? – округлила жена глаза, - никогда у нее такого не было. А что? Почему ты такое спрашиваешь? - Да нет, нет, это я так, не волнуйся, - ответил Александр Петрович, отметив беспокойство в глазах жены. Так все постепенно и утихло, забылось, да и мало ли кому что пригрезится от усталости и страха… Только вот, почему-то сейчас всколыхнулось все… *** - Папуль, ты где бродишь? Я - вот она! А хочешь, я похвастаюсь обновкой? Специально купила, чтобы на первом занятии в университете красивой быть. - Ну, конечно, доченька, конечно же, хочу. - Тогда полежи тут, без меня, пару минуточек, а я переоденусь. Только никуда не уходи! - Не уйду, - слабо улыбнувшись, ответил Александр Петрович и прикрыл глаза. - Тада-ам! Вот и я! – услыхал Александр Петрович и открыл глаза. Перед ним стояла его Оля… На ней было белое платье в синий горошек. Это было именно то платье, он сразу же его узнал. Он узнал бы его из тысячи других, хоть и не был никогда большим знатоком в этих делах… - Я знал, я всегда знал, - прошептал он, - это была ты! - Папуля, не волнуйся, что ты так разволновался? Тебе же нельзя! Ну, конечно же, это я! Я рядом с тобой. Все будет хорошо! - Олюшка, милая, а как же… - Тс-с, - она приложила палец к его губам, - лежи спокойно. Я с тобой. - Какая ты большая уже и… - И красивая? Вся в тебя! – улыбнулась Оля и, крутнулась на одной ноге так, что платье развернулось в красивый, даже праздничный какой-то, колокол, - Видишь, я не цепляюсь больше за подол! – добавила она, хитро подмигнув отцу. - Да! Я знал! Доченька моя… - закричал Александр Петрович беззвучно, и на глаза навернулись слезы радости. Она села и стала гладить его по влажным волосам. - Спи, мой родной, спи… - Ты мне скажи, доченька, - прошептал Александр Петрович, - я умру? - Спи, спи, мой хороший. Все будет хорошо. Ничего не бойся, ведь я с тобой! Я всегда с тобой. Александр Петрович слабо улыбнулся от обволакивающего его счастливого блаженства и почувствовал, что очень, очень устал… - Спи, спи спокойно, я с тобой, - какое-то время еще слышал он… * Чиф - (морск.жарг.) старпом ** Брашпиль - лебедка для якорей *** Травить(морск.жарг.) опускать, давать слабину ****Смычка(морск жарг.) равна 25 метрам. ***** Канат - (морск.жарг.) якорная цепь | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
