Социальная реабилитация.

 

Запах сырной запеканки просочился сквозь закрытую дверь. Вера ненавидела его. Уже три месяца изо дня в день он будил её по утрам. Её и всех остальных обитателей отделения социальной реабилитации. Вставать не хотелось. В спальне было необыкновенно холодно. И даже не от того, что радиаторы были едва теплы. Холод просочился в кровь, сердце, руки. Это был холод одиночества.

Но совсем рядом есть и другой мир. Стоит только сильнее зажмурить полусонные веки, и сразу попадёшь туда… Ласковое южное солнце просвечивает сквозь изумрудную зелень каштана, пахнет созревшими абрикосами и морем. Лиза, папина подруга, печёт блинчики на электрической плите в летней террасе, потому что в доме должно быть прохладно, чтобы было, куда спрятаться в полуденный зной. Эта симпатичная девушка заменила Вере и Мише мать, которой не стало в один из дождливых осенних дней. Она просто ушла, оставив двух маленьких детей одних. В холодной квартире. Больше они её не видели. Когда отец неделю спустя, вернулся с заставы, они были едва живы, и врачам долго пришлось сражаться за Мишину жизнь. Он ещё даже ходить не умел.

Лиза такая же надёжная, как отец. Но всё равно она – мачеха. Бабушка тоже принимает участие в воспитании, но у неё не всегда это получается. Она далеко живёт. Зато папа в не конкуренции. Сильный, уверенный в себе, с всегда смеющимися серыми глазами, бывший офицер погранвойск. Он порвёт любого, кто прикоснётся к его дочурке. И Вере не страшно. Сегодня он выходной и спешит на стройку. Их нового дома… Маленький Миша тоже уже не спит. Возится здесь же со всеми вместе и периодически канючит Веру взять его в гамак. Но Вера словно не слышит его нытья. Она наслаждается шумом морских волн и прохладой раннего летнего утра. Где-то вдалеке раздаются взрывы. «Опять начались работы в карьере», - думает Вера…

Дальше она не хочет помнить. И открывает глаза. Сегодня воскресенье. В школу собираться не надо. Можно не ходить и на завтрак. Вера потеплее закутывается в одеяло, закрывает глаза и снова невольно возвращается туда... Слышится короткая автоматная очередь. Красные пятна на груди отца, падающая на землю Лиза, и лужа крови у виска, громкий плач Миши. Всё словно в замедленной съёмке. Чьи-то потные руки, с резким запахом пороха, хватают сзади, лезут под юбку. Вера пытается их убрать, каким-то образом извивается и кусает. Сильный удар… Тело сползает в липкую лужу крови. Вера теряет сознание…

Госпиталь. У неё словно нет имени. Она просто «русская». Много больных израненных детей, все в бинтах, крови, кричат, стонут, зовут матерей,которые уже никогда их не услышат. Сильная боль в голове и в правой ягодице. Туда ставят обезболивающее. Не нужное. Потому что, боль не уходит. Соседка по палате что-то говорит на непонятном языке. Вера понимает только «будет не больно ». Оглядывается по сторонам. Никого нет. А соседка уже притягивает сигарету. На ломанном русском говорит: «один раз и всё пройдёт». Словно не своими руками Вера берёт сигарету, затягивается, кашляет, плюётся, но через минуту тихо умиротворённо затихает, словно довольный и сытый младенец. Нет ни боли, не прошлого, ничего, кроме бесконечных разноцветных верёвочных бликов. Это повторяется каждый день, и даже тогда когда боли уже нет. С однорукой соседкой Мадиной они каждый день уходят в заросли терновника и курят. Где Мадина берёт такое классное курево, Вера даже не спрашивает. Ей всё равно. Лишь бы ничего не помнить и ни плакать целыми днями, как это делают другие девчонки из её палаты. Это потом, когда её тело будет дёргаться в судорогах, а кожа будет зудеть так, словно под ней ползают черви, она услышит слово наркотик. Откуда же ей - папенькиной дочке, было, раньше знать, что это за "дрянь". Да и изменило бы это что-нибудь. После этого случая Веру стали называть «трудным подростком». И ещё через неделю тётя Клава сказала, что её отправляют в специнтернат в какой-то город на букву К. И уже через три дня рядом с доброй тётей в милицейской форме, Вера стояла перед зданием, выкрашенным в ярко-оранжевый цвет, окруженным высоким серым забором.

Вот так дождливым сентябрьским утром и началась взрослая жизнь беззаботной «папиной дочки».

Рядом кто-то зашевелился. В раздумьях, Вера не заметила маленького комочка рядом с собой. Местная дурочка Кристина доверяла только ей. И когда её кто-то обижал, она запрыгивала к Вере под одеяло, сворачивалась калачиком и засыпала. Никто из других обитателей реабилитационного центра не смел, нарушать покой Веры. После специнтерната Вера была местным авторитетом. Её боялись даже самые отъявленные приютские хулиганы. А значит, Кристина тоже могла спокойно спать, не беспокоясь о том, что кто-то может поколотить её за одну из её многочисленных проделок.

Вера опять закрывает глаза. Независимо от её воли, словно видеоролик, прошлое прокручивается в голове. И так специнтернат. Папы рядом не было. Лизы тоже. Вообще никого не было.Защищаться приходилось самой. Вера ходила в спортзал и «качалась» наравне с мальчишками. Чтобы выбить из себя боль и отчаяние, до боли в костяшках рук, лупила спортивную «грушу» Почти каждый день до крови дралась с пацанами из-за прозвища «папина дочка». С ними же в тихушку курила в подвале. А когда везло, и у кого-то были деньги, пили «брашку», которую продавал им Вахид - местный сторож. В огромном бетонном заборе была дыра, заложенная ветками. Её сделали сами подростки. И даже в самых страшных разборках, в подставах и драках, разговоры о ней в присутствии персонала, были единственным и безоговорочным табу для всех интернатцев от мала до велика. В эту дыру теплой летней ночью выбралась Вера и ушла, куда глаза глядят. Потому, что возвращаться было не к кому. Ещё в госпитале она узнала, что единственный человек, которого она любила – её отец, умер. Не будет больше рождества, весёлого нового года, и вообще больше ничего не будет. Лизы тоже не стало. Не пощадили даже маленького Мишу. И Вера просто не могла больше жить с этими мыслями. Невыносимая боль гнала и гнала её в неизвестном направлении. Задержавшим её сотрудникам милиции на вокзале, в далёком сибирском городе, Вера сказала, что поехала искать бабушку. Так она и попала в центр социальной реабилитации для несовершеннолетних, где и прожила уже целых три месяца. Но сегодня это всё закончится. Её спальня на третьем этаже. Она уже всё продумала. Если упасть с окна спиной, шансов выжить не будет. Вера открыла окно. Откуда ни возьмись, по спальне поплыл запах мандаринов. Запах детства. Новогодних чудес. Вера повернула в голову. Кристина спала. Больше в комнате никого не было. «Что за дела»,- подумала она. Вдруг вспомнилось. Сегодня 25 декабря - католическое рождество. Папа был католиком. Он родился в Польше. « Сегодня я тебя увижу»,- подумала она и встала на подоконник. Слышатся чьи-то шаги, до боли знакомый голос. Память из прошлого выхватывает смеющиеся серые глаза. Ноги скользят, руки, хватаясь за рамы слабеют. Душа словно оборвалась и выпрыгнула из тела. Крепкие руки отца, подхватили обмякшее тело девочки…«Наверное, это ангел», - подумала она. Чьё-то пение вдалеке. Запах мандаринов. «Рождество!»,- подумала Вера, не открывая глаз,- и я снова с тобой, папочка…

 

Наталья Попова декабрь 2011г.