Собирались долго. Каждый изощрялся в своем мысленном изуверстве. Кто магазинную, кто самодельную картечь заряжал, кто смаковал будущие события. Наконец, винтовки, ружья, снаряжение были готовы. Пошли. Семь человек, сговорившись, пошли убивать. Убивать волков.

Волком лучше не родиться. Каждый хочет убить волка. А волк не знает, что делать. Кушать хочется, а значит, надо искать. Волк всегда голодный. Сытый волк, это уже не волк – это собака. Голодная собака тоже волк.

Мухтар случайно попал в волчью стаю. Хозяин ударил, так, ни за что, под ноги попался, кинулся на него от обиды, а тот нагайкой до полусмерти бил. Уполз тогда от него со своего двора. Возле ручья отлежался. Куда потом? Волки пришли пить. Обнюхались. Волки сытые были, не тронули, да и он уже к тому времени одичал от злобы и голода. Прибился к стае. Быстро волки поняли выгоду свою от его появления в стае. Такие ходы показывал, о которых им в их волчьей жизни никогда бы не догадаться. Стали за ним ходить. Матерые ворчали вначале, потом присмирели, сытые стали. Это он, Мухтар, их своей хитростью кормил. Зажила стая. Детеныши волчьи крепкие стали, сытые. Самки даже на охоту перестали ходить. Довольно пищи стало. Разжирели волки, ленивые стали. Только Мухтар держался. Обида жила в нем. Оттого и злобствовал. Самку любую. Нет, не хотел. Месть и только месть в нем жила. Святое чувство месть – собак волками делает. Да еще какими волками – вожаками. Кроме Мухтара, в стае еще одна собака была, старая сука, нарожавшая свору рыжих волчат, злобных и прожорливых. Ее дети составляли добрую половину стаи и были умнее, чем их полусородичи. Дерзкие и знающие жизнь людей (видимо, переданное с материнским молоком чувство), они держались вместе, будто бы сознавая свое родство. Мухтара они приняли без всякого рыка, как бы понимая его превосходство над собой, над своим половинчатым происхождением, оставляя свою дикость на втором плане.

Что и говорить, Мухтар был силен. Молод и силен, всегда мог постоять за себя. Но еще он обладал умом собаки, выросшей рядом с человеком. Был силен, как волк, умен, как пес.

Стая отдыхала. Вчерашний набег на ферму принес хорошую добычу. Половина той добычи была съедена, половина спрятана в овраге. Мухтар знал, как делать запасы, и волки подчинялись ему. Сытые всегда охотнее подчиняются. Мухтару было неспокойно. Хотелось дремать, но он не мог. Вернее, дремал, но в этой минутной дреме появлялся его хозяин и от этого становилось тревожно. Мухтар поскулил, один из рыжих волков приблизился к нему. Мухтар лизнул его в нос и побежал к виднеющимся невдалеке сопкам. Рыжий наблюдал за его продвижением. Мухтар обогнул сопку, остановился и со всех своих сил рванул назад. Волки всполошились. Рыжий, покусывая, поднимал ленивых, они огрызались, но вставали. Стая снялась с места и вслед за подбежавшим Мухтаром скрылась в подлеске.

Из-за сопок показались люди. Они громко разговаривали, смеялись. Дошли до того места, откуда ушла волчья стая, остановились. Решили переночевать в логу. Ветра здесь не было, невысокая, мягкая трава покрывала дно ложбины. Приготовили лежбища, кто одежонку кое-какую под постель приспособил, кто матрац прихватил с собой, устроились, кто как мог. Достали припасы, стало оживленно. Костер решили не разводить, чтобы не распугать волков. Им нужны были волки. Каждый хотел получить премию за убитого волка, но каждый думал об этом по-разному. Два бывалых охотника знали, что львиная доля добычи будет принадлежать им. Другие участники охоты были нужны им только для облавы. Один отпускник, приехавший в гости к одному из охотников, который и взял его с собой поразвлечься. Другой инженер с местного завода, частенько промышлявший браконьерством, но не пропускал случая поохотиться легально. Этот случай ему и представился. Для участия в роли загонщиков прихватили с собой пару пропойц. Их выдернули прямо из пивной, и они едва понимали зачем, но точно знали – выпить дадут. Еще один из охотников был местный чабан, имеющий свой дом в городе, но постоянно живущий в горах, на жайляу, а зимой на зимовьях для скота. Слыл человеком нелюдимым и жестоким. Он-то и организовал нынешнюю охоту. Дерзкие налеты волков беспокоили его и приносили большой урон отаре его овец. Ему стало казаться, что он даже с оружием становится бессильным перед хищниками. Самое непонятное для него было то, что его собаки перестали ему помогать. После очередного волчьего набега они только виновато поскуливали, но преследовать волков и встречать их лаем отказывались. Чабан бил их, переставал кормить, но все это мало помогало. Непонятность происходящего приносила беспокойство, тревога вырастало в страх. Потому он и организовал эту охоту, чтобы покончить со стаей и с нарождающимся страхом тоже. Он примерно знал, где находятся волки, но он не знал, что волками руководит собака и что эта собака – Мухтар. Его Мухтар, которого он считал пропавшим. Он рассчитывал на легкую победу. Человек привык победам над природой. Человек создал орудия и оружие, все, что могло помочь ему в этом. Он только перестал думать о себе. Человек забыл, что он маленькая часть самой природы, а часть не может жить без целого. Человек отделил себя от природы, крышей дома – от неба, стенами от окружающего белого света, полом от земли. Он стал владельцем природы, ее пожирателем. Природа долго боролась и борется против человеческого насилия. Грязекаменными селями против плотин, землетрясениями против уродливых бетонных жилищ, завалами в шахтах против выгребания топлива для питания магмы, греющей планету, притяжением против полетов в никуда. Но природа стала уставать в этой борьбе. Она перестала верить в человеческий разум. Существо, не понимающее, что оно часть природы, не может считаться разумным. Человек – враг природе, а значит, он враг самому себе. Но природа еще сопротивляется своему врагу. Земля перестает кормить своего врага, но вместе с этим она губит и других своих детей, более добрых, но менее разумных, для того чтобы защищаться и не погибнуть. Горы сбрасывают со своих склонов тщеславных восходителей, болота пожирают искателей наживы. Моря глотают корабли, волки нападают на людей. Природа борется, но силы ее слабеют. Слабеют соразмерно нашему разуму.

Солнце уже начало садиться. В логу разворачивалось пиршество. Пили стаканами, закусывали тем, что захватили из дому. Пропойцы уже остекленели от выпитого и торчали в сумеречном свете, будто пни. Их лица уже ничего не выражали, кроме одного им понятного счастливого отупения. Охотники шумно чавкали и то ли запивали еду водкой, то ли водку закусывали. Делали они это без слов, с жадностью. Иногда то один, то другой хватались за оружие, целились куда-то в ночь, чмокали от удовольствия, потом снова принимались есть и пить. Осоловевший от вольного воздуха и спиртного, отпускник доказывал что-то недоказуемое инженеру, тот отмахивался от его слов и хохотал, не забывая при этом пить и закусывать. Отпускнику, видимо, был непривычен дух охотничьего пира, и он волновался от этой непривычности, пытаясь доказать словами значимость своего присутствия здесь. Как всегда в таких случаях, он выглядел нелепо, тем более что сидел между двумя истуканами-пропойцами, олицетворяющими собой вырождающееся человечество. Но вскоре он утомился, что-то нес о справедливости, в общем о том, что никогда невозможно понять даже в трезвом виде. Чабан пил мало, хмуро поглядывая на собутыльников. Пили за его счет, потому ему не пилось. Он не мог позволить себе роскоши напиться за свой счет. Надо будет еще и завтра угощать, после охоты, надо хоть на себе экономить. А то каждый за троих жрет. Как перед смертью. Ничего, потом сочтутся. У него хватка мертвая. Лишь бы повезло. Он чувствует, волки где-то рядом. Завтра они их найдут.

Охотники начали укладываться. Вскоре их мощным храпом наполнилась ночная тишина. Пропойцы упали там же, где сидели. Инженер укладывался долго, ворчал на неудобства. Изрядно пьяный отпускник добрался до своего места лишь наполовину и казался куда-то ползущим. Чабан тоже прилег. Он долго не мог уснуть то ли от храпа охотников, то ли от тревоги, которую не смог залить водкой, а может быть, от предвкушения завтрашней охоты. Почему-то ему хотелось домой. Он гнал от себя эти мысли, но они упрямо возвращались. Он встал, обошел вокруг лога. Ночь стояла темная, и его потянуло ко сну. Он спустился в лог, подошел к дастархану, налил в стакан водки, выпил. Закусывать не стал. Толкнул ногой одного из пьянчужек. Тот поднял голову, что-то пробормотал и упал на место. Он прилег и вскоре задремал. Сквозь сон он слышал повизгивание, но во сне все кажется далеким, и он крепко заснул.

Мухтар не мог ошибиться, это был тот самый запах. Заныли рубцы заживших ран, следы хозяйской нагайки. Еще немного. Тело сжалось. Прыжок. Клыки мягко чавкнули на глотке. Теплое и сладкое наполнило пасть. Человек вцепился в него руками, но тут же ослаб, дернулся, и стало тихо. Кругом в свете луны мелькали волчьи хвосты, их окровавленные морды, но он ничего не видел и не слышал. Он оглох и ослеп от наполнившего его чувства свершившейся мести, от тепла, наполнившего пасть, от сладости самого чувства победы. Он долго лизал теплую сладость крови. Тело его дрожало, шерсть стояла дыбом. Но вот стало возвращаться обоняние, зрение. Надо было уходить. Все было уже кончено. Рыжие полуволки терзали тела охотников, разрывая зубами одежду и отрывая вместе с ней куски мяса. Не было силы, которая могла бы оторвать их от этого занятия. Старая сука слизывала кровь с растерзанной спины отпускника, все еще уползающего к своему лежбищу. Инженер лежал с разорванной глоткой, раскинутыми руками, но целый. Волки не стали его жрать. Пропойц даже не тронули, будто сознавая, что они не могут принести вреда. По ним, спящим, рыча, носились волки, но даже это не могло воскресить их чувства. В широко открытых глазах чабана светом луны высветился ужас. Мухтар вновь налился злобой, еще раз рванул зубами окровавленную глотку и выскочил из лога наверх. Стая потянулась за ним. Вожак, часто оборачиваясь, неторопливо побежал к подлеску. Навстречу ему высыпал молодняк. Луна уже начинала бледнеть. Самое время для начала охоты на волков. Но охота уже была закончена. Стая слилась вместе и, набирая размашистость бега, устремилась за вожаком. Пробежав небольшое расстояние, Мухтар вдруг остановился. Он начинал понимать, что с ним произошло. Он стал волком. Навсегда. Он упал на задние лапы и завыл. Страшно-страшно, по-волчьи. Волки окружили его, тоже присели на задние лапы и всей мощью своих волчьих глоток приветствовали обращение своего вожака. Возвращение своего вожака к первородству. Соло Мухтара было так тоскливо, что весь волчий хор не мог заглушить той победной страсти, страха, а может быть, силы, дающей ему право на слабость, слабость, вылившуюся воем, а значит, последнюю собачью слабость. Только старая сука поняла это. Она подошла к Мухтару, ткнулась ему вбок окровавленной пастью. Он понял ее. Нельзя быть слабым. Теперь ему этого не простят. И он рванулся вперед. Стая расступилась перед ним, затем сомкнулась и стелющимся бегом пошла за своим вожаком. Позади всех бежала старая сука, подгоняя молодняк. Стая уходила в горы, там еще можно спастись от людей. Занималось утро, холодное и чистое.