Так его прозвали. Так он и говорил, с сомнением покачивая головой:

«Недоверяю!»

И это можно было понимать так, что он и верит, и не верит рассказчику, одновременно.

В свои пятьдесят лет он имел озлобленный, желчный ум и ожесточенное сердце. Он никому не верил, на влюбленные парочки смотрел с презрением, модно одетого человека резко осуждал, а женщин в коротких юбках всех сплошняком считал проститутками.

Он жил рядом с кладбищем и темная энергетика этого места так и притягивала его недоверчивый разум. Он был жаден до похорон и, если случалось ему увидеть печальную процессию, непременно подходил, чтобы взглянуть в лица скорбящих, а то и на самого покойника. Он не верил в загробный мир и часто утверждал: «Когда я умру, меня закопают и все на этом закончится!»

В молодости он поспорил со своими друзьями, что ничего страшного ночью на кладбище не происходит и все рассказы о привидениях — вздор. Он честно выиграл свой килограмм конфет, всю ночь просидел на скамейке возле какой-то могилы и ничего не видел, кроме темноты, и ничего не слышал, кроме отдаленных звуков города. Друзья пришли за ним на рассвете и застали его в прежнем убеждении о смерти, как об окончании всего существования человека.

Вообще, он имел две слабости: всегда с утра натощак пил крепкий черный чай из пышущего жаром чайника непременно закусывая шоколадными конфетками и по вечерам любил с часок поваляться на мягком диванчике бездумно глядя в голубой экран лопочущего о чем-то пустом, телевизора. Кроме этих двух слабостей имел еще одну. Он терпеть не мог сегодняшнюю Россию и сегодняшних русских вообще. Единороссам, возглавлявшим страну он не верил и все ждал ошибок, а когда дожидался, они действительно много ошибались, издевательски хохотал. Он не верил, что правительство заботится о народе, а верил только в воров-чиновников и правителей - предателей Родины. Русских он считал дегенератами и обзывал всех вокруг себя быдлом, не забывая, впрочем, и себя самого, так как по отцу все же был русским, сибиряком...

Он насмешничал над покорными русскими пенсионерами и тыкал пальцем в сторону интуристов, пенсионеров среди них было подавляющее количество. Он вопрошал тогда престарелых русских, что же они-то не получают раз в год бесплатных путевок от государства да не ездят в ту же Германию, которая побежденная советскими воинами весьма быстро оправилась после войны, что мы и видим в лице ухоженных немцев? Разве можно сравнить нашу бабульку, сгорбленную, почерневшую, одетую как попало и немецкую бабушку, спортивную, подтянутую, довольную своей жизнью и пенсией?.. Недоверка смеялся победоносно на смущение русских пенсионеров и спрашивал у них, куда же они ездят отдыхать? - Неужели только на дачу комаров кормить да нарабатывать лишний горб лишь бы вырастить достаточно картошки и прочих овощных радостей для прокорма своих прожорливых семей?..

Он не верил молодежи и останавливался возле патриотов России с их пространными лозунгами о прекращении алкоголизма и курения. Беззастенчиво ругался с растерявшимися патриотами, доказывая, что как пили, так и будут пить. Генетика и наследство — штука прилипчивая, а вышли мы все из народа, а народ, как известно — быдло...

В царской России пили, в советской пили и в едроссовской пьют, потому что быдло...

Алкоголизм — удел дегенератов, а их — вся страна, интеллигенция либо эмигрировала, либо погибла в сталинские времена. И потом, уже давно доказано, что и пивные алкоголики, и прочие — просто больные люди, у них не в порядке мозги, а больные мозги лечат где? - Правильно, в дурдоме! Стало быть, не показательные акции надо устраивать, приобщая всех к спорту, это уже проводилось в Советском Союзе и между прочим, совершенно безрезультатно, а открывать повсеместно «дурки» и укладывать туда алкашей лечить мозги, перенастраивать сволочей с помощью лекарств и гипноза заботиться о своих близких и приносить пользу обществу...

Недоверка критически оценивал нынешнюю власть и был уверен, что своими невероятными законами едроссы приведут Россию к гибели и окончательному разрушению.

Он говорил: «До Уральских гор от западных границ будет Америка, а от Уральских до Дальнего Востока — Китай».

И был уверен в своей правоте.

Недоверка весь состоял из противоречий. В новые едроссовские времена он подчеркнуто присоединялся к коммунистам, важно протаскивал красный флаг на первомайской демонстрации и потом весь день ходил с красным бантом в петлице безукоризненно-строгого костюма и поглядывал свысока, и даже с вызовом на всех прочих.

Очень любил ездить на электричке, на старую дачу принадлежавшую еще его покойным родителям. В переполненном вагоне он затевал разговор об урожае и испытывал особое удовольствие, если мог вовлечь в беседу почти весь вагон.

Он много читал, в основном, научно-популярные журналы, методично выискивал по программе в газете передачи с таким же направлением и потом смотрел по телевизору, не отрываясь. Точно также, методично он при помощи телевизионных ученых разобрал библию и понял, что события описываемые там не совсем верны или изображены настолько неправильно, что он резко потерял вообще интерес к библии, считая дальнейшие исследования этой книги книг лишней тратой времени и энергии.

Любовь его нисколько не интересовала, к позывам своего тела он оставался равнодушен, считая это пустым и не нужным ему делом:

«Нет мысли, нет и желания,» - часто говаривал он своим сослуживцам по работе изумляющимся на его стойкое одиночество.

В сущности, конечно, его нелюбивости было объяснение. Родители, то разводились с драками и слезами, то опять сходились. Во времена размолвок они срывали свою озлобленность на нем, своем сыне и он метался между ними... так, он и пришел к выводу, что брак и семья — это очень больно и лучше уж прожить жизнь одному, чем с кем-то. Ох уж эта вечная боль самовлюбленных и глупых людей слишком заботящимся о себе любимых, чем о другом или о другой...

Однажды, летом, он приехал на дачу и не успел перейти по тропинке ведущей к дачному поселку обширное поле засеянное зеленым овсом, как... Вдалеке засверкали молнии. Скоро все небо заволокло тучами, стало черно и мрачно. Подул бешеный ветер, который с каждой минутой все усиливался и усиливался. Гнулись в дугу тонкие деревья, что росли по краям овсяного поля, а большие раскачивались со страшной силой, теряя ветки и зеленые листья. Все закружилось вокруг в безудержном танце урагана. Он попытался преодолеть силу ветра, припал к тропинке, пополз обратно, к станции, к спасительному перелеску. Но не успел, его оторвало от земли, за которую он цеплялся в тщетной надежде спастись. Он подлетел вверх, к самым тучам, оглушительный гром рявкнул на него страшным перекатом. Пошел сильный дождь и Недоверка враз отпущенный грохнулся об землю, упав, наверное, с высоты десятиэтажного дома. Рядом с ним посыпались подпрыгивая ветви и даже целые деревья с корнями. А Недоверка лежал неподвижно... Хотя нет, он встал... над самим собою. Красота собственных рук захватила его, долго он любовался на серебристое свечение исходящее от него самого, пока не осознал, что тело его мокрой тряпкой валяется у ног...

Недоверка огляделся растерянно. Ураган стихал, тучи быстро улетучивались, уступая место солнечному спокойному дню.

Недоверка оставил свое тело и в шоке, в смятении мыслей и чувств подошел к расстрепанному бурей перелеску. И деревья, и травы, и цветы откликнулись на его безмолвный зов о помощи. Они все обладали мыслью и голосом. Они говорили с ним, они успокаивали, они любили его. Некоторые деревья предложили ему отдохнуть на своих ветках... Все растения были по-своему разумны и это больше всего потрясло Недоверку. Он не знал, ох, он не знал этого и теперь горько раскаивался за каждый поломанный им сучок, за каждое поврежденное им деревце. При этом он каким-то чудом знал, что та самая липа, посаженная им, еще школьником, помнит о нем...

Но тут что-то произошло, движение, тяга куда-то. Недоверка успел заметить, что тело его окружили люди и женщина со светлыми волосами энергично проводит массаж сердца. Недоверка полетел... Очнулся в теле. На него смотрела Она. Он изумился, глядя на нее. Маленькая, худенькая, но стройная, она... Белая длинная шея окутана воздушным шарфиком. Руки с ловкими музыкальными пальчиками легко лежали у него на груди. Быстрым взглядом она сразу оценила все его мысли и тайные, и явные. Вместе с ее появлением в его жизнь проникли запахи дождя и умытой травы. «Недоверяю!» - простонал в тоске Недоверка.

Потом, он сидел в гостиной ее дома. По ту сторону станции, на той стороне железной дороги была большая деревня. Вот в эту-то деревню отнесли его люди.

Дом был что надо. Светлая комната оклеенная золотистыми обоями так и светилась. На сверкающем чистом полу играли солнечные пятна. Добротная полированная мебель расставлена была уютно и просто. Русская печь белела в кухонном пространстве. На стене тикали часы с маятником. Повсюду висели картины с лесными пейзажами.

Недоверка лежал на мягком диванчике. Потрясенный всем произошедшим с ним, он уснул и проснулся только на следующий день.

Проснулся, понял, что он Дома и тихо заплакал... Он, Недоверка, как-то, где-то жил, а Дом ждал его вместе с нею. Она выглядела такой родной, такой... Одним словом, пропал Недоверка и объявился Верка.

Найти приют, узнать домашнего родного человека на которого можно опереться в трудную минуту жизни, вот абсолютное счастье для любого из нас, тем более для Недоверки.

Вся его жизнь переменилась, будто темный пропыленный чердак в который, вдруг внесли цветной фонарик. Ему казалось, что он взлетал и по временам парил над землей, так ему было хорошо.

Часто, он виделся с нею, прибегал к ней в гости со своей дачи и всей душою, с наслаждением, следил за каждым движением ее, не мог насытиться, не мог наглядеться на нее. Бесконечно, он купался в лучах ее нежного взгляда обращенного к нему, потому что и она его полюбила. Трудно жить влюбленным от встречи до встречи и потому они поженились. Редкий шанс выпал на долю Недоверки, познать великое счастье — любить и быть любимым, он изменил нашего героя до неузнаваемости. Жить для другого или для другой — вот, цель всей нашей жизни, понял Недоверка...

Элеонора Кременская