Поэты Белого Движения

 

ЗАЛЕССКИЙ Михаил Николаевич (4 мая 1905, Таврич. губ. - 22 марта 1979, Сан-Франциско) — поэт,

публицист, историк. В возрасте 14 лет воевал в рядах Белой армии. Поступил в Донской кад. корпус, с которым эвакуировался в Кор. СХС. После оконч. корпуса поступил на химич. отделение Загребского ун-т.а. С юных лет писал стихи. Будучи членом НТС, вел в 1942-44 нелегальную работу в оккупи¬рованных немцами обл. России. Был в Минске, Харькове, Киеве. После войны работал в Ин-те по изучению СССР, в Баварии. Переселившись осенью 1949 в США, жил и работал с 1950 в Сан-Фран¬циско. В 1973 вышел на пенсию. Регуляр¬но печатался в калифорнийских изданиях как историк и лит. критик. Автор книги «Слава казачья» (Сан-Франциско, 1978). Посмертно издана его книга «Златоцвет» (Мюнхен, 1981). Все свои трудовые сред¬ства завещал Фонду Свободной России. Ист. Витковский Е.В. Антология... Кн. 3. С. 371.

Лит. М.Н. Залесский (некролог) // Встречи (Франкфурт-на-Майне). 1979. Март- апр. № 203-204. (НТС - Народный Трудовой Союз)

 

ПРОГУЛКА.

 

За бараками - болото:

Черный торфяник...

Я давно уж без работы,

К нищите привык.

 

Есть картошка? – Слава Богу

Хлеба нет? Ну, что-ж,

Скоро в дальнюю дорогу...

То-то, заживешь...

 

Солнце в ярости крылатых,

Огневых лучей.

Тянет нежным ароматом

Зреющих полей.

 

За полями - перелески

/Ветви - взмахи рук/.

Альп вершины в небе резкий

Очертили круг...

 

Сквозь спокойствие лесное,

Мой направлен путь,

Там, где густо пахнет хвоей

И грибом - чуть-чуть...

 

Гладит ветер изголовье

Золотистой ржи.

Брызнули горячей кровью

Маки вдоль межи.

 

Васильки синеют. Кашка

Пахнет медом сот.

Даже скромная ромашка

Головы не гнет.

 

Свежим сена ароматом

Потянуло вдруг:

В кочках, граблями измятых,

Выкошенный луг...

 

Сердцу - радостна равнина:

В блеске летних дней,

Так же пахло в Духовщине

И звенел ручей...

 

Там за речкой скудноватой

Ветлы где стоят,

Было много бревенчатых,

Под соломой хат.

 

А у встречного мальченка,

Что лукошко нес,

Вся льяная головенка

И... облезлый нос....

 

Это было в дни тревоги,

В дни военных гроз....

На развилке, у дороги,

Распятый Христос....

 

Символ муки неизменной –

Придорожный Крест –

Мне напомнил люд смиренный

Дальних, русских мест...

 

Опускаюсь на колени,

Меж цветов в траве.

Дни на Родине, как тени,

Встали в голове...

 

Жизни злобные шарады

Кто понять бы смог?

Мне на Запад ехать надо,

А в душе - Восток.

 

Знаю: путь свой начиная

Крикну с корабля:

"Ты прости-прощай, Родная

Густо кровью политая,

Дальняя Земля.

 

1949 г.

Маркт Швабен, в окрестности

Мюнхена, Верхняя Бавария.

 

/ Впечатления от передачи этого произведения пианисткой

Светозарой Персидской./

 

Звенит чуть слышно ручеек,

Рожденный в недрах гор.

Он слаб еще и одинок,

А путь тяжел, а путь далек

На радостный простор....

 

Слилось с напевом быстрых вод

Журчанье родников...

Пробит камней нависших свод,

И смело ринувшись вперед,

Поток поет без слов....

 

Несется в пене меж камней

Стремительный каскад.

Он все мятежней, все вольней.

И вот: сверх каменных полей

Бушует водопад.

 

Покинут хмурых гор чертог...

Сбылись потока сны:

Он вдаль спешит спокойно строг

И скрыты отзвуки тревог

В гармонии волны....

 

Реке навстречу рвется гул:

В мелодии иной

Весь мир покорно потонул.

То побережье захлестнул

Клокочущий прибой...

 

Еще напор и... кончен путь

Все звонче моря шквал.

Реке открыта моря грудь

И ей гремит: " Про все - забудь".

Ликующий хорал...

 

СТРЕКОЗА и МУРАВЕЙ.

 

Над трясиной вязкой,

Над зеленой ряской,

Между ивы лоз –

Вечное гуденье :

Не смолкает пейте

Голубых стрекоз.

 

Беспечальным летом,

В воздухе согретом

Лаской сенных вод,

Нет предела счастью :

Манит, с дикой властью,

Бешенный полет...

 

А на бережечке,

У невысокой кочки,

Там, где зной - сильней,

Жил трудолюбивый,

Вечно хлопотливый

Черный Муравей....

 

Тяжкая работа;

День-деньской забота,

Ночь не досыпал.

А что мир - приятен,

Хоть и не без пятен,

Он не замечал.

 

Лето холодело.

Стрекоза все пела,

Только уж грустней.

И таскал былинки,

По своей тропинке,

Шустрый Муравей.

 

Солнце в тучах скрылось.

Пенье прекратилось :

Мучит зябь и дрожь.

И пустой желудок

Не выносит шуток :

с ним не запоешь

 

Октября туманы

Залили поляны.

Ветер свищет злей.

После летней страды,

Все заполнил склады

Пищей Муравей.

 

Но никто не знает,

Где нас ожидает

Злой судьбы удар :

Вспыхнул утром рано,

В мареве тумана,

Небольшой пожар

 

Кочка обгорела;

Вся трава истлела...

Жизни злой рассказ

Грустью жмет сердечко...

Ах, сгорел, как свечка,

Муравья запас.

 

Горем оглушенный,

С лапкой обожженной,

Он к дуплу ползет,

Где в пыли столетней,

Был закончен летний

Стрекозы полет...

 

"Стрекоза-сестрица,

Можно-ль приютиться

Мне до вешних дней?"

"Что-ж, живи, конечно,

Был ответ сердечный –

"Вместе - веселей".

 

НАКАНУНЕ ВЫДАЧИ В ЛИЕНЦЕ.

 

Клубятся в горах туманы,

В берег скалистый бьется река...

Далеко от степи духмянной

Путь - дорога легла казака

 

Через многих народов границы,

Через дни боевых тревог,

Каждый жменю родной землицы,

Как святыню, на сердце берег...

 

Воля Казачья - звезда золотая.

Ее не сгасить никому.

Мы ушли из Родимого Края,

Чтоб свободу добыть ему...

 

Горят, открываются раны;

Бессильно повисла рука....

Клубятся в горах седые «туманы,

В берег скалистый бьется река...

 

МОЙ ПУТЬ.

 

Я пою о старой, прадедовской Славе,

Что в казачьих душах выжгла воли знак...

Я брожу по свету - маленький, чернявый,

Песнями богатый низовой казак...

 

Забреду дорогой в курени казачьи:

Посошком, чуть сльшно, в пузырьки стекла.

И в ответ усльшу: "Заходи, одначе,

Нонче, вишь, казачка - пышек напекла".

 

Пышки - для заправки.../до чего же сладки/

А потом хозяин подмигнет жене :

"Ты, тово, Матвевна, пошуми Гришатке:

Что-й-то, выпить нынче захотелось мне".

 

И казачка крикнет: "Гриша. Поскорей-ча.

Да погодь ты трошки: я денженок дам.

Это пригадал ты верно, Пантелеич:

К холодцу, ведь, надо хочь по сотне грамм"...

 

Разговор струится старою повадкой:

С шуткою мешая боевую быль...

Прибежит обратно разбитной Гришатка,

Принесет большую с выпивкой бутыль.

 

Потечет беседа, то смеясь,то плача,

Как уж повелося то промеж Донцов.

И хозяин скажет: "Заводи - казачью.

Нашу - службовскую про дела отцов."

 

Эх, Казачья песня - тучка зоревая,

Что летит над степью в предрассветной мгле.

Без тебя - без песни -, в горе изнывая,

Сгибли-б мы бесследно на чужой земле.

 

Запоешь и... реют старые знамена

И плеснет волною Светлостройный Дон.

Запоешь и встанут с памяти Иконы

Хуторской церковки Платовских времен...

 

В жизни современной, в сутолке безглавой,

Путь свой повседневный выбирает всяк...

Я - брожу по свету и пою о Славе,

Песнями богатый низовой казак.

 

ТЮЛЕНЬИ СКАЛЫ

 

(Легенда о том, как Сан Франциско получил свое имя).

 

Здесь не сыщешь отпечатков ног:

Их смывают волны океана...

В старину, на глянцевый песок

Приходить любили великаны.

 

Страшные... с глазами хищных рыб,

Ярости и силы небывалой ...

Видишь, ребра этих серых глыб?

То они швыряли в море скалы!

 

А потом ватагой злых детей,

На обрыв взбирались исполины.

Посмотри, от рога их когтей

На камнях расщелины, морщины...

 

Задыхаясь в каменной пыли,

Лезли на пригорок дикий, лысый ...

Добрались... и низко до земли

По пути пригнули кипарисы.

 

Выли в исступленье боевом,

В небо горы целые бросали ...

Но тяжелый прокатился гром

И безумцы дерзкие пропали ...

 

Как тогда бесился океан,

Тяжко бился грудью об утесы ...

С ураганом из далеких стран

К берегам примчались альбатросы.

 

Буря мяла перья гордых крыл,

Мощных, но дрожащих и усталых.

Вниз вожак всю стаю опустил:

Отдохнуть на серых, мокрых скалах.

 

Там они с тех пор и стали жить:

Полюбилось новое жилище,

Что же, правду нечего таить:

Ясно, от добра добра не ищут ...

 

Время шло потоком новых дней,

То спокойно ясных, то дождливых ...

Как-то зазвучали у камней

Крики Чаек дерзких, суетливых...

 

Нашумели. Наболтали вздор.

(Чайки это сплетницы залива).

Альбатросы не любили ссор:

Кверху потеснились молчаливо.

 

Заняли все выступы террас,

Гнезда многих птичьих поколений,

Но из волн в туманный ранний час

Вынырнул большой косяк тюленей.

 

Порезвился шумно вокруг скал,

Звонко камни шлепая ластами,

А потом Старик Тюлень сказал:

— Это место, чаечки, за нами!

 

Ох, какой тогда поднялся крик!

Чайки ведь ругаться мастерицы,

Но махнул ластом в ответ Старик

И ... нахохлясь уступили птицы ...

 

Вновь промчались сотни долгих лет,

Вдоль по гладкой времени дорожке.

На камнях свой оставляли след

Птиц гнездовья, да тюленей лежки.

 

И когда у диких берегов

Паруса скользнули белой тенью,

Слышался тревожный чаек зов

И вдали сердитый лай тюленей.

 

В небо взвились сотни птичьих стай:

Опустели гнезда на карнизе . . .

И монах - священник назвал край

Именем Святого из Ассизи,

 

Чьим была богатством нищета,

Чья вся жизнь была любви страница,

У кого клевали изо рта

Крошки хлеба — сестры птицы.

 

В старые забытые года

Много былей помнили утесы,

Но они молчат . . . зато поет вода

И кричат в полете альбатросы.

 

Посмотри вокруг встают опять

Тайны — величавые приметы,

Только их умеют разгадать

Нынче . . . только дети и поэты.

 

МУЗЫКА

 

Пальцы по клавишам бегают гибкие.

Ожил раскрытый рояль.

Струны поют и причудливо-зыбкую

Ткут золотую вуаль.

 

Чье-то волшебное ткут покрывало —

Ризу для светлых богов.

Песню поют без конца и начала

Светлой гармонии снов.

 

Больно, что ряд безнапевных мгновений

Песню сурово прервет,

Рой порождаемых песней видений

Бледным миражем уйдет.

 

Пальцы по клавишам бегают гибкие.

Ожил раскрытый рояль . . .

Струны звенят и причудливо-зыбкую

Ткут золотую печаль . . .

 

ФРАГМЕНТЫ ГОРОДА

 

ЛИЦО ГОРОДА

 

Выбеленный солнцем, вылощенный бризами,

Сан Франциско — город всех возможных рас:

В нем слились с испанскими гордыми капризами

Глянец черной кожи и раскосость глаз.

 

ДУХ ГОРОДА

 

Многоликий и многогранный,

Город в вечном движенье.

В нем порождают надежд обманы

Подвиги и ... преступленья.

 

Место под солнцем берется с бою.

В схватке упорных воль,

Как владыки, следят за игрою

Доллар и ... алкоголь.

 

Души людские — мечтами живы:

Желанья наши — крепче оков.

Хмельнее вина и властнее наживы,

Городом правит ... любовь.

 

ВЕЧЕР

 

Солнце от дальней дороги — устало;

Волн океанских замедлен раскат.

Тронул кистью блекло-алой

Стены домов городских закат...

 

Вспыхнули жаром цейлонских рубинов

У небоскребов громоздких стекла.

Солнце повисло над хмурой пучиной,

Горящим мечом Дамокла...

 

День позабыт, как докучный сон.

День затерялся в потоке машин ...

Скоро радугой яркой неон

Озарит богатство витрин...

 

В быстрой смене-мелькании дней,

Радости миг — так непрочен...

Город, надев ожерелья огней,

Развернул все соблазны ночи.

 

ГОРОДСКАЯ НОЧЬ

 

Город греется в ярком неоне реклам,

Город хочет забыть о рассвете!

И гудит, по залитым асфальтом холмам,

Океанский соленый ветер...

 

Протянулися улицы, руслами рек.

Тонут дали в слоистом тумане.

Облаков моросящий разбег

Рвут антенны высоких зданий ...

 

Прорываясь сквозь зарева хмурую медь,

Туч края озаряются ярко,

Но и неба багрянец не может согреть

Силуэты деревьев парка...

 

Ночь — бессонна. Машин нескончаемый ряд

Мчится с шорохом шин неизменным

И о гибели чьей-то кричат Маяков прибрежных сирены ...

 

ГОРОДСКАЯ ЛЮБОВЬ

 

Помнишь ли: в вечер, когда нам казалось,

Яркое счастье смогли мы найти,

Помнишь ли ты, как реклама смеялась:

«Лучшие... в мире... духи ... Коти...»

 

В вихре безумья промчались недели —

Дни громоздились на дни...

Нашу любовь озаряли и грели

Многоцветных реклам огни ...

 

Скоро пришла неизбежная драма:

В вечер, когда раскрестились пути,

Жалко в тумане кривилась реклама:

«Лучшие ... в мире ... духи ... Коти ...»

 

НИЩИЙ СКРИПАЧ

 

Слепой скрипач играет на вокзале,

Под грохот проходящих поездов.

В его игре — дыхание печали,

Неуловимое, как отдаленный зов ...

 

И снова боль души ожила властно:

Мы все грустим о тайном, о своем.

О том, что жизнь прошла напрасно,

Что милых губ увял излом ...

 

И горько так, под рокот струнный,

Приняв душой, как неизбежность тьму,

Мне твердо знать, что я в подлунной

Не нужен больше никому!

 

А жизнь по-прежнему бурлит

И манят неизведанные дали ...

Дорожной пылью весь покрыт,

Слепой скрипач играет на вокзале..,

 

ГОРОДСКАЯ ОСЕНЬ

 

Есть дни с дождливыми закатами,

Когда рыдает ветер в мокрых сучьях

И хлещет листьями измятыми,

Неумолимо и колюче,

По мокрым окнам ... Липкие тенета

Плетет тоска в промозглости мансарды.

И валится из рук бесцельная работа

И мыслей пасмурных клубятся мириады...

 

Рассудок, беспощадно и сурово,

Ведет подсчет мучительным утратам ...

В такие дни стихов бессильно слово,

Свободной песнею звучавшее когда-то.

И кажется, что там, в углу, где тени

Пропитаны гнилым грипозным ядом,

Аккорды нерожденных песнопений,

Замерзшим искрятся каскадом...

 

Нет. Песням не бывать крылатыми:

Тускнеют яркие созвучья...

Есть дни с дождливыми закатами,

Когда рыдает ветер в мокрых сучьях ...

 

НА РАСПУТЬИ

 

У бряцающего стремени —

Алатырь Горючий Камень:

Надпись, блеклая от времени,

Полустертая веками.

Вещий ворон хмуро супится ...

Солнце меркнет за курганами ...

«Берегись! Твой меч иступится»,

«В битве с злыми басурманами»...

Опустились руки крепкие;

Мысли мечутся бессильные ...

Пряно пахнут травы цепкие,

Степь шумит-поет ковыльная ...

«Что-ж. Вперед! В борьбы кипении»

«Долю я свою изведаю».

Конь горячий в нетерпении

Ржет, пред новою победою.

Степь безлюдна. Одиночество

Сторожит, в пыли веками,

С вязью древнего пророчества,

Алатырь Горючий Камень...

 

СЛУЖЕНИЕ СЛОВУ

 

Скользя и падая, во мраке бездорожья,

Сжигая силы в полымьи сомнений,

Не забывай, что жизни тени

Развеять может только Правда Божья.

 

Познав паденья — поднимайся снова:

Пусть сердце бьется трепетно и глухо.

Тебя ведет, при взлете духа,

Осознанное Правды Слово!

 

Иди за ним. Путь — скорбно прост:

Дерзай и в смертный час бороться

И через мглу глубокого колодца,

Умей различить свет хрустальный звезд.

 

ВЕРМУТ ЦИНЦАНО

 

Ты грустишь, что завтра будет день туманный,

Что дождем холодным захлестнет панель ...

Хочешь: мы закажем вермута цинцано

В розовых бокалах золотистый хмель?!

 

И совсем неправда: осень, Сан Франциско,

Дождь, что барабанит в мокрое окно.

Старость, что подкралась незаметно близко ...

Хочешь вспомнить правду? — Отхлебни вино.

 

Видишь: по зеленой мы идем равнине,

Между виноградных Умбрии холмов.

В солнцем разогретый аромат полыни

Влился пряный запах мори и цветов...

 

В небе неуемный, звонкий щебет птичий

И над всем ликует лучезарный свет ...

Здесь воздушный облик кроткой Беатриче

Обессмертил Данте пламенный сонет!

 

А за поворотом видны башни Пизы,

Над рекой зеленой — арками мосты

И домов старинных стены и карнизы

Гроздьями глициний густо залиты...

 

Солнце зацелует сердца злые раны.

Душу ароматом обовьет апрель...

Оттого, что в каждой капельке цинцано

Заключен певучий, итальянский хмель!

 

М.Н. Залесский