В субботу, 23 марта, во Франции в возрасте 82 лет умер русский поэт и переводчик Василий Бетаки.

Об этом сообщает в своем блоге поэт Наталья Горбаневская.

Василий Павлович Бетаки родился в 1930 году в Ростове-на-Дону, учился на Восточном факультете Ленинградского университета, заочно окончил Литературный институт, ученик Павла Антокольского и Татьяны Гнедич.

© pergam-club.ru

Работал учителем, режиссером самодеятельных театров, инструктором верховой езды, главным методистом Павловского Дворца-музея. Публиковался с 1956 года, в 1965 году вышла его первая книга стихов.

Василий Бетаки переводил поэзию с английского и немецкого, писал литературные передачи для радио. В 1971 году стал победителем конкурса перевода трёх «главных» стихотворений Эдгара По («Ворон», «Колокола», «Улалюм»), которые были опубликованы в двухтомнике Эдгара По 1972 года.

С 1973 года жил во Франции. Двадцать лет проработал на радио «Свобода» и восемнадцать — в журнале «Континент». Был одним из организаторов переправки в СССР запрещенных русских книг, изданных на Западе. Во Франции выпустил восемнадцать книг стихотворений, книгу статей о современных русских поэтах и восемь книг переводов.

С 1989 года снова публиковался в России. Был постоянным автором журнала «Звезда», франкфуртских журналов «Мосты» и «Литературный европеец».

 

"...Есть время искать и время терять,

 

"...Есть время искать и время терять,

время собирать и время рассеивать..."

Экклезиаст

...И сам изменяешься лишь от того,

Что видел, что слышал, вдыхал...

Кожей помня

Лес, море, свою и чужую постель,

Уют площадей и размашистость комнат,

Дороги, собак, новогоднюю ель,

Лиловый прибой бугенвиллий,

и белый -

Жасминов...

Так вот - география тела:

(Брось карту - на ней лишь глубины да мель) -

Вот тут на ладони наверно, Брюссель,

А это - Флоренция въелась в колено,

Затылок печёт? - что ж, как видно Палермо,

В хребте холодок - Царскосельский лицей,

Венеция плещет в глазах, не смолкает,

И солнце идет петербургским ночам,

Витражные розы Париж распускает,

А Рим предъявляет начало начал ...

. . . . . . . . . . . . . . .

Теперь, улыбнувшись и дням и годам,

Раздай по молекуле всем городам,

Всем креслам, где сел хоть на миг,

всем садам,

Зверям или женщинам -

Так, чтоб остаться

Во всём,

чего жизнью случалось касаться...

 

2001

* * * * *

 

Какое множество зелёных склонов,

 

Какое множество зелёных склонов,

Какие жалкие домишки ниже...

Что горше черепицы и бетона,

На скалах, полу-серых, полу-рыжих?

Над ними вечное как в книгах небо.

Сравнить по вечности - ну, с Римом разве!

И облака так весело и немо

Ползут себе на свой альпийский праздник.

 

А Рим - он, к сожаленью, за горами.

Тут только Франция. Точней - Пьемонт.

Щебенчатые скалы в синей раме

Из облачка творят ненужный зонт...

А скалы - то готические шпили,

То - наподобье девушек в причёсках...

Лишь перевал, да считанные мили

Отгородили Юг. Италию. Роскошь.

 

Мы были тут вчера.

В деревне горной

На ярус ярус громоздясь, теснится -

И вся поездка показалась вздорной,

Пустою дневниковою страницей.

 

Перевал Баталья. Альпы

 

* * * * *

МЕЛЬКАНИЕ ЗА ОКНОМ

 

Этрусков облезлая охра,

Покрытая нынешней пылью...

И вылепленные дома

Вломились на склоне холма

В бурьян - но ничто не заглохло.

Вьюнков бело-синяя тьма...

И это - Романья-Эмилья.

 

А может - Эмилья-Романья?

Торчат тополиные свечки,

Да мелкие, мутные речки

Устало урчат по каменьям.

 

И как непохоже на это

Глядится Италия Блока,

В которой и Рима-то нету...

Нет: лучше в не слепленных строках,

В не бывшем, наверное, веке,

Увидеть этрусков следы

Там, около Чивитавеккии,

Где пальмы, да в охре пруды...

 

Шуршит вулканический пляж.

Стен серых облуплена глина,

И роются пёстрые куры,

Как будто написан с натуры

В манере совсем не старинной

Печальный, не южный пейзаж...

 

В туннели, туннели, туннели

Все время вбегает вагон,

Туннели давно надоели...

А охра темнее, светлее,

Желтее, краснее сквозь сон...

 

Писать невозможно в вагоне...

И в зелени охра потонет,

И в море поля убегают,

А пинии слазят с горы,

Светлеют в закате и тают

От дымки морской, от жары...

Руины какие-то мимо...

 

И это - дорога до Рима?

* * * * *

В бирюзовых осоках Азова,

В бирюзовых осоках Азова,

На песке, среди лодок плоских,

Как умели казачьи вдовы

Утешенье найти в подростках!

Как тяжелым двигали крупом,

Помощнее донской кобылы...

Вспоминать это, может, глупо,

Только все это было, было,

И ведь все - без единого слова,

Без единого скрипа двери!

Из-за них - до сих пор не верю,

Что не стать мне подростком снова...

* * * * *

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ О ПОГОДЕ

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ О ПОГОДЕ

 

Туман в Париже течёт с каштанов и с Пантеона.

Он серый - серую Сену лижет тихо и сонно.

 

Давай зигзагами через реку идти мостами.

И каждый раз будет новый берег перед глазами.

 

Он постепенно к нам из тумана кусками зданий...

Он постепенно кусками зданий к нам из тумана...

 

Окошко...дерево... между ними, наверно, пусто -

Одни фрагменты - и не собрать их в одном экране.

 

Одни фрагменты. И не включаются в ткань романа.

То выступают, то исчезают: страницы Пруста.

 

Мир фрагментарен. И не выстраивается томами.

Туман в Париже... И не собрать их...

Париж в тумане.

 

2.

 

Мистраль в Марселе.

Порывы воют,

Порой срывая с окошек ставни,

Весь день он ухает без сна совою, - не перестал ли?

 

Нет: чашкой пальма кверху свернётся,

как старый зонтик, -

Пространство временем обернётся

на горизонте.

 

А время целится бесконечностью стать...

Оно-то

Крутясь, беснуясь, собой заполнит в тебе пустоты,

В любые трещинки оно вотрётся, в любые раны...

 

В Париж вернёшься - в тебе мистраль, а кругом туманы,

 

В Париж вернёшься - мистраль с тобою, и не стихает,

И время пойманное застревает между стихами!

 

2002.

* * * * *

Эдип, ну при чём тут трагедия?

Эдип, ну при чём тут трагедия?

Ну и что же, что Иокаста

через двадцать лет оказалась?..

Ведь баба-то какова!!!

Надутая ветром луна взлетит

шариком жёлто-красным,

от яркого света спрячется белеющая трава...

 

Останься зрячим, Эдип!

Не цветаста, не разномастна

цыганская шаль в ночи: узоры бледны и легки,

исчезла дневная тяжесть,

исчезли тяжелые розы

Ночные цветы - табаки!

Белые, зеленоватые - притягивают прозрачные росы...

Так морскую пену тащит луна, запирая устье реки.

 

Запах ночных табаков - женский, неистребимый...

Ну, и что же, что белые -

И легчайшая пена бела!

Из пены ночных табаков луна Афродиту делает.

Какие там клумбы, Эдип! Качаются белые мимы,

их, тонких, целое море,

чтоб она по волнЮм шла...

 

Ну и что же, что Афродита,

что ночью шаль не цветаста,

что луна так легко отбеливает

розы, не нужные ей?

Ну и что же, что кажется дико,

Что тебя родила Иокаста,

Что табаки эти белы, Эдип?

Бывают ещё белей!

* * * * *

КАНЦОНЕТТА

 

Ямщик лихой, седое время

Везёт, не слезет с облучка...

 

А. Пушкин. "Телега жизни"

 

Огни за стёклами вагона

Как спички чиркают в окно,

Мелькнёт бездонной ночи дно,

Как закопчённая икона.

А мне, пожалуй, всё равно:

В квадрате, где черным-черно,

Мне предъявите хоть дракона -

Георгию определённо

Завидовать не стану, но

Мне жить мешает лишь одно:

Стук рельс в начале перегона.

Потом становится темно,

И вроде - тихо, вроде - сонно...

Огни за стёклами вагона,

Года за стёклами вагона,

Как спички чиркают в окно.

Из них слагается канцона

О том, что у меня вино

Стоит на столике вагона,

И где-то там, нескоро - дно...

 

Так будет же повторено:

"Года за стёклами вагона

Как спички чиркают в окно"...

 

-- Поезд Париж - Базель.

* * * * *

КОКТЕБЕЛЬ

 

Тут незачем мерить пространство

От солнца до желтой глины,

Отсюда в странствие странствий

Уходят сухие долины,

 

Холмы без следа растений,

Роняя кофейные тени,

Единственный цвет хранят:

Обёрточная бумага -

Измятый склон Карадага.

Здесь - три, ну, четыре шага -

До ближнего спуска в ад.

Всё гуще кофейные тени...

 

А Данте считал, что в Сиене!