- Ты так и не понял? Ты мне больше не нужен, потому и ухожу.

Несколько недель и все пошло к чертям. Вся жизнь, строенная столько времени. Авария. Лучше бы меня там убило. Быстро и безболезненно. Проткнуло бы чем-нибудь и все. Чтоб не видеть, как шаг за шагом жизнь отворачивается. Но я остался в живых. Как – непонятно. Но жизнь не может принести одну беду, она их скопом носит, чтобы легче было раздавать. И вот спустя 3 суток – руководство решило, что мне пора на пенсию досрочно. Ругаться с ними не мог ибо почти не разговаривал. Партнер, в которого я всегда верил, сказал только одно – «мы тебя понимаем, и у тебя нет выхода. Пойми нас.» И я почти понял. И даже почти простил.

Потом друзья. Почти никто не отозвался на помощь. Не пришел и не уточнил, а жив ли я? Нужна ли мне помощь? Я ждал неделю, а потом забросил эту затею. Видно друзья не те. А может я не тот. В любом случае, понятие друзья я вычеркнул из своего словарного запаса.

Сын не отходил от меня ни на шаг. И жена. Единственный луч света. Я замечал, что она какая-то взвинченная, но думал все из-за операции и бессонных ночей. Видно ошибался. Вот он – последний нож в спину. До самого сердца.

Сейчас она стояла напротив окна и была твердо уверенна в том, что поступает правильно. Яркий солнечный свет пробивался сквозь ее рыжие волосы, слепя меня.

- Антона забираю, тебе он ни к чему, а больше ничего не буду просить! Жить нам будет где, да и на что тоже найдем. Можешь не волноваться, - какой широкий жест. Как взмах руки. У нее всегда были красивые руки. Я закрыл глаза и свет померк. А когда открыл – в палате был только едва уловимый аромат ее духов. Впервые за столько лет – хотелось умереть дважды. Бороться было не за что. И незачем жить. Что делать человеку с пустой жизнью? Я всегда стремился, строил планы, что-то делал. А теперь прикованный и беспомощный, вынужден бездельничать и никто не желает дать причину зашевелиться.

Дернулся от открывающейся двери. Понимал, что это не может быть жена. И все равно надеялся. В палату заглянула Ты. Улыбнулась и весело сверкнула глазенками. Одна из немногих, кто узнал сразу и стремился быть рядом.

- Ее нет? Я тебе не испорчу день? – прошла и села рядом. Будто я всю жизнь провел в больничной палате реанимации, и она всегда меня здесь видела.

- Нет, она ушла. – помолчал и добавил – Навсегда.

Ты переменилась в лице. Было видно, как много тебе хочется сказать. Но ты промолчала и посмотрев на меня – опять заискрилась. Твоя улыбка часто выводила меня из ступора. Словами ты могла вытащить меня даже из бездны. Мы всегда жили каждый своими жизнями, но было достаточно нам пересечься и все. Мир останавливался, как в рекламе Даниссимо. И мы не наблюдали ни времени, ни течения жизни. Потом я женился, и жена не могла понять, зачем мне нужна девушка-друг. Да и тебе было особо некогда – новая работа, новые знакомства. И все же иногда, украдкой, мы находили друг друга. Выпивали литры ароматного чая, съедали килограммы лишнего веса в пирожных, болтали так, что языки уставали. Сколько я тебя знаю? Всю жизнь? Нет, это слишком малый срок. Наверное, весь век. И каждый раз ты рядом. Как и сейчас.

В груди что-то остро кольнуло. Решил тебе не говорить, но монитор предательски вякнул.

- Ну уж нет! Ты будешь ЖИТЬ! Слышишь мен… - голос пропал и больше я не помнил ничего до картавящего голоса врача.

- Нейрохирургия - девушка, очень сложная вещь. Я вообще никаких …

- А женская логика еще более сложная вещь, доктор. – ты никогда не умела не перебивать, когда была заведена. – Поэтому вы спасете его, проведете операцию, и потом поставите на ноги. А взамен я буду так любезна не испортить ни Вашу репутацию, ни имидж Вашей больницы, да еще и отблагодарю щедро. Мне нужно чтобы он жил! – последние слова, ты почти шепотом произнесла.

- Я сделаю все, что в моих силах, но в первую очередь желание должно исходить от него, - доктор похоже смирился, что теперь у него нет другой участи.

Я решил приоткрыть глаз, но это увенчалось неудачей. Не слушался ни один мускул. Как я ощутил тепло ее руки на своей – я не знаю. Помню только опять те же слова – Ты будешь жить…

Спустя неделю я снова был в себе и даже уже открывал и закрывал глаза. Говорить снова не мог. Да и не хотелось. Ты щебетала рядом. Кормила, поила, рассказывала последние новости из жизни планеты и своей. Ты хотела, чтобы я жил, и я вдруг начал понимать и принимать причину. Приставленная ко мне медсестра, часто не могла тебя выгнать и поэтому смотрела не одобряюще ни на тебя, ни на меня, ни на сигналющую тебе по утрам машину.

Через месяц я сделал первый шаг. Мы выехали в парк, даже не смотря на всяческие запреты, и ты позвала. И я пошел. Медсестра чуть не лопнула от злости, а доктор чуть не схлопотал инфаркт. Но это все было не важно. Ведь ты плакала от радости у меня на плече, увидев этот шаг. Правда теперь ты держала меня, ибо боль ядерным взрывом ворвалась в мое сознание и пожелала мне приятного падения. Но ты успела. Ты всегда успевала. Ты схватила меня и усадила обратно в кресло, и уложив голову мне на колени. Стала рассказывать какую-то сказку. Я даже не помню, что это было. Помню только, как золотистые листья застилали асфальт и перекликались с твоими волосами.

Прошел еще месяц. Мои руки уже окрепли на столько, что я занялся двойной нагрузкой. Доктор не смог запретить, ибо не нашел аргументов. Да и настаивать я еще не разучился. Но ты пропала. На целую неделю. Я волновался, но больше 1 смски не отправил. Счел дурным тоном. Осмыслил и понял, как много времени я у тебя забираю. И как для тебя важно хоть немного побыть одной. Хотя бы раз в пару месяцев. Медсестра счастливо запирала меня на ночь и кормила ужасом из местной столовой. Доктор стал заходить еще реже, дабы не подвергаться постоянной лавине вопросов – ну когда же уже займемся ногами? И тут ты вернулась. Среди ночи, забрав то ли силой, то ли словом у медсестры ключ, ты ввалилась ко мне с целой торбой вкусностей. И до утра ты рассказывала как отдыхала, и только уже на рассвете не выдержала и расплакалась, уточнив, что ты дура несусветная. Я погладил тебя по волосам и ощутил, как мне по правде тебя не хватало. И что причина жить, уже готова была снова ускользнуть. Но ты хотела, чтобы я жил. И я повиновался.

Зима принесла в палату не только холод, но и твое пальто и плед. Пледом ты укрывала меня, а в пальто заворачивалась сама и читала. Чего только ты не прочла мне. Хотя… даже будучи богатым человеком, я никогда не мог себе позволить персонального литературоведа и чтеца. А тут два в одном и бесплатно. Я не мог насладится. Правда и выклянчил себе право на ноутбук, где теперь сам мог и творить, и читать, пока ты была занята по работе. Доктор заявил, что мне уже можно начинать передвигаться, и от восторга в твоей душе получил целый поцелуй в щеку и румянец на них же. И теперь у меня была возможность браться за ноутбук только в обед. Остальное время ты таскала меня по процедурным, помогала развивать мне ноги и атрофировавшиеся мышцы. Я думал, что боль после удара по позвоночнику была непереносимой. Я наивно предполагал, что боль от первого шага и неудачно поставленной ноги была адской. Я ошибался. Только теперь я осознавал, что такое боль. Когда уже невыносимо, а надо еще и еще. Но ты была рядом. Подбадривала, делала шаги вместе со мной, болтала, рассказывала анекдоты, и обливала водой. Мне оставалось только идти на твой зов. Ты снова желала. На сей раз, чтобы я ходил, и я шел. Нетвердой, но уверенной походкой. Я знал, что буду ходить.

С первой капелью, в моей палате стали появляться всевозможные цветы. Ты ревностно следила, чтобы медсестра не забирала их к себе и каждый раз желала, чтобы у меня было такое же весеннее настроение. Времени, чтобы появляться надолго, у тебя уже не было, хотя ты исправно бывала у меня и утром и вечером. Но меня это не расстраивало. Я снова нашел работу. По Интернету. Разбирать почту. Было не напряжно и достаточно увлекательно. Правда платили не много, но пока что я большего и не жаждал. Когда однажды утром мня застали за пробежкой в парковой зоне больницы, доктор готов был послать все к чертям, медсестра кипела и брызгала слюной, а ты только задорно улыбалась. Я знал, что означает эта улыбка и я бежал. Как только мог. Получалось не очень, но я был счастлив. За такой промежуток времени, я таки начинал ощущать себя живым. Я никого не хотел видеть, но ты настаивала, и вот бывшие друзья стали подтягиваться вереницей. Я никогда уже не смогу быть с ними таким, как прежде. Но вероятно это и к лучшему. Ведь я и сам изменился. Теперь мне, как и моей медсестре, скучно не было. Нам пришлось составить график посещений, чтобы хоть как-то позволить мне успевать на процедуры и занятия.

Сегодня ты заявилась вся такая красочно нарядная. Да еще и в очках. Я уж было подумал, что мне изменяет память, но нет. Это были всего лишь очки для работы за компьютером, и иногда ты ими пользовалась как аксессуаром. Ты была неотразима. Они тебя омолаживали и делали еще более улыбающейся. Сегодня твой букет был особенно большим и ты уверенно заявила – сегодня мы идем в город. Я не понимал, зачем ты что-то затеяла, но потом вспомнил – сегодня был год, с тех пор как мой жизнь должна была закончиться. Я одел свой костюм, но как оказалось, слишком уж похудел для его ношения. Поэтому первым делом, мы отправились в магазин. Продавщицы наперебой предлагали что-то модно-современное, но мы с тобой как всегда остановились на элегантной классике, которую я предпочитал.

- А теперь, за мной! – скомандовала ты, и вот мы уже рассекаем серую реку с бурным потоком машин. Я предполагал, что ты повезешь меня куда-то, но уж точно не в детскую больницу. – Здесь обитают неизлечимо больные дети. Я рассказал им о тебе, и они захотели с тобой пообщаться. Ты не против рассказать им свою историю?

Я потупил взор. Рассказывать детям аварию, которую слабо помнишь и свою жизнь после этого, вовсе не входило в мои планы. Но я неожиданно прочитал в твоих глазах просьбу - дать им надежду. То, что у них здесь постоянно отбирают. И я согласился. И весь вечер распинался перед дружным коллективом разновозрастных детишек, как и зачем можно и нужно жить. Не выживать, не существовать. Жить. Дети постарше напряженно всматривались и в шрамы, и в глаза. Все еще не верили. Когда мы вышли оттуда, я был опустошен, но снова счастлив. Я вдруг осознал, что наконец-то стал давать, а не только брать. И придя в больницу, долго обдумывал, что я могу дать тебе взамен за твои заботы, время, эмоции, переживания, нахождение рядом. И растерялся. Я пообещал себе, спросить тебя об этом при первой же следующей встрече.

С самого порога ты заявила, что мы едем к моему сыну. У него сегодня праздник – день ангела и мы не можем это пропустить. Я думал возразить, но понял, как сильно по нему скучаю. Я взял тебя за руку и спросил:

- Зачем тебе это? – и посмотрел тебе в глаза.

- Ты знаешь, я за свою жизнь усвоила одну вещь - когда близким плохо - надо плюнуть на все и быть рядом, - и ты в очередной раз улыбнулась. Слегка сжала мою руку и повела к машине. Ты привезла меня туда, где теперь обитали Антошка и моя бывшая жена. И когда мы вошли, мне показалось, что этот свинарник никогда не мог бы быть жильем для моей столь требовательной бывшей. Но это оказалось правдой. За этот год она сильно изменилась. Как-то разом и постарела и заплыла. Зато Антошка был уже почти взрослым мальчуганом. Она так и прыгал вокруг меня, постоянно просясь взять его на руки или на шею. Бывшая смотрела немного разочарованно и обиженно. Но я не планировал ее обижать.

- Документы на развод тебе со дня на день принесут. Я все оплачу. И алименты на Антошку будешь получать, вот только условие такое – что 3 раза в неделю я буду иметь право с ним видеться.

Она лишь спокойно пожала плечами, выпуская очередной клуб дыма. Когда-то она не могла курить даже парламент, а теперь не брезговала и ЛМ-ом. Когда мы ушли оттуда, то всю дорогу обратно в больницу – молчали. Я не знал, что сказать, а ты не хотела бередить душу. И была права. Ты всегда все понимала. Как и сейчас. Ты возвращала меня к жизни. Шаг за шагом, ставя все на круги своя. В дороге мне позвонили с бывшей работы и, промямлив очередное якобы радостное, что я таки оклемался, пригласили снова на работу. Вежливо послал. Я давно уже для себя решил, а ты поддержала, что самому надо уже заводить бизнес и не зависеть от партнеров и начальников. Я прекрасно понимал, что потяну это. Поэтому больше не искал, а лишь готовил себя к этой работе. И лишь одно меня безумно беспокоило. Завтра мне предстояло выписываться и ты больше не будешь приходить ко мне по утрам и вечерам, рассказывать басни с работы и шутки из Интернета, больше не будет цветов и вредоносных взглядов в сторону медсестры. Больше не будет столь нужного – Ты должен жить! И эта мысль обгладывала мой мозг как изголодавшая собака кость. Я чувствовал, что ты тоже об этом думаешь, но не знал, как начать разговор. И только стоя уже у дверей палаты я взял тебя за руку и подумал: «Будь, что будет! Второй раз не умереть!»…