Испытания счастья

 

Дарина Сибирцева

 

Жизнь – сплетенье радостей и бед,

Но за ночью день идет вослед.

(Зебуннисо)

 

Нам говорит согласье струн в

концерте,

Что одинокий путь подобен

смерти.

(У.Шекспир)

 

Медсестра привезла каталку чуть свет, в семь утра. Скрипнув колесами старого железа, странное ложе остановилось у кровати Нины.

– Вставай, пора.

Нина молча поднялась, внутри у неё всё дрожало.

– Ну, что стоишь, раздевайся.

– Совсем?

Медсестра не удостоила ответом. С соседних кроватей несколько пар глаз испуганно следили за каждым движением Нины.

– Отвернитесь,… пожалуйста, – Нина с трудом вытолкнула слова из горла, там стояли слёзы. Она разделась догола, и еле-еле охватывая руками огромный живот с вывернутым наизнанку пупком, забралась на холод каталки. Медсестра не торопясь, хотя видела, что Нина сразу покрылась «гусиной кожей», накрыла её сверху белой простыней, и они поехали.

 

«Как на смерть везут», – мелькнуло у Нины в мозгу. Она постаралась расслабиться, но не смогла, и впала в неуправляемое полузабытье. Внутри у неё стоял кусок льда, который не хотел растапливаться. Вокруг тугого холодного комка витали разные мысли – тягучие, как липкая жижа.

Нина хотела их остановить, но воля не слушалась её, и она отдалась во власть непослушных мыслей:

 

«Узкие коридоры, хлопанье дверей, лязганье кабин лифта – будто вход в ад. Нет… Я лучше помолюсь, как ночью, как вчера и все эти дни… Мой малыш, я так тебя люблю, так жду, держись, у нас всё будет хорошо… Везут, кажется на другой этаж. … Как я вынесла эти девять месяцев, но сегодня всё кончится, кончится … или начнётся? Маленький мой…Так неудобно лежать на спине, завтра я уже лягу как-нибудь по другому… Скорей бы, главное выдержать, но я ведь сильная, Господи, помоги мне. Так нелегко в тридцать шесть рожать в первый раз… но…

Разве в двадцать – легко?... Больно не будет, будет кесарево… это плохо для ребёнка, или хорошо…, не знаю, скорей бы уж…».

 

Она попробовала пошевелиться на каталке, которая всё везла и везла её куда-то. Наконец остановились. Белый свет от верхних ламп резанул глаза.

– Давай, перелезай.

 

Нина завертела головой, как будто только проснулась. Сообразила, что говорят ей, и послушно стала карабкаться на соседнее нечто, стоявшее вплотную к каталке. Переместилась с трудом и затихла. Глаза закрыла, свет был очень ярким, раздражал. Где-то вдалеке, а может ей только казалось, журчали голоса медсестер, обсуждающих свои домашние дела. Наконец, в их хор вклинился повелительный голос Профессора: «Ну, всё готово? Начинаем».

 

Нине уже вкололи в руку какие-то лекарства, потолок медленно кружился у неё перед глазами. Последнее, что она запомнила - лицо закрыли маской, и мелькнула дрожащая мысль: «Господи, спаси, не дай нам умереть…»

 

…Очнувшись, Нина не сразу поняла – где она. Потом сообразила – ее каталка стояла в углу операционной. Где-то совсем рядом принимали очередные роды (шла другая операция).

– Вернулась? Хорошо, – голос прозвучал почти ласково.

– Кто у меня? - губы еле разлепились.

– Мальчик, хороший, всё в порядке.

Нина попыталась улыбнуться. Внутри, наконец, упала какая-то гиря, не дававшая ей дышать почти девять месяцев. Но предательский вздох, еще глубже, все-таки промелькнул - ждала девочку.

– А всё остальное, там, внутри? – она стыдливо запнулась, – оставили там у меня?

Медсестра непонимающе молчала.

– А… это, не знаю, это спросите у врача, потом…

Нина сжалась, вспомнив, как перед операцией Профессор пугал её возможностью удаления матки во время родов…

Она понимала: ни зачать, ни родить второго ребенка она никогда не сможет. Возраст, да и первый-то ребенок стал просто невероятным подарком судьбы. Удивляло другое - вопрос, останется ли у неё возможность родить ещё, хоть малейший шанс, волновал её сейчас едва ли не больше, чем жажда увидеть сына.

– Ну, поехали…

 

И снова – бесконечная дорога по холодным коридорам и этажам. Наркоз постепенно отходил, и дикая боль внутри начинала забивать все внутренности, как будто их ковыряли ножом: «Я выдержу. У меня – сын».

 

Дальнейшее Нина помнила плохо. Весь день её кололи обезболивающими. Она стонала, повернуться не было возможности, но на спине лежать не было сил, и она сквозь боль пыталась перевернуться набок хоть чуть-чуть. Хорошо, что повезло с медсестрой. Та работала тихо, быстро и умело. Да с перепугу, (испугались, что Нину оперировал Профессор) её запихнули в отдельный блок без соседок. К вечеру боль стала утихать. Нина пришла в себя, и когда скрипнула дверь, она уже смогла приподняться на локте. Сердце вдруг резко ухнуло – медсестра внесла крохотный цветастый свёрток. Подойдя, она положила ребенка рядом с Ниной:

– Нравится?

«Что за дурацкий вопрос», – ответ возник не вслух.

 

Нина, не дыша, смотрела на «загорелого» красавца с прической, как из парикмахерской. Перед ней лежала копия мужа (зря свекровь переживала, что ребенка могут подменить при операции). Черные волосики красиво обрамляли милое личико, чем-то напоминающее забавного ёжика.

 

– Как же он может – не нравится? – Нина улыбнулась. Она всё старалась лечь рядом с малышом поудобнее, чтобы не задеть его. Сыночек жмурился и тихонько попискивал: «Аф, аф, аф». «Славный, какой же он Славный!» – теплое чувство счастья разлилось в ней, как будто оно было в груди всегда, и нужен был только толчок, чтобы разлить эту жидкую нежность внутри – всю, без остатка.

 

– Алло, привет Дорогой... Всё в порядке… Он – Славный. Вылитый - ты… Ты что, плачешь?... За двенадцать лет никогда не слышала, чтобы ты плакал… Ну, что ты… Всё хорошо. Я скучаю… Мы скучаем.

 

Эпилог:

 

Через пять лет Нина благополучно родила чудесную девочку. Испытания подарили ей ещё один теплый кулёчек счастья…